Страница:
Надо было думать о чем-то другом. И тут гениальное маневрирование Ленина в дни Бреста давало ответ на вопрос, что следует делать.
В случае прекращения переговоров с Англией и Францией перед Советским правительством вырисовывались две возможные перспективы: политика изоляции или соглашение с Германией. Однако политика изоляции в тогдашней обстановке, когда на наших дальневосточных границах уже стреляли пушки (Хасан и Халхин-Гол!), когда Чемберлен и Даладье прилагали величайшие усилия для того, чтобы толкнуть Германию на СССР, когда в самой Германии шли колебания, в какую сторону направить первый удар, - в такой обстановке политика изоляции была крайне опасна, и Советское правительство с полным основанием отбросило ее. Оставался один выход - соглашение с Германией. Возможно ли оно было? Да, возможно, ибо с самого начала тройственных переговоров Берлин сильно нервничал и внимательно следил за всеми их перипетиями.
Как известно, политики и историки на западе создали легенду, будто бы весной и летом 1939 г. СССР вел двойную игру. Так, например, Даладье в апреле 1946 г. писал: "С мая (1939 г. - И. М.) СССР вел двойные переговоры: одни - с Францией, другие - с Германией"{140}. Черчилль менее определенен, но и он в своих военных мемуарах замечает: "Невозможно установить момент, когда Сталин окончательно отказался от всякого намерения действовать совместно с западными демократиями и решил договориться с Гитлером"{141}. Отсюда следует, что Черчилль тоже допускает возможность двойной игры со стороны Советского правительства.
Для доказательства наличия такой двойной игры американское правительство опубликовало в 1948 г. специальный том о советско-германских отношениях 1939-1941 гг.{142}, который содержит крайне тенденциозную подборку документов германского министерства иностранных дел, захваченных западными державами по окончании второй мировой воины в качестве трофеев.
После всего, что было сказано выше, едва ли нужно доказывать, что все такие утверждения являются клеветой и злостным измышлением. Однако я тщательно проанализировал этот сугубо антисоветский сборник, и полученный вывод не оставлял сомнения в том, что даже в нем нет никаких доказательств "двойной игры" Советского правительства{143}. Его самое искреннее желание летом 1939 г. состояло в том, чтобы возможно скорее создать крепкий и эффективный тройственный барьер против фашистской агрессии. Только описанный выше саботаж Чемберлена и Даладье помешал этому. В конце августа настал момент, когда надо было переходить к единственно еще оставшемуся выходу. Таким образом, весной и летом 1939 г. не было никакой двойной игры Советского правительства, в чем его обвиняют зарубежные недруги.
Положение Советского правительства в ходе тройственных переговоров можно было уподобить положению человека, которого все выше захлестывает морской прилив: вот вода дошла до колен, вот она дошла до пояса, потом до груди, потом до шеи... Еще мгновение, и вода скроет голову, если человек не сделает какого-либо быстрого, решительного скачка, который вынесет его на скалу, недоступную для прибоя.
В самом деле, опасность второй мировой войны надвигалась все ближе: в марте - апреле она только намечалась, в мае - июне она стала принимать более конкретные очертания, в июле ее грозное дыхание начало отравлять всю атмосферу Европы, а в середине августа никто уже больше не сомневался, что через несколько дней заговорят пушки и бомбы начнут падать с самолетов.
Ждать больше было нельзя. Стоявшая раньше перед Советским правительством дилемма превратилась в горькую необходимость заключить соглашение с Германией. Пятимесячный саботаж тройственных переговоров правительствами Англии и Франции при поддержке США не оставлял для СССР иного выхода.
Крах тройственных переговоров и вынужденное соглашение СССР с Германией
На протяжении всех тройственных переговоров Гитлер самым внимательным образом следил за их развитием. Больше того, он неоднократно, в различных формах, через различных людей пытался вмешаться в них, сорвать их и самому договориться о "дружбе" с Советским Союзом. Несколько раз его представители производили зондаж в Москве о возможности такого развития событий. Однако до тех пор, пока у Советского правительства сохранялась хоть малейшая надежда на успешное завершение тройственных переговоров, оно категорически отклоняло все подходы гитлеровцев.
Однако в середине августа 1939 г., когда стало совершенно ясно, что Чемберлен и Даладье неисправимы, что они ни за что не пойдут на искреннее сотрудничество с СССР против фашистских агрессоров, положение радикально изменилось. Поэтому, когда 16 августа Риббентроп через своего московского посла Шуленбурга официально поставил вопрос об улучшении отношений между СССР и Германией, Советское правительство ответило согласием на предложение Риббентропа при наличии определенных условий (предварительное торгово-экономическое соглашение, заключение пакта о ненападении т. д.). Гитлер принял эти условия. Тогда 23 августа Риббентроп с обычной для него шумихой прибыл в Москву и в течение одного дня подписал от имени германского правительства пакт о ненападении между обеими странами.
Характерно, что Чемберлен так и не дал ответа на запрос Дрэкса о пропуске советских войск через Польшу и Румынию. Впоследствии выяснилось, что на соответствующей телеграмме рукой Стренга (в начале августа вернувшегося в Лондон) было начертано: "Нельзя было послать ответ на эту телеграмму, так как не было принято никакого решения".
В интервью, опубликованном в советской печати 27 августа 1939 г., глава советской военной делегации маршал К. Е. Ворошилов следующим образом охарактеризовал причины провала военных переговоров: "Советская военная миссия считала, что СССР, не имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии, Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в соприкосновение с войсками агрессора...
Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и английская военные миссии не согласились с такой позицией советской миссии, а польское правительство открыто заявило, что оно не нуждается и не примет военной помощи от СССР...
В этом основа разногласий. На этом и прервались переговоры".
Отвечая далее на вопрос журналиста, верно ли сообщение агентства Рейтер, будто бы Советское правительство прекратило тройственные переговоры ввиду заключения им соглашения с Германией, глава советской делегации сказал: "Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий".
