Страница:
“Нет, хорошо! — подумал он. — Только ради такого полета стоило воскреснуть”.
Он простоял так, не оборачиваясь, больше двух часов.
Товарищи не мешали ему. Волгин слышал их тихий разговор. Никто из них не подходил к стене. Да и что могло интересовать этих людей за бортом корабля? Они видели это много раз.
Второв и Крижевский с помощью Мельниковой расспрашивали Владилена.
— Такой стремительный взлет, — говорил Второв, — должен был вызвать огромный нагрев наружной стенки. Сопротивление атмосферы…
— Металл корпуса не перегревается никогда. Он искусственно охлаждается. Этот сплав специально рассчитан для космолетов. Его теплопроводность чрезвычайно низка, а крепость велика. Не существует метеорита, который мог бы пробить стенку ракетоплана.
— Кстати, почему он так называется? Ведь с ракетой ничего общего.
— А это как с арелетом. Название давно устарело, но держится. Анахронизм
— Двести миллионов километров, — сказал Крижевский, — и шестнадцать часов..
— Немного меньше.
— Тем более. В какой-то мере должна сказаться относительность времени.
— Настолько ничтожная, что практически она не ощутима Максимальная скорость корабля — шесть тысяч километров в секунду, да и то в течение нескольких минут, нужных на поворот; все остальное время корабль летит с ускорением, положительным и отрицательным.
— Положительным в первую половину пути и отрицательным во вторую?
— Разумеется.
— Ускорение постоянно?
— Нет. В момент старта оно было сто метров, а затем постепенно увеличивалось. То же самое, только в обратном порядке, произойдет при спуске на Марс.
— В момент поворота корабля к Марсу появится невесомость?
— Нет, се не будет. Искусственная гравитация
— Изменение ее силы и направления автоматическое?
— Конечно! И она же обеспечит безопасность самого поворота для пассажиров ракетоплана
— Хотелось бы, — сказал Второв, — увидеть современный космолет дальних рейсов.
— Вы это сможете сделать, когда мы вернемся. Намечена большая экспедиция на Грезу. Космолет строится на Луне, и там же будет дан старт. Вас все равно пригласят строители корабля, им нужна консультация по этой планете. Мы ничего не знали о ней до вашего прилета Никто даже не подозревал о существовании Грезы.
— Разве не было экспедиций к 61 Лебедя?
— Были две Но вы же сами знаете, что нелегко заметить планету, если се обитатели не могут увидеть космического гостя и подать ему весть о себе. У этой звезды были известны три планеты, и все три необитаемые.
— Да, это верно, — согласился Второв. — Трудно заметить планету, не зная о ней. Мы нашли Грезу случайно.
— Космолет, — продолжал Владилен, — стартует примерно через год. И его решено назвать так же, как и ваш корабль, именем Ленина.
— Налюбовался, Дмитрий? — ласково спросила Мэри. — Правда, сильное впечатление производит Вселенная? Ты увидишь это зрелище еще много раз. Может, фаэтонцы сейчас и не на Марсе. Их придется искать где-нибудь на базовых астероидах. Кроме того, я думаю, вы все захотите понаблюдать, как работают истребители.
— А что это такое?
— Рабочие корабли очистительных отрядов. Их называют так потому, что они специально предназначены для истребления пояса астероидов.
— В таком случае, конечно, захотим. Это очень интересно
— Они автоматические или с людьми?
— С людьми. Работа настолько сложна, что се нельзя передать даже электронному мозгу.
Мельникова предложила осмотреть ракетоплан. Ее предложение было с удовольствием принято всеми.
— По кораблю можно ходить? — спросил Второв.
— Разумеется, где угодно. Только в помещение командного пункта никого не пускают.
— Как же так? — удивился Крижевский. — Совсем недавно Владилен советовал мне пройти туда и поговорить с кем-нибудь из экипажа об ускорении.
— Что можно вам, — улыбнулась Мэри, — того нельзя другим. Вы на особом положении. Желание увидеть вас и поговорить с вами перевесит любые инструкции.
— Тогда не будем никого вводить в искушение, — сказал Второв. — Здесь много интересного и без командного пункта.
Они вышли из каюты и очутились в знакомом саду Вся верхняя часть ракетоплана, под сферической крышей, площадью около восьми тысяч квадратных метров, была садом, где могли свободно разместиться вес пассажиры корабля Каюты, от первого до двадцать второго номера, рассчитанные на семь—восемь человек, шли вдоль борта, кольцом окружая сад. Другие, меньшего размера, вплоть до одиночных, располагались в нижнем ярусе вокруг огромной столовой. Еще ниже, у самого дна, помещались грузовые отсеки и механизмы. Ракетоплан мог принять на борт до шестисот человек.
Купол был по-прежнему прозрачен, и над садом раскинулось звездное небо. Если бы не густота черного фона, яркость и непривычно огромное количество звезд, можно было вообразить себя где-нибудь на Земле в ночное время.
Впечатление нарушалось еще и Солнцем. Во много раз более яркое, чем на Земле, оно низко висело над “горизонтом”, не затмевая звезд своим блеском. Сад был ярко освещен, но в нем не было жарко. Материал купола свободно пропускал световые лучи, задерживая и почти полностью поглощая все остальные. В саду было много людей. Очевидно, все или почти все пассажиры ракетоплана предпочитали именно здесь коротать часы полета. На площадке для игры с мячами бегало человек тридцать.
Дышалось легко, воздух был удивительно чист; несмотря на обилие цветов, их запах почти не ощущался.
Необычных пассажиров сразу заметили. Несколько человек подошли к ним и радушно приветствовали, словно хозяева гостей. Завязался непринужденный разговор. Постепенно возле скамейки, где сели Второв и Владилен, собралось человек двадцать Еще больше столпилось вокруг Волгина, Мельниковой и Мэри. Крижевский исчез куда-то.
Видимо, обычные нормы поведения теряли силу в путешествии: как всегда, во все времена, люди в дороге не стеснялись заводить беседы с незнакомыми. Обычай пережил века.
В этом внимании не было ни любопытства, ни навязчивости. Просто людям было скучно, и они обрадовались случаю интересно провести время.
Волгин заметил, что у Второва возникают трудности из-за плохого знания языка, и подошел к нему и Владилену.
Говорили о Марсе и работе очистительных отрядов. Какой-то молодой человек с энергичным волевым лицом приглашал Второва на свой рабочий корабль.
— Вам будет очень интересно посмотреть на нашу работу, — говорил он. — Я отдыхал на Земле, а теперь возвращаюсь. По плану у нас на очереди один из довольно крупных астероидов, диаметром в шесть километров. Рассеять в пространстве такую массу вещества сложно и трудно. Мы будем действовать в составе двенадцати кораблей. Уверяю вас, это чрезвычайно любопытно.
— Я надеюсь, вы и нас троих пригласите? — сказал Волгин.
— Разумеется, всех. Но не вместе. На каждом корабле можно поместить двух посторонних людей. Там мало места.
— А что вы делаете с еще большими астероидами? — спросил Второв
Волгин перевел вопрос.
— Шесть—семь километров диаметра для нас предел, — ответил молодой “истребитель”. — Все остальные астероиды будут уничтожены последними. Их направят к Солнцу, и они упадут на него. Вот и все.
— Сколько времени занимает ликвидация астероида диаметром в шесть километров?
— Таких немного. Мы снимаем верхний слой, превращая бесформенную глыбу в правильный шар с поперечником в четыре километра Или меньше, в зависимости от формы малой планеты. Это занимает недели две, иногда три Затем шар отводится за пределы орбиты Плутона, во второй пояс астероидов. Эта стадия отнимает полтора года.
— Мы не сможем провести на ваших кораблях две недели.
— Этого и не нужно. Вам было бы скучно. Но мы часто возвращаемся на Марс или Цереру для зарядки аппаратов. Вы можете провести у нас только три дня.
— Я одного не понимаю, — сказал Второв. — Если можно направить к Солнцу большой астероид, то почему нельзя поступать так же и с маленькими, вместо того чтобы отводить их за орбиту Плутона.
— Изменение орбиты тела диаметром даже в три километра требует колоссальной затраты энергии. Таких запасов нет ни на Марсе, ни на Церере, ни на других базах. К тому времени, когда мы приступим к уничтожению больших астероидов, закончится строительство крупнейшей гравитационной станции на Марсе. Она сооружается для Нового Фаэтона, но ею можно будет воспользоваться и для этой цели.
— Но ведь отвод к орбите Плутона также требует изменения орбиты? Не ведете же вы планету на буксире?
— Это другое дело. Ослабить тяготение планеты к Солнцу, изменить силу центростремительного движения не столь уж трудно. И аппараты двенадцати рабочих кораблей справятся с этой задачей, если диаметр тела не превышает четырех километров и оно имеет форму правильного шара. Остальное делает центробежная сила, и астероид по спирали удаляется от Солнца. А вот воздействовать на самую центробежную силу, ускорить или замедлить полет столь огромной массы неизмеримо труднее. Пока мы не в силах сделать этого.
— Спасибо за объяснение, — сказал Волгин. — Мы воспользуемся вашим приглашением. Как вас найти?
— Мы сами найдем вас. Всем будет известно, где вы находитесь. Такие гости, как вы, у нас бывают редко.
— А фаэтонцы?
— Мы уже привыкли к ним. Они у нас уже несколько лет.
— Вы не знаете, они сейчас на Марсе?
— Двое. Ая и Эйа, оба биологи. Кстати, эти имена сокращены нами. У фаэтонцев все имена состоят из одних гласных. Их трудно произносить. Например, полное имя Эйа состоит из двадцати одной буквы. Язык сломать можно.
— Это мужчины или женщины?
— Мужчины. На Земле еще не видели ни одной фаэтонской женщины.
Подошли Мельникова и Мэри.
— Вы долго будете беседовать? — спросила Мэри. — Мария хочет пройти вниз.
— А где Всеволод?
— Его нигде не видно. Я уж начинаю беспокоиться, — сказала Мельникова.
— О чем? С корабля деваться некуда. Ходит где-нибудь по саду. Да вот он, — прибавил Волгин, указывая на площадку для игр.
Действительно, Крижевский оказался там и с увлечением играл в мяч, очевидно, чувствуя себя очень хорошо среди молодежи.
Молодой механик хуже всех, исключая Вильсона, не имевшего никаких способностей к лингвистике, овладевал современным языком и еще не мог говорить на нем. Но это, видимо, ему нисколько не помешало.
Мельникова направилась к площадке, а за нею пошли и другие.
Игра оказалась довольно примитивной, и было немного странно, что взрослые люди так увлекаются ею. В распоряжении играющих было несколько десятков небольших разноцветных мячей. Цель игры состояла в том, чтобы попасть мячом в кого-нибудь. Получивший пять попаданий выходил из игры. Удар красным мячом, которых было только два, считался за двойной Игра продолжалась до тех пор, пока на поле не оставался кто-нибудь один.
Все это в нескольких словах объяснили гостям.
Судей, конечно, не было. Каждый сам считал полученные удары и уходил с площадки, получив пять. Поймавший мяч скидывал со своего счета одно очко, но сделать это удавалось немногим.
Несмотря на детский характер игры, даже Второв наблюдал за ней с интересом. Гибкие, хорошо тренированные тела молодых людей мелькали по площадке с непостижимой легкостью. Увертываясь от ударов мячей, летевших со всех сторон, играющие поднимали их и бросали в противников. Их движения облегчались антигравитационными поясами, которые были на всех. Крижевскому приходилось туго, несмотря на то, что его явно щадили. Он не обладал поистине кошачьей ловкостью людей нового поколения.
Вскоре, получив пятый удар, он присоединился к друзьям.
— Третий раз подряд, — сказал он с досадой, — я ухожу одним из первых. Эта игра похожа на лапту.
Вскоре на площадке остались всего двое — юноша и девушка. Долгое время они никак не могли попасть друг в друга. Оба ловили мячи в воздухе, иногда сразу два, правой и левой рукой. Зрители награждали их одобрительными возгласами. Минут через восемь юноша проиграл. Он развел руками и поклонился победительнице.
Площадка снова наполнилась.
— Хватит, Всеволод, — сказала Мельникова, удерживая Крижевского за руку. — Пойдем с нами вниз.
— Идем. Все равно я опять быстро проиграю. А я ведь меньше ростом, чем они, в меня труднее попасть, а вот подите…
Крижевский был очень огорчен своей неловкостью.
— Даже здесь, — тихо сказал Второв Волгину, — проявляется наша безнадежная отсталость. Ни умственно, ни физически мы их догнать не можем.
