Страница:
— Мне надо вылететь сегодня же.
— В таком случае, — рявкнула кассирша, и личико ее исказилось от гнева, — могу предложить вам прогуляться туда пешком! — И она с грохотом захлопнула окошко.
— Черт... — пробормотал Римо. — С каких это пор Оклахома-Сити стал таким популярным городом?..
Подойдя к выходу, он попытался купить билет с рук. Один из пассажиров проявил было интерес, но, увидев, что Римо располагает всего какими-то тридцатью долларами и двумя старинными монетами передумал.
Тут мимо них прошел паренек-стюард, и Римо осенило. Сунув пальцы в бумажник, он выудил оттуда свое старое удостоверение начальника полицейского участка. Оно изрядно обтрепалось по краям, но прочесть, кому оно принадлежит, было можно.
Подойдя к стюарду, Римо показал ему удостоверение и сказал:
— Федеральные власти нуждаются в вашей помощи.
— О, конечно, пожалуйста! Чем могу помочь?
— С Ближнего Востока от нашего информатора поступили сведения, что сегодня будет предпринята попытка угона самолета на Оклахома-Сити. Мест нет, но мне обязательно надо попасть на борт, не возбуждая подозрений террористов.
— Что я должен сделать?
— Мне нужна ваша форма.
— Простите?..
— Я полечу вместо вас. В целях обеспечения безопасности пассажиров и команды.
Стюард колебался. Заметив это, Римо добавил:
— Тем более что если вы не летите, лично для вас риска никакого.
Стюард бодро расправил плечи.
— Для мой страны я готов на все!
Пять минут спустя Римо, переодевшись, вышел из мужского туалета и без всяких проблем поднялся на борт.
Полет прошел гладко, не считая того, что Римо пришлось наступить на ногу одной из стюардесс, воспылавшей к нему невероятной страстью. К тому же он получил около двухсот долларов чаевых, а также несколько визиток и бумажных салфеток с нацарапанными на них номерами телефонов — от пассажиров женского пола.
Деньги Римо сохранил. Салфетки и визитки выбросил.
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
— В таком случае, — рявкнула кассирша, и личико ее исказилось от гнева, — могу предложить вам прогуляться туда пешком! — И она с грохотом захлопнула окошко.
— Черт... — пробормотал Римо. — С каких это пор Оклахома-Сити стал таким популярным городом?..
Подойдя к выходу, он попытался купить билет с рук. Один из пассажиров проявил было интерес, но, увидев, что Римо располагает всего какими-то тридцатью долларами и двумя старинными монетами передумал.
Тут мимо них прошел паренек-стюард, и Римо осенило. Сунув пальцы в бумажник, он выудил оттуда свое старое удостоверение начальника полицейского участка. Оно изрядно обтрепалось по краям, но прочесть, кому оно принадлежит, было можно.
Подойдя к стюарду, Римо показал ему удостоверение и сказал:
— Федеральные власти нуждаются в вашей помощи.
— О, конечно, пожалуйста! Чем могу помочь?
— С Ближнего Востока от нашего информатора поступили сведения, что сегодня будет предпринята попытка угона самолета на Оклахома-Сити. Мест нет, но мне обязательно надо попасть на борт, не возбуждая подозрений террористов.
— Что я должен сделать?
— Мне нужна ваша форма.
— Простите?..
— Я полечу вместо вас. В целях обеспечения безопасности пассажиров и команды.
Стюард колебался. Заметив это, Римо добавил:
— Тем более что если вы не летите, лично для вас риска никакого.
Стюард бодро расправил плечи.
— Для мой страны я готов на все!
Пять минут спустя Римо, переодевшись, вышел из мужского туалета и без всяких проблем поднялся на борт.
Полет прошел гладко, не считая того, что Римо пришлось наступить на ногу одной из стюардесс, воспылавшей к нему невероятной страстью. К тому же он получил около двухсот долларов чаевых, а также несколько визиток и бумажных салфеток с нацарапанными на них номерами телефонов — от пассажиров женского пола.
Деньги Римо сохранил. Салфетки и визитки выбросил.
Глава 17
На каждом шагу, куда бы он ни пошел, Санни Джой Ром видел смерть.
Одни индейцы в своих хоганах лежали и умирали. Другие выползали наружу и прямо под палящими лучами солнца без конца пили воду, чтобы притупить боль и горькие мысли о своей судьбе. Несчастных больных все время бил озноб — и это при жаре-то в 130 градусов по Фаренгейту!
Все они были обречены, Санни Джой видел это. Понимал он также, что если останется здесь, то тоже умрет. Казалось, смерть так и витает в воздухе.
И Билл Ром выгнал из резервации нью-йоркского вирусолога и эпидемиолога санитарной службы Аризоны.
— Это земля Сан Он Джо, — сказал Ром. — И дело это Сан Он Джо, а не ваше.
— Знаю, — ответил вирусолог в маске, способной удерживать самые мельчайшие частицы. — Но законы штата требуют проследить за тем, чтобы зараза не распространялась дальше. И никто, ни один человек, не должен войти в резервацию или выйти из нее.
Он мрачно протянул Санни Джою табличку с крупными красными буквами.
Тот тут же прибил ее к ограде.
Чуть позже, выгуливая свою лошадь, Санни Джой повстречал на пыльной дороге Томи.
— Мы все умрем, да, Санни Джой?
— Сам знаешь. Томи.
— Нет, я хотел сказать, очень скоро умрем. И все до единого.
— А ты что, предпочел бы умереть один?
— Я бы предпочел вообще не умирать. — Томи сплюнул в пыль. — Неужто все из-за мышиного дерьма, как говорят эти бледнолицые врачи?
— Какая разница...
— Ну, все же хотелось бы знать.
— Да, специалисты говорят, что болезнь переносят мыши. Когда начинается сезон дождей, мыши бурно размножаются и разносят вирус. Эпидемиолог сказал, что мы сами распространяем заразу, поскольку не уничтожаем хоганы тех, кто умер. Мыши забираются в опустевшее жилье и устраивают там свои гнезда. А когда после траура мы приходим наводить порядок, то тут же подхватываем инфекцию. Чем больше людей умерло, тем больше еще умрет, если придерживаться такого образа жизни.
— Эти белые, сколько я помню, всю дорогу хотят навязать нам свой образ жизни, Санни Джой!
— Ну... Даже если все мы в одночасье превратимся в белых, будет поздно. Потому как лекарства от болезни нет. Ничто не берет этот хантавирус.
— Он так его называл?
— Да. И еще сказал, что единственным лекарством от заразы является чистота. Что надо вычистить, буквально вылизать всю резервацию. Хотя, с другой стороны, вокруг все равно полно полевок. А поди их перелови...
— Уезжай отсюда, Санни Джой.
— Нет. Ведь я последний Санни Джой в роду. И от меня зависит жизнь всего племени. Разве я могу сейчас отвернуться от своего народа?
— Но ведь ты большой человек в мире белых. У тебя есть деньги, положение, слава — все! А мы... Мы простые индейцы. Мир по нам плакать не будет, жизнь без нас не закончится.
Санни Джой сплюнул в пыль, убив при этом крохотного жучка.
— Я такой же, как и ты. Сан Он Джо, Томи. Из того же материала. И приехал домой, чтобы спасти свой народ или умереть вместе с ним. Третьего не дано.
Санни Джой задумчиво смотрел на гору Красного Призрака. На его обветренном лице застыла печаль.
— Так, стало быть. Сан Он Джо пришел конец, да, Санни Джой? — спросил Томи.
Билл Ром кивнул.
— Похоже, что так. Томи... Черт побери, а ведь началось все очень давно. Детей у нас всегда рождалось мало, к тому же все больше мальчики. И когда умрет последняя скво из нашего племени, тогда ему наступит конец! Я думал, что смогу привнести свежую кровь, продлить жизнь на поколение, а то и на два. Но я ошибался. Все надежды развеялись в прах. Если не появится новый Санни Джой, мы обречены.
— А как же пророчество?
— Какое пророчество?
— Ну, якобы Ко Джонг О в самый трудный час пришлет одного из своих духов-воинов на помощь нашему племени.
— Ах да... Забудь навсегда.
— Почему?
Санни Джой тяжело и печально вздохнул.
— Думаю, если бы это было правдой, старина Ко Джонг О уже давно прислал бы такого воина. Разве нет, Томи?
— Пожалуй, так оно и есть. Пророчество — лишь пустая болтовня.
Санни Джой внезапно вставил ногу в стремя и одним махом вскочил в седло. Пришпоривая своего коня, он поскакал на запад.
— Ты куда? — крикнул вслед Томи.
— К горе Красного Призрака.
— Но там ведь только души умерших!
— И там же обитает Ко Джонг О. Хочу с ним потолковать. Напомнить о духе-воине. Может, еще не поздно.
— Удачи тебе, Санни Джой!
— Но, Саншин! Вперед!
Лошадь, цокая копытами, исчезла в облаке пыли, которое еще долго висело в раскаленном воздухе, словно красное дыхание смерти.
Томи вздохнул и закашлялся. И никак не мог остановиться.
Одни индейцы в своих хоганах лежали и умирали. Другие выползали наружу и прямо под палящими лучами солнца без конца пили воду, чтобы притупить боль и горькие мысли о своей судьбе. Несчастных больных все время бил озноб — и это при жаре-то в 130 градусов по Фаренгейту!
Все они были обречены, Санни Джой видел это. Понимал он также, что если останется здесь, то тоже умрет. Казалось, смерть так и витает в воздухе.
И Билл Ром выгнал из резервации нью-йоркского вирусолога и эпидемиолога санитарной службы Аризоны.
— Это земля Сан Он Джо, — сказал Ром. — И дело это Сан Он Джо, а не ваше.
— Знаю, — ответил вирусолог в маске, способной удерживать самые мельчайшие частицы. — Но законы штата требуют проследить за тем, чтобы зараза не распространялась дальше. И никто, ни один человек, не должен войти в резервацию или выйти из нее.
Он мрачно протянул Санни Джою табличку с крупными красными буквами.
Тот тут же прибил ее к ограде.
Чуть позже, выгуливая свою лошадь, Санни Джой повстречал на пыльной дороге Томи.
— Мы все умрем, да, Санни Джой?
— Сам знаешь. Томи.
— Нет, я хотел сказать, очень скоро умрем. И все до единого.
— А ты что, предпочел бы умереть один?
— Я бы предпочел вообще не умирать. — Томи сплюнул в пыль. — Неужто все из-за мышиного дерьма, как говорят эти бледнолицые врачи?
— Какая разница...
— Ну, все же хотелось бы знать.
— Да, специалисты говорят, что болезнь переносят мыши. Когда начинается сезон дождей, мыши бурно размножаются и разносят вирус. Эпидемиолог сказал, что мы сами распространяем заразу, поскольку не уничтожаем хоганы тех, кто умер. Мыши забираются в опустевшее жилье и устраивают там свои гнезда. А когда после траура мы приходим наводить порядок, то тут же подхватываем инфекцию. Чем больше людей умерло, тем больше еще умрет, если придерживаться такого образа жизни.
— Эти белые, сколько я помню, всю дорогу хотят навязать нам свой образ жизни, Санни Джой!
— Ну... Даже если все мы в одночасье превратимся в белых, будет поздно. Потому как лекарства от болезни нет. Ничто не берет этот хантавирус.
— Он так его называл?
— Да. И еще сказал, что единственным лекарством от заразы является чистота. Что надо вычистить, буквально вылизать всю резервацию. Хотя, с другой стороны, вокруг все равно полно полевок. А поди их перелови...
— Уезжай отсюда, Санни Джой.
— Нет. Ведь я последний Санни Джой в роду. И от меня зависит жизнь всего племени. Разве я могу сейчас отвернуться от своего народа?
— Но ведь ты большой человек в мире белых. У тебя есть деньги, положение, слава — все! А мы... Мы простые индейцы. Мир по нам плакать не будет, жизнь без нас не закончится.
Санни Джой сплюнул в пыль, убив при этом крохотного жучка.
— Я такой же, как и ты. Сан Он Джо, Томи. Из того же материала. И приехал домой, чтобы спасти свой народ или умереть вместе с ним. Третьего не дано.
Санни Джой задумчиво смотрел на гору Красного Призрака. На его обветренном лице застыла печаль.
— Так, стало быть. Сан Он Джо пришел конец, да, Санни Джой? — спросил Томи.
Билл Ром кивнул.
— Похоже, что так. Томи... Черт побери, а ведь началось все очень давно. Детей у нас всегда рождалось мало, к тому же все больше мальчики. И когда умрет последняя скво из нашего племени, тогда ему наступит конец! Я думал, что смогу привнести свежую кровь, продлить жизнь на поколение, а то и на два. Но я ошибался. Все надежды развеялись в прах. Если не появится новый Санни Джой, мы обречены.
— А как же пророчество?
— Какое пророчество?
— Ну, якобы Ко Джонг О в самый трудный час пришлет одного из своих духов-воинов на помощь нашему племени.
— Ах да... Забудь навсегда.
— Почему?
Санни Джой тяжело и печально вздохнул.
— Думаю, если бы это было правдой, старина Ко Джонг О уже давно прислал бы такого воина. Разве нет, Томи?
— Пожалуй, так оно и есть. Пророчество — лишь пустая болтовня.
Санни Джой внезапно вставил ногу в стремя и одним махом вскочил в седло. Пришпоривая своего коня, он поскакал на запад.
— Ты куда? — крикнул вслед Томи.
— К горе Красного Призрака.
— Но там ведь только души умерших!
— И там же обитает Ко Джонг О. Хочу с ним потолковать. Напомнить о духе-воине. Может, еще не поздно.
— Удачи тебе, Санни Джой!
— Но, Саншин! Вперед!
Лошадь, цокая копытами, исчезла в облаке пыли, которое еще долго висело в раскаленном воздухе, словно красное дыхание смерти.
Томи вздохнул и закашлялся. И никак не мог остановиться.
Глава 18
Сидя за рулем, Римо время от времени поглядывал в зеркальце заднего вида. Машину он взял напрокат в международном аэропорту Уилла Роджерса. Похоже, слежки за ним не было. Да и потом, вряд ли мастеру Синанджу удалось бы следовать за ним незаметно на всем пути из Лэнолулу.
Впрочем, рисковать Римо не хотел.
Больница при католическом монастыре оказалась обшарпанным зданием в викторианском стиле, которое уже лет десять нуждалось в покраске и ремонте. Римо нерешительно приблизился к черной входной двери. Вспомнит ли его сестра Мария? Жива ли она еще?
Он позвонил в колокольчик и стал ждать, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, он стал равномерно и глубоко дышать — как делал еще мальчишкой, когда мир казался особенно опасным и враждебным.
Дверь приоткрылась, высунулась пожилая монахиня.
— Да?
— Я ищу сестру Новеллу.
Монахиня подозрительно оглядела его круглыми совиными глазами.
— По какому делу?
— Меня зовут Римо Уильямс, — сказал он. — Я вырос в сиротском приюте, и сестра Мария Маргарита Морроу обучала и воспитывала меня.
— Понимаю... Что ж, в таком случае позвольте представиться. Я и есть сестра Новелла. Входите, мистер Уильямс.
Римо вошел, и в ноздри ему тут же ударил специфический запах.
Смешанный запах антисептиков, свечного воска и плесени. Примерно так же пахло в здании санатория «Фолкрофт», в том крыле, где находилось больничное отделение. Но только там запах был значительно слабее, а привкус плесени отсутствовал вовсе.
Он двинулся за сестрой Новеллой в гостиную со старомодным сводчатым потолком. Черные одежды монахини развевались, руки она убрала в невидимые глазу глубокие карманы. Голова и шея тонули в накрахмаленном апостольнике[30] — точь-в-точь как когда-то у сестры Марии.
— Как вы нашли нас, мистер Уильямс? — спросила сестра Новелла, усадив гостя в кресло.
Римо подался вперед.
— Видите ли, некоторое время я был знаком с Конрадом МакКлири.
— Как он поживает?
— К сожалению, умер.
— О, прискорбно слышать. Сама я его не знала, но именно мистер МакКлири пристроил сестру Марию к нам в монастырь. Случилось это после пожара. Она была уже совсем старенькая, к тому же после того, как сгорел сиротский приют, у бедняжки просто не выдержало сердце. Переехав к нам, она вскоре слегла. Похоже, мистер МакКлири проявлял к ней особый интерес и несколько раз настойчиво просил нас уведомить о ее кончине.
— Но сестра Мария... она еще...
— Да, пока жива. Но неделю назад она приняла последнее причастие.
— Поскорее бы ее увидеть!
— Вынуждена предупредить, мистер Уильямс, она может вас не узнать.
Лицо Римо исказилось от горя. Плечи опустились.
— О нет, дело не в том, — торопливо добавила сестра Новелла. — Просто она очень плохо слышит, да и зрение совсем никудышное. Так что на многое не рассчитывайте.
— Понимаю...
Они прошли по коридору в другое крыло здания, где стены были оклеены обоями «в цветочек», и только тут впервые для Римо в полной мере открылось назначение этого дома — приют для престарелых и больных. Повсюду через приоткрытые двери были видны старухи. Они или лежали на кроватях, или сидели в креслах-каталках, уставившись в экраны телевизоров. Судя по их пустым бесцветным глазам, они плохо воспринимали окружающую действительность.
Внезапно к горлу Римо подкатил комок, сердце его тоскливо заныло. Он глубоко вздохнул, стараясь укрепить свои силы перед тем, как встретиться с дорогим ему человеком.
Они подошли к двери в дальнем конце полутемного коридора.
— Позвольте я сначала загляну, — прошептала сестра Новелла. Римо кивнул. Сестра тихонько скользнула в палату. Затем осторожно притворила за собой дверь.
Римо ждал, нервно потирая широкие запястья. Ему почему-то стало жарко и душно.
Через несколько секунд дверь отворилась.
— Можете войти.
Римо шагнул в полутемную комнату. Шторы на окнах были опущены и почти не пропускали света. Обстановка состояла всего из одного предмета — дубовой кровати с высокой спинкой, украшенной резными шишечками.
На кровати, укутанная в ткань, словно мумия, неподвижно лежала сестра Мария Маргарита. Римо считал, что внутренне подготовился к этой встрече, но при виде Марии Маргариты сердце у него екнуло.
Прежде Римо никогда не видел сестру Марию с непокрытой головой. Он даже не знал, какого цвета у нее волосы. Теперь же она была без головного убора, и длинные седые пряди разметались по подушке. Но, несмотря ни на что, Римо тут же узнал строгие и прекрасные черты лица, которое когда-то излучало такую доброту и нежность. Да, это была сестра Мария Маргарита. Но воспитанник помнил ее совсем другой: сильной, волевой, с таящими мудрость светло-серыми глазами.
Теперь лицо ее было все в морщинах и очень напоминало корень растения. Вот шевельнулась на подушке голова — похоже, сестра Мария силилась увидеть и услышать, но зрение и слух подводили ее.
— Я привела к вам гостя, сестра Мария, — громко сказала сестра Новелла.
Ответ походил на еле слышное бульканье:
— Т-о-о...
— Я сказала, к вам гость!
Помутневшие от катаракты глаза уставились в темноту.
— Да?..
— Его имя...
Тут Римо перебил провожатую:
— Позвольте, лучше я сам. Не могли бы вы оставить нас наедине?
Сестра Новелла в нерешительности покачала головой.
— О, я не думаю, что...
— Она меня вырастила. Есть вещи, о которых я могу говорить только с ней. Без посторонних.
Монахиня понимающе кивнула.
— Ясно... Ладно, я буду в гостиной. Только прошу, не слишком ее утомляйте.
Когда дверь в палату затворилась, Римо какое-то время молча стоял в полутьме. Казалось, сестра Мария забыла о том, что к ней пришли. Вот пробившись сквозь щель в шторах, лица ее коснулся лучик света.
Римо опустился у кровати на колени, взял в свою ладонь хрупкую и прозрачную, словно восковую руку. Пульс едва прощупывался.
— Сестра Мария?
Голос ее походил на шелест:
— Да?.. Кто это?
— Не знаю, помните ли вы меня...
— Ваш голос...
Римо вздохнул.
— Я Римо. Римо Уильямс.
И тут сестра Мария Маргарита вздрогнула, и с губ ее слетел еле слышный вздох облегчения.
— Да, да... Я узнала... по голосу, — прошептала она. Напряглась, пытаясь рассмотреть его лицо, затем бессильно откинулась на подушку. — О, я знала, я так и знала, что ты жив...
— Сестра?..
— Я не могла в тебе ошибиться, — сказала она, слепо глядя в растрескавшийся потолок.
— Я пришел спросить... о себе.
— Но разве я смогу сказать тебе больше, чем уже сказал Святой Петр?
Римо нахмурился. Похоже, она бредит.
— Меня подбросили на порог сиротского приюта... Вы помните?
Легкая улыбка тронула ее бескровные губы.
— Да. И я нашла тебя там. Ты даже не плакал. Лежал в корзинке и молчал... Я уже тогда поняла — этот мальчик ни на кого не похож. Особенный...
— Говорят, вы видели мужчину, который меня подбросил?
— О, но это было так давно...
— Знаю, но все же попытайтесь вспомнить. Как он выглядел?
— Очень высокий... худощавый. Примерно того же телосложения, что и ты. Ты ведь тоже всегда был худеньким... Но все равно чувствовалось, крепкий парнишка. Сильный... Позднее я часто смотрела на тебя и думала: он похож на него...
— Почему же вы ничего не сказали мне раньше?
— Но я не знала его имени... Никто не знал. И почему он оставил тебя в приюте, тоже никто не знал. Должно быть, причина была веская... Ведь разве можно просто так обрекать ребенка на то, чтобы он в каждом встреченном на улице мужчине искал своего отца?..
— Да, было, было... — глухо произнес Римо. — Я часто так делал.
— Мы прозвали тебя «Мальчик у окна», знаешь? Ты все время сидел у окна и ждал, когда за тобой придут и заберут домой. И был таким храбрым... и одновременно печальным. И вот теперь вырос и живешь собственной жизнью...
— Так вы так ничего и не узнали про того человека?
— Нет.
— Черт... — тихо пробормотал Римо.
— Правда, несколько лет спустя я увидела его снова.
Римо побледнел.
— Где?!
— Видела в кино, — прошептала сестра Мария. — Постарел, но это был он, я уверена... И глаза — точь-в-точь твои. Такие же глубокие и серьезные.
— В каком городе это было?
— Вряд ли вспомню... То ли в Оклахома-Сити, то ли... Да, в Оклахома-Сити.
— Вы с ним говорили?
— Нет. Как я могла...
Сестра Мария Маргарита умолкла. Дыхание ее было слабым, но ровным. Римо видел, как медленно вздымается под покрывалом ее плоская грудь.
Он сжал холодную руку монахини. В голосе его прозвучала последняя надежда:
— А может... вы помните что-то еще? Что-нибудь, что могло бы навести на след?
— Да. Помню...
Римо так и подался вперед.
— Помню, как назывался фильм... — сонно произнесла Мария Маргарита.
— Что ж, уже хорошо. — Бывший воспитанник ободряюще похлопал ее по руке.
— Он назывался «Море — мое единственное дитя». Так себе фильм. Цветной, а мне всегда больше нравились черно-белые. Тебе тоже?
— Конечно, сестра Мария. — Римо едва не заплакал от разочарования.
— И еще помню, что глядела на экран и думала: как это печально, что все так обернулось... И еще подумала: а знает ли он?
— Знает что?
— Что ты умер.
Римо словно током ударило. Он вздрогнул, а когда заговорил снова, голос его от нахлынувших чувств звучал очень глухо.
— А вы... знали?
— О да, и очень горевала. Но в глубине души ни секунды не верила, что ты способен на преступление.
— Так оно и есть. Меня подставили.
Он почувствовал, как дрогнули ее холодные пальцы, как крепко сжали его ладонь.
— В глубине души я так и считала. А теперь, когда ты здесь, рядом, знаю наверняка... Потому как если б ты и впрямь стал плохим, то не был бы сейчас здесь, со мной... — Она ловила ртом воздух. — Здесь, на небесах...
У Римо перехватило дыхание. Он судорожно сглотнул.
— Так и знала, что ты умер истинным христианином... — прошептала Мария Маргарита.
Римо снова сглотнул, но ком в горле не исчез.
— А последнее время только о тебе почему-то и думала, — тихо произнесла она каким-то странным голосом, который словно и не принадлежал уже этому немощному хрупкому телу. — Ну, скажи, не странно ли это?
— Я тоже часто о вас думал, — пробормотал Римо. — Вы даже не представляете, как пригодилось мне то, чему вы меня учили.
— Это хорошо, Римо. Просто чудесно... — Рука с четками на запястье потянулась к нему. — А теперь ступай, побегай и поиграй. Что-то твоя сестра Мария сегодня сильно устала... Завтра поговорим.
— Прощайте, сестра Мария. Я никогда вас не забуду!
— Прощай, Римо.
Римо поднялся. Взглянул на женщину, вырастившую его, — такую хрупкую и почти бестелесную в этом сумеречном освещении. Дыхание ее было медленным и ровным, пульс едва прощупывался.
Римо задумчиво посмотрел на монахиню, затем направился к двери. И тут вдруг услышал тихий храп. Сперва он не придал этому значения, но звук усилился и заставил мужчину похолодеть. В постели что стояла у него за спиной, сестра Мария Маргарита отошла наконец в мир иной. Поддалась, откликнулась на зов смерти.
Римо не ответил. Он ощущал все тот же леденящий душу холод и пустоту. Но глаза его оставались сухими.
— Вам не в чем упрекнуть себя, мистер Уильямс. В общем-то этот ваш визит был даже благом. Больше ей не для чего жить.
Сестра Новелла отхлебнула чай.
— Хорошо поговорили? — спросила она после паузы.
— Я никогда ее не забуду... — прошептал Римо.
— На похороны останетесь?
— Наверное, не получится.
— Ну, если передумаете, всегда можете приехать.
Римо поднялся. Он словно бы одеревенел.
— Спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Сестра Новелла проводила его до двери.
— Спасибо, что приехали. Рада была познакомиться с вами, — заметила она тоном, каким обычно обсуждают только что прогремевшую грозу, а не жизнь человека, угасшую, словно свеча.
Уже у порога сестра Новелла остановилась:
— Она не могла смириться с потерей сиротского приюта, вот в чем ее трагедия.
Римо кивнул.
— Что вполне можно понять. Ведь приют был делом всей ее жизни. Она отдавала работе всю себя. И потом, она ведь и сама там выросла.
Римо резко обернулся.
— Что?!
— Сестра Мария тоже была сиротой. Разве вы не знали?
— Нет, — тихо ответил мужчина.
— Кто же лучше поймет нужды и страхи сирот, нежели человек, сам выросший без родителей?..
— Полагаю, вы правы. Спасибо, что сказали.
— Не за что, мистер Уильямс. Ступайте с Богом.
Римо вышел на улицу, под солнце Оклахомы. Он ничего не видел и не замечал вокруг — сел в машину и кружил по городу, пока не стемнело.
Утомившись от этого бесцельного занятия, он подъехал к мотелю, приютившемуся возле окружной железной дороги, в районе под названием Бриктаун. Снял номер и бросился на постель. Он вновь и вновь вспоминал все, что произошло в больничной палате. Теперь, под стук колес и вой паровозных гудков, случившееся представлялось ему нереальным. Настолько нереальным, что его можно было принять за сон.
Одна только мысль не давала ему покоя: кто был тот худой высокий мужчина, оставивший его на пороге сиротского приюта много лет тому назад?..
Впрочем, рисковать Римо не хотел.
Больница при католическом монастыре оказалась обшарпанным зданием в викторианском стиле, которое уже лет десять нуждалось в покраске и ремонте. Римо нерешительно приблизился к черной входной двери. Вспомнит ли его сестра Мария? Жива ли она еще?
Он позвонил в колокольчик и стал ждать, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, он стал равномерно и глубоко дышать — как делал еще мальчишкой, когда мир казался особенно опасным и враждебным.
Дверь приоткрылась, высунулась пожилая монахиня.
— Да?
— Я ищу сестру Новеллу.
Монахиня подозрительно оглядела его круглыми совиными глазами.
— По какому делу?
— Меня зовут Римо Уильямс, — сказал он. — Я вырос в сиротском приюте, и сестра Мария Маргарита Морроу обучала и воспитывала меня.
— Понимаю... Что ж, в таком случае позвольте представиться. Я и есть сестра Новелла. Входите, мистер Уильямс.
Римо вошел, и в ноздри ему тут же ударил специфический запах.
Смешанный запах антисептиков, свечного воска и плесени. Примерно так же пахло в здании санатория «Фолкрофт», в том крыле, где находилось больничное отделение. Но только там запах был значительно слабее, а привкус плесени отсутствовал вовсе.
Он двинулся за сестрой Новеллой в гостиную со старомодным сводчатым потолком. Черные одежды монахини развевались, руки она убрала в невидимые глазу глубокие карманы. Голова и шея тонули в накрахмаленном апостольнике[30] — точь-в-точь как когда-то у сестры Марии.
— Как вы нашли нас, мистер Уильямс? — спросила сестра Новелла, усадив гостя в кресло.
Римо подался вперед.
— Видите ли, некоторое время я был знаком с Конрадом МакКлири.
— Как он поживает?
— К сожалению, умер.
— О, прискорбно слышать. Сама я его не знала, но именно мистер МакКлири пристроил сестру Марию к нам в монастырь. Случилось это после пожара. Она была уже совсем старенькая, к тому же после того, как сгорел сиротский приют, у бедняжки просто не выдержало сердце. Переехав к нам, она вскоре слегла. Похоже, мистер МакКлири проявлял к ней особый интерес и несколько раз настойчиво просил нас уведомить о ее кончине.
— Но сестра Мария... она еще...
— Да, пока жива. Но неделю назад она приняла последнее причастие.
— Поскорее бы ее увидеть!
— Вынуждена предупредить, мистер Уильямс, она может вас не узнать.
Лицо Римо исказилось от горя. Плечи опустились.
— О нет, дело не в том, — торопливо добавила сестра Новелла. — Просто она очень плохо слышит, да и зрение совсем никудышное. Так что на многое не рассчитывайте.
— Понимаю...
Они прошли по коридору в другое крыло здания, где стены были оклеены обоями «в цветочек», и только тут впервые для Римо в полной мере открылось назначение этого дома — приют для престарелых и больных. Повсюду через приоткрытые двери были видны старухи. Они или лежали на кроватях, или сидели в креслах-каталках, уставившись в экраны телевизоров. Судя по их пустым бесцветным глазам, они плохо воспринимали окружающую действительность.
Внезапно к горлу Римо подкатил комок, сердце его тоскливо заныло. Он глубоко вздохнул, стараясь укрепить свои силы перед тем, как встретиться с дорогим ему человеком.
Они подошли к двери в дальнем конце полутемного коридора.
— Позвольте я сначала загляну, — прошептала сестра Новелла. Римо кивнул. Сестра тихонько скользнула в палату. Затем осторожно притворила за собой дверь.
Римо ждал, нервно потирая широкие запястья. Ему почему-то стало жарко и душно.
Через несколько секунд дверь отворилась.
— Можете войти.
Римо шагнул в полутемную комнату. Шторы на окнах были опущены и почти не пропускали света. Обстановка состояла всего из одного предмета — дубовой кровати с высокой спинкой, украшенной резными шишечками.
На кровати, укутанная в ткань, словно мумия, неподвижно лежала сестра Мария Маргарита. Римо считал, что внутренне подготовился к этой встрече, но при виде Марии Маргариты сердце у него екнуло.
Прежде Римо никогда не видел сестру Марию с непокрытой головой. Он даже не знал, какого цвета у нее волосы. Теперь же она была без головного убора, и длинные седые пряди разметались по подушке. Но, несмотря ни на что, Римо тут же узнал строгие и прекрасные черты лица, которое когда-то излучало такую доброту и нежность. Да, это была сестра Мария Маргарита. Но воспитанник помнил ее совсем другой: сильной, волевой, с таящими мудрость светло-серыми глазами.
Теперь лицо ее было все в морщинах и очень напоминало корень растения. Вот шевельнулась на подушке голова — похоже, сестра Мария силилась увидеть и услышать, но зрение и слух подводили ее.
— Я привела к вам гостя, сестра Мария, — громко сказала сестра Новелла.
Ответ походил на еле слышное бульканье:
— Т-о-о...
— Я сказала, к вам гость!
Помутневшие от катаракты глаза уставились в темноту.
— Да?..
— Его имя...
Тут Римо перебил провожатую:
— Позвольте, лучше я сам. Не могли бы вы оставить нас наедине?
Сестра Новелла в нерешительности покачала головой.
— О, я не думаю, что...
— Она меня вырастила. Есть вещи, о которых я могу говорить только с ней. Без посторонних.
Монахиня понимающе кивнула.
— Ясно... Ладно, я буду в гостиной. Только прошу, не слишком ее утомляйте.
Когда дверь в палату затворилась, Римо какое-то время молча стоял в полутьме. Казалось, сестра Мария забыла о том, что к ней пришли. Вот пробившись сквозь щель в шторах, лица ее коснулся лучик света.
Римо опустился у кровати на колени, взял в свою ладонь хрупкую и прозрачную, словно восковую руку. Пульс едва прощупывался.
— Сестра Мария?
Голос ее походил на шелест:
— Да?.. Кто это?
— Не знаю, помните ли вы меня...
— Ваш голос...
Римо вздохнул.
— Я Римо. Римо Уильямс.
И тут сестра Мария Маргарита вздрогнула, и с губ ее слетел еле слышный вздох облегчения.
— Да, да... Я узнала... по голосу, — прошептала она. Напряглась, пытаясь рассмотреть его лицо, затем бессильно откинулась на подушку. — О, я знала, я так и знала, что ты жив...
— Сестра?..
— Я не могла в тебе ошибиться, — сказала она, слепо глядя в растрескавшийся потолок.
— Я пришел спросить... о себе.
— Но разве я смогу сказать тебе больше, чем уже сказал Святой Петр?
Римо нахмурился. Похоже, она бредит.
— Меня подбросили на порог сиротского приюта... Вы помните?
Легкая улыбка тронула ее бескровные губы.
— Да. И я нашла тебя там. Ты даже не плакал. Лежал в корзинке и молчал... Я уже тогда поняла — этот мальчик ни на кого не похож. Особенный...
— Говорят, вы видели мужчину, который меня подбросил?
— О, но это было так давно...
— Знаю, но все же попытайтесь вспомнить. Как он выглядел?
— Очень высокий... худощавый. Примерно того же телосложения, что и ты. Ты ведь тоже всегда был худеньким... Но все равно чувствовалось, крепкий парнишка. Сильный... Позднее я часто смотрела на тебя и думала: он похож на него...
— Почему же вы ничего не сказали мне раньше?
— Но я не знала его имени... Никто не знал. И почему он оставил тебя в приюте, тоже никто не знал. Должно быть, причина была веская... Ведь разве можно просто так обрекать ребенка на то, чтобы он в каждом встреченном на улице мужчине искал своего отца?..
— Да, было, было... — глухо произнес Римо. — Я часто так делал.
— Мы прозвали тебя «Мальчик у окна», знаешь? Ты все время сидел у окна и ждал, когда за тобой придут и заберут домой. И был таким храбрым... и одновременно печальным. И вот теперь вырос и живешь собственной жизнью...
— Так вы так ничего и не узнали про того человека?
— Нет.
— Черт... — тихо пробормотал Римо.
— Правда, несколько лет спустя я увидела его снова.
Римо побледнел.
— Где?!
— Видела в кино, — прошептала сестра Мария. — Постарел, но это был он, я уверена... И глаза — точь-в-точь твои. Такие же глубокие и серьезные.
— В каком городе это было?
— Вряд ли вспомню... То ли в Оклахома-Сити, то ли... Да, в Оклахома-Сити.
— Вы с ним говорили?
— Нет. Как я могла...
Сестра Мария Маргарита умолкла. Дыхание ее было слабым, но ровным. Римо видел, как медленно вздымается под покрывалом ее плоская грудь.
Он сжал холодную руку монахини. В голосе его прозвучала последняя надежда:
— А может... вы помните что-то еще? Что-нибудь, что могло бы навести на след?
— Да. Помню...
Римо так и подался вперед.
— Помню, как назывался фильм... — сонно произнесла Мария Маргарита.
— Что ж, уже хорошо. — Бывший воспитанник ободряюще похлопал ее по руке.
— Он назывался «Море — мое единственное дитя». Так себе фильм. Цветной, а мне всегда больше нравились черно-белые. Тебе тоже?
— Конечно, сестра Мария. — Римо едва не заплакал от разочарования.
— И еще помню, что глядела на экран и думала: как это печально, что все так обернулось... И еще подумала: а знает ли он?
— Знает что?
— Что ты умер.
Римо словно током ударило. Он вздрогнул, а когда заговорил снова, голос его от нахлынувших чувств звучал очень глухо.
— А вы... знали?
— О да, и очень горевала. Но в глубине души ни секунды не верила, что ты способен на преступление.
— Так оно и есть. Меня подставили.
Он почувствовал, как дрогнули ее холодные пальцы, как крепко сжали его ладонь.
— В глубине души я так и считала. А теперь, когда ты здесь, рядом, знаю наверняка... Потому как если б ты и впрямь стал плохим, то не был бы сейчас здесь, со мной... — Она ловила ртом воздух. — Здесь, на небесах...
У Римо перехватило дыхание. Он судорожно сглотнул.
— Так и знала, что ты умер истинным христианином... — прошептала Мария Маргарита.
Римо снова сглотнул, но ком в горле не исчез.
— А последнее время только о тебе почему-то и думала, — тихо произнесла она каким-то странным голосом, который словно и не принадлежал уже этому немощному хрупкому телу. — Ну, скажи, не странно ли это?
— Я тоже часто о вас думал, — пробормотал Римо. — Вы даже не представляете, как пригодилось мне то, чему вы меня учили.
— Это хорошо, Римо. Просто чудесно... — Рука с четками на запястье потянулась к нему. — А теперь ступай, побегай и поиграй. Что-то твоя сестра Мария сегодня сильно устала... Завтра поговорим.
— Прощайте, сестра Мария. Я никогда вас не забуду!
— Прощай, Римо.
Римо поднялся. Взглянул на женщину, вырастившую его, — такую хрупкую и почти бестелесную в этом сумеречном освещении. Дыхание ее было медленным и ровным, пульс едва прощупывался.
Римо задумчиво посмотрел на монахиню, затем направился к двери. И тут вдруг услышал тихий храп. Сперва он не придал этому значения, но звук усилился и заставил мужчину похолодеть. В постели что стояла у него за спиной, сестра Мария Маргарита отошла наконец в мир иной. Поддалась, откликнулась на зов смерти.
* * *
— Порой такое случается, — проговорила сестра Новелла. — Человек держится за жизнь, цепляется за соломинку до последнего. И вот вы — должно быть, это послужило сигналом. Теми ножницами, что перерезали тонкую нить.Римо не ответил. Он ощущал все тот же леденящий душу холод и пустоту. Но глаза его оставались сухими.
— Вам не в чем упрекнуть себя, мистер Уильямс. В общем-то этот ваш визит был даже благом. Больше ей не для чего жить.
Сестра Новелла отхлебнула чай.
— Хорошо поговорили? — спросила она после паузы.
— Я никогда ее не забуду... — прошептал Римо.
— На похороны останетесь?
— Наверное, не получится.
— Ну, если передумаете, всегда можете приехать.
Римо поднялся. Он словно бы одеревенел.
— Спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Сестра Новелла проводила его до двери.
— Спасибо, что приехали. Рада была познакомиться с вами, — заметила она тоном, каким обычно обсуждают только что прогремевшую грозу, а не жизнь человека, угасшую, словно свеча.
Уже у порога сестра Новелла остановилась:
— Она не могла смириться с потерей сиротского приюта, вот в чем ее трагедия.
Римо кивнул.
— Что вполне можно понять. Ведь приют был делом всей ее жизни. Она отдавала работе всю себя. И потом, она ведь и сама там выросла.
Римо резко обернулся.
— Что?!
— Сестра Мария тоже была сиротой. Разве вы не знали?
— Нет, — тихо ответил мужчина.
— Кто же лучше поймет нужды и страхи сирот, нежели человек, сам выросший без родителей?..
— Полагаю, вы правы. Спасибо, что сказали.
— Не за что, мистер Уильямс. Ступайте с Богом.
Римо вышел на улицу, под солнце Оклахомы. Он ничего не видел и не замечал вокруг — сел в машину и кружил по городу, пока не стемнело.
Утомившись от этого бесцельного занятия, он подъехал к мотелю, приютившемуся возле окружной железной дороги, в районе под названием Бриктаун. Снял номер и бросился на постель. Он вновь и вновь вспоминал все, что произошло в больничной палате. Теперь, под стук колес и вой паровозных гудков, случившееся представлялось ему нереальным. Настолько нереальным, что его можно было принять за сон.
Одна только мысль не давала ему покоя: кто был тот худой высокий мужчина, оставивший его на пороге сиротского приюта много лет тому назад?..
Глава 19
Лил проливной дождь, крупные капли стучали по песку пустыни Соноран, оставляя в земле миниатюрные кратеры. Впрочем, гигантским кактусам все было нипочем. Янтарно-рубиновые цветки чоллы пестрели повсюду яркими пятнами, сам же песок в утреннем свете казался золотистым.
Под жарким солнцем тихо несла свои воды река Плача. Санни Джой Ром гнал коня по затвердевшей корке песка, которая похрустывала под копытами, как картофельные чипсы на зубах.
У подножия горы Красного Призрака он спешился и расседлал коня:
— Не знаю, когда я вернусь, Саншин. Ты уж подожди, дружок. Отдохни, погуляй тут.
Конь не тронулся с места.
Санни Джой шлепнул его по крупу.
— Вперед! Что я сказал, упрямец ты эдакий!
Саншин остался стоять, где стоял.
— Ну, как хочешь, — пробурчал Ром и, потрепав коня по холке, двинулся к горе.
Тропинка была еле заметна. Отыскать ее мог только человек, хорошо знавший эти места. Да, на лошади здесь не проехать. Лишь бараны с острыми витыми рогами да глупые индейцы поднимаются на гору Красного Призрака, с горечью размышлял Санни Джой.
Тропинка, причудливо извиваясь, то исчезала из виду, то появлялась снова.
— Пожалуй, я уже слишком стар для таких походов, — пробормотал Санни Джой и присел на большой плоский камень из красноватого песчаника — передохнуть.
До пещеры он добрался лишь тридцать минут спустя. Он задыхался. Впрочем, вероятно, во всем виновата эта проклятая пыль!
Вход в пещеру скрывала настоящая стена из плюща вперемежку с ветвями какого-то колючего кустарника. Санни Джой нырнул в эти заросли, раздвинул ветки руками и тут же ощутил знакомый сыроватый запах. На него пахнуло древностью, тленом и тайной.
Он двинулся вперед. Футов через пятнадцать все вокруг погрузилось во тьму. Осторожно продвигаясь вперед, он неустанно отсчитывал шаги, стараясь никуда не отклоняться. Ему не хотелось ступать на следы своих великих и славных предков.
Отсчитав ровно тридцать три шага — когда Санни Джой был еще мальчишкой, приходилось отсчитывать сорок семь, — он остановился и повалился на грязную землю. Всмотрелся во тьму. Тьма, казалось, отвечала ему тем же. Но он знал, что у этой тьмы уже не было глаз, остались одни лишь пустые глазницы.
— Ко Джонг О, я пришел напомнить тебе о твоем обещании, данном народу Сан Он Джо. Народу, которому ты дал жизнь еще до того, как появились на свете белые, хопи и навахо. Слушай же меня, о, древний дух! Мне нужна твоя помощь!
Тьма отвечала ему молчанием.
— В наш роковой час мне нужна мудрость, о. Ко Джонг О!
В самой глубине, где сгустились особенно темные тени, что-то шевельнулось.
Сердце Санни Джоя бешено забилось — от страха и радости одновременно.
— Направь же меня. Ко Джонг О! Ибо я ослеплен горечью и уловками белых, сбился с пути истинного, потерял тропинку к Сан Он Джо и своему собственному сердцу!
Шорох и возня продолжались.
Затем вдруг левой руки Санни Джоя, которой он опирался о землю, коснулось что-то теплое. Быстро, еле уловимо, словно пролетающий мимо дух.
Он обернулся. И в тоненьком лучике света, просочившемся под своды пещеры, заметил голый мышиный хвост. Санни Джой так и похолодел от ужаса.
А затем, всматриваясь в безмолвную тьму, сказал:
— И если будет на то твоя воля, то я готов умереть здесь, в пещере! Умереть, ни на что не сетуя, и лежать потом рядом со своими славными предками, которых, к несчастью, так подвел!
Под жарким солнцем тихо несла свои воды река Плача. Санни Джой Ром гнал коня по затвердевшей корке песка, которая похрустывала под копытами, как картофельные чипсы на зубах.
У подножия горы Красного Призрака он спешился и расседлал коня:
— Не знаю, когда я вернусь, Саншин. Ты уж подожди, дружок. Отдохни, погуляй тут.
Конь не тронулся с места.
Санни Джой шлепнул его по крупу.
— Вперед! Что я сказал, упрямец ты эдакий!
Саншин остался стоять, где стоял.
— Ну, как хочешь, — пробурчал Ром и, потрепав коня по холке, двинулся к горе.
Тропинка была еле заметна. Отыскать ее мог только человек, хорошо знавший эти места. Да, на лошади здесь не проехать. Лишь бараны с острыми витыми рогами да глупые индейцы поднимаются на гору Красного Призрака, с горечью размышлял Санни Джой.
Тропинка, причудливо извиваясь, то исчезала из виду, то появлялась снова.
— Пожалуй, я уже слишком стар для таких походов, — пробормотал Санни Джой и присел на большой плоский камень из красноватого песчаника — передохнуть.
До пещеры он добрался лишь тридцать минут спустя. Он задыхался. Впрочем, вероятно, во всем виновата эта проклятая пыль!
Вход в пещеру скрывала настоящая стена из плюща вперемежку с ветвями какого-то колючего кустарника. Санни Джой нырнул в эти заросли, раздвинул ветки руками и тут же ощутил знакомый сыроватый запах. На него пахнуло древностью, тленом и тайной.
Он двинулся вперед. Футов через пятнадцать все вокруг погрузилось во тьму. Осторожно продвигаясь вперед, он неустанно отсчитывал шаги, стараясь никуда не отклоняться. Ему не хотелось ступать на следы своих великих и славных предков.
Отсчитав ровно тридцать три шага — когда Санни Джой был еще мальчишкой, приходилось отсчитывать сорок семь, — он остановился и повалился на грязную землю. Всмотрелся во тьму. Тьма, казалось, отвечала ему тем же. Но он знал, что у этой тьмы уже не было глаз, остались одни лишь пустые глазницы.
— Ко Джонг О, я пришел напомнить тебе о твоем обещании, данном народу Сан Он Джо. Народу, которому ты дал жизнь еще до того, как появились на свете белые, хопи и навахо. Слушай же меня, о, древний дух! Мне нужна твоя помощь!
Тьма отвечала ему молчанием.
— В наш роковой час мне нужна мудрость, о. Ко Джонг О!
В самой глубине, где сгустились особенно темные тени, что-то шевельнулось.
Сердце Санни Джоя бешено забилось — от страха и радости одновременно.
— Направь же меня. Ко Джонг О! Ибо я ослеплен горечью и уловками белых, сбился с пути истинного, потерял тропинку к Сан Он Джо и своему собственному сердцу!
Шорох и возня продолжались.
Затем вдруг левой руки Санни Джоя, которой он опирался о землю, коснулось что-то теплое. Быстро, еле уловимо, словно пролетающий мимо дух.
Он обернулся. И в тоненьком лучике света, просочившемся под своды пещеры, заметил голый мышиный хвост. Санни Джой так и похолодел от ужаса.
А затем, всматриваясь в безмолвную тьму, сказал:
— И если будет на то твоя воля, то я готов умереть здесь, в пещере! Умереть, ни на что не сетуя, и лежать потом рядом со своими славными предками, которых, к несчастью, так подвел!
Глава 20
Всю ночь через Бриктаун с грохотом проносились товарняки, печально оглашая окрестности протяжными гудками. Но Римо Уильямс крепко спал.
Во сне он опять оказался в Пустоте, и был там не один.
Он ощущал чье-то присутствие. Но ничего и никого не видел — его окружала непроницаемая тьма.
— Есть тут кто? — крикнул Римо.
Ответа не было. Закрыв глаза, он прислушался — в надежде уловить биение чьего-нибудь сердца или шелест воздуха в легких. Но тщетно. Лишь ощущение присутствия и... угрозы.
Открыв глаза, он вдруг увидел узкие блестящие полоски. Неожиданно они исчезли. Словно черная кошка, притаившаяся в темноте, зажмурилась.
Римо растерянно заморгал. Может, ему померещилось? Карие, вернее, ореховые глаза, примерно того же цвета, что у всех мастеров Синанджу, которых он знал.
Римо осторожно двинулся туда, где только что видел мерцание. Остановился. Темнота казалась плотной на ощупь.
— Эй! — окликнул он.
Вместо ответа кто-то нанес ему сокрушительный удар в солнечное сплетение.
Воздух со свистом вырвался из легких, и Римо отпрянул. Такой удар способен нанести только Синанджу.
Откуда-то из темноты послышался хорошо знакомый Римо хрипловатый смех.
Нуич!
Медленно кружась вокруг собственной оси, Римо сплел из пальцев невидимую защитную паутину, отошел на два шага влево, затем на три — вправо. И продолжал кружиться, всматриваясь во тьму и стараясь разглядеть противника.
Но Нуич, единственный из мастеров отступник и предатель, бывший ученик Чиуна, умело сохранял дистанцию.
— А ну, иди сюда, подлая трусливая крыса! — крикнул Римо. — Сразимся, как мужчина с мужчиной!
В ответ холодно прозвучало:
Во сне он опять оказался в Пустоте, и был там не один.
Он ощущал чье-то присутствие. Но ничего и никого не видел — его окружала непроницаемая тьма.
— Есть тут кто? — крикнул Римо.
Ответа не было. Закрыв глаза, он прислушался — в надежде уловить биение чьего-нибудь сердца или шелест воздуха в легких. Но тщетно. Лишь ощущение присутствия и... угрозы.
Открыв глаза, он вдруг увидел узкие блестящие полоски. Неожиданно они исчезли. Словно черная кошка, притаившаяся в темноте, зажмурилась.
Римо растерянно заморгал. Может, ему померещилось? Карие, вернее, ореховые глаза, примерно того же цвета, что у всех мастеров Синанджу, которых он знал.
Римо осторожно двинулся туда, где только что видел мерцание. Остановился. Темнота казалась плотной на ощупь.
— Эй! — окликнул он.
Вместо ответа кто-то нанес ему сокрушительный удар в солнечное сплетение.
Воздух со свистом вырвался из легких, и Римо отпрянул. Такой удар способен нанести только Синанджу.
Откуда-то из темноты послышался хорошо знакомый Римо хрипловатый смех.
Нуич!
Медленно кружась вокруг собственной оси, Римо сплел из пальцев невидимую защитную паутину, отошел на два шага влево, затем на три — вправо. И продолжал кружиться, всматриваясь во тьму и стараясь разглядеть противника.
Но Нуич, единственный из мастеров отступник и предатель, бывший ученик Чиуна, умело сохранял дистанцию.
— А ну, иди сюда, подлая трусливая крыса! — крикнул Римо. — Сразимся, как мужчина с мужчиной!
В ответ холодно прозвучало: