Майклз Кейси. Какая еще любовь?

   — Независимой. Да.
   — Когда полагаешься только на себя.
   — Да.
   — Не привязываешься ни к кому слишком сильно, потому что знаешь, что уйдешь. Или ты просто уходишь прежде, чем уйдут от тебя? Поступаешь так же, как твои родители?
   — Нет! — Молли как ветром сдуло с кровати. Она присела на туалетный столик. — Я больше не ребенок. Я так не поступаю.
   Он встал рядом с ней, положив ей руки на плечи — очень мягко, только чтобы она ощутила, что он рядом.
   — А по-моему, Молли, именно так ты и поступаешь.
   — Я не желаю ни о чем больше говорить. — Она стряхнула с плеч его руки, поднялась и посмотрела ему прямо в глаза. — Давай займемся чем-нибудь другим.
   Она поднялась на цыпочки и поцеловала его, но он не ответил на поцелуй. Она прижалась к нему всем телом. Он даже не пошевельнулся.
   — Ладно, забудь. — Молли опустила руки. — У меня есть колода карт. Уходить ты не хочешь, заниматься сексом тоже… может, сыграем в покер? На пяти картах. Чур, двойки и валеты — джокеры.
   Она потянулась к ночному столику, но он обнял ее, и они оба повалились на кровать.
   — Перестань, Молли. Перестань убегать. Не надо говорить. Не надо играть, даже в.карты. Давай просто побудем вместе. — Его дыхание было теплым. — Пожалуйста.
   И только теперь Доминик поцеловал ее так мягко и нежно, что глаза Молли заволокло слезами.
   Он принялся целовать ее губы, волосы, веки, подбородок.
   Его руки ласкали ее, но не страстно, а нежно, и эта нежность сделала ее хрупкой, так что захотелось плакать.
   Молли замерла, впитывая каждую каплю нежности, открываясь для нее, умоляя заполнить пустоту одиночества внутри.
   Он расстегнул на ней пижаму и поцеловал грудь.
   — Ты прекрасна, Молли. Ты прекрасна…
   Молли закрыла глаза, стараясь не слушать. Не надо про внешность, Доминик. Пожалуйста, пусть будет про то, что у меня в душе. Что видишь только ты.
   Он покрывал поцелуями ее грудь и живот.
   — Так прекрасна…
   Молли закусила губу, чтобы не разрыдаться. Он говорил ей то, что, по его мнению, она хотела услышать. Он не виноват.
   Доминик лег на спину, привлек Молли к себе и заглянул в глаза.
   — Имей в виду, Молли, — таким серьезным она его никогда еще не видела, — сегодня мы не станем заниматься сексом.
   Молли моргнула и не нашлась, что ответить.
   — Сейчас у нас есть выбор. Или сыграть в покер, и черта с два я соглашусь на валетов-джокеров, или заняться любовью. Любовью, а не сексом. Это разные вещи, Молли, и ты отлично это знаешь.
   — Разве? — с глубоким вздохом спросила она. Он чуть улыбнулся.
   — А если не знаешь — тем лучше. Я буду первым.
   — Доминик, ты меня пугаешь. — Она положила руку ему на грудь, чтобы почувствовать биение сердца, медленное и ровное. Странно. Ее собственное сердце прыгало, как заяц.
   — Что ты, Молли. Я люблю тебя. Я хочу заняться с тобой любовью. Сейчас.
   И с этими словами он поцеловал ее. Просто поцеловал. И еще, и еще, пока она не обвила его руками, пока они не сплелись в объятии. Он прикусил ее нижнюю губу и пощекотал кончиком языка. Потом снова поцеловал, их губы раскрылись навстречу друг другу, его язык нежно ласкал ее небо.
   Руки медленно гладили ее, сжимая бедра, ягодицы.
   Одну ногу он продвинул между бедер Молли и приподнял ее так, что самое нежное местечко прислонялось к его бедру, и он чуть надавливал, нежно-нежно.
   Она обхватила его, но не для того, чтобы он вошел в нее. Так приятно было чувствовать тепло его кожи, его мускулы, нарастающий ритм биения его сердца. Сердца, бившегося для нее.
   Наконец он стал ласкать ее грудь, долго, бесконечно долго, пока Молли не переполнило какое-то новое чувство, которое она пока не могла назвать.