Волгин нахмурился, но ничего не ответил.
В среднем ярусе корабля кают было больше и не было сада. Но цветы и здесь росли повсюду. На самой середине находился довольно большой круглый бассейн, в котором никто сейчас не плавал. Кругом, среди цветочных клумб, стояли небольшие столики и мягкие кресла.
А над головой снова раскинулся узор звезд и так же, как наверху, сияло Солнце. Но это было уже не следствием прозрачности стен и потолка, а оптической иллюзией, создаваемой или экранами, или другой системой, вроде телеофии.
Волгин уже освоился с ощущением полета, да его и не было — этого ощущения, корабль казался неподвижным.
Второв предложил утолить голод. Вес охотно согласились.
— Интересно, — сказал Волгин, — как здесь организовано “питание”? От кулинарных заводов мы находимся довольно далеко.
Мэри и Владилен сели за пустой стол. Остальные последовали их примеру. Столы были рассчитаны на четырех человек каждый, и Волгин с Крижевским заняли соседний.
Меню не было.
— Что же мы будем есть? — спросила Мельникова.
Столы ничем не были покрыты. Полированная поверхность их походила на темное зеркало, в глубине которого смутно отражались звезды на потолке. Трудно было определить, из чего сделаны эти столы — из дерева, пластмассы или металла.
— Перечень! — отчетливо произнес Владилен. Волгин догадался повторить это слово.
И тотчас же на обоих столах, под наружным слоем их поверхности, покрытой точно водяной пленкой, появился список блюд, которые могла предложить пассажирам “кухня” ракетоплана. В списке было около тридцати названий.
— Запасы поневоле ограничены, — извиняющимся тоном сказал Владилен.
— Более чем достаточно.
Каждый выбрал, что пришлось ему по вкусу, Владилен, а за ним Волгин перечислили заказанные блюда.
Прошла минута, они с любопытством ждали, что произойдет дальше. Исчезнет ли середина стола, как это было в Ленинграде, чтобы появиться уже накрытой, или случится что-нибудь другое, не менее интересное? Вес, кроме Владилена и Мэри, смотрели на стол.
Но оказалось, что на корабле все было совсем иначе.
— Посмотрите вверх, — сказала Мэри.
Под самым потолком быстро плыли по воздуху какие-то плотные четырехугольные листы. Никто не заметил, откуда они появились, но было нетрудно догадаться, что это такое. “Подносы”, уставленные блюдами и всем необходимым, опустились каждый на свой стол, закрыв его целиком: размеры подносов точно совпадали с размерами столов.
— Прошу! — сказал Владилен тоном гостеприимного хозяина. Листы, на которых прилетели блюда, были очень тонки, и нельзя было предположить, что в них вмонтированы какие-нибудь механизмы. Вероятно, движением “воздушных подносов” управляли со стороны. И, разумеется, автоматы, а не люди.
— Любопытно! — сказал Второв.
Против обыкновения он не спросил тотчас же, как это делается, и Волгин понял, что Второв сам догадался.
Только они взялись за кушанья, как раздался чей-то голос. Он звучал не громко, но очень ясно, точно говоривший находился рядом:
— Внимание! Навстречу идет ракетоплан “Марс—Земля”. Наш корабль поравняется с ним через четыре минуты. Скорость обоих кораблей в момент встречи будет пятьсот метров в секунду. Минимальное расстояние — два километра. Корабль можно видеть: пассажирам верхнего яруса — в стороне каюты номер шестнадцать, нижнего — каюты номер сорок два. Внимание! До встречи три минуты двадцать шесть секунд.
Прямо напротив Волгина на двери одной из кают вспыхнула большая цифра “42”. Он указал на нес остальным.
— Не лучше ли пройти наверх? — сказала Мельникова. — Мы еще успеем.
— Отсюда так же хорошо видно, как и наверху, — ответила ей Мэри и прибавила: — Я очень люблю смотреть на встречные ракетопланы.
Это звучало совсем так же, как в былое время: “Я люблю смотреть на встречные поезда”.
— Зачем нужно замедлять скорость, — спросил Второв, — и снова се наращивать? Лишняя трата энергии. Разве это так уж необходимо, увидеть встречный ракетоплан?
— Традиция! — ответил Владилен. — Своего рода вежливость.
— Попробуйте соблюдать такую вежливость в межзвездном полете, — усмехнулся Игорь Захарович.
— Там совсем другое дело.
Прямо над горящей цифрой “42” на “звездном небе” появилась белая стрелка. Своим острием она указывала на едва заметную тускло блестевшую точку, крохотную звездочку. Это и был встречный корабль.
Точка увеличивалась, превратилась в яркую звезду, потом потускнела. Несколько секунд… и ясно виден стремительно приближавшийся космолет.
Казалось, что оба корабля летят прямо друг на друга, что еще немного — и они столкнутся.
Когда на мгновение корабли поравнялись, раздался голос:
— Счастливого пути! — Затем был произнесен ряд цифр.
— Первое относится к нам, — сказал Владилен. — А цифры сообщают что-то командиру. Видимо, какая-то неисправность в приемном аппарате.
— Почему неисправность?
— Потому что оба корабля могут передавать сообщения в любое время, а не только при встрече. Мы почему-то услышали часть фразы, которая не имеет к нам, пассажирам, никакого отношения.
— Вот уж не думал, что и теперь случаются неисправности, — заметил Второв.
Владилен пожал плечами. У него был такой смущенный вид, что все рассмеялись. Точно он лично был виноват в этом.
Видимо, не один Владилен чувствовал неловкость. Раздался голос:
— Говорит командир ракетоплана. Экипаж приносит свои извинения пассажирам за небрежность, допущенную механиком Эргом, по вине которого вместе с приветствием со встречного ракетоплана вы услышали постороннюю передачу.
— Зачем было называть имя? — спросил Волгин.
— В наказание Эргу, — ответила Мэри. — Теперь он всю жизнь будет внимателен.
— Тяжелое наказание! — насмешливо заметил Крижевский.
— Видимо, достаточно тяжелое.
В “столовую” начали спускаться другие пассажиры. Вероятно, они знали, что произойдет встреча, и дожидались ее в саду. Столы занимали один за другим.
Когда завтрак был окончен, Волгин вопросительно посмотрел на Владилена. Тот улыбнулся и сказал:
— Догадайся сам.
Волгин вспомнил обед в Ленинграде.
— Можно убрать, — сказал он.
И лист, лежавший на его столе, поднялся и быстро скрылся в одной из кают, где, по-видимому, помещались аппараты и механизмы “кухни”.
Владилен повторил тс же слова, и их стол также опустел. По воздуху плыли уже многочисленные “подносы”, безошибочно находившие нужный им стол. Кое-кто из пассажиров следил за ними с явным любопытством, что доказывало непривычность этого зрелища. Очевидно, подобный способ подачи блюд применялся только на ракетопланах, и те, кто летал редко, еще не потеряли интереса к нему.
— Мне кажется, Игорь Захарович, — сказал Волгин, — что вы понимаете, как это делается. Объясните мне.
— В общих чертах догадаться нетрудно, — ответил Второв. — Соединение кибернетики с управляемой антигравитацией. И то и другое настолько развилось, что их применяют даже для таких бытовых целей. Видимо, существует управляющий агрегат, который слышит, от какого стола поступил заказ, и направляет туда накрытый поднос, регулируя его вес. Вот и все, что я могу сказать. Но как все это делается в деталях, как устроены эти неимоверно сложные аппараты… А может быть, они и очень просты… Тут я ничего не понимаю И вряд ли кто-нибудь сможет нам объяснить. Чтобы понять, надо овладеть основами современной науки и техники. Кстати, Дмитрий, вы снова назвали меня по имени и отчеству. Еще раз прошу вас, не делайте этого. Будем как все.
Марс был уже близко, по величине он равнялся диску полной Луны и увеличивался на глазах.
Ракетоплан летел вниз. Никто не заметил, как он, на середине пути, повернулся дном к Марсу.
Межпланетные путешественники хорошо отдохнули. Шесть часов все крепко спали, причем только одному Волгину пришлось обратиться к корабельному врачу. Остальные заснули без помощи медицины.
Они вылетели с Земли рано утром, но Фаэтонград находился в таком месте, где ко времени прилета на Марсе также наступило утро. “Ночь” провели на ракетоплане.
Волгин потому и согласился лечь спать, что не хотел делать это сразу по прилете. Прилететь впервые в жизни на другую планету и отправиться в постель — это было бы ни с чем не сообразно.
Шестьдесят минут промелькнули как одна, хотя смотреть было почти не на что. У Марса был удивительно скучный вид. Оранжево-красная пустыня с редкими темными пятнами растительности. И больше ничего.
Но за десять минут до приземления картина изменилась. Пустыни разошлись в стороны, под кораблем оказалось огромное пространство, покрытое точно синим ковром.
— Это лес, — сказал Владилен, — выращенный нами. На Марсе никогда не было высокой растительности. Эти деревья совсем новой породы.
— Почему они синие?
— Потому что растения Марса нуждаются в тепле Зеленые лучи еще “теплые” и поглощаются ими. Отражаются синие и фиолетовые — холодные, — Владилен указал на блестящую точку, появившуюся в центре лесного массива. — Фаэтонград!
— Отчего он так блестит?
— Город накрыт куполом. Атмосфера Марса непригодна для дыхания. Под куполом нормальное давление и состав воздуха.
— Почему вы не снабдили Марс плотной атмосферой? — Опросил Второв. — Вы же сделали это с Луной! — Не было необходимости. Но теперь, когда фаэтонцы близко, положение изменилось. Марс будет общей планетой. Ведь фаэтонцам трудно посещать Землю — им слишком жарко на ней. Через сорок лет здесь будет атмосфера, обычная для нас и для них.
— А это не погубит растения? — спросила Мельникова.
— Этим вопросом давно занимаются ботаники. И зоологи. Животный мир так же необходим, как и растительный Подготавливаются новые виды растений, новые породы животных. Пройдет сто, сто пятьдесят лет — и Марс станет неузнаваемым. Исчезнут пустыни, появятся моря и океаны, богатый и разнообразный животный мир. Фаэтонцы называют Марс “Уайас”. Есть предложение переименовать планету. Мариас, или Майас…
— Жаль древнего названия.
— Фаэтонцы тоже имеют на него право. Они появились на Марсе раньше, чем мы.
— Это верно.
Говорившие не смотрели друг на друга. Их глаза были прикованы к быстро приближавшейся планете. Марс стремительно летел навстречу “неподвижному” кораблю. Этот оптический обман был непреодолим, никак не удавалось почувствовать, что летит все-таки не Марс, а корабль. Не было третьего объекта, с которым можно было бы сравнить положение корабля и планеты.
Охватить взглядом всю видимую поверхность Марса было уже невозможно, горизонт отодвинулся далеко. Ракетоплан падал в середину вогнутой чаши.
Скорость была так велика, что казалось, еще несколько секунд — и произойдет столкновение. Если корабль тормозился, то этого нельзя было ни заметить, ни ощутить.
— Случаются катастрофы с ракетопланами? — спросил Крижевский.
— За последние пятьсот лет не было ни одной.
Теперь они уже хорошо видели Фаэтонград. Купол над городом был прозрачным двусторонне, потому что можно было различить под ним здания и “зелень” парков.
— Мы опустимся рядом с городом?
— Нет, в самую середину, на площади.
— А купол?
— Он нас пропустит. Смотрите внимательнее! Осталось всего полминуты.
— Не может быть! — невольно вырвалось у Второва.
Действительно, этому трудно было поверить. Ракетоплан мчался с чудовищной скоростью. Когда же думает ее снизить командир корабля? Здания города росли буквально со сказочной быстротой. Блестящая поверхность купола находилась уже совсем близко.
Секунда, вторая… Острое зрение Волгина уже различило людей на площади. Город раскинулся во все стороны, до горизонта. До земли метров триста. Скорость не уменьшалась. Катастрофа?!!
Прозрачная пленка рванулась к кораблю… Волгин невольно закрыл глаза, ожидая удара.
— С прибытием! — раздался спокойный голос Владилена.
Ракетоплан неподвижно стоял на огромной площади, окруженной многоэтажными домами. Над ними темно-синее небо с очень яркими звездами. Небольшой диск Солнца. Купола совсем не было видно.
— Фу-у! — шумно вздохнул Второв. — Непостижимо! Зачем это нужно приземляться с такой бешеной скоростью?
— Иначе нельзя, — ответил Владилен. — Купол раскрывается, чтобы пропустить корабль, на одну десятую секунды.
Он простоял так, не оборачиваясь, больше двух часов.
Товарищи не мешали ему. Волгин слышал их тихий разговор. Никто из них не подходил к стене. Да и что могло интересовать этих людей за бортом корабля? Они видели это много раз.
Второв и Крижевский с помощью Мельниковой расспрашивали Владилена.
— Такой стремительный взлет, — говорил Второв, — должен был вызвать огромный нагрев наружной стенки. Сопротивление атмосферы…
— Металл корпуса не перегревается никогда. Он искусственно охлаждается. Этот сплав специально рассчитан для космолетов. Его теплопроводность чрезвычайно низка, а крепость велика. Не существует метеорита, который мог бы пробить стенку ракетоплана.
— Кстати, почему он так называется? Ведь с ракетой ничего общего.
— А это как с арелетом. Название давно устарело, но держится. Анахронизм
— Двести миллионов километров, — сказал Крижевский, — и шестнадцать часов..
— Немного меньше.
— Тем более. В какой-то мере должна сказаться относительность времени.
— Настолько ничтожная, что практически она не ощутима Максимальная скорость корабля — шесть тысяч километров в секунду, да и то в течение нескольких минут, нужных на поворот; все остальное время корабль летит с ускорением, положительным и отрицательным.
— Положительным в первую половину пути и отрицательным во вторую?
— Разумеется.
— Ускорение постоянно?
— Нет. В момент старта оно было сто метров, а затем постепенно увеличивалось. То же самое, только в обратном порядке, произойдет при спуске на Марс.
— В момент поворота корабля к Марсу появится невесомость?
— Нет, се не будет. Искусственная гравитация
— Изменение ее силы и направления автоматическое?
— Конечно! И она же обеспечит безопасность самого поворота для пассажиров ракетоплана
— Хотелось бы, — сказал Второв, — увидеть современный космолет дальних рейсов.
— Вы это сможете сделать, когда мы вернемся. Намечена большая экспедиция на Грезу. Космолет строится на Луне, и там же будет дан старт. Вас все равно пригласят строители корабля, им нужна консультация по этой планете. Мы ничего не знали о ней до вашего прилета Никто даже не подозревал о существовании Грезы.
— Разве не было экспедиций к 61 Лебедя?
— Были две Но вы же сами знаете, что нелегко заметить планету, если се обитатели не могут увидеть космического гостя и подать ему весть о себе. У этой звезды были известны три планеты, и все три необитаемые.
— Да, это верно, — согласился Второв. — Трудно заметить планету, не зная о ней. Мы нашли Грезу случайно.
— Космолет, — продолжал Владилен, — стартует примерно через год. И его решено назвать так же, как и ваш корабль, именем Ленина.
2
Волгин наконец оторвался от “окна”.— Налюбовался, Дмитрий? — ласково спросила Мэри. — Правда, сильное впечатление производит Вселенная? Ты увидишь это зрелище еще много раз. Может, фаэтонцы сейчас и не на Марсе. Их придется искать где-нибудь на базовых астероидах. Кроме того, я думаю, вы все захотите понаблюдать, как работают истребители.
— А что это такое?
— Рабочие корабли очистительных отрядов. Их называют так потому, что они специально предназначены для истребления пояса астероидов.
— В таком случае, конечно, захотим. Это очень интересно
— Они автоматические или с людьми?
— С людьми. Работа настолько сложна, что се нельзя передать даже электронному мозгу.
Мельникова предложила осмотреть ракетоплан. Ее предложение было с удовольствием принято всеми.
— По кораблю можно ходить? — спросил Второв.
— Разумеется, где угодно. Только в помещение командного пункта никого не пускают.
— Как же так? — удивился Крижевский. — Совсем недавно Владилен советовал мне пройти туда и поговорить с кем-нибудь из экипажа об ускорении.
— Что можно вам, — улыбнулась Мэри, — того нельзя другим. Вы на особом положении. Желание увидеть вас и поговорить с вами перевесит любые инструкции.
— Тогда не будем никого вводить в искушение, — сказал Второв. — Здесь много интересного и без командного пункта.
Они вышли из каюты и очутились в знакомом саду Вся верхняя часть ракетоплана, под сферической крышей, площадью около восьми тысяч квадратных метров, была садом, где могли свободно разместиться вес пассажиры корабля Каюты, от первого до двадцать второго номера, рассчитанные на семь—восемь человек, шли вдоль борта, кольцом окружая сад. Другие, меньшего размера, вплоть до одиночных, располагались в нижнем ярусе вокруг огромной столовой. Еще ниже, у самого дна, помещались грузовые отсеки и механизмы. Ракетоплан мог принять на борт до шестисот человек.
Купол был по-прежнему прозрачен, и над садом раскинулось звездное небо. Если бы не густота черного фона, яркость и непривычно огромное количество звезд, можно было вообразить себя где-нибудь на Земле в ночное время.
Впечатление нарушалось еще и Солнцем. Во много раз более яркое, чем на Земле, оно низко висело над “горизонтом”, не затмевая звезд своим блеском. Сад был ярко освещен, но в нем не было жарко. Материал купола свободно пропускал световые лучи, задерживая и почти полностью поглощая все остальные. В саду было много людей. Очевидно, все или почти все пассажиры ракетоплана предпочитали именно здесь коротать часы полета. На площадке для игры с мячами бегало человек тридцать.
Дышалось легко, воздух был удивительно чист; несмотря на обилие цветов, их запах почти не ощущался.
Необычных пассажиров сразу заметили. Несколько человек подошли к ним и радушно приветствовали, словно хозяева гостей. Завязался непринужденный разговор. Постепенно возле скамейки, где сели Второв и Владилен, собралось человек двадцать Еще больше столпилось вокруг Волгина, Мельниковой и Мэри. Крижевский исчез куда-то.
Видимо, обычные нормы поведения теряли силу в путешествии: как всегда, во все времена, люди в дороге не стеснялись заводить беседы с незнакомыми. Обычай пережил века.
В этом внимании не было ни любопытства, ни навязчивости. Просто людям было скучно, и они обрадовались случаю интересно провести время.
Волгин заметил, что у Второва возникают трудности из-за плохого знания языка, и подошел к нему и Владилену.
Говорили о Марсе и работе очистительных отрядов. Какой-то молодой человек с энергичным волевым лицом приглашал Второва на свой рабочий корабль.
— Вам будет очень интересно посмотреть на нашу работу, — говорил он. — Я отдыхал на Земле, а теперь возвращаюсь. По плану у нас на очереди один из довольно крупных астероидов, диаметром в шесть километров. Рассеять в пространстве такую массу вещества сложно и трудно. Мы будем действовать в составе двенадцати кораблей. Уверяю вас, это чрезвычайно любопытно.
— Я надеюсь, вы и нас троих пригласите? — сказал Волгин.
— Разумеется, всех. Но не вместе. На каждом корабле можно поместить двух посторонних людей. Там мало места.
— А что вы делаете с еще большими астероидами? — спросил Второв
Волгин перевел вопрос.
— Шесть—семь километров диаметра для нас предел, — ответил молодой “истребитель”. — Все остальные астероиды будут уничтожены последними. Их направят к Солнцу, и они упадут на него. Вот и все.
— Сколько времени занимает ликвидация астероида диаметром в шесть километров?
— Таких немного. Мы снимаем верхний слой, превращая бесформенную глыбу в правильный шар с поперечником в четыре километра Или меньше, в зависимости от формы малой планеты. Это занимает недели две, иногда три Затем шар отводится за пределы орбиты Плутона, во второй пояс астероидов. Эта стадия отнимает полтора года.
— Мы не сможем провести на ваших кораблях две недели.
— Этого и не нужно. Вам было бы скучно. Но мы часто возвращаемся на Марс или Цереру для зарядки аппаратов. Вы можете провести у нас только три дня.
— Я одного не понимаю, — сказал Второв. — Если можно направить к Солнцу большой астероид, то почему нельзя поступать так же и с маленькими, вместо того чтобы отводить их за орбиту Плутона.
— Изменение орбиты тела диаметром даже в три километра требует колоссальной затраты энергии. Таких запасов нет ни на Марсе, ни на Церере, ни на других базах. К тому времени, когда мы приступим к уничтожению больших астероидов, закончится строительство крупнейшей гравитационной станции на Марсе. Она сооружается для Нового Фаэтона, но ею можно будет воспользоваться и для этой цели.
— Но ведь отвод к орбите Плутона также требует изменения орбиты? Не ведете же вы планету на буксире?
— Это другое дело. Ослабить тяготение планеты к Солнцу, изменить силу центростремительного движения не столь уж трудно. И аппараты двенадцати рабочих кораблей справятся с этой задачей, если диаметр тела не превышает четырех километров и оно имеет форму правильного шара. Остальное делает центробежная сила, и астероид по спирали удаляется от Солнца. А вот воздействовать на самую центробежную силу, ускорить или замедлить полет столь огромной массы неизмеримо труднее. Пока мы не в силах сделать этого.
— Спасибо за объяснение, — сказал Волгин. — Мы воспользуемся вашим приглашением. Как вас найти?
— Мы сами найдем вас. Всем будет известно, где вы находитесь. Такие гости, как вы, у нас бывают редко.
— А фаэтонцы?
— Мы уже привыкли к ним. Они у нас уже несколько лет.
— Вы не знаете, они сейчас на Марсе?
— Двое. Ая и Эйа, оба биологи. Кстати, эти имена сокращены нами. У фаэтонцев все имена состоят из одних гласных. Их трудно произносить. Например, полное имя Эйа состоит из двадцати одной буквы. Язык сломать можно.
— Это мужчины или женщины?
— Мужчины. На Земле еще не видели ни одной фаэтонской женщины.
Подошли Мельникова и Мэри.
— Вы долго будете беседовать? — спросила Мэри. — Мария хочет пройти вниз.
— А где Всеволод?
— Его нигде не видно. Я уж начинаю беспокоиться, — сказала Мельникова.
— О чем? С корабля деваться некуда. Ходит где-нибудь по саду. Да вот он, — прибавил Волгин, указывая на площадку для игр.
Действительно, Крижевский оказался там и с увлечением играл в мяч, очевидно, чувствуя себя очень хорошо среди молодежи.
Молодой механик хуже всех, исключая Вильсона, не имевшего никаких способностей к лингвистике, овладевал современным языком и еще не мог говорить на нем. Но это, видимо, ему нисколько не помешало.
Мельникова направилась к площадке, а за нею пошли и другие.
Игра оказалась довольно примитивной, и было немного странно, что взрослые люди так увлекаются ею. В распоряжении играющих было несколько десятков небольших разноцветных мячей. Цель игры состояла в том, чтобы попасть мячом в кого-нибудь. Получивший пять попаданий выходил из игры. Удар красным мячом, которых было только два, считался за двойной Игра продолжалась до тех пор, пока на поле не оставался кто-нибудь один.
Все это в нескольких словах объяснили гостям.
Судей, конечно, не было. Каждый сам считал полученные удары и уходил с площадки, получив пять. Поймавший мяч скидывал со своего счета одно очко, но сделать это удавалось немногим.
Несмотря на детский характер игры, даже Второв наблюдал за ней с интересом. Гибкие, хорошо тренированные тела молодых людей мелькали по площадке с непостижимой легкостью. Увертываясь от ударов мячей, летевших со всех сторон, играющие поднимали их и бросали в противников. Их движения облегчались антигравитационными поясами, которые были на всех. Крижевскому приходилось туго, несмотря на то, что его явно щадили. Он не обладал поистине кошачьей ловкостью людей нового поколения.
Вскоре, получив пятый удар, он присоединился к друзьям.
— Третий раз подряд, — сказал он с досадой, — я ухожу одним из первых. Эта игра похожа на лапту.
Вскоре на площадке остались всего двое — юноша и девушка. Долгое время они никак не могли попасть друг в друга. Оба ловили мячи в воздухе, иногда сразу два, правой и левой рукой. Зрители награждали их одобрительными возгласами. Минут через восемь юноша проиграл. Он развел руками и поклонился победительнице.
Площадка снова наполнилась.
— Хватит, Всеволод, — сказала Мельникова, удерживая Крижевского за руку. — Пойдем с нами вниз.
— Идем. Все равно я опять быстро проиграю. А я ведь меньше ростом, чем они, в меня труднее попасть, а вот подите…
Крижевский был очень огорчен своей неловкостью.
— Даже здесь, — тихо сказал Второв Волгину, — проявляется наша безнадежная отсталость. Ни умственно, ни физически мы их догнать не можем.
Волгин нахмурился, но ничего не ответил.