Здесь были поставлены все точки над i.
Каковы же были последствия заключенного нами с Германией пакта?
Отпадала опасность образования единого капиталистического фронта против СССР; Советская страна выигрывала время, необходимое для подготовки страны к обороне.
Правда, заключение пакта с Германией могло быть использовано (и действительно было использовано) для раздувания антисоветской истерии в "демократических странах"; здесь нашлись люди, даже не враждебные СССР, которые не сумели правильно понять его действия и делали ошибочные выводы в отношении нашей политики. Однако, взвесив все, Советское правительство сочло возможным подписать соглашение с Германией, навязанное ему глупо преступной политикой Чемберлена и Даладье.
В качестве последнего слова по этой части моего повествования мне хочется привести здесь высказывания, принадлежащие двум людям из двух противоположных лагерей.
27 ноября 1958 г. Советское правительство адресовало президенту США большую ноту, в которой коснулось мировой ситуации накануне второй мировой войны: "Известно, что США, а также Великобритания и Франция, - говорилось в этой ноте, - далеко не сразу пришли к выводу о необходимости установления сотрудничества с Советским Союзом в целях противодействия гитлеровской агрессии, хотя со стороны Советского правительства постоянно проявлялась готовность к этому. В столицах западных государств в течение длительного времени брали верх противоположные стремления..."
Только когда фашистская Германия, опрокинув близорукие расчеты вдохновителей Мюнхена, повернула против западных держав, когда гитлеровская армия начала свое движение на Запад, раздавив Данию, Норвегию, Бельгию и Голландию и повергнув Францию, правительствам США и Великобритании не оставалось ничего иного, как признать допущенные ими просчеты и стать на путь организации совместного с Советским Союзом отпора фашистской Германии, Италии и Японии. При более дальновидной политике западных держав такое сотрудничество Советского Союза, США, Великобритании и Франции могло быть установлено намного раньше, в первые же годы после захвата Гитлером власти в Германии, и тогда не было бы ни оккупации Франции, ни Дюнкерка, ни Пирл-Харбора (курсив мой. - И. М.). Тогда стало бы возможным сберечь миллионы человеческих жизней, отданных народами Советского Союза, Польши, Югославии, Франции, Англии, Чехословакии, США, Греции, Норвегии и других стран для обуздания агрессоров{144}.
У. Черчилль в своих военных мемуарах, касаясь тройственных переговоров 1939 г., пишет: "Не может быть сомнения, даже в свете исторической перспективы, что Англия и Франция должны были бы принять русское предложение... Но Чемберлен и министерство иностранных дел были точно заворожены загадкой сфинкса. Когда события несутся с такой быстротой и таким огромным массовым потоком, как было в то время, правильнее всего делать последовательно один шаг за другим. Союз Англии, Франции и России в 1939 г. вызвал бы в сердце Германии глубочайшую тревогу, и никто не может доказать, что война тогда не могла бы быть предупреждена (курсив мой. - И. М.). Следующий шаг мог бы быть предпринят при наличии превосходства сил на стороне союзников. Дипломатия вернула бы себе инициативу. Гитлер не мог бы позволить себе ни ввязаться в войну на два фронта, которую он сам всегда так сильно осуждал, ни допустить неудачу. Жаль, что он не был поставлен в столь трудное положение, которое могло бы стоить ему жизни... Если бы, например, мистер Чемберлен по получении русского предложения сказал: "Да, объединимся вместе все трое и сломаем Гитлеру шею", или какие-либо иные слова того же содержания, парламент это одобрил бы, Сталин это понял бы, и история могла бы принять иное течение... Вместо того (в ответ на русское предложение. - И. М.) последовало долгое молчание, а тем временем подготовлялись разные полумеры и крючкотворные компромиссы"{145}.
Несмотря на все различия между авторами приведенных цитат (а мне едва ли нужно доказывать, что различия очень велики), оба едины в своем мнении, что вторая мировая война могла бы быть предотвращена, если бы СССР, Англия, Франция и США (а как минимум - СССР, Англия и Франция) быстро, твердо и решительно образовали эффективный барьер против агрессии фашистских держав.
Кто помешал образованию такого барьера? Советский Союз? Нет, Советский Союз в этом невиновен! Наоборот, Советский Союз сделал все возможное для создания барьера против агрессии. Сказанное на предыдущих страницах не оставляет в этом ни малейшего сомнения. Образованию тройственного барьера в действительности помешали "кливденская клика" в Англии и "200 семей" во Франции. А если говорить о лицах, которые помогали Гитлеру, которые предали дело мира, которые наиболее полно олицетворяли эти реакционные силы и наиболее активно проводили угодную им политику, то надо в первую очередь назвать Чемберлена и Даладье. Особенно Чемберлена, ибо вне всякого сомнения он играл ведущую роль в лагере "умиротворителей".
Нередко английские историки и политики стремятся хоть немножко обелить зловещую фигуру героя мюнхенской политики и пишут о "трагедии человека, имевшего добрые намерения". Так изображает Чемберлена, например, видный консервативный деятель Маклеод{146} в своей биографии последнего предвоенного премьера. Все такие попытки являются не чем иным, как лицемерной фальсификацией истории. Для людей, которые берутся управлять государством, мало иметь "добрые намерения" - от них требуется умение находить правильные методы их осуществления. Невиль Чемберлен явно не обладал таким умением, и потому его "добрые намерения" привели лишь к страшной катастрофе. Да и были ли у него действительно "добрые намерения"? Апологеты Чемберлена любят говорить, что он стремился к миру. Допустим, но к какому миру? Все, что нам известно о Чемберлене, говорит о том, что может быть он стремился к миру для Англии и Франции, но готов был ради этого залить кровью СССР, Польшу, Чехословакию и многие другие страны. Можно ли такие намерения именовать "добрыми"?
