Страница:
Так совершилось «грехопадение» чопорной Кенсингтон Палас Гарденс.
В один из хмурых дней начала января 1943 года к крыльцу советского посольства ловко подкатил мальчик-велосипедист в форме почтового ведомства и, быстро взбежав по ступенькам, передал привратнику кипу очередных телеграмм.
Несколько минут спустя в кабинет советского посла вошел первый секретарь и, протягивая послу листок бумаги, сказал:
– Телеграмма на ваше имя с острова Девы.
– С острова Девы? – удивился посол, отрываясь от газет, которые просматривал.
Он развернул телеграфный бланк. На нем стояло: «Лондон. Советскому послу. Я, капитан третьего ранга Петров, моя жена и капитан инженерных войск Потапов…»
Дочитав телеграмму до конца, посол снова перечитал ее и задумчиво произнес:
– Остров Девы…
Посол встал и прошелся по кабинету. Остановившись у окна, выходившего в сад, он обернулся к первому секретарю и с улыбкой проговорил:
– Знаете, Петр Васильевич, эта телеграмма невольно напомнила мне мальчишеские годы.
И он вполголоса продекламировал:
– Ну, а теперь надо выручать наших соотечественников с романтического гранита, куда их занесло по классическому рецепту Жюля Верна. С чего начнем?
– Они просят о скорейшем выезде в Англию, – напомнил первый секретарь.
– Да, конечно! – согласился посол. – И мы сделаем для этого все возможное. Но будем трезво смотреть на вещи. Остров Девы лежит в стороне от больших морских дорог. Сейчас время военное, суда нарасхват… Мы, разумеется, добьемся, чтобы какое-либо судно зашло на остров Девы, но на это потребуется время. А им надо помочь сейчас, немедленно! Надо поддержать их.
Посол задумался, шагая по кабинету, и затем изложил свой план:
– Конечно, мы обратимся в английское министерство иностранных дел. Это само собой разумеется… Но, кроме того, не послать ли мне телеграмму непосредственно начальнику острова? Думаю, эффекта от такой телеграммы будет много больше, чем от трафаретного бюрократического указания со стороны лондонских чиновников…
Посол усмехнулся и прибавил:
– Ведь начальник острова Девы не часто получает телеграммы от «русского посла» в Англии! Думаю, что за всю историю острова еще не было такого случая…
Посол взялся за перо и несколько минут спустя протянул первому секретарю листок бумаги, на котором было написано по-английски:
«Начальнику острова Девы. Трое советских граждан – супруги Петровы и Потапов – в результате кораблекрушения, причиненного немецкой подводной лодкой, оказались на острове Девы. Прошу Вас оказать им всяческое содействие. Перевожу на Ваше имя для них по телеграфу 50 фунтов. Принимаю меры к скорейшей эвакуации моих соотечественников с острова. За исполнение моей просьбы буду весьма признателен».
Дальше шла подпись посла с его полным титулом.
– Но этого мало, – продолжал посол, снова берясь за перо. – Надо их самих подбодрить!
Перо снова заходило по бумаге. Скоро готова была вторая телеграмма:
«Остров Девы. Находящемуся в больнице капитану Петрову с товарищами. Поздравляю со спасением и желаю скорого выздоровления. Принимаю меры к вашей быстрейшей эвакуации с острова Девы, но прошу иметь в виду, что это потребует времени. Одновременно телеграфирую начальнику острова с просьбой оказать вам содействие и перевожу ему для вас 50 фунтов. В случае надобности пришлю еще. Наркомвоенмор извещаю о вашей судьбе и местонахождении. Давайте знать о себе».
– Мистер Петров, вам телеграмма из Лондона! От советского посла!
Голос сестры Тилли слегка дрожал. Еще бы! Ведь ей никогда еще не приходилось держать в руках телеграмму от столь высокого отправителя.
Пока Петров читал, сестра Тилли скромно стояла в стороне и думала: «Должно быть, мистер Петров очень важный человек, если ему шлет телеграммы сам советский посол в Лондоне!»
Драйден, уже несколько оправившийся от перенесенных испытаний, с любопытством следил за этой сценой.
Петров передал телеграмму Александру Ильичу, а затем просил отнести Тане. До сих пор он еще не видел ее: больничный врач запретил всем спасенным оставлять постели. Но коротенькими записочками Степан и Таня обменивались.
Несмотря на нетвердость в английском языке, Потапов уже вполне ориентировался в больничной обстановке и сообщил Петрову собранные им сведения:
– Генерал Блимп, Петерсен, Максвелл и Дрентельн лежат в соседней палате, профессор Мандер и механик Шафер – вместе с местными больными. А с Таволато вышла целая история. Его хотели поместить в сарае с цветными, Мэри же – в палату для белых женщин. Но Мэри решительно запротестовала и потребовала, чтобы и ее положили в этот сарай. Тогда администрация отвела супругам Таволато отдельную комнату. Они почти поправились и передают всем нам горячий привет.
– А где же наши темнокожие друзья, африканцы? – спросил Степан.
– Темнокожие? С ними поступили, как и следовало ожидать: затолкали в какой-то сарай, и они валяются на земле, даже без коек…
– Да, быстро кончилось их равноправие… – задумчиво произнес Петров. – Но думаю, что они не забудут опыта тринадцати дней в океане…
Днем сестра Тилли вбежала в палату еще более взволнованная, чем утром.
– Джентльмены! – торжественно обратилась она к Петрову и Потапову. – Вас хочет видеть супруга начальника острова. Она лично приехала в больницу! Будьте добры, поскорее оденьтесь!
Степан и Александр Ильич накинули на себя больничные халаты.
– Мы готовы.
– Как? – ужаснулась сестра Тилли. – Вы хотите в таком виде представиться супруге начальника острова? Нет-нет! Я сейчас принесу ваши костюмы, их уже привели в порядок.
– К чему? – пожал плечами Петров. – Ведь мы здесь не офицеры, а больные. А парадная форма больного – больничный халат.
Сестра Тилли была ошеломлена, но не решилась протестовать. Она только торопливо прибавила:
– Пойдемте скорее, джентльмены, чтобы не заставлять ждать миледи. За миссис Петровой уже послали.