В среднем ярусе корабля кают было больше и не было сада. Но цветы и здесь росли повсюду. На самой середине находился довольно большой круглый бассейн, в котором никто сейчас не плавал. Кругом, среди цветочных клумб, стояли небольшие столики и мягкие кресла.
А над головой снова раскинулся узор звезд и так же, как наверху, сияло Солнце. Но это было уже не следствием прозрачности стен и потолка, а оптической иллюзией, создаваемой или экранами, или другой системой, вроде телеофии.
Волгин уже освоился с ощущением полета, да его и не было — этого ощущения, корабль казался неподвижным.
Второв предложил утолить голод. Вес охотно согласились.
— Интересно, — сказал Волгин, — как здесь организовано “питание”? От кулинарных заводов мы находимся довольно далеко.
Мэри и Владилен сели за пустой стол. Остальные последовали их примеру. Столы были рассчитаны на четырех человек каждый, и Волгин с Крижевским заняли соседний.
Меню не было.
— Что же мы будем есть? — спросила Мельникова.
Столы ничем не были покрыты. Полированная поверхность их походила на темное зеркало, в глубине которого смутно отражались звезды на потолке. Трудно было определить, из чего сделаны эти столы — из дерева, пластмассы или металла.
— Перечень! — отчетливо произнес Владилен. Волгин догадался повторить это слово.
И тотчас же на обоих столах, под наружным слоем их поверхности, покрытой точно водяной пленкой, появился список блюд, которые могла предложить пассажирам “кухня” ракетоплана. В списке было около тридцати названий.
— Запасы поневоле ограничены, — извиняющимся тоном сказал Владилен.
— Более чем достаточно.
Каждый выбрал, что пришлось ему по вкусу, Владилен, а за ним Волгин перечислили заказанные блюда.
Прошла минута, они с любопытством ждали, что произойдет дальше. Исчезнет ли середина стола, как это было в Ленинграде, чтобы появиться уже накрытой, или случится что-нибудь другое, не менее интересное? Вес, кроме Владилена и Мэри, смотрели на стол.
Но оказалось, что на корабле все было совсем иначе.
— Посмотрите вверх, — сказала Мэри.
Под самым потолком быстро плыли по воздуху какие-то плотные четырехугольные листы. Никто не заметил, откуда они появились, но было нетрудно догадаться, что это такое. “Подносы”, уставленные блюдами и всем необходимым, опустились каждый на свой стол, закрыв его целиком: размеры подносов точно совпадали с размерами столов.
— Прошу! — сказал Владилен тоном гостеприимного хозяина. Листы, на которых прилетели блюда, были очень тонки, и нельзя было предположить, что в них вмонтированы какие-нибудь механизмы. Вероятно, движением “воздушных подносов” управляли со стороны. И, разумеется, автоматы, а не люди.
— Любопытно! — сказал Второв.
Против обыкновения он не спросил тотчас же, как это делается, и Волгин понял, что Второв сам догадался.
Только они взялись за кушанья, как раздался чей-то голос. Он звучал не громко, но очень ясно, точно говоривший находился рядом:
— Внимание! Навстречу идет ракетоплан “Марс—Земля”. Наш корабль поравняется с ним через четыре минуты. Скорость обоих кораблей в момент встречи будет пятьсот метров в секунду. Минимальное расстояние — два километра. Корабль можно видеть: пассажирам верхнего яруса — в стороне каюты номер шестнадцать, нижнего — каюты номер сорок два. Внимание! До встречи три минуты двадцать шесть секунд.
Прямо напротив Волгина на двери одной из кают вспыхнула большая цифра “42”. Он указал на нес остальным.
— Не лучше ли пройти наверх? — сказала Мельникова. — Мы еще успеем.
— Отсюда так же хорошо видно, как и наверху, — ответила ей Мэри и прибавила: — Я очень люблю смотреть на встречные ракетопланы.
Это звучало совсем так же, как в былое время: “Я люблю смотреть на встречные поезда”.
— Зачем нужно замедлять скорость, — спросил Второв, — и снова се наращивать? Лишняя трата энергии. Разве это так уж необходимо, увидеть встречный ракетоплан?
— Традиция! — ответил Владилен. — Своего рода вежливость.
— Попробуйте соблюдать такую вежливость в межзвездном полете, — усмехнулся Игорь Захарович.
— Там совсем другое дело.
Прямо над горящей цифрой “42” на “звездном небе” появилась белая стрелка. Своим острием она указывала на едва заметную тускло блестевшую точку, крохотную звездочку. Это и был встречный корабль.
Точка увеличивалась, превратилась в яркую звезду, потом потускнела. Несколько секунд… и ясно виден стремительно приближавшийся космолет.
Казалось, что оба корабля летят прямо друг на друга, что еще немного — и они столкнутся.
Когда на мгновение корабли поравнялись, раздался голос:
— Счастливого пути! — Затем был произнесен ряд цифр.
— Первое относится к нам, — сказал Владилен. — А цифры сообщают что-то командиру. Видимо, какая-то неисправность в приемном аппарате.
— Почему неисправность?
— Потому что оба корабля могут передавать сообщения в любое время, а не только при встрече. Мы почему-то услышали часть фразы, которая не имеет к нам, пассажирам, никакого отношения.
— Вот уж не думал, что и теперь случаются неисправности, — заметил Второв.
Владилен пожал плечами. У него был такой смущенный вид, что все рассмеялись. Точно он лично был виноват в этом.
Видимо, не один Владилен чувствовал неловкость. Раздался голос:
— Говорит командир ракетоплана. Экипаж приносит свои извинения пассажирам за небрежность, допущенную механиком Эргом, по вине которого вместе с приветствием со встречного ракетоплана вы услышали постороннюю передачу.
— Зачем было называть имя? — спросил Волгин.
— В наказание Эргу, — ответила Мэри. — Теперь он всю жизнь будет внимателен.
— Тяжелое наказание! — насмешливо заметил Крижевский.
— Видимо, достаточно тяжелое.
В “столовую” начали спускаться другие пассажиры. Вероятно, они знали, что произойдет встреча, и дожидались ее в саду. Столы занимали один за другим.
Когда завтрак был окончен, Волгин вопросительно посмотрел на Владилена. Тот улыбнулся и сказал:
— Догадайся сам.
Волгин вспомнил обед в Ленинграде.
— Можно убрать, — сказал он.
И лист, лежавший на его столе, поднялся и быстро скрылся в одной из кают, где, по-видимому, помещались аппараты и механизмы “кухни”.
