Страница:
Перед открытием церемонии герцогиня заговорила с моей женой и, увидев, перед собой иностранку, спросила:
- А какую страну вы представляете?
Жена спокойно ответила:
- Я представляю Советский Союз.
Эффект этих слов был потрясающий. Герцогиня внезапно изменилась в лице, точно наступила на ядовитую змею. Она безобразно покраснела, на тощей шее вздулись жилы, в глазах загорелись колючие огоньки. Герцогиня резко отшатнулась от моей жены и злобно воскликнула:
- А вы знаете... Я ненавижу Советы!
Куда девались английская выдержка, самая обыкновенная светская вежливость!..
Моя жена не растерялась и в свою очередь резко ответила:
- В таком случае я очень сожалею, что вы оказались моей соседкой.
Этот маленький, но такой характерный инцидент был прекрасным дополнением к тому, что произошло на 6анкете лорд-мэра. Случай с герцогиней Соммерсет имел небольшую дипломатическую концовку. Дня через два после открытия парламента я пришел к Монку и, рассказав о происшедшем, выразил удивление по поводу столь странного поведения одной из высших представительниц английской аристократии.
Монк был смущен, извинялся и просил не придавать серьезного значения инциденту: герцогиня Соммерсет, по его словам, была стара, глупа и совершенно невоздержана на язык. У нее была репутация "enfant terrible", и при дворе ее просто боялись, ибо своими дикими и бестактными поступками она не раз вызывала самые большие скандалы.
Я внимательно выслушал Монка и ответил:
- Принимаю ваши извинения и не имею намерения преувеличивать значение происшедшего инцидента... Но могу я обратиться к вам с одной просьбой? Герцогиня Соммерсет, очевидно, очень нервная женщина...
Монк кивнул головой в знак согласия.
- Моя жена, - продолжал я, - тоже имеет право быть нервной женщиной... Не так ли? Монк понимающе усмехнулся.
- Так вот, - закончил я. - Не возьмете ли вы на себя как шеф протокола позаботиться о том, чтобы в будущем при различных официальных встречах герцогиня Соммерсет и моя жена больше никогда, - я подчеркиваю - больше никогда не сидели бы рядом?
На бледном лице Монка показалась слабая улыбка. Ему было все ясно, но все-таки он счел нужным возразить:
- Вы ведь знаете, что на официальных приемах люди рассаживаются по старшинству и по рангам... Есть строгие правила на этот счет, и не всегда можно предупредить соседство двух людей, которые друг друга не любят... Впрочем, я учту вашу просьбу.
Монк действительно учел мою просьбу. В дальнейшем моей жене и герцогине Соммерсет на различных приемах и обедах уже больше никогда не приходилось быть соседками. Несколько лет спустя старая аристократка умерла.
Предпосылки успешной работы посла
Предшествовавший опыт работы в Лондоне, Токио и Хельсинки привел меня к убеждению, что помимо личных свойств дипломата три основные вещи имеют исключительно важное значение для успеха его работы:
во-первых, хорошее теоретическое знакомство со страной, в которой он аккредитован, - этому помогают книги, газеты, журналы, доклады и другие печатные и письменные материалы;
во-вторых, хорошее практическое знакомство со страной, которое дают частные поездки, посещение ее городов, деревень, портов, промышленных предприятий, культурных учреждений, памятников старины, политических и общественных институтов;
в-третьих, широкая сеть связей в самых разнообразных кругах населения страны. Мало быть знакомым с чиновниками министерства иностранных дел и их непосредственным окружением. Дипломат должен иметь хорошие живые контакты в среде политиков и журналистов, бизнесменов и общественных деятелей, лидеров рабочего движения и служителей церкви, корифеев науки и профессиональных спортсменов. Дипломат не должен чуждаться "инакомыслящих" - наоборот, он должен быть связан по возможности со всеми партиями, со всеми группами, и чем шире, тем лучше. Конечно, тут возможны исключения, но чем реже они, тем лучше. Ибо в политике больше, чем где бы то ни было, следует руководствоваться правилом: никогда не говори "никогда"! Трудно предвидеть, когда, при каких обстоятельствах, для каких целей и какое из знакомств понадобится.
И еще одно. Чтобы быть полезной, связь должна быть живой и активной. Полезная связь - это частные встречи по делу и без дела, это дружеское внимание, приглашение в театр или на обед, поздравление с днем рождения или посылка какой-либо интересной книги. Поддержание каждой такой связи требует времени и сил. Ее нельзя надолго забрасывать. Ее надо постоянно освежать: всякая небрежность к человеку разъедает его чувство к вам. Ослабляет взаимопонимание. Возникает отчуждение. Вот почему в данной области всегда надо быть начеку.
Все три только что перечисленных условия исключительно важны для успеха каждого дипломата, но особенно важны они для успеха посла или посланника.
Экзаменуя самого себя под указанным углом зрения, я приходил к выводу, что по первым двум пунктам я достаточно хорошо подкован. Мои прошлые контакты с Англией - в годы эмиграции (1912-1917) и в период работы здесь в качестве советника посольства (1925-1927) - дали мне большие теоретические и практические знания об этой стране. Я даже написал несколько книжек, брошюр и статей о различных сторонах английской жизни. Конечно, за пять лет отсутствия я кое в чем отстал от современности, однако, поскольку основы у меня имелись, наверстать недостающее было не так трудно.
Иначе обстояло дело с третьим пунктом. Въезжая в Лондон, я мог назвать своими личными знакомыми несколько социалистов, в их числе Г. Н. Брайльсфорда и Феннера Брокуэя, несколько левых писателей, среди них Г. Уэллса и Яффле, несколько лейбористских лидеров вроде А. Гендерсона и Д. Мидлтона, несколько тред-юнионистских лидеров вроде Д. Хикса и В. Ситрина, несколько либералов вроде В. Лейтона и Д. Теннанта. Были у меня еще знакомые по далеким временам эмиграции, ставшие с тех пор очень видными людьми: Рамсей Макдональд и Филипп Сноуден. Однако пережитые ими с тех пор превращения были столь круты и радикальны, что гадать о характере отношений, которые могут сложиться между мной и ими теперь, было очень затруднительно.
Хуже всего было то, что, приступая к своей дипломатической работе в Англии, я совершенно не имел личных знакомых среди влиятельных членов основной политической партии страны - консерваторов, а также в Сити, среди руководителей банков, промышленности, судоходства, торговли. А между тем именно в их руках была власть: в момент моего приезда в Лондон во главе Англии стоял кабинет Макдональда, который формально считался коалиционным, но на деле являлся махрово-консервативным{38}. Вполне естественно, что с первых же шагов передо мной встал вопрос: как создать широкую сеть связей, особенно среди консерваторов, без которой невозможна успешная работа посла.
Как уже указывалось выше, я решил с санкции M. M. Литвинова использовать для этого тот пункт дипломатического этикета, который предписывает вновь приехавшему послу сделать визиты иностранным послам в этой стране, а также некоторым ее государственным деятелям.
Данное правило можно было толковать узко и ограничиться лишь визитами к дипломатам и руководителям министерства иностранных дел, его можно было толковать и широко, включая в число лиц, которым посол делает визиты, также членов правительства, политических деятелей, крупных капиталистов, представителей культуры. Правда, столь значительное расширение, сети визитов могло показаться не совсем обычным, но что из того? Почему в самом деле я, советский дипломат, должен рабски следовать феодально-дипломатическим канонам, установленным Венским конгрессом 1815 г.? Сейчас другие времена, и в венские правила следует вносить разумные демократические нововведения. Кому же это делать, как не нам?
И вот теперь предстояло осуществить согласованный с M. M. Литвиновым план. Моя "визитная кампания" продолжалась около четырех месяцев. Она потребовала много нервов, много выдержки, но зато полностью оправдала мои расчеты. Конечно, я не смог превратить советофобских Савлов и советофильских Павлов, да я и не задавался столь утопической задачей. Но зато мне удалось установить личное знакомство с рядом видных представителей господствующего класса, заинтересовать их Советским Союзом и обеспечить себе возможность в дальнейшем поддерживать с ними постоянный контакт. Это было равносильно тому, как если бы в стене сплошной враждебности, окружавшей посольство, я пробил амбразуры. Сейчас я с полным убеждением могу сказать, что именно эта "визитная кампания" помогла открыть мне дорогу к такому расширению наших связей в Англии, о каком до того нам не приходилось и мечтать. Из огромного количества людей, с которыми мне пришлось встретиться в течение названных четырех месяцев, я отмечу здесь лишь некоторых, представлявших в том или ином отношении особый интерес.
Рамсей Макдональд
Мой первый официальный визит после вручения верительных грамот был к премьер-министру Рамсею Макдональду.
Сознаюсь, я ехал на свидание с ним не без волнения. Дело было не в том, что мне впервые в жизни предстояло переступить порог знаменитого дома 10, Даунинг-стрит (резиденция премьер-министра) и лицом к лицу встретиться с главой британского правительства, - совсем не в том! Положение было гораздо сложнее и деликатнее.
Рамсей Макдональд был мой старый хороший знакомый далеких эмигрантских лет. В те годы он был лидером независимой рабочей партии, стоявшей на левом крыле английского рабочего движения, и одной из крупнейших фигур II Интернационала, к которому тогда примыкала и РСДРП.
Февральскую революцию в России Макдональд приветствовал с большой радостью и усматривал в ней начало конца первой мировой войны. Когда в мае 1917 г. я покидал Англию, возвращаясь в Россию, Макдональд на прощанье сказал мне:
- Вот если бы Временное правительство прислало вас в Лондон в качестве посла!.. Мы бы с вами поработали над скорейшей ликвидацией войны.
С тех пор прошло 15 лет, всего лишь 15 лет! Но кажется, что протекли века, ибо мир за это время изменился до неузнаваемости. И как раз оба мы и Макдональд и я - могли служить прекрасной иллюстрацией происшедших перемен. Тогда Макдональд был левым английским социалистом - теперь он был премьер-министром консервативного правительства Великобритании. Тогда я был меньшевиком, безвестным эмигрантом из царской России - теперь я был большевиком и полномочным послом СССР. Все это походило на сказку. Через несколько минут мы оба - Макдональд и я - снова встретимся лицом к лицу, однако в иной "эманации", чем 15 лет назад. Какова будет эта встреча? Каков будет наш сегодняшний разговор?
Такие мысли мелькали у меня в голове, пока я ехал от посольства до резиденции премьера.
Высокий дородный лакей провел меня по длинному коридору и открыл дверь в кабинет премьера. Макдональд поднялся с кресла, в котором сидел, и сделал два шага мне навстречу. Мы обменялись рукопожатиями и сели у длинного зеленого стола, за которым обычно происходят заседания английского правительства.
В дальнейшем и этот длинный зеленый стол и вся эта большая комната с камином, с кожаными креслами стали мне хорошо знакомы. Я видел здесь на премьерском кресле Макдональда, Болдуина, Чемберлена, Черчилля. Я не раз здесь разговаривал, спорил, волновался, огорчался, радовался. Я оставил здесь немало своих нервов и крови...
Но в то хмурое, чисто лондонское утро все это было впереди, в лоне того неродившегося будущего, которого еще никто не мог предвидеть. Я взглянул на Макдональда; тот ли этот Макдональд или не тот? Внешне он мало изменился - такой же высокий, прямой и статный, каким я знал его раньше. Только голова совсем побелела да на лице проступили резкие морщины... И еще в полупотухших глазах (а раньше они были такие яркие!) появилось выражение растерянности и беспокойства, какого в них прежде не было.
С Макдональда я перевел взгляд на стол. На календаре стояло: 15 ноября 1932 г. За окном по небу ползли тяжелые серые тучи, слегка моросило. Все вокруг отдавало холодом и скукой, и наша беседа с Макдональдом вначале носила холодно официальный характер. Правда, раза два во время разговора я уловил на своем лице быстрый щупающий взгляд премьера, точно он хотел сказать; "А ну, каков-то ты стал?" - однако это никак не отражалось на его поведении.
Прежде всего я поставил общий вопрос об англо-советских отношениях и указал, что на протяжении предшествовавших 11 лет они не раз подвергались острым потрясениям и притом не по нашей вине. Я напомнил об ультиматуме Керзона (1923 г.), о налете на АРКОС и разрыве отношений (1927 г.) и наконец сейчас, в 1932 г., об одностороннем денонсировании торгового соглашения.
