Май Карл. Жут

   – И они туда действительно заберутся?
   – Конечно.
   – Но ведь они будут на лошадях!
   – Они заранее отведут их к моему шурину. Оттуда не очень далеко до его пещеры. Потом они вернутся и влезут на скалу. Чекан, брошенный сверху, размозжит голову любому, в кого попадет. Я очень хорошо знаю это место. Нужно пройти по воде шагов пятьдесят-шестьдесят, потом преодолеть гребень скалы. Если подняться вверх шагов на сто пятьдесят – сто шестьдесят, то окажешься среди кустов и деревьев, а прямо под тобой ущелье делает поворот. Если кто-нибудь расположится наверху, то от него никто не ускользнет. Это место станет могилой для чужаков.
   – Дьявол! Это опасно для меня!
   – Почему? – спросил Юнак.
   – Потому что в меня тоже могут попасть.
   – Ба! Они же будут целиться!
   – На это я не надеюсь. Случай – коварный слуга.
   – Так задержись чуть позади!
   – Если я это сделаю, то подозреваю, что чужаки тоже остановятся.
   – Тогда скачи вперед. Речку ты непременно увидишь. А когда покажется поворот, сделай вид, что твоя лошадь понесла. Хлестни ее несколько раз, чтобы она умчалась галопом. Тогда тебя минуют и чекан, и камень, брошенный из пращи.
   – Да, это единственное, что мне остается.
   – Разумеется, я попрошу наших друзей быть повнимательнее, чтобы они не попали в тебя.
   – Ты еще переговоришь с ними?
   – Конечно! Кто не участвует в дележе, рискует не получить ничего. Вот почему меня вдвойне злит, что моя лошадь мертва. Теперь придется проделывать путь пешком.
   – Ты же придешь слишком поздно.
   – Не думаю. Я – очень хороший скороход.
   – Но наших лошадей тебе же не перегнать.
   – Почему ты думаешь, что я позже вас тронусь в путь. Стоит мне перекусить, как я тотчас же пойду.
   – Значит, ты будешь там еще до нашего приезда.
   – Если только немец не вздумает рано поутру сесть со своими спутниками в седло.
   – Я позабочусь, чтобы им было недосуг. Я устрою им на пути столько препятствий, что они будут не так быстро продвигаться вперед. В крайнем случае я заблужусь. Конечно, как бы они утром что-то не заподозрили, заметив, что тебя уже след простыл.
   – Есть, пожалуй, одна хорошая отговорка…
   Но тут дым очень сильно ударил мне в нос, и поневоле я убрал голову из окна. Когда я снова заглянул внутрь, то увидел, что Юнак встал с места. Подслушивать дальше было нельзя, ведь он заметил бы меня, если бы хоть раз взглянул в окно. Поэтому я вернулся к своим спутникам и уселся рядом с ними.
   Я задумался; мне пришла мысль немедленно тронуться в путь, но я отверг ее. Ведь мы не знали местность, а конакджи непременно сдержал бы слово и водил нас по округе до тех пор, пока его сообщник не добрался бы до остальных врагов. Поэтому лучше было бы задержаться пока здесь. Юнак столь точно описал место, где нас подстерегает опасность, что оно не ускользнет от моего внимания. Я надеялся найти способ, как избежать беды.
   Когда Халеф сменил меня, я рассказал ему все, что подслушал, и поведал, что решил; он во всем согласился со мной.
   – Сиди, я тоже послушаю, что они говорят, – заявил он. – Может быть, и я услышу что-нибудь важное.
   – Оставь лучше эту затею. Я много чего узнал от них, и теперь, если они заметят тебя, нам будет от этого только хуже. Им не следует знать, что один из нас не спит.
   Пожалуй, мы улеглись спать после двух часов ночи; следовательно, было часов шесть, когда нас разбудил Омар – последний, стоявший на часах.
   Мы пошли к речке, чтобы умыться, а потом хотели зайти в дом. Тот был заперт. На наш стук отозвалась женщина и открыла дверь.
   – Где наш проводник? – спросил я.
   – Здесь, в комнате. Он еще спит.
   – Так я разбужу его.
