Майский Иван Михайлович. Близко-далеко

   Попытки рыбной ловли ни к чему не привели. На самодельные крючки и снасти рыба не брала. Правда, Мако ухитрился поймать большого тунца, но это была единственная удача.
   Так преступное легкомыслие капитана Смита, не обеспечившего спасательные шлюпки аварийным запасом, обрекло людей на медленное голодное умирание.
   Ночью подул сильный ветер. По океану пошли большие волны, сверкнули молнии. Лодка снова превратилась в щепку, ныряющую между громадами водяных хребтов. С неба хлынули потоки тропического ливня.
   Вода! Вода!
   Люди уже второй день не имели во рту ни капли влаги, их распухшие языки с трудом двигались во рту. И вдруг на них обрушились буйные струи чудной, прохладной, живительной воды! Ее было много, сколько угодно! Она текла за ворот, омывала лица, наполняла шлюпку; ее приходилось выплескивать в океан… Запрокинув головы, люди ловили воду открытыми ртами, набирали ее в сосуды, пили, пили… Никто не обращал внимания на то, что шлюпку может вот-вот перевернуть крутой волной. Все, что можно наполнить водой, было использовано, и на шлюпке оказался запас воды больший, чем в момент катастрофы.
   Жажда отступила, но зловещий брат ее – голод – подошел вплотную.
   На десятый день все получили по последней галете. Мако сбил шестом на лету пять летучих рыб. Их сырыми роздали самым слабым. Мако не взял себе ни одной. Больше пополнения ждать было неоткуда. Всюду, куда ни падал взгляд, шумел океан – безбрежный, могучий, бесстрастный…
   Возбуждение, вызванное дождем, скоро улеглось, и людьми снова овладела безнадежность, тупая покорность неизбежной смерти.
   Силы оставляли их…
   У Дрентельнов умер ребенок, и сами они находились между жизнью и смертью. Ванболен без движения лежал на дне шлюпки; жена его непрерывно беззвучно плакала, вглядываясь в немую даль горизонта. Профессор Мандер бредил какими-то птицами и насекомыми. Сестра Кроули лежала будто в летаргическом сне, и сердце ее почти не билось. Буфетчик Наттинг, индиец Кришна, генерал Блимп и большинство негров впали в состояние тупой дремоты и, изредка просыпаясь, с изумлением смотрели на своих спутников, странно тряся головами.
   Степан и Александр Ильич едва держались ценой последнего напряжения воли. Таня всячески старалась не сдаваться, но силы ее явно иссякали. Она походила сейчас на худенького, изможденного мальчика-подростка, перенесшего тяжелый недуг. Давно поблекли ее живые краски, и только голубизна глаз, неправдоподобно больших на осунувшемся лице, еще говорила о жизни.
   Мэри была совсем плоха. Она едва могла шевелиться. Зато Таволато обнаружил необыкновенную силу и выдержку. Сравнительно хорошо переносили страдания африканцы Мако и Бамбо, лейтенант Максвелл и механик Шафер. К удивлению Петрова, известную бодрость сохранял и Драйден. Он был, правда, очень слаб, но не терял ни сознания, ни интереса к окружающему.
   …Беззвучно скользила над бездной шлюпка № 3, плавучий островок полусмерти-полужизни, грозивший скоро превратиться в плавучую могилу.
   – Степан, ты помнишь, что сегодня за вечер? – слабым, чужим голосом спросила Таня.
   – Да, Танюша, помню… Тридцать первое декабря. Завтра – Новый год. Вот где пришлось его встретить…
   В вышине дрожали крупные звезды. Все вокруг покрывала густая, черная тьма. Внизу, под зыбко качающейся шлюпкой, тихо дышал бездонный океан.
   Таня тесно прижалась к Степану.
   – А в Москве сейчас мороз… Хорошо! Люди вместе собираются, читают письма с фронта друзьям, соседям… Скоро сядут за столы, поднимут рюмки за тех, кто в землянках, за победу…
   Ослабев, она умолкла. Степан нежно положил ее голову к себе на колени.