Оба советских офицера вышли из палаты, предводительствуемые раскрасневшейся сестрой Тилли. Скоро она вернулась в палату, стремясь облегчить перед кем-нибудь свое переполненное новостями сердце.
– Вы знаете, джентльмены! – воскликнула она. – Советский посол в Лондоне прислал начальнику острова телеграмму о господах Петровых! Просил о них позаботиться! Это очень важные особы! И деньги для них перевел… Вот как!
Сестра Тилли адресовалась к Драйдену и Ванболену, ожидая ответной реакции на столь потрясающую новость. Но оба джентльмена равнодушно молчали. Это обидело сестру Тилли, и она торопливо удалилась, скороговоркой бросив:
– Пойду посмотрю, что там делается…
Когда сестра Тилли вышла, Драйден раздраженно сказал:
– Ужасные люди!
– Кто? – не поняв его, спросил Ванболен.
– «Кто! Кто»! – с еще большей запальчивостью воскликнул Драйден. – Конечно, большевики!
– Я согласен с вами, сэр Вильям, что большевики ужасные люди, – промолвил золотопромышленник. – Но почему вы вспомнили об этом именно сейчас?
Драйден приподнялся и сел на своей постели.
– Почему? Изволите ли видеть… Три советских человека потерпели крушение и попали на остров Девы; не какие-нибудь особо выдающиеся фигуры, а просто обыкновенные советские офицеры в небольших чинах… И что же происходит? Они шлют с острова телеграмму своему послу в Лондон. Заметьте, не в консульство, не в посольство, а лично послу! Посол немедленно отвечает им, посылает деньги, да еще телеграфирует начальнику острова. И вы видите результат! – Банкир оправил одеяло и невесело усмехнулся. – Я хорошо знаком, – продолжал он, – по крайней мере с четырьмя членами английского кабинета, но до сих пор никто из них не подумал даже поздравить меня со спасением. Меня! Одного из крупнейших банкиров Лондона!
– Но, может быть, сэр Вильям, ваши знакомые не знают о том, что произошло? – предположил Ванболен.
– Как – не знают? Знают! Я телеграфировал отсюда жене и в свой банк. Знают, но молчат! Какое им дело до меня? А эти… – Драйден кивнул в сторону кроватей Петрова и Потапова, – эти крепко спаяны!
Помолчав немного, Драйден желчно продолжал:
– Возьмите, например, господина Петрова… Лично я его очень уважаю. За время наших скитаний по океану мы все имели возможность оценить его высокие личные качества. Я прямо скажу: если бы не этот советский моряк, мы с вами, мистер Ванболен, давно пошли бы на обед акулам! Да, лично я многим обязан Петрову. Но… если в России много таких людей, как господин Петров, то мне становится страшно за наше будущее, за нашу старую цивилизацию. Ведь господа Петровы не скрывают, что они являются нашими противниками. И чем более высокого мнения я о господине Петрове как личности, тем страшнее мне становится…
Ванболен молчал. Он не совсем ясно представлял себе, куда ведет его собеседник.
– А мадам Петрова?.. – продолжал Драйден. – Очаровательная женщина! Хороший врач. Я готов восхищаться ею, но… опять-таки это «но»… Если в России много таких женщин, как мадам Петрова, мне тоже становится не по себе…
– Вы преувеличиваете, сэр Вильям, – возразил Ванболен. – Красивая женщина всегда останется красивой женщиной – и только. Политика здесь ни при чем.
– Как сказать… Вы помните историю с последним уколом камфары? Я внимательно наблюдал тогда за мадам Петровой. О, какие огоньки загорелись в ее глазах!.. Нет-нет, мадам Петрова – тоже наш противник, и притом весьма опасный противник. – Драйден вздохнул и, как бы подводя итог своим мыслям, мрачно произнес: – Эти люди напоминают мне острый кинжал в ножнах с бархатной оправой. Оправа великолепна, ею любуешься. Но в ножнах все-таки смертельное лезвие! Должен признаться, что до сих пор я недооценивал большевистскую опасность для нас, англичан, да и вообще для наших западных устоев жизни. Но эта встреча с большевиками, эти тринадцать дней в океане многому меня научили! Да, большевики – опасные люди!
И банкир растянулся под одеялом, давая понять, что разговор окончен.
Но тут заговорил Ванболен.
– Я очень рад, что вы, сэр Вильям, изменили свой взгляд на большевиков, – начал Ванболен. – Признаться, меня сильно шокировали некоторые ваши суждения еще на «Диане». В частности, по вопросу о внутренней политике южноафриканского правительства. Мы всегда прекрасно понимали, как важно держать в узде черных и цветных. Мы не миндальничали и с коммунистами. В Англии нас нередко осуждали за это, но теперь вы сами видите, что мы были правы.
– Должен вас разочаровать, дорогой мистер Ванболен, – невесело рассмеялся Драйден: – я и сейчас во многом не согласен с вашим правительством. Сейчас, пожалуй, даже больше, чем раньше…
– Как так? – изумленно воскликнул Ванболен.
– А так! Если речь идет о необходимости решительно бороться с большевиками, я полностью на стороне вашего правительства. Но вот как бороться? Какими методами? В каких формах? Тут мы сильно расходимся.
– Неужели вы симпатизируете всем этим диким теориям о равноправии белых и черных?
– За кого вы меня принимаете, сэр? – расхохотался Драйден. – Я прекрасно знаю, что белый есть белый, а черный есть черный и должен знать свое место. Но позвольте вас спросить, зачем южноафриканскому правительству нужно было издавать специальные законы об изоляции черных и цветных в особых районах ваших городов, о запрещении свободы передвижения для них и другие подобные?
– Так что ж, – с возмущением воскликнул Ванболен, – по-вашему, мы должны были примириться с тем, что негры живут среди белых?
– Конечно, нет! – возразил Драйден. – Но к чему в законодательном порядке устраивать гетто? Это пахнет средневековьем. Это дает прекрасный материал всяким левым агитаторам. Ведь той же цели можно достигнуть и другими, менее скандальными средствами. Например, муниципалитет Кейптауна мог бы в определенных частях города, предназначенных для белых, установить известные архитектурные обязательства при постройке домов… В переводе на деньги эти обязательства могли бы быть столь высокими, что автоматически исключали бы возможность появления цветных в этих районах города. Я уверен, что в оправдание таких мер можно было бы найти массу архитектурных, эстетических, гигиенических и всяких других соображений, которые звучали бы убедительно даже для левых агитаторов.
