Страница:
— Господь с тобой, — и вернулся обратно.
Глаза Дэвида увлажнились, когда он оторвал кусок от первой тортильи; он начал очень медленно жевать; ему хотелось как можно дольше растянуть наслаждение от подарка — к тому же после длительного пребывания в заключении у него выпали почти все зубы.
Когда он дожевал первую лепешку, то вернулся к окну. Да, гостиницы, таверны и бордели, наверное, сегодня полным-полнехоньки; в прошлом году город и вполовину так не веселился.
Сквозь решетку он разглядел в толпе нескольких друзей дона Андреаса, богатых купцов, поверенных и королевских офицеров, которые проходили, позвякивая длинными мечами. С непривычным снисхождением эти кабальеро здоровались с самыми захудалыми лавочниками, которые сгибались в низком поклоне и призывали благословения на своих благородных покровителей.
По Плаца Майор проходила процессия с факелами, знаменами и импровизированными танцами, отчасти Дэвид мог наблюдать ее из окна.
— И подумать только, до Мерседес всего каких-то триста ярдов, — пробормотал Дэвид. В последнее время он стал разговаривать сам с собой. — Дон Андреас, наверное, занят, как и в прошлом году. — У него потекли слюнки, когда он вспомнил изобилие еды, вина и ликеров. — В патио будет играть музыка, и, наверное, будут говорить о том же, о чем обычно болтают на вечеринках в Джеймстауне. Наверное, дома теперь тоже пляшут и поют, раз с Английской республикой покончено раз и навсегда.
Накатившая слабость заставила его присесть на деревянную скамью, которая вместе с охапкой соломы и кувшином воды составляла все убранство камеры. Хотя он и научился перемещаться без излишних движений, тяжелые кандалы, сковывавшие его лодыжки, глухо звякнули.
— Когда эти проклятые святоши снова потащат меня на допрос? — пробормотал виргинец. — Смогу я устоять против них в этот раз? Как мне повезло, что после первой же пытки я свалился с приступом перемежающейся лихорадки. Да будет благословен брат Иеронимо, который заявил, что я обязательно умру, если меня будут допрашивать до того, как ко мне вернутся силы — хотя я и не понимаю, почему он заступился за меня.
К своему удивлению, Армитедж не питал ненависти к брату Иеронимо. В конце концов, пираты из команды Рикса, Гасконца, Морриса и других их пошиба применяли те же пытки.
— Если каким-нибудь чудом мне удастся сбежать, то мне понадобятся все мои силы, не говоря уж о том, что мне придется работать руками. — Его плечи, вывернутые на дыбе, все еще плохо двигались и нестерпимо болели.
Он чувствовал какую-то дикую гордость, потому что терпел боль без единого крика и ни разу не отказался от своей веры.
Прямо под окном тюрьмы прозвучал гитарный аккорд и девичий смех, который резко оборвался поцелуем.
Спасение? Если бы он томился в заточении на атлантическом побережье, то у него еще оставалась бы надежда, он вспомнил тех бедняг, которых сам помогал освобождать из темниц Ла-Глории.
Его тревожило отсутствие вестей о Моргане. Может, он убит или серьезно ранен? Или, как многие и предсказывали, его призвали в Англию к ответу за незаконную атаку на Порто-Бельо?
Загремел поворачиваемый ключ, и наиболее доброжелательный из его двух тюремщиков распахнул дверь камеры.
— Вставай, английская собака, к тебе гости. — А потом он неожиданно добавил: — И счастливого Нового года тебе.
— Брат Пабло!
— Пошли тебе Господь благословение, сын мой. — Францисканец вошел тихо, словно ожившее привидение.
— Счастливого Нового года, — горько ответил пленник. — Но если ты снова пришел, чтобы спасать мою душу, то лучше не трать понапрасну время.
— Нет, мой бедный Давидо, я здесь не для того, чтобы читать проповедь. — Старик шагнул вперед, пошарил в недрах своей рясы и вытащил оттуда кабанью ногу, пирожки и даже кожаную флягу с вином. — Мне придется отвечать за это, — пробормотал монах, — но бери, Давидо, и пусть милостивая Божья Матерь ускорит твое обращение.
Второй раз за этот вечер глаза Дэвида наполнились слезами, и ему пришло в голову, что ни одна живая душа в Англии, Виргинии или на Ямайке не поверит в то, что папистский священник может быть таким милосердным по отношению к протестанту.
— Скажи, дон Андреас здоров?
— Да, и процветает. Восстановление Порто-Бельо привело к улучшению торгового снабжения Панамы в этом году.
— А что… дониселла Мерседес?
— Она с каждым днем становится все прелестнее, — улыбнулся брат Пабло, — и, боюсь, слишком много говорит о тебе, это может помешать ее счастью.
— Пожалуйста, передай, что я все так же ей предан. А что стало с моими книгами, рисунками и работами?
Старый монах быстро отвернулся.
— Я… я не знаю. Нет, это неправда, бедный Давидо. Их… их сожгли, все по приказу святой инквизиции.
— Сожгли! Боже, Боже мой! — Армитедж трясущейся рукой закрыл лицо. Погиб его многолетний труд, бесценные знания, добытые у уже исчезнувших с лица земли индейских племен. Рукописи уничтожены — все было напрасно!
— Ох, брат Пабло, ты, наверное, ошибся. Они не могли этого сделать, — выдохнул он, — не могли уничтожить такие редкие и бесценные знания, которые могли пойти на пользу всему человечеству!
— Увы. Я хотел бы ошибаться.
Дэвид поднял на него полные отчаяния, воспаленные глаза,
— Но зачем? Зачем? ЗАЧЕМ? Ведь ты прекрасно знаешь, что в моих записях не было зла, не было ничего аморального или идущего против религии!
Мягкая рука брата Пабло легко опустилась на изувеченное плечо виргинца.
— Я могу только напомнить тебе, что пути Господни неисповедимы. Мы, представители церковного ордена, не можем понять близорукой ярости миссионерских орденов и их монахов. — Голос францисканца зазвучал громче, выражая скрытый гнев: — Доминиканцы и слуги Иисуса — иезуиты заходят слишком далеко и забывают, что заботиться о душе — это дело белого духовенства. Дон Давидо, подобные глупости вроде той, что случилась с вашими рукописями, только ускорят их падение.
Старик снова потрепал Армитеджа по плечу.
— Набирайся сил, сын мой, и помни, что наш Спаситель много страдал, но все же с триумфом поднялся превыше всех его судей.
По привычке брат Пабло достал два больших апельсина.
— Альгвасил будет сердиться, если заметит очистки, но апельсины хорошо помогают при ослабленных зубах.