   Передохнув, Таня снова начала:
   – А у нас дома? Мама на кухне и вокруг стола хлопочет… Папа тоже дома. Ванёк вертится под ногами, нацепил твой кортик и с Гитлером воюет… – Голос Тани дрогнул, в нем послышались слезы. – Сынок мой милый, мальчишенька… увижу ли я тебя?..
   По щекам Тани покатились слезы, оросили руки Степана. Он безмолвно сжал худенькую ладонь жены.
   Прошло несколько минут. Снова послышался приглушенный голос Тани:
   – Знаешь, я начинаю терять надежду, что мы… – Таня запнулась на слове, которое не хотела произнести вслух. – Вот уже одиннадцать дней, как мы плывем, а земли все нет… Будет ли она?
   – Будет, Таня! Поверь, мы увидим землю, – стараясь придать своему голосу убедительность, сказал Степан.
   По его расчетам, за одиннадцать дней шлюпка прошла на северо-запад не меньше восьмисот миль, но где же остров Девы? Что, если произошла ошибка в курсе?.. Ведь шли, ориентируясь лишь по звездам и солнцу.
   «Проклятый Смит! – мысленно выругался Петров. – Если бы у нас имелись точные инструменты, мы давно бы уже были в безопасности!»
   Словно подслушав его мысли, Таня спросила: – Скажи мне правду: ты веришь, что мы доберемся до этого острова?
   – Верю! Невзирая ни на что, верю! До конца, до последней минуты надо верить, чтобы бороться за жизнь, – твердо ответил Петров.
   Почувствовав в воздухе прохладу, он достал пальто, которого Таня давно не надевала, и заботливо накинул его на плечи жены. Таня тихонько плакала, вспоминая о доме, о сыне. Машинально она полезла в карман пальто за платком и вдруг радостно воскликнула:
   – Степан, смотри, что я нашла!
   И она вложила в его руку связанный узлом платочек.
   – Что это? Темно, я ничего не вижу…
   – Это горсточка родной земли с бакинского аэродрома. Помнишь, я завязала ее в носовой платок перед отлетом?
   Степан сжал в своей ладони платочек с землей и Танину руку.
   – Вот и мы с тобой получили новогодний подарок с Родины, – шепнул он Тане.
   Обоим стало как-то легче.
   – Который час? – спросила Таня.
   Петров всмотрелся в светящийся циферблат: стрелка показывала без трех минут двенадцать. Он тотчас встал и, обращаясь в темноту, громко по-английски провозгласил:
   – Новый год!.. Пусть принесет он нашим странам победу, а нам – спасение!
   Из мрака отозвались три слабых голоса:
   – Новый год!
   – Новый год!
   – Новый год! Остальные молчали…
   Молчало небо. Молчала тьма. Только волны океана перекатывались с тихим рокотом.
   Шел тринадцатый день после катастрофы…
   Солнце неистовствовало в вышине. Легкий бриз чуть волновал поверхность океана. Водная пустыня привычно и жестоко убегала в даль горизонта.
   Шлюпка № 3 медленно продвигалась вперед. Куда? В никуда… Ясной ориентировки ни у кого уже не было.
   В последние два дня смерть собрала богатую жатву.
   Умерли мадам Ванболен, сестра Кроули, фабрикант Петерсен. Умерли двое негров и один индиец. Драйден, Таня и Мэри лежали без движения. Они не умерли, нет, но смерть уже заглянула им в глаза.
   Пять человек еще сохраняли признаки жизнедеятельности. Это были Максвелл, Таволато, Мако, Петров и Потапов. Они кое-как управляли парусом. Надежда добраться до острова Девы почти исчезла из их сердец. Они одолели уже столько сотен километров, а острова все не было! Так чего же ждать? Впереди расстилался ненавистный пустынный океан. Дорога к смерти…
   В сущности, не стоило бы даже тратить сил на парус, на движения. Пусть несет шлюпку по воле океанского течения… Но все же полусознательно, машинально люди продолжали делать привычное дело.
