Страница:
Еще одну ночь Мэри не сомкнула глаз, а утром к ней пришел один из ближайших друзей Карло. Волнуясь, сжимая кулаки от гнева, он сообщил, что Таволато был избит на улице бандой, связанной с партией Малана. В бессознательном состоянии Карло подобрали и отправили в больницу. Ему придется полежать, вероятно, не менее недели… Самое скверное, однако, то, что, по сведениям, полученным из верных источников, имя Таволато внесено в списки подлежащих уничтожению… Списки эти составлены фашистским центром Южной Африки. Нужно принять срочные меры… А пока друзья будут тайно охранять Карло…
Когда спустя десять дней Карло вернулся домой, товарищи посоветовали ему уехать вместе с Мэри, уехать немедленно. В Кейптауне их не оставят в покое. Но куда бежать?.. Карло предлагал уехать в соседний Мозамбик. Мэри предпочитала Англию.
После долгой борьбы с собой она написала, наконец, отцу, спрашивая, может ли она с мужем приехать домой. Ответа долго не было. Мэри очень волновалась и гадала, как отнесется отец к ее просьбе. Что окажется в нем сильнее: любовь к дочери или расовые предрассудки? Карло тем временем готовился к бегству в Мозамбик. Наконец в ноябре 1942 года из Лондона пришло долгожданное письмо. Мортон писал, что считает шаг, сделанный Мэри, безумием, что глубоко скорбит и не знает, как сообщить матери о том, что их дочь находится в «связи с цветным». Но… если иного выхода нет, то он согласен на приезд дочери с ее другом. Мортон умышленно не написал «мужем», как бы подчеркивая, что считает брак Мэри незаконным. Заканчивалось письмо следующими словами:
«Мистер Таволато, если он действительно такой способный конструктор, как ты изображаешь, конечно, найдет себе здесь работу. Однако учтите, что даже в Англии двери общества будут перед вами закрыты. Вам придется жить незаметно и скромно. Но здесь, в отличие от Кейптауна, ничто не будет угрожать жизни мистера Таволато».
…Так мы попали на «Диану», – закончила Мэри свой рассказ. – Нам разрешили столоваться в кают-компании для белых, – все-таки я белая, да к тому же дочь директора крупного завода в Англии. Но, как вы заметили, отношение кают-компании к нам недружелюбное. Не знаю также, что ждет нас на родине… Отец в своем письме называет Карло «мистер Таволато»… Это плохой признак. Отец все еще не хочет примириться с тем, что Карло мой муж.
– Не падайте духом, Мэри, – ответила ей Таня. – Уверена, что вы найдете людей, свободных от расистских взглядов, и в Англии, найдете хороших друзей, близких вам по духу. Вот увидите!
– Если бы это было так! – вздохнула Мэри. – Если бы мы нашли их….
Таня крепко пожала руку Мэри и убежденно сказала:
– Если захотите – найдете!
Глава четырнадцатая
Когда спустя десять дней Карло вернулся домой, товарищи посоветовали ему уехать вместе с Мэри, уехать немедленно. В Кейптауне их не оставят в покое. Но куда бежать?.. Карло предлагал уехать в соседний Мозамбик. Мэри предпочитала Англию.
После долгой борьбы с собой она написала, наконец, отцу, спрашивая, может ли она с мужем приехать домой. Ответа долго не было. Мэри очень волновалась и гадала, как отнесется отец к ее просьбе. Что окажется в нем сильнее: любовь к дочери или расовые предрассудки? Карло тем временем готовился к бегству в Мозамбик. Наконец в ноябре 1942 года из Лондона пришло долгожданное письмо. Мортон писал, что считает шаг, сделанный Мэри, безумием, что глубоко скорбит и не знает, как сообщить матери о том, что их дочь находится в «связи с цветным». Но… если иного выхода нет, то он согласен на приезд дочери с ее другом. Мортон умышленно не написал «мужем», как бы подчеркивая, что считает брак Мэри незаконным. Заканчивалось письмо следующими словами:
«Мистер Таволато, если он действительно такой способный конструктор, как ты изображаешь, конечно, найдет себе здесь работу. Однако учтите, что даже в Англии двери общества будут перед вами закрыты. Вам придется жить незаметно и скромно. Но здесь, в отличие от Кейптауна, ничто не будет угрожать жизни мистера Таволато».
…Так мы попали на «Диану», – закончила Мэри свой рассказ. – Нам разрешили столоваться в кают-компании для белых, – все-таки я белая, да к тому же дочь директора крупного завода в Англии. Но, как вы заметили, отношение кают-компании к нам недружелюбное. Не знаю также, что ждет нас на родине… Отец в своем письме называет Карло «мистер Таволато»… Это плохой признак. Отец все еще не хочет примириться с тем, что Карло мой муж.
– Не падайте духом, Мэри, – ответила ей Таня. – Уверена, что вы найдете людей, свободных от расистских взглядов, и в Англии, найдете хороших друзей, близких вам по духу. Вот увидите!
– Если бы это было так! – вздохнула Мэри. – Если бы мы нашли их….
Таня крепко пожала руку Мэри и убежденно сказала:
– Если захотите – найдете!
Глава четырнадцатая
КАТАСТРОФА
Крупный разговор Петрова с капитаном Смитом в кают-компании не прошел бесследно. Предупреждение советского моряка произвело на окружающих сильное впечатление: пассажиры почувствовали, что безопасность далеко не в надежных руках. Общее настроение выразил генерал Блимп, который проворчал:
– Э… э… Конечно, он большевик… Э… э… Но как моряк, кажется, говорит дело. Надо посмотреть…
Разойдясь по пароходу, пассажиры стали рассматривать шлюпки и их оснащение. Когда выяснилось, что советский моряк говорил правду, «общественное мнение» кают-компании возмутилось против капитана Смита. Генерал Блимп, Драйден и еще несколько наиболее видных пассажиров явились к капитану, и генерал произнес следующую выразительную речь:
– Э… э… М-да… М-да… Сэр, я не хочу, черт подери, идти на завтрак акулам! – И, окинув мутным взглядом своих спутников, еще громче крикнул: – Да, сэр! М-да… М-да… Мы все не хотим идти на завтрак проклятым акулам!
Капитан вынужден был уступить и с чувством оскорбленного достоинства отдал приказ о приведении в готовность всех шлюпок судна. Однако злоба его на Петрова отнюдь не уменьшилась, и он не стеснялся при каждом удобном и неудобном случае открыто высказывать свое мнение об «этом большевике, который сует нос не в свое дело».