   Он лежал на тряпье, служившем подстилкой для Мубарека, и притворялся спящим. Когда я отпустил ему несколько крепких тумаков, он вскочил, зевнул, уставился на меня с заспанным видом и, наконец, сказал:
   – Ты, господин? Почему ты будишь меня так рано?
   – Потому что мы отправляемся в путь.
   – Сколько у вас на часах?
   – Половина седьмого.
   – Всего лишь! Мы можем еще час поспать.
   – Можно еще день поспать, но мы не будем так делать.
   – Но ведь нам некуда спешить.
   – Некуда; но я люблю скакать рано поутру. Умойся, чтобы взбодриться!
   – Умыться? – изумленно переспросил он. – Что я, глупец? Умываться в ранний час очень вредно.
   – Где Юнак? – спросил я.
   – Разве его тут нет?
   Он осмотрелся в поисках Юнака. Старуха сообщила:
   – Мой муж пошел в Глоговик.
   – Туда, откуда мы едем? Почему же он не попрощался с нами?
   – Потому что не хотел вам мешать.
   – Вот как! Что же у него там за дела?
   – Он хотел купить соль. Нам нужно засолить мясо.
   Она показала на куски медвежатины, лежавшие в углу и являвшие, конечно, совершенно неаппетитное зрелище.
   – Так у вас нет дома соли?
   – Столько соли нет.
   – Что ж, все равно дело не такое спешное, чтобы не дождаться нашего пробуждения. Впрочем, я думаю, что Ибали лежит намного ближе Глоговика. Почему же он не пошел туда?
   – В Ибали нет соли.
   – Унылая, однако, это дыра. Что ж, вам же хуже, что он ушел. Я ведь не заплатил ему.
   – Ты можешь мне дать деньги!
   – Нет, я расплачусь только с хозяином. Впрочем, скажи-ка мне, за что я должен тебе платить.
   – Вы же остановились у меня!
   – Мы спали на улице. За это я не плачу. Так что, конакджи, отправляемся в путь.
   – Мне надо сперва поесть, – заявил он.
   – Так ешь, но быстрее!
   Он развел огонь и поджарил себе кусок медвежатины, съев его полу готовым. Тем временем мы оседлали лошадей. Медвежий окорок и три оставшиеся лапы завернули в попону, и Оско приторочил этот сверток у себя за спиной. Наконец, проводник был готов. Мы тронулись в путь.
   Женщина не хотела нас отпускать, не добившись платы. Она голосила, что мы ее обманули. Но Халеф достал плетку и так щелкнул возле ее лица, что, завыв, она умчалась в дом и заперла за собой дверь. Однако, выглянув в окно, она посылала в наш адрес проклятия; еще долго мы слышали позади себя ее пронзительный голос.
   Дело было не только в нескольких пиастрах; эти люди покушались на нашу жизнь. Было бы безумием и глупостью платить еще за те удобства, которыми мы здесь пользовались, ведь мы не пользовались здесь ничем, а значит и платить было нечего.

Глава 3
В ЧЕРТОВОМ УЩЕЛЬЕ

   Стояло чудное, прекрасное осеннее утро, свежее и благоуханное, когда мы покидали арену нашей ночной авантюры – арену, на которой такой ужасный конец обрел старый Мубарек. Сперва мы ехали среди пологих холмов; можно было подумать, что мы находимся где-то в Тюрингском лесу. Однако над этими холмами высились крутые, громадные скалы, мрачные словно злые исполины, а через час уже казалось, что мы пробираемся среди ущелий Пиренеев.
   Горизонта не было видно. Нас окружал темный лес; он выглядел как настоящая чащоба и каким же он казался диким!
   Есть несколько разновидностей леса. Нетронутый лес тропиков; густой, пахнущий болотами лес Литвы; величественный, редкий лес американского Запада; естественные леса Техаса, вытянутые в струнку и скорее напоминающие парки, прихотливо возделанные садовниками. Лес в Шар-Даге не был похож ни на один из них. Невольно вспоминались исчезнувшие цивилизации, на которые смерть теперь бросала лесную тень.
   Примерно часа через три дорога круто пошла вниз; мы пересекли широкую, поперечную долину, дальний край которой отвесно вздымался вверх.
   Это была настоящая стена из скал, в течение нескольких часов непрерывно тянувшаяся с севера на юг. В расселинах и на уступах скал пустили корни громадные сосны и ели, а наверху, на остром выступе этой стены, тянулся темный бор.
   Долина поросла пышной травой, поэтому я предложил остановиться здесь и хотя бы четверть часа отдохнуть, чтобы лошади могли немного побродить среди этой зелени.
   Наш проводник мигом согласился и спрыгнул с лошади. Ведь пока мы отдыхали здесь, Юнак все дальше уходил от нас. Однако проводник не подозревал, что я покинул седло скорее ради Юнака, чем из-за травы.
   Поблизости протекала довольно широкая речушка. По берегу ее лишь кое-где виднелся редкий кустарник. Еще когда мы миновали деревья, росшие по краю долины, и выезжали на простор, я заметил, что всю долину пересекает чей-то след. Он начинался там, где мы находились, и вел к берегу.
   Этот след, несомненно, оставил Юнак. Значит, он считал нас такими глупцами, что мы не заподозрим ничего, встретив его след.
   Со вчерашнего дня вода в речке поднялась. Ее русло скорее напоминало котловину с плоскими берегами. Трава была мягкой, и я предположил, что хотя бы у воды встретится четкий отпечаток ног.
   Конакджи вообще не заметил этот след. Он уселся, достал свой старый, вонючий чубук, набил его и поджег табак. Но что это был за табак! По запаху он напоминал смесь картофельных и огуречных очисток, а также стриженых ногтей. Представьте себе человека, который боится простыть, умываясь, и проводит всю ночь в прокуренной лачуге Юнака и на зачумленном смертном одре Мубарека; немудрено, что я не стал садиться рядом.
   – Халеф, – спросил я так громко, чтобы конакджи слышал это, – что за полоса тянется по траве?
   – Это след, сиди, – ответил малыш, гордясь, что может похвалиться знаниями, полученными от меня.
   – Кто его оставил, животное или человек?
   – Мне нужно хорошенько его рассмотреть, чтобы определить это.
   Он пошел, пристально пригляделся, сделал несколько шагов вдоль следа и, покачав головой, сказал:
   – Эфенди, может быть, это человек, а может, и зверь.
   – Вот как! Чтобы узнать это, вообще не надо присматриваться. Конечно, это был человек или зверь. Или ты думаешь, что здесь прохаживался дворец константинопольского султана?
   – Ты надо мной издеваешься? Я готов спорить, что нельзя понять, кто здесь был. Сам подойди-ка сюда!
   – Чтобы это понять, мне вообще не нужно туда подходить. Здесь прошел босой человек.
   – Как ты это докажешь?
   – Очень легко. Разве этот след может оставить какой-нибудь четвероногий зверь?
   – Разумеется, нет.
   – Значит, это человек или двуногое животное, то есть птица. Большая это птица была или маленькая?
   – Большая, конечно.
   – Какая это птица могла быть?
   – Конечно, аист.
   – Правильно! Но аист расхаживает медленно и осторожно. Он высоко поднимает одну ногу за другой и важно выступает. Легко можно различить, как он делал отдельные шаги. А здесь разве так?
   – Нет. Тот, кто здесь шел, не переступал с ноги на ногу; нет, он прочертил непрерывные следы на траве.
   – Совершенно верно. След состоит не из отдельных отпечатков, а из сплошной двойной линии. У аиста ноги толщиной с палец, не больше; эти же линии шире человеческой руки. Ну разве мог здесь пройти аист, самая крупная здешняя птица?
   – Нет, сиди, это, конечно, был человек.
   – Ладно дальше! Ты сам говоришь, что отпечатков ног не видно. Чем старше след, тем суше трава, по которой прошли. Здесь же пока ни одна травинка не завяла. Что отсюда следует?
   – Что след совсем свежий.
   – Верно. Значит, отпечатки ног должны быть видны. В чем же дело? Почему мы их не видим?
   – К сожалению, не могу сказать.
   – Что ж, это зависит от того, быстро ли шел человек, а еще от того, был ли он обут. Этот человек торопился и наступал все больше на пальцы, чем на пятку. У сапог и башмаков подошва твердая; они оставляют четкий след. Тут след плохо виден; значит, человек шел босиком. Теперь ты это понимаешь?
   – Раз ты все так объяснил, я признаю твою правоту.
   – Конечно, я прав. Кто бы мог быть этот торопыга, разгуливающий босиком? Конакджи, в этом лесу кто-нибудь живет?
   – Нет, тут ни один человек не живет, – ответил он.
   – Тогда я думаю, что Юнак пошел совсем не в ту сторону. Он по рассеянности отправился не в Глоговик, а к Чертовой скале.
   – Господин, что ты выдумал! Он вообще не может заплутать.
   – Что ж, тогда он сделал это с умыслом. Он подумал, что может купить соль в другом месте.
   – Да нет же. Если бы вы не спали, вы увидели бы, как он уходил.
   – Что ж, хаджи Халеф Омар сказал мне, что ночью из дома вышел человек и скрылся за домом. Вот только, в каком направлении он отправился, Халеф не мог различить.
   – Это, конечно, был Юнак, ведь он вышел затемно, чтобы вернуться домой не слишком поздно.
   – Тогда в темноте он заблудился и пошел не налево, а направо. Быть может, он сделал это с умыслом, а поскольку по следу я вижу, что он спешил, то он, пожалуй, намеревался поскорее доложить о нашем прибытии углежогу.
   – Странные же у тебя мысли, эфенди, – сказал проводник, весьма смутившись. – Какое дело Юнаку до того, что мы хотим отдохнуть у углежога?
   – Конечно, я тоже не понимаю этого.
   – Тогда признайся, что этого быть не может.
   – Наоборот, я утверждаю, что это был он. Я даже тебе это докажу.
   – Это невозможно. Неужели по следам это видно?
   – Да.
   – Следы и впрямь могут сказать тебе, что здесь прошел человек! К своему изумлению, я убедился в этом, но ведь они не скажут, кем был этот человек.
   – Они скажут мне это очень ясно. Поднимись-ка и подойди сюда.
   Я направился к берегу речки, а остальные последовали за мной. Возле того места, где человек зашел в воду, он медленно и осторожно ощупал ее ногами. У берега дно речки было мягким; там не виднелось ни камней, ни песка – тем отчетливее в прозрачной воде, на глубине полутора футов, виднелись следы ног.
   – Смотри сюда, конакджи! – сказал я. – Ты замечаешь эти отпечатки ног под водой?
   – Да, эфенди. И я вижу, что ты был прав: человек шел босиком.
   – Сравни-ка следы обеих ног. Не находишь никакой разницы?
   – Нет.
   – Ладно, к счастью, отпечатки пальцев здесь четко сохранились. Сравни-ка еще раз! Пересчитай их!
   Он наклонился, но, пожалуй, не для того, чтобы посчитать их, а стараясь скрыть свое лицо. Он заметно растерялся.
   – Что я вижу! – воскликнул хаджи. – У этого человека на левой ноге всего четыре пальца! Сиди, это был Юнак и никто иной.
   Проводник справился со своей растерянностью и снова поднялся, промолвив:
   – А разве кто-то другой не может потерять палец?
   – Верно, – ответил я, – но это стоило бы назвать очень странным совпадением. Итак, для чего же Юнак водит нас за нос?
   – Да это вообще не он!
   – Ладно, хотелось бы надеяться, что это не он. Если он замышляет какую-то хитрость, то получит вместо соли селитру, а может быть, еще серу и древесный уголь в придачу. Ты разумеешь, что это значит?
   – Да, но все же не понимаю тебя. Из этих трех веществ приготавливают порох. Ты это имеешь в виду?
   – Конечно, а если среди них ненароком найдется и катышек свинца, то легко может статься, что тот, кто задумал добраться до Чертовой скалы, прямиком угодит в ад. Эта речка глубокая?
   – Нет. Лошадям не понадобится ее переплывать. Ее можно перейти вброд, засучив штаны. Мы отправляемся в путь?