   Петров находился уже у последней грани своих сил. Страшным усилием воли заставлял он себя двигаться, разговаривать. Глаза сами собой закрывались, голова склонялась на грудь, но в затуманенном мозгу все время маячило: «Что станет со шлюпкой, если мы, пятеро, окончательно свалимся?»
   …Вдруг Максвелл судорожно схватил Петрова за руку и, указывая на небо, крикнул:
   – Мистер Петров, смотрите!
   Степан с трудом открыл глаза и посмотрел вверх.
   – Птицы, – равнодушно бросил он.
   За эти тринадцать дней он видел много птиц – чаек, альбатросов, – потом они исчезли, теперь снова появились… Он не мог понять волнения Максвелла.
   – Да, конечно, птицы, – серьезно возразил Максвелл. – Но какие птицы?
   Петров вгляделся, и дремота вдруг сразу соскочила с него. Высоко в голубом небе кружили птицы, но совсем не те, что встречались над океаном до сих пор. Эти были другие – и по размерам, и по оперению, и по полету. Степана осенила невероятная, ослепительная мысль, но, сдерживая себя, он небрежно спросил:
   – Какие же это птицы, Максвелл? Вы знаете?
   – Могу поклясться, что не морские, но какие именно, не знаю…
   – Послушайте, Максвелл! – закричал Петров. – Ведь если они не морские, так, значит…
 

 
   Он не докончил фразы. Максвелл и без того прекрасно понял его.
   – Как бы это поточнее выяснить? – нетерпеливо воскликнул Петров и тут же хлопнул себя по лбу.
   Искусно маневрируя между лежавшими в шлюпке телами, он пробрался к Мандеру, который больше походил на труп, чем на живого человека, и попытался растолкать ученого. Тот даже не пошевелился. Тогда Петров вылил на Мандера несколько ведер морской воды. Мандер слегка шевельнул руками, ногами, но глаза его остались по-прежнему закрытыми. Петров задумался и вдруг вспомнил: в плоской металлической фляжке у него сохранилось несколько глотков коньяку. Для Тани, чтобы в самую критическую минуту поддержать ее. Но теперь… Степан разжал губы Мандера и влил в них несколько капель. Это возымело свое действие. Голова профессора чуть повернулась, веки слегка приподнялись. Петров с силой схватил его за шиворот, посадил и, подавляя волнение, прокричал в ухо:
   – Ради бога, мистер Мандер! Вы орнитолог… Смотрите, птицы!
   Мандер бессмысленно уставился на Петрова, не узнавая его, потом на небо, и какая-то искра мелькнула в его безучастных глазах.
   – Сэр! Бога ради, где обитают эти птицы, где они кормятся? – взмолился Максвелл. – В море или на берегу?
   Мандер слабо кивнул головой и едва слышно пробормотал:
   – Лесные, на суше…
   – Но как далеко они залетают в море? – продолжал его допытывать и трясти Петров.
   – М… м… а… а… – беспомощно забормотал профессор, силясь что-то сказать. Но глаза его снова закрылись, голова повисла.
   – Мы узнали самое главное. Давайте следить за птицами, – предложил Петров, перестав тормошить ученого. – Будем держать курс по их полету.
   Птицы долго кружили на одном месте, но потом, точно по команде, с громкими криками повернули на восток и понеслись к горизонту.
   – Курс ост! – решительно скомандовал Петров.
   Шлюпка сделала неуклюжий поворот и медленно поплелась в новом направлении. Птицы давно скрылись. А пятеро на шлюпке, переходя от надежды к отчаянию и снова к надежде, смотрели на восток.
