Страница:
– Именем эфенди и своим собственным именем я объявляю вам, что мы, прежде чем схватить и связать вас, зарыли под этими двумя деревьями пять фунтов пороха. Туда протянут длинный фитиль, и мы, будет на то наша воля, издалека подожжем его, и вам не дано это узреть. Тогда все ваши тела взлетят на воздух, и никто не станет радоваться тому больше меня, ведь я – знаменитый хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абул Аббас ибн Хаджи Давуд эль-Госсара!
Отведя таким образом душу, он вернулся и спросил:
– Разве плохо получилось, эфенди? Каким же страхом будут терзаться эти плуты, зная, что сидят на яме с порохом и в любую минуту могут взорваться!
– Ладно, твой способ мучить этих людей не слишком остроумен. Поверят ли они или нет в то, что ты сказал правду, все равно неуверенность, в которой они пребывают, уже наказание для них.
– Они поверят в это, я убежден.
– Если мы хотим их убить, то найдутся средства и подешевле, чем переводить на них уйму пороха, который в здешнем краю такая редкость. Мне жаль их, если они поверят, будто мы носим с собой пять фунтов пороха.
Мы спустились к Омару, который стерег коней. Я снял с лошади конакджи седло и уздечку, бросил их наземь, а саму лошадь прогнал туда, откуда мы прибыли. Не в моих намерениях было брать ее с собой. Уздечка и стремена лишь стесняли бы ее бег; она могла зацепиться ими за ветки и погибнуть.
Затем мы уселись на лошадей и подъехали к тому месту, где лежал Манах эль-Барша. Его размозженное тело являло собой отвратительное зрелище. Мы не стали спешиваться, ведь мы не намеревались осматривать этот труп. С трудом мы принудили лошадей переступить через него.
– Вот справедливый суд, – промолвил Халеф, отворачивая в сторону лицо. – Рука Аллаха коснется всех безбожников, одного раньше, другого позже; они же не помышляют исправиться. Прочь от этого ужасного места!
Он быстрее погнал свою лошадь, и мы последовали за ним. Что еще нам оставалось сказать после его слов?..
Стены ущелья вздымались все выше, вновь почти смыкаясь друг с другом. В этом было что-то несказанно тягостное; эту горную громаду по праву назвали Чертовой скалой.
Мы пробыли в пути около четверти часа, когда стены ущелья вдруг расступились и перед нами открылась просторная, круглая долина, при виде которой я невольно осадил своего вороного. Она напоминала глубокую чашу, пересечь которую можно было примерно за час. Но какой же пейзаж открывался в этой чаше!
Ее окружали скалы, вздымавшиеся довольно круто. Всюду, где растения могли пустить корни, высились столетние хвойные деревья; их мрачность контрастировала с яркой зеленью огромных лиственных деревьев. Похоже, в южном и западном направлениях из долины открывался довольно широкий выход. Саму долину почти сплошь усеивали обломки скал – размер их простирался от громад, подобных дворцам о множестве этажей, до каменьев величиной с кулак. Над этими скалами раскинули свой мерцающий шатер виноградные лозы, плющи и другие вьющиеся растения, а между ними любой пядью пространства завладела пышная зелень, так что пробраться сквозь нее казалось делом немыслимым.
Разметало ли эти скалы землетрясение или же здесь простиралось подземное озеро, свод которого внезапно рухнул? Казалось, что некогда вся долина была перекрыта сводом, который разбит был кулаком дьявола. Оттуда, где мы находились, следы вели направо, вдоль стены, окружавшей долину. Мы последовали за ними. Именно этот маршрут описывал Юнак. Впрочем, я долго и безуспешно высматривал костры для выжигания угля, каковые наверняка здесь имелись. Наконец, я заметил, что воздух над кустами дрожит в лучах солнца. Значит, там разведен был костер, но дым над ним не вился.
– Видимо, там поселился углежог Шарка, – сказал я. – Пожалуй, мы в пяти минутах езды от него. Лучше всего было бы мне одному отправиться на разведку. Поезжайте в ближайшие кусты и ждите меня.
Я передал Халефу лошадь и ружья, а сам пошел пешком. Вскоре я достиг края площадки, где вся земля была вычернена углем. Посреди нее стоял домик, сложенный из камня; вокруг я увидел костры, разведенные для выжигания угля, или же следы отгоревших костров.
Одна из этих куч, сложенных конусом, самая большая среди них, высилась справа от меня, на краю поляны; она прислонялась к отвесной стене скал, тянувшейся вдоль долины. Казалось, она стояла здесь уже долгие, долгие годы и никто не удосужился поджечь ее.
Это удивило меня. Этот неразожженный костер показался мне еще примечательнее, когда, подняв голову, я увидел над краями почернелых стволов громадную крону дуба. Я обернулся, но не заметил другого такого же дерева. Значит, это тот самый дуб, сквозь дупло которого можно было тайком проникнуть в пещеру? Тогда вполне могло быть, что лежавшая под ним куча дров была как-то связана с этой пещерой.
Вблизи виднелась скамья, сложенная из камней и затянутая мхом; на ней сидели двое мужчин; они курили табак и о чем-то оживленно беседовали. Довольно далеко от них, по ту сторону кучи, стояла оседланная лошадь; она похрустывала листьями, обрывая их с кустов. Заросли, в которых я прятался, тянулись до самой кучи дров и приближались к скамье, нависая над ней раскидистыми ветвями ракитника. Что если я попытаюсь тайком пробраться к скамье? Это было не слишком трудно. Зато я услышу, быть может, что-то важное.
Один из этих мужчин был одет, как сказали бы у нас, по-городскому. Его костюм никак не вязался с окружающей местностью. Зато коренастый, грязный, бедно одетый человек, судя по его виду, был углежогом или его подручным.
Что надо было этому на вид благородно одетому человеку от закопченного углежога? Они разговаривали, как люди, давно знакомые и доверяющие друг другу. Я решил подслушать их беседу.
Я отступил на несколько шагов и прошмыгнул среди кустов, направляясь туда, где сидели собеседники. Конечно, это было не так легко, как я думал. Кусты росли слишком плотно; стараясь не задеть ветки и не выдать себя, я то и дело передвигался ползком.
Когда я достиг скалы, то, к своему удивлению, обнаружил тропу, которая вела сюда сверху. Быть может, по ней пробирались к дубу? Я пошел по ней в другую сторону и вскоре очутился возле упомянутой мной огромной кучи дров; здесь тропа резко обрывалась.
Итак, передо мной была куча дров, по правую руку от меня – скала, а слева доносились голоса мужчин. Узкая полоска кустов отделяла от меня скамью, где сидели беседующие. Я лег на землю и пополз между кустами, пока не достиг ракитника.
Теперь я находился позади скамьи; я мог дотянуться до нее рукой, хотя и не видел ее, ведь листва нависала надо мной плотной завесой.
Сперва говорил хорошо одетый человек. Он был краток; в его манере выражаться было что-то повелительное; он изъяснялся на хорошем турецком языке. Едва я приблизился к ним, как услышал его голос:
– Конечно, это особая история. Немец преследует Мубарека, аладжи, сборщика налогов и Баруда эль-Амасата. Он не спускает с них глаз и не дает им покоя ни днем, ни ночью. Почему?
– Не знаю, – ответил углежог.
– А сейчас они караулят его в ущелье? Он и впрямь прибудет туда? Удастся ли эта затея?
– Непременно. Живыми враги не проедут. Юнак, который привез нам известие об их приезде, присоединился к остальным. Теперь вместе с конакджи их семеро против четверых. Вдобавок эти семеро готовы к тому, что случится, а эти четверо ничего не подозревают.
– Однако по тому, что ты о них говорил, не стоит недооценивать их. Что если, заметив неладное, они повернут лошадей и спасутся бегством?
– Неладное они заметят лишь в последний миг перед смертью. Аладжи никогда не промахиваются, бросая чекан. А бежать эти чужаки и не подумают; для этого они слишком храбры.
– Что ж, тогда все удастся! Я этого хочу. А если лошадь немца впрямь так красива, как ты говоришь, то я уверен, что Жут заплатит за нее круглую сумму. Хорошо, что я оказался здесь; я могу сразу взять эту лошадь и отвезти к нему в Ругову.
Я чуть не выдал себя от радости, услышав это название. Я невольно шевельнулся, и листья зашелестели. К счастью, эти двое ничего не заметили. Значит, Жут жил в Ругове! Но был ли он барышником по имени Кара-Нирван? На этот вопрос тотчас было отвечено, ведь говоривший добавил:
– Такие лошади нам нужны, ведь Кара-Нирван решил перейти сербскую границу, а для этого собирает под Приштиной множество храбрецов; они берут лучших лошадей. Он сам возглавит отряд, и этот великолепный жеребец ему очень понравится.
– Большая вылазка будет? Не слишком это опасно?
– Нет, похоже, что не слишком. Сейчас все бурлит. Говорят уже не о разбойниках, а о патриотах. Любое ремесло спешит надеть политический тюрбан. Все, кто зарится на чужое имущество, твердят, будто взялись сделать народ свободным и независимым. Однако я пришел вовсе не за тем, чтобы беседовать с тобой об этих делах; нет, Жут мне другое дело поручил. Пещера сейчас пуста?
– Да.
– И жильцов в ближайшее время не ждешь?
– Нет. Вообще я намерен был заманить туда немца и трех его спутников, но теперь это ни к чему, раз их убьют возле Чертовой скалы. А если бы мне пришлось расправиться с ними, то дело заняло бы от силы часа два или три. Я развел бы костер, что позади нас; дым от него наполнит пещеру, и они задохнутся.
– Но ведь дым надолго останется там, и несколько дней в пещеру не войдешь?
– О, нет. Дым улетучивается через дупло дуба. Стоит мне открыть двери внизу, как возникает сильная тяга; уже через несколько часов дымом и не пахнет.
– Как все великолепно устроено! Значит, пещера тебе пока не нужна?
– Нет.
– Для Жута это очень кстати. Мы поймали на крючок одного чужеземца, который погостит у тебя, пока не вздумает себя выкупить. Здесь ему и конец.
– Еще одного? А что у вас в башне места больше нет?
– Нет. Там сидит один купец из Скутари[16]; его заманил в западню Хамд эль-Амасат. Его семья последует за ним, так что он отдаст нам все свое состояние. Хамд эль-Амасат знал эту семью раньше; с его стороны, было гениальной идеей захватить этого купца.
Услышанное здесь было ценнее денег. Здесь, у старого костра, я узнал обо всем, что до сих пор, день за днем, собирал по крупицам!
Значит, Жут и впрямь был тем персидским барышником по прозвищу Кара-Нирван, и жил он в Ругове. Там имелась «башня», – очевидно, сторожевая башня, в которой томился купец из Скутари, а именно Галингре. У него собирались отнять все его состояние. Его родные последуют за ним, наверняка завлеченные какой-то сатанинской уловкой. Вот они, подлинные козни штиптаров!
А еще готовится вторжение в Сербию, и Жут устремится в поход, восседая на моем Ри! К счастью, жеребец находился пока в моих руках, и я не ощущал ни малейшего желания даровать врагам свою жизнь и уступать им своего скакуна.
Мои размышления прервались, ибо я услышал что-то, что привлекло все мое внимание и что прежде казалось мне невозможным. Углежог сказал следующее:
– И все же стоит ли оставлять здесь человека, которого вы пришлете?
– Конечно. Похоже, он невероятно богат.
– Ты назвал его чужеземцем. Значит, он живет не здесь, в стране арнаутов?
– Нет, он иностранец, англичанин.
– Ах, ну эти-то, конечно, всегда богаты. Он уже в ваших руках?
– Пока еще нет, но он непременно попадет к нам. Он живет в конаке под Руговой и, похоже, кого-то ждет там, а тот никак не приезжает. Он прибыл сюда и нанял лошадей и слуг; при нем даже есть драгоман[17], которому он платит по тридцать пиастров в день и оплачивает все его надобности. Выглядит этот человек забавно. Он очень длинный и тощий; его глаза укрыты за двумя голубыми окошками; рот напоминает пасть акулы, а нос кажется смешнее любых описаний. Нос этот бесконечно длинен и напоминает огурец, а с недавних пор его украшает еще и «алеппская шишка». Живет он, как султан; никто не умеет приготовить кушанья, чтобы угодить его вкусу. Стоит ему открыть кошелек, как оттуда сверкают золотые монеты; однако одевается он, как скоморох на лубочных картинках. Он носит серый костюм; на голове у него серая шляпа, которая столь же высока, как и минарет Омейядов[18] в Дамаске.
Когда я услышал это, лицо мое исказилось, словно меня ударили. Это описание точь-в-точь совпадало с обликом моего английского друга Дэвида Линдсея, с которым я недавно простился в Константинополе и который напоследок сказал мне, что через несколько месяцев окажется в старой, доброй Англии.
Все совпадало в точности – костюм, богатство, голубые очки, широкий рот, огромный нос… Это он! Я тут же стал размышлять, мог ли он находиться сейчас в стране штиптаров, в Ругове. Да, это могло быть, если вслед за мной он покинул Стамбул на корабле и высадился в Алессио или Скутари.