- Не думаете ли вы, господин премьер, - продолжал я, - что пора бы покончить с этой странной политикой? Ведь Советское государство существует уже 15 лет. Все предсказания о его крахе лопнули, как мыльный пузырь. Он крепнет и усиливается. Оно стало постоянным фактором международной экономики и политики. Это непреложный факт. А ведь англичане славятся своим уменьем считаться с фактами. В данном случае они делают какое-то странное исключение. Не следует ли вернуться к правилу?.. Советская страна стоит целиком на базе "здравого смысла". Она хочет жить с Англией в мире и дружбе. Но вот хочет ли того же британская сторона? Я был бы рад слышать ответ на свой вопрос от вас, премьер-министра Великобритании. Ибо от этого зависит многое: не только благо наших обеих стран, но и благо Европы, больше того - благо всего мира.
Макдональд холодно выслушал меня и затем ответил:
- Могу заверить вас, что моему правительству чужды всякие агрессивные намерения в отношении СССР. Мы тоже хотим: жить с вами в мире и дружбе. Мы тоже хотим разрешать все спорные вопросы под углом зрения "здравого смысла". Мы стремимся укрепить и развить мирные настроения, вообще улучшить атмосферу между нашими странами. Но у нас, в Англии, есть "твердолобые", которые держатся иных взглядов. Прошу вас делать различие между правительством и "твердолобыми" и не придавать излишнего значения "твердолобым".
Я заметил, что, к сожалению, наш опыт не подтверждает оптимизма премьера. Очевидно, "твердолобые" в Англии очень сильны, если в 1923 г. они смогли бросить нам ультиматум Керзона, а в 1927 г. довести дело до разрыва отношений. Как же с ними не считаться?
Макдональд стал доказывать, что я не прав. Из слов премьера вытекало, будто бы все сменявшиеся до сих пор британские правительства стояли в отношении СССР на базе "здравого смысла",
- Было только одно исключение, - продолжал Макдональд, - это история с налетом на АРКОС. Однако могу вам сказать, что даже и тут правительство Болдуина действовало не совсем наобум. Оно получило точные сведения о том, что в АРКОСе хранятся компрометирующие документы. И, если бы налет не был произведен так нелепо, эти материалы, несомненно, оказались бы в наших руках.
Я рассмеялся и воскликнула
- Какая чепуха! Неужели вы можете в это верить?.. Джикс тогда провалился и выдумал всю эту историю в свое оправдание, а вы принимаете ее всерьез. Я сам был в Лондоне в момент налета на АРКОС, работал здесь тогда в качестве советника посольства и могу вас самым категорическим образом заверить, что никаких компрометирующих документов в АРКОСе не было.
Макдональд недоверчиво покачал головой, но затем, махнув рукой, прибавил:
- Ну, не стоит об этом говорить... Дело прошлое!..
Затем Макдональд вновь заговорил о том, что британское правительство хотело бы наладить и укрепить англо-советские отношения.
Я ответил, что не вижу пока никаких конкретных проявлений этого намерения.
- Вы глубоко ошибаетесь! - с аффектацией воскликнул Макдональд. Заявляю вам самым торжественным образом, что при денонсировании торгового соглашения у нас не было никаких политических мотивов. Нами руководили исключительно экономические соображения. Британская империя переживает сейчас момент великой перестройки: мы ввели тарифы и пытаемся создать имперское единство. Это заставляет нас пересматривать наши экономические отношения со всеми странами, не только с вами.
- Но почему все-таки, - прервал я Макдональда, - вы денонсировали торговое соглашение только с нами и ни с кем другим?
Тень прошла по лицу премьера, и с легким раздражением в голосе он ответил:
- Вы сами в этом виноваты. Мы уже неоднократно обращали ваше внимание на ненормальность англо-советского торгового баланса: вы у нас страшно много продаете и очень мало покупаете. Однако Советское правительство было глухо ко всем нашим предупреждениям. Что нам оставалось делать? Вести с вами переговоры? Из собственного горького опыта я знаю, что вести переговоры с Советским правительством нелегко. Вы прекрасно овладели всеми тонкостями кунктаторской тактики. Вот, чтобы избежать излишней потери времени, мы и решили денонсировать торговое соглашение с вами. Теперь в распоряжении сторон имеется ровно шесть месяцев, предусмотренных соглашением, для заключения нового договора. Никаких задержек и оттяжек не может быть.
Макдональд оказался плохим пророком: на самом деле англо-советские переговоры о новом торговом соглашении протянулись не 6, а 15 месяцев. Но и этого в то ноябрьское утро никто, конечно, еще не мог знать. Поэтому в ответ премьеру я с усмешкой заметил, что, очевидно, Советское правительство умеет хорошо защищать интересы своей страны и что это можно поставить ему не в осуждение, а в заслугу. Как бы то ни было, но сегодня я позволяю себе приветствовать заявление Макдональда о желании британского правительства заключить с СССР новое торговое Соглашение.
Затем я спросил, что англичанам не нравится в соглашении 1930 г.
Макдональд обрушился на принцип наибольшего благоприятствования{39}. Этот принцип, по его мнению, неприложим к англосоветской торговле, поскольку в СССР торговля ведется государством. В результате СССР выигрывает, а Англия проигрывает. Премьер пояснил, что еще тогда, в 1930 г., когда он был главой лейбористского правительства, которое подписало соглашение, он считал, что СССР получает это соглашение "слишком дешево". Однако большинство лейбористских министров оказалось против него.
На этом официальная часть визита по существу закончилась, и я было уже собрался уходить, но Макдональд удержал меня и сказал, что у него есть еще один вопрос, по которому он хотел бы откровенно поговорить со мной. Я сразу насторожился.
Указав на пачку бумаг, лежавших перед ним на столе, Макдональд с нарочитой небрежностью заметил:
- Наш посол в Москве Овий прислал доклад о Коминтерне... Еще не успел его целиком прочитать.
И дальше началось то, что мне в те годы уже не раз приходилось слышать из уст министров и политиков буржуазных стран: Коминтерн, московские деньги, директивы Кремля, пропаганда в Англии, ответственность Советского правительства за деятельность Коминтерна и т. д. Все было старое и знакомое. Ничего нового.
Я перебил премьера и сказал:
- К чему вы подымаете этот набивший оскомину вопрос? Спор между нашими правительствами о Коминтерне старый. Позиции твердо определились. Какой смысл вновь касаться данной темы? Мы стоим накануне торговых переговоров. Важно, чтобы они проходили в нормальной обстановке. Лучший способ отравить политическую атмосферу и затруднить эти переговоры - поднять шум о "пропаганде". "Твердолобых" в Англии много. Среди них уже замечается в последнее время какое-то оживление, они ждут только сигнала, чтобы распоясаться вовсю и развернуть бешеную антисоветскую кампанию. Этого ли вы хотите?
Макдональд покачал головой и затем... На моих глазах произошло неожиданное превращение. Премьер вдруг сделал движение, точно сбрасывал с себя чужую шкуру, рассмеялся, пододвинулся ко мне и с видом человека, решившего быть до конца откровенным, заговорил:
- Послушайте, забудем на минутку, что я премьер Великобритании, а вы посол СССР! Будем говорить просто, как Макдональд и Майский... которые когда-то часто встречались на Хоуит-роод{40}... Будем говорить как социалист с социалистом... Ведь вы же не можете отрицать, что Британская коммунистическая партия существует на московские деньги! Я сам прекрасно знаю и Поллита, и Ханнингтона, и других коммунистических лидеров... Да они без московских денег и московского руководства не просуществовали бы и недели!
Макдональд, очевидно, рассчитывал поймать меня, вспомнив Хоуит-роод и обратись ко мне как "социалист к социалисту"... Но 15 лет, прошедших с тех пор, меня многому научили. Поэтому, выслушав спокойно премьера, я ответил:
- Позвольте в таком случае и мне сказать несколько слов - тоже не как советский посол британскому премьеру, а как Майский Макдональду... К чему кивать все время на Москву? К чему кричать о "московских деньгах"? Суть дела состоит в том, что, пока в Англии будет три миллиона безработных, внутренние осложнения в стране совершенно неизбежны, независимо от того, существует на свете Коминтерн или нет.
Макдональд круто повернулся на своем стуле и, снова приняв вполне официальный вид, уже совсем другим тоном произнес:
- Итак, как глава правительства я считаю нужным еще раз заявить, что денонсирование торгового соглашения отнюдь не является враждебным актом по адресу СССР. Британское правительство хочет поддержания и развития дружественных отношений с Советским Союзом.
Тем же тоном я ответил:
- Это вполне соответствует также стремлениям правительства, которое я представляю.
Я стал прощаться. Премьер поднялся и проводил меня до дверей кабинета. Здесь он как-то нерешительно остановился и вдруг совсем другим, человеческим голосом сказал:
- Сколько воды утекло с тех пор, как мы встречались с вами в Хемпстеде{41}!
И затем, показав на свои седины, прибавил:
- Да, время бежит.
- Еще бы! - откликнулся я и показал на свою лысину, - годы идут, и мы не молодеем. Но без комплиментов: вы хорошо сохранились.
Мое замечание явно понравилось Макдональду, и он еще более "потеплел". Стал вспоминать наши встречи, наши разговоры тогда, в далекие времена Хоуит-роод. Потом, круто оборвав себя, он посмотрел на меня "пронзительным" взором и спросил:
- Вы большевик?
- Конечно, - ответил я. - Что за вопрос!
- Но ведь тогда вы были меньшевиком, - возразил Макдональд.
- Совершенно верно, тогда я был меньшевиком. Но революция кое-чему меня научила.
Я посмотрел искоса на Макдональда и с легким лукавством в голосе прибавил:
- А ведь вы были тогда лидером независимой рабочей партии!
Макдональд как-то неловко дернулся, тень прошла по его лицу. Он недовольно крякнул и ответил:
- Всякий учится по-своему.
Я усмехнулся. Потом, глядя в лицо премьеру, сказал:
- А помните, как перед моим отъездом в Россию в 1917 г, вы высказали пожелание, чтобы я вернулся в Лондон в качестве посла Временного правительства?
Макдональд слегка потер лоб и затем откликнулся:
- Да, да, вспоминаю!
- Так, вот, - закончил я, - ваше пожелание исполнилось, но с одной существенной поправкой. Я приехал сюда послом не временного, а постоянного правительства революционной России.
Макдональд еще раз потер лоб и прибавил:
- Да, я оказался чем-то вроде пророка. Мы расстались.
Невиль Чемберлен
На следующий день я поехал с визитом к Невилю Чемберлену, который в то время занимал пост министра финансов и играл роль фактического лидера консервативной партии (номинальным лидером был заместитель премьера Стенли Болдуин).. Свидание состоялось в 4 часа дня в здании парламента, где Чемберлен, подобно всем другим министрам, имел свой кабинет.
Отправляясь к Чемберлену, я долго думал о том, как мне пробить хотя бы маленькую щель в его чрезвычайно толстой антисоветской броне. Я знал, что Чемберлен - человек ограниченного мышления и очень упрямого характера, что основа его души - бизнес, что по натуре он сух и прямолинеен и что к Советскому Союзу он относится исключительно враждебно. Все это были обстоятельства, крайне затруднявшие мою задачу. Однако как-то найти язык с Чемберленом мне все-таки было нужно, ибо министр финансов должен был играть немалую роль в предстоявших переговорах о новом торговом соглашении. Подумав, я решил, что в беседе с Чемберленом целесообразнее всего будет апеллировать к двум моментам: к торговой выгоде и... к его сыновним чувствам.
После рукопожатия и обычных приветствий я начал:
- У меня есть две причины для визита и разговора с вами, мистер Чемберлен. Первая причина носит...
Тут я сделал маленькую паузу, будто бы не мог сразу найти подходящего слова для выражения своей мысли. Чемберлен о недоумением взглянул на меня. Я продолжал:
- ...Первая причина носит... Простите меня... несколько сентиментальный характер.
Чемберлен недоуменно вскинул брови. Сквозь маску ледяной корректности на лице его проступил отблеск какого-то человеческого чувства. Я отметил это как благоприятный симптом и быстро перешел в наступление:
- В молодые годы, когда я жил в вашей стране в качестве политического эмигранта, я с большим интересом следил за деятельностью вашего отца. Его труд "Имперское единство и тарифная реформа" произвел тогда на меня сильное впечатление. Не потому, что я был согласен с вашим отцом, - нет! А потому, что я изучал в то время движущие силы развития Британской империи и считал план имперского единства, выдвинутый вашим отцом, важным этапом в эволюции британской империалистической мысли.