Владилен повторил тс же слова, и их стол также опустел. По воздуху плыли уже многочисленные “подносы”, безошибочно находившие нужный им стол. Кое-кто из пассажиров следил за ними с явным любопытством, что доказывало непривычность этого зрелища. Очевидно, подобный способ подачи блюд применялся только на ракетопланах, и те, кто летал редко, еще не потеряли интереса к нему.
— Мне кажется, Игорь Захарович, — сказал Волгин, — что вы понимаете, как это делается. Объясните мне.
— В общих чертах догадаться нетрудно, — ответил Второв. — Соединение кибернетики с управляемой антигравитацией. И то и другое настолько развилось, что их применяют даже для таких бытовых целей. Видимо, существует управляющий агрегат, который слышит, от какого стола поступил заказ, и направляет туда накрытый поднос, регулируя его вес. Вот и все, что я могу сказать. Но как все это делается в деталях, как устроены эти неимоверно сложные аппараты… А может быть, они и очень просты… Тут я ничего не понимаю И вряд ли кто-нибудь сможет нам объяснить. Чтобы понять, надо овладеть основами современной науки и техники. Кстати, Дмитрий, вы снова назвали меня по имени и отчеству. Еще раз прошу вас, не делайте этого. Будем как все.
3
На этот раз не один Волгин устроился у “окна”. Посадка на другую планету интересовала всех. Все шестеро придвинули свои кресла к прозрачной стенке и расположились в них, по крайней мере, за час до финиша.Марс был уже близко, по величине он равнялся диску полной Луны и увеличивался на глазах.
Ракетоплан летел вниз. Никто не заметил, как он, на середине пути, повернулся дном к Марсу.
Межпланетные путешественники хорошо отдохнули. Шесть часов все крепко спали, причем только одному Волгину пришлось обратиться к корабельному врачу. Остальные заснули без помощи медицины.
Они вылетели с Земли рано утром, но Фаэтонград находился в таком месте, где ко времени прилета на Марсе также наступило утро. “Ночь” провели на ракетоплане.
Волгин потому и согласился лечь спать, что не хотел делать это сразу по прилете. Прилететь впервые в жизни на другую планету и отправиться в постель — это было бы ни с чем не сообразно.
Шестьдесят минут промелькнули как одна, хотя смотреть было почти не на что. У Марса был удивительно скучный вид. Оранжево-красная пустыня с редкими темными пятнами растительности. И больше ничего.
Но за десять минут до приземления картина изменилась. Пустыни разошлись в стороны, под кораблем оказалось огромное пространство, покрытое точно синим ковром.
— Это лес, — сказал Владилен, — выращенный нами. На Марсе никогда не было высокой растительности. Эти деревья совсем новой породы.
— Почему они синие?
— Потому что растения Марса нуждаются в тепле Зеленые лучи еще “теплые” и поглощаются ими. Отражаются синие и фиолетовые — холодные, — Владилен указал на блестящую точку, появившуюся в центре лесного массива. — Фаэтонград!
— Отчего он так блестит?
— Город накрыт куполом. Атмосфера Марса непригодна для дыхания. Под куполом нормальное давление и состав воздуха.
— Почему вы не снабдили Марс плотной атмосферой? — Опросил Второв. — Вы же сделали это с Луной! — Не было необходимости. Но теперь, когда фаэтонцы близко, положение изменилось. Марс будет общей планетой. Ведь фаэтонцам трудно посещать Землю — им слишком жарко на ней. Через сорок лет здесь будет атмосфера, обычная для нас и для них.
— А это не погубит растения? — спросила Мельникова.
— Этим вопросом давно занимаются ботаники. И зоологи. Животный мир так же необходим, как и растительный Подготавливаются новые виды растений, новые породы животных. Пройдет сто, сто пятьдесят лет — и Марс станет неузнаваемым. Исчезнут пустыни, появятся моря и океаны, богатый и разнообразный животный мир. Фаэтонцы называют Марс “Уайас”. Есть предложение переименовать планету. Мариас, или Майас…
— Жаль древнего названия.
— Фаэтонцы тоже имеют на него право. Они появились на Марсе раньше, чем мы.
— Это верно.
Говорившие не смотрели друг на друга. Их глаза были прикованы к быстро приближавшейся планете. Марс стремительно летел навстречу “неподвижному” кораблю. Этот оптический обман был непреодолим, никак не удавалось почувствовать, что летит все-таки не Марс, а корабль. Не было третьего объекта, с которым можно было бы сравнить положение корабля и планеты.
Охватить взглядом всю видимую поверхность Марса было уже невозможно, горизонт отодвинулся далеко. Ракетоплан падал в середину вогнутой чаши.
Скорость была так велика, что казалось, еще несколько секунд — и произойдет столкновение. Если корабль тормозился, то этого нельзя было ни заметить, ни ощутить.
— Случаются катастрофы с ракетопланами? — спросил Крижевский.
— За последние пятьсот лет не было ни одной.
Теперь они уже хорошо видели Фаэтонград. Купол над городом был прозрачным двусторонне, потому что можно было различить под ним здания и “зелень” парков.
— Мы опустимся рядом с городом?
— Нет, в самую середину, на площади.
— А купол?
— Он нас пропустит. Смотрите внимательнее! Осталось всего полминуты.
— Не может быть! — невольно вырвалось у Второва.
Действительно, этому трудно было поверить. Ракетоплан мчался с чудовищной скоростью. Когда же думает ее снизить командир корабля? Здания города росли буквально со сказочной быстротой. Блестящая поверхность купола находилась уже совсем близко.
Секунда, вторая… Острое зрение Волгина уже различило людей на площади. Город раскинулся во все стороны, до горизонта. До земли метров триста. Скорость не уменьшалась. Катастрофа?!!
Прозрачная пленка рванулась к кораблю… Волгин невольно закрыл глаза, ожидая удара.
— С прибытием! — раздался спокойный голос Владилена.
Ракетоплан неподвижно стоял на огромной площади, окруженной многоэтажными домами. Над ними темно-синее небо с очень яркими звездами. Небольшой диск Солнца. Купола совсем не было видно.
— Фу-у! — шумно вздохнул Второв. — Непостижимо! Зачем это нужно приземляться с такой бешеной скоростью?
— Иначе нельзя, — ответил Владилен. — Купол раскрывается, чтобы пропустить корабль, на одну десятую секунды.