   Он поцеловал ее живот, выступающие справа и слева косточки, прижался лицом к нежной коже на бедрах… и отправился дальше.
   Покрыл поцелуями ступни, подколенные ямочки, внутреннюю поверхность бедер. Но когда он двинулся чуть выше, Молли испугалась. Она стиснула бедра, и он отступил, поцеловал живот и начал сначала…
   Она таяла, наслаждение не накатывало волной, оно растворяло в себе.
   Его пальцы осторожно раздвинули ее, а язык и губы жадно обхватили — но не против ее воли. Это не пугало. И даже не обожгло слепым желанием… пока.
   Молли закинула руки за голову, выгнула шею, закрыла глаза, приоткрыла губы. Казалось, она открыта настежь и тает, тает.
   Что-то переполнило ее грудь, и стало трудно дышать. Что-то приятное, желанное заполняло пустоту.
   Его язык…
   …делал невообразимые вещи, открывал в ней такое, о чем она даже не подозревала. Сливался с ней, теплый, влажный, сильный.
   Она никогда… никто никогда…
   Когда ее тело начало судорожно изгибаться от наслаждения, он стиснул ее бедра, накрыл ее рот своим, не переставая настойчиво ласкать ее, пока она не закричала, не назвала его имя. Еще, еще и еще.
   Доминик не выпускал ее из рук, пока ее дыхание не стало ровным и не накатила истома, бороться с которой не было сил… а когда Молли проснулась, все шторы были открыты, наступило утро и Доминика рядом не было…
   И тогда она зарылась лицом в подушку и разрыдалась.

Глава 24

   Приняв с утра душ, Доминик решил прогуляться. Но только он вышел на улицу с кружкой кофе, солнце скрылось за тучами.
   Что ж, этого стоило ожидать. Несколько дней стояла отличная погода, самое время для дождя.
   Теперь дети, Молли и он останутся в доме, а всем остальным придется сидеть в доме для гостей. Такая перспектива Доминику очень понравилась.
   Он глотнул кофе, обжегся и поморщился.
   Молли. Какое у нее настроение? Все еще хорохорится, цепляется за свою независимость, за свою якобы неуязвимость? Неужели она ему не поверила? Или просто она не верит самой себе?
   — Она упрямая, как черт, — сказал он подошедшему Руфусу. Пес, как всегда, смотрел на него очень дружелюбно. — Вот ты — мужчина, — обратился Доминик к сенбернару. — То есть пока еще мужчина. Пока Элизабет не вернулась и не сводила тебя к ветеринару. Скажи мне, как мужчина мужчине: ты понимаешь женщин?
   Руфус высунул язык, по форме и цвету похожий на большой ломоть ветчины, облизнулся и навалил кучу.
   Доминик улыбнулся.
   — Точно. Я в них тоже ни черта не понимаю. Ну что, Руфус, чем сегодня займешься? Какие планы?
   — Да вот, хочу написать книгу «Тысяча и один способ избавиться от идиотов, которые считают, что собаки должны с ними разговаривать».
   Доминик обернулся и увидел Тейлора. Тот качал головой.
   — Доброе утро, Тейлор. Ты гениально воплощаешь Руфуса.
   — Прежде всего, я отлично воплощаю одного композитора, который сейчас в отпуске. Скажи, у нас сегодня намечается что-нибудь увлекательное? Или чревовещание можно считать кульминацией сегодняшнего дня? Кстати, сейчас только девять утра.
   — Тебе скучно?
   — Послушай. — Тейлор отобрал у Доминика кружку с кофе и поставил ее на перила. — У тебя есть Молли. У Дерека есть Синара. А у меня кто? Если скажешь, что Билли Уайт, имей в виду: я тяжелее тебя на сорок фунтов.
   — На шестьдесят.
   — Неважно. Между прочим, не забывай, я сугубо городской человек. Вчера было весело, не спорю, но я жду не дождусь, когда ты сможешь вернуться к работе. Может, ты уже передумал насчет выходных? Надо наконец решить, что делать с Синарой. Они сейчас с Дереком репетируют в театре, и я не могу сидеть здесь сложа руки, когда она издевается над лучшей музыкой, которую мы с Тони написали в своей жизни.