   – Да; четверть часа уже прошли. Куда ведет дорога, что по ту сторону реки?
   – Ты видишь темную, отвесную полосу на выступе скалы?
   – Да.
   – Это вход в горловину ущелья. Его называют Чертовым ущельем, потому что оно ведет к Чертовой скале. Вот туда мы поедем.
   – А скоро ли мы доберемся до этой скалы?
   – Через полчаса с лишним. Ты поразишься, какие громадные скалы лежат по обе стороны от ущелья. В этой узкой расселине человек чувствует себя словно червь, затерянный среди стен, уходящих в небо.
   – И нет ни одной другой дороги, ведущей на запад?
   – Нет, только одна эта.
   – Тогда нам придется следовать этим путем. Но сначала я попытаюсь отыскать следы людей, за которыми мы гонимся. В траве следов не осталось, ведь со вчерашнего дня она уже выпрямилась, а вот на мелководье их, наверное, еще можно заметить.
   Мое чутье не обмануло меня. Чуть выше по течению в реку вошли пять лошадей. Дальше искать следы не было смысла. Мы пересекли речку и остановились у входа в ущелье.
   Поначалу оно было такой ширины, что лишь два всадника могли ехать рядом друг с другом. Потом скалы отступили назад.
   Они высились страшной, сплошной стеной. Мы словно въехали внутрь громадного куба, сложенного из плутонических пород и достигавшего высоты в несколько сотен футов. Подземная стихия пробила посреди него расщелину. Стоило взглянуть вверх и казалось, что стены скал сливаются друг с другом. Ни слева, ни справа взобраться наверх было нельзя. Края скал были голыми; лишь кое-где виднелись куст или деревце.
   – Веришь, что шайтан ударом кулака проломил расщелину в этой скале? – спросил наш проводник.
   – Да, это путь, ведущий в ад. Хотелось бы сжаться, подобно крохотному насекомому, над которым парит голодная птица. Быстрее вперед!
   До сих пор конакджи держался среди нас. Теперь он вырвался вперед, обогнав Халефа и Оско, ехавших первыми. Я предположил, что мы приблизились к месту, которое могло стать для нас роковым.
   Внезапно перед нами показался прозрачный ручей, совершенно мелкий и узкий; он прижимался вплотную к дороге и исчезал в расщелине среди скал. Слева от меня скала отступила назад, образовав довольно широкий уступ, поросший кустарником и деревьями; однако взобраться туда было нельзя. Высота этого уступа составляла примерно пятьдесят футов. Я вспомнил слова Юнака о том, что нужно пройти шагов пятьдесят-шестьдесят по воде, а потом подняться на гребень скалы. Наверняка он имел в виду этот уступ скалы.
   Мои спутники тоже приметили, что мы находимся неподалеку от рокового места. Украдкой они бросали на меня вопросительные взгляды, и я согласно кивал.
   Маленькая горная речушка тихо струилась нам навстречу; впрочем, вскоре мы услышали громкое бултыхание. Мы достигли места, где поток обрушивался с высоты. Вода глубоко въелась в мягкие породы, образовав желоб, по которому стекала со ступени на ступень.
   Это было то самое место. Мелкая каменная крошка, размытая ручьем, скапливалась по обе стороны от него и питала корни растений. Здесь росли травы и кусты, любившие воду и холод, а также папоротники, коими изобиловала эта местность. Примерно в пяти метрах от земли я заметил вырванный наполовину куст папоротника. Я остановил коня и глянул наверх.
   – Идемте же! – позвал нас конакджи, так как мои спутники тоже остановились.
   – Подожди минутку! – сказал я. – Вернись-ка еще раз сюда! Я хотел бы показать тебе кое-что поразительное.
   Он приблизился.
   – Спрыгивай с коня, – предложил я ему, покидая седло.
   – Зачем?
   – Так лучше будет видно.
   – Но мы теряем время!
   – Сегодня ты еще никогда не был так нужен. Уж очень таинственный здесь ручей.
   – Как так? – с любопытством переспросил он, ничего не подозревая.
   Я стоял у небольшого речного каскада, вглядываясь в его нижние ступени. Проводник спрыгнул с лошади и подошел ко мне. Спешились и остальные.
   – Посмотри-ка на этот папоротник вверху! Разве не видишь, что его кто-то вырвал из земли?
   – Нет, вообще нет.
   – Я думаю, кто-то карабкался наверх, вцепившись в папоротник, и вырвал его.
   – Это была буря.
   – Буря? Мы здесь находимся в котловине, не знающей ни бурь, ни ветров. Нет, это был человек.
   – Что нам за дело до него?
   – Нам-то как раз до него дело есть; он – наш старый знакомый.
   – Не может быть! Кто же это?
   – Юнак.
   Он покраснел, стоило мне назвать это имя.
   – Эфенди, дался тебе этот Юнак! Он же ушел в Глоговик!
   – Нет, он там наверху. Здесь, возле дороги, ручей нанес немало песка. Этот Юнак – человек неосторожный. Раз уж он велел сказать нам, что уходит в Глоговик, то разве можно быть таким глупцом, чтобы голыми ногами наступать на песок. Мне же известно, что у него недостает пальца на ноге, и он это знает. А здесь, как и раньше на берегу реки, ты ясно видишь четырехпалый отпечаток ноги. Юнак наверху. Что ему там нужно?
   – Эфенди, его там нет! – стал боязливо уверять проводник. – Поедем дальше!
   – Сперва надо убедиться, кто прав: ты или я. Я поднимусь наверх, чтобы взглянуть на этого-человека.
   – Господин, ты можешь свалиться и сломать себе шею и ноги.
   – Я хорошо умею лазить по скалам, а хаджи мне поможет. Я надеюсь удачно с этим справиться. Куда опаснее, кажется мне, ехать дальше.
   – Почему?
   – Я думаю, что там наверху есть люди, люди с чеканами и пращами. Вот что опасно.
   – Аллах! – воскликнул он в ужасе.
   – Впереди дорога поворачивает и…
   – Откуда ты это знаешь? Пока еще ничего не видно!
   – Я догадываюсь. Подобное место очень опасно, если наверху устроить засаду. Поэтому я поднимусь на скалу и осмотрюсь.
   Он побледнел и сказал, почти заикаясь:
   – Я и впрямь не могу понять твои мысли!
   – Все очень легко объясняется. А чтобы ты не расстроил мои планы, я попрошу тебя с этой минуты говорить как можно тише.
   – Но господин! – вспылил он, скрывая свой страх за вспышкой гнева.
   – Не трудись зря! Мы тебя не боимся, ведь у тебя нет даже оружия.
   Проворным движением я вырвал у него из-за пояса нож и пистолет. Его ружье висело, притороченное к седлу. Тут же Оско и Омар так крепко обхватили его сзади, что он не мог шевельнуться. Он хотел закричать, но не решился, ведь я приставил ему к груди его нож и пригрозил:
   – Не говори ни единого слова, а то я заколю тебя! Зато если поведешь себя тихо, с тобой не случится ни малейшей неприятности. Ты знаешь, что я не доверяю тебе. Если ты сейчас покоришься нашей воле, то, может быть, недоверие к тебе поубавится. Мы свяжем тебя, а Оско и Омар тебя постерегут, пока я с Халефом не вернусь. Тогда и решим, что с тобой делать. Будешь шуметь, заколем тебя; смиришься, получишь назад оружие и останешься нашим проводником.
   Он хотел возразить, но Оско тотчас приставил острие ножа к его груди. Это заставило его замолчать. Его связали; ему осталось лишь усесться наземь.
   – Вы знаете, что вам делать, – сказал я Оско и Омару. – Следите за тем, чтобы лошади вели себя спокойно. Дорога здесь очень узкая, вы легко перекроете ее. Никто не может проехать здесь без вашего позволения. А если случится что-то непредвиденное, то мы немедленно поспешим на помощь при первых же ваших выстрелах. Если же вы услышите стрельбу, то сидите спокойно, вам нечего за нас опасаться.
   Сколько же ненависти было во взгляде, который бросил в меня проводник, когда я принялся подниматься на скалу. Халеф последовал за мной.