Второй и третий дни плавания прошли спокойно. «Диана» шла ровным пятнадцатиузловым ходом. Немецкие подводные лодки не появлялись. Погода улучшилась, а вместе с ней исчезла и опасливая настороженность пассажиров парохода. Капитан окончательно успокоился и победоносно поглядывал на Петрова. На четвертый день, после ленча, Смит обратился к пассажирам с кратким заявлением:
– Леди и джентльмены, мы благополучно миновали зону опасности. Поздравляю! Правда, опасность эта была весьма и весьма предположительной, но все-таки… – тут Смит многозначительно взглянул в сторону Петрова, – все-таки мы приняли все меры предосторожности, потому что дорожим жизнью и благополучием наших уважаемых пассажиров. Сейчас, когда беспокоиться уже не о чем, наши дорогие гости могут повеселиться. Я приглашаю вас к девяти часам в главный салон на бал!
Во время войны английские моряки считали неудобным устраивать в открытом море подобные развлечения: это выглядело бестактным; но находились и такие капитаны, которые не очень считались с моментом. К ним относился и капитан Смит. Он полагал, что война войной, а пассажиров надо развлекать. К тому же район Южной Атлантики, где сейчас шла «Диана», представлялся ему совершенно безопасным: он так далек от театра военных действий! А те немецкие подводные лодки, о которых ему сообщили перед выходом из Кейптауна, не более как досадная случайность. Капитан даже склонен был сомневаться в достоверности этого сообщения. Надо поднять у пассажиров настроение веселым балом, и пусть этот советский моряк лишний раз увидит, что он, Смит, хозяин на своем судне и умеет создать на корабле здоровую атмосферу.
Неожиданное решение капитана несколько удивило пассажиров, но никто не возразил ему. Дамы даже обрадовались. Но тут к Смиту снова подошел Степан и отвел его в сторону.
– Простите, капитан, – тихо начал он, – но я должен сообщить вам, что несколько минут назад, гуляя по палубе, я отчетливо увидел на расстоянии каких-нибудь трех кабельтовых перископ…
– Как? Перископ? – забыв об окружающих, громко воскликнул капитан.
Пассажиры, услышав этот возглас, окружили беседующих.
– Да, перископ, – подтвердил Петров. – Я не мог ошибиться…
И он положил ладонь на большой морской бинокль, висевший на ремешке у него на груди.
– Не слушайте этого большевика! – вдруг тонким голосом закричал Смит. – Ему доставляет удовольствие пугать пассажиров! Уверяю вас, это ложь! Я все время держу радиосвязь с Кейптауном и с британскими военными судами, оперирующими в Южной Атлантике. На основании имеющейся у меня информации заявляю: зона опасности пройдена, никаких подводных лодок в этом районе нет!
Уверенный тон Смита, а особенно его ссылка на радиосвязь несколько успокоили пассажиров. Кое-кто с иронией посмотрел на советского моряка.
Но Степан не собирался уступать.
– Несмотря на заверение господина капитана, – продолжал он, – я категорически подтверждаю сказанное мною и – это мое личное мнение – считаю сегодняшний бал несколько преждевременным…
Это было уже слишком! Как? Этот советский моряк позволяет себе критиковать распоряжение его, капитана Смита? Капитан вспылил и издевательским тоном крикнул:
– Возможно, что в советском флоте моряки страдают галлюцинациями и видят перископы там, где их нет! Но моряки британского флота – славу богу! – люди здоровые и смелые!
Степан почувствовал, что на него снова «накатывает» приступ ярости, но Таня вовремя взяла его под руку. Он сдержался и только бросил:
– Не вам судить о советских моряках! Они показали себя в Севастополе!
Смит, обратившись к своему помощнику, демонстративно приказал:
– Распорядитесь к девяти часам вечера приготовить главный салон. Откроем бал!
Выйдя из кают-компании, Степан сказал Тане и Александру Ильичу:
– Этот капитан не доведет нас до добра. Надо самим о себе позаботиться.
Все трое спустились в свои каюты и быстро уложили в небольшие чемоданчики самое необходимое, подготовили спасательные пояса. Таня проверила и пополнила свою медицинскую сумку. Решили все время держаться вместе и поблизости от шлюпки № 3, к которой были приписаны советские путешественники.
Карло и Мэри Таволато примкнули к своим друзьям.
После пятичасового чая Драйден разыскал Петрова и смущенно спросил:
– К какой шлюпке вы приписаны?
– К третьей.
Драйден помедлил и затем с усмешкой прибавил:
– Я приписан к первой шлюпке, но… предпочел бы в случае катастрофы быть с вами. Как это сделать? Впрочем, вы правы: в момент катастрофы – от чего боже избави! – на судне начнется такое, что все смешается… Итак, разрешите присоединиться к вашей группе?
– Мы будем только рады, – любезно ответил Петров и посоветовал Драйдену на всякий случай кое-что подготовить, уложить.
Драйден откланялся. Через полчаса он вернулся и полушутливо доложил, что он «готов» и поступает «под команду советского адмирала».
Прогуливаясь с Петровым по палубе, Драйден медленно и спокойно говорил:
– Наш капитан кажется мне человеком смелым, но несколько легкомысленным для военного времени. Трудно сказать, как он себя покажет, если «Диана» будет действительно атакована германской подводной лодкой. Поэтому, – с усмешкой закончил он, – я решил довериться мудрому правилу, что «береженого и бог бережет…».
Бал начался точно в назначенное время. Благоухающий, сияющий капитан Смит, расточая улыбки, танцевал с миссис Ванболен, женой крупного южноафриканского золотопромышленника, красивой блондинкой в роскошном вечернем туалете. За ними плыли другие пары: мужчины – в формах, смокингах и фраках, дамы – в вечерних платьях, с драгоценностями в ушах, на груди и на руках. Одна пожилая леди привлекала завистливые взгляды дам ослепительной брильянтовой диадемой на своих сильно поседевших волосах.
Играла музыка. Пары тесно кружились по лощеному паркету салона. За высокой стойкой с винами и закусками хлопали пробки, слышался смешанный гул голосов. Здесь собралась большая часть ехавших на пароходе англичан и буров – большая часть, но не все. Кое на кого слова Петрова подействовали, видимо, сильнее, нежели заверения капитана. Эти сидели и прогуливались по палубе, держась поближе к шлюпкам.