– Все это слишком сложно, – возразил Ванболен. – Мы предпочитаем более простые и крутые средства.
– Вот именно! – с упреком сказал Драйден. – Но возьмем другой пример. В Кейптауне мне рассказывали о господине Крейгере, который был с нами на шлюпке и о смерти которого я глубоко сожалею… В его поместьях, если не ошибаюсь, была собственная полиция, которая по его личному приказу казнила провинившихся негров самыми варварскими способами. Разве нельзя было поддерживать порядок с менее явным нарушением официальных юридических норм?
– М-да. – усмехнулся Ванболен. – Господин Крейгер был несколько слабоват по части юриспруденции. Но он был богат! Почему бы ему и не иметь своей полиции?
– Разумеется, раз у господина Крейгера были средства, он мог жить в свое удовольствие, – подтвердил Драйден. – Но мне рассказывали, что он без стеснения, под видом «контрактов», покупал рабочую силу у темных дельцов и загонял людей за колючую проволоку, без права выхода. А если кто убегал и был пойман, то господин Крейгер собственноручно избивал беглеца до смерти буйволовой плетью. Почему собственноручно? Это производит дикое впечатление, не правда ли? Ведь для таких деликатных поручений можно иметь специального человека.
– Господин Крейгер, несомненно, допускал некоторые излишества, – неохотно признал Ванболен, – и я их не одобряю. Но вы, сэр Вильям, придаете слишком большое значение разным сплетням, которые ходят среди черных и цветных. Мы, буры, не обращаем на них внимания. Поверьте, так лучше!
– Не могу с вами согласиться, господин Ванболен! Эти, как вы считаете, «сплетни» разносятся среди цветного населения других частей нашей империи и только укрепляют в них вражду к белым. Они доходят и до белых агитаторов. Для репутации вашей страны это невыгодно…
Ванболен вспыхнул:
– Я отношусь к вам с величайшим уважением, сэр Вильям, но позвольте заметить, что и мы, буры, имеем основание критически относиться к некоторым сторонам политики правительства его величества. Вы слишком миндальничаете с вашими левыми. Вы их совершенно распустили, особенно коммунистов! А теперь еще вступили в союз с большевистской Россией! Куда все это может привести?
Слова Ванболена вызвали у Драйдена прилив раздражения. Он подумал: «Тупые провинциалы, а туда же… лезут в мировую политику!» Однако вслух примирительно сказал:
– Я также отношусь к вам с величайшим уважением, господин Ванболен, но позвольте вам заметить, что наша империя – очень сложный и чувствительный организм, а мировая политика в наши дни нолна самых удивительных странностей и противоречий. Чтобы отстоять наши интересы, правительству его величества необходимо проявлять мудрость змия. Да-да! Сейчас не семнадцатый, а двадцатый век… Наша политика должна отвечать современности. Правительство его величества поступило разумно, вступив в этой войне в союз с красной Россией. Вам, живущим вдали от главных центров мировых противоречий, кое-что может казаться непонятным, даже неприятным, но поверьте: ради блага всей империи в целом оно должно так поступать!..
Под конец своей речи Драйден почувствовал в груди прилив вдохновения. Он казался себе воплощением высшей государственной мудрости, накопленной руководителями Англии в течение веков, и это еще более увеличивало его презрение к лежавшему на соседней кровати грубому, неотесанному южноафриканскому выскочке. Ванболен был смущен и не знал, что ответить. Несколько минут прошло в молчании. Наконец Драйден философски изрек:
– Во всем, что мы делаем, нужны хорошие манеры… Хорошие манеры – большая сила! Смею сказать, целостность Британской империи до сих пор покоилась не только на могуществе ее флота, но также на хороших манерах ее политиков и администраторов.
Сестра Тилли привела Степана и Александра Ильича к Тане. Степану, впервые увидевшему жену после разлуки – худенькую, бледную, смешную в огромном больничном халате, – хотелось тут же прижать ее к груди и крепко расцеловать. Но кругом были чужие люди. Он лишь сжал ее руку и с нежностью заглянул в глаза.
Русских провели в кабинет матроны.[17] Здесь их уже ждала жена начальника острова, высокая, костлявая женщина лет под шестьдесят. Она заговорила официально любезным тоном:
– Я приехала повидать вас и справиться о вашем здоровье. Мне передавали обо всем, что вы претерпели. Ах, это ужасно! Но я надеюсь, что наш медицинский персонал, – тут жена начальника слегка кивнула в сторону матроны, – скоро поставит вас на ноги.
– О мадам, они уже на пути к полному выздоровлению, – поспешила заверить матрона.
– Как вы себя чувствуете? – спросила высокопоставленная гостья, обращаясь главным образом к Тане.
– Сейчас уже хорошо, – с улыбкой ответила Таня. – Я ведь сама врач и прекрасно понимаю, что после таких испытаний, какие мы перенесли, не сразу придешь в норму.
– О, неужели вы врач? – с интересом переспросила жена начальника и посмотрела на Таню, как смотрят на редкую безделушку. – Мы счастливы видеть у себя в больнице представительницу советской медицины, – церемонно продолжала она.
– Благодарю вас… – со свойственной ей непосредственностью ответила Таня. – Нет ли каких-нибудь новостей с фронта?
– Как же, как же, новости есть и очень приятные, особенно для вас, – улыбнулась жена начальника. – Доблестные русские войска под Сталинградом продолжают наносить удары немцам. Радио сообщает, что вчера снова разгромили несколько германских дивизий.
Петров быстро обменялся веселым взглядом с Таней и Потаповым.
– Мы надеемся, что ваша победа под Сталинградом приблизит окончание войны, – любезно добавила гостья и, заканчивая беседу, сказала: – После вашего выздоровления я и мой супруг будем рады видеть вас в нашем доме.
Лицо матроны приняло восторженное выражение. Жена начальника острова удалилась, расточая направо и налево привычно-официальные улыбки.