   — Ты там был?
   Тони кивнул.
   — Я понимаю, что место довольно сложное, но она совершенно не может в нем разобраться.
   — Молли разобралась, — сказал Доминик и тут же об этом пожалел.
   — Молли разобралась? — повторил Тейлор, подходя вплотную к Доминику. — Что ты хочешь этим сказать? Черт, Ник, если ты мне соврал, если ты настолько потерял от нее голову, что собираешься заменить…
   Доминик схватил Тейлора за руку и потащил в кабинет.
   — Не здесь. Пойдем.
   Десять минут спустя Доминик сидел за своим столом и наблюдал, как Тейлор азартно исправляет ноты их будущего хита всех времен и народов.
   — Так… Так… может получиться. Сделать немного проще, безыскусней. Это я понимаю. Как бы между прочим. Зато когда мы дадим ее во второй раз, будет триумф. Только надо сократить какой-нибудь номер, иначе мы не уложимся. Черт, здесь нужен Тони, потому что в конце нужно обязательно изменить текст, а я не пойму, в какой именно строчке. — Он швырнул карандаш на стол. — Без него ничего не получится. Черт бы побрал эти Греческие острова.
   — У него второй медовый месяц, — напомнил Доминик Тейлору. — Кроме того, мы в настоящем отпуске впервые за десять лет. Все это заслужили.
   — Правильно. Но где написано, что я обязан проводить его здесь? И куда я теперь поеду, если на горизонте маячит такая идея? Хотя Синаре я все равно помочь не могу.
   — Это я от тебя уже слышал, — улыбнулся Доминик. Тейлор запустил в него карандашом.
   — Ладно, Ник, давай так. Я хочу послушать, как эту песню поет Молли. Она не знает, что именно в ней изменила, ты не знаешь, что она в ней изменила, но как только я послушаю, то сразу все пойму. Она поет, я слушаю, потом запрыгиваю в свой «Додж», возвращаюсь, жду, когда приедет Тони, и мы вместе…
   — Нет.
   — …набрасываемся… Что значит «нет»? Почему?
   — Потому что она не знает, что я слышал ее. Вот почему. Это… это будет вторжением в ее личную жизнь.
   Тейлор откинулся на спинку стула и почесал затылок.
   — Елки. Ты же в нее по уши влюблен. Черт, Ник, не надо. С Тони совсем другое дело. Он создан для семьи и всего такого. Но мы? Мы не теряем голову и тем более не женимся. Это отвлекает от работы.
   — Не знаю, Тейлор. Я забыл про таблетки и бумажные пакеты с тех пор, как мы с Молли за… короче, она не актриса. Я рассказал тебе, как она пела эту песню. Ты профессионал. Перепиши ее.
   — Пиши так, не знаю как, — проворчал Тейлор, вставая. — Хоть бы раз вы с Тони оценили меня по достоинству. Я пошел.
   — Тейлор, погоди, — окликнул его Доминик. — Если ты не хочешь ничего менять, не надо. Может, это дурацкая затея.
   — Дурацкая? Ник, это гениально. — Тейлор наставил на Доминика палец. — Надеюсь, к тому времени, как вернется Тони, идея станет моей?
   — Разве не ты ее мне рассказал?
   — Верно. Настоящий друг. До чего приятно быть капризным.
   — Еще как. Если хочешь, я могу даже сделать вид, что готов расцеловать твой капризный зад. Хотя и так уже ясно, что переделывать необходимо.
   Тейлор снова сел.
   — А что у тебя с Молли? Ты в самом деле влюбился?
   Доминик сжал карандаш между ладонями.
   — Кажется, да. Наверное. Мы… мы сближаемся.
   — Миссис Джонни сказала, что после случая с сараем ты провел ночь у нее. Я думал, она станет возмущаться, но она прямо сияла. Я думаю, Молли ей очень понравилась. Мне тоже. Милая. С ней пообщаться — все равно что на внедорожнике погонять. И эти ноги…
   Доминик улыбнулся.
   — Тейлор, мне твое одобрение ни к чему, если ты не знал.
   Тейлор пожал плечами.
   — Тем не менее оно у тебя в кармане. Могу я теперь наконец уехать в Нью-Йорк?