- А какую страну вы представляете?
Жена спокойно ответила:
- Я представляю Советский Союз.
Эффект этих слов был потрясающий. Герцогиня внезапно изменилась в лице, точно наступила на ядовитую змею. Она безобразно покраснела, на тощей шее вздулись жилы, в глазах загорелись колючие огоньки. Герцогиня резко отшатнулась от моей жены и злобно воскликнула:
- А вы знаете... Я ненавижу Советы!
Куда девались английская выдержка, самая обыкновенная светская вежливость!..
Моя жена не растерялась и в свою очередь резко ответила:
- В таком случае я очень сожалею, что вы оказались моей соседкой.
Этот маленький, но такой характерный инцидент был прекрасным дополнением к тому, что произошло на 6анкете лорд-мэра. Случай с герцогиней Соммерсет имел небольшую дипломатическую концовку. Дня через два после открытия парламента я пришел к Монку и, рассказав о происшедшем, выразил удивление по поводу столь странного поведения одной из высших представительниц английской аристократии.
Монк был смущен, извинялся и просил не придавать серьезного значения инциденту: герцогиня Соммерсет, по его словам, была стара, глупа и совершенно невоздержана на язык. У нее была репутация "enfant terrible", и при дворе ее просто боялись, ибо своими дикими и бестактными поступками она не раз вызывала самые большие скандалы.
Я внимательно выслушал Монка и ответил:
- Принимаю ваши извинения и не имею намерения преувеличивать значение происшедшего инцидента... Но могу я обратиться к вам с одной просьбой? Герцогиня Соммерсет, очевидно, очень нервная женщина...
Монк кивнул головой в знак согласия.
- Моя жена, - продолжал я, - тоже имеет право быть нервной женщиной... Не так ли? Монк понимающе усмехнулся.
- Так вот, - закончил я. - Не возьмете ли вы на себя как шеф протокола позаботиться о том, чтобы в будущем при различных официальных встречах герцогиня Соммерсет и моя жена больше никогда, - я подчеркиваю - больше никогда не сидели бы рядом?
На бледном лице Монка показалась слабая улыбка. Ему было все ясно, но все-таки он счел нужным возразить:
- Вы ведь знаете, что на официальных приемах люди рассаживаются по старшинству и по рангам... Есть строгие правила на этот счет, и не всегда можно предупредить соседство двух людей, которые друг друга не любят... Впрочем, я учту вашу просьбу.
Монк действительно учел мою просьбу. В дальнейшем моей жене и герцогине Соммерсет на различных приемах и обедах уже больше никогда не приходилось быть соседками. Несколько лет спустя старая аристократка умерла.
Предпосылки успешной работы посла
Предшествовавший опыт работы в Лондоне, Токио и Хельсинки привел меня к убеждению, что помимо личных свойств дипломата три основные вещи имеют исключительно важное значение для успеха его работы:
во-первых, хорошее теоретическое знакомство со страной, в которой он аккредитован, - этому помогают книги, газеты, журналы, доклады и другие печатные и письменные материалы;
во-вторых, хорошее практическое знакомство со страной, которое дают частные поездки, посещение ее городов, деревень, портов, промышленных предприятий, культурных учреждений, памятников старины, политических и общественных институтов;
в-третьих, широкая сеть связей в самых разнообразных кругах населения страны. Мало быть знакомым с чиновниками министерства иностранных дел и их непосредственным окружением. Дипломат должен иметь хорошие живые контакты в среде политиков и журналистов, бизнесменов и общественных деятелей, лидеров рабочего движения и служителей церкви, корифеев науки и профессиональных спортсменов. Дипломат не должен чуждаться "инакомыслящих" - наоборот, он должен быть связан по возможности со всеми партиями, со всеми группами, и чем шире, тем лучше. Конечно, тут возможны исключения, но чем реже они, тем лучше. Ибо в политике больше, чем где бы то ни было, следует руководствоваться правилом: никогда не говори "никогда"! Трудно предвидеть, когда, при каких обстоятельствах, для каких целей и какое из знакомств понадобится.
И еще одно. Чтобы быть полезной, связь должна быть живой и активной. Полезная связь - это частные встречи по делу и без дела, это дружеское внимание, приглашение в театр или на обед, поздравление с днем рождения или посылка какой-либо интересной книги. Поддержание каждой такой связи требует времени и сил. Ее нельзя надолго забрасывать. Ее надо постоянно освежать: всякая небрежность к человеку разъедает его чувство к вам. Ослабляет взаимопонимание. Возникает отчуждение. Вот почему в данной области всегда надо быть начеку.
Все три только что перечисленных условия исключительно важны для успеха каждого дипломата, но особенно важны они для успеха посла или посланника.
Экзаменуя самого себя под указанным углом зрения, я приходил к выводу, что по первым двум пунктам я достаточно хорошо подкован. Мои прошлые контакты с Англией - в годы эмиграции (1912-1917) и в период работы здесь в качестве советника посольства (1925-1927) - дали мне большие теоретические и практические знания об этой стране. Я даже написал несколько книжек, брошюр и статей о различных сторонах английской жизни. Конечно, за пять лет отсутствия я кое в чем отстал от современности, однако, поскольку основы у меня имелись, наверстать недостающее было не так трудно.
Иначе обстояло дело с третьим пунктом. Въезжая в Лондон, я мог назвать своими личными знакомыми несколько социалистов, в их числе Г. Н. Брайльсфорда и Феннера Брокуэя, несколько левых писателей, среди них Г. Уэллса и Яффле, несколько лейбористских лидеров вроде А. Гендерсона и Д. Мидлтона, несколько тред-юнионистских лидеров вроде Д. Хикса и В. Ситрина, несколько либералов вроде В. Лейтона и Д. Теннанта. Были у меня еще знакомые по далеким временам эмиграции, ставшие с тех пор очень видными людьми: Рамсей Макдональд и Филипп Сноуден. Однако пережитые ими с тех пор превращения были столь круты и радикальны, что гадать о характере отношений, которые могут сложиться между мной и ими теперь, было очень затруднительно.
