Мессмен Петти. Богатые мужчины, одинокие женщины

   – Эй, дай еще кому-нибудь попробовать – крикнул толстый парень в шортах и рубчатой майке, протиснувшись перед размахнувшимся Марком и выхватывая у него из рук резиновый мяч, размером с бейсбольный, за который тот только что заплатил. – Отойди, приятель, – категорично заявил парень, возвращая Марку пятьдесят центов.
   Если бы только у Пейдж был фотоаппарат, она стала бы обладательницей бесценного снимка физиономии Марка.
   Его реакция вызвала смех Пейдж. Оценивая очередь, которая значительно выросла, и весело считая ряды шумных претендентов, она помахала ему, наблюдшая за тем, как он неохотно согласился и прокладывает себе путь в конец. Пейдж собиралась слезать вниз, когда с воплем полетела в воду от мяча, брошенного жирным парнем в шортах.
   Она показалась из воды, ослепленная, мокрая насквозь, стуча зубами и совершенно ошеломленная. Ее одежда прилита к телу. Даже на теплом вечернем воздухе ей было холодно Пейдж почувствовала, что ее соски напряглись и затвердели, прижимаясь к мокрой ткани платья, и, начав осматриваться, она замерла, смутившись. Можно легко представить себе эффект. Он читался в нетерпеливых глазах мужчин, ожидающих своей очереди бросить мяч, жаждущих увидеть, как она снова промокнет насквозь. Их пылкие фантазии разгорались. Она покраснела, поняв, что и ее – также, и быстро нашла в толпе Марка, показывая ему, чтобы он помог ей слезть отсюда к чертовой матери. Марк стоял, сложив руки на груди и глядя на нее со странной всепоедающей улыбкой, которая заставила ее почувствовать не только прозрачность своей одежды, но и своих мыслей. На этот раз он помахал ей.
   – Марк! – крикнула она, все еще стуча зубами, обхватив себя руками и ожидая от него помощи, чтобы спуститься.
   Но Марк только рассмеялся, когда кто-то еще купил три мяча и приготовился кидать.
   – Эй, погодите минутку, это шутка – на самом деле, я не работаю здесь, – сказала она, поворачиваясь от Марка к тощему юнцу, собиравшемуся обстреливать ее, а затем к карни.
   Она не могла поверить в происходящее. Надо быть сумасшедшей, чтобы залезть сюда.
   Банг! Пейдж второй раз оказалась в воде. А ведь она могла бы поклясться, что парень на несколько ярдов промахнулся! Вынырнув наружу, хватая ртом воздух, сна посмотрела на карни, уверенная в том, что это он подстроил ее падение.
   – Могу я, по крайней мере, сделать перерыв? – язвительно осведомилась она, смеясь и откидывая с лица занавес мокрых волос.
   После танцев вода подействовала освежающе. К тому же все равно она уже мокрая.
   – Ты хочешь перерыв, ты его получишь, – сказал карни, растянув губы в улыбке, и его бегающие карие глазки превратились в щелки.
   Возможно, сегодня его ждала удача. Его жена стояла рядом, наверное, уже подсчитывая в уме прибыль. Большое пляжное полотенце окутывало ее обгоревшие на солнце плечи. Платиновые волосы уже начали обсыхать.
   – Отдых отменяется, дорогая, – начала говорить Пейдж как раз в тот момент, когда Марк, наконец, решил подойти к ней.
   – Тебе достаточно? – пошутил он, снимая очки и протирая свои удивительные голубые глаза.
   В ответ Пейдж бросила на него пристальный взгляд. Но Марк был такой милый, что она не могла сохранить строгое выражение лица.
   Водрузив на место очки, он произвел ревизию эротической композиции, которую являло собой ее платье, и смотрел до тех пор, пока она не покраснела. Нетерпеливая толпа принялась свистеть и кричать.