Нет, нет! Чемберлен и Даладье на великом суде истории не заслуживают снисхождения. Трудно переоценить всю глубину их ответственности за содействие развязыванию второй мировой войны и за бесчисленные жертвы, потери и страдания, которые она принесла с собой человечеству.
Часть шестая.
Начало Второй Мировой войны
Нападение Германии на Польшу
В 5 часов 30 минут утра 1 сентября 1939 г., без предварительного ультиматума или формального объявления войны, гитлеровская Германия напала на Польшу. В 5 часов 40 минут утра Гитлер выступил по радио с обращением к своей армии, в котором заявлял, что польское правительство отклонило мирное урегулирование спорных вопросов и поэтому он вынужден апеллировать к силе оружия. Одновременно дивизии вермахта перешли границы Польши из Восточной Пруссии, Померании, Познани и Словакии, а германская авиация обрушилась всей своей мощью на польские города. В тот же день, 1 сентября, нацистский лидер Данцига Ферстер объявил о воссоединении этого города с третьим рейхом.
.Перечисленные события сразу поставили правительства Англии и Франции перед грозным вопросом: что делать?
Формальный ответ на этот вопрос был очень прост. 31 марта 1939 г. Англия и Франция дали Польше одностороннюю гарантию се целостности и независимости. 6 апреля того же года заявлением польского министра иностранных дел Бека эта односторонняя гарантия была превращена в двухстороннюю с тем, что в дальнейшем между Польшей и Англией будет подписан формальный пакт взаимопомощи (между Польшей и Францией такой пакт уже существовал). Действительно, 24 августа 1939 г. Польша и Англия заключили подобный пакт. Таким образом, 1 сентября 1939 г., когда гитлеровская Германия напала на Польшу, Англия и Франция, в соответствии с буквой и духом названных соглашений, должны были бы немедленно и безоговорочно с оружием в руках выступить на защиту своего союзника...
Должны были бы! Но тут-то как раз и начинали обнаруживаться те подводные камни, которые толкали внешнюю политику Англии и Франции с пути разума и чести на путь глупости, лицемерия и предательства. Я подробно рассказывал, как упрямый саботаж со стороны правительств Чемберлена и Даладье воспрепятствовал заключению накануне войны тройственного пакта взаимопомощи между СССР, Англией и Францией - единственной меры, которая могла воспрепятствовать гитлеровской агрессии, предупредить нападение Германии на Польшу. Я рассказывал также о безумной политической слепоте и легкомыслии "правительства полковников" в Варшаве, хвастливо заявлявшего, что ему не нужна помощь СССР для защиты от гитлеровской Германии. Вот почему первой мыслью английского и французского премьеров при получении известий о грозных событиях в Польше, мыслью, которая, конечно, не высказывалась открыто, но которая доминировала над их сознанием, было: а нельзя ли как-либо уклониться от выполнения: данных Польше обязательств? Я прямо говорю о наличии такой мысли у Чемберлена и Даладье, потому что, как мы это скоро увидим, их действия в течение последовавшего затем месяца являлись точным воплощением ее на практике.
Формально события развертывались так: 1 сентября в 9 часов 40 минут английский и французский послы в Берлине вручили германскому министру иностранных дел Риббентропу заявление своих правительств, сущность которого сводилась к ультиматуму: если Германия немедленно не прекратит военных действий и не эвакуирует из Польши свои войска, Англия и Франция выполнят договорные обязательства в отношении Польши.
За 12 часов до этого, вечером 31 августа, Муссолини, который официально еще оставался "нейтралом", предложил урегулировать германо-польский конфликт путем посредничества: должна была спешно собраться "конференция пяти" (Германия, Италия, Англия, Франция и Польша) и разрешить спорные вопросы за зеленым столом. Итальянскому диктатору явно мерещился новый "Мюнхен". Чемберлен и Даладье ухватились обеими руками за предложение Муссолини и стали затягивать выполнение своих обязательств перед атакованным союзником. Именно поэтому они в течение 54 часов после нападения Германии на Польшу не объявляли ей войны. По всей вероятности, они ждали бы и дольше в надежде "мюнхенским" путем разрешить германо-польский конфликт. Но тут расчеты умиротворителей спутал Гитлер. Он потребовал в качестве предпосылки для "конференции пяти" аннулирования англо-французского ультиматума от 1 сентября. Чемберлен и Даладье на это не решились: уж слишком высоко поднялась в их странах волна гнева и негодования против гитлеровской агрессии. В результате попытка Муссолини провалилась. Война пошла дальше своим железным шагом.
Сведения об этих закулисных ходах и контрходах проникли в печать и политические круги. Они вызвали в массах сильное волнение. Это волнение нашло чрезвычайно яркое отражение на вечернем заседании палаты общин 2 сентября.
После того как Чемберлен скучно и монотонно рассказал о том, что английское и французское правительства еще не получили от Гитлера ответа на свой демарш от 1 сентября и что они не могут признать нарушения односторонним актом статуса Данцига, установленного Версальским договором, со скамьи лейбористской оппозиции стремительно вскочил Артур Гринвуд. Он временно выполнял обязанности лидера оппозиции и сейчас находился в состоянии чрезвычайного возмущения.
В этот момент со скамьи консерваторов, где тоже чувствовалось большое напряжение, депутат Л. Эмери, обращаясь к Гринвуду, крикнул:
- Говорите от имени Англии!
Л. Эмери был ярый империалист и реакционер, но считал, что верность данному слову является делом национальной чести Англии. Он был не меньше Гринвуда возмущен медлительностью Чемберлена в выполнении обязательств перед Польшей и хотел, чтобы Гринвуд сейчас выступал не только как представитель партии оппозиции, но и как представитель всей нации. Палата выразила Л. Эмери шумное одобрение.
