Страница:
Люди в автобусе все время менялись. Вначале преобладали рабочие в синих промасленных комбинезонах, в кепках, с шарфами вместо галстуков на шее. Ближе к центру их вытеснили конторские служащие в шляпах, с белыми воротничками, лавочники с красными лицами и круглыми животами, интеллигенты в очках и с маленькими желтыми чемоданчиками в руках вместо портфелей. Автобус обгоняли большие, роскошные автомобили с разряженными дамами. По тротуарам ходили моряки в клешах, с бескозырками на головах, солдаты в защитной форме. Особенно много солдат…
Наконец, спустя два с лишним часа, автобус прибыл на свою конечную остановку в юго-западной части Лондона. Здесь кончался город, начинались поля и перелески. Кондуктор поднялся на верхушку омнибуса и крикнул:
– Все выходят!
Вслед за Орловым трое «робинзонов» спустились и вышли на улицу. Это была унылая улица фабричного предместья, над которой низко нависло серое, туманное небо.
– Знаете, Федор Петрович, – ошеломленно сказал Петров, – Лондон просто подавляет своими размерами! Я в жизни не представлял себе ничего подобного.
– И не увидите такого нигде… – засмеялся Орлов. – Второго подобного города нет на земле… Позвольте привести несколько цифр: Большой Лондон, то есть Лондон со всеми слившимися с ним предместьями, имеет в поперечнике пятьдесят километров! В нем двадцать пять тысяч улиц и площадей и два миллиона домов; на его территории живет девять миллионов людей! Правда, сейчас, когда в связи с войной часть населения эвакуировалась в провинцию, в столице стало несколько меньше людей, но это – временное явление.
– Меня поразило другое, – вступил в разговор Александр Ильич. – Я знал раньше, что Лондон – самый большой город в мире, но я представлял себе его в виде скопления громадных, многоэтажных зданий, небоскребов. А на самом деле – это плоский низенький город… Такое, по крайней мере, у меня создалось впечатление.
– И оно совершенно правильно, – подтвердил Орлов. – В Лондоне очень мало высоких домов и домов-гигантов, какие можно видеть в Америке и в некоторых европейских странах. Здесь большие дома стоят только в центральной, деловой части, да и их очень немного. Типичным для Лондона домом является отдельный узкий коттедж в два этажа с мезонином. Здесь все живут в таких коттеджах. Конечно, коттеджи более зажиточных людей богаче, красивее, лучше построены, чем коттеджи менее зажиточных. Но принцип дома – одинаков. В каждом коттедже живет только одна семья: в нижнем этаже, как правило, – столовая, кухня и гостиная, в верхнем этаже – спальни. Таков уровень жизни средней и мелкой буржуазии, интеллигенции, а также рабочей аристократии. Люди малооплачиваемых профессий – грузчики, чернорабочие, люди случайного заработка – живут иначе, а как именно, – это мы увидим завтра. Но ясно, что при такой системе строительства жилых домов Лондон должен занимать огромную территорию.
– Федор Петрович, что это такое? – вдруг взволнованно спросила Таня, указывая на несколько колясок с грудными детьми, стоявших у дверей маленького почерневшего кабачка.
– Это… – протянул Орлов, – это одно из тяжелых бытовых явлений Англии.
– То есть? – не поняла Таня.
– Видите ли… Мамы этих малюток, несомненно, находятся сейчас у стойки кабака и прикладываются к кружке эля или пива. Впрочем, зайдем внутрь, – сами увидите.
Это был простой, неприхотливый кабачок рабочего предместья: темная, прокопченная комната, широкая металлическая стойка, а за ней – хозяин с красной, лоснящейся физиономией и подвернутыми рукавами. Батареи разномастных бутылок стояли на полках. Из большого репродуктора вырывались звуки танцевальной музыки. У стойки и в углах комнаты видны были группы людей в рабочих костюмах: они пили стоя. В помещении не было ни стула, ни скамьи: английский закон запрещает сидеть н кабачках, – это называется борьбой с алкоголизмом! Среди пьющих было немало женщин. Нет, это не были веселые девицы! Это были жены рабочих… Лица их раскраснелись, прически сбились. Они перемигивались и пересмеивались друг с другом, иногда громко взвизгивали или разражались хохотом.
– Противно! – брезгливо сморщилась Таня. – Уйдемте отсюда поскорей!
– Что ж, уйдем! – согласился Степан. – Действительно, пьяная женщина – отталкивающее зрелище.
– К сожалению, в Англии силен алкоголизм. По статистике, Англия – одна из самых «пьяных» стран в мире, – сказал Орлов. – Правда, англичане пьют понемногу, но зато регулярно, ежедневно, и результат вы видите…
Выйдя из кабачка, наши путешественники, предводительствуемые Орловым, вновь взобрались на верхушку автобуса и двинулись в обратный путь. Опять перед ними проплывали темные маленькие коттеджи предместий, высокие фабричные корпуса, улицы, парки, театры, вокзалы… И люди, люди, люди…
– Мы видели внешнюю картину Лондона. Теперь попытаемся раскрыть внутреннее содержание его жизни, – изрек Орлов шутливо-подчеркнутым тоном заправского гида.
Они сошли на какой-то маленькой, закованной в камень площади. Прямо перед ними возвышалось величественное, с колоннами здание, перед которым мрачно темнела конная статуя военного.
– Перед вами лондонская биржа, – продолжал свое повествование Орлов, – а перед ней памятник герцогу Веллингтону, победителю Наполеона под Ватерлоо. Биржа торжественно открылась в присутствии королевы Виктории в 1844 году, то есть около ста лет назад. По английским понятиям, это совсем недавно. Но и за сто лет здание биржи, как видите, успело покрыться толстым слоем густой, несмывающейся сажи. Впрочем, таков стиль Лондона…
– Так вот она, знаменитая лондонская биржа, о которой приходится так часто читать в газетах, – задумчиво произнес Потапов.