   Пейдж, все еще находясь на сцене, взглянула на публику с самообладанием профессиональной актрисы. Какого черта, ее костюм в «Кошках» был еще более откровенным, чем этот. Она выставила средний палец вверх и усмехнулась:
   – Ладно, парни, еще один удар. Цельтесь как следует.
   Она повернулась к карни и сказала игривым шепотом:
   – На этот раз без обмана, мистер. Марк, следи за руками этого парня…
   Банг! В середине своей речи Пейдж снова оказалась в воде. Карни с удивленным видом показал обе руки, заявляя о своей непричастности. Она повернулась к его жене, которая, весело смеясь, подала свежее полотенце своей совершенно вымокшей дублерше. Ее муж отошел и вернулся с большим пластиковым мешком, наполненным мягкими игрушками, и вручил его Марку, уже и так нагруженному целой сумкой призов.
   После этого казалось совершенно естественным пойти погулять по пляжу с туфлями в руках, обхватив друг друга руками, слушая прибой и подчиняясь его чарующему заклинанию. Они взяли из джипа Марка пару одеял и укрылись ими, чтобы согреться. Пейдж выскользнула из своего мокрого платья, натянув на себя его бейсбольную фуфайку. Он заметил ей, что его фуфайка длиннее того маленького розового халатика, который был на ней, когда они познакомились. Пейдж рассмеялась. Это соответствовало истине.
   Пляж тревожил душу Пейдж. Огромные волны Тихого океана взрывались и отступали, набухая вновь под небом, залитым лунным светом, и вызывая предчувствие того, что что-то должно произойти, когда они шли все дальше и дальше, а шум пирса становился все слабее и слабее, до тех пор, пока от него осталось лишь воспоминание. В густом и влажном воздухе пахло морской солью и свежестью. Мягкий приятный песок пружинисто проседал под ее шагами, лаская голые ступни.
   Пейдж редко выбиралась из Манхеттэна, и ей не часто выпадало счастье походить по траве, не говоря уж о песке, и она упивалась им, обещая себе, что у нее когда-нибудь будет резиденция на берегу моря, и уже воображая пляж задним двориком дома, а океан – частным бассейном. Ритм океанского прибоя погружал ее в сон, перенося в другой мир.
   «Ах, какие сладкие грезы», – думала она. Во сне всегда получаешь что-нибудь очень хорошее, и это всегда кажется настоящим.
   – Я, кажется, привыкаю видеть тебя с мокрыми волосами, – сказал Марк, его голос мягко нарушил молчание. – Уже второй раз за этот вечер. Когда ты спустилась вниз. И сейчас.
   – Да? – Пейдж повернулась к нему, поднимая мокрою массу волос и кокетливо отбрасывая ее за плечо.
   Стало прохладнее, и она поуютнее завернулась в одеяло.
   – Ты здорово замерзла? – спросил Марк, останавливаясь и оборачивая свое одеяло вокруг них обоих, чтобы согреть ее.
   – Теперь нет. – И это действительно было так.
   Его тело действовало как нагреватель, изливая на нее чудесное тепло, разгоняя холод, обезоруживая и лишая решимости. Она жалобно напомнила себе, что Марку не по средствам то идиллическое место на берегу. Ему была не по средствам она.
   – С мокрыми волосами ты выглядишь просто великолепно и очень возбуждающе.
   Опять эти глаза, заглянувшие прямо ей в душу. Этот изысканный точеный нос.
   Их бедра соприкасались: ее ледяное обнаженное и его теплое, упакованное в хлопчатобумажную ткань. Было так спокойно, так тихо. Вокруг – ни души. Пейдж кидало то в жар, то в холод. Она чувствовала себя такой слабой и беззащитной.
   – О да, – согласилась Пейдж, проводя по его щеке все еще холодным кончиком носа. – Насколько возбуждающе?
   – Чертовски… – ответил он вполголоса.
   Его одеяло служило им укрытием.
   – Достаточно сексуально, чтобы заняться этим прямо здесь? – спросила Пейдж.