   Прошел час. Петров не отводил глаз от бинокля. Впереди лежала синяя гладь моря, впереди – все тот же далекий, слегка затуманенный горизонт. Ничего нового! Птицы больше не появлялись…
   Прошло еще несколько времени. Степан не смог бы сказать – сколько именно. Вдруг Таволато вскочил и стал пронзительно кричать, колотя себя в грудь.
   – Что с вами? – воскликнул Петров. «Карло не выдержал, сошел с ума…» – с ужасом подумал он.
   – Я вижу! – восторженно кричал Таволато, протягивая руки вперед.
   Степан лихорадочно схватился за бинокль. Да, не могло быть сомнений: вдали, на самом горизонте, среди ровной глади моря чернела точка. Крошечная, едва заметная. На лбу Петрова выступили крупные капли пота: «Неужели правда?..» Он передал бинокль Максвеллу, чтобы проверить себя. Мгновение спустя Максвелл испустил крик не менее дикий, чем Карло:
   – Земля!
   Теперь все пятеро по очереди хватались за бинокль. Но скоро он стал не нужен. Точка увеличивалась, густела. Вот она превратилась в тонкую, четкую полоску.
   Ах, как медленно ползла шлюпка, как нескончаемо долго приближалась она к земле! Скорей! Скорей! Если бы она двигалась волей, нервами, желаниями людей, она понеслась бы вперед со стремительностью торпеды.
   Но шлюпка все шла да шла неторопливым ходом, чуть покачиваясь на легкой волне.
   Вот полоска стала дрожать, туманиться: горячий воздух струился над землей… Вот она развернулась в маленький островок с обрывистыми скалистыми берегами… Уже можно было различить утесы, заливы, трещины, неровности почвы…
   Вот, наконец, мелькнули белые стены домиков, красные черепичные крыши. Показались деревья, сады…
   – Таня! Таня! Проснись! Земля!
   Степан тормошил Таню и старался вывести ее из состояния небытия. Таня открыла глаза, попыталась сесть, но голова закружилась, и она вновь опустилась на дно шлюпки…
   Между тем на берегу появились люди. Они жестикулировали и подавали какие-то сигналы. Потом кто-то поднял на высоком древке белый флаг и пошел с ним вдоль берега, приглашая шлюпку следовать за ним. Стало ясно: берег с этой стороны скалистый и обрывистый, пристать негде; гавань, очевидно, где-то в другом месте.
   Шлюпка медленно обогнула вдавшийся в море каменный мыс и затем пошла вдоль берега, который быстро понижался. Показался пляж, за ним – узкий вход в небольшую внутреннюю бухту. Со всех сторон к бухте бежали люди.
   Развернувшись, шлюпка скользнула в бухту. Здесь стояли две моторки, было много рыбачьих лодок и шаланд. На якоре слегка покачивались две парусные шхуны.
   Толпа на берегу следила за эволюциями шлюпки затаив дыхание. Когда нос ее, наконец, врезался в песок, поднялся страшный крик, все бросились вперед.
   – Дошли! – тихо выдохнул Степан.
   Он неуверенно перешагнул через борт и тут же упал, потеряв сознание.

Глава шестнадцатая
ОСТРОВ ДЕВЫ

   Открыв глаза, Степан увидел над головой что-то белое, спокойное. Он лежал на чем-то мягком, странно устойчивом. Ни привычного плеска волны, ни зыбкого покачивания… Тишина…
   Степан напряг память, но ничего не мог припомнить. Он пытался пристальнее вглядеться в белое над головой, но оно расплывалось и таяло. Не хотелось ни смотреть, ни думать, ни двигаться. Так бы лежать, лежать, не задаваясь вопросом: жизнь это или смерть?.. И снова закрылись глаза, погасло сознание…
   Когда Степан опять полуоткрыл веки, то почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Он сделал усилие, повел глазами в сторону и увидел пожилую женщину в темном платье с красным крестом на накрахмаленной белой косынке.
   – Наконец-то вы пришли в себя, сэр! – удовлетворенно сказала женщина по-английски.