– Как бы он ни был смешон, это жирная добыча, – продолжил говоривший, – быть может, он самый богатый из всех, кто когда-либо попадал нам в руки. Его схватят сегодня вечером и бросят в сторожевую башню. Тотчас после моего возвращения мы доставим его окольным путем сюда, к тебе. Так что, подготовься к его прибытию.
– Хорошо! – буркнул углежог. – Значит, сегодня вечером его схватят. Если сегодня ты отправишься в путь, то завтра поутру будешь в Ругове, ведь дорогу ты знаешь. Сторожевая башня стоит на отшибе, поэтому, взяв англичанина, вы можете пуститься в путь тотчас – даже днем, не боясь, что вас кто-то увидит; так что уже вечером вы попадете ко мне. А… можно ли объясняться с этим человеком?
– Увы, нет! Вот именно поэтому он держал при себе переводчика.
– Это очень неприятно. Как же я не люблю заниматься такими делами, но Жута надо слушаться. Если англичанин не понимает нашего языка, то мне с ним немало мороки будет. Надеюсь, что Жут учтет это, назначая плату, которую я получу.
– Ты будешь доволен. Ты ведь знаешь, что наш атаман и повелитель никогда не скупится, если надо кого-то наградить. Так что, дело улажено. Завтра вечером я уж точно буду здесь и прихвачу с собой не только англичанина, но еще и переводчика. Схватить его тоже не составит труда, а тебе зато легче будет обращаться с пленником.
– Как звать этого чужеземца? Какое у него имя?
– Кто он такой, не знаю. Есть у него титул – «cap» или «сер». Зовут его тоже иностранным словом, которое я никогда не слышал и не понимаю. Оно произносится: «Лин-сей». Запомни его!
Теперь сомневаться в личности англичанина было уже нельзя. В самом деле речь шла о моем старом, добром, хотя и эксцентричном знакомом Дэвиде Линдсее. Под титулом имелось в виду английское слово «сэр».
По какой же причине англичанин оказался в Ругове? Что побудило его покинуть Константинополь и в такой спешке отправиться в Западную Албанию? Я не мог ничего понять. После короткой паузы незнакомец продолжил:
– Судя по тому, что я от тебя слышал, на этого немца давно уже должны были напасть. Тревожно мне как-то, что аладжи и их спутников все еще нет здесь.
– Может, немец позже отправился в путь. Когда Юнак ушел из дома, чужаки еще спали. В последние дни им много чего довелось пережить; неудивительно, что они очень устали. Кроме того, конакджи поручили ехать не слишком быстро. Понятно, почему они пока еще не прибыли.
– Но мне их опоздание доставит немало хлопот. По мне, лучше всего было бы поехать к Чертовой скале и посмотреть, как там идут дела.
– Тебя нельзя; ты можешь все испортить. Прибудешь туда как раз в ту минуту, когда там окажутся чужаки. Быть может, при твоем появлении они заподозрят что-то неладное. Нет, останься здесь! Время у нас пока есть. Главное, чтобы наша затея удалась.
– Хорошо, потерплю. Покажи мне пока пещеру.
Оба поднялись со скамьи. Поскольку я предположил, что потайной вход в пещеру как-то связан с костром, возле которого я прятался, то я почел делом разумным, как можно быстрее удалиться. Итак, я тихо отполз к тропе, а потом поспешил туда, где среди кустов прятались мои спутники.
Прибыв туда, я сразу увидел, что Оско исчез; я не успел еще справиться о нем, как Халеф сообщил мне:
– Черногорец уехал, но скоро вернется.
– Где он?
– Не знаю. Едва ты скрылся, как он сказал: «Мне надо уехать, но через полчаса я снова буду здесь». Не успели мы ответить ему или даже удержать его, как он уже сел на лошадь и поскакал.
– Куда? В том направлении, откуда мы прибыли?
– Да, сиди!
– Тогда мне понятно, почему он вернулся. Он ведь хотел отомстить Баруду эль-Амасату, похитившему его дочь. До сих пор ему так и не удалось всадить в него пулю, хотя мы не раз оказывались рядом с нашими врагами. Когда мы связывали пленников на скале, он снова не сумел свершить свою месть. Он боялся, что я помешаю ему. Тогда он поехал с нами, но, улучив удобную минуту, вернулся, чтобы исполнить свой замысел. Меня не было четверть часа. За это время он доехал до Чертовой скалы, а значит, я уже не успею спасти Баруда. И все же я попытаюсь. Моя лошадь быстра. Через пять минут я буду там. Спрячьтесь здесь, пока я не вернусь.
Я вскочил в седло и поехал назад. Для Ри достаточно было словечка «kawaym!» («быстро!»). Едва я произнес его, как конь полетел вперед. Всего за минуту я достиг ущелья. Мой вороной мчался среди теснившихся скал, словно пуля, пущенная из ружья. Еще минута и еще… Через три минуты я увидел труп Манаха эль-Барши. Вороной мигом перелетел через него; вот и поворот… В это время сверху донесся ужасный крик. Я вздрогнул; конь прянул к скале и встал на дыбы – если бы я не наклонился вперед, то тотчас бы опрокинулся. Повернув коня, я посмотрел вверх.
От увиденного мной едва не застыла кровь в жилах. На самом краю скалы – там, откуда рухнул Манах эль-Барша, – боролись двое мужчин: Оско и Баруд эль-Амасат. У последнего руки и ноги теперь были свободны. Оба противника крепко вцепились друг в друга. Каждый стремился отскочить от края скалы и сбросить своего врага вниз.
Я не двигался с места. Даже если бы я спешил изо всех сил, то все равно опоздал бы. Их поединок окончится, пока я буду лезть на скалу. Один из них – а может быть оба – разобьется о скалы!
Самоуправство Оско не нравилось мне. Я не намерен был обрекать Баруда эль-Амасата на смерть, но жизнь Оско была мне все же дороже. Обоим грозила одна и та же опасность; силы и ловкости у одного было столько же, сколько у другого. Неужели оба погибнут? Нет! Один из них наверняка обречен, но только бы им не оказался Оско. Я спрыгнул с седла и взял наизготовку ружье. Баруд эль-Амасат получит пулю. Конечно, стрелять было опасно. Оба так плотно сплелись, что я мог решиться на выстрел лишь потому, что хорошо знал ружье и полагался на свое хладнокровие.
Я долго целился. Пуля должна попасть Баруду в голову. Оба противники заметили, что я собираюсь сделать. Баруд изо всех сил пытался уклониться от пули; Оско боялся, что я попаду в него, и кричал:
– Сиди, не стреляй! Я сброшу его вниз. Подожди!
