Страница:
Первым шагом Чемберлена в области "умиротворения" диктаторов была посылка дружественного письма Муссолини, на которое Муссолини, конечно, не замедлил ответить таким же дружественным письмом. Затем Чемберлен энергично повел с ним переговоры, добиваясь заключения широкого договора о дружбе и сотрудничестве между Англией и Италией. Иден и некоторые другие видные политические деятели были в оппозиции к этим переговорам. Совсем не потому, что они сочувствовали Испанской республике, - нет, нет! Ни Иден, ни большинство его единомышленников не питали к Испанской республике никаких симпатий. Однако они знали о вероломстве фашистских диктаторов, плохо верили в их обещания, а потому требовали, чтобы в качестве доказательства серьезности своих намерений Муссолини предварительно вывел из Испании свои войска, сражавшиеся на стороне Франко. Однако Чемберлен не хотел ничего слушать и упрямо вел свою линию на скорейшее подписание англо-итальянского договора. На этой почве между Чемберленом и Иденом произошел конфликт (искусственно раздувавшийся премьером), в результате которого 20 февраля 1938 г. Иден вышел в отставку. Вместе с Иденом вышел в отставку его парламентский заместитель лорд Кренборн, в те годы также сторонник сближения с СССР. Незадолго перед этим, 1 января 1938 г., Ванситарт был отстранен от активного участия в делах министерства иностранных дел и назначен на почетную, но мало оперативную должность "главного дипломатического советника британского правительства"{82}. Сообщая мне о своем новом звании, Ванситарт с невеселой усмешкой заметил:
- Главный дипломатический советник... Но ведь с ним можно и не советоваться... Все зависит от желания премьера...
Ванситарт хорошо предвосхитил свое будущее: Чемберлен действительно не обращался к нему за советами.
Теперь в качестве подлинного и все более могущественного советника премьера по внешнеполитическим делам стал быстро выдвигаться сэр Хорас Вилсон. Я хорошо его знал по временам торговых переговоров с Англии. Тогда Хорас Вилсон в звании "главного индустриального советника британского правительства" являлся основной фигурой с английской стороны при подготовке временного торгового соглашения 1934 г. Вилсон был хорошо подкован во всех делах торговли и промышленности, но его внешнеполитический горизонт не возвышался над уровнем среднего обывателя. И вот теперь Чемберлен привлек такого человека в качестве своего наиболее доверенного эксперта к решению важнейших международных проблем! Это было похоже на безумие... Но разве вся внешняя политика Чемберлена не являлась сплошным безумием, выросшим на дрожжах классовой ненависти, глупости и невежества?
Очистив ведомство иностранных дел от неудобных для него людей, Чемберлен назначил теперь министром иностранных дел лорда Галифакса. Это был английский аристократ, занимавший множество политических и административных постов вплоть до поста вице-короля Индии. Высокий, худощавый, медлительный, с черной перчаткой на поврежденной левой руке, он говорил спокойно, глуховатым голосом, все время сохраняя приятную улыбку на лице. Внешне он располагал к себе и производил впечатление глубокого человека или во всяком случае человека, интересующегося большими проблемами. Склад ума у Галифакса был философский, но философия, близкая его духу, была религиозно-мистической. Он принадлежал к так называемой высокой церкви, т. е. тому течению англиканства, которое мало чем отличается от католицизма, и любил вести разговоры на морально-религиозные темы. Рассказывали, что, когда Галифакс был вице-королем Индии, позади его служебного кабинета находилась небольшая часовня. Перед какими-либо серьезными встречами или обсуждениями он на несколько минут удалялся туда и просил бога просветить его разум. Галифакс, несомненно, был широко образованным человеком, что, однако, не мешало ему часто обнаруживать полное непонимание современной эпохи и ее движущих сил. Но тут уж сказывалась ограниченность его классового мировоззрения. В качестве члена правительства Чемберлена Галифакс всецело поддерживал политику "умиротворения" и являлся одним из столпов "кливденской клики". Он легко мирился с тем, что премьер (вкупе с Хорасом Вилсоном) узурпировал в своих руках внешнюю политику Великобритании и низвел министерство иностранных дел до положения простой дипломатической канцелярии при своей особе. Во избежание каких-либо осложнений важный пост постоянного товарища министра иностранных дел после Ванситарта был отдан Александру Кадогану, от которого нельзя было ожидать каких-либо неожиданных сюрпризов.
Обеспечив себе таким образом скромный и послушный аппарат, Чемберлен теперь приступил к последовательному осуществлению своей "собственной" внешней политики.
Началось с Германии. Еще в конце ноября 1937 г. Галифакс получил от Чемберлена поручение совершить паломничество в Берлин и вступить в переговоры с Гитлером об общем урегулировании англо-германских отношений. Тогда мы еще не знали всех подробностей этих переговоров, но общий смысл их был для нас ясен, а сверх того кое-что из происходившего в Берлине успело просочиться в политические круги Англии и стало нам известно. В результате недоверие советской стороны к правительству Чемберлена сильно возросло. Сейчас из материалов германского министерства иностранных дел, захваченных Советской Армией в Берлине, видно, что для недоверия были более чем достаточные основания.
В самом деле, из записи беседы Гитлера и Галифакса 17 ноября 1937 г., опубликованной МИД СССР в 1948 г., совершение ясно, что Галифакс от имени британского правительства предлагал Гитлеру своего рода альянс на базе "пакта четырех" и предоставления ему свободы рук в Центральной и Восточной Европе. В частности, Галифакс заявил, что "не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения" в Европе, и далее уточнил, что "к этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия". Конечно, указывая Гитлеру направления агрессии, которые встретили бы наименьшее сопротивление со стороны правительства Чемберлена, Галифакс счел необходимым сделать благочестивую оговорку: "Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения была произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны"{83}.
Однако Гитлер хорошо понимал цену этой оговорки и потому мог рассматривать свою беседу с Галификсом как благословение Лондона на насильственный захват "жизненного пространства" в указанных районах. А когда Иден вышел в отставку и британским министром иностранных дел стал Галифакс, Гитлер не без основания решил, что настал момент для реализации программы агрессии, намеченной во время беседы между ними в ноябре 1937 г. Он не стал терять время, и 12 марта 1938 г., через 12 дней после назначения Галифакса министром иностранных дел, сделал первый крупный "прыжок" молниеносным ударом захватил Австрию. Точно издеваясь над лондонскими "умиротворителями", фюрер приурочил свой захват как раз к тому дню, когда Чемберлен торжественно принимал у себя приехавшего в Англию германского министра иностранных дел Риббентропа. И что же? Англия и Франция реагировали на столь вопиющий акт агрессии лишь словесными протестами, которые ни они сами, ни тем более Гитлер не принимали всерьез.
Как ни велико и ни законно было после всего, происшедшего недоверие Советского правительства к правительству Чемберлена, все-таки в этот критический момент правительство СССР сделало попытку апеллировать к здравому смыслу руководителей Великобритании. 17 марта 1938. г., через пять дней после захвата Австрии, нарком иностранных дел M. M. Литвинов от имени Советского правительства дал в Москве интервью представителям печати, в котором он, между прочим, сказал: "Сами случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках, или на окраине Европы, ...то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничащих с агрессором 11 стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских... В первую очередь возникает угроза Чехословакии...
Нынешнее международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами и в особенности великими державами вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы. В сознании Советским правительством его доли этой ответственности, в сознании им также обстоятельств, вытекающих для него из устава Лиги, из пакта Бриана - Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я могу от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами"{84}.
Одновременно я получил из Москвы указание передать текст интервью M. M. Литвинова британскому правительству с сопроводительной нотой о том, что данное интервью является официальным выражением точки зрения Советского правительства. Я это сделал. То же самое по инструкции из Москвы сделали советские послы в Париже и Вашингтоне. Таким образом, СССР открыто заявил о своей готовности принять энергичные меры против агрессии и призвал к тому же Англию, Францию и США. Советский Союз исполнил свой долг... Ну, а его партнеры?
24 марта английское министерство иностранных дел прислало советскому посольству длинную ноту, подписанную Галифаксом. В ней говорилось, что британское правительство "тепло приветствовало бы созыв международной конференции в составе всех европейских держав (т. е. агрессоров и неагрессоров - И. M.", но возражает против созыва "конференции, на которой присутствовали бы только некоторые европейские державы и которая имела бы задачей... организовать объединенную акцию против агрессии", ибо, по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира{85}.
Итак, вместо борьбы с агрессорами бесцельные разговоры с агрессорами! Еще один "комитет по невмешательству", но уже ее по испанским, а по общеевропейским делам! Иными словами, успокоительные пилюли для широких масс, с тем чтобы дать агрессорам время подготовиться к новым "прыжкам". Вот чего хотело британское правительство! Вот как оно на практике расшифровывало слова Галифакса о желательности изменений в европейском положении "путем мирной эволюции"!
Отклик на советское обращение в Париже и Вашингтоне был не лучше, чем в Лондоне.
Казалось бы, захват Австрии должен был хоть немного образумить Чемберлена и сделать его более осторожным в отношениях с фашистскими диктаторами, - куда там! Ослепленный ненавистью к Советскому Союзу, Чемберлен ничего не хотел видеть. Он упрямо продолжал свою гибельную (гибельную для самой Англии) политику и 16 апреля подписал договор о дружбе и сотрудничестве с Италией.
Помню, весной 1938 г. я как-то встретил на одном дипломатическом приеме леди Ванситарт. Она находилась в состоянии депрессии. Отстранение ее мужа от активного участия в английской внешней политике, назначение Галифакса министром иностранных дел, засилье "кливденцев" в правительстве и многое другое настраивало леди Ванситарт крайне пессимистически.
- Ван убежден, - говорила она, - что война очень близка, вот-вот, за углом... Какое несчастье, что в такое трудное время у нас такой неудачный премьер!
Потом леди Ванситарт стала расспрашивать меня о состояния англо-советских отношений. Я вполне откровенно рассказал ей, как обстоят дела. Она горестно всплеснула руками и воскликнула:
- А помните, как четыре года назад Вану удалось привести к смягчению отношений между нашими двумя странами?.. Но теперь все это испорчено!
Я ответил:
- Да, в 1934-1936 гг. при содействии вашего мужа в англо-советских отношениях наступила оттепель, а сейчас...
- Что сейчас? - нетерпеливо перебила леди Ванситарт.
- Сейчас, - закончил я, - в англо-советских отношениях температура ниже нуля.
- Во всяком случае Ван сделал все, что мог, - с чувством произнесла леди Ванситарт.
Чехословацкий кризис
Предостережение Советского правительства об угрозе Чехо-Словакии было более чем своевременно. Едва Австрия была проглочена Гитлером, как атмосфера в Европе вновь накалилась: на этот раз опасность нависла над Чехословакией. Правда, одновременно с захватом Австрии Геринг трижды клялся чехословацкому посланнику в Берлине Мастному, что его стране не грозит ни малейшая опасность со стороны Германии{86}. В то же время он всюду кричал о горькой участи 3 млн. немцев, населяющих Судетскую область Чехословакии. Они-де тоже члены германской нации. Они-де подвергаются всякого рода притеснениям со стороны чехов. Они-де тоже должны быть возможно скорее воссоединены со своим естественным отечеством - третьим рейхом. Эта явная подготовка к новому "прыжку" гитлеровской Германии вызвала большое волнение на Западе. Особенно острая реакция наблюдалась во Франции, ибо эта страна была связана с Чехословакией пактом взаимопомощи 1925 г. и в случае нападения Германии на Чехословакию обязана была выступить в поддержку своего союзника силою оружия. Французская правящая верхушка уже давно задумывалась, как держаться Франции в случае опасности для Чехословакии, однако большинство все-таки было склонно исполнить свои обязательства. Возникал вопрос, как вести себя Англии в такой обстановке.
Под давлением Франции Чемберлену пришлось 28-29 апреля 1938 г. устроить в Лондоне экстренное заседание министров обеих держав. Франция, представленная премьером Даладье и министром иностранных дел Бонне, настойчиво добивалась от британского правительства твердого заверения, что в случае ее выступления против Германии Англия поддержит Францию всеми возможными средствами вплоть до открытого участия в войне. Однако Чемберлен повел себя при этом столь двусмысленно и неопределенно, что подорвал веру своего ближайшего партнера (а фактически союзника) в надежность опоры на Британию. Без преувеличения можно утверждать, что именно с данного совещания среди французской верхушки начался тот психологический процесс, который пять месяцев спустя привел к отказу французского правительства от выполнения своих обязательств перед Чехословакией. Этому в немалой степени способствовало также то обстоятельство, что как раз в апреле 1938 г. министром иностранных дел Франции стал Бонне - одна из самых зловещих фигур на тогдашнем горизонте Третьей республики.
Позиция, занятая Чемберленом на англо-французском совещании, объяснялась тем, что к этому времени премьер окончательно пришел к выводу, который можно было сформулировать примерно так: мир с Гитлером во что бы то ни стало и потому... принуждение Чехословакии к капитуляции перед Гитлером любыми средствами.
Чемберлен не только так думал, он также говорил и притом в самой неподходящей обстановке. В первой половине мая один американский корреспондент в Лондоне, с которым у меня были хорошие отношения, рассказал мне, что за несколько дней перед тем премьер выступил на так называемом завтраке "off the record" (т. е. не для печати) для американских и канадских журналистов, который леди Астор устроила в своем доме. Сущность выступления Чемберлена сводилась к следующему: ни Франция, ни СССР, ни тем более Британия не станут воевать из-за Чехословакии; Чехословакия не может продолжать существовать в своем нынешнем виде: политика Англии состоит в том, чтобы мирным путем передать Гитлеру Судетскую область, а после того заключить "пакт четырех".
Еще более откровенно высказывались ближайшие сотрудники Чемберлена. Незадолго до завтрака в салоне леди Астор английский военный министр также в "доверительной" беседе с американскими корреспондентами заявил, что судьба Чехословакии предрешена; Германия насытится в Центральной Европе раньше, чем Запад сумеет помешать ей.
Если о содержании названных разговоров "off the record" узнал я, узнали о них, конечно, и немцы. Ход мыслей премьера и его сотрудников способен был только окрылять фашистских агрессоров.
Гитлер было решил, что настал момент для очередного "прыжка". С одной стороны, он отправил в Лондон лидера судетских немцев Гейнлейна{87}, который старался изобразить и себя, и руководимое им нацистское движение как истых представителей здравого смысла, готовых идти на самые разумные компромиссы с чехословацким правительством; Чемберлен не принял Гейнлейна, но влиятельные члены из окружения премьера вели с ним длинные и серьезные разговоры; беседовали с Гейнлейном также в целях ориентации Черчилль, Иден, Ванситарт и т. д. С другой стороны, Гитлер одновременно поднял бешеную кампанию протии Чехословакии и 19 мая придвинул к ее границам несколько дивизий. Он ждал, что Франция и СССР, имевшие пакты взаимопомощи с Чехословакией, уклонятся от выполнения своих обязательств, а Великобритания займет нейтральную позицию и что в такой обстановке пражское правительство уступит ему без выстрела. Фюрера, однако, ждало неожиданное разочарование.
Советское правительство, получив отрицательные ответы на свое мартовское предложение о срочном созыве конференции и изысканию мер борьбы с агрессией, не сложило оружия. В концу апреля в Кремле состоялось специальное заседание Политбюро, на котором было решено довести до сведения чехословацкого правительства, что СССР готов вместе с Францией принять все меры (включая военные) по обеспечению безопасности Чехословакии, если его о том попросят{88}. Разумеется, это сильно подняло дух Чехословакии и сказало известное влияние на позицию Франции и Англии. Правда, 7 мая английский посланник в Праге Ньютон и французский посланник Делакруа по инструкциям своих правительств произвели сильный нажим на чехословацкое правительство, требуя от него максимальной уступчивости в отношении Германии, но все-таки дней 10-12 спустя Чемберлен и Даладье увидели себя вынужденными заявить Гитлеру резкий протест против его захватнических намерений. Одновременно чехословацкое правительство, располагавшее 40 хорошо вооруженными дивизиями, провело частичную мобилизацию своей армии.
Все это произвело на Гитлера отрезвляющее действие, и он решил временно отступить. 28 мая Риббентроп заверил чехословацкого посланника в Берлине Мастного в полном отсутствии у Германии враждебных намерений в отношении его страны, и античешская кампания, развернутая Геббельсом, на время стихла. Одновременно, однако, фюрер дал инструкции:
1) Гейнлейну создать дымовую завесу, вступив в переговоры с чехословацким правительством об урегулировании "судетского вопроса";
2) военному командованию германской армии подготовить к 1 октября 1938 г. вооруженную агрессию против Чехословакии.
На пути к Мюнхену
Казалось бы, события 19-23 мая должны были наглядно продемонстрировать западным державам значение коллективной безопасности в борьбе с фашистской агрессией. Казалось бы, после майского опыта они должны были твердо сказать Гитлеру: стоп! А еще лучше - объединившись с СССР - поставить его на место. Если в мае Гитлер отступил в результате лишь некоординированных дипломатических демаршей Англии, Франции и СССР, то теперь, перед лицом трех объединившихся великих держав (да еще с перспективой эвентуального применения тех или иных сверхдипломатических средств), фюрер, конечно, не рискнул бы идти напролом. Да, но это означало бы сотрудничать с СССР, чего Чемберлен боялся пуще огня! Это означало бы также портить свою "большую" игру с Гитлером в плане "западной безопасности!" Нет, нет, Чемберлен не мог пойти на такой шаг. Успех в дни майского кризиса не только не вдохновил его, а скорее напугал.
Положение во Франции едва ли было лучше. Председатель совета министров Даладье был по своему характеру похож на тростник, окрашенный в цвет стали. В случае каких-либо затруднений или опасностей он обыкновенно начинал с высоких нот и угрожающих жестов, но очень быстро выдыхался и постепенно спускался до трусливого минора. Министр иностранных дел Бонне являлся махровым реакционером и политическим жуликом, яркий пример чего мы вскоре увидим. Командующий морскими силами Франции адмирал Дарлан был узколобым французским шовинистом и придерживался политической ориентации крайне правого толка. Его предок-моряк был убит в знаменитой битве 1805 г. под Трафальгаром, и Дарлан даже через 100 лет не мог простить этого ни Нельсону, ни вообще англичанам. Было известно, что Дарлан настроен антибритански. Крупнейшая военная фигура тогдашней Франции - генерал Вейган был человеком с опустошенной душой. Черчилль в своих военных мемуарах пишет: "В течение всей жизни он питал глубокую неприязнь к парламентскому режиму Третьей республики. Будучи благочестивым католиком, он рассматривал катастрофу, которая обрушилась на республику (имеется в виду вторая мировая война. - И. М.), как божье наказание за ее пренебрежение к христианской вере"{89}.
Таковы были лидеры. Что же касается более широкой прослойки верхушечных кругов французской буржуазии - пресловутых "200 семейств", - то их настроение лучше всего характеризовалось их тогдашним лозунгом: "Лучше Гитлер, чем Народный фронт".
В итоге Франция 1938 г. была великой державой второго ранга и в основном следовала за Англией. Третья республика находилась в состоянии глубокого разложения, и ее лучшие люди со страхом смотрели в лицо будущего.
У меня имеется следующая запись, сделанная мной в Женеве 16 сентября 1938 г., где я тогда находился на сессии Лиги Наций: "M. M. (Литвинов) рассказывал о своих встречах... Разговор с Эррио носил прямо трагический характер. Самое интересное и самое важное в нем было - это откровенное признание Эррио, что Франции сейчас уже не под силу играть роль действительно великой державы; численность ее населения падает, финансы в полном расстройстве, внутренняя борьба обострена до крайности, авиация запущена, связи с Центральной и Восточной Европой подорваны и существуют больше номинально. Все это очень печально, но все это, к сожалению, факт. Скоро наступит момент, когда Франции придется делать выводы из создавшегося положения".
Настроения английской и французской верхушек после майского кризиса были, конечно, прекрасно известны Гитлеру. Какой вывод он мог сделать отсюда? Только один: продолжать, не теряя времени, свой шантаж.
И вот в течение двух летних месяцев 1938 г. на глазах у всей Европы разыгрывалась позорнейшая комедия. В Праге происходили переговоры между чехословацким правительством и Гейнлейном об урегулировании "судетского вопроса". Чемберлен и Даладье неизменно требовали от Бенеша: "Уступайте, уступайте Гейнлейну как можно больше!" Одновременно Гитлер инструктировал Гейнлейна: "Ни в коем случае не соглашайтесь на компромисс! Требуйте все больше и больше!" На столе переговоров то и дело появлялись различные "планы" урегулирования... Первый план... Второй план... Третий план... Хотя, согласно этим планам, Судеты должны были стать чем-то вроде "государства в государстве", Гейнлейн все еще был недоволен, ибо Гитлеру надо было до поры до времени сохранить "судетский вопрос" в качестве открытой раны между Германией и Чехословакией. Не ограничиваясь вопросами внутренней политики, Гейнлейн стал требовать отказа Праги от пактов взаимопомощи с СССР и Францией..."{90}
В середине июля Гитлер начал кричать, что "его терпение истощилось" и что, если вопрос о Судетах не будет решен самым срочным образом, в ход пойдет "прямое действие". 18 июля в Лондон прибыл "личный адъютант" Гитлера - капитан Видеман и стал усиленно нашептывать в уши "кливденцев" (начиная с самого Чемберлена), что фюрер находится в состоянии бешенства и что дальнейшая оттяжка в решении "судетского вопроса" может иметь катастрофические последствия.
Британский премьер впал в панику, и вот тут-то его осенила "счастливая идея": разрешить спор между Бенешем и Гейнлейном (читай: Гитлером) путей арбитража. Он даже нашел подходящего для этого человека - лорда Ренсимена. Все тут - "идея", план, исполнитель - были целиком продуктом чемберленовской инициативы. Это не помешало, однако, премьеру заявить 26 июля в палате общин, что Ренсимен посылается в Прагу "в ответ на просьбу чехословацкого правительства", которой никогда не было"{91}. Хороший образец правдивости Чемберлена!
Миссия Ренсимена
Кто такой был Ренсимен? Я хорошо его знал по англо-советским торговым переговорам 1932-1934 гг. Тогда он был британским министром торговли. По своему положению Ренсимен являлся крупным судовладельцем, по своей партийной принадлежности - либералом из реакционной группы Саймона. Он страдал глухотой и медленно соображал. Работать Ренсимен не любил, принадлежа к той категории британских сановников, которые царствуют, но не управляют. Во время торговых переговоров, продолжавшихся 15 месяцев, я видел Ренсимена только два раза: в день открытия переговоров и в день подписания заключенного соглашения. Все остальное с английской стороны делали другие. И вот человек такого склада и характера, да еще почти в 70 лет, должен был выступить в качестве арбитра в исключительно сложном и трудном международном споре!
4 августа 1938 г. миссия Ренсимена начала свою работу в Праге. Это была весьма своеобразная работа. Глава миссии сразу же повел себя в высшей степени многозначительно. Па чехов он смотрел свысока и ограничивался в сношениях с ними чисто официальными рамками. Зато к судетским баронам он проявлял явное тяготение и под предлогом "изучения" их взглядов и настроений, охотно посещал их замки, охраняемые гейнлейновскими штурмовиками. Весь дух миссии и ее работы не оставлял сомнения, что она продолжает линию Чемберлена и ее "совет" чехословацкому правительству и народу сводится все к тому же: "Уступайте, уступайте как можно больше!" Уже во время пребывания миссии в Праге Бенеш предложил Гейнлейну четвертый план, который даже Ренсимен признал хорошим, и все-таки судетские лидеры его отвергли! Казалось бы, это должно было кое-чему научить английского "посредника и советника". Увы! Ренсимен сделал отсюда только один вывод: надо уступить еще больше. Не удивительно, что в конце твоего пребывания в Праге Ренсимен окончательно пришел к мысли, что "в интересах сохранения мира" Судетскую область надо изъять из Чехословакии я передать гитлеровской Германии.
- Главный дипломатический советник... Но ведь с ним можно и не советоваться... Все зависит от желания премьера...
Ванситарт хорошо предвосхитил свое будущее: Чемберлен действительно не обращался к нему за советами.
Теперь в качестве подлинного и все более могущественного советника премьера по внешнеполитическим делам стал быстро выдвигаться сэр Хорас Вилсон. Я хорошо его знал по временам торговых переговоров с Англии. Тогда Хорас Вилсон в звании "главного индустриального советника британского правительства" являлся основной фигурой с английской стороны при подготовке временного торгового соглашения 1934 г. Вилсон был хорошо подкован во всех делах торговли и промышленности, но его внешнеполитический горизонт не возвышался над уровнем среднего обывателя. И вот теперь Чемберлен привлек такого человека в качестве своего наиболее доверенного эксперта к решению важнейших международных проблем! Это было похоже на безумие... Но разве вся внешняя политика Чемберлена не являлась сплошным безумием, выросшим на дрожжах классовой ненависти, глупости и невежества?
Очистив ведомство иностранных дел от неудобных для него людей, Чемберлен назначил теперь министром иностранных дел лорда Галифакса. Это был английский аристократ, занимавший множество политических и административных постов вплоть до поста вице-короля Индии. Высокий, худощавый, медлительный, с черной перчаткой на поврежденной левой руке, он говорил спокойно, глуховатым голосом, все время сохраняя приятную улыбку на лице. Внешне он располагал к себе и производил впечатление глубокого человека или во всяком случае человека, интересующегося большими проблемами. Склад ума у Галифакса был философский, но философия, близкая его духу, была религиозно-мистической. Он принадлежал к так называемой высокой церкви, т. е. тому течению англиканства, которое мало чем отличается от католицизма, и любил вести разговоры на морально-религиозные темы. Рассказывали, что, когда Галифакс был вице-королем Индии, позади его служебного кабинета находилась небольшая часовня. Перед какими-либо серьезными встречами или обсуждениями он на несколько минут удалялся туда и просил бога просветить его разум. Галифакс, несомненно, был широко образованным человеком, что, однако, не мешало ему часто обнаруживать полное непонимание современной эпохи и ее движущих сил. Но тут уж сказывалась ограниченность его классового мировоззрения. В качестве члена правительства Чемберлена Галифакс всецело поддерживал политику "умиротворения" и являлся одним из столпов "кливденской клики". Он легко мирился с тем, что премьер (вкупе с Хорасом Вилсоном) узурпировал в своих руках внешнюю политику Великобритании и низвел министерство иностранных дел до положения простой дипломатической канцелярии при своей особе. Во избежание каких-либо осложнений важный пост постоянного товарища министра иностранных дел после Ванситарта был отдан Александру Кадогану, от которого нельзя было ожидать каких-либо неожиданных сюрпризов.
Обеспечив себе таким образом скромный и послушный аппарат, Чемберлен теперь приступил к последовательному осуществлению своей "собственной" внешней политики.
Началось с Германии. Еще в конце ноября 1937 г. Галифакс получил от Чемберлена поручение совершить паломничество в Берлин и вступить в переговоры с Гитлером об общем урегулировании англо-германских отношений. Тогда мы еще не знали всех подробностей этих переговоров, но общий смысл их был для нас ясен, а сверх того кое-что из происходившего в Берлине успело просочиться в политические круги Англии и стало нам известно. В результате недоверие советской стороны к правительству Чемберлена сильно возросло. Сейчас из материалов германского министерства иностранных дел, захваченных Советской Армией в Берлине, видно, что для недоверия были более чем достаточные основания.
В самом деле, из записи беседы Гитлера и Галифакса 17 ноября 1937 г., опубликованной МИД СССР в 1948 г., совершение ясно, что Галифакс от имени британского правительства предлагал Гитлеру своего рода альянс на базе "пакта четырех" и предоставления ему свободы рук в Центральной и Восточной Европе. В частности, Галифакс заявил, что "не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения" в Европе, и далее уточнил, что "к этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия". Конечно, указывая Гитлеру направления агрессии, которые встретили бы наименьшее сопротивление со стороны правительства Чемберлена, Галифакс счел необходимым сделать благочестивую оговорку: "Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения была произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны"{83}.
Однако Гитлер хорошо понимал цену этой оговорки и потому мог рассматривать свою беседу с Галификсом как благословение Лондона на насильственный захват "жизненного пространства" в указанных районах. А когда Иден вышел в отставку и британским министром иностранных дел стал Галифакс, Гитлер не без основания решил, что настал момент для реализации программы агрессии, намеченной во время беседы между ними в ноябре 1937 г. Он не стал терять время, и 12 марта 1938 г., через 12 дней после назначения Галифакса министром иностранных дел, сделал первый крупный "прыжок" молниеносным ударом захватил Австрию. Точно издеваясь над лондонскими "умиротворителями", фюрер приурочил свой захват как раз к тому дню, когда Чемберлен торжественно принимал у себя приехавшего в Англию германского министра иностранных дел Риббентропа. И что же? Англия и Франция реагировали на столь вопиющий акт агрессии лишь словесными протестами, которые ни они сами, ни тем более Гитлер не принимали всерьез.
Как ни велико и ни законно было после всего, происшедшего недоверие Советского правительства к правительству Чемберлена, все-таки в этот критический момент правительство СССР сделало попытку апеллировать к здравому смыслу руководителей Великобритании. 17 марта 1938. г., через пять дней после захвата Австрии, нарком иностранных дел M. M. Литвинов от имени Советского правительства дал в Москве интервью представителям печати, в котором он, между прочим, сказал: "Сами случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках, или на окраине Европы, ...то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничащих с агрессором 11 стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских... В первую очередь возникает угроза Чехословакии...
Нынешнее международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами и в особенности великими державами вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы. В сознании Советским правительством его доли этой ответственности, в сознании им также обстоятельств, вытекающих для него из устава Лиги, из пакта Бриана - Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я могу от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами"{84}.
Одновременно я получил из Москвы указание передать текст интервью M. M. Литвинова британскому правительству с сопроводительной нотой о том, что данное интервью является официальным выражением точки зрения Советского правительства. Я это сделал. То же самое по инструкции из Москвы сделали советские послы в Париже и Вашингтоне. Таким образом, СССР открыто заявил о своей готовности принять энергичные меры против агрессии и призвал к тому же Англию, Францию и США. Советский Союз исполнил свой долг... Ну, а его партнеры?
24 марта английское министерство иностранных дел прислало советскому посольству длинную ноту, подписанную Галифаксом. В ней говорилось, что британское правительство "тепло приветствовало бы созыв международной конференции в составе всех европейских держав (т. е. агрессоров и неагрессоров - И. M.", но возражает против созыва "конференции, на которой присутствовали бы только некоторые европейские державы и которая имела бы задачей... организовать объединенную акцию против агрессии", ибо, по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира{85}.
Итак, вместо борьбы с агрессорами бесцельные разговоры с агрессорами! Еще один "комитет по невмешательству", но уже ее по испанским, а по общеевропейским делам! Иными словами, успокоительные пилюли для широких масс, с тем чтобы дать агрессорам время подготовиться к новым "прыжкам". Вот чего хотело британское правительство! Вот как оно на практике расшифровывало слова Галифакса о желательности изменений в европейском положении "путем мирной эволюции"!
Отклик на советское обращение в Париже и Вашингтоне был не лучше, чем в Лондоне.
Казалось бы, захват Австрии должен был хоть немного образумить Чемберлена и сделать его более осторожным в отношениях с фашистскими диктаторами, - куда там! Ослепленный ненавистью к Советскому Союзу, Чемберлен ничего не хотел видеть. Он упрямо продолжал свою гибельную (гибельную для самой Англии) политику и 16 апреля подписал договор о дружбе и сотрудничестве с Италией.
Помню, весной 1938 г. я как-то встретил на одном дипломатическом приеме леди Ванситарт. Она находилась в состоянии депрессии. Отстранение ее мужа от активного участия в английской внешней политике, назначение Галифакса министром иностранных дел, засилье "кливденцев" в правительстве и многое другое настраивало леди Ванситарт крайне пессимистически.
- Ван убежден, - говорила она, - что война очень близка, вот-вот, за углом... Какое несчастье, что в такое трудное время у нас такой неудачный премьер!
Потом леди Ванситарт стала расспрашивать меня о состояния англо-советских отношений. Я вполне откровенно рассказал ей, как обстоят дела. Она горестно всплеснула руками и воскликнула:
- А помните, как четыре года назад Вану удалось привести к смягчению отношений между нашими двумя странами?.. Но теперь все это испорчено!
Я ответил:
- Да, в 1934-1936 гг. при содействии вашего мужа в англо-советских отношениях наступила оттепель, а сейчас...
- Что сейчас? - нетерпеливо перебила леди Ванситарт.
- Сейчас, - закончил я, - в англо-советских отношениях температура ниже нуля.
- Во всяком случае Ван сделал все, что мог, - с чувством произнесла леди Ванситарт.
Чехословацкий кризис
Предостережение Советского правительства об угрозе Чехо-Словакии было более чем своевременно. Едва Австрия была проглочена Гитлером, как атмосфера в Европе вновь накалилась: на этот раз опасность нависла над Чехословакией. Правда, одновременно с захватом Австрии Геринг трижды клялся чехословацкому посланнику в Берлине Мастному, что его стране не грозит ни малейшая опасность со стороны Германии{86}. В то же время он всюду кричал о горькой участи 3 млн. немцев, населяющих Судетскую область Чехословакии. Они-де тоже члены германской нации. Они-де подвергаются всякого рода притеснениям со стороны чехов. Они-де тоже должны быть возможно скорее воссоединены со своим естественным отечеством - третьим рейхом. Эта явная подготовка к новому "прыжку" гитлеровской Германии вызвала большое волнение на Западе. Особенно острая реакция наблюдалась во Франции, ибо эта страна была связана с Чехословакией пактом взаимопомощи 1925 г. и в случае нападения Германии на Чехословакию обязана была выступить в поддержку своего союзника силою оружия. Французская правящая верхушка уже давно задумывалась, как держаться Франции в случае опасности для Чехословакии, однако большинство все-таки было склонно исполнить свои обязательства. Возникал вопрос, как вести себя Англии в такой обстановке.
Под давлением Франции Чемберлену пришлось 28-29 апреля 1938 г. устроить в Лондоне экстренное заседание министров обеих держав. Франция, представленная премьером Даладье и министром иностранных дел Бонне, настойчиво добивалась от британского правительства твердого заверения, что в случае ее выступления против Германии Англия поддержит Францию всеми возможными средствами вплоть до открытого участия в войне. Однако Чемберлен повел себя при этом столь двусмысленно и неопределенно, что подорвал веру своего ближайшего партнера (а фактически союзника) в надежность опоры на Британию. Без преувеличения можно утверждать, что именно с данного совещания среди французской верхушки начался тот психологический процесс, который пять месяцев спустя привел к отказу французского правительства от выполнения своих обязательств перед Чехословакией. Этому в немалой степени способствовало также то обстоятельство, что как раз в апреле 1938 г. министром иностранных дел Франции стал Бонне - одна из самых зловещих фигур на тогдашнем горизонте Третьей республики.
Позиция, занятая Чемберленом на англо-французском совещании, объяснялась тем, что к этому времени премьер окончательно пришел к выводу, который можно было сформулировать примерно так: мир с Гитлером во что бы то ни стало и потому... принуждение Чехословакии к капитуляции перед Гитлером любыми средствами.
Чемберлен не только так думал, он также говорил и притом в самой неподходящей обстановке. В первой половине мая один американский корреспондент в Лондоне, с которым у меня были хорошие отношения, рассказал мне, что за несколько дней перед тем премьер выступил на так называемом завтраке "off the record" (т. е. не для печати) для американских и канадских журналистов, который леди Астор устроила в своем доме. Сущность выступления Чемберлена сводилась к следующему: ни Франция, ни СССР, ни тем более Британия не станут воевать из-за Чехословакии; Чехословакия не может продолжать существовать в своем нынешнем виде: политика Англии состоит в том, чтобы мирным путем передать Гитлеру Судетскую область, а после того заключить "пакт четырех".
Еще более откровенно высказывались ближайшие сотрудники Чемберлена. Незадолго до завтрака в салоне леди Астор английский военный министр также в "доверительной" беседе с американскими корреспондентами заявил, что судьба Чехословакии предрешена; Германия насытится в Центральной Европе раньше, чем Запад сумеет помешать ей.
Если о содержании названных разговоров "off the record" узнал я, узнали о них, конечно, и немцы. Ход мыслей премьера и его сотрудников способен был только окрылять фашистских агрессоров.
Гитлер было решил, что настал момент для очередного "прыжка". С одной стороны, он отправил в Лондон лидера судетских немцев Гейнлейна{87}, который старался изобразить и себя, и руководимое им нацистское движение как истых представителей здравого смысла, готовых идти на самые разумные компромиссы с чехословацким правительством; Чемберлен не принял Гейнлейна, но влиятельные члены из окружения премьера вели с ним длинные и серьезные разговоры; беседовали с Гейнлейном также в целях ориентации Черчилль, Иден, Ванситарт и т. д. С другой стороны, Гитлер одновременно поднял бешеную кампанию протии Чехословакии и 19 мая придвинул к ее границам несколько дивизий. Он ждал, что Франция и СССР, имевшие пакты взаимопомощи с Чехословакией, уклонятся от выполнения своих обязательств, а Великобритания займет нейтральную позицию и что в такой обстановке пражское правительство уступит ему без выстрела. Фюрера, однако, ждало неожиданное разочарование.
Советское правительство, получив отрицательные ответы на свое мартовское предложение о срочном созыве конференции и изысканию мер борьбы с агрессией, не сложило оружия. В концу апреля в Кремле состоялось специальное заседание Политбюро, на котором было решено довести до сведения чехословацкого правительства, что СССР готов вместе с Францией принять все меры (включая военные) по обеспечению безопасности Чехословакии, если его о том попросят{88}. Разумеется, это сильно подняло дух Чехословакии и сказало известное влияние на позицию Франции и Англии. Правда, 7 мая английский посланник в Праге Ньютон и французский посланник Делакруа по инструкциям своих правительств произвели сильный нажим на чехословацкое правительство, требуя от него максимальной уступчивости в отношении Германии, но все-таки дней 10-12 спустя Чемберлен и Даладье увидели себя вынужденными заявить Гитлеру резкий протест против его захватнических намерений. Одновременно чехословацкое правительство, располагавшее 40 хорошо вооруженными дивизиями, провело частичную мобилизацию своей армии.
Все это произвело на Гитлера отрезвляющее действие, и он решил временно отступить. 28 мая Риббентроп заверил чехословацкого посланника в Берлине Мастного в полном отсутствии у Германии враждебных намерений в отношении его страны, и античешская кампания, развернутая Геббельсом, на время стихла. Одновременно, однако, фюрер дал инструкции:
1) Гейнлейну создать дымовую завесу, вступив в переговоры с чехословацким правительством об урегулировании "судетского вопроса";
2) военному командованию германской армии подготовить к 1 октября 1938 г. вооруженную агрессию против Чехословакии.
На пути к Мюнхену
Казалось бы, события 19-23 мая должны были наглядно продемонстрировать западным державам значение коллективной безопасности в борьбе с фашистской агрессией. Казалось бы, после майского опыта они должны были твердо сказать Гитлеру: стоп! А еще лучше - объединившись с СССР - поставить его на место. Если в мае Гитлер отступил в результате лишь некоординированных дипломатических демаршей Англии, Франции и СССР, то теперь, перед лицом трех объединившихся великих держав (да еще с перспективой эвентуального применения тех или иных сверхдипломатических средств), фюрер, конечно, не рискнул бы идти напролом. Да, но это означало бы сотрудничать с СССР, чего Чемберлен боялся пуще огня! Это означало бы также портить свою "большую" игру с Гитлером в плане "западной безопасности!" Нет, нет, Чемберлен не мог пойти на такой шаг. Успех в дни майского кризиса не только не вдохновил его, а скорее напугал.
Положение во Франции едва ли было лучше. Председатель совета министров Даладье был по своему характеру похож на тростник, окрашенный в цвет стали. В случае каких-либо затруднений или опасностей он обыкновенно начинал с высоких нот и угрожающих жестов, но очень быстро выдыхался и постепенно спускался до трусливого минора. Министр иностранных дел Бонне являлся махровым реакционером и политическим жуликом, яркий пример чего мы вскоре увидим. Командующий морскими силами Франции адмирал Дарлан был узколобым французским шовинистом и придерживался политической ориентации крайне правого толка. Его предок-моряк был убит в знаменитой битве 1805 г. под Трафальгаром, и Дарлан даже через 100 лет не мог простить этого ни Нельсону, ни вообще англичанам. Было известно, что Дарлан настроен антибритански. Крупнейшая военная фигура тогдашней Франции - генерал Вейган был человеком с опустошенной душой. Черчилль в своих военных мемуарах пишет: "В течение всей жизни он питал глубокую неприязнь к парламентскому режиму Третьей республики. Будучи благочестивым католиком, он рассматривал катастрофу, которая обрушилась на республику (имеется в виду вторая мировая война. - И. М.), как божье наказание за ее пренебрежение к христианской вере"{89}.
Таковы были лидеры. Что же касается более широкой прослойки верхушечных кругов французской буржуазии - пресловутых "200 семейств", - то их настроение лучше всего характеризовалось их тогдашним лозунгом: "Лучше Гитлер, чем Народный фронт".
В итоге Франция 1938 г. была великой державой второго ранга и в основном следовала за Англией. Третья республика находилась в состоянии глубокого разложения, и ее лучшие люди со страхом смотрели в лицо будущего.
У меня имеется следующая запись, сделанная мной в Женеве 16 сентября 1938 г., где я тогда находился на сессии Лиги Наций: "M. M. (Литвинов) рассказывал о своих встречах... Разговор с Эррио носил прямо трагический характер. Самое интересное и самое важное в нем было - это откровенное признание Эррио, что Франции сейчас уже не под силу играть роль действительно великой державы; численность ее населения падает, финансы в полном расстройстве, внутренняя борьба обострена до крайности, авиация запущена, связи с Центральной и Восточной Европой подорваны и существуют больше номинально. Все это очень печально, но все это, к сожалению, факт. Скоро наступит момент, когда Франции придется делать выводы из создавшегося положения".
Настроения английской и французской верхушек после майского кризиса были, конечно, прекрасно известны Гитлеру. Какой вывод он мог сделать отсюда? Только один: продолжать, не теряя времени, свой шантаж.
И вот в течение двух летних месяцев 1938 г. на глазах у всей Европы разыгрывалась позорнейшая комедия. В Праге происходили переговоры между чехословацким правительством и Гейнлейном об урегулировании "судетского вопроса". Чемберлен и Даладье неизменно требовали от Бенеша: "Уступайте, уступайте Гейнлейну как можно больше!" Одновременно Гитлер инструктировал Гейнлейна: "Ни в коем случае не соглашайтесь на компромисс! Требуйте все больше и больше!" На столе переговоров то и дело появлялись различные "планы" урегулирования... Первый план... Второй план... Третий план... Хотя, согласно этим планам, Судеты должны были стать чем-то вроде "государства в государстве", Гейнлейн все еще был недоволен, ибо Гитлеру надо было до поры до времени сохранить "судетский вопрос" в качестве открытой раны между Германией и Чехословакией. Не ограничиваясь вопросами внутренней политики, Гейнлейн стал требовать отказа Праги от пактов взаимопомощи с СССР и Францией..."{90}
В середине июля Гитлер начал кричать, что "его терпение истощилось" и что, если вопрос о Судетах не будет решен самым срочным образом, в ход пойдет "прямое действие". 18 июля в Лондон прибыл "личный адъютант" Гитлера - капитан Видеман и стал усиленно нашептывать в уши "кливденцев" (начиная с самого Чемберлена), что фюрер находится в состоянии бешенства и что дальнейшая оттяжка в решении "судетского вопроса" может иметь катастрофические последствия.
Британский премьер впал в панику, и вот тут-то его осенила "счастливая идея": разрешить спор между Бенешем и Гейнлейном (читай: Гитлером) путей арбитража. Он даже нашел подходящего для этого человека - лорда Ренсимена. Все тут - "идея", план, исполнитель - были целиком продуктом чемберленовской инициативы. Это не помешало, однако, премьеру заявить 26 июля в палате общин, что Ренсимен посылается в Прагу "в ответ на просьбу чехословацкого правительства", которой никогда не было"{91}. Хороший образец правдивости Чемберлена!
Миссия Ренсимена
Кто такой был Ренсимен? Я хорошо его знал по англо-советским торговым переговорам 1932-1934 гг. Тогда он был британским министром торговли. По своему положению Ренсимен являлся крупным судовладельцем, по своей партийной принадлежности - либералом из реакционной группы Саймона. Он страдал глухотой и медленно соображал. Работать Ренсимен не любил, принадлежа к той категории британских сановников, которые царствуют, но не управляют. Во время торговых переговоров, продолжавшихся 15 месяцев, я видел Ренсимена только два раза: в день открытия переговоров и в день подписания заключенного соглашения. Все остальное с английской стороны делали другие. И вот человек такого склада и характера, да еще почти в 70 лет, должен был выступить в качестве арбитра в исключительно сложном и трудном международном споре!
4 августа 1938 г. миссия Ренсимена начала свою работу в Праге. Это была весьма своеобразная работа. Глава миссии сразу же повел себя в высшей степени многозначительно. Па чехов он смотрел свысока и ограничивался в сношениях с ними чисто официальными рамками. Зато к судетским баронам он проявлял явное тяготение и под предлогом "изучения" их взглядов и настроений, охотно посещал их замки, охраняемые гейнлейновскими штурмовиками. Весь дух миссии и ее работы не оставлял сомнения, что она продолжает линию Чемберлена и ее "совет" чехословацкому правительству и народу сводится все к тому же: "Уступайте, уступайте как можно больше!" Уже во время пребывания миссии в Праге Бенеш предложил Гейнлейну четвертый план, который даже Ренсимен признал хорошим, и все-таки судетские лидеры его отвергли! Казалось бы, это должно было кое-чему научить английского "посредника и советника". Увы! Ренсимен сделал отсюда только один вывод: надо уступить еще больше. Не удивительно, что в конце твоего пребывания в Праге Ренсимен окончательно пришел к мысли, что "в интересах сохранения мира" Судетскую область надо изъять из Чехословакии я передать гитлеровской Германии.