   Петров непонимающе поглядел на нее, но ничего не ответил. В его больном мозгу шла смутная, тяжелая работа, и английские слова пока еще не доходили до сознания.
   – Вы долго были в бессознательном состоянии, сэр, – продолжала женщина. – Бог мой, когда подумаешь, чего вы натерпелись! Но теперь, слава богу, скоро все будет в порядке…
   Женщина была словоохотлива.
   – Меня зовут сестра Тилли, сэр, – представилась она. – Я работаю в этой больнице. Вы, должно быть, голодны? Сейчас я принесу вам поесть, но только очень немного… Чуть-чуть… После такого поста нужно быть очень осторожным, сэр!
   Она тихонько, неслышными шагами выскользнула из палаты и минуту спустя вернулась с маленькой чашечкой бульона.
   – Вот выпейте это, сэр, – сказала она, точно обращаясь к маленькому ребенку. – И пока хватит… Больше – ни-ни!
   Сестра Тилли забавно погрозила пальчиком и слегка приподняла голову больного. Когда бульон был выпит, она нравоучительно сказала:
   – Теперь лежите спокойно и, пожалуйста, не волнуйтесь, сэр.
   – Где моя жена? – спросил Степан, с трудом вспоминая английские слова.
   – Она в женской палате, сэр, – быстро ответила сестра Тилли. – Она уже пришла в себя…
   – Могу я ее видеть?
   – Пока еще рано, сэр. Вам сейчас вредно всякое волнение. Но вы не должны беспокоиться: мадам быстро поправляется.
   Сестра ушла, а Степан стал оглядываться. Он уже ясно понимал, что над головой белый потолок, что лежит он на кровати, укрытый одеялом. В окно врывались широкие полосы красноватого света. «Должно быть, закат», – сообразил он. И тут им овладели туманные видения: катастрофа… шлюпка… океан, бесконечный океан… птицы, крик Карло…
   «Мы спасены! – внезапно понял он. – И потолок, и сестра Тилли, и бульон – не галлюцинация!»
   Ликование так переполнило и потрясло его, что он готов был сейчас же вскочить на ноги, но смог только медленно повернуть голову.
   На соседней кровати лежал Александр Ильич. Саша! Он спал здоровым сном, громко присвистывая носом. Напротив стояли еще две кровати, и Степан увидел на них Драйдена и Ванболена. Никто не двигался.
   «Или спят, или еще не очнулись», – подумал Петров, и веки его стали сами собой закрываться. Мысли в голове путались: ему казалось, что он куда-то едет, но как-то странно – не поездом, не автомобилем, не пароходом и не самолетом, а просто несется вперед, быстро, парит в свободном, безграничном пространстве, не делая никаких движений, не прилагая никаких усилий… И он заснул крепким, целительным сном выздоравливающего человека.
   Его разбудили яркие лучи солнца, врывавшиеся в окно. Было утро.
   На соседней постели полулежал в подушках Потапов. С улыбкой глядя на проснувшегося Степана, он сказал по-русски:
   – Ну, брат Степа, и спали же мы!..
   – Да, вздремнули, – откликнулся Петров. – Не пора ли вставать?
   И он попытался спустить с кровати ноги. Однако страшная слабость сковала его. Вошла сестра Тилли.
   – Что вы, что вы, сэр?! – испуганно воскликнула она. – Вам надо по крайней мере еще два дня провести в постели, сэр!
   – Ну хорошо, – смирился Петров, – буду лежать. Но нельзя ли принести мне чернила и бумагу? Я должен отправить телеграмму.
   Сестра Тилли с сомнением посмотрела на Петрова, но потом смилостивилась и сказала:
   – Так и быть, посылайте телеграмму. Но только без волнений, сэр!