Спустя два дня большая часть пассажиров шлюпки № 3 уже настолько поправилась, что могла покинуть больницу. На этом маленьком острове, площадь которого не превышала сотни квадратных километров, а население – полутора тысяч человек (из них лишь около сотни белых), не было, конечно, ни отелей, ни пансионов. Потерпевшим кораблекрушение пришлось устраиваться у местных жителей. Драйдена и генерала Блимпа пригласил к себе начальник острова. Ванболен, Петерсен, Дрентелын и профессор Мандер нашли приют у англичан, представлявших различные ранги островной администрации. Часть африканцев и индийцев разместилась у бронзовокожих аборигенов острова; те же, для кого там не нашлось места, соорудили на берегу шалаш и кое-как устроились в нем. Труднее было решить вопрос о питании негров и индийцев. Денег у них не было, а островные власти не имели фондов, предназначенных для подобных случаев. Пока им раз в день выдавали какую-то похлебку, в которой иногда попадались кусочки рыбы, но ходили слухи, что скоро прекратится и это.
На острове имелась небольшая таверна, где коротали время представители белого населения попроще, а также матрссы изредка заходивших сюда кораблей. Над таверной был надстроен маленький и нескладный второй этаж в три крохотные комнатки. В них-то и поселились Петровы, Потапов, Карло и Мэри Таволато.
В первый же день у входа в таверну Петров неожиданно наткнулся на капитана Смита.
Прибытие на остров Девы шлюпки № 3 было для капитана горькой неожиданностью. Он рассчитывал на то, что все брошенные им на произвол судьбы лодки погибнут в океане и таким образом не останется никого, кто смог бы выступить в качестве его обличителей. В «своих» пассажирах он был уверен – ведь, в сущности говоря, они являлись соучастниками преступления, и, стало быть, им оставалось только одно – держать язык за зубами.
Появление шлюпки под командой Петрова меняло положение. Капитан Смит испугался и, как все трусы, прежде всего попытался умилостивить своего противника. Завидев Петрова, он осклабился во весь рот, снял фуражку и, пытаясь «по-простецки» обнять русского, с деланным радушием воскликнул:
– Хэлло, друг! Как я рад видеть вас живым и здоровым!
Петров резко отвел его руки и прошел мимо, не сказав ни слова. Таким образом, взаимные позиции сразу определились.
В последующие дни из разговоров с людьми капитанской шлюпки удалось выяснить, что благодаря наличию мореходных инструментов эта шлюпка добралась до острова Девы на шестой день после катастрофы, что она лучше всех других шлюпок была снабжена водой и припасами и что все ее пассажиры прибыли в полном здравии, не испытывая никаких лишений. Выяснилось далее, что капитан Смит по прибытии на остров Девы ничего не сделал для организации поисков оставшихся в океане шлюпок и что вся его телеграфная переписка с Лондоном сводилась к переговорам о скорейшей эвакуации собственной персоны с острова Девы да уплате причитающегося ему жалованья.
Все эти подробности подлили масла в огонь. Пассажиры «русской шлюпки», как ее называли на острове, и раньше до крайности возмущенные действиями Смита, теперь, не стесняясь, рассказывали жителям острова о гнусном поведении капитана. В рядах спутников Смита также начался разброд. Чтобы как-либо ослабить сыпавшиеся на него обвинения, капитан Смит, опираясь на клеветнические рассказы буров – Ванболена и Дрентельна, пустил в ход «большевистское пугало». Он утверждал, будто бы во время скитаний по океану Петров создал на шлюпке «советскую республику», потакал черным и даже грозил револьвером тем более благоразумным белым, которые пытались противодействовать его «большевистским безумствам».
Скоро все эти обвинения и контробвинения дошли до слуха начальника острова и поставили его в весьма затруднительное положение. С одной стороны, этот старый служака колониального ведомства не питал ни малейших симпатий к русским большевикам, но, с другой стороны, неблагоприятная шумиха вокруг имени капитана Смита заставляла его проявлять в отношении Смита известную осторожность…
Вообще с прибытием шлюпок с «Дианы» положение начальника острова очень усложнилось. Раньше – даже несмотря на войну – жизнь в этом далеком захолустье шла привычными, веками сложившимися путями. В сущности, не о чем было думать. На все имелись традиция, норма, образец. Именно поэтому с незапамятных времен установился обычай назначать начальником острова Девы человека, за выслугой лет выходившего на пенсию. Таков был и мистер Липер: маленький седенький старичок с благообразным румяным лицом и спокойными, неторопливыми движениями. Ему было 63 года, и в мирной обстановке он уже три года назад вышел бы в отставку. Из-за войны Липера задержали на посту сверхсрочно, но все его мысли и чувства были обращены к отставке, к пенсии, к тихой жизни на собственной ферме в Англии, в йоркшире. Он с нетерпением ждал окончания войны, чтобы поскорее погрузиться в эту желанную «нирвану» и полностью отдаться единственной страсти своей жизни – рыбной ловле. На эту тему и вообще о рыбах он мог говорить бесконечно. В такие минуты его тусклые глаза загорались внезапным огнем, а движения становились быстрыми и энергичными. Здесь, на острове, мистер Липер преимущественно и занимался рыбной ловлей – ничто не мешало ему.
И вдруг эти шлюпки – наказание господне! Одна – страшно сказать! – с русскими большевиками из Москвы, другая – с капитаном Смитом, о котором ходят нехорошие слухи… А такие солидные джентльмены, как лондонский банкир Драйден и генерал Блимп, когда спрашиваешь их совета, только руками разводят и неопределенно кряхтят. Да, никогда не было столько треволнений у почтенного мистера Липера.
«Как с ними держаться?» – думал мистер Липер, получив от жены подробный отчет об ее свидании «с большевиками из Москвы». Как и полагается английскому чиновнику, мистер Липер официально был «беспартийным», но мыслями и чувствами принадлежал к «стопроцентным» консерваторам. И хотя ни одного «живого большевика» он никогда не встречал, но питал инстинктивную неприязнь к «коммунистической России», подкрепляемую различными газетными выдумками о ней. Да, все это так… Но сейчас? Сейчас эти большевики являлись союзниками правительства его величества в войне против Германии – и какими союзниками! Сталинград показывал, какие силы таятся в нынешней России. С таким союзником обращаются вежливо, очень вежливо… К тому же трое русских, заброшенных капризом судьбы на остров Девы, отнюдь не походили на бандитов. Миссис Липер нашла их даже приятными людьми. Что же делать?
В один из хмурых дней начала января 1943 года к крыльцу советского посольства ловко подкатил мальчик-велосипедист в форме почтового ведомства и, быстро взбежав по ступенькам, передал привратнику кипу очередных телеграмм.
Несколько минут спустя в кабинет советского посла вошел первый секретарь и, протягивая послу листок бумаги, сказал:
– Телеграмма на ваше имя с острова Девы.
– С острова Девы? – удивился посол, отрываясь от газет, которые просматривал.
Он развернул телеграфный бланк. На нем стояло: «Лондон. Советскому послу. Я, капитан третьего ранга Петров, моя жена и капитан инженерных войск Потапов…»
Дочитав телеграмму до конца, посол снова перечитал ее и задумчиво произнес:
– Остров Девы…
Посол встал и прошелся по кабинету. Остановившись у окна, выходившего в сад, он обернулся к первому секретарю и с улыбкой проговорил:
– Знаете, Петр Васильевич, эта телеграмма невольно напомнила мне мальчишеские годы.
И он вполголоса продекламировал:
Посол оборвал чтение, улыбнулся своим воспоминаниям и продолжал уже деловым тоном:
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем,
Но скалы и тайные мели,
И бури ему нипочем!
Есть остров на том океане,
Пустынный и мрачный гранит…
– Ну, а теперь надо выручать наших соотечественников с романтического гранита, куда их занесло по классическому рецепту Жюля Верна. С чего начнем?
– Они просят о скорейшем выезде в Англию, – напомнил первый секретарь.
– Да, конечно! – согласился посол. – И мы сделаем для этого все возможное. Но будем трезво смотреть на вещи. Остров Девы лежит в стороне от больших морских дорог. Сейчас время военное, суда нарасхват… Мы, разумеется, добьемся, чтобы какое-либо судно зашло на остров Девы, но на это потребуется время. А им надо помочь сейчас, немедленно! Надо поддержать их.
Посол задумался, шагая по кабинету, и затем изложил свой план:
– Конечно, мы обратимся в английское министерство иностранных дел. Это само собой разумеется… Но, кроме того, не послать ли мне телеграмму непосредственно начальнику острова? Думаю, эффекта от такой телеграммы будет много больше, чем от трафаретного бюрократического указания со стороны лондонских чиновников…
Посол усмехнулся и прибавил:
– Ведь начальник острова Девы не часто получает телеграммы от «русского посла» в Англии! Думаю, что за всю историю острова еще не было такого случая…
Посол взялся за перо и несколько минут спустя протянул первому секретарю листок бумаги, на котором было написано по-английски:
«Начальнику острова Девы. Трое советских граждан – супруги Петровы и Потапов – в результате кораблекрушения, причиненного немецкой подводной лодкой, оказались на острове Девы. Прошу Вас оказать им всяческое содействие. Перевожу на Ваше имя для них по телеграфу 50 фунтов. Принимаю меры к скорейшей эвакуации моих соотечественников с острова. За исполнение моей просьбы буду весьма признателен».
Дальше шла подпись посла с его полным титулом.
– Но этого мало, – продолжал посол, снова берясь за перо. – Надо их самих подбодрить!
Перо снова заходило по бумаге. Скоро готова была вторая телеграмма:
«Остров Девы. Находящемуся в больнице капитану Петрову с товарищами. Поздравляю со спасением и желаю скорого выздоровления. Принимаю меры к вашей быстрейшей эвакуации с острова Девы, но прошу иметь в виду, что это потребует времени. Одновременно телеграфирую начальнику острова с просьбой оказать вам содействие и перевожу ему для вас 50 фунтов. В случае надобности пришлю еще. Наркомвоенмор извещаю о вашей судьбе и местонахождении. Давайте знать о себе».
– Мистер Петров, вам телеграмма из Лондона! От советского посла!
Голос сестры Тилли слегка дрожал. Еще бы! Ведь ей никогда еще не приходилось держать в руках телеграмму от столь высокого отправителя.
Пока Петров читал, сестра Тилли скромно стояла в стороне и думала: «Должно быть, мистер Петров очень важный человек, если ему шлет телеграммы сам советский посол в Лондоне!»
Драйден, уже несколько оправившийся от перенесенных испытаний, с любопытством следил за этой сценой.
Петров передал телеграмму Александру Ильичу, а затем просил отнести Тане. До сих пор он еще не видел ее: больничный врач запретил всем спасенным оставлять постели. Но коротенькими записочками Степан и Таня обменивались.
Несмотря на нетвердость в английском языке, Потапов уже вполне ориентировался в больничной обстановке и сообщил Петрову собранные им сведения:
– Генерал Блимп, Петерсен, Максвелл и Дрентельн лежат в соседней палате, профессор Мандер и механик Шафер – вместе с местными больными. А с Таволато вышла целая история. Его хотели поместить в сарае с цветными, Мэри же – в палату для белых женщин. Но Мэри решительно запротестовала и потребовала, чтобы и ее положили в этот сарай. Тогда администрация отвела супругам Таволато отдельную комнату. Они почти поправились и передают всем нам горячий привет.
– А где же наши темнокожие друзья, африканцы? – спросил Степан.
– Темнокожие? С ними поступили, как и следовало ожидать: затолкали в какой-то сарай, и они валяются на земле, даже без коек…
– Да, быстро кончилось их равноправие… – задумчиво произнес Петров. – Но думаю, что они не забудут опыта тринадцати дней в океане…
Днем сестра Тилли вбежала в палату еще более взволнованная, чем утром.
– Джентльмены! – торжественно обратилась она к Петрову и Потапову. – Вас хочет видеть супруга начальника острова. Она лично приехала в больницу! Будьте добры, поскорее оденьтесь!
Степан и Александр Ильич накинули на себя больничные халаты.
– Мы готовы.
– Как? – ужаснулась сестра Тилли. – Вы хотите в таком виде представиться супруге начальника острова? Нет-нет! Я сейчас принесу ваши костюмы, их уже привели в порядок.
– К чему? – пожал плечами Петров. – Ведь мы здесь не офицеры, а больные. А парадная форма больного – больничный халат.
Сестра Тилли была ошеломлена, но не решилась протестовать. Она только торопливо прибавила:
– Пойдемте скорее, джентльмены, чтобы не заставлять ждать миледи. За миссис Петровой уже послали.