Я увидел, что он убрал руки от своего противника. Тот сделал то же самое и отступил в сторону, чтобы перевести дыхание. В сторону шагнул и Оско; теперь Баруд оказался между ним и пропастью. Оско занес кулак, словно готовясь ударить противника в голову, но это была уловка. Когда Баруд поднял руки, чтобы парировать удар, Оско мигом пригнулся и ударил его кулаком в живот. В то же мгновение он бросился наземь, чтобы противник не успел схватить его и увлечь за собой.
Замысел его удался. Баруд эль-Амасат шатнулся назад, хотел зацепиться за тело своего врага, но вместо этого схватил пустоту и рухнул вниз. Он упал рядом с трупом Манаха. Ужаснувшись, я отвернулся.
Оско вскочил на ноги, нагнулся над краем скалы, высматривая тело Баруда, и ликующим голосом прокричал:
– Сеница отомщена. Этот человек никогда больше не похитит дочь друга. Его душа устремилась в бездну, что глубже, чем та, куда низверглось его тело. Оставайся внизу, эфенди! Я спускаюсь.
– Где остальные? – крикнул я ему.
– Еще тут, где мы их оставили. Ни один не сумел освободиться; я об этом позаботился.
Он отошел от края скалы, а я направился к ручью, где осталась его лошадь. Через некоторое время он спустился. Не дожидаясь моих упреков, он обратился ко мне:
– Сиди, ничего об этом не говори! Что случилось, того не изменишь. Моя ярость утихла. Твоя вера воспрещает тебе месть, но в горах моей родины живут по законам воздаяния. Так повелел Аллах, и мы обречены этому следовать.
– Нет, Аллах этого не велел, – возразил я. – В своих дневных молитвах ты величаешь Его «абу’ль афу» и «наба ль’мерхамет» – «отец прощения» и «источник милосердия». Разве в Его воле, чтобы ты отнимал у него власть Судии! Баруд эль-Амасат похитил твою дочь, но он не убивал ее. Даже если ты веришь, что вправе воздавать мерой за меру, то все равно ты не властен лишать его жизни.
– Ты говоришь как христианин. Да, он не убивал Сеницу, но он продал ее как рабыню, а что она вытерпела в Египте, ты знаешь лучше меня, ведь ты же ее освободил. Это же гораздо хуже, чем если бы он убил ее! А сколько страданий причинил он мне и Йеле бен Мафлеи! Я напрасно искал ее во всех странах ислама. Ее похититель заслуживал смерти, и он слишком быстро ее нашел. Несколько мгновений смертельного страха, что он ощутил… Разве искупит это безмерное горе, что он причинил мне!
– Но ты же совершил убийство, омерзительное убийство!
– Нет, сиди, это было не убийство, а честный поединок; мы сражались один на один, жизнь за жизнь. Я не нападал на него коварно. Я мог бы убить его, когда он был привязан к дереву, но я отвязал его и привел на край скалы. Там я избавил его руки и ноги от ремней, бросил в сторону оружие и сказал ему, что час воздаяния настал. Я сообщил ему, что буду великодушен и позволю ему постоять за себя. Да, какое-то время я даже щадил его. Я сильнее его, хотя ты, может быть, считал по-другому. Лишь когда я увидел, что ты собираешься стрелять и пуля может попасть в меня, я решительно бросился на него. Ты и теперь будешь меня упрекать?
– Да, ведь ты действовал втайне от меня.
– Мне пришлось, ведь я знал, что ты помешаешь его покарать.
– Но когда ты развязывал его, ты ведь ослабил путы, которыми были связаны остальные?
– Нет, наоборот, я затянул их потуже, чем было прежде. Сами они не сумеют освободиться. Я знаю, ты на меня сердишься; я это предвидел, и я готов сносить твой гнев. Зато я сдержал клятву, которую дал; я не мог ее нарушить. Делай со мной, что хочешь.
– Садись в седло и поехали! – сухо ответил я.
Что еще было делать? Убитого не воскресить, а черногорец был воспитан так, что считал месть своим священным долгом. Я был недоволен им, но не имел право брать на себя роль судьи.
Мы возвращались. Я угрюмо ехал вперед, а он молча следовал за мной. Поравнявшись с трупом, я прикрыл глаза. Когда мой жеребец одним махом перепрыгнул через него, мне показалось, что с земли донесся какой-то жалостный звук. Потом за спиной у меня грянул выстрел.
– Что это было? – спросил я, не оборачиваясь.
– Он еще жил, – ответил Оско. – Моя пуля прикончила его – не стоило ему больше страдать.
Вот он, Восток! Чем ослепительнее, обманчивее свет, тем глубже, зловеще тень!
Глава 4
Отведя таким образом душу, он вернулся и спросил:
– Разве плохо получилось, эфенди? Каким же страхом будут терзаться эти плуты, зная, что сидят на яме с порохом и в любую минуту могут взорваться!
– Ладно, твой способ мучить этих людей не слишком остроумен. Поверят ли они или нет в то, что ты сказал правду, все равно неуверенность, в которой они пребывают, уже наказание для них.
– Они поверят в это, я убежден.
– Если мы хотим их убить, то найдутся средства и подешевле, чем переводить на них уйму пороха, который в здешнем краю такая редкость. Мне жаль их, если они поверят, будто мы носим с собой пять фунтов пороха.
Мы спустились к Омару, который стерег коней. Я снял с лошади конакджи седло и уздечку, бросил их наземь, а саму лошадь прогнал туда, откуда мы прибыли. Не в моих намерениях было брать ее с собой. Уздечка и стремена лишь стесняли бы ее бег; она могла зацепиться ими за ветки и погибнуть.
Затем мы уселись на лошадей и подъехали к тому месту, где лежал Манах эль-Барша. Его размозженное тело являло собой отвратительное зрелище. Мы не стали спешиваться, ведь мы не намеревались осматривать этот труп. С трудом мы принудили лошадей переступить через него.
– Вот справедливый суд, – промолвил Халеф, отворачивая в сторону лицо. – Рука Аллаха коснется всех безбожников, одного раньше, другого позже; они же не помышляют исправиться. Прочь от этого ужасного места!
Он быстрее погнал свою лошадь, и мы последовали за ним. Что еще нам оставалось сказать после его слов?..
Стены ущелья вздымались все выше, вновь почти смыкаясь друг с другом. В этом было что-то несказанно тягостное; эту горную громаду по праву назвали Чертовой скалой.
Мы пробыли в пути около четверти часа, когда стены ущелья вдруг расступились и перед нами открылась просторная, круглая долина, при виде которой я невольно осадил своего вороного. Она напоминала глубокую чашу, пересечь которую можно было примерно за час. Но какой же пейзаж открывался в этой чаше!