   — Конечно. Как только закончится прослушивание.
   — Ах ты, зараза. Значит, решил-таки ввести замену. Кого? Я ее слышал? Как объяснишь Синаре?
   — Спокойно, парень, не кипятись, — ответил Доминик. — Прослушивать будем Лиззи. Я ей пообещал. Ты мне нужен для моральной поддержки.
   — Ни за что. Твои, между прочим, недавние слова. Я не хочу вмешиваться в семейные дела. Это опасно. Особенно если Элизабет с Тони узнают.
   — Ей будет помогать Молли. Элизабет учила Лиззи хореографии Боба Фосса, и девочка стала танцевать «Весь этот джаз». Мне миссис Джонни разболтала. Они даже уговорили ее сшить костюмы. Колготы в сеточку, знаешь?
   — Блин! — воскликнул Тейлор и вздохнул. — Сначала запрещаешь говорить про ее ноги, а потом сам же начинаешь про них рассказывать. Ладно, ладно, я согласен. Когда прослушивание?
   — Не знаю. Может, в конце недели?
   Тейлор выразительно на него посмотрел.
   — Ник, с каких пор ты стал такой свиньей? Хочешь до конца недели упечь меня в дом для гостей вместе с нашими голубками и мамой Билли?
   — Можешь поселиться здесь, в спальне для гостей.
   — Отлично, как раз то, что я хотел! Стоп. Я же хотел уехать.
   — Но раз ты решил остаться… — Доминик взял листок с нотами, которые правил Тейлор, и помахал им в воздухе. — А я за компанию прерву свой отпуск и схожу послушать Синару. Ты со мной?
   — Уши у меня крепкие, не жалко, — проворчал Тейлор, выходя вслед за Домиником из офиса. — Какого чер… а, Бутч, это ты.
   Доминик посмотрел влево и увидел пару тонких ножек в сползших носках, торчавших из-под огромной черной шляпы. Шляпа, съевшая мальчика. Шляпа, закрывшая всего Бутча Лонгстрита, не считая коленок. Черная соломенная шляпа Молли.
   — Бутч, что это за…
   Бутч обернулся. Чтобы шляпа не съехала на лицо, он придерживал ее обеими руками.
   — Здрасьте, дядя Ник и дядя Тейлор. Смотрите, я — черепаха!
   Доминик снял с него шляпу.
   — А Молли разрешила ее взять?
   — Нет, сэр. — Бутч заволновался. — Меня теперь накажут? Лиззи секретничает с миссис Джонни, а Молли, кажется, спит. Мне было нечего делать, а когда я нашел шляпу, то решил поиграть в черепаху.
   — Вот тебя поймают и сварят суп, — захохотал Тейлор. — Ловко он придумал, а, Ник? Как твое сердце, тает помаленьку? Спорим, хочется народить своих штук пять или шесть, и пусть бегают вокруг?
   Доминик нахлобучил шляпу на Бутча (голову, шею, туловище и попку) и сказал:
   — Иди, Бутч, поиграй. Мне надо узнать кое-что у Дерека с Синарой. Встретимся в доме в четыре часа, идет? Мы… Мы чем-нибудь займемся.
   Глядя вслед Бутчу (тот со всех ног побежал в дом, при этом шляпу то и дело сдувало с головы), Доминик произнес:
   — Тейлор, ты — настоящее шило в заднице, знаешь об этом?
   — Я? — Вид у Тейлора был невинный, как у новорожденного ягненка. — Что я такого сказал? Ты же сам решил: ты влюблен. Женишься, родишь детишек. Сначала постель, потом колыбель. Вот смотри. Тебе уже почти тридцать девять. Первый ребенок родится, когда тебе стукнет уже сорок, а то и сорок один. Когда он закончит колледж, тебе пора будет выходить на пенсию. Хе-хе, вот здорово. Представь себе. А ведь где один, там и остальные. Посмотри на Элизабет. Зачем, ты думаешь, они укатили на эти Греческие острова? Тони тебе не говорил, что они хотят завести еще ребенка?
   Доминик развернулся и пошел к театру. На лице у него застыла гримаса. Тейлор, не отставая, бежал за ним по пятам.