Оба советских офицера вышли из палаты, предводительствуемые раскрасневшейся сестрой Тилли. Скоро она вернулась в палату, стремясь облегчить перед кем-нибудь свое переполненное новостями сердце.
– Вы знаете, джентльмены! – воскликнула она. – Советский посол в Лондоне прислал начальнику острова телеграмму о господах Петровых! Просил о них позаботиться! Это очень важные особы! И деньги для них перевел… Вот как!
Сестра Тилли адресовалась к Драйдену и Ванболену, ожидая ответной реакции на столь потрясающую новость. Но оба джентльмена равнодушно молчали. Это обидело сестру Тилли, и она торопливо удалилась, скороговоркой бросив:
– Пойду посмотрю, что там делается…
Когда сестра Тилли вышла, Драйден раздраженно сказал:
– Ужасные люди!
– Кто? – не поняв его, спросил Ванболен.
– «Кто! Кто»! – с еще большей запальчивостью воскликнул Драйден. – Конечно, большевики!
– Я согласен с вами, сэр Вильям, что большевики ужасные люди, – промолвил золотопромышленник. – Но почему вы вспомнили об этом именно сейчас?
Драйден приподнялся и сел на своей постели.
– Почему? Изволите ли видеть… Три советских человека потерпели крушение и попали на остров Девы; не какие-нибудь особо выдающиеся фигуры, а просто обыкновенные советские офицеры в небольших чинах… И что же происходит? Они шлют с острова телеграмму своему послу в Лондон. Заметьте, не в консульство, не в посольство, а лично послу! Посол немедленно отвечает им, посылает деньги, да еще телеграфирует начальнику острова. И вы видите результат! – Банкир оправил одеяло и невесело усмехнулся. – Я хорошо знаком, – продолжал он, – по крайней мере с четырьмя членами английского кабинета, но до сих пор никто из них не подумал даже поздравить меня со спасением. Меня! Одного из крупнейших банкиров Лондона!
– Но, может быть, сэр Вильям, ваши знакомые не знают о том, что произошло? – предположил Ванболен.
– Как – не знают? Знают! Я телеграфировал отсюда жене и в свой банк. Знают, но молчат! Какое им дело до меня? А эти… – Драйден кивнул в сторону кроватей Петрова и Потапова, – эти крепко спаяны!
Помолчав немного, Драйден желчно продолжал:
– Возьмите, например, господина Петрова… Лично я его очень уважаю. За время наших скитаний по океану мы все имели возможность оценить его высокие личные качества. Я прямо скажу: если бы не этот советский моряк, мы с вами, мистер Ванболен, давно пошли бы на обед акулам! Да, лично я многим обязан Петрову. Но… если в России много таких людей, как господин Петров, то мне становится страшно за наше будущее, за нашу старую цивилизацию. Ведь господа Петровы не скрывают, что они являются нашими противниками. И чем более высокого мнения я о господине Петрове как личности, тем страшнее мне становится…
Ванболен молчал. Он не совсем ясно представлял себе, куда ведет его собеседник.
– А мадам Петрова?.. – продолжал Драйден. – Очаровательная женщина! Хороший врач. Я готов восхищаться ею, но… опять-таки это «но»… Если в России много таких женщин, как мадам Петрова, мне тоже становится не по себе…
– Вы преувеличиваете, сэр Вильям, – возразил Ванболен. – Красивая женщина всегда останется красивой женщиной – и только. Политика здесь ни при чем.
– Как сказать… Вы помните историю с последним уколом камфары? Я внимательно наблюдал тогда за мадам Петровой. О, какие огоньки загорелись в ее глазах!.. Нет-нет, мадам Петрова – тоже наш противник, и притом весьма опасный противник. – Драйден вздохнул и, как бы подводя итог своим мыслям, мрачно произнес: – Эти люди напоминают мне острый кинжал в ножнах с бархатной оправой. Оправа великолепна, ею любуешься. Но в ножнах все-таки смертельное лезвие! Должен признаться, что до сих пор я недооценивал большевистскую опасность для нас, англичан, да и вообще для наших западных устоев жизни. Но эта встреча с большевиками, эти тринадцать дней в океане многому меня научили! Да, большевики – опасные люди!
И банкир растянулся под одеялом, давая понять, что разговор окончен.
Но тут заговорил Ванболен.
– Я очень рад, что вы, сэр Вильям, изменили свой взгляд на большевиков, – начал Ванболен. – Признаться, меня сильно шокировали некоторые ваши суждения еще на «Диане». В частности, по вопросу о внутренней политике южноафриканского правительства. Мы всегда прекрасно понимали, как важно держать в узде черных и цветных. Мы не миндальничали и с коммунистами. В Англии нас нередко осуждали за это, но теперь вы сами видите, что мы были правы.
– Должен вас разочаровать, дорогой мистер Ванболен, – невесело рассмеялся Драйден: – я и сейчас во многом не согласен с вашим правительством. Сейчас, пожалуй, даже больше, чем раньше…
– Как так? – изумленно воскликнул Ванболен.
– А так! Если речь идет о необходимости решительно бороться с большевиками, я полностью на стороне вашего правительства. Но вот как бороться? Какими методами? В каких формах? Тут мы сильно расходимся.
– Неужели вы симпатизируете всем этим диким теориям о равноправии белых и черных?
– За кого вы меня принимаете, сэр? – расхохотался Драйден. – Я прекрасно знаю, что белый есть белый, а черный есть черный и должен знать свое место. Но позвольте вас спросить, зачем южноафриканскому правительству нужно было издавать специальные законы об изоляции черных и цветных в особых районах ваших городов, о запрещении свободы передвижения для них и другие подобные?
– Так что ж, – с возмущением воскликнул Ванболен, – по-вашему, мы должны были примириться с тем, что негры живут среди белых?
– Конечно, нет! – возразил Драйден. – Но к чему в законодательном порядке устраивать гетто? Это пахнет средневековьем. Это дает прекрасный материал всяким левым агитаторам. Ведь той же цели можно достигнуть и другими, менее скандальными средствами. Например, муниципалитет Кейптауна мог бы в определенных частях города, предназначенных для белых, установить известные архитектурные обязательства при постройке домов… В переводе на деньги эти обязательства могли бы быть столь высокими, что автоматически исключали бы возможность появления цветных в этих районах города. Я уверен, что в оправдание таких мер можно было бы найти массу архитектурных, эстетических, гигиенических и всяких других соображений, которые звучали бы убедительно даже для левых агитаторов.
– Все это слишком сложно, – возразил Ванболен. – Мы предпочитаем более простые и крутые средства.
– Вот именно! – с упреком сказал Драйден. – Но возьмем другой пример. В Кейптауне мне рассказывали о господине Крейгере, который был с нами на шлюпке и о смерти которого я глубоко сожалею… В его поместьях, если не ошибаюсь, была собственная полиция, которая по его личному приказу казнила провинившихся негров самыми варварскими способами. Разве нельзя было поддерживать порядок с менее явным нарушением официальных юридических норм?
– М-да. – усмехнулся Ванболен. – Господин Крейгер был несколько слабоват по части юриспруденции. Но он был богат! Почему бы ему и не иметь своей полиции?
– Разумеется, раз у господина Крейгера были средства, он мог жить в свое удовольствие, – подтвердил Драйден. – Но мне рассказывали, что он без стеснения, под видом «контрактов», покупал рабочую силу у темных дельцов и загонял людей за колючую проволоку, без права выхода. А если кто убегал и был пойман, то господин Крейгер собственноручно избивал беглеца до смерти буйволовой плетью. Почему собственноручно? Это производит дикое впечатление, не правда ли? Ведь для таких деликатных поручений можно иметь специального человека.
– Господин Крейгер, несомненно, допускал некоторые излишества, – неохотно признал Ванболен, – и я их не одобряю. Но вы, сэр Вильям, придаете слишком большое значение разным сплетням, которые ходят среди черных и цветных. Мы, буры, не обращаем на них внимания. Поверьте, так лучше!
– Не могу с вами согласиться, господин Ванболен! Эти, как вы считаете, «сплетни» разносятся среди цветного населения других частей нашей империи и только укрепляют в них вражду к белым. Они доходят и до белых агитаторов. Для репутации вашей страны это невыгодно…
Ванболен вспыхнул:
– Я отношусь к вам с величайшим уважением, сэр Вильям, но позвольте заметить, что и мы, буры, имеем основание критически относиться к некоторым сторонам политики правительства его величества. Вы слишком миндальничаете с вашими левыми. Вы их совершенно распустили, особенно коммунистов! А теперь еще вступили в союз с большевистской Россией! Куда все это может привести?
Слова Ванболена вызвали у Драйдена прилив раздражения. Он подумал: «Тупые провинциалы, а туда же… лезут в мировую политику!» Однако вслух примирительно сказал:
– Я также отношусь к вам с величайшим уважением, господин Ванболен, но позвольте вам заметить, что наша империя – очень сложный и чувствительный организм, а мировая политика в наши дни нолна самых удивительных странностей и противоречий. Чтобы отстоять наши интересы, правительству его величества необходимо проявлять мудрость змия. Да-да! Сейчас не семнадцатый, а двадцатый век… Наша политика должна отвечать современности. Правительство его величества поступило разумно, вступив в этой войне в союз с красной Россией. Вам, живущим вдали от главных центров мировых противоречий, кое-что может казаться непонятным, даже неприятным, но поверьте: ради блага всей империи в целом оно должно так поступать!..
Под конец своей речи Драйден почувствовал в груди прилив вдохновения. Он казался себе воплощением высшей государственной мудрости, накопленной руководителями Англии в течение веков, и это еще более увеличивало его презрение к лежавшему на соседней кровати грубому, неотесанному южноафриканскому выскочке. Ванболен был смущен и не знал, что ответить. Несколько минут прошло в молчании. Наконец Драйден философски изрек:
– Во всем, что мы делаем, нужны хорошие манеры… Хорошие манеры – большая сила! Смею сказать, целостность Британской империи до сих пор покоилась не только на могуществе ее флота, но также на хороших манерах ее политиков и администраторов.
Сестра Тилли привела Степана и Александра Ильича к Тане. Степану, впервые увидевшему жену после разлуки – худенькую, бледную, смешную в огромном больничном халате, – хотелось тут же прижать ее к груди и крепко расцеловать. Но кругом были чужие люди. Он лишь сжал ее руку и с нежностью заглянул в глаза.
Русских провели в кабинет матроны.[17] Здесь их уже ждала жена начальника острова, высокая, костлявая женщина лет под шестьдесят. Она заговорила официально любезным тоном:
– Я приехала повидать вас и справиться о вашем здоровье. Мне передавали обо всем, что вы претерпели. Ах, это ужасно! Но я надеюсь, что наш медицинский персонал, – тут жена начальника слегка кивнула в сторону матроны, – скоро поставит вас на ноги.
– О мадам, они уже на пути к полному выздоровлению, – поспешила заверить матрона.
– Как вы себя чувствуете? – спросила высокопоставленная гостья, обращаясь главным образом к Тане.
– Сейчас уже хорошо, – с улыбкой ответила Таня. – Я ведь сама врач и прекрасно понимаю, что после таких испытаний, какие мы перенесли, не сразу придешь в норму.
– О, неужели вы врач? – с интересом переспросила жена начальника и посмотрела на Таню, как смотрят на редкую безделушку. – Мы счастливы видеть у себя в больнице представительницу советской медицины, – церемонно продолжала она.
– Благодарю вас… – со свойственной ей непосредственностью ответила Таня. – Нет ли каких-нибудь новостей с фронта?
– Как же, как же, новости есть и очень приятные, особенно для вас, – улыбнулась жена начальника. – Доблестные русские войска под Сталинградом продолжают наносить удары немцам. Радио сообщает, что вчера снова разгромили несколько германских дивизий.
Петров быстро обменялся веселым взглядом с Таней и Потаповым.
– Мы надеемся, что ваша победа под Сталинградом приблизит окончание войны, – любезно добавила гостья и, заканчивая беседу, сказала: – После вашего выздоровления я и мой супруг будем рады видеть вас в нашем доме.
Лицо матроны приняло восторженное выражение. Жена начальника острова удалилась, расточая направо и налево привычно-официальные улыбки.
Спустя два дня большая часть пассажиров шлюпки № 3 уже настолько поправилась, что могла покинуть больницу. На этом маленьком острове, площадь которого не превышала сотни квадратных километров, а население – полутора тысяч человек (из них лишь около сотни белых), не было, конечно, ни отелей, ни пансионов. Потерпевшим кораблекрушение пришлось устраиваться у местных жителей. Драйдена и генерала Блимпа пригласил к себе начальник острова. Ванболен, Петерсен, Дрентелын и профессор Мандер нашли приют у англичан, представлявших различные ранги островной администрации. Часть африканцев и индийцев разместилась у бронзовокожих аборигенов острова; те же, для кого там не нашлось места, соорудили на берегу шалаш и кое-как устроились в нем. Труднее было решить вопрос о питании негров и индийцев. Денег у них не было, а островные власти не имели фондов, предназначенных для подобных случаев. Пока им раз в день выдавали какую-то похлебку, в которой иногда попадались кусочки рыбы, но ходили слухи, что скоро прекратится и это.
На острове имелась небольшая таверна, где коротали время представители белого населения попроще, а также матрссы изредка заходивших сюда кораблей. Над таверной был надстроен маленький и нескладный второй этаж в три крохотные комнатки. В них-то и поселились Петровы, Потапов, Карло и Мэри Таволато.
В первый же день у входа в таверну Петров неожиданно наткнулся на капитана Смита.
Прибытие на остров Девы шлюпки № 3 было для капитана горькой неожиданностью. Он рассчитывал на то, что все брошенные им на произвол судьбы лодки погибнут в океане и таким образом не останется никого, кто смог бы выступить в качестве его обличителей. В «своих» пассажирах он был уверен – ведь, в сущности говоря, они являлись соучастниками преступления, и, стало быть, им оставалось только одно – держать язык за зубами.
Появление шлюпки под командой Петрова меняло положение. Капитан Смит испугался и, как все трусы, прежде всего попытался умилостивить своего противника. Завидев Петрова, он осклабился во весь рот, снял фуражку и, пытаясь «по-простецки» обнять русского, с деланным радушием воскликнул:
– Хэлло, друг! Как я рад видеть вас живым и здоровым!
Петров резко отвел его руки и прошел мимо, не сказав ни слова. Таким образом, взаимные позиции сразу определились.
В последующие дни из разговоров с людьми капитанской шлюпки удалось выяснить, что благодаря наличию мореходных инструментов эта шлюпка добралась до острова Девы на шестой день после катастрофы, что она лучше всех других шлюпок была снабжена водой и припасами и что все ее пассажиры прибыли в полном здравии, не испытывая никаких лишений. Выяснилось далее, что капитан Смит по прибытии на остров Девы ничего не сделал для организации поисков оставшихся в океане шлюпок и что вся его телеграфная переписка с Лондоном сводилась к переговорам о скорейшей эвакуации собственной персоны с острова Девы да уплате причитающегося ему жалованья.
Все эти подробности подлили масла в огонь. Пассажиры «русской шлюпки», как ее называли на острове, и раньше до крайности возмущенные действиями Смита, теперь, не стесняясь, рассказывали жителям острова о гнусном поведении капитана. В рядах спутников Смита также начался разброд. Чтобы как-либо ослабить сыпавшиеся на него обвинения, капитан Смит, опираясь на клеветнические рассказы буров – Ванболена и Дрентельна, пустил в ход «большевистское пугало». Он утверждал, будто бы во время скитаний по океану Петров создал на шлюпке «советскую республику», потакал черным и даже грозил револьвером тем более благоразумным белым, которые пытались противодействовать его «большевистским безумствам».
Скоро все эти обвинения и контробвинения дошли до слуха начальника острова и поставили его в весьма затруднительное положение. С одной стороны, этот старый служака колониального ведомства не питал ни малейших симпатий к русским большевикам, но, с другой стороны, неблагоприятная шумиха вокруг имени капитана Смита заставляла его проявлять в отношении Смита известную осторожность…
Вообще с прибытием шлюпок с «Дианы» положение начальника острова очень усложнилось. Раньше – даже несмотря на войну – жизнь в этом далеком захолустье шла привычными, веками сложившимися путями. В сущности, не о чем было думать. На все имелись традиция, норма, образец. Именно поэтому с незапамятных времен установился обычай назначать начальником острова Девы человека, за выслугой лет выходившего на пенсию. Таков был и мистер Липер: маленький седенький старичок с благообразным румяным лицом и спокойными, неторопливыми движениями. Ему было 63 года, и в мирной обстановке он уже три года назад вышел бы в отставку. Из-за войны Липера задержали на посту сверхсрочно, но все его мысли и чувства были обращены к отставке, к пенсии, к тихой жизни на собственной ферме в Англии, в йоркшире. Он с нетерпением ждал окончания войны, чтобы поскорее погрузиться в эту желанную «нирвану» и полностью отдаться единственной страсти своей жизни – рыбной ловле. На эту тему и вообще о рыбах он мог говорить бесконечно. В такие минуты его тусклые глаза загорались внезапным огнем, а движения становились быстрыми и энергичными. Здесь, на острове, мистер Липер преимущественно и занимался рыбной ловлей – ничто не мешало ему.
И вдруг эти шлюпки – наказание господне! Одна – страшно сказать! – с русскими большевиками из Москвы, другая – с капитаном Смитом, о котором ходят нехорошие слухи… А такие солидные джентльмены, как лондонский банкир Драйден и генерал Блимп, когда спрашиваешь их совета, только руками разводят и неопределенно кряхтят. Да, никогда не было столько треволнений у почтенного мистера Липера.
«Как с ними держаться?» – думал мистер Липер, получив от жены подробный отчет об ее свидании «с большевиками из Москвы». Как и полагается английскому чиновнику, мистер Липер официально был «беспартийным», но мыслями и чувствами принадлежал к «стопроцентным» консерваторам. И хотя ни одного «живого большевика» он никогда не встречал, но питал инстинктивную неприязнь к «коммунистической России», подкрепляемую различными газетными выдумками о ней. Да, все это так… Но сейчас? Сейчас эти большевики являлись союзниками правительства его величества в войне против Германии – и какими союзниками! Сталинград показывал, какие силы таятся в нынешней России. С таким союзником обращаются вежливо, очень вежливо… К тому же трое русских, заброшенных капризом судьбы на остров Девы, отнюдь не походили на бандитов. Миссис Липер нашла их даже приятными людьми. Что же делать?