Ее окружали скалы, вздымавшиеся довольно круто. Всюду, где растения могли пустить корни, высились столетние хвойные деревья; их мрачность контрастировала с яркой зеленью огромных лиственных деревьев. Похоже, в южном и западном направлениях из долины открывался довольно широкий выход. Саму долину почти сплошь усеивали обломки скал – размер их простирался от громад, подобных дворцам о множестве этажей, до каменьев величиной с кулак. Над этими скалами раскинули свой мерцающий шатер виноградные лозы, плющи и другие вьющиеся растения, а между ними любой пядью пространства завладела пышная зелень, так что пробраться сквозь нее казалось делом немыслимым.
Разметало ли эти скалы землетрясение или же здесь простиралось подземное озеро, свод которого внезапно рухнул? Казалось, что некогда вся долина была перекрыта сводом, который разбит был кулаком дьявола. Оттуда, где мы находились, следы вели направо, вдоль стены, окружавшей долину. Мы последовали за ними. Именно этот маршрут описывал Юнак. Впрочем, я долго и безуспешно высматривал костры для выжигания угля, каковые наверняка здесь имелись. Наконец, я заметил, что воздух над кустами дрожит в лучах солнца. Значит, там разведен был костер, но дым над ним не вился.
– Видимо, там поселился углежог Шарка, – сказал я. – Пожалуй, мы в пяти минутах езды от него. Лучше всего было бы мне одному отправиться на разведку. Поезжайте в ближайшие кусты и ждите меня.
Я передал Халефу лошадь и ружья, а сам пошел пешком. Вскоре я достиг края площадки, где вся земля была вычернена углем. Посреди нее стоял домик, сложенный из камня; вокруг я увидел костры, разведенные для выжигания угля, или же следы отгоревших костров.
Одна из этих куч, сложенных конусом, самая большая среди них, высилась справа от меня, на краю поляны; она прислонялась к отвесной стене скал, тянувшейся вдоль долины. Казалось, она стояла здесь уже долгие, долгие годы и никто не удосужился поджечь ее.
Это удивило меня. Этот неразожженный костер показался мне еще примечательнее, когда, подняв голову, я увидел над краями почернелых стволов громадную крону дуба. Я обернулся, но не заметил другого такого же дерева. Значит, это тот самый дуб, сквозь дупло которого можно было тайком проникнуть в пещеру? Тогда вполне могло быть, что лежавшая под ним куча дров была как-то связана с этой пещерой.
Вблизи виднелась скамья, сложенная из камней и затянутая мхом; на ней сидели двое мужчин; они курили табак и о чем-то оживленно беседовали. Довольно далеко от них, по ту сторону кучи, стояла оседланная лошадь; она похрустывала листьями, обрывая их с кустов. Заросли, в которых я прятался, тянулись до самой кучи дров и приближались к скамье, нависая над ней раскидистыми ветвями ракитника. Что если я попытаюсь тайком пробраться к скамье? Это было не слишком трудно. Зато я услышу, быть может, что-то важное.
Один из этих мужчин был одет, как сказали бы у нас, по-городскому. Его костюм никак не вязался с окружающей местностью. Зато коренастый, грязный, бедно одетый человек, судя по его виду, был углежогом или его подручным.
Что надо было этому на вид благородно одетому человеку от закопченного углежога? Они разговаривали, как люди, давно знакомые и доверяющие друг другу. Я решил подслушать их беседу.
Я отступил на несколько шагов и прошмыгнул среди кустов, направляясь туда, где сидели собеседники. Конечно, это было не так легко, как я думал. Кусты росли слишком плотно; стараясь не задеть ветки и не выдать себя, я то и дело передвигался ползком.
Когда я достиг скалы, то, к своему удивлению, обнаружил тропу, которая вела сюда сверху. Быть может, по ней пробирались к дубу? Я пошел по ней в другую сторону и вскоре очутился возле упомянутой мной огромной кучи дров; здесь тропа резко обрывалась.
Итак, передо мной была куча дров, по правую руку от меня – скала, а слева доносились голоса мужчин. Узкая полоска кустов отделяла от меня скамью, где сидели беседующие. Я лег на землю и пополз между кустами, пока не достиг ракитника.
Теперь я находился позади скамьи; я мог дотянуться до нее рукой, хотя и не видел ее, ведь листва нависала надо мной плотной завесой.
Сперва говорил хорошо одетый человек. Он был краток; в его манере выражаться было что-то повелительное; он изъяснялся на хорошем турецком языке. Едва я приблизился к ним, как услышал его голос:
– Конечно, это особая история. Немец преследует Мубарека, аладжи, сборщика налогов и Баруда эль-Амасата. Он не спускает с них глаз и не дает им покоя ни днем, ни ночью. Почему?
– Не знаю, – ответил углежог.
– А сейчас они караулят его в ущелье? Он и впрямь прибудет туда? Удастся ли эта затея?
– Непременно. Живыми враги не проедут. Юнак, который привез нам известие об их приезде, присоединился к остальным. Теперь вместе с конакджи их семеро против четверых. Вдобавок эти семеро готовы к тому, что случится, а эти четверо ничего не подозревают.
– Однако по тому, что ты о них говорил, не стоит недооценивать их. Что если, заметив неладное, они повернут лошадей и спасутся бегством?
– Неладное они заметят лишь в последний миг перед смертью. Аладжи никогда не промахиваются, бросая чекан. А бежать эти чужаки и не подумают; для этого они слишком храбры.
– Что ж, тогда все удастся! Я этого хочу. А если лошадь немца впрямь так красива, как ты говоришь, то я уверен, что Жут заплатит за нее круглую сумму. Хорошо, что я оказался здесь; я могу сразу взять эту лошадь и отвезти к нему в Ругову.
Я чуть не выдал себя от радости, услышав это название. Я невольно шевельнулся, и листья зашелестели. К счастью, эти двое ничего не заметили. Значит, Жут жил в Ругове! Но был ли он барышником по имени Кара-Нирван? На этот вопрос тотчас было отвечено, ведь говоривший добавил:
– Такие лошади нам нужны, ведь Кара-Нирван решил перейти сербскую границу, а для этого собирает под Приштиной множество храбрецов; они берут лучших лошадей. Он сам возглавит отряд, и этот великолепный жеребец ему очень понравится.
– Большая вылазка будет? Не слишком это опасно?
– Нет, похоже, что не слишком. Сейчас все бурлит. Говорят уже не о разбойниках, а о патриотах. Любое ремесло спешит надеть политический тюрбан. Все, кто зарится на чужое имущество, твердят, будто взялись сделать народ свободным и независимым. Однако я пришел вовсе не за тем, чтобы беседовать с тобой об этих делах; нет, Жут мне другое дело поручил. Пещера сейчас пуста?
– Да.
– И жильцов в ближайшее время не ждешь?
– Нет. Вообще я намерен был заманить туда немца и трех его спутников, но теперь это ни к чему, раз их убьют возле Чертовой скалы. А если бы мне пришлось расправиться с ними, то дело заняло бы от силы часа два или три. Я развел бы костер, что позади нас; дым от него наполнит пещеру, и они задохнутся.
– Но ведь дым надолго останется там, и несколько дней в пещеру не войдешь?
– О, нет. Дым улетучивается через дупло дуба. Стоит мне открыть двери внизу, как возникает сильная тяга; уже через несколько часов дымом и не пахнет.
– Как все великолепно устроено! Значит, пещера тебе пока не нужна?
– Нет.
– Для Жута это очень кстати. Мы поймали на крючок одного чужеземца, который погостит у тебя, пока не вздумает себя выкупить. Здесь ему и конец.
– Еще одного? А что у вас в башне места больше нет?
– Нет. Там сидит один купец из Скутари[16]; его заманил в западню Хамд эль-Амасат. Его семья последует за ним, так что он отдаст нам все свое состояние. Хамд эль-Амасат знал эту семью раньше; с его стороны, было гениальной идеей захватить этого купца.
Услышанное здесь было ценнее денег. Здесь, у старого костра, я узнал обо всем, что до сих пор, день за днем, собирал по крупицам!
Значит, Жут и впрямь был тем персидским барышником по прозвищу Кара-Нирван, и жил он в Ругове. Там имелась «башня», – очевидно, сторожевая башня, в которой томился купец из Скутари, а именно Галингре. У него собирались отнять все его состояние. Его родные последуют за ним, наверняка завлеченные какой-то сатанинской уловкой. Вот они, подлинные козни штиптаров!
А еще готовится вторжение в Сербию, и Жут устремится в поход, восседая на моем Ри! К счастью, жеребец находился пока в моих руках, и я не ощущал ни малейшего желания даровать врагам свою жизнь и уступать им своего скакуна.
Мои размышления прервались, ибо я услышал что-то, что привлекло все мое внимание и что прежде казалось мне невозможным. Углежог сказал следующее:
– И все же стоит ли оставлять здесь человека, которого вы пришлете?
– Конечно. Похоже, он невероятно богат.
– Ты назвал его чужеземцем. Значит, он живет не здесь, в стране арнаутов?
– Нет, он иностранец, англичанин.
– Ах, ну эти-то, конечно, всегда богаты. Он уже в ваших руках?
– Пока еще нет, но он непременно попадет к нам. Он живет в конаке под Руговой и, похоже, кого-то ждет там, а тот никак не приезжает. Он прибыл сюда и нанял лошадей и слуг; при нем даже есть драгоман[17], которому он платит по тридцать пиастров в день и оплачивает все его надобности. Выглядит этот человек забавно. Он очень длинный и тощий; его глаза укрыты за двумя голубыми окошками; рот напоминает пасть акулы, а нос кажется смешнее любых описаний. Нос этот бесконечно длинен и напоминает огурец, а с недавних пор его украшает еще и «алеппская шишка». Живет он, как султан; никто не умеет приготовить кушанья, чтобы угодить его вкусу. Стоит ему открыть кошелек, как оттуда сверкают золотые монеты; однако одевается он, как скоморох на лубочных картинках. Он носит серый костюм; на голове у него серая шляпа, которая столь же высока, как и минарет Омейядов[18] в Дамаске.
Когда я услышал это, лицо мое исказилось, словно меня ударили. Это описание точь-в-точь совпадало с обликом моего английского друга Дэвида Линдсея, с которым я недавно простился в Константинополе и который напоследок сказал мне, что через несколько месяцев окажется в старой, доброй Англии.
Все совпадало в точности – костюм, богатство, голубые очки, широкий рот, огромный нос… Это он! Я тут же стал размышлять, мог ли он находиться сейчас в стране штиптаров, в Ругове. Да, это могло быть, если вслед за мной он покинул Стамбул на корабле и высадился в Алессио или Скутари.
– Как бы он ни был смешон, это жирная добыча, – продолжил говоривший, – быть может, он самый богатый из всех, кто когда-либо попадал нам в руки. Его схватят сегодня вечером и бросят в сторожевую башню. Тотчас после моего возвращения мы доставим его окольным путем сюда, к тебе. Так что, подготовься к его прибытию.
– Хорошо! – буркнул углежог. – Значит, сегодня вечером его схватят. Если сегодня ты отправишься в путь, то завтра поутру будешь в Ругове, ведь дорогу ты знаешь. Сторожевая башня стоит на отшибе, поэтому, взяв англичанина, вы можете пуститься в путь тотчас – даже днем, не боясь, что вас кто-то увидит; так что уже вечером вы попадете ко мне. А… можно ли объясняться с этим человеком?
– Увы, нет! Вот именно поэтому он держал при себе переводчика.
– Это очень неприятно. Как же я не люблю заниматься такими делами, но Жута надо слушаться. Если англичанин не понимает нашего языка, то мне с ним немало мороки будет. Надеюсь, что Жут учтет это, назначая плату, которую я получу.
– Ты будешь доволен. Ты ведь знаешь, что наш атаман и повелитель никогда не скупится, если надо кого-то наградить. Так что, дело улажено. Завтра вечером я уж точно буду здесь и прихвачу с собой не только англичанина, но еще и переводчика. Схватить его тоже не составит труда, а тебе зато легче будет обращаться с пленником.
– Как звать этого чужеземца? Какое у него имя?
– Кто он такой, не знаю. Есть у него титул – «cap» или «сер». Зовут его тоже иностранным словом, которое я никогда не слышал и не понимаю. Оно произносится: «Лин-сей». Запомни его!
Теперь сомневаться в личности англичанина было уже нельзя. В самом деле речь шла о моем старом, добром, хотя и эксцентричном знакомом Дэвиде Линдсее. Под титулом имелось в виду английское слово «сэр».
По какой же причине англичанин оказался в Ругове? Что побудило его покинуть Константинополь и в такой спешке отправиться в Западную Албанию? Я не мог ничего понять. После короткой паузы незнакомец продолжил:
– Судя по тому, что я от тебя слышал, на этого немца давно уже должны были напасть. Тревожно мне как-то, что аладжи и их спутников все еще нет здесь.
– Может, немец позже отправился в путь. Когда Юнак ушел из дома, чужаки еще спали. В последние дни им много чего довелось пережить; неудивительно, что они очень устали. Кроме того, конакджи поручили ехать не слишком быстро. Понятно, почему они пока еще не прибыли.
– Но мне их опоздание доставит немало хлопот. По мне, лучше всего было бы поехать к Чертовой скале и посмотреть, как там идут дела.
– Тебя нельзя; ты можешь все испортить. Прибудешь туда как раз в ту минуту, когда там окажутся чужаки. Быть может, при твоем появлении они заподозрят что-то неладное. Нет, останься здесь! Время у нас пока есть. Главное, чтобы наша затея удалась.
– Хорошо, потерплю. Покажи мне пока пещеру.
Оба поднялись со скамьи. Поскольку я предположил, что потайной вход в пещеру как-то связан с костром, возле которого я прятался, то я почел делом разумным, как можно быстрее удалиться. Итак, я тихо отполз к тропе, а потом поспешил туда, где среди кустов прятались мои спутники.
Прибыв туда, я сразу увидел, что Оско исчез; я не успел еще справиться о нем, как Халеф сообщил мне:
– Черногорец уехал, но скоро вернется.
– Где он?
– Не знаю. Едва ты скрылся, как он сказал: «Мне надо уехать, но через полчаса я снова буду здесь». Не успели мы ответить ему или даже удержать его, как он уже сел на лошадь и поскакал.
– Куда? В том направлении, откуда мы прибыли?
– Да, сиди!
– Тогда мне понятно, почему он вернулся. Он ведь хотел отомстить Баруду эль-Амасату, похитившему его дочь. До сих пор ему так и не удалось всадить в него пулю, хотя мы не раз оказывались рядом с нашими врагами. Когда мы связывали пленников на скале, он снова не сумел свершить свою месть. Он боялся, что я помешаю ему. Тогда он поехал с нами, но, улучив удобную минуту, вернулся, чтобы исполнить свой замысел. Меня не было четверть часа. За это время он доехал до Чертовой скалы, а значит, я уже не успею спасти Баруда. И все же я попытаюсь. Моя лошадь быстра. Через пять минут я буду там. Спрячьтесь здесь, пока я не вернусь.
Я вскочил в седло и поехал назад. Для Ри достаточно было словечка «kawaym!» («быстро!»). Едва я произнес его, как конь полетел вперед. Всего за минуту я достиг ущелья. Мой вороной мчался среди теснившихся скал, словно пуля, пущенная из ружья. Еще минута и еще… Через три минуты я увидел труп Манаха эль-Барши. Вороной мигом перелетел через него; вот и поворот… В это время сверху донесся ужасный крик. Я вздрогнул; конь прянул к скале и встал на дыбы – если бы я не наклонился вперед, то тотчас бы опрокинулся. Повернув коня, я посмотрел вверх.
От увиденного мной едва не застыла кровь в жилах. На самом краю скалы – там, откуда рухнул Манах эль-Барша, – боролись двое мужчин: Оско и Баруд эль-Амасат. У последнего руки и ноги теперь были свободны. Оба противника крепко вцепились друг в друга. Каждый стремился отскочить от края скалы и сбросить своего врага вниз.
Я не двигался с места. Даже если бы я спешил изо всех сил, то все равно опоздал бы. Их поединок окончится, пока я буду лезть на скалу. Один из них – а может быть оба – разобьется о скалы!
Самоуправство Оско не нравилось мне. Я не намерен был обрекать Баруда эль-Амасата на смерть, но жизнь Оско была мне все же дороже. Обоим грозила одна и та же опасность; силы и ловкости у одного было столько же, сколько у другого. Неужели оба погибнут? Нет! Один из них наверняка обречен, но только бы им не оказался Оско. Я спрыгнул с седла и взял наизготовку ружье. Баруд эль-Амасат получит пулю. Конечно, стрелять было опасно. Оба так плотно сплелись, что я мог решиться на выстрел лишь потому, что хорошо знал ружье и полагался на свое хладнокровие.
Я долго целился. Пуля должна попасть Баруду в голову. Оба противники заметили, что я собираюсь сделать. Баруд изо всех сил пытался уклониться от пули; Оско боялся, что я попаду в него, и кричал:
– Сиди, не стреляй! Я сброшу его вниз. Подожди!
Я увидел, что он убрал руки от своего противника. Тот сделал то же самое и отступил в сторону, чтобы перевести дыхание. В сторону шагнул и Оско; теперь Баруд оказался между ним и пропастью. Оско занес кулак, словно готовясь ударить противника в голову, но это была уловка. Когда Баруд поднял руки, чтобы парировать удар, Оско мигом пригнулся и ударил его кулаком в живот. В то же мгновение он бросился наземь, чтобы противник не успел схватить его и увлечь за собой.
Замысел его удался. Баруд эль-Амасат шатнулся назад, хотел зацепиться за тело своего врага, но вместо этого схватил пустоту и рухнул вниз. Он упал рядом с трупом Манаха. Ужаснувшись, я отвернулся.
Оско вскочил на ноги, нагнулся над краем скалы, высматривая тело Баруда, и ликующим голосом прокричал:
– Сеница отомщена. Этот человек никогда больше не похитит дочь друга. Его душа устремилась в бездну, что глубже, чем та, куда низверглось его тело. Оставайся внизу, эфенди! Я спускаюсь.
– Где остальные? – крикнул я ему.
– Еще тут, где мы их оставили. Ни один не сумел освободиться; я об этом позаботился.
Он отошел от края скалы, а я направился к ручью, где осталась его лошадь. Через некоторое время он спустился. Не дожидаясь моих упреков, он обратился ко мне:
– Сиди, ничего об этом не говори! Что случилось, того не изменишь. Моя ярость утихла. Твоя вера воспрещает тебе месть, но в горах моей родины живут по законам воздаяния. Так повелел Аллах, и мы обречены этому следовать.
– Нет, Аллах этого не велел, – возразил я. – В своих дневных молитвах ты величаешь Его «абу’ль афу» и «наба ль’мерхамет» – «отец прощения» и «источник милосердия». Разве в Его воле, чтобы ты отнимал у него власть Судии! Баруд эль-Амасат похитил твою дочь, но он не убивал ее. Даже если ты веришь, что вправе воздавать мерой за меру, то все равно ты не властен лишать его жизни.
– Ты говоришь как христианин. Да, он не убивал Сеницу, но он продал ее как рабыню, а что она вытерпела в Египте, ты знаешь лучше меня, ведь ты же ее освободил. Это же гораздо хуже, чем если бы он убил ее! А сколько страданий причинил он мне и Йеле бен Мафлеи! Я напрасно искал ее во всех странах ислама. Ее похититель заслуживал смерти, и он слишком быстро ее нашел. Несколько мгновений смертельного страха, что он ощутил… Разве искупит это безмерное горе, что он причинил мне!
– Но ты же совершил убийство, омерзительное убийство!
– Нет, сиди, это было не убийство, а честный поединок; мы сражались один на один, жизнь за жизнь. Я не нападал на него коварно. Я мог бы убить его, когда он был привязан к дереву, но я отвязал его и привел на край скалы. Там я избавил его руки и ноги от ремней, бросил в сторону оружие и сказал ему, что час воздаяния настал. Я сообщил ему, что буду великодушен и позволю ему постоять за себя. Да, какое-то время я даже щадил его. Я сильнее его, хотя ты, может быть, считал по-другому. Лишь когда я увидел, что ты собираешься стрелять и пуля может попасть в меня, я решительно бросился на него. Ты и теперь будешь меня упрекать?
– Да, ведь ты действовал втайне от меня.
– Мне пришлось, ведь я знал, что ты помешаешь его покарать.
– Но когда ты развязывал его, ты ведь ослабил путы, которыми были связаны остальные?
– Нет, наоборот, я затянул их потуже, чем было прежде. Сами они не сумеют освободиться. Я знаю, ты на меня сердишься; я это предвидел, и я готов сносить твой гнев. Зато я сдержал клятву, которую дал; я не мог ее нарушить. Делай со мной, что хочешь.
– Садись в седло и поехали! – сухо ответил я.
Что еще было делать? Убитого не воскресить, а черногорец был воспитан так, что считал месть своим священным долгом. Я был недоволен им, но не имел право брать на себя роль судьи.
Мы возвращались. Я угрюмо ехал вперед, а он молча следовал за мной. Поравнявшись с трупом, я прикрыл глаза. Когда мой жеребец одним махом перепрыгнул через него, мне показалось, что с земли донесся какой-то жалостный звук. Потом за спиной у меня грянул выстрел.
– Что это было? – спросил я, не оборачиваясь.
– Он еще жил, – ответил Оско. – Моя пуля прикончила его – не стоило ему больше страдать.
Вот он, Восток! Чем ослепительнее, обманчивее свет, тем глубже, зловеще тень!
Глава 4
В ПЕЩЕРЕ СОКРОВИЩ
После мести черногорца, которой я не мог, к сожалению, помешать, мы вернулись к нашим спутникам, прятавшимся близ пещеры углежога. Конечно, им хотелось знать, что случилось, и когда мы подъехали к ним, они бросали на нас вопросительные взгляды, но так и не получили разъяснений ни от меня, ни от Оско.
Еще раньше, когда я прокрался к костру, на котором выжигали уголь, я заметил следы лошадей; они уводили направо, в кусты. Я не пошел по этому следу и решил наверстать упущенное теперь. За время моего отсутствия ничего тревожного не случилось, и я рассудил, что мои спутники могут побыть в укрытии еще несколько минут.
Мне недолго пришлось идти, ибо вскоре я увидел лошадей. Их было пять, среди них – пегие аладжи. Итак, они спрятали их, хотя и были уверены, что мы так и не доберемся сюда.
Что ж, сейчас самое время было навестить углежога. Мы снова сели на лошадей и подъехали к его жилищу. Когда мы достигли края поляны, углежог с незнакомцем стоял перед дверями своего дома. Несмотря на расстояние, разделявшее нас, мы ясно увидели ужас, написанный на их лицах. Они торопливо обменялись несколькими словами и медленно пошли нам навстречу.
– Что это за обитель? – приветствовал я их вопросом.
– Это мой дом, – ответил хозяин. – Я углежог, а зовут меня Шарка.
– Значит, верной дорогой мы едем. Ты позволишь нам спешиться и немного передохнуть?
– Добро пожаловать. Куда держите путь?
– Хотим доехать до Ибали. Далеко еще туда?
– Через три часа, может, там будете.
– А тяжело найти дорогу туда?
– Наоборот, очень легко. Но вы и впрямь хотите попасть в Ибали?
– Мы же сказали! Почему я должен сбивать тебя с толку, если собираюсь разузнать у тебя дорогу?
Он сделал довольно озадаченное лицо. Он много чего о нас слышал и потому не мог подумать, что упомянутое место и есть цель нашего путешествия. Но раз мы назвали это селение, ему пришлось поломать голову.
– Что вам там нужно? – спросил он.
– Мы хотим переночевать, а потом двинемся дальше.
– Куда?
– Пересечем горы Танти и доберемся до Алессио, что лежит на берегу моря.
Обмениваясь вопросами и ответами, мы спешились; теперь мы стояли лицом к лицу с ним. Так вот он каков, этот страшный углежог, для которого жизнь человека не стоит решительно ничего! Прежде я не мог как следует его рассмотреть. У него было грубое бульдожье лицо, чьи черты взывали к осторожности. Его сестра, жена торговца углем, совсем была не похожа на него.
Еще раньше, когда я прокрался к костру, на котором выжигали уголь, я заметил следы лошадей; они уводили направо, в кусты. Я не пошел по этому следу и решил наверстать упущенное теперь. За время моего отсутствия ничего тревожного не случилось, и я рассудил, что мои спутники могут побыть в укрытии еще несколько минут.
Мне недолго пришлось идти, ибо вскоре я увидел лошадей. Их было пять, среди них – пегие аладжи. Итак, они спрятали их, хотя и были уверены, что мы так и не доберемся сюда.
Что ж, сейчас самое время было навестить углежога. Мы снова сели на лошадей и подъехали к его жилищу. Когда мы достигли края поляны, углежог с незнакомцем стоял перед дверями своего дома. Несмотря на расстояние, разделявшее нас, мы ясно увидели ужас, написанный на их лицах. Они торопливо обменялись несколькими словами и медленно пошли нам навстречу.
– Что это за обитель? – приветствовал я их вопросом.
– Это мой дом, – ответил хозяин. – Я углежог, а зовут меня Шарка.
– Значит, верной дорогой мы едем. Ты позволишь нам спешиться и немного передохнуть?
– Добро пожаловать. Куда держите путь?
– Хотим доехать до Ибали. Далеко еще туда?
– Через три часа, может, там будете.
– А тяжело найти дорогу туда?
– Наоборот, очень легко. Но вы и впрямь хотите попасть в Ибали?
– Мы же сказали! Почему я должен сбивать тебя с толку, если собираюсь разузнать у тебя дорогу?
Он сделал довольно озадаченное лицо. Он много чего о нас слышал и потому не мог подумать, что упомянутое место и есть цель нашего путешествия. Но раз мы назвали это селение, ему пришлось поломать голову.
– Что вам там нужно? – спросил он.
– Мы хотим переночевать, а потом двинемся дальше.
– Куда?
– Пересечем горы Танти и доберемся до Алессио, что лежит на берегу моря.
Обмениваясь вопросами и ответами, мы спешились; теперь мы стояли лицом к лицу с ним. Так вот он каков, этот страшный углежог, для которого жизнь человека не стоит решительно ничего! Прежде я не мог как следует его рассмотреть. У него было грубое бульдожье лицо, чьи черты взывали к осторожности. Его сестра, жена торговца углем, совсем была не похожа на него.