   И, когда Петров поклялся, что будет спокоен, как улитка, сестра Тилли принесла письменные принадлежности. Петров взял бумагу и перо и задумался. Потом медленно, непослушными пальцами написал по-английски адрес:
   «Лондон, Советскому послу», И дальше уже по-русски, но латинскими буквами! «Я, капитан третьего ранга Петров, моя жена и капитан инженерных войск Потапов плыли на борту английского парохода „Диана“, торпедированного немецкой подводной лодкой в Южной Атлантике. Тринадцать суток блуждали в шлюпке по океану. Сейчас находимся в больнице на острове Девы. Горячо просим вас помочь нам поскорее добраться до Англии, чтобы оттуда поехать к месту нашего назначения в Швеции. Не откажите уведомить о нашей судьбе и местонахождении Наркомвоенмор в Москве. Петров».
   Степан дважды перечитал текст и удивился большим, детским буквам. Внезапно его осенило: «А что, если это не остров Девы?»
   – Александр, где мы находимся? – с беспокойством спросил он Потапова.
   – Думаю, на острове Девы… – отвечал тот. – Но точно не могу сказать.
   Когда сестра Тилли вновь появилась в палате, Петров нетерпеливо спросил ее:
   – Как называется эта земля?
   – Остров Девы, сэр, – несколько обидевшись, заявила сестра.
   Ей казалось, что всякий должен знать: остров Девы – это есть остров Девы!
   Петров протянул ей телеграмму и сказал:
   – Очень прошу вас срочно отправить эту телеграмму.
 
   …В западной части Лондона, в районе Кенсингтона, есть улица Кенсингтон Палас Гарденс. Она не длинна – едва ли больше полукилометра. Она не бойка – движение по ней редкое и медлительное. Она не блещет зеркальными стеклами витрин и богатыми выставками товаров – здесь нет ни одного магазина. И тем не менее эта маленькая, тихая улица хорошо известна всему Лондону, ибо это совсем особенная улица.
   В прежние времена Кенсингтон Палас Гарденс называли «кварталом миллионеров». И недаром! Здесь стояли роскошные особняки самых знатных и богатых людей столицы – лордов, банкиров, крупных промышленников, колониальных тузов, индийских магараджей. При каждом особняке был свой сад, а сама улица с обеих сторон окаймлялась вековыми деревьями, что превращало ее в длинную тенистую аллею.
   Одной своей стороной улица примыкала к знаменитым «Садам Кенсингтона» – тенистому парку, с гигантскими липами и платанами, с большими лужайками и красивыми клумбами, с прелестными прудами. Поэтому улица являла собою настоящее чудо: находясь в центре гигантского девятимиллионного города, она дышала сельской идиллией, тихо дремала в зеленой тени. Сюда не доносился грохот британской столицы, здесь не было ее сутолоки. Автомобилям разрешалось двигаться по этой улице со скоростью не более двадцати километров. Запах бензина поглощался зеленью, и воздух был чист и прозрачен.
   Да, Кенсингтон Палас Гарденс представляла собой островок комфорта, чинного спокойствия и «благорастворения воздухов» в самом сердце исполинского человеческого муравейника со всеми его внутренними противоречиями и социальными контрастами. Как бы для того чтобы еще больше подчеркнуть исключительность этой улицы, на обоих ее концах стояли ворота, закрывавшиеся на ночь. У ворот дежурили сторожа в цилиндрах и расшитых галунами ливреях, которые после двенадцати часов ночи останавливали каждый автомобиль и каждого пешехода и спрашивали, к кому именно направляется машина или достоуважаемый господин. Сторожам «помогала» старая, разжиревшая собака, до такой степени обленившаяся, что даже никогда не лаяла. Содержание сторожей и собаки оплачивали владельцы роскошных особняков, ибо по какому-то капризу старинных традиций (а таких капризов в английской жизни немало) Кенсингтон Палас Гарденс считалась «частной улицей», то есть улицей, принадлежавшей этим владельцам и лишь с известными оговорками признававшей над собой порядки и власть лондонского городского муниципалитета.
   Так было в прежние времена. Но, как гласит известная древнеримская пословица, «времена меняются», а с временами меняются и люди и обстоятельства.