   — Ты чего, Ник? Я тебя задел? Или огорошил суровой реальностью? Ты не создан для того, чтобы проводить дни в.окружении детей и милой женушки. Ну, хорошо, пусть тебя немного прижало, я все понимаю. Много работал и слишком азартно отдыхал — а это, честно говоря, редкость.
   Доминик остановился.
   — Тейлор, тебя никто ни о чем не спрашивает.
   — Понимаю, дружище, понимаю. Но должен же я высказаться. Молли Эпплгейт — девчонка просто супер. Роскошная, да еще с деньгами. Веселая — как раз то, что тебе сейчас нужно. Но дальше-то что? Господи, Доминик, ты об этом подумай. Включи мозги, в конце-то концов.
   У Доминика невольно сжались кулаки. Ему захотелось ударить Тейлора, засветить ему по морде, чтобы тот упал. Заткнуть ему рот!
   Вместо этого он сцепил руки и отошел.
   — Убирайся, Тейлор. Уезжай в Нью-Йорк, в Атлантик-Сити, в казино, к дьяволу — главное, подальше отсюда, понял? И не возвращайся, пока не приедет Тони. Во-первых, тебе здесь нечего делать, во-вторых, дай мне отдохнуть от твоей гнусной рожи.
   — Ай, да брось, Ник. Перестань. Ведь Тони просил меня присмотреть за тобой, помнишь? Вот я этим и занимаюсь, присматриваю. И вижу, что ты из-за этой девчонки ведешь себя как последний придурок. Ник, сексом все болячки не вылечишь, поверь мне, я знаю, о чем говорю. Ну, пусть ты испугался за себя. Нельзя же теперь…
   — Ладно, Тейлор, я понял. Все, что ты хочешь мне сказать, от первого до последнего слова. Ради бога, мы с ней знакомы всего несколько дней. Ты боишься, что мы рванем в Лас-Вегас? Чего ты так разбушевался?
   — Откуда я знаю, что вы собираетесь выкинуть? Я вижу, что у тебя голова сейчас плохо варит. И ты разыгрываешь счастливого отца семейства. На пару недель это еще ничего. Но до конца жизни?
   Доминик открыл рот, чтобы ответить Тейлору, — и закрыл. Потому что он сам не был уверен. Просто не был уверен, и все.
   — Она… Она особенная, Тейлор, — произнес он наконец, понимая, насколько глупо и беспомощно звучат его слова. — Я никогда раньше не испытывал такого к женщине. Могу также сказать — на случай, если собираешься падать в обморок или звонить Тони, — она очень ясно дала мне понять, что уедет сразу же после возвращения Тони с Элизабет.
   Некоторое время Тейлор молча смотрел на него и моргал.
   — Ого. Так прямо и сказала?
   — Да. И не один раз.
   — И ты еще удивляешься, почему у тебя ум за разум зашел? Ник, да это первое дело, когда женщина заявляет мужчине — особенно такому, как ты, — что хочет уйти. Значит, она мечтает о том, чтобы ты уговорил ее остаться. Тебе ведь лишь бы покорить что-нибудь. Ну, слава богу, ты меня немного успокоил. Это мы уже проходили: чем горячее страсть, тем быстрее она остывает. Знал бы, не вмешивался. Прости, дружище.
   — Да уж, — вставил Доминик, засунув руки в карманы. — Ладно, проехали. Может, ты и прав. Посмотрим, как пойдет дальше. А сейчас надо послушать Синару. Я ведь еще к Бутчу должен успеть.
   Смущенный и взвинченный Доминик подошел к театру. Он открыл дверь и услышал голос Дерека:
   — Нет, Синара, умоляю. Это не то. Давай еще раз, без сопровождения. Только твой голос, чтобы музыка не мешала.
   — Мило, — прошептал стоявший рядом Тейлор. — Сначала я мешаю твоему счастью. Теперь моя музыка кому-то мешает. Лучшее утро в моей жизни.
   — Ш-ш-ш, — предупреждающе прошипел Доминик. — Давай послушаем.
   Они тихо проскользнули в последний ряд и стали смотреть на сцену.
   Дерек выглядел растерзанным. Волосы, обычно причесанные волосок к волоску, сегодня были всклокочены, будто он месяц не брал расческу в руки. Шлепанцы на босу ногу, измятые брюки, широкая рубашка навыпуск.