   Волна исключительной силы обрушилась на берег, заставив ее отскочить. Он притянул ее ближе, опускаясь на песок, расстилая одно одеяло, чтобы на него лечь, и укрываюсь другим. Они сплелись под ним, целуясь сначала крепко, а затем, чем дальше, тем нежнее, все еще чувствуя слабый привкус мороженого.
   Чувство вины снова укололо Пейдж, когда она вспомнила Сьюзен и справедливый укор в ее больших голубых глазах. Но затем рука Марка скользнула вверх по ее бедру, и удовольствие заглушило чувство вины. Другая рука пробралась под фуфайку, лаская живот и грудь. Она, в свою очередь, ласкала его, расстегивая его рубашку и сражаясь с молнией на джинсах.
   Его кожа была чертовски мягкой, как лучший шелковый бархат, и она просто не могла не гладить се. Его прикосновения были верхом совершенства, а фривольные ласки вели ее к новым высотам – за грань самоконтроля, за грань желания что-либо контролировать.
   Если бы он был богат, то залез бы на нее сверху и кончил бы за две секунды, а в финале подарил бы быстрый поцелуй в губы и оставил неудовлетворенной. Но Марк не спешил. Неторопливый, внимательный, превосходный любовник, он заставлял ее погружаться в глубины страсти. Они были с головой укрыты одеялом и в этой кромешной тьме под ритмичные звуки прибоя запоем целовались. Их стоны слились, когда его мягкие полные губы в поцелуе нашли ее самое чувствительное место.
   Должна ли она сказать ему сейчас? Посмеет или нет? Она ужасно хотела заняться с ним любовью, но рано или поздно ей придется растолковать ему истинное положение вещей, объяснить, почему переехала в Лос-Анджелес и почему они не смогут быть вместе. Должно быть, снисходительность к своим сексуальным желаниям позволила им получить истинное наслаждение. И никаких угроз, никаких взаимных обязательств. Они могли быть любовниками, друзьями, приятелями, но он должен полностью осознавать, что она непреклонна в своих намерениях познакомиться и выйти замуж за богатого мужчину и что единственный раз в своей жизни – либо пан, либо пропал – собирается угодить в победоносную десятку.
   Довольно быстро ее мысли стали сбиваться и путаться, но ход их в какой-то мере действовал на нее возбуждающе. Было что-то притягательное и нетривиальное в ее двусмысленном положении, опрометчивом и нехорошем. Она чувствовала себя виноватой и бессильной что-либо изменить. Она вся трепетала и дрожала. Господи, если она сейчас остановится, чтобы исповедоваться во всем перед Марком, то пропустит лучшие минуты жизни. Когда он на мгновение приподнял одеяло и впустил холодный поток воздуха, она почувствовала, что теряет рассудок. Этот холодный порыв создал столь сильный контраст с его теплым языком и жаром его тела, что она испустила восторженный вопль.
   А «пошло оно все в задницу» можно сказать и позже.
   Почему те, у кого за душой ни гроша, всегда так хороши в постели?

ГЛАВА 12

   – В ресторане единственное, чем он занимался, – это говорил о своем маленьком росте. И когда мы оттуда уходили, мне казалось, что рядом со мной карлик, – смеясь рассказывала Тори Сьюзен.
   Был уже пятый час утра, и они сидели в кабинете вдвоем, пили кофе и «Арманьяк» и ели фисташки. Обе все еще были в той одежде, в которой провели вечер, правда прически и макияж подвяли. Заботливые спутники привезли их домой около полуночи – Сьюзен чуть раньше – и они все еще сидели и болтали. Единственной, кто до сих пор не вернулся домой, была Пейдж. Факт, заставлявший Сьюзен пить значительно больше, чем следовало бы.
   – О, Тори, дорогая, – произнесла она, наливая себе очередную рюмку превосходного выдержанного «Арманьяка».
   Крепкий коньяк ужалил, когда она поднесла его к губам, но вкус и пьянящее ощущение, которые он оставил, были восхитительны.
   – Я видела его. Он не такой уж коротышка.
   – В достаточной степени, – спорила Тори, зевая.