   В 1930 году в истории Кенсингтон Палас Гарденс произошла революция. Вернее, самая революционная из всех революций в истории внезапно ворвалась под развесистые кроны ее вековых деревьев. Случилось это так.
   В 1927 году английское консервативное правительство Болдуина, устроив провокационный налет на «Аркос», прекратило дипломатические отношения с Советским Союзом. Болдуин рассчитывал, что этот шаг послужит сигналом к аналогичным действиям со стороны других капиталистических держав и что таким образом создастся благоприятная обстановка для изоляции «страны большевиков» и нового крестового похода против нее.
   Однако ожидания английских «твердолобых» не оправдались: ни Франция, ни Германия, ни Япония, ни какая-либо иная капиталистическая держава не последовали примеру Англии. Напротив, они попытались занять на советском рынке место, освобожденное Великобританией. Для английских консерваторов сложилась крайне обидная и невыгодная ситуация, и на выборах 1929 года они потерпели поражение. К власти пришло второе лейбористское правительство Макдональда, которое восстановило с Советским Союзом дипломатические отношения.
   В начале 1930 года в Лондон вернулось советское посольство. Ему нужно было помещение. Прежнего посольского дома, который представители СССР занимали раньше, уже не было. Тот дом был арендован еще царским правительством на шестьдесят лет, и срок его аренды закончился в 1928 году. Найти новое помещение оказалось делом чрезвычайно трудным. Несмотря на победу лейбористов, консерваторы оставались очень сильными и были настроены антисоветски. Большинство владельцев крупных особняков принадлежали к консервативным кругам и не хотели сдавать своих помещений большевикам. Советское посольство осмотрело чуть не сотню подходящих зданий, но каждый раз заключение сделки срывалось. Получалось очень странно: если владелец дома соглашался передать его в аренду советскому посольству, то владелец земли, на которой стоял дом (в Англии это часто разные лица), заявлял протест; если владелец земли соглашался заключить сделку с «большевиками», то владелец дома накладывал свое вето. Богатые лондонские лендлорды отказывали советскому посольству в приюте, несмотря на то, что лейбористское правительство восстановило дипломатические отношения с СССР.
   Еще раз было продемонстрировано, что в буржуазном государстве фактическая власть находится в руках того, кому принадлежат земли, дома, деньги.
   Наконец счастье улыбнулось посланцам Москвы. Тяжелый мировой кризис 1929 года сильно ударил по многим магнатам капитала. Среди них оказался некий южноафриканский «шерстяной король», владелец солидного особняка на Кенсингтон Палас Гарденс. Остро нуждаясь в наличных деньгах, он решил сдать его кому угодно, лишь бы сразу получить арендную плату за много лет вперед.
   Советское посольство приняло это условие. Земля, на которой стоял дом, принадлежала дворцовому ведомству. Король Англии не мог, разумеется, наложить вето на сделку между «шерстяным королем» и советским правительством: ведь он сам как глава страны только что санкционировал восстановление официальных отношений с СССР!
   Владельцы особняков на тихой Кенсингтон Палас Гарденс, прослышав о грозящей их «частной улице» опасности, подняли невероятный шум и пытались расстроить сделку. Однако «шерстяной король» находился в слишком критическом положении и не мог отступить. В результате советское посольство обосновалось в «квартале миллионеров», к ужасу его аристократических обитателей.
   Да, это был скандал! И «большевики» поспешили еще подсыпать соли на болезненную рану, вызванную их вторжением в священную обитель высшей аристократии. Дом «шерстяного короля» был тринадцатым по счету. Англичане суеверны, они не любят число «13». И потому дом «шерстяного короля» обозначался не номером, а именем одного из его прежних владельцев: он назывался «Дом Гаррингтона». Но эти «красные из Москвы», нимало не смущаясь, закрасили слова «Дом Гаррингтона» и поставили на их место цифру «13», как бы желая подчеркнуть, что они не боятся ни бога, ни дьявола.