- Я должен выразить крайнее изумление, - начал Гринвуд, - что наши обязательства в отношении Польши не вступили в действие еще вчера... Палата потрясена сообщением премьер-министра... Как?! Акт агрессии совершен 38 часов назад, а мы до сих пор молчим!.. Сколько времени еще Англия будет медлить?.. Каждая минута сейчас означает потерю тысяч жизней, угрозу нашим национальным интересам, самим основам нашей национальной чести. Ждать больше нельзя. Жребий брошен.
Скамьи оппозиции выразили бурное одобрение оратору, а на скамьях консерваторов многие не скрывали своего удовлетворения. Гринвуд выразил то, что чувствовала в этот критический момент нация, и его слова стали историческими.
Чемберлен был смущен, пытался оправдываться, ссылаясь на трудности телефонных переговоров между Лондоном и Парижем, он в конце концов вынужден был дать обещание, что не позже завтрашнего утра правительство сообщит народу вполне определенное решение{147}.
Результатом описанной сцены, а также всевозраставшего негодования масс было то, что в воскресенье 3 сентября в 9 часов утра английский посол в Берлине Н. Гендерсон вручил германскому правительству ноту, в которой заявлялось, что если в течение двух часов не последует согласия Гитлера на вывод немецких войск из Польши, Англия объявит Германии войну. Аналогичный демарш сделал и французский посол в Берлине с той лишь разницей, что срок французского ультиматума истекал не в 11, а в 5 часов дня 3 сентября.
Гитлер, конечно, оставил "финальное обращение" Англии и Франции без ответа, и в 11 часов 15 минут утра Чемберлен в кратком выступлении по радио вынужден был объявить о состоянии войны между обеими странами.
В то же утро происходило заседание парламента. Премьер-министр был подавлен. Голос его звучал глухо и с надрывом.
- Это печальный день для всех нас, - говорил Чемберлен, - но ни для кого он так не печален, как для меня. Все, ради чего я работал, все, на что я надеялся, все, во что верил на протяжении моей общественной деятельности, все это лежит сейчас в руинах.
Я сидел на своем месте в галерее для послов и думал: "Ты только пожинаешь плоды своей собственной глупости и злокозненности. Колесница справедливости медленно движется, но все-таки движется, и сейчас ты топал под ее колесо. Жаль только, что за твои преступления расплачиваться придется широким массам народа".
Гринвуд от имени лейбористской партии обещал правительству полную поддержку в борьбе против гитлеровской Германии. То же сделал Арчибальд Синклер от имени либеральной партии. Ллойд Джордж заявил, что, хотя в прошлом он часто критиковал внешнюю политику правительства, теперь, в создавшейся обстановке, он считает своим долгом помочь ему довести войну до конца.
На этом заседании выступил также Черчилль. Он предостерегал от легкого отношения к войне.
- Мы не должны недооценивать, - говорил он, - тяжести стоящей перед нами задачи или суровости предстоящих нам испытаний... Мы должны ожидать многих разочарований и многих неприятных сюрпризов, однако мы можем быть уверены, что Британская империя и Французская республика достаточно сильны для того, чтобы справиться с разрешением возникшей перед ними проблемы{148}.
В заключение единственный в палате коммунист Галлахер заявил, что он желает быстрого и полного разгрома нацистского режима как единственного пути к установлению длительного мира на земле.
Я внимательно наблюдал за всем, что происходило на этом историческом заседании палаты общин, и в голове у меня все время вертелась мысль: "Чемберлен и Даладье провалились на экзамене по предупреждению войны, как-то они выдержат экзамен по выполнению по крайней мере своих обязательств перед Польшей?" Ждать пришлось недолго.
Теперь нам точно известно, что Гитлер бросил на Польшу 57 своих лучших дивизий (в том числе 8 механизированных), что германская авиация, громившая польские города, насчитывала 2000 наиболее совершенных по тому времени машин, что огромное количество танков, броневиков и артиллерийских орудий стремительно обрушилось на польские земли. Этому страшному удару Польша могла противопоставить лишь 31 дивизию (в том числе только 2 механизированные бригады), 800 самолетов, из которых лишь около половины относились к современным типам, довольно скромное количество артиллерии и совсем небольшое количество танков. Правда, у Польши имелось 11 бригад кавалерии, но что они могли сделать против танков и броневиков?{149}
Надо отдать справедливость польской армии: солдаты и многие офицеры сражались очень храбро, но немцы имели слишком большой перевес в численности войск и технике. Высшее польское командование обнаружило полную бездарность и даже не позаботилось о том, чтобы создать какие-либо центральные резервы. Стратегическое расположение польских сил было чрезвычайно неудачно, а большая часть польской авиации была уничтожена немцами еще на собственных аэродромах.
Тогда я не знал всех этих подробностей. Полностью не знали их, вероятно, и английское, и французское правительства. Однако с первого же дня германо-польской войны было ясно, что на Польшу обрушились огромные силы, далеко превосходящие ее собственные, и что Гитлер делал ставку на пресловутый "блицкриг", о котором так много кричали нацисты в предшествующие месяцы. При таких обстоятельствах, казалось бы, нужны были величайшие быстрота и энергия, чтобы оказать помощь жертве агрессии. Англия и Франция, казалось бы, должны были в самом срочном порядке отвлечь на запад, на себя, хотя бы часть германских сил, оперирующих в Польше. Они, казалось бы, должны были немедленно и всерьез атаковать "линию Зигфрида" и засыпать бомбами германские укрепления и города. А что произошло на самом деле?
Привожу некоторые выдержки из записей, которые я делал в первые месяцы войны:
"4 сентября. Чемберлен обратился к немецкому народу с речью по радио на немецком языке.
Английская авиация сбросила бомбы на германские военные суда в Вильгельмсгафене и Брумсбюттеле. Нанесены повреждения. Немцы не отвечали.
Английские самолеты сбросили над Германией 6 млн. листовок.
5 сентября. Английские самолеты сбросили над Рурской областью 3 млн. листовок.
6, 8 и 9 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки.
24-25 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки; всего с начала войны сброшено 18 млн. листовок".