Монах выпрямился при звуке шагов тюремщика, не совсем уверенных из-за выпитого в честь праздника вина.
— И последнее. Знай, что следующий «допрос» состоится десятого числа этого месяца. Дай тебе Бог узреть свет истины до этого числа — иначе я дрожу при одной мысли о том, что ждет тебя.
Дон Андреас и его жена с удовольствием сидели в уютном кабинете и вновь переживали поразительный успех своего новогоднего праздника. Для ушей доньи Елены лучше всякой музыки были слухи о том, что некоторые городские дамы завидовали ей и удивлялись, как это простой домохозяйке вроде доньи Елены де Мартинес де Амилета удалось собрать такое блестящее общество.
Хихикая, Юлия, мамонтоподобная негритянка-повариха доньи Елены, сообщила ей, что посланные из соседних домов предлагали настоящие взятки за то, чтобы узнать секрет вкуснейших маленьких пирожных доньи Елены.
Похлопывая рукой по округлившемуся животу, судья закурил трубочку и улыбнулся.
— С первого дня нашей свадьбы я знал, что ты превосходная хозяйка; то, что лучше тебя не бывает, я понял спустя десять лет нашей совместной жизни; но только сейчас я начинаю понимать, что ты просто собрание всех возможных добродетелей.
— Дон Андреас, — вспыхнула жена и закрылась веером, — когда я впервые встретила тебя в Картахене, то сразу подумала, что ты настоящий кабальеро и самый бессовестный льстец. И я остаюсь при своем мнении.
Они рассмеялись, а потом донья Елена поднялась, чтобы вставить вышивку в квадратные пяльцы. Чтобы новая епитрахиль для его святейшества архиепископа, которую она вышивала, была готова к Пасхе, ей надо было спешить.
— Разве не прекрасно иметь большую семью, которая постоянно растет? — спросил дон Андреас, уютно выпуская колечко дыма. — Вот Эрнандо — прекрасный канонир, и у него уже двое крепких сыновей.
— Скажи мне, — иголка доньи Елены замерла над пяльцами, — ты и правда считаешь, что Инесса будет счастлива с Карлосом де Монтемайором?
Судья глубоко затянулся, а потом хмыкнул:
— Исключительно благодаря тому, что у Инессы сильный характер и она очень умна.
— Это она унаследовала от тебя, дорогой. Горе мне! Я прихожу в ужас при мысли, что она будет жить так далеко отсюда, в Лиме.
— Так будет лучше. Наша Инесса очень честолюбива, а в Перу Монтемайоры считаются одним из самых благородных семейств, кроме того, они очень богаты.
Наступила тишина, а потом донья Елена заметила:
— Вчера после мессы я слышала разговоры о том, что флот из Порто-Бельо будет отправляться раз в три года. Это правда? И почему этим английским торговцам до сих пор позволяют шнырять на нашем острове Ямайка?
Судья пожал плечами и резко дернул свою начавшую седеть бороду.
— Все зависит от того, сможет ли наш новый король разорвать петлю, которую эти самовлюбленные свиньи, члены совета по Индиям, надели на шеи наших колоний. — Он понизил голос и взглянул на дверь. — Если честно, Елена, французы, голландцы и англичане имеют полное право торговать с Испанской Америкой, и мы совершенно не правы: единственный способ создать крепкую колонию — это разрешить торговать всем, конечно взимая соответствующую таможенную пошлину.
— Ох, Андреас! — Если бы ее муж предложил ей отслужить службу самому сатане, и то донья Елена не была бы так поражена. — Но разве в тысяча четыреста девяносто третьем году его святейшество папа Александр Шестой не даровал Испании Западное полушарие, а Восточное — Португалии?
Дон Андреас тяжело уставился на пепел в трубке.
— Ты знаешь, что я добрый католик. Я серьезно отношусь к религии, но не могу понять того, что его святейшество лезет…
— Я не буду слушать такие непочтительные речи, — взорвалась донья Елена. Она торопливо заговорила о другом: — Как по-твоему, не отправить ли в этом году Мерседес изучать рукоделие в обители Лос-Моньяс?
— Раз уж ты заговорила о своей дочери Мерседес, скажи, что ты думаешь о ее увлечении несчастным доном Давидо?
Донья Елена сделала несколько быстрых стежков и лишь потом ответила:
— Дон Андреас, разве мы оба не знаем, хотя и не признаемся в этом, что наша Мерседес без памяти влюблена в этого еретика, англичанина и пирата?
Судья медленно наклонил голову:
— Скажи мне, Андреас, как поступит религиозный трибунал? Неужели Давидо будет приговорен к смерти на аутодафе?
— Вряд ли. Его светлость архиепископ выступает против публичной смертной казни. Если несчастный медик откажется принять истинную веру, то его скорее всего уморят голодом до смерти, чтобы брат Иеронимо и другие могли отрицать то, что его кровь на их руках.
Раздался стук в дверь, и вошел дон Эрнандо, их старший сын, свежий после игры в карты на открытом воздухе. Ему очень шел красно-желтый мундир. Как почтительный сын, он поцеловал матери руку, поклонился отцу и со смехом потрепал висевший на поясе кошелек.
— Сегодня мне везло в карты и… ха! ха!.. Я не мог проиграть! Что скажете, сэр? Могу я купить то поле у Исидора Меносала и посадить там маис?
— Конечно, Когда в стране царит мир и эти ужасные беглые рабы наконец-то успокоились, мы можем наслаждаться периодом спокойствия и довольства.
Их сын сорвал с головы берет из алого бархата, плюхнулся в кресло и вытянул далеко вперед ноги в сапогах.
— Мои офицеры и я задумали большую травлю оленей в ближайшие дни. Вы окажете нам честь, сэр, и присоединитесь к нашей компании?
Судья вздохнул.
— Нет, у меня много дел. Например, иск о беглом рабе из Наты. Он важен, потому что создает прецедент. Кроме того, я должен присутствовать на процессе контрабандистов, захваченных в Табоге. — Судья передернул плечами. — Я сделаю все, чтобы их повесили. Если можно позволить мелкую контрабанду, то эти мерзавцы станут поставлять оружие дарьенским индейцам.
В своей комнате дониселла Мерседес молилась уже второй час. Хотя у нее затекли колени и болела спина, она упорно перебирала пальцами четки и не отрывала глаз от спокойного лица статуэтки Божьей Матери из слоновой кости, стоявшей на небольшом алтаре. Это была превосходная, очень красивая статуэтка, с мантильей из чистого золота и голубой эмали, украшенной бриллиантами. На голове Божьей Матери виднелась изящная золотая корона с чистейшей воды рубином.