   Короче говоря, без слез не взглянешь. Когда Доминик увидел исполнителя главной мужской роли, то пожалел его, невольно сравнивая с собой. От этой мысли бросало в пот.
   Синара же, напротив, расцвела, как никогда. На ней была ярко-розовая блузка и синие брючки — Доминик никогда не мог понять этот фасон: не то слишком длинные шорты, не то чересчур короткие брюки. Причесанная, подкрашенная, она, казалось, ничуть не огорчалась тем, что Дерек ею недоволен.
   — Ты сегодня такой милый. — Она потрепала Дерека по щеке. — Я так люблю, когда ты волнуешься, мой медвежонок. Ты любишь свою птичку? Любишь, медвежонок?
   — Ник, у тебя бумажные пакеты наготове? — прошипел ему в ухо Тейлор.
   Дерек поцеловал Синаре руку и отступил на шаг.
   — Пожалуйста, дорогая. Начни еще раз и без музыки. У тебя получится. Я знаю, что получится.
   — Дерек, зачем это нужно? — воскликнула Синара, швыряя ноты на пол. — Выступать-то я буду с музыкой. В ней что-то не так. Господи, да там только в начале четыре раза брать октаву. Дальше — больше. Еще чуть-чуть, и я блеять начну.
   — Все. — Тейлор скрестил руки на груди. — Сегодня я ее придушу, и наши мучения закончатся.
   — Доброе утро, Тейлор, — послышался сзади голос Молли. — Что-то случилось? У вас обоих уши красные.
   Доминик медленно выдохнул, чтобы прийти в себя, и повернулся к ней. Она выглядела… замечательно.
   — Привет, — поздоровалась она, взглянув на него, на самом деле — сквозь него. — Я повстречалась на террасе с Бутчем, и он подсказал, где вас искать.
   — Ты не рассердилась на него за шляпу? — Вопрос был глупый, но ничего лучшего он придумать не смог. Потому что она стояла рядом и улыбалась, как самый беззаботный человек на свете. Счастливый и легкомысленный в придачу. Сколько лет надо тренироваться, чтобы научиться так владеть собой? Или это вроде клоунады? Клоуны всегда хохочут, даже если на душе кошки скребут. Как она все это прячет в себе?
   А если она делает так много лет подряд, вдруг уже не различает, где притворство, а где истинные чувства?
   Вчера ночью Молли была настоящей. Плакала в его объятиях, возвращалась к жизни в его объятьях. Отдавала ему себя. Свое тело — полностью и до конца. На несколько часов маска была сброшена, стены крепости, в которой она пряталась, пали.
   Или ему показалось? Знает ли он Молли на самом деле? Хотя бы частично?
   — Доминик! Ау. Я говорю, ничего страшного, пусть играет с этой шляпой, если ему нравится. Это же просто шляпа. У тебя что-то случилось? Ты словно думаешь о чем-то своем.
   — Не обращай внимания, — быстро ответил он. — Все то же. Синара никак не может справиться.
   — Я этого боялась. Но у меня есть идея. Как думаешь, она согласится на маленький эксперимент? Чтобы подтвердить одну мою теорию.
   — Не знаю. Что за эксперимент?
   — Какая разница? — спросил Тейлор, вставая с кресла. — Я поддержу любое предложение. Что ты задумала?
   — Ничего сногсшибательного, поверь мне. Извините.
   И она прошла по короткому проходу к сцене. Дерек и Синара уже увидели их с Тейлором.
   — Привет, Дерек, привет, Синара, — поздоровалась Молли, открывая большую сумку, которую Доминик прежде не заметил. — У меня появилась одна мысль дня два назад. Надеюсь, вы не откажетесь мне помочь.
   Дерек бросил на Доминика откровенно неприязненный взгляд.
   — Молли, все роли уже распределены, — жестко сказал он. — Не знаю, что тебе наговорил Ник.
   — Доминик мне ничего не говорил. — Молли взобралась на сцену. — Я сама догадалась. Может, я и ошибаюсь, но вряд ли. Синара, пожалуйста, сделай мне одолжение. По-моему, я поняла, как решить твои проблемы с музыкой.
   Синара выразительно посмотрела на нее.