Французы поступали не лучше. Вот несколько характерных выдержек из тех же записей:
В случае прекращения переговоров с Англией и Францией перед Советским правительством вырисовывались две возможные перспективы: политика изоляции или соглашение с Германией. Однако политика изоляции в тогдашней обстановке, когда на наших дальневосточных границах уже стреляли пушки (Хасан и Халхин-Гол!), когда Чемберлен и Даладье прилагали величайшие усилия для того, чтобы толкнуть Германию на СССР, когда в самой Германии шли колебания, в какую сторону направить первый удар, - в такой обстановке политика изоляции была крайне опасна, и Советское правительство с полным основанием отбросило ее. Оставался один выход - соглашение с Германией. Возможно ли оно было? Да, возможно, ибо с самого начала тройственных переговоров Берлин сильно нервничал и внимательно следил за всеми их перипетиями.
Как известно, политики и историки на западе создали легенду, будто бы весной и летом 1939 г. СССР вел двойную игру. Так, например, Даладье в апреле 1946 г. писал: "С мая (1939 г. - И. М.) СССР вел двойные переговоры: одни - с Францией, другие - с Германией"{140}. Черчилль менее определенен, но и он в своих военных мемуарах замечает: "Невозможно установить момент, когда Сталин окончательно отказался от всякого намерения действовать совместно с западными демократиями и решил договориться с Гитлером"{141}. Отсюда следует, что Черчилль тоже допускает возможность двойной игры со стороны Советского правительства.
Для доказательства наличия такой двойной игры американское правительство опубликовало в 1948 г. специальный том о советско-германских отношениях 1939-1941 гг.{142}, который содержит крайне тенденциозную подборку документов германского министерства иностранных дел, захваченных западными державами по окончании второй мировой воины в качестве трофеев.
После всего, что было сказано выше, едва ли нужно доказывать, что все такие утверждения являются клеветой и злостным измышлением. Однако я тщательно проанализировал этот сугубо антисоветский сборник, и полученный вывод не оставлял сомнения в том, что даже в нем нет никаких доказательств "двойной игры" Советского правительства{143}. Его самое искреннее желание летом 1939 г. состояло в том, чтобы возможно скорее создать крепкий и эффективный тройственный барьер против фашистской агрессии. Только описанный выше саботаж Чемберлена и Даладье помешал этому. В конце августа настал момент, когда надо было переходить к единственно еще оставшемуся выходу. Таким образом, весной и летом 1939 г. не было никакой двойной игры Советского правительства, в чем его обвиняют зарубежные недруги.
Положение Советского правительства в ходе тройственных переговоров можно было уподобить положению человека, которого все выше захлестывает морской прилив: вот вода дошла до колен, вот она дошла до пояса, потом до груди, потом до шеи... Еще мгновение, и вода скроет голову, если человек не сделает какого-либо быстрого, решительного скачка, который вынесет его на скалу, недоступную для прибоя.
В самом деле, опасность второй мировой войны надвигалась все ближе: в марте - апреле она только намечалась, в мае - июне она стала принимать более конкретные очертания, в июле ее грозное дыхание начало отравлять всю атмосферу Европы, а в середине августа никто уже больше не сомневался, что через несколько дней заговорят пушки и бомбы начнут падать с самолетов.
Ждать больше было нельзя. Стоявшая раньше перед Советским правительством дилемма превратилась в горькую необходимость заключить соглашение с Германией. Пятимесячный саботаж тройственных переговоров правительствами Англии и Франции при поддержке США не оставлял для СССР иного выхода.
Крах тройственных переговоров и вынужденное соглашение СССР с Германией
На протяжении всех тройственных переговоров Гитлер самым внимательным образом следил за их развитием. Больше того, он неоднократно, в различных формах, через различных людей пытался вмешаться в них, сорвать их и самому договориться о "дружбе" с Советским Союзом. Несколько раз его представители производили зондаж в Москве о возможности такого развития событий. Однако до тех пор, пока у Советского правительства сохранялась хоть малейшая надежда на успешное завершение тройственных переговоров, оно категорически отклоняло все подходы гитлеровцев.
Однако в середине августа 1939 г., когда стало совершенно ясно, что Чемберлен и Даладье неисправимы, что они ни за что не пойдут на искреннее сотрудничество с СССР против фашистских агрессоров, положение радикально изменилось. Поэтому, когда 16 августа Риббентроп через своего московского посла Шуленбурга официально поставил вопрос об улучшении отношений между СССР и Германией, Советское правительство ответило согласием на предложение Риббентропа при наличии определенных условий (предварительное торгово-экономическое соглашение, заключение пакта о ненападении т. д.). Гитлер принял эти условия. Тогда 23 августа Риббентроп с обычной для него шумихой прибыл в Москву и в течение одного дня подписал от имени германского правительства пакт о ненападении между обеими странами.
Характерно, что Чемберлен так и не дал ответа на запрос Дрэкса о пропуске советских войск через Польшу и Румынию. Впоследствии выяснилось, что на соответствующей телеграмме рукой Стренга (в начале августа вернувшегося в Лондон) было начертано: "Нельзя было послать ответ на эту телеграмму, так как не было принято никакого решения".
В интервью, опубликованном в советской печати 27 августа 1939 г., глава советской военной делегации маршал К. Е. Ворошилов следующим образом охарактеризовал причины провала военных переговоров: "Советская военная миссия считала, что СССР, не имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии, Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в соприкосновение с войсками агрессора...
Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и английская военные миссии не согласились с такой позицией советской миссии, а польское правительство открыто заявило, что оно не нуждается и не примет военной помощи от СССР...
В этом основа разногласий. На этом и прервались переговоры".
Отвечая далее на вопрос журналиста, верно ли сообщение агентства Рейтер, будто бы Советское правительство прекратило тройственные переговоры ввиду заключения им соглашения с Германией, глава советской делегации сказал: "Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий".
Здесь были поставлены все точки над i.
Каковы же были последствия заключенного нами с Германией пакта?
Отпадала опасность образования единого капиталистического фронта против СССР; Советская страна выигрывала время, необходимое для подготовки страны к обороне.
Правда, заключение пакта с Германией могло быть использовано (и действительно было использовано) для раздувания антисоветской истерии в "демократических странах"; здесь нашлись люди, даже не враждебные СССР, которые не сумели правильно понять его действия и делали ошибочные выводы в отношении нашей политики. Однако, взвесив все, Советское правительство сочло возможным подписать соглашение с Германией, навязанное ему глупо преступной политикой Чемберлена и Даладье.
В качестве последнего слова по этой части моего повествования мне хочется привести здесь высказывания, принадлежащие двум людям из двух противоположных лагерей.
27 ноября 1958 г. Советское правительство адресовало президенту США большую ноту, в которой коснулось мировой ситуации накануне второй мировой войны: "Известно, что США, а также Великобритания и Франция, - говорилось в этой ноте, - далеко не сразу пришли к выводу о необходимости установления сотрудничества с Советским Союзом в целях противодействия гитлеровской агрессии, хотя со стороны Советского правительства постоянно проявлялась готовность к этому. В столицах западных государств в течение длительного времени брали верх противоположные стремления..."
Только когда фашистская Германия, опрокинув близорукие расчеты вдохновителей Мюнхена, повернула против западных держав, когда гитлеровская армия начала свое движение на Запад, раздавив Данию, Норвегию, Бельгию и Голландию и повергнув Францию, правительствам США и Великобритании не оставалось ничего иного, как признать допущенные ими просчеты и стать на путь организации совместного с Советским Союзом отпора фашистской Германии, Италии и Японии. При более дальновидной политике западных держав такое сотрудничество Советского Союза, США, Великобритании и Франции могло быть установлено намного раньше, в первые же годы после захвата Гитлером власти в Германии, и тогда не было бы ни оккупации Франции, ни Дюнкерка, ни Пирл-Харбора (курсив мой. - И. М.). Тогда стало бы возможным сберечь миллионы человеческих жизней, отданных народами Советского Союза, Польши, Югославии, Франции, Англии, Чехословакии, США, Греции, Норвегии и других стран для обуздания агрессоров{144}.
У. Черчилль в своих военных мемуарах, касаясь тройственных переговоров 1939 г., пишет: "Не может быть сомнения, даже в свете исторической перспективы, что Англия и Франция должны были бы принять русское предложение... Но Чемберлен и министерство иностранных дел были точно заворожены загадкой сфинкса. Когда события несутся с такой быстротой и таким огромным массовым потоком, как было в то время, правильнее всего делать последовательно один шаг за другим. Союз Англии, Франции и России в 1939 г. вызвал бы в сердце Германии глубочайшую тревогу, и никто не может доказать, что война тогда не могла бы быть предупреждена (курсив мой. - И. М.). Следующий шаг мог бы быть предпринят при наличии превосходства сил на стороне союзников. Дипломатия вернула бы себе инициативу. Гитлер не мог бы позволить себе ни ввязаться в войну на два фронта, которую он сам всегда так сильно осуждал, ни допустить неудачу. Жаль, что он не был поставлен в столь трудное положение, которое могло бы стоить ему жизни... Если бы, например, мистер Чемберлен по получении русского предложения сказал: "Да, объединимся вместе все трое и сломаем Гитлеру шею", или какие-либо иные слова того же содержания, парламент это одобрил бы, Сталин это понял бы, и история могла бы принять иное течение... Вместо того (в ответ на русское предложение. - И. М.) последовало долгое молчание, а тем временем подготовлялись разные полумеры и крючкотворные компромиссы"{145}.
Несмотря на все различия между авторами приведенных цитат (а мне едва ли нужно доказывать, что различия очень велики), оба едины в своем мнении, что вторая мировая война могла бы быть предотвращена, если бы СССР, Англия, Франция и США (а как минимум - СССР, Англия и Франция) быстро, твердо и решительно образовали эффективный барьер против агрессии фашистских держав.
Кто помешал образованию такого барьера? Советский Союз? Нет, Советский Союз в этом невиновен! Наоборот, Советский Союз сделал все возможное для создания барьера против агрессии. Сказанное на предыдущих страницах не оставляет в этом ни малейшего сомнения. Образованию тройственного барьера в действительности помешали "кливденская клика" в Англии и "200 семей" во Франции. А если говорить о лицах, которые помогали Гитлеру, которые предали дело мира, которые наиболее полно олицетворяли эти реакционные силы и наиболее активно проводили угодную им политику, то надо в первую очередь назвать Чемберлена и Даладье. Особенно Чемберлена, ибо вне всякого сомнения он играл ведущую роль в лагере "умиротворителей".
Нередко английские историки и политики стремятся хоть немножко обелить зловещую фигуру героя мюнхенской политики и пишут о "трагедии человека, имевшего добрые намерения". Так изображает Чемберлена, например, видный консервативный деятель Маклеод{146} в своей биографии последнего предвоенного премьера. Все такие попытки являются не чем иным, как лицемерной фальсификацией истории. Для людей, которые берутся управлять государством, мало иметь "добрые намерения" - от них требуется умение находить правильные методы их осуществления. Невиль Чемберлен явно не обладал таким умением, и потому его "добрые намерения" привели лишь к страшной катастрофе. Да и были ли у него действительно "добрые намерения"? Апологеты Чемберлена любят говорить, что он стремился к миру. Допустим, но к какому миру? Все, что нам известно о Чемберлене, говорит о том, что может быть он стремился к миру для Англии и Франции, но готов был ради этого залить кровью СССР, Польшу, Чехословакию и многие другие страны. Можно ли такие намерения именовать "добрыми"?
Нет, нет! Чемберлен и Даладье на великом суде истории не заслуживают снисхождения. Трудно переоценить всю глубину их ответственности за содействие развязыванию второй мировой войны и за бесчисленные жертвы, потери и страдания, которые она принесла с собой человечеству.