Хуже всего было то, что, приступая к своей дипломатической работе в Англии, я совершенно не имел личных знакомых среди влиятельных членов основной политической партии страны - консерваторов, а также в Сити, среди руководителей банков, промышленности, судоходства, торговли. А между тем именно в их руках была власть: в момент моего приезда в Лондон во главе Англии стоял кабинет Макдональда, который формально считался коалиционным, но на деле являлся махрово-консервативным{38}. Вполне естественно, что с первых же шагов передо мной встал вопрос: как создать широкую сеть связей, особенно среди консерваторов, без которой невозможна успешная работа посла.
Как уже указывалось выше, я решил с санкции M. M. Литвинова использовать для этого тот пункт дипломатического этикета, который предписывает вновь приехавшему послу сделать визиты иностранным послам в этой стране, а также некоторым ее государственным деятелям.
Данное правило можно было толковать узко и ограничиться лишь визитами к дипломатам и руководителям министерства иностранных дел, его можно было толковать и широко, включая в число лиц, которым посол делает визиты, также членов правительства, политических деятелей, крупных капиталистов, представителей культуры. Правда, столь значительное расширение, сети визитов могло показаться не совсем обычным, но что из того? Почему в самом деле я, советский дипломат, должен рабски следовать феодально-дипломатическим канонам, установленным Венским конгрессом 1815 г.? Сейчас другие времена, и в венские правила следует вносить разумные демократические нововведения. Кому же это делать, как не нам?
И вот теперь предстояло осуществить согласованный с M. M. Литвиновым план. Моя "визитная кампания" продолжалась около четырех месяцев. Она потребовала много нервов, много выдержки, но зато полностью оправдала мои расчеты. Конечно, я не смог превратить советофобских Савлов и советофильских Павлов, да я и не задавался столь утопической задачей. Но зато мне удалось установить личное знакомство с рядом видных представителей господствующего класса, заинтересовать их Советским Союзом и обеспечить себе возможность в дальнейшем поддерживать с ними постоянный контакт. Это было равносильно тому, как если бы в стене сплошной враждебности, окружавшей посольство, я пробил амбразуры. Сейчас я с полным убеждением могу сказать, что именно эта "визитная кампания" помогла открыть мне дорогу к такому расширению наших связей в Англии, о каком до того нам не приходилось и мечтать. Из огромного количества людей, с которыми мне пришлось встретиться в течение названных четырех месяцев, я отмечу здесь лишь некоторых, представлявших в том или ином отношении особый интерес.
Рамсей Макдональд
Мой первый официальный визит после вручения верительных грамот был к премьер-министру Рамсею Макдональду.
Сознаюсь, я ехал на свидание с ним не без волнения. Дело было не в том, что мне впервые в жизни предстояло переступить порог знаменитого дома 10, Даунинг-стрит (резиденция премьер-министра) и лицом к лицу встретиться с главой британского правительства, - совсем не в том! Положение было гораздо сложнее и деликатнее.
Рамсей Макдональд был мой старый хороший знакомый далеких эмигрантских лет. В те годы он был лидером независимой рабочей партии, стоявшей на левом крыле английского рабочего движения, и одной из крупнейших фигур II Интернационала, к которому тогда примыкала и РСДРП.
Февральскую революцию в России Макдональд приветствовал с большой радостью и усматривал в ней начало конца первой мировой войны. Когда в мае 1917 г. я покидал Англию, возвращаясь в Россию, Макдональд на прощанье сказал мне:
- Вот если бы Временное правительство прислало вас в Лондон в качестве посла!.. Мы бы с вами поработали над скорейшей ликвидацией войны.
С тех пор прошло 15 лет, всего лишь 15 лет! Но кажется, что протекли века, ибо мир за это время изменился до неузнаваемости. И как раз оба мы и Макдональд и я - могли служить прекрасной иллюстрацией происшедших перемен. Тогда Макдональд был левым английским социалистом - теперь он был премьер-министром консервативного правительства Великобритании. Тогда я был меньшевиком, безвестным эмигрантом из царской России - теперь я был большевиком и полномочным послом СССР. Все это походило на сказку. Через несколько минут мы оба - Макдональд и я - снова встретимся лицом к лицу, однако в иной "эманации", чем 15 лет назад. Какова будет эта встреча? Каков будет наш сегодняшний разговор?
Такие мысли мелькали у меня в голове, пока я ехал от посольства до резиденции премьера.
Высокий дородный лакей провел меня по длинному коридору и открыл дверь в кабинет премьера. Макдональд поднялся с кресла, в котором сидел, и сделал два шага мне навстречу. Мы обменялись рукопожатиями и сели у длинного зеленого стола, за которым обычно происходят заседания английского правительства.
В дальнейшем и этот длинный зеленый стол и вся эта большая комната с камином, с кожаными креслами стали мне хорошо знакомы. Я видел здесь на премьерском кресле Макдональда, Болдуина, Чемберлена, Черчилля. Я не раз здесь разговаривал, спорил, волновался, огорчался, радовался. Я оставил здесь немало своих нервов и крови...
Но в то хмурое, чисто лондонское утро все это было впереди, в лоне того неродившегося будущего, которого еще никто не мог предвидеть. Я взглянул на Макдональда; тот ли этот Макдональд или не тот? Внешне он мало изменился - такой же высокий, прямой и статный, каким я знал его раньше. Только голова совсем побелела да на лице проступили резкие морщины... И еще в полупотухших глазах (а раньше они были такие яркие!) появилось выражение растерянности и беспокойства, какого в них прежде не было.
С Макдональда я перевел взгляд на стол. На календаре стояло: 15 ноября 1932 г. За окном по небу ползли тяжелые серые тучи, слегка моросило. Все вокруг отдавало холодом и скукой, и наша беседа с Макдональдом вначале носила холодно официальный характер. Правда, раза два во время разговора я уловил на своем лице быстрый щупающий взгляд премьера, точно он хотел сказать; "А ну, каков-то ты стал?" - однако это никак не отражалось на его поведении.
Прежде всего я поставил общий вопрос об англо-советских отношениях и указал, что на протяжении предшествовавших 11 лет они не раз подвергались острым потрясениям и притом не по нашей вине. Я напомнил об ультиматуме Керзона (1923 г.), о налете на АРКОС и разрыве отношений (1927 г.) и наконец сейчас, в 1932 г., об одностороннем денонсировании торгового соглашения.
- Не думаете ли вы, господин премьер, - продолжал я, - что пора бы покончить с этой странной политикой? Ведь Советское государство существует уже 15 лет. Все предсказания о его крахе лопнули, как мыльный пузырь. Он крепнет и усиливается. Оно стало постоянным фактором международной экономики и политики. Это непреложный факт. А ведь англичане славятся своим уменьем считаться с фактами. В данном случае они делают какое-то странное исключение. Не следует ли вернуться к правилу?.. Советская страна стоит целиком на базе "здравого смысла". Она хочет жить с Англией в мире и дружбе. Но вот хочет ли того же британская сторона? Я был бы рад слышать ответ на свой вопрос от вас, премьер-министра Великобритании. Ибо от этого зависит многое: не только благо наших обеих стран, но и благо Европы, больше того - благо всего мира.
Макдональд холодно выслушал меня и затем ответил:
- Могу заверить вас, что моему правительству чужды всякие агрессивные намерения в отношении СССР. Мы тоже хотим: жить с вами в мире и дружбе. Мы тоже хотим разрешать все спорные вопросы под углом зрения "здравого смысла". Мы стремимся укрепить и развить мирные настроения, вообще улучшить атмосферу между нашими странами. Но у нас, в Англии, есть "твердолобые", которые держатся иных взглядов. Прошу вас делать различие между правительством и "твердолобыми" и не придавать излишнего значения "твердолобым".
Я заметил, что, к сожалению, наш опыт не подтверждает оптимизма премьера. Очевидно, "твердолобые" в Англии очень сильны, если в 1923 г. они смогли бросить нам ультиматум Керзона, а в 1927 г. довести дело до разрыва отношений. Как же с ними не считаться?
Макдональд стал доказывать, что я не прав. Из слов премьера вытекало, будто бы все сменявшиеся до сих пор британские правительства стояли в отношении СССР на базе "здравого смысла",
- Было только одно исключение, - продолжал Макдональд, - это история с налетом на АРКОС. Однако могу вам сказать, что даже и тут правительство Болдуина действовало не совсем наобум. Оно получило точные сведения о том, что в АРКОСе хранятся компрометирующие документы. И, если бы налет не был произведен так нелепо, эти материалы, несомненно, оказались бы в наших руках.
Я рассмеялся и воскликнула
- Какая чепуха! Неужели вы можете в это верить?.. Джикс тогда провалился и выдумал всю эту историю в свое оправдание, а вы принимаете ее всерьез. Я сам был в Лондоне в момент налета на АРКОС, работал здесь тогда в качестве советника посольства и могу вас самым категорическим образом заверить, что никаких компрометирующих документов в АРКОСе не было.
Макдональд недоверчиво покачал головой, но затем, махнув рукой, прибавил:
- Ну, не стоит об этом говорить... Дело прошлое!..
Затем Макдональд вновь заговорил о том, что британское правительство хотело бы наладить и укрепить англо-советские отношения.
Я ответил, что не вижу пока никаких конкретных проявлений этого намерения.
- Вы глубоко ошибаетесь! - с аффектацией воскликнул Макдональд. Заявляю вам самым торжественным образом, что при денонсировании торгового соглашения у нас не было никаких политических мотивов. Нами руководили исключительно экономические соображения. Британская империя переживает сейчас момент великой перестройки: мы ввели тарифы и пытаемся создать имперское единство. Это заставляет нас пересматривать наши экономические отношения со всеми странами, не только с вами.
- Но почему все-таки, - прервал я Макдональда, - вы денонсировали торговое соглашение только с нами и ни с кем другим?
Тень прошла по лицу премьера, и с легким раздражением в голосе он ответил:
- Вы сами в этом виноваты. Мы уже неоднократно обращали ваше внимание на ненормальность англо-советского торгового баланса: вы у нас страшно много продаете и очень мало покупаете. Однако Советское правительство было глухо ко всем нашим предупреждениям. Что нам оставалось делать? Вести с вами переговоры? Из собственного горького опыта я знаю, что вести переговоры с Советским правительством нелегко. Вы прекрасно овладели всеми тонкостями кунктаторской тактики. Вот, чтобы избежать излишней потери времени, мы и решили денонсировать торговое соглашение с вами. Теперь в распоряжении сторон имеется ровно шесть месяцев, предусмотренных соглашением, для заключения нового договора. Никаких задержек и оттяжек не может быть.
Макдональд оказался плохим пророком: на самом деле англо-советские переговоры о новом торговом соглашении протянулись не 6, а 15 месяцев. Но и этого в то ноябрьское утро никто, конечно, еще не мог знать. Поэтому в ответ премьеру я с усмешкой заметил, что, очевидно, Советское правительство умеет хорошо защищать интересы своей страны и что это можно поставить ему не в осуждение, а в заслугу. Как бы то ни было, но сегодня я позволяю себе приветствовать заявление Макдональда о желании британского правительства заключить с СССР новое торговое Соглашение.
Затем я спросил, что англичанам не нравится в соглашении 1930 г.
Макдональд обрушился на принцип наибольшего благоприятствования{39}. Этот принцип, по его мнению, неприложим к англосоветской торговле, поскольку в СССР торговля ведется государством. В результате СССР выигрывает, а Англия проигрывает. Премьер пояснил, что еще тогда, в 1930 г., когда он был главой лейбористского правительства, которое подписало соглашение, он считал, что СССР получает это соглашение "слишком дешево". Однако большинство лейбористских министров оказалось против него.
На этом официальная часть визита по существу закончилась, и я было уже собрался уходить, но Макдональд удержал меня и сказал, что у него есть еще один вопрос, по которому он хотел бы откровенно поговорить со мной. Я сразу насторожился.
Указав на пачку бумаг, лежавших перед ним на столе, Макдональд с нарочитой небрежностью заметил:
- Наш посол в Москве Овий прислал доклад о Коминтерне... Еще не успел его целиком прочитать.
И дальше началось то, что мне в те годы уже не раз приходилось слышать из уст министров и политиков буржуазных стран: Коминтерн, московские деньги, директивы Кремля, пропаганда в Англии, ответственность Советского правительства за деятельность Коминтерна и т. д. Все было старое и знакомое. Ничего нового.
Я перебил премьера и сказал:
- К чему вы подымаете этот набивший оскомину вопрос? Спор между нашими правительствами о Коминтерне старый. Позиции твердо определились. Какой смысл вновь касаться данной темы? Мы стоим накануне торговых переговоров. Важно, чтобы они проходили в нормальной обстановке. Лучший способ отравить политическую атмосферу и затруднить эти переговоры - поднять шум о "пропаганде". "Твердолобых" в Англии много. Среди них уже замечается в последнее время какое-то оживление, они ждут только сигнала, чтобы распоясаться вовсю и развернуть бешеную антисоветскую кампанию. Этого ли вы хотите?
Макдональд покачал головой и затем... На моих глазах произошло неожиданное превращение. Премьер вдруг сделал движение, точно сбрасывал с себя чужую шкуру, рассмеялся, пододвинулся ко мне и с видом человека, решившего быть до конца откровенным, заговорил:
- Послушайте, забудем на минутку, что я премьер Великобритании, а вы посол СССР! Будем говорить просто, как Макдональд и Майский... которые когда-то часто встречались на Хоуит-роод{40}... Будем говорить как социалист с социалистом... Ведь вы же не можете отрицать, что Британская коммунистическая партия существует на московские деньги! Я сам прекрасно знаю и Поллита, и Ханнингтона, и других коммунистических лидеров... Да они без московских денег и московского руководства не просуществовали бы и недели!
Макдональд, очевидно, рассчитывал поймать меня, вспомнив Хоуит-роод и обратись ко мне как "социалист к социалисту"... Но 15 лет, прошедших с тех пор, меня многому научили. Поэтому, выслушав спокойно премьера, я ответил:
- Позвольте в таком случае и мне сказать несколько слов - тоже не как советский посол британскому премьеру, а как Майский Макдональду... К чему кивать все время на Москву? К чему кричать о "московских деньгах"? Суть дела состоит в том, что, пока в Англии будет три миллиона безработных, внутренние осложнения в стране совершенно неизбежны, независимо от того, существует на свете Коминтерн или нет.
Макдональд круто повернулся на своем стуле и, снова приняв вполне официальный вид, уже совсем другим тоном произнес:
- Итак, как глава правительства я считаю нужным еще раз заявить, что денонсирование торгового соглашения отнюдь не является враждебным актом по адресу СССР. Британское правительство хочет поддержания и развития дружественных отношений с Советским Союзом.
Тем же тоном я ответил:
- Это вполне соответствует также стремлениям правительства, которое я представляю.
Я стал прощаться. Премьер поднялся и проводил меня до дверей кабинета. Здесь он как-то нерешительно остановился и вдруг совсем другим, человеческим голосом сказал:
- Сколько воды утекло с тех пор, как мы встречались с вами в Хемпстеде{41}!
И затем, показав на свои седины, прибавил:
- Да, время бежит.
- Еще бы! - откликнулся я и показал на свою лысину, - годы идут, и мы не молодеем. Но без комплиментов: вы хорошо сохранились.
Мое замечание явно понравилось Макдональду, и он еще более "потеплел". Стал вспоминать наши встречи, наши разговоры тогда, в далекие времена Хоуит-роод. Потом, круто оборвав себя, он посмотрел на меня "пронзительным" взором и спросил:
- Вы большевик?
- Конечно, - ответил я. - Что за вопрос!
- Но ведь тогда вы были меньшевиком, - возразил Макдональд.
- Совершенно верно, тогда я был меньшевиком. Но революция кое-чему меня научила.
Я посмотрел искоса на Макдональда и с легким лукавством в голосе прибавил:
- А ведь вы были тогда лидером независимой рабочей партии!
Макдональд как-то неловко дернулся, тень прошла по его лицу. Он недовольно крякнул и ответил:
- Всякий учится по-своему.
Я усмехнулся. Потом, глядя в лицо премьеру, сказал:
- А помните, как перед моим отъездом в Россию в 1917 г, вы высказали пожелание, чтобы я вернулся в Лондон в качестве посла Временного правительства?
Макдональд слегка потер лоб и затем откликнулся:
- Да, да, вспоминаю!
- Так, вот, - закончил я, - ваше пожелание исполнилось, но с одной существенной поправкой. Я приехал сюда послом не временного, а постоянного правительства революционной России.
Макдональд еще раз потер лоб и прибавил:
- Да, я оказался чем-то вроде пророка. Мы расстались.
Невиль Чемберлен
На следующий день я поехал с визитом к Невилю Чемберлену, который в то время занимал пост министра финансов и играл роль фактического лидера консервативной партии (номинальным лидером был заместитель премьера Стенли Болдуин).. Свидание состоялось в 4 часа дня в здании парламента, где Чемберлен, подобно всем другим министрам, имел свой кабинет.
Отправляясь к Чемберлену, я долго думал о том, как мне пробить хотя бы маленькую щель в его чрезвычайно толстой антисоветской броне. Я знал, что Чемберлен - человек ограниченного мышления и очень упрямого характера, что основа его души - бизнес, что по натуре он сух и прямолинеен и что к Советскому Союзу он относится исключительно враждебно. Все это были обстоятельства, крайне затруднявшие мою задачу. Однако как-то найти язык с Чемберленом мне все-таки было нужно, ибо министр финансов должен был играть немалую роль в предстоявших переговорах о новом торговом соглашении. Подумав, я решил, что в беседе с Чемберленом целесообразнее всего будет апеллировать к двум моментам: к торговой выгоде и... к его сыновним чувствам.
После рукопожатия и обычных приветствий я начал:
- У меня есть две причины для визита и разговора с вами, мистер Чемберлен. Первая причина носит...
Тут я сделал маленькую паузу, будто бы не мог сразу найти подходящего слова для выражения своей мысли. Чемберлен о недоумением взглянул на меня. Я продолжал:
- ...Первая причина носит... Простите меня... несколько сентиментальный характер.
Чемберлен недоуменно вскинул брови. Сквозь маску ледяной корректности на лице его проступил отблеск какого-то человеческого чувства. Я отметил это как благоприятный симптом и быстро перешел в наступление:
- В молодые годы, когда я жил в вашей стране в качестве политического эмигранта, я с большим интересом следил за деятельностью вашего отца. Его труд "Имперское единство и тарифная реформа" произвел тогда на меня сильное впечатление. Не потому, что я был согласен с вашим отцом, - нет! А потому, что я изучал в то время движущие силы развития Британской империи и считал план имперского единства, выдвинутый вашим отцом, важным этапом в эволюции британской империалистической мысли.