   — Молли, милая, ты чудная девочка, правда. Просто прелесть. Но — нет, спасибо. Мы отлично справляемся.
   — Вранье, — ответила Молли, доставая что-то из сумки.
   Доминик подался вперед в кресле. Наушники. Она вытащила наушники. Какого черта?
   — Но зато я — действительно прелесть. Чудная девочка. — Молли подошла к проигрывателю, стоявшему на небольшом столике. — Ни в чьи дела не лезу. Обычно. Но что делать, если у меня родилась мысль? Пожалуйста, Синара, просто попробуй. Я очень прошу.
   Синара посмотрела на последний ряд.
   — Ник! В чем дело, черт побери?
   — Что ответишь? — спросил Тейлор, пока они вдвоем шли к сцене.
   — Понятия не имею. — Доминик жестом подозвал Молли. — Что ты хочешь сделать?'
   — Ты еще не понял? По-моему, яснее ясного.
   — Прекрати, — приказал Доминик, едва шевельнув губами. — С тобой все в порядке? Ты спала, когда я…
   — Все нормально, — быстро ответила она, беззаботно улыбнувшись. Ни единого следа пережитого он не заметил в ее глазах. — Просто хочу ее отблагодарить.
   — Каким образом? Доведя до истерики?
   — Нет, — уверенно возразила она. — Я хочу ей помочь. И тебе помочь, и Дереку. Такое у меня сегодня с утра настроение — спасательное. Иди, не мешай мне спасать.
   Она отвернулась и отыскала в проигрывателе отверстие для наушников.
   — Ага, вот оно. Дерек, будь добр, поставь кассету или диск — на чем у вас записана музыка к песне Синары? Синара, не подойдешь поближе?
   Доминик сел в первом ряду вместе с Тейлором.
   — Что она делает? — спросил тот. — У Синары такой вид, будто она вот-вот взорвется.
   — Говорит, пытается нам всем помочь, — ответил Доминик. Наверное, это все для него — проверка на вшивость. Сможет он обойтись без бумажного пакета в ближайшие пять минут или нет? Или без успокоительного? Может, лучше просто броситься на Молли и закрыть ее своим телом, когда в Синаре сработает детонатор?
   — Дорогая, я не понимаю…
   Молли показала Дереку на проигрыватель.
   — Если я права, ты все поймешь. А если ошиблась, все равно никакого вреда не будет, правильно?
   — Если это ради забавы… — жестко сказал Дерек. — Хотя черт с ним. Иди сюда, Синара. Не расстраивай девочку.
   — А она уйдет, если я их надену? — Синара посмотрела на наушники, которые протянула ей Молли, пожала плечами и надела их на голову. — И что теперь?
   — Теперь я спускаюсь в зал, Дерек включает музыку, и ты начинаешь петь.
   — И тогда ты уйдешь? — улыбка Синары сочилась сарказмом.
   — Обязательно, — ответила Молли, спрыгнула со сцены и уселась рядом с Домиником. — Это должно помочь. Я уверена. На все сто. Честное слово. Я надеюсь.
   — Все это время мне не хватало именно уверенности, — сказал Тейлор, откинувшись в кресле и скрестив руки на груди.
   Синара поправила наушники и стала ждать сигнала Дерека.
   Никто, кроме нее, музыки не слышал, но когда зазвучал голос, это стало неважно. Сильный, чистый, божественный голос Синары.
   — Господи, — прошептал Тейлор, когда она взяла очередную ноту. Челюсть у него отвисла.
   — Господи, то, что нужно.
   Доминик ничего не сказал, только взял Молли за руку. Голос Синары наполнил зал, и в первый раз слова, написанные Тони, зазвучали по-настоящему.
   У Молли голос был приятный, но слишком слабый. Там, где ее слова звучали жалобно, Синара рыдала.
   Она пела великолепно, без единой фальшивой ноты. Так, как он хотел, как мечтал.
   — Ух ты, — прошептала Молли, когда песня закончилась. Синара продолжала стоять, озадаченно глядя на Дерека.
   — Что? — спросила она, когда никто не произнес ни слова. — Что это с вами? Я пела это миллион раз.
   — Но не так, как сегодня. Не так, черт меня подери, — произнес Дерек и ушел со сцены. Было слышно, как захлопнулась входная дверь.