– Да, много тысяч охваченных ажиотажем и страстью к наживе людей толпится здесь ежедневно, – продолжал Орлов. – Сколько молниеносных обогащений и столь же молниеносных разорений происходит здесь каждый день! Сколько мировых финансовых потрясений вызывалось, да еще и сейчас вызывается комбинациями, затеянными в этих стенах… Но оставим биржу, взгляните направо: это Мэнчон-Хаус, официальная резиденция ежегодно сменяемого лорд-мэра лондонского Сити. Позвольте попутно разъяснить одно недоразумение, жертвой которого становятся многие иностранцы: часто за границей говорят «лорд-мэр Лондона». Это ошибка. Лорд-мэра, то есть городского головы всего Лондона, не существует.[20] Зато есть лорд-мэр Сити – одного из двадцати восьми районов внутреннего Лондона. Но так как Сити – самый старинный район столицы и до сих пор остается ее деловым центром и средоточием богатства, то в глазах англичан лорд-мэр лондонского Сити олицетворяет собой промышленное и торговое могущество Англии.
Мэнчон-Хаус представлял собой большое красизое здание с колоннами, в вычурном стиле XVIII века. Когда-то оно было, очевидно, желтого цвета, но теперь, подобно бирже, покрылось черным слоем копоти.
– Теперь взгляните налево, – сказал Орлов. – Перед вами знаменитый Английский банк. Банк этот был основан в 1694 году и сначала помещался в маленьком одноэтажном домике. Позднее, с ростом финансового могущества Англии, на месте старого домика было воздвигнуто большое тяжелое здание, напоминавшее крепость. Этот дом в дальнейшем несколько раз расширялся и перестраивался, пока не принял свой нынешний вид – внушительного, монументального строения с двумя ярусами колонн и двумя этажами балконов.
– А вы знаете, – заметила Таня, – этот банк и сейчас похож на крепость: в нижнем этаже стены слепые, без окон, вооруженные часовые у входа…
– Нечему удивляться, – улыбнулся Орлов: – все здесь рассчитано на то, чтобы вызвать доверие даже у самого боязливого вкладчика… Но вернемся к нашему исследованию. Эта площадь, образованная треугольником – Английским банком, биржей и Мэнчон-Хаус, в просторечии именуется «The Bank» («Банк»). Она является нервным центром Сити. Вокруг нее, в паутине старинных узких улиц и переулков, ведущих начало еще о римских времен, притаились тесные, закопченные, угрюмые здания всех главных банков, страховых обществ, торговых контор, пароходных компаний, промышленных и горных предприятий Британской империи. Здесь же помещается знаменитый «Ллойд» с его регистром судов всего мира. Можно утверждать, что в лондонском Сити, на пространстве всего лишь одной квадратной мили, так густо сконцентрированы экономическое могущество и финансовая власть, как нигде в капиталистическом мире. Отсюда направляется хозяйственная жизнь не только всей Англии, но и всей Британской империи. Отсюда торговые и финансовые щупальца тянугся ко всем морям и континентам земли. Здесь, в Сити, финансовый центр британского империализма…
Вокруг маленькой группки наших путешественников кипела, клокотала странная, лихорадочная жизнь. Вереницей двигались грузовики, заваленные товарами, нагруженные рулонами бумаги, роскошные лимузины, в которых восседали важные пассажиры с сигарами в зубах. Торопливой иноходью бежали банковские клерки в цилиндрах, с денежными сумками под мышкой, коммивояжеры с желтыми чемоданчиками в руках. Мчались мальчишки-посыльные в синих костюмчиках с блестящими пуговицами, спешили торговые служащие с озабоченными лицами. По тротуарам расхаживали уличные разносчики, продающие запонки и булавки, сидели нищие, рисующие на панелях душещипательные картинки.[21] Все это торопилось, двигалось, шумело, мелькало перед глазами. Движение было подобно плотному, душному, неотвратимому вихрю.
Орлов продолжал свой рассказ:
– У площади Банка сходятся семь больших наземных артерий столицы. Через эту крохотную площадь проходит три тысячи машин в час! Сверх того, сотни поездов метро непрерывно подвозят сюда десятки тысяч людей.
Орлов взглянул на побледневшие лица своих спутников и понял, что они устали от впечатлений.
– На сегодня хватит! – решительно сказал он. – Изучение Лондона – довольно утомительное дело… Завтра продолжим. Я только позволю себе сегодня вечером занять вас еще на час… Вы сами увидите, что это необходимо.
В 11 часов вечера Орлов снова появился в отеле и, ничего не объясняя, скомандовал:
– Пошли!
На этот раз поехали в метро. Поезд быстро нес их по бесконечным туннелям. Пробегали станции, бесчисленные огни реклам. Наконец на стене туннеля сверкнула металлическая дощечка с надписью «Банк». Здесь советские путешественники вышли и поднялись на поверхность. Они оказались на той самой маленькой площади, на которой стояли сегодня днем. Но что с ней сталось? Куда унеслась та буря неистового движения, которая оглушила их всего лишь несколько часов назад?
Сейчас здесь была безлюдная пустыня: молчаливые здания с черными окнами, пустые улицы без автомобилей и прохожих, мертвые банки, биржа, акционерные общества, конторы. В ярком свете уличных фонарей сиротливо темнела одинокая фигура полисмена, и маленький песик, вытягивая мордочку и нюхая воздух, спокойно переходил одну из самых главных артерий лондонского движения. Картина была фантастической: точно советские путешественники оказались в стенах внезапно вымершего города.
Орлов выразительно взглянул на своих спутников и вполголоса пояснил:
– Этому не приходится удивляться, все очень просто: днем население Сити составляет полмиллиона, ночью – десять тысяч. Здесь постоянно живут только сторожа…
На следующее утро Орлов повел своих «робинзонов» в лондонский Ист-Энд, который начинается сразу же за Сити.
Можно подумать, что сама судьба устроила здесь выставку иллюстраций к известным положениям Маркса. Капитализм везде влачит за собой страшную свою тень – эксплуатацию человека человеком, нищету народных масс. Ист-Энд – это зловещая тень Сити, жестокое царство эксплуатации и бедности. Здесь находится район исполинских лондонских доков, где живут сотни тысяч грузчиков и портовых рабочих. Здесь имеется особый квартал Уайтчепель, где ютится еврейская беднота, бежавшая в свое время от черносотенных погромов из царской России. Бесконечно тянутся склады, элеваторы, гаражи и другие предприятия, связанные с доками. Теснятся бесчисленные кабачки, притоны, таверны, пивные, подозрительные гостиницы, в которых проводят время разноплеменные моряки с судов всех наций.
Лицо Ист-Энда – это изможденное лицо с лихорадочными глазами нужды, изборожденное глубокими морщинами лишений.
Огромный лабиринт узких, грязных улочек… Маленькие, подслеповатые домишки – не те удобные коттеджи, в которых живут представители средних классов, мелкой буржуазии и рабочей аристократии, а просто лачуги, темные конуры, до отказа набитые жильцами. Спертый, нечистый воздух в комнатах и коридорах, вонь и грязь в крошечных закопченных двориках. Толпы бледных, золотушных детей, играющих на перекрестках. Пестрые толкучие рынки, где можно купить и продать все, что угодно. Мрачные кабаки, откуда вечно несется гул пьяных голосов. Кулачные бои на специальных рингах, где не существует никаких правил. Публичные дома, курильни опиума, официально запрещенные, но фактически существующие. Дикие развлечения в низкопробных цирках и сомнительных кафе. Все, что неотвратимо порождает и плодит капитализм в результате эксплуатации труда – бедность, невежество, порок, разврат, угнетение, – все это можно найти в Ист-Энде.
Орлов долго водил Степана, Таню и Александра Ильича по адовым кругам Ист-Энда, этого антипода Сити. Подавленные, они вернулись в отель, раздумывая о виденном.
После короткого отдыха Орлов снова скомандовал своим подопечным:
– В поход, друзья! Мы видели Сити – финансовый и экономический центр британского империализма. Но здесь, в Лондоне, также есть и его политический «капитанский мостик». Познакомимся с ним.
Полчаса езды на подземке, и советские путешественники очутились на «Parliament Square» (площадь Парламента).
На этой небольшой площади внушительно возвышается здание английского парламента – одно из лучших архитектурных творений Европы. Здесь возносит к небу свои готические башни знаменитое Вестминстерское аббатство, построенное тринадцать веков назад и ставшее усыпальницей королей, государственных деятелей, выдающихся политиков, писателей и ученых Англии. На площадь смотрит «Зал гильдий Миддлсекса» – здание красочной и необычной архитектуры, существующее с тех времен, когда вся промышленность и торговля страны покоились на системе гильдий и цехов. Здесь вокруг крохотного скверика гордо выстроились статуи Каннинга, Пальмерстона, Дерби, Дизраэли, Роберта Пиля – этих политических светил британской буржуазии XIX века. И несколько в стороне от них – два других монумента: один возле здания парламента – памятник вождю английской буржуазной революции XVII века Оливеру Кромвелю; другой, на противоположной стороне, – памятник американскому президенту Аврааму Линкольну.
Все вместе взятое составляет неповторимый архитектурный ансамбль, над которым величественно главенствует здание парламента. Главенствует… Да, это наиболее подходящее слово, ибо здание парламента не только красиво, но и грандиозно: оно занимает три гектара, насчитывает тысячу сто комнат, увенчивается башней Биг Бен (Большой Бен) в сто метров высоты. Колокол, отбивающий время на башенных часах, весит свыше 13 тонн.
От площади Парламента начинается и уходит на восток улица, имя которой тысячекратным эхом отдается во всех уголках Британской империи. Это знаменитая Уайтхолл – улица министерств и высших правительственных учреждений.
Медленно шагая по Уайтхоллу вперед, Орлов рассказывал:
– Здесь, в монументальных зданиях, построенных в 1868–1873 годах архитектором Скоттом, размещаются министерства иностранных дел, внутренних дел, финансов, торговли, здравоохранения, военное министерство… Чуть к северу, через площадь – адмиралтейство. На Уайтхолле находятся и три особых министерства, ведающих «имперскими делами»: министерство доминионов, министерство колоний и министерство по делам Индии.[22] Так сказать, официальное олицетворение британского владычества над заморскими территориями…
Дойдя до Даунинг-стрит – маленького тупика, – Орлов указал на мрачный, по-лондонски закопченный трехэтажный дом.
– Это и есть «Даунинг-стрит, 10», которое так часто упоминается в газетах, официальная резиденция премьер-министра Великобритании. Здесь сменяющиеся главы английских правительств живут уже триста лет. Существует много легенд и забавных рассказов об этом доме.
Улица Уайтхолл вливалась в обширную, одетую в камень площадь. Посреди площади к небу возносилась высокая гранитная колонна, увенчанная фигурой, которую снизу трудно было рассмотреть. У подножия колонны блестели одетые в камень водоемы и лежали четыре гигантских бронзовых льва.
– Перед вами – Трафальгарская площадь! – торжественно объявил Орлов. – Колонна эта – памятник адмиралу Нельсону. Здесь все связано с именем Трафальгарской битвы 1805 года, когда британский флот под командой Нельсона разгромил франко-испанский флот и тем самым уничтожил опасность наполеоновского вторжения в Англию. С тех пор Нельсон стал одним из великих национальных героев, а вместе с тем и одной из решающих фигур в истории Британской империи. Недаром именем Трафальгара названа площадь, расположенная в самом центре столицы, и на ней воздвигнута колонна Нельсону высотой в пятьдесят пять метров. Обратите также внимание на львов. Это не яростно-истерические германские львы Гогенцоллернов, которых можно видеть на известном памятнике в Берлине. Это солидные и спокойные львы. Они уверены в своей силе и потому могут позволить себе быть любезными: веселые мальчишки нередко взбираются на львов и гордо сидят на них верхом. И это не кажется чем-то противоестественным. Однако эти львы воздвигнуты в иные времена, сто лет назад, когда будущее империи казалось твердым и вечным, как этот гранит. Меня иногда занимает мысль: каких бы львов поставили нынешние вершители судеб Британии? Впрочем, Трафальгарская площадь – это не только символ британского империализма. Капитализму свойственны глубокие противоречия, и Трафальгарская площадь – живое их олицетворение, ибо она является также форумом английских народных масс. Сюда обычно стекаются все недовольные существующими порядками или какими-либо действиями правительства. Здесь происходят массовые митинги, отсюда начинаются или здесь кончаются большие политические демонстрации. В такие дни вся площадь бывает залита человеческим морем, с постамента колонны Нельсона к толпе обращаются ораторы, а морды бронзовых львов увенчивают плакаты и знамена…
Орлов «открывал» Лондон перед своими друзьями постепенно, не спеша. Чтобы понять и прочувствовать зтот город-левиафан, нельзя перегружаться слишком большим количеством впечатлений сразу.
Утром третьего дня, войдя в номер гостиницы, Орлов сказал:
– Вы видели два сердца столицы – экономическое и политическое. Да, два сердца! Что ж делать: анатомия социальная несколько отличается от анатомии физиологической. Сегодня я хочу познакомить вас с тем, что – продолжая ту же метафору – по справедливости может быть названо легкими Лондона: я имею в виду лондонские парки. Прежде всего несколько предварительных фактических данных…
И Орлов рассказал, что на территории Большого Лондона имеется около четырехсот парков – от совсем маленьких, в один-два гектара, до таких гигантов, как Хэмпстед-Хис, в северной части столицы, который тянется на 16 километров и постепенно сливается с загородными полями. Наиболее крупные – это Гайд-парк, Риджентс-парк, Кенсингтон-гарденс, Ричмонд-парк, Баттерси-парк, Кью-гарденс и некоторые другие.
Английские парки сильно отличаются от общественных садов на континенте Европы. Английские парки сохраняют вид уголков подлинной, нетронутой природы. В этом их особенность и прелесть. Искусство садовода заключается в том, чтобы поддерживать этот естественный, натуральный характер пейзажа. Правда, в некоторых «аристократических» парках, как, например, в Кенсингтон-гарденс или Сент-Джемс-парк, траву подсеивают и стригут, кое-где разбивают цветочные клумбы. Но это – исключение. Как правило, лондонские парки сохраняются в своем естественном виде. Впечатление естественности усиливается тем, что в парках много животных: на лужайках пасутся бараны, бродят олени, аисты и пеликаны. Наконец, в лондонских парках посетитель может чувствовать себя совершенно свободно, делать что угодно: ходить по траве, валяться под деревьями, играть в мяч, пускать змея, кататься в лодке по озерам и прудам, устраивать митинги и демонстрации…
– Начнем, пожалуй, с самого известного из лондонских парков – с Гайд-парка, – предложил Орлов.
На громоздком красном автобусе друзья подъехали к «Мэрбл-Арч» – Мраморной Арке. Эти огромные ворота из белого мрамора, всегда закрытые, воздвигнуты на маленькой площади перед входом в Гайд-парк.
Когда все четверо очутились по ту сторону железной ограды, окружающей территорию парка, Орлов заметил:
– Этот уголок Гайд-парка – одно из наиболее оригинальных местечек Лондона, да, пожалуй, и Европы…
В разных местах под деревьями стояли небольшие деревянные трибунки, очень смахивающие на высокие стулья. С трибунок, горячо жестикулируя, взывали, кричали, говорили люди. Ораторы непрерывно сменялись, причем каждый приносил с собой свою раскладную трибунку. А вокруг стояли слушатели – у одних больше, у других меньше, у третьих один-два. Впрочем, это нисколько не смущало ораторов. Даже без единого слушателя они произносили свои речи с такой горячностью, как будто бы обращались к многотысячной толпе.
Тройка «робинзонов», предводительствуемая Орловым, подошла поближе и прислушалась. Большинство ораторов проповедовали «слово божие», причем каждый отстаивал единоспасающую силу своей веры, своей религии, своей секты. Какой-то высокий старик с большой белой бородой – явление, необычное в Англии, – высоким голосом кричал:
– Да грядет день суда божия! Он близок!.. Братья, есть еще время для спасения! Покайтесь, и я буду за вас представительствовать пред господом!..
Высокий негр, сверкая белками глаз и неистово ударяя себя в грудь, вопил:
– Не верьте слугам Вельзевула – священникам, анархистам, социалистам, никому! Вас обманывают! Верьте только пророку Аману – он приведет вас к тысячелетнему царствию блаженства!
Тут же рядом худощавый агитатор доказывал, что победа лейбористов на выборах в парламент обеспечит счастливую жизнь всем рабочим Англии.
Немного дальше молодой, энергичный коммунист, с жестами заправского оратора, резко критиковал лейбористов за их соглашательство, оппортунизм и призывал поддерживать коммунистов в борьбе за дело рабочего класса, за светлое будущее английского народа…
Наконец, спустя два с лишним часа, автобус прибыл на свою конечную остановку в юго-западной части Лондона. Здесь кончался город, начинались поля и перелески. Кондуктор поднялся на верхушку омнибуса и крикнул:
– Все выходят!
Вслед за Орловым трое «робинзонов» спустились и вышли на улицу. Это была унылая улица фабричного предместья, над которой низко нависло серое, туманное небо.
– Знаете, Федор Петрович, – ошеломленно сказал Петров, – Лондон просто подавляет своими размерами! Я в жизни не представлял себе ничего подобного.
– И не увидите такого нигде… – засмеялся Орлов. – Второго подобного города нет на земле… Позвольте привести несколько цифр: Большой Лондон, то есть Лондон со всеми слившимися с ним предместьями, имеет в поперечнике пятьдесят километров! В нем двадцать пять тысяч улиц и площадей и два миллиона домов; на его территории живет девять миллионов людей! Правда, сейчас, когда в связи с войной часть населения эвакуировалась в провинцию, в столице стало несколько меньше людей, но это – временное явление.
– Меня поразило другое, – вступил в разговор Александр Ильич. – Я знал раньше, что Лондон – самый большой город в мире, но я представлял себе его в виде скопления громадных, многоэтажных зданий, небоскребов. А на самом деле – это плоский низенький город… Такое, по крайней мере, у меня создалось впечатление.
– И оно совершенно правильно, – подтвердил Орлов. – В Лондоне очень мало высоких домов и домов-гигантов, какие можно видеть в Америке и в некоторых европейских странах. Здесь большие дома стоят только в центральной, деловой части, да и их очень немного. Типичным для Лондона домом является отдельный узкий коттедж в два этажа с мезонином. Здесь все живут в таких коттеджах. Конечно, коттеджи более зажиточных людей богаче, красивее, лучше построены, чем коттеджи менее зажиточных. Но принцип дома – одинаков. В каждом коттедже живет только одна семья: в нижнем этаже, как правило, – столовая, кухня и гостиная, в верхнем этаже – спальни. Таков уровень жизни средней и мелкой буржуазии, интеллигенции, а также рабочей аристократии. Люди малооплачиваемых профессий – грузчики, чернорабочие, люди случайного заработка – живут иначе, а как именно, – это мы увидим завтра. Но ясно, что при такой системе строительства жилых домов Лондон должен занимать огромную территорию.
– Федор Петрович, что это такое? – вдруг взволнованно спросила Таня, указывая на несколько колясок с грудными детьми, стоявших у дверей маленького почерневшего кабачка.
– Это… – протянул Орлов, – это одно из тяжелых бытовых явлений Англии.
– То есть? – не поняла Таня.
– Видите ли… Мамы этих малюток, несомненно, находятся сейчас у стойки кабака и прикладываются к кружке эля или пива. Впрочем, зайдем внутрь, – сами увидите.
Это был простой, неприхотливый кабачок рабочего предместья: темная, прокопченная комната, широкая металлическая стойка, а за ней – хозяин с красной, лоснящейся физиономией и подвернутыми рукавами. Батареи разномастных бутылок стояли на полках. Из большого репродуктора вырывались звуки танцевальной музыки. У стойки и в углах комнаты видны были группы людей в рабочих костюмах: они пили стоя. В помещении не было ни стула, ни скамьи: английский закон запрещает сидеть н кабачках, – это называется борьбой с алкоголизмом! Среди пьющих было немало женщин. Нет, это не были веселые девицы! Это были жены рабочих… Лица их раскраснелись, прически сбились. Они перемигивались и пересмеивались друг с другом, иногда громко взвизгивали или разражались хохотом.
– Противно! – брезгливо сморщилась Таня. – Уйдемте отсюда поскорей!
– Что ж, уйдем! – согласился Степан. – Действительно, пьяная женщина – отталкивающее зрелище.
– К сожалению, в Англии силен алкоголизм. По статистике, Англия – одна из самых «пьяных» стран в мире, – сказал Орлов. – Правда, англичане пьют понемногу, но зато регулярно, ежедневно, и результат вы видите…
Выйдя из кабачка, наши путешественники, предводительствуемые Орловым, вновь взобрались на верхушку автобуса и двинулись в обратный путь. Опять перед ними проплывали темные маленькие коттеджи предместий, высокие фабричные корпуса, улицы, парки, театры, вокзалы… И люди, люди, люди…
– Мы видели внешнюю картину Лондона. Теперь попытаемся раскрыть внутреннее содержание его жизни, – изрек Орлов шутливо-подчеркнутым тоном заправского гида.
Они сошли на какой-то маленькой, закованной в камень площади. Прямо перед ними возвышалось величественное, с колоннами здание, перед которым мрачно темнела конная статуя военного.
– Перед вами лондонская биржа, – продолжал свое повествование Орлов, – а перед ней памятник герцогу Веллингтону, победителю Наполеона под Ватерлоо. Биржа торжественно открылась в присутствии королевы Виктории в 1844 году, то есть около ста лет назад. По английским понятиям, это совсем недавно. Но и за сто лет здание биржи, как видите, успело покрыться толстым слоем густой, несмывающейся сажи. Впрочем, таков стиль Лондона…
– Так вот она, знаменитая лондонская биржа, о которой приходится так часто читать в газетах, – задумчиво произнес Потапов.
– Да, много тысяч охваченных ажиотажем и страстью к наживе людей толпится здесь ежедневно, – продолжал Орлов. – Сколько молниеносных обогащений и столь же молниеносных разорений происходит здесь каждый день! Сколько мировых финансовых потрясений вызывалось, да еще и сейчас вызывается комбинациями, затеянными в этих стенах… Но оставим биржу, взгляните направо: это Мэнчон-Хаус, официальная резиденция ежегодно сменяемого лорд-мэра лондонского Сити. Позвольте попутно разъяснить одно недоразумение, жертвой которого становятся многие иностранцы: часто за границей говорят «лорд-мэр Лондона». Это ошибка. Лорд-мэра, то есть городского головы всего Лондона, не существует.[20] Зато есть лорд-мэр Сити – одного из двадцати восьми районов внутреннего Лондона. Но так как Сити – самый старинный район столицы и до сих пор остается ее деловым центром и средоточием богатства, то в глазах англичан лорд-мэр лондонского Сити олицетворяет собой промышленное и торговое могущество Англии.
Мэнчон-Хаус представлял собой большое красизое здание с колоннами, в вычурном стиле XVIII века. Когда-то оно было, очевидно, желтого цвета, но теперь, подобно бирже, покрылось черным слоем копоти.
– Теперь взгляните налево, – сказал Орлов. – Перед вами знаменитый Английский банк. Банк этот был основан в 1694 году и сначала помещался в маленьком одноэтажном домике. Позднее, с ростом финансового могущества Англии, на месте старого домика было воздвигнуто большое тяжелое здание, напоминавшее крепость. Этот дом в дальнейшем несколько раз расширялся и перестраивался, пока не принял свой нынешний вид – внушительного, монументального строения с двумя ярусами колонн и двумя этажами балконов.
– А вы знаете, – заметила Таня, – этот банк и сейчас похож на крепость: в нижнем этаже стены слепые, без окон, вооруженные часовые у входа…
– Нечему удивляться, – улыбнулся Орлов: – все здесь рассчитано на то, чтобы вызвать доверие даже у самого боязливого вкладчика… Но вернемся к нашему исследованию. Эта площадь, образованная треугольником – Английским банком, биржей и Мэнчон-Хаус, в просторечии именуется «The Bank» («Банк»). Она является нервным центром Сити. Вокруг нее, в паутине старинных узких улиц и переулков, ведущих начало еще о римских времен, притаились тесные, закопченные, угрюмые здания всех главных банков, страховых обществ, торговых контор, пароходных компаний, промышленных и горных предприятий Британской империи. Здесь же помещается знаменитый «Ллойд» с его регистром судов всего мира. Можно утверждать, что в лондонском Сити, на пространстве всего лишь одной квадратной мили, так густо сконцентрированы экономическое могущество и финансовая власть, как нигде в капиталистическом мире. Отсюда направляется хозяйственная жизнь не только всей Англии, но и всей Британской империи. Отсюда торговые и финансовые щупальца тянугся ко всем морям и континентам земли. Здесь, в Сити, финансовый центр британского империализма…
Вокруг маленькой группки наших путешественников кипела, клокотала странная, лихорадочная жизнь. Вереницей двигались грузовики, заваленные товарами, нагруженные рулонами бумаги, роскошные лимузины, в которых восседали важные пассажиры с сигарами в зубах. Торопливой иноходью бежали банковские клерки в цилиндрах, с денежными сумками под мышкой, коммивояжеры с желтыми чемоданчиками в руках. Мчались мальчишки-посыльные в синих костюмчиках с блестящими пуговицами, спешили торговые служащие с озабоченными лицами. По тротуарам расхаживали уличные разносчики, продающие запонки и булавки, сидели нищие, рисующие на панелях душещипательные картинки.[21] Все это торопилось, двигалось, шумело, мелькало перед глазами. Движение было подобно плотному, душному, неотвратимому вихрю.
Орлов продолжал свой рассказ:
– У площади Банка сходятся семь больших наземных артерий столицы. Через эту крохотную площадь проходит три тысячи машин в час! Сверх того, сотни поездов метро непрерывно подвозят сюда десятки тысяч людей.
Орлов взглянул на побледневшие лица своих спутников и понял, что они устали от впечатлений.
– На сегодня хватит! – решительно сказал он. – Изучение Лондона – довольно утомительное дело… Завтра продолжим. Я только позволю себе сегодня вечером занять вас еще на час… Вы сами увидите, что это необходимо.
В 11 часов вечера Орлов снова появился в отеле и, ничего не объясняя, скомандовал:
– Пошли!
На этот раз поехали в метро. Поезд быстро нес их по бесконечным туннелям. Пробегали станции, бесчисленные огни реклам. Наконец на стене туннеля сверкнула металлическая дощечка с надписью «Банк». Здесь советские путешественники вышли и поднялись на поверхность. Они оказались на той самой маленькой площади, на которой стояли сегодня днем. Но что с ней сталось? Куда унеслась та буря неистового движения, которая оглушила их всего лишь несколько часов назад?
Сейчас здесь была безлюдная пустыня: молчаливые здания с черными окнами, пустые улицы без автомобилей и прохожих, мертвые банки, биржа, акционерные общества, конторы. В ярком свете уличных фонарей сиротливо темнела одинокая фигура полисмена, и маленький песик, вытягивая мордочку и нюхая воздух, спокойно переходил одну из самых главных артерий лондонского движения. Картина была фантастической: точно советские путешественники оказались в стенах внезапно вымершего города.
Орлов выразительно взглянул на своих спутников и вполголоса пояснил:
– Этому не приходится удивляться, все очень просто: днем население Сити составляет полмиллиона, ночью – десять тысяч. Здесь постоянно живут только сторожа…
На следующее утро Орлов повел своих «робинзонов» в лондонский Ист-Энд, который начинается сразу же за Сити.
Можно подумать, что сама судьба устроила здесь выставку иллюстраций к известным положениям Маркса. Капитализм везде влачит за собой страшную свою тень – эксплуатацию человека человеком, нищету народных масс. Ист-Энд – это зловещая тень Сити, жестокое царство эксплуатации и бедности. Здесь находится район исполинских лондонских доков, где живут сотни тысяч грузчиков и портовых рабочих. Здесь имеется особый квартал Уайтчепель, где ютится еврейская беднота, бежавшая в свое время от черносотенных погромов из царской России. Бесконечно тянутся склады, элеваторы, гаражи и другие предприятия, связанные с доками. Теснятся бесчисленные кабачки, притоны, таверны, пивные, подозрительные гостиницы, в которых проводят время разноплеменные моряки с судов всех наций.
Лицо Ист-Энда – это изможденное лицо с лихорадочными глазами нужды, изборожденное глубокими морщинами лишений.
Огромный лабиринт узких, грязных улочек… Маленькие, подслеповатые домишки – не те удобные коттеджи, в которых живут представители средних классов, мелкой буржуазии и рабочей аристократии, а просто лачуги, темные конуры, до отказа набитые жильцами. Спертый, нечистый воздух в комнатах и коридорах, вонь и грязь в крошечных закопченных двориках. Толпы бледных, золотушных детей, играющих на перекрестках. Пестрые толкучие рынки, где можно купить и продать все, что угодно. Мрачные кабаки, откуда вечно несется гул пьяных голосов. Кулачные бои на специальных рингах, где не существует никаких правил. Публичные дома, курильни опиума, официально запрещенные, но фактически существующие. Дикие развлечения в низкопробных цирках и сомнительных кафе. Все, что неотвратимо порождает и плодит капитализм в результате эксплуатации труда – бедность, невежество, порок, разврат, угнетение, – все это можно найти в Ист-Энде.
Орлов долго водил Степана, Таню и Александра Ильича по адовым кругам Ист-Энда, этого антипода Сити. Подавленные, они вернулись в отель, раздумывая о виденном.
После короткого отдыха Орлов снова скомандовал своим подопечным:
– В поход, друзья! Мы видели Сити – финансовый и экономический центр британского империализма. Но здесь, в Лондоне, также есть и его политический «капитанский мостик». Познакомимся с ним.
Полчаса езды на подземке, и советские путешественники очутились на «Parliament Square» (площадь Парламента).
На этой небольшой площади внушительно возвышается здание английского парламента – одно из лучших архитектурных творений Европы. Здесь возносит к небу свои готические башни знаменитое Вестминстерское аббатство, построенное тринадцать веков назад и ставшее усыпальницей королей, государственных деятелей, выдающихся политиков, писателей и ученых Англии. На площадь смотрит «Зал гильдий Миддлсекса» – здание красочной и необычной архитектуры, существующее с тех времен, когда вся промышленность и торговля страны покоились на системе гильдий и цехов. Здесь вокруг крохотного скверика гордо выстроились статуи Каннинга, Пальмерстона, Дерби, Дизраэли, Роберта Пиля – этих политических светил британской буржуазии XIX века. И несколько в стороне от них – два других монумента: один возле здания парламента – памятник вождю английской буржуазной революции XVII века Оливеру Кромвелю; другой, на противоположной стороне, – памятник американскому президенту Аврааму Линкольну.
Все вместе взятое составляет неповторимый архитектурный ансамбль, над которым величественно главенствует здание парламента. Главенствует… Да, это наиболее подходящее слово, ибо здание парламента не только красиво, но и грандиозно: оно занимает три гектара, насчитывает тысячу сто комнат, увенчивается башней Биг Бен (Большой Бен) в сто метров высоты. Колокол, отбивающий время на башенных часах, весит свыше 13 тонн.
От площади Парламента начинается и уходит на восток улица, имя которой тысячекратным эхом отдается во всех уголках Британской империи. Это знаменитая Уайтхолл – улица министерств и высших правительственных учреждений.
Медленно шагая по Уайтхоллу вперед, Орлов рассказывал:
– Здесь, в монументальных зданиях, построенных в 1868–1873 годах архитектором Скоттом, размещаются министерства иностранных дел, внутренних дел, финансов, торговли, здравоохранения, военное министерство… Чуть к северу, через площадь – адмиралтейство. На Уайтхолле находятся и три особых министерства, ведающих «имперскими делами»: министерство доминионов, министерство колоний и министерство по делам Индии.[22] Так сказать, официальное олицетворение британского владычества над заморскими территориями…
Дойдя до Даунинг-стрит – маленького тупика, – Орлов указал на мрачный, по-лондонски закопченный трехэтажный дом.
– Это и есть «Даунинг-стрит, 10», которое так часто упоминается в газетах, официальная резиденция премьер-министра Великобритании. Здесь сменяющиеся главы английских правительств живут уже триста лет. Существует много легенд и забавных рассказов об этом доме.
Улица Уайтхолл вливалась в обширную, одетую в камень площадь. Посреди площади к небу возносилась высокая гранитная колонна, увенчанная фигурой, которую снизу трудно было рассмотреть. У подножия колонны блестели одетые в камень водоемы и лежали четыре гигантских бронзовых льва.
– Перед вами – Трафальгарская площадь! – торжественно объявил Орлов. – Колонна эта – памятник адмиралу Нельсону. Здесь все связано с именем Трафальгарской битвы 1805 года, когда британский флот под командой Нельсона разгромил франко-испанский флот и тем самым уничтожил опасность наполеоновского вторжения в Англию. С тех пор Нельсон стал одним из великих национальных героев, а вместе с тем и одной из решающих фигур в истории Британской империи. Недаром именем Трафальгара названа площадь, расположенная в самом центре столицы, и на ней воздвигнута колонна Нельсону высотой в пятьдесят пять метров. Обратите также внимание на львов. Это не яростно-истерические германские львы Гогенцоллернов, которых можно видеть на известном памятнике в Берлине. Это солидные и спокойные львы. Они уверены в своей силе и потому могут позволить себе быть любезными: веселые мальчишки нередко взбираются на львов и гордо сидят на них верхом. И это не кажется чем-то противоестественным. Однако эти львы воздвигнуты в иные времена, сто лет назад, когда будущее империи казалось твердым и вечным, как этот гранит. Меня иногда занимает мысль: каких бы львов поставили нынешние вершители судеб Британии? Впрочем, Трафальгарская площадь – это не только символ британского империализма. Капитализму свойственны глубокие противоречия, и Трафальгарская площадь – живое их олицетворение, ибо она является также форумом английских народных масс. Сюда обычно стекаются все недовольные существующими порядками или какими-либо действиями правительства. Здесь происходят массовые митинги, отсюда начинаются или здесь кончаются большие политические демонстрации. В такие дни вся площадь бывает залита человеческим морем, с постамента колонны Нельсона к толпе обращаются ораторы, а морды бронзовых львов увенчивают плакаты и знамена…
Орлов «открывал» Лондон перед своими друзьями постепенно, не спеша. Чтобы понять и прочувствовать зтот город-левиафан, нельзя перегружаться слишком большим количеством впечатлений сразу.
Утром третьего дня, войдя в номер гостиницы, Орлов сказал:
– Вы видели два сердца столицы – экономическое и политическое. Да, два сердца! Что ж делать: анатомия социальная несколько отличается от анатомии физиологической. Сегодня я хочу познакомить вас с тем, что – продолжая ту же метафору – по справедливости может быть названо легкими Лондона: я имею в виду лондонские парки. Прежде всего несколько предварительных фактических данных…
И Орлов рассказал, что на территории Большого Лондона имеется около четырехсот парков – от совсем маленьких, в один-два гектара, до таких гигантов, как Хэмпстед-Хис, в северной части столицы, который тянется на 16 километров и постепенно сливается с загородными полями. Наиболее крупные – это Гайд-парк, Риджентс-парк, Кенсингтон-гарденс, Ричмонд-парк, Баттерси-парк, Кью-гарденс и некоторые другие.
Английские парки сильно отличаются от общественных садов на континенте Европы. Английские парки сохраняют вид уголков подлинной, нетронутой природы. В этом их особенность и прелесть. Искусство садовода заключается в том, чтобы поддерживать этот естественный, натуральный характер пейзажа. Правда, в некоторых «аристократических» парках, как, например, в Кенсингтон-гарденс или Сент-Джемс-парк, траву подсеивают и стригут, кое-где разбивают цветочные клумбы. Но это – исключение. Как правило, лондонские парки сохраняются в своем естественном виде. Впечатление естественности усиливается тем, что в парках много животных: на лужайках пасутся бараны, бродят олени, аисты и пеликаны. Наконец, в лондонских парках посетитель может чувствовать себя совершенно свободно, делать что угодно: ходить по траве, валяться под деревьями, играть в мяч, пускать змея, кататься в лодке по озерам и прудам, устраивать митинги и демонстрации…
– Начнем, пожалуй, с самого известного из лондонских парков – с Гайд-парка, – предложил Орлов.
На громоздком красном автобусе друзья подъехали к «Мэрбл-Арч» – Мраморной Арке. Эти огромные ворота из белого мрамора, всегда закрытые, воздвигнуты на маленькой площади перед входом в Гайд-парк.
Когда все четверо очутились по ту сторону железной ограды, окружающей территорию парка, Орлов заметил:
– Этот уголок Гайд-парка – одно из наиболее оригинальных местечек Лондона, да, пожалуй, и Европы…
В разных местах под деревьями стояли небольшие деревянные трибунки, очень смахивающие на высокие стулья. С трибунок, горячо жестикулируя, взывали, кричали, говорили люди. Ораторы непрерывно сменялись, причем каждый приносил с собой свою раскладную трибунку. А вокруг стояли слушатели – у одних больше, у других меньше, у третьих один-два. Впрочем, это нисколько не смущало ораторов. Даже без единого слушателя они произносили свои речи с такой горячностью, как будто бы обращались к многотысячной толпе.
Тройка «робинзонов», предводительствуемая Орловым, подошла поближе и прислушалась. Большинство ораторов проповедовали «слово божие», причем каждый отстаивал единоспасающую силу своей веры, своей религии, своей секты. Какой-то высокий старик с большой белой бородой – явление, необычное в Англии, – высоким голосом кричал:
– Да грядет день суда божия! Он близок!.. Братья, есть еще время для спасения! Покайтесь, и я буду за вас представительствовать пред господом!..
Высокий негр, сверкая белками глаз и неистово ударяя себя в грудь, вопил:
– Не верьте слугам Вельзевула – священникам, анархистам, социалистам, никому! Вас обманывают! Верьте только пророку Аману – он приведет вас к тысячелетнему царствию блаженства!
Тут же рядом худощавый агитатор доказывал, что победа лейбористов на выборах в парламент обеспечит счастливую жизнь всем рабочим Англии.
Немного дальше молодой, энергичный коммунист, с жестами заправского оратора, резко критиковал лейбористов за их соглашательство, оппортунизм и призывал поддерживать коммунистов в борьбе за дело рабочего класса, за светлое будущее английского народа…