   Она свернулась на кушетке, пристроив голову на взбитой подушке.
   – Но больше всего его рост уменьшало то, что он все время говорил об этом. Может быть, если бы весь вечер он говорил о том, какой высокий, то производил бы впечатление человека среднего роста. К тому моменту, когда подали десерт, мне уже представлялось, что ему требуется телефонный справочник или нечто вроде детского стульчика, чтобы дотянуться до хирургического стола и прооперировать пациента.
   Ее платье небрежно задралось, полностью обнажив длинные стройные ноги с красными ногтями, которые ярко блеснули через капрон чулок, когда она согнула и вытянула пальцы.
   Сьюзен, уже не совсем трезвая, захихикала. Тори тоже улыбнулась своей шутке. Неужели к ней вернулось чувство юмора? Слава Богу! Это звонок Ричарда Беннеттона поднял настроение. Она чувствовала, что вызывает интерес, и ей было весело. Даже коротышка-хирург настоял на втором свидании.
   – Полегче с этим делом, Сьюзен, это чистая «огненная вода», – посоветовала она подруге, сидевшей рядом на белой полотняной кушетке со скрещенными ногами, закинутыми на кофейный столик, все еще с бутылкой в одной руке и с коньячной рюмкой – в другой.
   – Завтра суббота. Я могу пить сколько хочу, – протестовала Сьюзен, намереваясь напиться до состояния забвения.
   – Не стоит забывать, что наш счет за выпивку постоянно растет, – добавила Тори, забирая у Сьюзен бутылку и добавляя глоток «Арманьяка» в кофе.
   – В открытке Дастина говорилось, что мы можем пить и есть все, что захотим…
   – Даже если так…
   – Эвонна сказала, что мы бы его осчастливили, уничтожив винный запас и тем самым предоставив ему возможность получить удовольствие от процесса приобретения нового.
   – Это больше похоже на Пейдж. Ты уверена, что эти слова действительно принадлежат Эвонне?
   – Ты хочешь, чтобы я высказалась по поводу надежности Пейдж? Заслуживает ли она доверия? Насколько она правдива? Или тебе интересно мое мнение насчет ее репутации? – невнятно пробормотала Сьюзен, с несчастным видом посмотрев на часы как раз в тот момент, когда изящные стальные стрелки сдвинулись, показывая 4: 14 утра.
   Она испытывала искушение позвонить в Транкас и выяснить, открыто ли там до сих пор. В Лос-Анджелесе в четыре часа утра уже никакие заведения не работали в полную силу.
   – Возможно, они потом пошли куда-нибудь с музыкантом – другом Марка, – предположила Тори.
   «Или же, опять-таки возможно, Пейдж отправилась к нему домой, и они расслабляются на пару», – билась мысль в несчастной голове Сьюзен.
   Они обе одновременно потянулись за очередной горстью орешков.
   – Дастин прислал такую замечательную записку. Почему мы не можем познакомиться с кем-нибудь, похожим на него? – вздохнула Сьюзен.
   Тори сделала глоток, наблюдая за Сьюзен поверх своей чашки. Она привыкла думать только об одном мужчине. Теперь у нее в голове был целый бродячий зверинец мужчин. Ричард Беннеттон. Все еще старина Тревис, конечно. Хирург-коротышка. Марк Арент Сьюзен. Или он был Марк Арент Пейдж? Таинственный, «дары приносящий» поклонник Пейдж из Филадельфии. И нельзя не принимать во внимание Дастина Брента.
   – Мы уже знакомы с ним самим.
   – Ну, и по которой из нас он скучает до потери пульса? Которая же из нас искушала его отказаться от путешествия и остаться в надежде на любовь? Кого ему хотелось бы застать в одиночестве к своему возвращению? – мечтательно размышляла Сьюзен, разгрызая зубами скорлупу созревшей фисташки и отправляя ядрышко в рот.
   – Пейдж! – выдохнули они в унисон с изрядной порцией ярости.