Капитан Смит был в ударе. Опасная зона позади, да и была ли опасность? Теперь ясно, что «Диана» благополучно войдет в ливерпульскую гавань. А там… там его ждет богатая награда: недаром алмазный делец был у него на борту в Кейптауне…
При мысли об этом визите волна приятных предчувствий охватывала капитана, и ему хотелось пить, танцевать, смеяться…
Настроение Смита передалось пассажирам и офицерам судна. Все шумнее становился бал. Шаркали ноги танцующих, развевались платья раскрасневшихся дам, звенели бокалы… Особенно разошелся младший помощник капитана, распорядитель бала. Казалось, все в салоне утратили представление и о времени и о месте. Будто не было в мире ни войны, ни жертв…
В разгар веселья в зал вошел старший помощник Джон Вильямс. Этому потомственному моряку, просоленному водами и ветрами всех океанов, претила легкомысленность капитана. Она вызывала в нем чувство тревоги, смешанное с брезгливостью. Отозвав начальника в сторону, Вильямс приглушенным басом спросил:
– Не потушить ли огни, сэр?
– Не глупите, старина! – пьяно рассмеявшись, ответил капитан. – Кажется, и вы, Джон, заразились страхами этого советского труса?
– Никак нет, сэр! Со мной все в порядке. Но кто знает…
– Никакой опасности нет! – воскликнул Смит. – Подойдем к Европе – будем гасить огни. А пока нам не от кого прятаться!
Вильямс пожал плечами и молча вышел.
Все произошло с молниеносной быстротой.
В половине двенадцатого ночи, когда веселье достигло высшего градуса, в кормовой части раздался страшный грохот, и судно содрогнулось от киля до верхушек мачт. Сразу после этого оно стало оседать назад, кренясь в то же время на левый борт.
В зале началась паника. Танцующие попадали на пол. Через несколько мгновений главная люстра погасла, и зал погрузился в полумрак. Только настенные бра тускло освещали барахтающихся джентльменов и леди, Буфетная стойка с грохотом опрокинулась, и густой поток вин, коньяков и ликеров медленно пополз по паркету. Многие дамы лишились чувств, другие истерически кричали:
– Мы тонем!
– Мы погибли!
– Спасите!
Люди, хватаясь за стены, бросались из стороны в сторону, стараясь пробиться на палубу. В дверях образовалась пробка. Минуту назад элегантные и очаровательные, дамы внезапно превратились в бешеных тигриц: они злобно толкались, кричали, рвали друг на друге платья, в отчаянии заламывали руки. Мужчины даже не пытались оказать помощь женщинам. Наоборот, грубо работая локтями, они озверело пробивались к дверям, без стеснения отшвыривая слабых. Те, кто сумел выбраться из этой каши, как одержимые неслись по коридорам, сбивая с ног встречных.
В их числе был и капитан Смит. Долг капитана судна требовал, чтобы он немедленно появился на капитанском мостике и руководил спасательными операциями. И, если бы Смит первым покинул салон именно с этой целью, никто не осудил бы его. Но капитан бежал не на мостик, а в свою каюту. Алмазный воротила в Кейптауне вручил ему партию брильянтов для контрабандной доставки в Англию. Брильянты были зашиты в специальный пояс, который Смит все время носил под бельем. Однако в поясе было неудобно танцевать, и Смит, наряжаясь к балу, снял его. Теперь капитан мчался быстрее лани в каюту за драгоценным поясом.
Тем временем гибнущий пароход охватила всеобщая паника. Люди бежали из трюмов и кают, из кубриков и машинных отделений, из кочегарок. Они мчались по коридорам, лестницам, трапам. Люди рвались наверх, на палубу, к шлюпкам. Они прыгали друг через друга, кричали, молились, изрыгали проклятия. Обезумев от ужаса, они способны были во имя собственного спасения на самые низкие поступки. В такой момент положение может спасти только крепкое и твердое руководство. Но его не было…
Пока капитан добежал до своей каюты, пока он раздевался, пока пристраивал на пояснице брильянтовый пояс, пока снова одевался и бежал на капитанский мостик – прошло минут десять. Этого было достаточно для того, чтобы стихия ужаса вырвалась на волю.
Медлительный старший помощник Вильямс пытался отрезвить людей, но ему не подчинялись. Он был бессилен перед толпой обезумевших людей.
Особенно беспомощно и нелепо выглядели дамы, только что выбравшиеся из бального зала. Ночь на океане была свежей, и в своих вечерних платьях, с оголенными спинами и руками, они дрожали так, что у них зуб на зуб не попадал. Кавалеры их покинули, думая только о себе.
Выскочив на палубу и увидев, что творится на судне, капитан бросился к шлюпке № 1 и вместе с несколькими офицерами, сорвав верхний брезент, погрузился в нее. Около шлюпки был установлен патруль, который допускал в нее только по указанию капитана. Через две-три минуты шлюпбалки, на которых висела лодка, были повернуты в сторону моря, Шлюпка на мгновение повисла над пучиной и затем быстро скользнула на талях вниз, за борт. Так, вопреки морским законам и традициям, капитан Смит покинул тонущий корабль не последним, а одним из первых.
Возле шлюпки № 3 обстановка была сложнее. Когда раздался грохот взрыва, Петровы, Потапов, Драйден и чета Таволато бросились к шлюпке. Таня и Мэри немедленно заняли свои места, а мужчины командовали посадкой. Скоро в шлюпку набралось человек тридцать. Больше она поднять не могла. Но толпа не убывала. Началась свалка. Люди рвались вперед. Со всех сторон неслось:
– Я банкир Девет! Десять тысяч фунтов за место!
– Я генерал Хаксли – пропустите меня!
– Я член парламента Аллен – спасите меня!
– Я газетный король Биндер! Вы не смеете меня задерживать!
В кромешной тьме люди напирали, оттаскивали друг друга за руки, за волосы, хрипели, сквернословили. Когда положение стало угрожающим, Петров крикнул:
– Назад! Буду стрелять! В шлюпку сядут только те, кто к ней приписан.
Кто-то заревел:
– Прочь с дороги, убью!
Степан выстрелил из револьвера вверх. Это подействовало: толпа сразу отшатнулась.
Спустя мгновение Петров, Потапов, Таволато и Драйден были уже в шлюпке и поспешили спустить ее на воду. Схватив весло, Потапов резко оттолкнулся им от корпуса судна и крикнул:
– Надо отгрести подальше, чтобы нас не втянула воронка, когда пароход пойдет ко дну…
Десятки людей, сброшенных в море взрывом или прыгнувших за борт, плавали вокруг судна, цепляясь за обломки и взывая о помощи.
На шлюпке № 3 был уже полный комплект пассажиров. Но, когда за весло ухватилась индианка с маленькой девочкой, привязанной к спине, Петров втащил ее в лодку. Подобрали также и генерала Блимпа, жалобно взывавшего к Драйдену о спасении.
Между тем «Диана» доживала последние минуты. Судно садилось кормой, высоко поднимая нос над поверхностью океана. Скоро пароход встал почти вертикально. С палуб посыпались вниз скамейки, ящики, грузы, канаты, якоря… Казалось, «Диана» встала на дыбы, сражаясь с бездонной пучиной. Затем черная железная башня вздыбленного парохода стала медленно уходить в воду.
– Смотри! Смотри! – закричала Таня и схватила Степана за руку.
Мачта парохода была уже в метре от воды. Каким-то чудом на конце ее продолжал гореть электрический фонарь. По мачте к фонарю быстро бежала серая обезьянка. Она добралась до верхушки мачты и остановилась. Ее глаза, ярко освещенные лампочкой, говорили о смертельном ужасе. Обезьянка с отчаянием вытянула вперед черные ручки и закричала, моля людей о спасении. Она кричала, махала рукой, звала… Мэри не выдержала:
– Надо снять ее!
– Нельзя! – ответил Петров, отворачиваясь от этого зрелища. – Шлюпку может втянуть в водоворот…
Прежде чем он успел закончить эту фразу, набежавшая волна смыла бедное животное в океан.
Стало совсем темно: последний огонек, светившийся на мачте, исчез. Над океаном простерся чернильный мрак южной ночи. Но темнота была полна звуков: слышались отчаянные крики людей, скрип уключин, слова команды, ругательства.
Неожиданно все эти звуки перекрыл громкий, оглушительный выхлоп, будто вылетела пробка от гигантской бутылки. Одновременно послышались душераздирающие вопли.
– «Диана» скрылась под водой… – мрачно сказал Александр Ильич. – Лопнула воздушная подушка, державшая ее на плаву. И, должно быть, какую-то шлюпку втянуло в водоворот…
– Кончено, – глухо проговорил Петров и мгновение спустя, взявшись за весла, уже другим, озабоченно-деловым, тоном прибавил: – Пошли искать другие шлюпки… Надо держаться вместе…
Шлюпка № 3 долго крейсировала вокруг места катастрофы. Вдали послышались голоса. Гребцы налегли на весла и наткнулись на две другие переполненные людьми шлюпки. Скоро подошла еще одна, под командой капитана Смита. Стало чуть светать.
Неожиданно совсем рядом вздыбились волны, и из глубины океана поднялось длинное и черное, тяжело фыркающее чудовище. Темноту прорезал резкий свет прожектора.
Люди окаменели. В мертвенно-белом свете стали видны искаженные ужасом лица. После секундного оцепенения раздались крики:
– Ложитесь! Скорей! Подводная лодка! Пулеметы!.. Одни бросились на дно шлюпок, другие закрыли глаза руками.
Однако пулеметы субмарины молчали. Открылся ее люк – слышно было, как загремело железо, – и на мостике появился человек.
– Какое судно? – громко в рупор крикнул он.
– Английское судно «Диана»! – не сразу отозвался капитан.
– Порт назначения?
– Ливерпуль.
– Какой груз?
– Три тысячи тонн шерсти, тысяча тонн фруктовых консервов, вольфрамовая руда, пятьсот тонн свинцового концентрата. Двести пятьдесят пассажиров…
На мостике подводной лодки что-то загремело. Все еще ниже пригнулись, прижались ко дну шлюпок.
Но субмарина молчала. Медленно текли тягостные мгновения. Кто-то на одной из шлюпок стал истерически громко читать молитву. Неожиданно с мостика крикнули в рупор:
– Внимание! Ближайшая земля – остров Девы. Восемьсот миль. Курс северо-запад…
Опять загремело железо, хлопнул люк, море закипело короткими волнами, подлодка пошла на погружение.
…Поднявшееся солнце осветило шесть шлюпок с «Дианы», круживших неподалеку друг от друга. В них находилось около двухсот пассажиров и членов команды. Значит, свыше ста человек погибло.
Море было спокойно. Свет тихого утра живительно подействовал на людей. Все воспрянули духом, приободрились.
С капитанского суденышка был дан сигнал «Следовать за мной, курс – северо-запад». Поставив паруса, шлюпки двинулись за своим «флагманом». Но это не был кильватерный строй. Это вообще не был какой-либо строй. Шлюпки беспорядочно скользили по поверхности моря, обгоняли одна другую, отставали, вдруг скоплялись вместе, как сошедшая на воду стайка утят. Вскоре обнаружилось, что и мореходные качества шлюпок и морской опыт их команд далеко не равноценны. Капитан и не подумал о том, чтобы укомплектовать каждую шлюпку хоть двумя-тремя опытными моряками.
Самой быстроходной, конечно, оказалась капитанская шлюпка. Вдобавок только на ней имелся секстант и другие мореходные приборы, необходимые для прокладывания верного курса. Шлюпка № 1 все время вырывалась далеко вперед от следующего за ней каравана.
Когда к вечеру выяснилось, что за день пройдено всего около 60 миль, капитан Смит поднял сигнал сбора. Как только шлюпки сошлись вместе, капитан приставил к губам рупор и обратился к их пассажирам со следующей речью:
– Леди и джентльмены! Мы оказались в тяжелом положении. Нашей ближайшей целью является остров Девы. До него восемьсот миль. За целый день мы прошли только шестьдесят миль. Таким ходом мы в лучшем случае доберемся до острова Девы не раньше чем дней через десять. На этот срок у нас не хватит ни воды, ни съестных припасов. Однако есть выход! Моя шлюпка по крайней мере в два раза быстроходнее шлюпки номер пять, самой тихоходной. Поэтому на своей шлюпке я пойду вперед. Через трое-четверо суток я могу быть уже на острове Девы, снесусь оттуда по радио с различными судами, находящимися в Южной Атлантике, и организую срочную помощь. Полагаю, что мое решение будет одобрено…
В ответ со всех шлюпок раздался протестующий рев:
– Он хочет бежать и спасти свою шкуру!
– Трус, негодяй!
– Бросает людей в океане!
– Он позорит доброе имя английского моряка!
– Мы будем жаловаться!
– Мы не позволим тебе уйти!
Но капитан ничуть не смутился. Вновь приложив рупор к губам, он закричал:
– Как капитан я имею право в открытом море самостоятельно принимать решения! Мое решение окончательное. Моя шлюпка пойдет вперед и ускорит ваше спасение!
Тут же Смит приказал своей команде поднять парус и взяться за весла.
– Злодей! Убийца! – кричали со всех шлюпок. – Держите его, не позволяйте ему уходить! Выбросьте его акулам за борт! Позор!
Тем не менее шлюпка № 1 стала быстро удаляться, взяв курс на северо-запад.
Но далеко она не ушла. Люди на оставшихся шлюпках скоро заметили, что с «флагманом» творится что-то странное: капитанская шлюпка кружит на месте, парус ее спущен…
Как ни осмотрительно подбирал Смит команду для шлюпки № 1, но в суете панической посадки он не смог предотвратить проникновения на нее «нежелательных элементов». И теперь, в самый критический момент, эти «элементы» неожиданно взбунтовались.
Джемс Максвелл, один из младших офицеров «Дианы», встал и, волнуясь, с сильным шотландским акцентом, громко сказал:
– Я вполне понимаю ваши мотивы, сэр. Но мы не можем оставить в открытом море пять шлюпок! Это, сэр, противоречит нашим морским традициям.
– Откуда вам знать морские традиции? – надменно оборвал его капитан. – Вы еще слишком молоды!
– Сэр, – разгорячился Максвелл, – я молод, но мой отец был моряком и мой дед был моряком, и я твердо знаю, что честь капитана – последним покинуть тонущее судно!
Намек Максвелла на преступление Смита, сбежавшего с «Дианы» одним из первых, развязал языки другим. Старший боцман Дженкинс, не глядя на капитана, хмуро прогудел:
– Нельзя бросать шлюпки… Не будет счастья… Без нас они пропадут…
Механик Шафер крикнул:
– Совесть надо иметь! Вместе пострадали – вместе и спасаться будем. От судьбы не уйдешь!
Капитан Смит был раздражен, но не рискнул оборвать своих подчиненных. В его изворотливой голове мелькнула мысль, что сейчас лучше всего сманеврировать и очистить свою шлюпку от тех, кто страдает избытком благородства.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Кое-кто из нашей команды может перейти на другие шлюпки, чтобы помочь им ускорить ход. На некоторых совсем нет людей с морскими навыками.
– Я готов, – вызывающе бросил Максвелл.
– И я!.. И я!.. – присоединилось к нему еще несколько голосов.
Неожиданным ударом для Смита прозвучал голос Барнби, одного из старших офицеров. Смит считал его вполне «своим», но Барнби, сурово взглянув на капитана, сказал:
– Если придется умереть, буду умирать честным моряком.
Во время этих препирательств старший помощник Вильямс чувствовал себя как на иголках. Добрый английский моряк, он считал поведение Смита позорным и несколько раз порывался высказать свое мнение. Он даже многозначительно кашлял, как бы прочищая глотку перед выступлением. Но… когда он уже готов был открыть рот, где-то в дальнем уголке его сознания вдруг возникала знакомая картина: маленькая ферма в Кенте… Милое лицо голубоглазой женщины на пороге… Двое сорванцов-мальчишек, играющих на дворе… Пегая корова на полянке… Лишиться всего этого? Нет! И решимость старшего помощника сразу растаяла. «Ответственность за все несет Смит, – успокаивал он себя, – я – подчиненный, я обязан исполнять приказания начальника. Стоит ли рисковать?»
– Э… э… Конечно, он большевик… Э… э… Но как моряк, кажется, говорит дело. Надо посмотреть…
Разойдясь по пароходу, пассажиры стали рассматривать шлюпки и их оснащение. Когда выяснилось, что советский моряк говорил правду, «общественное мнение» кают-компании возмутилось против капитана Смита. Генерал Блимп, Драйден и еще несколько наиболее видных пассажиров явились к капитану, и генерал произнес следующую выразительную речь:
– Э… э… М-да… М-да… Сэр, я не хочу, черт подери, идти на завтрак акулам! – И, окинув мутным взглядом своих спутников, еще громче крикнул: – Да, сэр! М-да… М-да… Мы все не хотим идти на завтрак проклятым акулам!
Капитан вынужден был уступить и с чувством оскорбленного достоинства отдал приказ о приведении в готовность всех шлюпок судна. Однако злоба его на Петрова отнюдь не уменьшилась, и он не стеснялся при каждом удобном и неудобном случае открыто высказывать свое мнение об «этом большевике, который сует нос не в свое дело».
Второй и третий дни плавания прошли спокойно. «Диана» шла ровным пятнадцатиузловым ходом. Немецкие подводные лодки не появлялись. Погода улучшилась, а вместе с ней исчезла и опасливая настороженность пассажиров парохода. Капитан окончательно успокоился и победоносно поглядывал на Петрова. На четвертый день, после ленча, Смит обратился к пассажирам с кратким заявлением:
– Леди и джентльмены, мы благополучно миновали зону опасности. Поздравляю! Правда, опасность эта была весьма и весьма предположительной, но все-таки… – тут Смит многозначительно взглянул в сторону Петрова, – все-таки мы приняли все меры предосторожности, потому что дорожим жизнью и благополучием наших уважаемых пассажиров. Сейчас, когда беспокоиться уже не о чем, наши дорогие гости могут повеселиться. Я приглашаю вас к девяти часам в главный салон на бал!
Во время войны английские моряки считали неудобным устраивать в открытом море подобные развлечения: это выглядело бестактным; но находились и такие капитаны, которые не очень считались с моментом. К ним относился и капитан Смит. Он полагал, что война войной, а пассажиров надо развлекать. К тому же район Южной Атлантики, где сейчас шла «Диана», представлялся ему совершенно безопасным: он так далек от театра военных действий! А те немецкие подводные лодки, о которых ему сообщили перед выходом из Кейптауна, не более как досадная случайность. Капитан даже склонен был сомневаться в достоверности этого сообщения. Надо поднять у пассажиров настроение веселым балом, и пусть этот советский моряк лишний раз увидит, что он, Смит, хозяин на своем судне и умеет создать на корабле здоровую атмосферу.
Неожиданное решение капитана несколько удивило пассажиров, но никто не возразил ему. Дамы даже обрадовались. Но тут к Смиту снова подошел Степан и отвел его в сторону.
– Простите, капитан, – тихо начал он, – но я должен сообщить вам, что несколько минут назад, гуляя по палубе, я отчетливо увидел на расстоянии каких-нибудь трех кабельтовых перископ…
– Как? Перископ? – забыв об окружающих, громко воскликнул капитан.
Пассажиры, услышав этот возглас, окружили беседующих.
– Да, перископ, – подтвердил Петров. – Я не мог ошибиться…
И он положил ладонь на большой морской бинокль, висевший на ремешке у него на груди.
– Не слушайте этого большевика! – вдруг тонким голосом закричал Смит. – Ему доставляет удовольствие пугать пассажиров! Уверяю вас, это ложь! Я все время держу радиосвязь с Кейптауном и с британскими военными судами, оперирующими в Южной Атлантике. На основании имеющейся у меня информации заявляю: зона опасности пройдена, никаких подводных лодок в этом районе нет!
Уверенный тон Смита, а особенно его ссылка на радиосвязь несколько успокоили пассажиров. Кое-кто с иронией посмотрел на советского моряка.
Но Степан не собирался уступать.
– Несмотря на заверение господина капитана, – продолжал он, – я категорически подтверждаю сказанное мною и – это мое личное мнение – считаю сегодняшний бал несколько преждевременным…
Это было уже слишком! Как? Этот советский моряк позволяет себе критиковать распоряжение его, капитана Смита? Капитан вспылил и издевательским тоном крикнул:
– Возможно, что в советском флоте моряки страдают галлюцинациями и видят перископы там, где их нет! Но моряки британского флота – славу богу! – люди здоровые и смелые!
Степан почувствовал, что на него снова «накатывает» приступ ярости, но Таня вовремя взяла его под руку. Он сдержался и только бросил:
– Не вам судить о советских моряках! Они показали себя в Севастополе!
Смит, обратившись к своему помощнику, демонстративно приказал:
– Распорядитесь к девяти часам вечера приготовить главный салон. Откроем бал!
Выйдя из кают-компании, Степан сказал Тане и Александру Ильичу:
– Этот капитан не доведет нас до добра. Надо самим о себе позаботиться.
Все трое спустились в свои каюты и быстро уложили в небольшие чемоданчики самое необходимое, подготовили спасательные пояса. Таня проверила и пополнила свою медицинскую сумку. Решили все время держаться вместе и поблизости от шлюпки № 3, к которой были приписаны советские путешественники.
Карло и Мэри Таволато примкнули к своим друзьям.
После пятичасового чая Драйден разыскал Петрова и смущенно спросил:
– К какой шлюпке вы приписаны?
– К третьей.
Драйден помедлил и затем с усмешкой прибавил:
– Я приписан к первой шлюпке, но… предпочел бы в случае катастрофы быть с вами. Как это сделать? Впрочем, вы правы: в момент катастрофы – от чего боже избави! – на судне начнется такое, что все смешается… Итак, разрешите присоединиться к вашей группе?
– Мы будем только рады, – любезно ответил Петров и посоветовал Драйдену на всякий случай кое-что подготовить, уложить.
Драйден откланялся. Через полчаса он вернулся и полушутливо доложил, что он «готов» и поступает «под команду советского адмирала».
Прогуливаясь с Петровым по палубе, Драйден медленно и спокойно говорил:
– Наш капитан кажется мне человеком смелым, но несколько легкомысленным для военного времени. Трудно сказать, как он себя покажет, если «Диана» будет действительно атакована германской подводной лодкой. Поэтому, – с усмешкой закончил он, – я решил довериться мудрому правилу, что «береженого и бог бережет…».
Бал начался точно в назначенное время. Благоухающий, сияющий капитан Смит, расточая улыбки, танцевал с миссис Ванболен, женой крупного южноафриканского золотопромышленника, красивой блондинкой в роскошном вечернем туалете. За ними плыли другие пары: мужчины – в формах, смокингах и фраках, дамы – в вечерних платьях, с драгоценностями в ушах, на груди и на руках. Одна пожилая леди привлекала завистливые взгляды дам ослепительной брильянтовой диадемой на своих сильно поседевших волосах.
Играла музыка. Пары тесно кружились по лощеному паркету салона. За высокой стойкой с винами и закусками хлопали пробки, слышался смешанный гул голосов. Здесь собралась большая часть ехавших на пароходе англичан и буров – большая часть, но не все. Кое на кого слова Петрова подействовали, видимо, сильнее, нежели заверения капитана. Эти сидели и прогуливались по палубе, держась поближе к шлюпкам.
Капитан Смит был в ударе. Опасная зона позади, да и была ли опасность? Теперь ясно, что «Диана» благополучно войдет в ливерпульскую гавань. А там… там его ждет богатая награда: недаром алмазный делец был у него на борту в Кейптауне…
При мысли об этом визите волна приятных предчувствий охватывала капитана, и ему хотелось пить, танцевать, смеяться…
Настроение Смита передалось пассажирам и офицерам судна. Все шумнее становился бал. Шаркали ноги танцующих, развевались платья раскрасневшихся дам, звенели бокалы… Особенно разошелся младший помощник капитана, распорядитель бала. Казалось, все в салоне утратили представление и о времени и о месте. Будто не было в мире ни войны, ни жертв…
В разгар веселья в зал вошел старший помощник Джон Вильямс. Этому потомственному моряку, просоленному водами и ветрами всех океанов, претила легкомысленность капитана. Она вызывала в нем чувство тревоги, смешанное с брезгливостью. Отозвав начальника в сторону, Вильямс приглушенным басом спросил:
– Не потушить ли огни, сэр?
– Не глупите, старина! – пьяно рассмеявшись, ответил капитан. – Кажется, и вы, Джон, заразились страхами этого советского труса?
– Никак нет, сэр! Со мной все в порядке. Но кто знает…
– Никакой опасности нет! – воскликнул Смит. – Подойдем к Европе – будем гасить огни. А пока нам не от кого прятаться!
Вильямс пожал плечами и молча вышел.
Все произошло с молниеносной быстротой.
В половине двенадцатого ночи, когда веселье достигло высшего градуса, в кормовой части раздался страшный грохот, и судно содрогнулось от киля до верхушек мачт. Сразу после этого оно стало оседать назад, кренясь в то же время на левый борт.
В зале началась паника. Танцующие попадали на пол. Через несколько мгновений главная люстра погасла, и зал погрузился в полумрак. Только настенные бра тускло освещали барахтающихся джентльменов и леди, Буфетная стойка с грохотом опрокинулась, и густой поток вин, коньяков и ликеров медленно пополз по паркету. Многие дамы лишились чувств, другие истерически кричали:
– Мы тонем!
– Мы погибли!
– Спасите!
Люди, хватаясь за стены, бросались из стороны в сторону, стараясь пробиться на палубу. В дверях образовалась пробка. Минуту назад элегантные и очаровательные, дамы внезапно превратились в бешеных тигриц: они злобно толкались, кричали, рвали друг на друге платья, в отчаянии заламывали руки. Мужчины даже не пытались оказать помощь женщинам. Наоборот, грубо работая локтями, они озверело пробивались к дверям, без стеснения отшвыривая слабых. Те, кто сумел выбраться из этой каши, как одержимые неслись по коридорам, сбивая с ног встречных.
В их числе был и капитан Смит. Долг капитана судна требовал, чтобы он немедленно появился на капитанском мостике и руководил спасательными операциями. И, если бы Смит первым покинул салон именно с этой целью, никто не осудил бы его. Но капитан бежал не на мостик, а в свою каюту. Алмазный воротила в Кейптауне вручил ему партию брильянтов для контрабандной доставки в Англию. Брильянты были зашиты в специальный пояс, который Смит все время носил под бельем. Однако в поясе было неудобно танцевать, и Смит, наряжаясь к балу, снял его. Теперь капитан мчался быстрее лани в каюту за драгоценным поясом.
Тем временем гибнущий пароход охватила всеобщая паника. Люди бежали из трюмов и кают, из кубриков и машинных отделений, из кочегарок. Они мчались по коридорам, лестницам, трапам. Люди рвались наверх, на палубу, к шлюпкам. Они прыгали друг через друга, кричали, молились, изрыгали проклятия. Обезумев от ужаса, они способны были во имя собственного спасения на самые низкие поступки. В такой момент положение может спасти только крепкое и твердое руководство. Но его не было…
Пока капитан добежал до своей каюты, пока он раздевался, пока пристраивал на пояснице брильянтовый пояс, пока снова одевался и бежал на капитанский мостик – прошло минут десять. Этого было достаточно для того, чтобы стихия ужаса вырвалась на волю.
Медлительный старший помощник Вильямс пытался отрезвить людей, но ему не подчинялись. Он был бессилен перед толпой обезумевших людей.
Особенно беспомощно и нелепо выглядели дамы, только что выбравшиеся из бального зала. Ночь на океане была свежей, и в своих вечерних платьях, с оголенными спинами и руками, они дрожали так, что у них зуб на зуб не попадал. Кавалеры их покинули, думая только о себе.
Выскочив на палубу и увидев, что творится на судне, капитан бросился к шлюпке № 1 и вместе с несколькими офицерами, сорвав верхний брезент, погрузился в нее. Около шлюпки был установлен патруль, который допускал в нее только по указанию капитана. Через две-три минуты шлюпбалки, на которых висела лодка, были повернуты в сторону моря, Шлюпка на мгновение повисла над пучиной и затем быстро скользнула на талях вниз, за борт. Так, вопреки морским законам и традициям, капитан Смит покинул тонущий корабль не последним, а одним из первых.
Возле шлюпки № 3 обстановка была сложнее. Когда раздался грохот взрыва, Петровы, Потапов, Драйден и чета Таволато бросились к шлюпке. Таня и Мэри немедленно заняли свои места, а мужчины командовали посадкой. Скоро в шлюпку набралось человек тридцать. Больше она поднять не могла. Но толпа не убывала. Началась свалка. Люди рвались вперед. Со всех сторон неслось:
– Я банкир Девет! Десять тысяч фунтов за место!
– Я генерал Хаксли – пропустите меня!
– Я член парламента Аллен – спасите меня!
– Я газетный король Биндер! Вы не смеете меня задерживать!
В кромешной тьме люди напирали, оттаскивали друг друга за руки, за волосы, хрипели, сквернословили. Когда положение стало угрожающим, Петров крикнул:
– Назад! Буду стрелять! В шлюпку сядут только те, кто к ней приписан.
Кто-то заревел:
– Прочь с дороги, убью!
Степан выстрелил из револьвера вверх. Это подействовало: толпа сразу отшатнулась.
Спустя мгновение Петров, Потапов, Таволато и Драйден были уже в шлюпке и поспешили спустить ее на воду. Схватив весло, Потапов резко оттолкнулся им от корпуса судна и крикнул:
– Надо отгрести подальше, чтобы нас не втянула воронка, когда пароход пойдет ко дну…
Десятки людей, сброшенных в море взрывом или прыгнувших за борт, плавали вокруг судна, цепляясь за обломки и взывая о помощи.
На шлюпке № 3 был уже полный комплект пассажиров. Но, когда за весло ухватилась индианка с маленькой девочкой, привязанной к спине, Петров втащил ее в лодку. Подобрали также и генерала Блимпа, жалобно взывавшего к Драйдену о спасении.
Между тем «Диана» доживала последние минуты. Судно садилось кормой, высоко поднимая нос над поверхностью океана. Скоро пароход встал почти вертикально. С палуб посыпались вниз скамейки, ящики, грузы, канаты, якоря… Казалось, «Диана» встала на дыбы, сражаясь с бездонной пучиной. Затем черная железная башня вздыбленного парохода стала медленно уходить в воду.
– Смотри! Смотри! – закричала Таня и схватила Степана за руку.
Мачта парохода была уже в метре от воды. Каким-то чудом на конце ее продолжал гореть электрический фонарь. По мачте к фонарю быстро бежала серая обезьянка. Она добралась до верхушки мачты и остановилась. Ее глаза, ярко освещенные лампочкой, говорили о смертельном ужасе. Обезьянка с отчаянием вытянула вперед черные ручки и закричала, моля людей о спасении. Она кричала, махала рукой, звала… Мэри не выдержала:
– Надо снять ее!
– Нельзя! – ответил Петров, отворачиваясь от этого зрелища. – Шлюпку может втянуть в водоворот…
Прежде чем он успел закончить эту фразу, набежавшая волна смыла бедное животное в океан.
Стало совсем темно: последний огонек, светившийся на мачте, исчез. Над океаном простерся чернильный мрак южной ночи. Но темнота была полна звуков: слышались отчаянные крики людей, скрип уключин, слова команды, ругательства.
Неожиданно все эти звуки перекрыл громкий, оглушительный выхлоп, будто вылетела пробка от гигантской бутылки. Одновременно послышались душераздирающие вопли.
– «Диана» скрылась под водой… – мрачно сказал Александр Ильич. – Лопнула воздушная подушка, державшая ее на плаву. И, должно быть, какую-то шлюпку втянуло в водоворот…
– Кончено, – глухо проговорил Петров и мгновение спустя, взявшись за весла, уже другим, озабоченно-деловым, тоном прибавил: – Пошли искать другие шлюпки… Надо держаться вместе…
Шлюпка № 3 долго крейсировала вокруг места катастрофы. Вдали послышались голоса. Гребцы налегли на весла и наткнулись на две другие переполненные людьми шлюпки. Скоро подошла еще одна, под командой капитана Смита. Стало чуть светать.
Неожиданно совсем рядом вздыбились волны, и из глубины океана поднялось длинное и черное, тяжело фыркающее чудовище. Темноту прорезал резкий свет прожектора.
Люди окаменели. В мертвенно-белом свете стали видны искаженные ужасом лица. После секундного оцепенения раздались крики:
– Ложитесь! Скорей! Подводная лодка! Пулеметы!.. Одни бросились на дно шлюпок, другие закрыли глаза руками.
Однако пулеметы субмарины молчали. Открылся ее люк – слышно было, как загремело железо, – и на мостике появился человек.
– Какое судно? – громко в рупор крикнул он.
– Английское судно «Диана»! – не сразу отозвался капитан.
– Порт назначения?
– Ливерпуль.
– Какой груз?
– Три тысячи тонн шерсти, тысяча тонн фруктовых консервов, вольфрамовая руда, пятьсот тонн свинцового концентрата. Двести пятьдесят пассажиров…
На мостике подводной лодки что-то загремело. Все еще ниже пригнулись, прижались ко дну шлюпок.
Но субмарина молчала. Медленно текли тягостные мгновения. Кто-то на одной из шлюпок стал истерически громко читать молитву. Неожиданно с мостика крикнули в рупор:
– Внимание! Ближайшая земля – остров Девы. Восемьсот миль. Курс северо-запад…
Опять загремело железо, хлопнул люк, море закипело короткими волнами, подлодка пошла на погружение.
…Поднявшееся солнце осветило шесть шлюпок с «Дианы», круживших неподалеку друг от друга. В них находилось около двухсот пассажиров и членов команды. Значит, свыше ста человек погибло.
Море было спокойно. Свет тихого утра живительно подействовал на людей. Все воспрянули духом, приободрились.
С капитанского суденышка был дан сигнал «Следовать за мной, курс – северо-запад». Поставив паруса, шлюпки двинулись за своим «флагманом». Но это не был кильватерный строй. Это вообще не был какой-либо строй. Шлюпки беспорядочно скользили по поверхности моря, обгоняли одна другую, отставали, вдруг скоплялись вместе, как сошедшая на воду стайка утят. Вскоре обнаружилось, что и мореходные качества шлюпок и морской опыт их команд далеко не равноценны. Капитан и не подумал о том, чтобы укомплектовать каждую шлюпку хоть двумя-тремя опытными моряками.
Самой быстроходной, конечно, оказалась капитанская шлюпка. Вдобавок только на ней имелся секстант и другие мореходные приборы, необходимые для прокладывания верного курса. Шлюпка № 1 все время вырывалась далеко вперед от следующего за ней каравана.
Когда к вечеру выяснилось, что за день пройдено всего около 60 миль, капитан Смит поднял сигнал сбора. Как только шлюпки сошлись вместе, капитан приставил к губам рупор и обратился к их пассажирам со следующей речью:
– Леди и джентльмены! Мы оказались в тяжелом положении. Нашей ближайшей целью является остров Девы. До него восемьсот миль. За целый день мы прошли только шестьдесят миль. Таким ходом мы в лучшем случае доберемся до острова Девы не раньше чем дней через десять. На этот срок у нас не хватит ни воды, ни съестных припасов. Однако есть выход! Моя шлюпка по крайней мере в два раза быстроходнее шлюпки номер пять, самой тихоходной. Поэтому на своей шлюпке я пойду вперед. Через трое-четверо суток я могу быть уже на острове Девы, снесусь оттуда по радио с различными судами, находящимися в Южной Атлантике, и организую срочную помощь. Полагаю, что мое решение будет одобрено…
В ответ со всех шлюпок раздался протестующий рев:
– Он хочет бежать и спасти свою шкуру!
– Трус, негодяй!
– Бросает людей в океане!
– Он позорит доброе имя английского моряка!
– Мы будем жаловаться!
– Мы не позволим тебе уйти!
Но капитан ничуть не смутился. Вновь приложив рупор к губам, он закричал:
– Как капитан я имею право в открытом море самостоятельно принимать решения! Мое решение окончательное. Моя шлюпка пойдет вперед и ускорит ваше спасение!
Тут же Смит приказал своей команде поднять парус и взяться за весла.
– Злодей! Убийца! – кричали со всех шлюпок. – Держите его, не позволяйте ему уходить! Выбросьте его акулам за борт! Позор!
Тем не менее шлюпка № 1 стала быстро удаляться, взяв курс на северо-запад.
Но далеко она не ушла. Люди на оставшихся шлюпках скоро заметили, что с «флагманом» творится что-то странное: капитанская шлюпка кружит на месте, парус ее спущен…
Как ни осмотрительно подбирал Смит команду для шлюпки № 1, но в суете панической посадки он не смог предотвратить проникновения на нее «нежелательных элементов». И теперь, в самый критический момент, эти «элементы» неожиданно взбунтовались.
Джемс Максвелл, один из младших офицеров «Дианы», встал и, волнуясь, с сильным шотландским акцентом, громко сказал:
– Я вполне понимаю ваши мотивы, сэр. Но мы не можем оставить в открытом море пять шлюпок! Это, сэр, противоречит нашим морским традициям.
– Откуда вам знать морские традиции? – надменно оборвал его капитан. – Вы еще слишком молоды!
– Сэр, – разгорячился Максвелл, – я молод, но мой отец был моряком и мой дед был моряком, и я твердо знаю, что честь капитана – последним покинуть тонущее судно!
Намек Максвелла на преступление Смита, сбежавшего с «Дианы» одним из первых, развязал языки другим. Старший боцман Дженкинс, не глядя на капитана, хмуро прогудел:
– Нельзя бросать шлюпки… Не будет счастья… Без нас они пропадут…
Механик Шафер крикнул:
– Совесть надо иметь! Вместе пострадали – вместе и спасаться будем. От судьбы не уйдешь!
Капитан Смит был раздражен, но не рискнул оборвать своих подчиненных. В его изворотливой голове мелькнула мысль, что сейчас лучше всего сманеврировать и очистить свою шлюпку от тех, кто страдает избытком благородства.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Кое-кто из нашей команды может перейти на другие шлюпки, чтобы помочь им ускорить ход. На некоторых совсем нет людей с морскими навыками.
– Я готов, – вызывающе бросил Максвелл.
– И я!.. И я!.. – присоединилось к нему еще несколько голосов.
Неожиданным ударом для Смита прозвучал голос Барнби, одного из старших офицеров. Смит считал его вполне «своим», но Барнби, сурово взглянув на капитана, сказал:
– Если придется умереть, буду умирать честным моряком.
Во время этих препирательств старший помощник Вильямс чувствовал себя как на иголках. Добрый английский моряк, он считал поведение Смита позорным и несколько раз порывался высказать свое мнение. Он даже многозначительно кашлял, как бы прочищая глотку перед выступлением. Но… когда он уже готов был открыть рот, где-то в дальнем уголке его сознания вдруг возникала знакомая картина: маленькая ферма в Кенте… Милое лицо голубоглазой женщины на пороге… Двое сорванцов-мальчишек, играющих на дворе… Пегая корова на полянке… Лишиться всего этого? Нет! И решимость старшего помощника сразу растаяла. «Ответственность за все несет Смит, – успокаивал он себя, – я – подчиненный, я обязан исполнять приказания начальника. Стоит ли рисковать?»