   Путь оказался немного утомительным, но вовсе неопасным. Вода в ручье была прозрачной. Уступы, давно пробитые им, были небольшой высоты и чередовались так часто, что мы легко поднялись по ним, словно по слегка скользкой лестнице.
   Юнак был прав; через каких-то пятьдесят-шестьдесят шагов мы поднялись наверх. Здесь ширина уступа достигла ста с лишним шагов. Его покрывал слой почвы, богатой перегноем. Здесь росли хвойные и лиственные деревья, а кустарник высился такой плотной стеной, что нам этого только и надо было. Сквозь заросли можно было незаметно подкрасться к нашим врагам.
   – Что теперь? – шепнул Халеф.
   – Мы проберемся вперед. Юнак говорил, что по этому уступу надо пройти полторы сотни шагов и мы достигнем поворота. Они наверняка находятся там. Но все-таки уже сейчас надо соблюдать осторожность. Держись только позади меня!
   – Они могли выставить часового, чтобы следить за нашим приближением.
   – Часовой наверняка уселся впереди, на самом краю скалы. Если мы возьмем левее, то есть обойдем его сзади, он не увидит нас и не услышит. Если же случайно мы встретим кого-то из них, то справимся с ним врукопашную, избегая всякого шума. Для этого я взял с собой несколько ремней.
   – Знаешь, у меня тоже всегда при себе есть ремни; они часто бывают нужны.
   – За ружья мы возьмемся, если только встретим сразу нескольких человек. Я стреляю лишь в крайнем случае и даже тогда не хочу никого убивать. Выстрел в колено свалит наземь самого грозного врага. Так что, вперед!
   Мы прокрались вперед, стараясь не задевать ветки. Мы хотели держаться левее, но немного погодя услышали справа шум, заставивший нас замереть.
   – Что это могло быть? – шепнул Халеф.
   – Кто-то точит нож о камень. Как же он неосторожен!
   – Он даже не задумывается о том, что мы можем взобраться на скалу. Пройдем мимо?
   – Нет. Надо бы узнать, кто там. Ляг на землю. Сейчас будем передвигаться ползком.
   Мы направились туда, откуда доносился звук; вскоре мы оказались почти на краю скалы. Там, на посту, сидел… Суэф, шпион, и так старательно точил нож об острый камень, словно за эту работу ему платили серебряными пиастрами. Он сидел к нам спиной.
   Ему надлежало высматривать нас, но он выбрал как раз то место, откуда мог заметить нас лишь, когда мы находились прямо под ним. Конечно, если бы мы проехали чуть вперед, он увидел бы нас.
   – Что делать? – спросил Халеф. – Оставим его спокойно сидеть?
   – О, нет! Земля поросла здесь мхом. Возьми-ка горсть мха! Я подберусь к нему и так схвачу его сзади за шиворот, что он разинет рот, но не проронит ни звука. Тогда ты заткнешь ему рот мхом. Я поползу вперед. Как только я окажусь от него в двух метрах, можешь подняться и броситься на него.
   Тихо и медленно мы ползли к Суэфу, стараясь держаться за кустарником. Невдалеке от него росло дерево; я спрятался за ним; теперь меня с Суэфом разделял лишь ствол дерева.
   Я достиг дерева. Еще пара секунд, и я вплотную подобрался к дозорному. Позади меня выпрямился Халеф, готовый к прыжку. Однако малыш был сыном пустыни, а не индейцем; он наступил на сухую ветку – та хрустнула; Суэф повернулся к нам.
   Ни один художник не сумеет передать выражение молчаливого ужаса, проступившее в чертах шпиона, едва он увидел нас. Он пытался кричать, но не сумел проронить ни звука, хотя я невольно дал ему время на это. Тут же я мигом бросился к нему и обеими руками схватил его за шею. Он дрыгал руками и ногами, широко раскрывая рот, чтобы глотнуть воздух. В два счета Халеф оказался рядом и сунул ему в зубы горсть мха. Еще некоторое время я крепко придерживал Суэфа. Потом движения его стали слабее, и, когда я убрал руки, он лежал без чувств.