   Сьюзен кинула оставшуюся скорлупу в специально предназначенную для этого хрустальную вазу.
   – На самом деле я никогда никого не ненавидела прежде в своей жизни, – сказала Сьюзен. – Не любила – да. Но ненавидеть – нет. А теперь я действительно ненавижу Пейдж. Я имею в виду, что действительно ненавижу ее.
   Сьюзен сорвала медные клипсы, которые Пейдж одолжила ей, и кинула их на кофейный столик.
   – Она одной рукой дает, а потом обеими забирает. Мне наплевать на все эти тряпки. Мне наплевать на эти клипсы. Я чувствую себя ничтожеством. Вроде бы она не может меня бесить, потому что так великодушна и добра. Но насколько она великодушна в действительности, если на всю ночь пропадает с парнем, который пришел ко мне?
   – У Пейдж есть свои плюсы и свои минусы – Внесла ясность Тори.
   С этим вполне можно было согласиться. Пейдж излучала жизнерадостность и оптимизм. Если у вас появлялась проблема – это была ее проблема, которую она решала с максимальным энтузиазмом. Она была поглощена этой проблемой так же, как и вы, а может быть, даже больше, потому что была упрямой и очень энергичной. Минусы Пейдж заключались в том, что ей просто нельзя было доверять. Она была настоящей сибариткой, совершенно эгоистичной. Если она могла получить удовольствие, отобрав его у вас, то именно так и поступала, возможно, далее не осознавая всей непорядочности своего поступка. Что и подтвердилось этим вечером.
   – Вот как? Ну, что ж, отлично, в настоящий момент я знакома только с минусами. Не подскажешь ли каких-нибудь плюсов?
   – Если бы не она, нас бы всех сейчас здесь не было… – правдиво сказала Тори, ее джорджийский акцент стал особенно заметен, когда она встала на защиту Пейдж.
   – Что уж в этом такого замечательного? – Сьюзен мрачно пригубила «Арманьяк», вглядываясь в глубокий рыжевато-коричневый цвет напитка, словно пытаясь разглядеть в нем ответы.
   – Ты бы предпочла сейчас находиться в Стоктоне, со своей прошлой жизнью без каких-либо изменений?..
   – Теперь ты говоришь как Пейдж!
   – …и получать уклончивые ответы от как-его-там-зо-вут?.. – продолжала с нажимом Тори.
   – Я пытаюсь забыть…
   – Без волнений. И в то же время желая волноваться. Ты ведь сама сказала, что большинство потенциальных женихов были бывшими мужьями девчонок, с которыми ты ходила в школу, парнями, на которых ты тогда даже не взглянула бы дважды. И дело не только в мужчинах. Вспомни о том, какого успеха ты добилась в своей карьере. Посмотри, насколько больше стала получать здесь и какие для тебя открываются перспективы, – продолжала Тори, не обращая внимания на попытки Сьюзен ее прервать. – Ты бы предпочла общество жителей маленького городка, жарить шашлыки в передвижном доме своих родителей? Послушай, я ничего не имею против передвижных домов, но просто не могу себе представить тебя, удовлетворенной жизнью в таком маленьком городке, как Стоктон, где все будут высмеивать твои амбиции, вместо того чтобы поддерживать и восхищаться ими, или погрязшей в рутине, когда здесь явно гораздо больше возможностей.
   Сьюзен почувствовала, как слезы жгут глаза, и часто заморгала, стараясь их сдержать. Может быть, она слишком мною выпила и теперь чувствовала себя переутомленной. Она скучала по своей семье и одновременно была на нее обижена. С каждым телефонным звонком они все больше отдалялись друг от друга. Родители не хотели слышать о Лос-Анджелесе, ее работе, ее друзьях, о доме, в котором она жила. Даже несмотря на то, что она звонила им из офиса и разговор оплачивался фирмой, они по-прежнему его обрывали, ссылаясь на дороговизну связи. У нее все в порядке. У них тоже. Это все, что они хотели знать. Их разговоры больше похожи на телеграммы: урезанные сокращенные фразы только о самом главном, которые обрывались совершенно внезапно. Неужели они совсем не беспокоились? Неужели ее мать не волновалась? Когда Сьюзен позвонила Лизе и Базу, своим единственным друзьям в Стоктоне, то с болью обнаружила, что и они стали чужими, колкие замечания по поводу «города мишурного блеска», язвительные насмешки над ее жизнью в нем. Ей объяснили, что конфронтация неизбежна и что наивно не понимать этого. Она переехала, а для них это означало «ушла вперед». Ее жизнь отличалась от их. И поэтому она теперь была другой, изменившейся.
   «Как! Всего за одну ночь? Я – это я. Я всегда буду собой».
   Но даже в разговоре со своими самыми давними и близкими друзьями Сьюзен билась головой в неумолимую кирпичную стену. И было по-настоящему больно.
   «Удовлетворенность» – ведь так сказала Тори?
   Удовлетворенность такое расплывчатое понятие. Есть ли кто-то действительно удовлетворенный? Если человек здоров – предполагается, что он удовлетворен. Если нет – тогда он алчен. Мать и отец Сьюзен утверждали, что они всем удовлетворены. Но Сьюзен могла бы поспорить, что это не так. Человек не может испытывать удовлетворенность постоянно. Это противно человеческой натуре. Даже ребенок не может долго быть доволен. Он представляет собою прекрасный пример того, что удовлетворенность – это просто иллюзия. Возьмем фунтик мороженого. Он дает чистую, сладкую, сливочную удовлетворенность, но затем его либо съедают, либо он тает, и ребенок больше уже не испытывает удовлетворения. Удовлетворенность – преходящий феномен, в который люди вкладывают слишком много средств.
   Сьюзен не могла бы сказать, что лучше вернуться назад в Стоктон, в прежнюю жизнь. Возможно, это было хорошо раньше, но теперь определенно не так.
   – За что конкретно я должна быть благодарна Пейдж? – спросила Сьюзен обиженно, одним глотком допивая коньяк и потянувшись, чтобы поставить пустую рюмку на стол. – Когда она попросту увела мужчину моей мечты…
   Тори сочувственно и тепло посмотрела на нее, пробежав пальцами по своим коротким темным волосам.
   – Сьюзен, дорогая. Ты даже не знаешь этого парня. Что это может быть за человек, если он, придя к тебе, уходит с твоей подругой и пропадает с нею на целую ночью, а?
   – Человек как все. Возможно, Пейдж просто насилует его.
   Тори открыла рот, чтобы поспорить, но затем, очевидно, передумала и пожала плечами.
   – Я надеюсь, что она подцепит лишай. Или что-нибудь похуже.
   – Сьюзен! – Тори рассмеялась над несвойственным Сьюзен ядовитым сарказмом.
   – Ладно, хорошо, пусть это будет что-нибудь не очень ужасное, но обязательно послужит ей хорошим уроком.
   – Если он такой идеальный, почему ты думаешь, что она может подцепить что-нибудь от него? Идеальные мужчины приходят со справкой об идеальном здоровье. Во всяком случае, его легко уложить, – добавила Тори скороговоркой.
   – Благодаря Пейдж, теперь мы это установили. Стало быть, у него супер-либидо…
   – Я бы даже сказала «гипертрофированное либидо», – поправила Тори. – И это может оказаться серьезной проблемой – в смысле хронической.
   – Гораздо большей проблемой был бы парень с недоразвитым либидо. По мне, так лучше иметь дело с повышенным, чем со слишком слабым, которое трудно поднять, – парировала Сьюзен.
   – Мы же концентрируемся на его слабостях. Помнишь, «Как бросить вашего любовника и выжить»? «Слабости», талдычили вы мне все время. Нужно сконцентрироваться на его слабостях. Теперь я даю тебе задание: давай сосредоточим на этом свое внимание.
   – Похоже, ты выздоравливаешь…
   – Мне уже лучше. Я рассчитываю, что время и Ричард Беннеттон вылечат меня. Мое несчастье зародилось много лет назад, – драматически объявила Тори. – Это был костер, бушевавший дико и неуправляемо, явно разрушительный и неугасимый. Твое маленькое пламя потребует немного воды, а затем – пуф! – обуглится и очень скоро от него не останется и следа.
   Несмотря на подавленное настроение, Сьюзен рассмеялась, благодарно глядя на Тори, которая спрыгнула с кушетки и широкими шагами отправилась на поиски того самого руководства.
   – Эта проблема с его колоссальным либидо, – продолжила Тори, споткнувшись о брошенные Сьюзен туфли на высоких каблуках и с головокружительной грацией восстанавливая равновесие, – может сделать твою жизнь очень несчастной. Скажи, разве не в этом заключалась проблема этого как-его-там-зовут, твоего приятеля-адвоката из Стоктона? Я думаю, это может послужить примером…
   – Билли Донахью, – отвечала урок Сьюзен.
   Она рассмеялась, потому что оба мужчины были совершенно разными. Но кивнула в знак согласия, улыбаясь и принимая игру. Сьюзен никогда не видела Тори такой свободной и уверенной. Наверное, она справилась с этим чудом из чудес – Тревисом.
   – Это что касается Билли Донахью. Теперь рассмотрим другого. Марк носит очки, – напомнила Тори. – Ты хочешь, чтобы твои дети выросли с плохим зрением? Плохое зрение передается по наследству.
   – Половина генетического наследия уже есть, Тори. Без очков я слепа как летучая мышь.
   – Да, это так, – сдалась Тори с извиняющейся улыбкой.
   Она была вынуждена признать, что со «слабостями» Марка дело обстояло напряженно, но все-таки пыталась. Он имел хороший рост, хорошее телосложение и, очевидно, был яркой, талантливой личностью. Так что прощай «генетические аргументы. Конечно, он не отличался особой верностью, но эту тему они уже охватили. О чем они еще не говорили, так это о том, что по своим доходам он не попадал в категорию мужчин, из-за которых они приехали сюда.
   Сьюзен некстати ухмыльнулась.
   – У тебя тяжелая задача, не так ли? Он почти совершенство, верно?
   – Ну уж не настолько. Как сказала бы моя мама, «у него даже нет горшка, чтобы помочиться в него».
   – Твоя благовоспитанная южанка-мать сказала бы такое?
   – Она умудрилась бы сказать это благовоспитанно. Во всяком случае, тебе подойдет. Он никогда не сможет тебя содержать. Ты зарабатываешь по крайней мере раза в два больше него. Ты думаешь, это хорошо для взаимоотношений?
   – Меня это не беспокоит, но это действительно так.
   – Ага, но будет его беспокоить! Не забывай, что у него то самое гипертрофированное либидо и проблема с самоутверждением. Его это беспокоить будет. Их всех беспокоит. Он станет озлобленным, гадким и обиженным. Как будто это твоя вина, что ты больше преуспеваешь, чем они. Они обманывают тебя, чтобы утешить себя. Особенно те, у которых…
   – Я знаю, гипертрофированное либидо.
   – Ты схватываешь на лету. Итак, это то, на чем ты должна сосредоточить свое внимание. Он милый и сексуальный, но без гроша в кармане, и скоро 6удет злобным, ужасным бабником, может быть, даже будет проигрывать твои деньги, пытаясь поправить свое положение. Он мечтатель. Все художники мечтатели Он будет мечтать о большом выигрыше. И когда он будет все больше и больше проигрывать твои тяжело заработанные деньги, то продолжит пребывать в заблуждении, что Леди Удача уже рядом. Леди Удача примет форму любовницы, обожаемой симпатичной студентки, ласковой и сладострастной блондинки. Их будет целая орава, «всех сортов, всех размеров и цветов». Это станет дополнительным комплексом вины, который он всегда будет таскать с собой. А затем он начнет пить. Такое случается даже с лучшими из них.