«Я прочту еще одну молитву, — решила она, — и пойду спать. Горе мне! Бедный Давидо давно уже не спит на постели. Завтра, если папа мне позволит, я отнесу ему корзинку с едой».
Блестящие белокурые волосы девушки взметнулись, когда она резко повернула голову к окну, закрытому ставнями. Кто-то стремительно проскакал по вымощенной гладкими булыжниками улице Калле де-ла-Каррера. Всадник мчался таким галопом, что рисковал свернуть себе шею.
— Эй! Похоже, кто-то из подвыпивших кабальеро пытается выиграть гонки.
Дон Эрнандо и его отец тоже услышали бешеный стук копыт; последний бросился к окну и увидел всадника, который выпрыгнул из седла и, тяжело дыша, побежал к двери муниципалитета на другой стороне улицы.
— Наверное, беглые рабы снова нарушили мир и грабят наши деревни. Будь прокляты подлые псы! — Эрнандо схватил свой берет и помчался через улицу в здание муниципалитета. В этом здании начали загораться огни, когда Эрнандо вернулся и ворвался в кабинет отца с горящими глазами и напряженно сжатыми зубами.
— Опять пираты! — выдохнул он. — Пираты с Ямайки под командованием трижды проклятого Моргана осаждают крепость Сан-Лоренсо в устье Рио-Чагреса!
— Храни нас Божья Матерь! Только не эти демоны!
Донья Елена своими слабыми руками с голубоватыми прожилками в ужасе схватилась за щеки.
Судья пристально взглянул на сына.
— Но ведь опасности нет? Я тоже воевал и знаю, что Сан-Лоренсо неприступна ни с суши, ни с моря. Только на прошлой неделе дон Перес де Гусман послал туда подкрепление в двести человек!
Его слова неожиданно заглушил бешеный звон, поднявшийся на кафедральной колокольне. Огромные колокола звонили громко, не в такт, разнося тревожную весть по всей саванне, над сонными пригородами Маламбо и Педредевидас.
— Пираты!
— Святой Жозеф, помилуй нас!
— Вы слышали?
— Нет, а что случилось?
— Морган со своими дьяволами с Ямайки высадился в Сан-Лоренсо!
Глава 4
Глаза Дэвида увлажнились, когда он оторвал кусок от первой тортильи; он начал очень медленно жевать; ему хотелось как можно дольше растянуть наслаждение от подарка — к тому же после длительного пребывания в заключении у него выпали почти все зубы.
Когда он дожевал первую лепешку, то вернулся к окну. Да, гостиницы, таверны и бордели, наверное, сегодня полным-полнехоньки; в прошлом году город и вполовину так не веселился.
Сквозь решетку он разглядел в толпе нескольких друзей дона Андреаса, богатых купцов, поверенных и королевских офицеров, которые проходили, позвякивая длинными мечами. С непривычным снисхождением эти кабальеро здоровались с самыми захудалыми лавочниками, которые сгибались в низком поклоне и призывали благословения на своих благородных покровителей.
По Плаца Майор проходила процессия с факелами, знаменами и импровизированными танцами, отчасти Дэвид мог наблюдать ее из окна.
— И подумать только, до Мерседес всего каких-то триста ярдов, — пробормотал Дэвид. В последнее время он стал разговаривать сам с собой. — Дон Андреас, наверное, занят, как и в прошлом году. — У него потекли слюнки, когда он вспомнил изобилие еды, вина и ликеров. — В патио будет играть музыка, и, наверное, будут говорить о том же, о чем обычно болтают на вечеринках в Джеймстауне. Наверное, дома теперь тоже пляшут и поют, раз с Английской республикой покончено раз и навсегда.
Накатившая слабость заставила его присесть на деревянную скамью, которая вместе с охапкой соломы и кувшином воды составляла все убранство камеры. Хотя он и научился перемещаться без излишних движений, тяжелые кандалы, сковывавшие его лодыжки, глухо звякнули.
— Когда эти проклятые святоши снова потащат меня на допрос? — пробормотал виргинец. — Смогу я устоять против них в этот раз? Как мне повезло, что после первой же пытки я свалился с приступом перемежающейся лихорадки. Да будет благословен брат Иеронимо, который заявил, что я обязательно умру, если меня будут допрашивать до того, как ко мне вернутся силы — хотя я и не понимаю, почему он заступился за меня.
К своему удивлению, Армитедж не питал ненависти к брату Иеронимо. В конце концов, пираты из команды Рикса, Гасконца, Морриса и других их пошиба применяли те же пытки.
— Если каким-нибудь чудом мне удастся сбежать, то мне понадобятся все мои силы, не говоря уж о том, что мне придется работать руками. — Его плечи, вывернутые на дыбе, все еще плохо двигались и нестерпимо болели.
Он чувствовал какую-то дикую гордость, потому что терпел боль без единого крика и ни разу не отказался от своей веры.
Прямо под окном тюрьмы прозвучал гитарный аккорд и девичий смех, который резко оборвался поцелуем.
Спасение? Если бы он томился в заточении на атлантическом побережье, то у него еще оставалась бы надежда, он вспомнил тех бедняг, которых сам помогал освобождать из темниц Ла-Глории.
Его тревожило отсутствие вестей о Моргане. Может, он убит или серьезно ранен? Или, как многие и предсказывали, его призвали в Англию к ответу за незаконную атаку на Порто-Бельо?
Загремел поворачиваемый ключ, и наиболее доброжелательный из его двух тюремщиков распахнул дверь камеры.
— Вставай, английская собака, к тебе гости. — А потом он неожиданно добавил: — И счастливого Нового года тебе.
— Брат Пабло!
— Пошли тебе Господь благословение, сын мой. — Францисканец вошел тихо, словно ожившее привидение.
— Счастливого Нового года, — горько ответил пленник. — Но если ты снова пришел, чтобы спасать мою душу, то лучше не трать понапрасну время.
— Нет, мой бедный Давидо, я здесь не для того, чтобы читать проповедь. — Старик шагнул вперед, пошарил в недрах своей рясы и вытащил оттуда кабанью ногу, пирожки и даже кожаную флягу с вином. — Мне придется отвечать за это, — пробормотал монах, — но бери, Давидо, и пусть милостивая Божья Матерь ускорит твое обращение.
Второй раз за этот вечер глаза Дэвида наполнились слезами, и ему пришло в голову, что ни одна живая душа в Англии, Виргинии или на Ямайке не поверит в то, что папистский священник может быть таким милосердным по отношению к протестанту.
— Скажи, дон Андреас здоров?
— Да, и процветает. Восстановление Порто-Бельо привело к улучшению торгового снабжения Панамы в этом году.
— А что… дониселла Мерседес?
— Она с каждым днем становится все прелестнее, — улыбнулся брат Пабло, — и, боюсь, слишком много говорит о тебе, это может помешать ее счастью.
— Пожалуйста, передай, что я все так же ей предан. А что стало с моими книгами, рисунками и работами?
Старый монах быстро отвернулся.
— Я… я не знаю. Нет, это неправда, бедный Давидо. Их… их сожгли, все по приказу святой инквизиции.
— Сожгли! Боже, Боже мой! — Армитедж трясущейся рукой закрыл лицо. Погиб его многолетний труд, бесценные знания, добытые у уже исчезнувших с лица земли индейских племен. Рукописи уничтожены — все было напрасно!
— Ох, брат Пабло, ты, наверное, ошибся. Они не могли этого сделать, — выдохнул он, — не могли уничтожить такие редкие и бесценные знания, которые могли пойти на пользу всему человечеству!
— Увы. Я хотел бы ошибаться.
Дэвид поднял на него полные отчаяния, воспаленные глаза,
— Но зачем? Зачем? ЗАЧЕМ? Ведь ты прекрасно знаешь, что в моих записях не было зла, не было ничего аморального или идущего против религии!
Мягкая рука брата Пабло легко опустилась на изувеченное плечо виргинца.
— Я могу только напомнить тебе, что пути Господни неисповедимы. Мы, представители церковного ордена, не можем понять близорукой ярости миссионерских орденов и их монахов. — Голос францисканца зазвучал громче, выражая скрытый гнев: — Доминиканцы и слуги Иисуса — иезуиты заходят слишком далеко и забывают, что заботиться о душе — это дело белого духовенства. Дон Давидо, подобные глупости вроде той, что случилась с вашими рукописями, только ускорят их падение.
Старик снова потрепал Армитеджа по плечу.
— Набирайся сил, сын мой, и помни, что наш Спаситель много страдал, но все же с триумфом поднялся превыше всех его судей.
По привычке брат Пабло достал два больших апельсина.
— Альгвасил будет сердиться, если заметит очистки, но апельсины хорошо помогают при ослабленных зубах.
Монах выпрямился при звуке шагов тюремщика, не совсем уверенных из-за выпитого в честь праздника вина.
— И последнее. Знай, что следующий «допрос» состоится десятого числа этого месяца. Дай тебе Бог узреть свет истины до этого числа — иначе я дрожу при одной мысли о том, что ждет тебя.
Дон Андреас и его жена с удовольствием сидели в уютном кабинете и вновь переживали поразительный успех своего новогоднего праздника. Для ушей доньи Елены лучше всякой музыки были слухи о том, что некоторые городские дамы завидовали ей и удивлялись, как это простой домохозяйке вроде доньи Елены де Мартинес де Амилета удалось собрать такое блестящее общество.
Хихикая, Юлия, мамонтоподобная негритянка-повариха доньи Елены, сообщила ей, что посланные из соседних домов предлагали настоящие взятки за то, чтобы узнать секрет вкуснейших маленьких пирожных доньи Елены.
Похлопывая рукой по округлившемуся животу, судья закурил трубочку и улыбнулся.
— С первого дня нашей свадьбы я знал, что ты превосходная хозяйка; то, что лучше тебя не бывает, я понял спустя десять лет нашей совместной жизни; но только сейчас я начинаю понимать, что ты просто собрание всех возможных добродетелей.
— Дон Андреас, — вспыхнула жена и закрылась веером, — когда я впервые встретила тебя в Картахене, то сразу подумала, что ты настоящий кабальеро и самый бессовестный льстец. И я остаюсь при своем мнении.
Они рассмеялись, а потом донья Елена поднялась, чтобы вставить вышивку в квадратные пяльцы. Чтобы новая епитрахиль для его святейшества архиепископа, которую она вышивала, была готова к Пасхе, ей надо было спешить.
— Разве не прекрасно иметь большую семью, которая постоянно растет? — спросил дон Андреас, уютно выпуская колечко дыма. — Вот Эрнандо — прекрасный канонир, и у него уже двое крепких сыновей.
— Скажи мне, — иголка доньи Елены замерла над пяльцами, — ты и правда считаешь, что Инесса будет счастлива с Карлосом де Монтемайором?
Судья глубоко затянулся, а потом хмыкнул:
— Исключительно благодаря тому, что у Инессы сильный характер и она очень умна.
— Это она унаследовала от тебя, дорогой. Горе мне! Я прихожу в ужас при мысли, что она будет жить так далеко отсюда, в Лиме.
— Так будет лучше. Наша Инесса очень честолюбива, а в Перу Монтемайоры считаются одним из самых благородных семейств, кроме того, они очень богаты.
Наступила тишина, а потом донья Елена заметила:
— Вчера после мессы я слышала разговоры о том, что флот из Порто-Бельо будет отправляться раз в три года. Это правда? И почему этим английским торговцам до сих пор позволяют шнырять на нашем острове Ямайка?
Судья пожал плечами и резко дернул свою начавшую седеть бороду.
— Все зависит от того, сможет ли наш новый король разорвать петлю, которую эти самовлюбленные свиньи, члены совета по Индиям, надели на шеи наших колоний. — Он понизил голос и взглянул на дверь. — Если честно, Елена, французы, голландцы и англичане имеют полное право торговать с Испанской Америкой, и мы совершенно не правы: единственный способ создать крепкую колонию — это разрешить торговать всем, конечно взимая соответствующую таможенную пошлину.
— Ох, Андреас! — Если бы ее муж предложил ей отслужить службу самому сатане, и то донья Елена не была бы так поражена. — Но разве в тысяча четыреста девяносто третьем году его святейшество папа Александр Шестой не даровал Испании Западное полушарие, а Восточное — Португалии?
Дон Андреас тяжело уставился на пепел в трубке.
— Ты знаешь, что я добрый католик. Я серьезно отношусь к религии, но не могу понять того, что его святейшество лезет…
— Я не буду слушать такие непочтительные речи, — взорвалась донья Елена. Она торопливо заговорила о другом: — Как по-твоему, не отправить ли в этом году Мерседес изучать рукоделие в обители Лос-Моньяс?
— Раз уж ты заговорила о своей дочери Мерседес, скажи, что ты думаешь о ее увлечении несчастным доном Давидо?
Донья Елена сделала несколько быстрых стежков и лишь потом ответила:
— Дон Андреас, разве мы оба не знаем, хотя и не признаемся в этом, что наша Мерседес без памяти влюблена в этого еретика, англичанина и пирата?
Судья медленно наклонил голову:
— Скажи мне, Андреас, как поступит религиозный трибунал? Неужели Давидо будет приговорен к смерти на аутодафе?
— Вряд ли. Его светлость архиепископ выступает против публичной смертной казни. Если несчастный медик откажется принять истинную веру, то его скорее всего уморят голодом до смерти, чтобы брат Иеронимо и другие могли отрицать то, что его кровь на их руках.
Раздался стук в дверь, и вошел дон Эрнандо, их старший сын, свежий после игры в карты на открытом воздухе. Ему очень шел красно-желтый мундир. Как почтительный сын, он поцеловал матери руку, поклонился отцу и со смехом потрепал висевший на поясе кошелек.
— Сегодня мне везло в карты и… ха! ха!.. Я не мог проиграть! Что скажете, сэр? Могу я купить то поле у Исидора Меносала и посадить там маис?
— Конечно, Когда в стране царит мир и эти ужасные беглые рабы наконец-то успокоились, мы можем наслаждаться периодом спокойствия и довольства.
Их сын сорвал с головы берет из алого бархата, плюхнулся в кресло и вытянул далеко вперед ноги в сапогах.
— Мои офицеры и я задумали большую травлю оленей в ближайшие дни. Вы окажете нам честь, сэр, и присоединитесь к нашей компании?
Судья вздохнул.
— Нет, у меня много дел. Например, иск о беглом рабе из Наты. Он важен, потому что создает прецедент. Кроме того, я должен присутствовать на процессе контрабандистов, захваченных в Табоге. — Судья передернул плечами. — Я сделаю все, чтобы их повесили. Если можно позволить мелкую контрабанду, то эти мерзавцы станут поставлять оружие дарьенским индейцам.
В своей комнате дониселла Мерседес молилась уже второй час. Хотя у нее затекли колени и болела спина, она упорно перебирала пальцами четки и не отрывала глаз от спокойного лица статуэтки Божьей Матери из слоновой кости, стоявшей на небольшом алтаре. Это была превосходная, очень красивая статуэтка, с мантильей из чистого золота и голубой эмали, украшенной бриллиантами. На голове Божьей Матери виднелась изящная золотая корона с чистейшей воды рубином.
«Я прочту еще одну молитву, — решила она, — и пойду спать. Горе мне! Бедный Давидо давно уже не спит на постели. Завтра, если папа мне позволит, я отнесу ему корзинку с едой».
Блестящие белокурые волосы девушки взметнулись, когда она резко повернула голову к окну, закрытому ставнями. Кто-то стремительно проскакал по вымощенной гладкими булыжниками улице Калле де-ла-Каррера. Всадник мчался таким галопом, что рисковал свернуть себе шею.
— Эй! Похоже, кто-то из подвыпивших кабальеро пытается выиграть гонки.
Дон Эрнандо и его отец тоже услышали бешеный стук копыт; последний бросился к окну и увидел всадника, который выпрыгнул из седла и, тяжело дыша, побежал к двери муниципалитета на другой стороне улицы.
— Наверное, беглые рабы снова нарушили мир и грабят наши деревни. Будь прокляты подлые псы! — Эрнандо схватил свой берет и помчался через улицу в здание муниципалитета. В этом здании начали загораться огни, когда Эрнандо вернулся и ворвался в кабинет отца с горящими глазами и напряженно сжатыми зубами.
— Опять пираты! — выдохнул он. — Пираты с Ямайки под командованием трижды проклятого Моргана осаждают крепость Сан-Лоренсо в устье Рио-Чагреса!
— Храни нас Божья Матерь! Только не эти демоны!
Донья Елена своими слабыми руками с голубоватыми прожилками в ужасе схватилась за щеки.
Судья пристально взглянул на сына.
— Но ведь опасности нет? Я тоже воевал и знаю, что Сан-Лоренсо неприступна ни с суши, ни с моря. Только на прошлой неделе дон Перес де Гусман послал туда подкрепление в двести человек!
Его слова неожиданно заглушил бешеный звон, поднявшийся на кафедральной колокольне. Огромные колокола звонили громко, не в такт, разнося тревожную весть по всей саванне, над сонными пригородами Маламбо и Педредевидас.
— Пираты!
— Святой Жозеф, помилуй нас!
— Вы слышали?
— Нет, а что случилось?
— Морган со своими дьяволами с Ямайки высадился в Сан-Лоренсо!
Глава 4
ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОХОД
С широкой уверенной улыбкой на лице и сильно бьющимся сердцем адмирал Генри Морган обходил беспорядочный лагерь, который организовали его люди на низкой, песчаной косе вдоль берега реки Чагрес, которая тянулась у форта Сан-Лоренсо. Да, форт был взят, но ценой каких потерь в его и так небольшой по численности армии! К тому же он потерял Джо Брэдли, за которого был готов отдать почти любого из своих офицеров.
Потеря опытного ветерана и тридцати его отборных людей сама по себе была достаточно серьезна, но у него оставалось еще больше сотни раненых, которые стонали или тряслись в ожидании своей очереди под нож или пилу Ричарда Брауна и Яна Эксквемелина.
Моргану с его свирепой натурой было нелегко предоставить ведение боевых действий полковнику Брэдли, но он решил, что так будет умнее, и поручил ему сложную задачу прорваться сквозь мощную оборону крепости Сан-Лоренсо. Ветеран со своими вымуштрованными солдатами показал такое знание стратегии в соединении с отчаянной храбростью и военным искусством, каких не видели в Новом Свете со времен конкистадоров.
Хотя испанский командующий дон Педро де Лисадо де Урсуа сражался с такой же отчаянной решимостью, как и благородный Кастельон в Порто-Бельо, не выжил ни один солдат из его гарнизона, насчитывавшего триста шестьдесят человек.
Положение Моргана еще больше усугублялось потерей «Удовлетворения» и трех транспортных судов, которые уничтожил неожиданный шквал в устье реки Чагрес, последовавший за трудной победой полковника Брэдли.
Со своего места Моргану было видно людей, которые разбирали обломки. Единственное утешение заключалось в том, что никто не пострадал; это тоже много значило.
Только к концу первой недели у стен Сан-Лоренсо он смог оценить, насколько серьезно положение его армии. Заняв Сан-Лоренсо — а он никогда не забывал урока, полученного в Гранаде, — и оставив часть команды стеречь корабли, он пересчитал оставшихся людей. Для похода на Панаму у него набралось не пять тысяч солдат, как он хвастал летом на Ямайке, а всего тысяча четыреста ободранных и плохо дисциплинированных пиратов.
Шпионы доносили об укреплениях у Лос-Бракаса, а индейцы и дезертиры рассказывали, что в саванне проходил большой набор рекрутов. Давно обращенные в католичество, новые рекруты легко верили в то, что их долг состоит в том, чтобы уничтожить английских демонов.
И словно в довершение полосы невезения, начавшейся со смерти Брэдли и потери судов с продовольствием, его ждал еще один потрясающий удар. К Моргану подошли Джекмен и кузен Бледри с таким видом, словно им уже накинули веревку на шею. Бледри в отчаянии стукнул себя кулаком по руке.
— Клянусь Богом, Гарри. Наши дела плохи. В вяленом мясе и продуктах, которые мы взяли на Коровьем острове, завелись личинки и долгоносики.
— Говори тише, черт тебя побери! — оборвал его Морган. — Ну хоть часть-то съедобна?
— Нет, — ответил Бледри. — Продовольствие все испорчено, от него даже мавра стошнило бы.
— А как же маис, можно кормить людей кашей из маиса.
— Можно попробовать, но там больше долгоносиков, чем зерна, — грустно заметил Джекмен. — Та буря на обратном пути с Санта-Каталины промочила почти все наши запасы. У нас едва хватит продуктов для того, чтобы накормить охрану в крепости.
Морган пригласил двух офицеров войти в палатку.
— Ни слова матросам, отвечаете за это головой. Если они узнают, то никто из них не согласится выступить в поход.
— Поход? — Бледри бросил на младшего брата недоверчивый взгляд и почесал багровый нос в фиолетовых прожилках. — Гарри, если ты все еще мечтаешь о походе, то это чистое безумие, ты просто с ума сошел.
— Так говорили и раньше, — буркнул адмирал. — Энох, на сколько нам хватит еды из расчета на тысячу двести человек?
— На полтора дня, — коротко доложил уроженец Новой Англии. — И это если кормить впроголодь. А сколько времени нам понадобится, чтобы пересечь перешеек, ты подсчитывал?
— Шесть дней, — последовал ответ. — Если нам не придется драться по дороге. Но людям придется идти. Клянусь Богом, я сделаю то, что задумал.
Вице-адмирал Коллиер вошел в палатку как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Моргана. Он тяжело уселся и вытер мокрые лицо и шею.
— На этот раз донов вовремя предупредили, а Панама расположена не рядом с нами, и до нее еще идти шестьдесят миль через реки, болота, горы и джунгли.
Морган огляделся.
— Это правда, Эдвард, хотя я не помню, чтобы спрашивал твое мнение. Но все равно, мы выходим завтра тремя отрядами. Я возглавлю передовой отряд, и моим главным помощником будет полковник Принс; ты, Коллиер, примешь командование основным подразделением, а старый Джек Моррис будет у тебя лейтенантом — он очень полезен в таких делах; а что касается тебя, Бледри, тебе остается самая трудная задача, ты будешь прикрывать наши тылы, но тебе помогут Джекмен и Том Морган.
Адмирал резко отмахнулся от вьющихся вокруг москитов.
— А теперь постарайтесь приободрить людей.
— Приободрить? Боже Всевышний, да для того, чтобы развеселить этих унылых собак, нам придется три дня перед ними польку выплясывать, — возмутился Коллиер. — Скажу прямо, Гарри. Я считаю, что в этот раз ты нацелился на кусок, который не сможешь проглотить. Давай смотреть правде в глаза, старина, мы должны учесть большие потери в походе от укусов ядовитых змей, крокодилов, стрел индейцев и, что хуже всего, от болотной лихорадки.
Морган выпятил небритый подбородок.
— Ты что же, думаешь, что я не взвесил все «за» и «против»? К черту тебя с твоими страхами! Мы победим, несмотря на то, что нам пока не везет. А теперь убирайтесь, вы все, и прикажите раздать еду.
Взмокшие и раздраженные жуткой жарой и почти невыносимой влажностью, командиры отрядов вышли прочь.
Быстрый стук молотков, которыми размахивали матросы, занятые починкой стен и укреплений Сан-Лоренсо, разносился по зеленым холмам вдоль Чагреса. Дым полутысячи костров поднимался из-за длинной песчаной косы, на которой расположилась армия пиратов Ямайки. Некоторые из наиболее уставших людей уже храпели, невзирая на укусы полчищ мух, которые днем сменяли комаров.
Ободранные, нередко босые и обросшие бородами, пираты представляли собой не самое приятное зрелище. Большинство из них носило широкие соломенные шляпы, чтобы защитить головы от убийственного солнца.
Несмотря на все усилия Моргана равномерно распределить неангличан среди своих соотечественников, французские и голландские пираты настояли на том, чтобы расположиться отдельно, и теперь держались особняком, мрачные и настороженные.
Ямайская армия выступила 9 января 1671 года. Эту дату навсегда запомнили в Новом Свете. Тысяча четыреста человек — часть пешком, часть на лодках — двинулись вверх по Чагресу.
Обливающийся потом Морган сидел в головной пироге и ободрял двух испанских предателей, которых он захватил в плен в Санта-Каталине. Они уверили его, что если все пойдет благополучно, то экспедиция может достаточно спокойно добраться вверх по реке до Круса — то есть проделать почти половину пути до Золотого города.
Пираты горланили песни на полудюжине языков, дружно работали веслами и находили время, чтобы полюбоваться на огромные стаи уток, других водоплавающих птиц и красочных макао и попугаев, которые тысячами порхали вокруг. В то же время они недовольно бурчали по поводу скудной порции еды, выданной им Джекменом на целый день.
К счастью, ожидаемого в Лос-Бракасе сопротивления не последовало. Соблюдая величайшую осторожность, Морган повел вперед свой авангард и обнаружил жалкие, только что оставленные укрепления и еще дымившиеся костры. Враг не мог уйти далеко, потому что стервятники еще не успели приступить к трапезе на остатках обеда. Адмирал был огорчен тем, что не удалось взять пленных — ему позарез нужна была более свежая информация, чем та, которую могли предоставить ему дезертиры.
Стояла жара. За последние дни не выпало ни одного дождя, поэтому на второй день большие лодки стали застревать на невидимых мелях или натыкаться на песчаные косы.
— Если так пойдет дальше, — сказал Морган полковнику Норману, — нам придется уже завтра оставить барки и их груз на берегу.
Панчо Гальего, главный проводник, кивнул и поддержал Моргана:
— Никогда за много лет я не видел, чтобы Чагрес так обмелел в январе, дон Энрике. Обычно так много мелей и подводных камней обнажается лишь в конце февраля. Но не расстраивайтесь, о лучший из адмиралов, не так трудно идти пешком вдоль реки.
— Вот уж нет! — рявкнул полковник Принс, стряхивая с руки блоху. — Ты когда-нибудь пробовал тащить на себе по такой жаре порох, боеприпасы и аркебузы весом в четырнадцать фунтов каждая? И при этом продираться через непроходимые джунгли?
— Гальего знает, что говорит. — Морган бросил тревожный взгляд через плечо и выругался, увидев, как растянулись лодки. А если их подкараулит засада и неожиданно откроет огонь, что тогда? — Крикни этим олухам в третьей барке, чтобы гребли шустрее.
События развивались именно так, как все и боялись; ни одна из лодок не могла плыть дальше.
Подбадривая свой передовой отряд вступить в ядовитую зеленую тьму за причудливым сплетением лиан и ползучих растений, Морган отдал приказ, чтобы все плавсредства были оставлены под охраной. Мнения Коллиера, Тома Моргана и других ветеранов совпали. Невозможно тащить с собой пушки по дороге, по которой даже пехота пробирается с трудом.
Разбив лагерь на берегу реки, где их атаковали полчища гнуса и москитов, армия этим вечером поглотила жалкие остатки взятой с собой провизии и не нашла ничего съедобного в болотах и топях вокруг. Непривычные к звуку стольких голосов и треску веток, обезьяны, птицы, броненосцы и даже вялые ленивцы разбежались, так что охотникам попались только случайно оставшиеся больные или молодые звери.
— Никогда не видели таких густых джунглей, — бурчали люди полковника Принса на следующий день. — Эти лианы такие же твердые, как сердце шлюхи на Topтуге.
Однако, поплевав на пальцы, они принялись палашами прорубать проход в стене растительности вдоль реки. Спустя полчаса идущий впереди флибустьер остановился, он так обессилел, что даже не мог отбиваться от насекомых. Другой пират грубо выругался, когда Морган толкнул его вперед на смену выбившемуся из сил передовому.
К полудню индейцы из дружеского племени принесли новость, которую Морган предпочел бы не слышать. Дрожащими, высокими голосами они быстро рассказывали. Ради всего святого! Англичанам лучше быть осторожными; губернатор Панамы де Гусман послал генерала Гонсало Саладо с отрядом в пятьсот хорошо обученных солдат, и тот собирается перекрыть дорогу вторгшейся армии в местечке под названием Барро Колорадо, где можно устроить превосходную засаду в поросших густым лесом холмах.
Потеря опытного ветерана и тридцати его отборных людей сама по себе была достаточно серьезна, но у него оставалось еще больше сотни раненых, которые стонали или тряслись в ожидании своей очереди под нож или пилу Ричарда Брауна и Яна Эксквемелина.
Моргану с его свирепой натурой было нелегко предоставить ведение боевых действий полковнику Брэдли, но он решил, что так будет умнее, и поручил ему сложную задачу прорваться сквозь мощную оборону крепости Сан-Лоренсо. Ветеран со своими вымуштрованными солдатами показал такое знание стратегии в соединении с отчаянной храбростью и военным искусством, каких не видели в Новом Свете со времен конкистадоров.
Хотя испанский командующий дон Педро де Лисадо де Урсуа сражался с такой же отчаянной решимостью, как и благородный Кастельон в Порто-Бельо, не выжил ни один солдат из его гарнизона, насчитывавшего триста шестьдесят человек.
Положение Моргана еще больше усугублялось потерей «Удовлетворения» и трех транспортных судов, которые уничтожил неожиданный шквал в устье реки Чагрес, последовавший за трудной победой полковника Брэдли.
Со своего места Моргану было видно людей, которые разбирали обломки. Единственное утешение заключалось в том, что никто не пострадал; это тоже много значило.
Только к концу первой недели у стен Сан-Лоренсо он смог оценить, насколько серьезно положение его армии. Заняв Сан-Лоренсо — а он никогда не забывал урока, полученного в Гранаде, — и оставив часть команды стеречь корабли, он пересчитал оставшихся людей. Для похода на Панаму у него набралось не пять тысяч солдат, как он хвастал летом на Ямайке, а всего тысяча четыреста ободранных и плохо дисциплинированных пиратов.
Шпионы доносили об укреплениях у Лос-Бракаса, а индейцы и дезертиры рассказывали, что в саванне проходил большой набор рекрутов. Давно обращенные в католичество, новые рекруты легко верили в то, что их долг состоит в том, чтобы уничтожить английских демонов.
И словно в довершение полосы невезения, начавшейся со смерти Брэдли и потери судов с продовольствием, его ждал еще один потрясающий удар. К Моргану подошли Джекмен и кузен Бледри с таким видом, словно им уже накинули веревку на шею. Бледри в отчаянии стукнул себя кулаком по руке.
— Клянусь Богом, Гарри. Наши дела плохи. В вяленом мясе и продуктах, которые мы взяли на Коровьем острове, завелись личинки и долгоносики.
— Говори тише, черт тебя побери! — оборвал его Морган. — Ну хоть часть-то съедобна?
— Нет, — ответил Бледри. — Продовольствие все испорчено, от него даже мавра стошнило бы.
— А как же маис, можно кормить людей кашей из маиса.
— Можно попробовать, но там больше долгоносиков, чем зерна, — грустно заметил Джекмен. — Та буря на обратном пути с Санта-Каталины промочила почти все наши запасы. У нас едва хватит продуктов для того, чтобы накормить охрану в крепости.
Морган пригласил двух офицеров войти в палатку.
— Ни слова матросам, отвечаете за это головой. Если они узнают, то никто из них не согласится выступить в поход.
— Поход? — Бледри бросил на младшего брата недоверчивый взгляд и почесал багровый нос в фиолетовых прожилках. — Гарри, если ты все еще мечтаешь о походе, то это чистое безумие, ты просто с ума сошел.
— Так говорили и раньше, — буркнул адмирал. — Энох, на сколько нам хватит еды из расчета на тысячу двести человек?
— На полтора дня, — коротко доложил уроженец Новой Англии. — И это если кормить впроголодь. А сколько времени нам понадобится, чтобы пересечь перешеек, ты подсчитывал?
— Шесть дней, — последовал ответ. — Если нам не придется драться по дороге. Но людям придется идти. Клянусь Богом, я сделаю то, что задумал.
Вице-адмирал Коллиер вошел в палатку как раз вовремя, чтобы услышать последние слова Моргана. Он тяжело уселся и вытер мокрые лицо и шею.
— На этот раз донов вовремя предупредили, а Панама расположена не рядом с нами, и до нее еще идти шестьдесят миль через реки, болота, горы и джунгли.
Морган огляделся.
— Это правда, Эдвард, хотя я не помню, чтобы спрашивал твое мнение. Но все равно, мы выходим завтра тремя отрядами. Я возглавлю передовой отряд, и моим главным помощником будет полковник Принс; ты, Коллиер, примешь командование основным подразделением, а старый Джек Моррис будет у тебя лейтенантом — он очень полезен в таких делах; а что касается тебя, Бледри, тебе остается самая трудная задача, ты будешь прикрывать наши тылы, но тебе помогут Джекмен и Том Морган.
Адмирал резко отмахнулся от вьющихся вокруг москитов.
— А теперь постарайтесь приободрить людей.
— Приободрить? Боже Всевышний, да для того, чтобы развеселить этих унылых собак, нам придется три дня перед ними польку выплясывать, — возмутился Коллиер. — Скажу прямо, Гарри. Я считаю, что в этот раз ты нацелился на кусок, который не сможешь проглотить. Давай смотреть правде в глаза, старина, мы должны учесть большие потери в походе от укусов ядовитых змей, крокодилов, стрел индейцев и, что хуже всего, от болотной лихорадки.
Морган выпятил небритый подбородок.
— Ты что же, думаешь, что я не взвесил все «за» и «против»? К черту тебя с твоими страхами! Мы победим, несмотря на то, что нам пока не везет. А теперь убирайтесь, вы все, и прикажите раздать еду.
Взмокшие и раздраженные жуткой жарой и почти невыносимой влажностью, командиры отрядов вышли прочь.
Быстрый стук молотков, которыми размахивали матросы, занятые починкой стен и укреплений Сан-Лоренсо, разносился по зеленым холмам вдоль Чагреса. Дым полутысячи костров поднимался из-за длинной песчаной косы, на которой расположилась армия пиратов Ямайки. Некоторые из наиболее уставших людей уже храпели, невзирая на укусы полчищ мух, которые днем сменяли комаров.
Ободранные, нередко босые и обросшие бородами, пираты представляли собой не самое приятное зрелище. Большинство из них носило широкие соломенные шляпы, чтобы защитить головы от убийственного солнца.
Несмотря на все усилия Моргана равномерно распределить неангличан среди своих соотечественников, французские и голландские пираты настояли на том, чтобы расположиться отдельно, и теперь держались особняком, мрачные и настороженные.
Ямайская армия выступила 9 января 1671 года. Эту дату навсегда запомнили в Новом Свете. Тысяча четыреста человек — часть пешком, часть на лодках — двинулись вверх по Чагресу.
Обливающийся потом Морган сидел в головной пироге и ободрял двух испанских предателей, которых он захватил в плен в Санта-Каталине. Они уверили его, что если все пойдет благополучно, то экспедиция может достаточно спокойно добраться вверх по реке до Круса — то есть проделать почти половину пути до Золотого города.
Пираты горланили песни на полудюжине языков, дружно работали веслами и находили время, чтобы полюбоваться на огромные стаи уток, других водоплавающих птиц и красочных макао и попугаев, которые тысячами порхали вокруг. В то же время они недовольно бурчали по поводу скудной порции еды, выданной им Джекменом на целый день.
К счастью, ожидаемого в Лос-Бракасе сопротивления не последовало. Соблюдая величайшую осторожность, Морган повел вперед свой авангард и обнаружил жалкие, только что оставленные укрепления и еще дымившиеся костры. Враг не мог уйти далеко, потому что стервятники еще не успели приступить к трапезе на остатках обеда. Адмирал был огорчен тем, что не удалось взять пленных — ему позарез нужна была более свежая информация, чем та, которую могли предоставить ему дезертиры.
Стояла жара. За последние дни не выпало ни одного дождя, поэтому на второй день большие лодки стали застревать на невидимых мелях или натыкаться на песчаные косы.
— Если так пойдет дальше, — сказал Морган полковнику Норману, — нам придется уже завтра оставить барки и их груз на берегу.
Панчо Гальего, главный проводник, кивнул и поддержал Моргана:
— Никогда за много лет я не видел, чтобы Чагрес так обмелел в январе, дон Энрике. Обычно так много мелей и подводных камней обнажается лишь в конце февраля. Но не расстраивайтесь, о лучший из адмиралов, не так трудно идти пешком вдоль реки.
— Вот уж нет! — рявкнул полковник Принс, стряхивая с руки блоху. — Ты когда-нибудь пробовал тащить на себе по такой жаре порох, боеприпасы и аркебузы весом в четырнадцать фунтов каждая? И при этом продираться через непроходимые джунгли?
— Гальего знает, что говорит. — Морган бросил тревожный взгляд через плечо и выругался, увидев, как растянулись лодки. А если их подкараулит засада и неожиданно откроет огонь, что тогда? — Крикни этим олухам в третьей барке, чтобы гребли шустрее.
События развивались именно так, как все и боялись; ни одна из лодок не могла плыть дальше.
Подбадривая свой передовой отряд вступить в ядовитую зеленую тьму за причудливым сплетением лиан и ползучих растений, Морган отдал приказ, чтобы все плавсредства были оставлены под охраной. Мнения Коллиера, Тома Моргана и других ветеранов совпали. Невозможно тащить с собой пушки по дороге, по которой даже пехота пробирается с трудом.
Разбив лагерь на берегу реки, где их атаковали полчища гнуса и москитов, армия этим вечером поглотила жалкие остатки взятой с собой провизии и не нашла ничего съедобного в болотах и топях вокруг. Непривычные к звуку стольких голосов и треску веток, обезьяны, птицы, броненосцы и даже вялые ленивцы разбежались, так что охотникам попались только случайно оставшиеся больные или молодые звери.
— Никогда не видели таких густых джунглей, — бурчали люди полковника Принса на следующий день. — Эти лианы такие же твердые, как сердце шлюхи на Topтуге.
Однако, поплевав на пальцы, они принялись палашами прорубать проход в стене растительности вдоль реки. Спустя полчаса идущий впереди флибустьер остановился, он так обессилел, что даже не мог отбиваться от насекомых. Другой пират грубо выругался, когда Морган толкнул его вперед на смену выбившемуся из сил передовому.
К полудню индейцы из дружеского племени принесли новость, которую Морган предпочел бы не слышать. Дрожащими, высокими голосами они быстро рассказывали. Ради всего святого! Англичанам лучше быть осторожными; губернатор Панамы де Гусман послал генерала Гонсало Саладо с отрядом в пятьсот хорошо обученных солдат, и тот собирается перекрыть дорогу вторгшейся армии в местечке под названием Барро Колорадо, где можно устроить превосходную засаду в поросших густым лесом холмах.