Часть шестая.
Начало Второй Мировой войны
Нападение Германии на Польшу
В 5 часов 30 минут утра 1 сентября 1939 г., без предварительного ультиматума или формального объявления войны, гитлеровская Германия напала на Польшу. В 5 часов 40 минут утра Гитлер выступил по радио с обращением к своей армии, в котором заявлял, что польское правительство отклонило мирное урегулирование спорных вопросов и поэтому он вынужден апеллировать к силе оружия. Одновременно дивизии вермахта перешли границы Польши из Восточной Пруссии, Померании, Познани и Словакии, а германская авиация обрушилась всей своей мощью на польские города. В тот же день, 1 сентября, нацистский лидер Данцига Ферстер объявил о воссоединении этого города с третьим рейхом.
.Перечисленные события сразу поставили правительства Англии и Франции перед грозным вопросом: что делать?
Формальный ответ на этот вопрос был очень прост. 31 марта 1939 г. Англия и Франция дали Польше одностороннюю гарантию се целостности и независимости. 6 апреля того же года заявлением польского министра иностранных дел Бека эта односторонняя гарантия была превращена в двухстороннюю с тем, что в дальнейшем между Польшей и Англией будет подписан формальный пакт взаимопомощи (между Польшей и Францией такой пакт уже существовал). Действительно, 24 августа 1939 г. Польша и Англия заключили подобный пакт. Таким образом, 1 сентября 1939 г., когда гитлеровская Германия напала на Польшу, Англия и Франция, в соответствии с буквой и духом названных соглашений, должны были бы немедленно и безоговорочно с оружием в руках выступить на защиту своего союзника...
Должны были бы! Но тут-то как раз и начинали обнаруживаться те подводные камни, которые толкали внешнюю политику Англии и Франции с пути разума и чести на путь глупости, лицемерия и предательства. Я подробно рассказывал, как упрямый саботаж со стороны правительств Чемберлена и Даладье воспрепятствовал заключению накануне войны тройственного пакта взаимопомощи между СССР, Англией и Францией - единственной меры, которая могла воспрепятствовать гитлеровской агрессии, предупредить нападение Германии на Польшу. Я рассказывал также о безумной политической слепоте и легкомыслии "правительства полковников" в Варшаве, хвастливо заявлявшего, что ему не нужна помощь СССР для защиты от гитлеровской Германии. Вот почему первой мыслью английского и французского премьеров при получении известий о грозных событиях в Польше, мыслью, которая, конечно, не высказывалась открыто, но которая доминировала над их сознанием, было: а нельзя ли как-либо уклониться от выполнения: данных Польше обязательств? Я прямо говорю о наличии такой мысли у Чемберлена и Даладье, потому что, как мы это скоро увидим, их действия в течение последовавшего затем месяца являлись точным воплощением ее на практике.
Формально события развертывались так: 1 сентября в 9 часов 40 минут английский и французский послы в Берлине вручили германскому министру иностранных дел Риббентропу заявление своих правительств, сущность которого сводилась к ультиматуму: если Германия немедленно не прекратит военных действий и не эвакуирует из Польши свои войска, Англия и Франция выполнят договорные обязательства в отношении Польши.
За 12 часов до этого, вечером 31 августа, Муссолини, который официально еще оставался "нейтралом", предложил урегулировать германо-польский конфликт путем посредничества: должна была спешно собраться "конференция пяти" (Германия, Италия, Англия, Франция и Польша) и разрешить спорные вопросы за зеленым столом. Итальянскому диктатору явно мерещился новый "Мюнхен". Чемберлен и Даладье ухватились обеими руками за предложение Муссолини и стали затягивать выполнение своих обязательств перед атакованным союзником. Именно поэтому они в течение 54 часов после нападения Германии на Польшу не объявляли ей войны. По всей вероятности, они ждали бы и дольше в надежде "мюнхенским" путем разрешить германо-польский конфликт. Но тут расчеты умиротворителей спутал Гитлер. Он потребовал в качестве предпосылки для "конференции пяти" аннулирования англо-французского ультиматума от 1 сентября. Чемберлен и Даладье на это не решились: уж слишком высоко поднялась в их странах волна гнева и негодования против гитлеровской агрессии. В результате попытка Муссолини провалилась. Война пошла дальше своим железным шагом.
Сведения об этих закулисных ходах и контрходах проникли в печать и политические круги. Они вызвали в массах сильное волнение. Это волнение нашло чрезвычайно яркое отражение на вечернем заседании палаты общин 2 сентября.
После того как Чемберлен скучно и монотонно рассказал о том, что английское и французское правительства еще не получили от Гитлера ответа на свой демарш от 1 сентября и что они не могут признать нарушения односторонним актом статуса Данцига, установленного Версальским договором, со скамьи лейбористской оппозиции стремительно вскочил Артур Гринвуд. Он временно выполнял обязанности лидера оппозиции и сейчас находился в состоянии чрезвычайного возмущения.
В этот момент со скамьи консерваторов, где тоже чувствовалось большое напряжение, депутат Л. Эмери, обращаясь к Гринвуду, крикнул:
- Говорите от имени Англии!
Л. Эмери был ярый империалист и реакционер, но считал, что верность данному слову является делом национальной чести Англии. Он был не меньше Гринвуда возмущен медлительностью Чемберлена в выполнении обязательств перед Польшей и хотел, чтобы Гринвуд сейчас выступал не только как представитель партии оппозиции, но и как представитель всей нации. Палата выразила Л. Эмери шумное одобрение.
- Я должен выразить крайнее изумление, - начал Гринвуд, - что наши обязательства в отношении Польши не вступили в действие еще вчера... Палата потрясена сообщением премьер-министра... Как?! Акт агрессии совершен 38 часов назад, а мы до сих пор молчим!.. Сколько времени еще Англия будет медлить?.. Каждая минута сейчас означает потерю тысяч жизней, угрозу нашим национальным интересам, самим основам нашей национальной чести. Ждать больше нельзя. Жребий брошен.
Скамьи оппозиции выразили бурное одобрение оратору, а на скамьях консерваторов многие не скрывали своего удовлетворения. Гринвуд выразил то, что чувствовала в этот критический момент нация, и его слова стали историческими.
Чемберлен был смущен, пытался оправдываться, ссылаясь на трудности телефонных переговоров между Лондоном и Парижем, он в конце концов вынужден был дать обещание, что не позже завтрашнего утра правительство сообщит народу вполне определенное решение{147}.
Результатом описанной сцены, а также всевозраставшего негодования масс было то, что в воскресенье 3 сентября в 9 часов утра английский посол в Берлине Н. Гендерсон вручил германскому правительству ноту, в которой заявлялось, что если в течение двух часов не последует согласия Гитлера на вывод немецких войск из Польши, Англия объявит Германии войну. Аналогичный демарш сделал и французский посол в Берлине с той лишь разницей, что срок французского ультиматума истекал не в 11, а в 5 часов дня 3 сентября.
Гитлер, конечно, оставил "финальное обращение" Англии и Франции без ответа, и в 11 часов 15 минут утра Чемберлен в кратком выступлении по радио вынужден был объявить о состоянии войны между обеими странами.
В то же утро происходило заседание парламента. Премьер-министр был подавлен. Голос его звучал глухо и с надрывом.
- Это печальный день для всех нас, - говорил Чемберлен, - но ни для кого он так не печален, как для меня. Все, ради чего я работал, все, на что я надеялся, все, во что верил на протяжении моей общественной деятельности, все это лежит сейчас в руинах.
Я сидел на своем месте в галерее для послов и думал: "Ты только пожинаешь плоды своей собственной глупости и злокозненности. Колесница справедливости медленно движется, но все-таки движется, и сейчас ты топал под ее колесо. Жаль только, что за твои преступления расплачиваться придется широким массам народа".
Гринвуд от имени лейбористской партии обещал правительству полную поддержку в борьбе против гитлеровской Германии. То же сделал Арчибальд Синклер от имени либеральной партии. Ллойд Джордж заявил, что, хотя в прошлом он часто критиковал внешнюю политику правительства, теперь, в создавшейся обстановке, он считает своим долгом помочь ему довести войну до конца.
На этом заседании выступил также Черчилль. Он предостерегал от легкого отношения к войне.
- Мы не должны недооценивать, - говорил он, - тяжести стоящей перед нами задачи или суровости предстоящих нам испытаний... Мы должны ожидать многих разочарований и многих неприятных сюрпризов, однако мы можем быть уверены, что Британская империя и Французская республика достаточно сильны для того, чтобы справиться с разрешением возникшей перед ними проблемы{148}.
В заключение единственный в палате коммунист Галлахер заявил, что он желает быстрого и полного разгрома нацистского режима как единственного пути к установлению длительного мира на земле.
Я внимательно наблюдал за всем, что происходило на этом историческом заседании палаты общин, и в голове у меня все время вертелась мысль: "Чемберлен и Даладье провалились на экзамене по предупреждению войны, как-то они выдержат экзамен по выполнению по крайней мере своих обязательств перед Польшей?" Ждать пришлось недолго.
Теперь нам точно известно, что Гитлер бросил на Польшу 57 своих лучших дивизий (в том числе 8 механизированных), что германская авиация, громившая польские города, насчитывала 2000 наиболее совершенных по тому времени машин, что огромное количество танков, броневиков и артиллерийских орудий стремительно обрушилось на польские земли. Этому страшному удару Польша могла противопоставить лишь 31 дивизию (в том числе только 2 механизированные бригады), 800 самолетов, из которых лишь около половины относились к современным типам, довольно скромное количество артиллерии и совсем небольшое количество танков. Правда, у Польши имелось 11 бригад кавалерии, но что они могли сделать против танков и броневиков?{149}
Надо отдать справедливость польской армии: солдаты и многие офицеры сражались очень храбро, но немцы имели слишком большой перевес в численности войск и технике. Высшее польское командование обнаружило полную бездарность и даже не позаботилось о том, чтобы создать какие-либо центральные резервы. Стратегическое расположение польских сил было чрезвычайно неудачно, а большая часть польской авиации была уничтожена немцами еще на собственных аэродромах.
Тогда я не знал всех этих подробностей. Полностью не знали их, вероятно, и английское, и французское правительства. Однако с первого же дня германо-польской войны было ясно, что на Польшу обрушились огромные силы, далеко превосходящие ее собственные, и что Гитлер делал ставку на пресловутый "блицкриг", о котором так много кричали нацисты в предшествующие месяцы. При таких обстоятельствах, казалось бы, нужны были величайшие быстрота и энергия, чтобы оказать помощь жертве агрессии. Англия и Франция, казалось бы, должны были в самом срочном порядке отвлечь на запад, на себя, хотя бы часть германских сил, оперирующих в Польше. Они, казалось бы, должны были немедленно и всерьез атаковать "линию Зигфрида" и засыпать бомбами германские укрепления и города. А что произошло на самом деле?
Привожу некоторые выдержки из записей, которые я делал в первые месяцы войны:
"4 сентября. Чемберлен обратился к немецкому народу с речью по радио на немецком языке.
Английская авиация сбросила бомбы на германские военные суда в Вильгельмсгафене и Брумсбюттеле. Нанесены повреждения. Немцы не отвечали.
Английские самолеты сбросили над Германией 6 млн. листовок.
5 сентября. Английские самолеты сбросили над Рурской областью 3 млн. листовок.
6, 8 и 9 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки.
24-25 сентября. Английские самолеты опять сбрасывали над Германией листовки; всего с начала войны сброшено 18 млн. листовок".
Французы поступали не лучше. Вот несколько характерных выдержек из тех же записей: