Страница:
– Ах, ты все так же отлично готовишь, Бетси.
Сьюзен повернулась к своей старой подруге Лизе Девис, окунавшей чипе Дорито в пластиковый контейнер, наполненный гуакамолем. Ее мать улыбнулась, довольная комплиментом. Они сидели под открытым небом на зеленой площадке рядом с передвижным домом Кенделов на плетеных пластиковых садовых креслах, защищенные от все еще жаркого солнца белым металлическим навесом. У соседей тоже была воскресная вечеринка, и в воздухе распространялся запах мяса, жарящегося на вертеле. Три года назад родители Сьюзен решили переехать из дома, где она выросла, на стоянку передвижных домиков, которая стала местом паломничества для многих их друзей, ушедших на пенсию. Джейк еще не ушел на пенсию, но поговаривали, что ему придется это сделать раньше, чем ему самому этого хотелось. Он был одним из самых старых диспетчеров погрузочных работ в шумном порту Стоктона.
– Ты только посмотри на этих двоих. Они до сих пор похожи на молодоженов, – сказала Бетси Кендел, когда Лиза скормила своему мужу чипе, который специально приготовила для него, добавив к нему поцелуй. – Как давно это было? Тринадцать лет назад?
Бетси знала точно, сколько лет прошло, и поймала несколько тревожных взглядов, которые вспыхнули в ответ на ее неосторожное замечание. Это всего лишь невинная попытка поддержать разговор, и Сьюзен взглядом показала матери, что лучше бы она ничего не говорила.
Всего несколько недель отделяло ее свадьбу от свадьбы подруги. Они были как сестры все школьные годы, и обе думали, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, когда они вышли замуж за лучших друзей. И были правы. Это было слишком хорошо.
Когда Сьюзен решила поступать на юридический факультет, все изменилось. Десять лет назад женщины из рабочих семей, в таких фермерских сообществах, как Стоктон, даже не думали об этом. Особенно, если они были счастливы в замужестве и муж обладал достаточным потенциалом, как это было у Сьюзен. Скип был в списке на должность декана Тихоокеанского университета. Он был способный и честолюбивый.
Все они вместе – Скип, родители Сьюзен, родственники Скипа, даже Лиза и Баз – старались заставить ее почувствовать себя виноватой. Что заставляет ее поступать на юридический факультет? Скип не видел необходимости в ее заработке. Что она пытается доказать? Ей нужен колледж – в этом все дело. Он хотел, чтобы его жена была элегантной и интересной. Но он хотел такую «жену», определение которой вызывало у них постоянные споры, так как оказалось, что оно исключает интересы и жизненные цели Сьюзен. Она помнила все те горькие аргументы, которые они обычно приводили друг другу, и как она была близка к тому, чтобы уступить. Она не была агрессивной сторонницей феминистского, движения, в чем ее обвиняли. И было настоящим кошмаром находиться в противоречии с единственными во всем мире людьми, которые что-то значили для нее. Никто не понимал, что все, чего она хотела, это небольшой свободы выбора. Мысль о том, чтобы передать кому-то контроль над своим будущим, как ее мать предоставила все решать отцу, была просто невыносима для Сьюзен. А кроме того, она действительно хотела заниматься адвокатской практикой.
Оглядываясь назад, Сьюзен видела, что Скип продержался довольно долго. Он постоянно выслушивал замечания по поводу того, что должен быть более осторожным или что она будет зарабатывать больше денег, чем он. Были и неизбежные шутки о «муже-домашней хозяйке», которые оба они считали провокационными. Когда же она подала заявление на стипендию юридического факультета и получила ее, его самолюбию был брошен вызов, и их отношениям тоже. Она больше не была его партнером, а стала противником в игре, в которой не бывает победителей.
Ее первый год на юридическом факультете Тихоокеанского университета был катастрофой. Скип и его кузина затеяли маленький бизнес, связанный с экспортом риса, а она была занята учебой. Он обижался на то, что она не участвует в его деле, тем самым не соответствуя образу жены в его представлении. И ему не понадобилось много времени, чтобы найти замену. Ею оказалась подруга младшей сестры Лизы, и, как ни странно, Сьюзен вышла из всей этой грязной истории виноватой. Если бы она была дома, выполняя свои супружеские обязанности хранительницы очага, ничего такого не случилось бы. Поэтому в середине семестра тихо, незаметно, без скандала, Сьюзен приняла решение о переходе из Тихоокеанского университета на Хейстингский юридический факультет в Сан-Франциско, подальше от своего мужа.
Это самый отважный поступок, какой она когда-либо совершала. И в правильности своего выбора она сомневалась до сих пор.
Развод состоялся через шесть месяцев после того, как она уехала от Скипа. Три месяца спустя он снова женился, и ей всегда было интересно, оглядывался ли он назад, как она, и что при этом думал. Вряд ли она когда-нибудь об этом узнает. Когда им приходилось сталкиваться, он был осторожен и сдержан.
Сьюзен присоединилась к остальной компании. Она села на единственный незанятый стул и наклонилась вперед, чтобы окунуть веточку сельдерея в гуакамоль.
– Сократим калории, – легко пошутила она, нежно глядя на мать, которая в обеих руках держала чипсы, обильно политые соусом.
Лиза, которая была тонкая, как щепка, и при этом ела, как лошадь, показала Сьюзен язык.
– Бери еще, Бетси, – сказала она беспечно. – Рядом с Джейком ты выглядишь малюткой, так что никто тебя не упрекнет. – И принимаясь за очередной чипе, повернулась к Сьюзен и осторожно спросила: – А где же Билли?
Отец Сьюзен фыркнул при упоминании этого имени.
– Ха! – сказал он с отвращением. – Он, наверное, выкидывает один из своих знаменитых неприглядных номеров.
Бетси кинула на мужа выразительный взгляд. Сьюзен вздохнула и посмотрела в сторону. Здесь она всегда чувствовала себя напряженно. Она не могла дождаться отъезда. И зачем вообще она приглашала Билли куда-то? Неужели она никогда не поумнеет?
– Сьюзен, не защищай его, – сказал Баз, неправильно истолковав ее молчание.
– Кто его защищает? – Сьюзен допила то, что осталось от ее выпивки. – Я исчерпала все средства защиты Билли Донахью.
– Неужели этот день настал, – усмехнулся Джейк.
Сьюзен глубоко вздохнула. Всегда одно и тоже.
– Может быть, он подойдет к десерту, – предположила Бетси.
– Я не хочу, чтобы этот подонок появился сейчас здесь! – Джейк поднялся со стула и подошел к временно установленному бару, чтобы смешать очередную порцию «Уоллбанджера».
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – спросила Сьюзен расстроенно, и в разговоре установилось унылое затишье.
– Билли, наверное, сошел с ума, – наконец сказала Лиза. – Я удивлена, что он не сломался и не сделал тебе предложение.
Сьюзен изобразила сомнение на лице: у нее не было иллюзий относительно Билли.
– В чем дело? Ты что, грезишь? – Джейк выкатил глаза.
– Билли никогда не был тем, кто ей нужен, – сказала Бетси, обнимая дочь. – Джейк, когда ты собираешься прекратить пить и начнешь жарить рыбу?
Джейк поймал утром полосатого десятифунтового окуня, который, уже почищенный и порезанный, ждал на блюде.
– А когда ты будешь заниматься своим делом?
– Мама, папа, пожалуйста, прекратите! Можем мы провести один вечер без сражений!
Джейк втянул свое брюхо, пытаясь втиснуть его в брюки. Лицо его покраснело, а серые водянистые глаза злобно сузились.
– Что случилось, Сьюзен? Ты стесняешься нас перед своими друзьями?
– Нет, – твердо сказала Сьюзен, чувствуя приближение ссоры, жалея его, жалея мать.
– Да, ты стесняешься. Ты всегда стыдилась меня и матери.
Теперь Сьюзен встала лицом к нему. Она была высокой, но он был гораздо выше, и ее взгляд упирался в его бочкообразную грудь.
– Это неправда, – настаивала она, вытягивая шею, чтобы поймать его взгляд.
– Черта с два неправда!
Сьюзен отпрянула, удивленная тоном отца.
– Мы с твоей матерью гнули спины, чтобы вырастить тебя. А ты собираешься просто взять и уехать…
– Отец, я должна это сделать.
– У тебя есть обязанности здесь, девочка. Твоя мама рассчитывает на тебя.
Сьюзен ничего не ответила.
– Ты думаешь, что ты лучше любого из нас, – ты всегда так думала.
– Джейк. – Голос Бетси был неумолим.
Джейк вытянул большую дрожащую руку в сторону Лизы:
– Почему бы тебе, черт побери, не выйти замуж за кого-нибудь, как Лиэа вышла замуж за База? Или он недостаточно богат для тебя? Ты просто хочешь слишком многого.
– Я не… – Сьюзен начала отвечать, – уязвленная, но, не найдя ответа, повернулась с извиняющимся видом в сторону Лизы и База.
– Ты испортила вполне хороший брак, – едко продолжал Джейк.
– Откуда ты знаешь, что это был вполне хороший брак?
– Потому что я был поблизости. Возможно у меня нет твоих высоких степеней, но я знаю, кто счастлив, а кто нет. Или ты хочешь сказать, что счастливей Лизы?
Это было правдой. Лиза, вероятно, более счастлива, если счастье вообще можно измерить. С тремя прекрасными детьми и мужем, который обожал ее, Лиза буквально светилась удовлетворением. И вела напряженную жизнь. Казалось, она была президентом всего: Ассоциации любителей физкультуры, Маленькой Лиги своего сына, полного набора местных благотворительных учреждений.
Почему Сьюзен не сдавалась? Возможно, отец прав. Возможно, она гонялась за радугой. Ей всегда казалось, что у нее очень простые желания: работа, которая приносила бы удовлетворение, мужчина, с которым она могла бы разделить всю полноту жизни. На самом деле по крайней мере пятьдесят процентов этих желаний ускользали от нее, независимо от того, были ли они простыми.
– Мы с Лизой разные люди, – сказала Сьюзен. – По-разному обернулись и обстоятельства для каждой из нас.
– Черт побери, Джейк, оставь ее, – сказала Бетси, подходя к мужу.
Но он уже ничего не слышал и просто отмахнулся. Они слишком много хотели от него. Джейк был жителем Стоктона во втором поколении. Его отец работал на том же самом месте, где сейчас работал он сам, и Джейк всегда принимал свою судьбу. Он твердо верил, что люди должны придерживаться своего круга. И вряд ли это хорошая идея – начать болтаться с людьми другого класса. Это вызывало чувство неудовлетворенности и зависть. Слишком сильно выставляться плохо. Теперь все менялось, выходило из-под контроля. Старший сын тоже уехал из дома и жил в Бангкоке, работая переводчиком. После исключения из Беркли и поступления на военную службу он пошел учиться в армейскую школу переводчиков в Форте Орд, в Монтерее, где научился свободно говорить по-тайски, по-китайски и по-немецки. Средний сын Джейка был конструктором контейнеров, разрабатывал и поддерживал стандарты контейнеров, ящиков, канистр, банок и других вещей подобного рода. Он все так же жил в Стоктоне, но у него был вздорный характер, унаследованный ох Джейка, и они редко встречались. Поэтому Джейк возлагал все свои надежды – маленькие счастливые достижимые надежды – на Сьюзен. Почему она не могла довольствоваться такой жизнью, как у Лизы? Что происходило с его детьми?
Стол из стекла и мягкой стали закачался, когда Джейк со стуком поставил на него свой стакан.
Сьюзен почувствовала, что он избегал ее взгляда, когда рылся в кармане брюк в поисках ключей, и затем повел ее за собой. Следуя за ним, она думала, что это последняя ночь в родительском доме. Она не знала, что сказать отцу. Да и трудно с ним разговаривать. Его молчаливое присутствие было пугающим.
Наследующее утро, когда Сьюзен открыла глаза, она увидела яркий, ослепительный солнечный свет, разрезанный на узкие полоски, который пробивался через металлические жалюзи передвижного домика родителей. Услышав голоса снаружи, она стала прислушиваться с растущим напряжением и тревогой. Единственное, что она понимала из приглушенного разговора, это периодические «нет» отца. Скорее всего мать просила его извиниться, по крайней мере, попрощаться, а он отказывался.
Сьюзен отбросила одеяло, сшитое матерью много лет назад. В большинстве его лоскутков она узнавала остатки старой одежды, которую она или ее братья когда-то носили. Было легко выбрать те кусочки, которые принадлежали ей, потому что одежда ее братьев была более выцветшей, так как переходила от одного к другому.
Должна ли она смело выйти и посмотреть отцу в лицо или нет?
«Да», – подумала она, энергично поднимаясь со скрипучей кровати, на которой спала несколько последних ночей.
Она глянула в сторону спальни родителей, пытаясь понять, ночевал отец дома или вернулся утром.
– О, ты встала? – удивленно сказала мать, входя в комнату.
Дверь захлопнулась за ней, когда она подошла, чтобы, поцеловать дочь. Волосы Сьюзен были в беспорядке, старая ночная рубашка воскрешала воспоминания у них обеих.
– Я хотела попрощаться… – начала Сьюзен нерешительно.
– Он сам себе самый худший враг, – сказала Бетси. – Дай ему время.
Сьюзен посмотрела на мать, удивляясь, как она все эти годы справлялась с отцом.
– Ты знаешь, он умный человек, а вы, его дети, никогда не верили в это, – продолжала Бетси, разглаживая несуществующую складку на своем отутюженном ситцевом халате.
– Возможно, он был умен когда-то, мама, но сейчас он неумный. Он слишком занят борьбой со всем и со всеми. Он…
Бетси начала открывать жалюзи и остановилась, строго глядя на Сьюзен:
– Тебе просто нужно понять его. Вы, его дети, боитесь его…
– Мы боимся его?
– Да. Правильно. Он чувствует себя неуклюжим рядом с вами, невежественным. Я уверена, что он беспокоится, не будет ли хуже, если ты переедешь в Лос-Анджелес.
Бетси снова занялась жалюзи, и комната осветилась ярким светом. Сьюзен застыла на месте, наблюдая за ней, восхищаясь ее терпимостью и желая набраться от нее сил.
– Это тяжело для него – ты должна понять. Нравится тебе это или нет, но вы, дети, заставляете его чувствовать себя глупым, неполноценным неудачником. Потому что вы все достигли большего.
– А мы не должны были?
– Я не говорю, что вы не должны были. Я говорю, что вам нужно встать на его место, чтобы понять, как он себя чувствует.
Вещи Сьюзен были свалены в кучу сверху на чемодане, который лежал на полу. Она достала и отложила в сторону джинсы, носки и теннисные туфли.
– Может быть, мне сходить в порт, повидать его перед отъездом?.. – сказала она неопределенно.
Бетси наклонилась, чтобы подать ей руку.
– Оставь его в покое, Сьюзен. Я знаю твоего отца.
Недовольная беспорядком, в котором находились вещи Сьюзен, она положила их на пол и начала аккуратно складывать.
– Он любит тебя. – Она взглянула на рассеянную Сьюзен, сидевшую в нерешительности между двумя рубашками.
Бетси указала ей на голубую и продолжила разговор, не прекращая начатого дела:
– Он будет очень скучать по тебе. Но ему нужно время. Похоже, в твоем отъезде он видит единственное преимущество: на какое-то время Билли будет выкинут из твоей жизни. Но, с другой стороны, Лос-Анджелес далеко. И люди, с которыми ты будешь иметь дело, не совсем ему по душе.
Глаза Сьюзен увлажнились, когда она поглядела на мать. Она чувствовала трещину между ними, которая постоянно расширялась. На миг она представила себе, что родители прилетают в Лос-Анджелес навестить ее. В памяти еще не стерлась картина щедрого дома Кит и Джорджа и стиль богатой жизни, к которому она приобщилась там. Это было прекрасно, восхитительно, но родители никогда бы не смогли понять и принять его. Что она хочет? Чего же в действительности ждет? Казалось, наступило отрезвление, и теперь Сьюзен содрогнулась, сознавая, что ее затягивает водоворот противоречий. Деньги? Может быть. Но если это все, что ей нужно, то почему она испытывала чувство стыда и смущение. Деньги соблазняли, и было бы ложью сказать, что это не так. Но необъяснимым образом эти мысли заставляли ее чувствовать себя неуютно.
Сьюзен почувствовала на своей голове успокаивающую руку матери.
– Я думаю, ты должна ехать. Не обращай внимания на нас, – настаивала она. Ее лицо с морщинками и мешками под бледно-голубыми глазами выглядело усталым. – Я буду очень скучать по тебе, – сказала она сдавленным голосом. – Но со мной будет все в порядке. И с отцом тоже.
С благодарностью глядя на мать через пелену слез, Сьюзен взяла ее руки в свои и так держала их. Прощание оказалось в тысячу раз тяжелее, чем она могла себе представить, и эти чувства разрывали ее душу на части.
Печаль была неизбежна.
И все же она так рада уехать.
ГЛАВА 3
Сьюзен повернулась к своей старой подруге Лизе Девис, окунавшей чипе Дорито в пластиковый контейнер, наполненный гуакамолем. Ее мать улыбнулась, довольная комплиментом. Они сидели под открытым небом на зеленой площадке рядом с передвижным домом Кенделов на плетеных пластиковых садовых креслах, защищенные от все еще жаркого солнца белым металлическим навесом. У соседей тоже была воскресная вечеринка, и в воздухе распространялся запах мяса, жарящегося на вертеле. Три года назад родители Сьюзен решили переехать из дома, где она выросла, на стоянку передвижных домиков, которая стала местом паломничества для многих их друзей, ушедших на пенсию. Джейк еще не ушел на пенсию, но поговаривали, что ему придется это сделать раньше, чем ему самому этого хотелось. Он был одним из самых старых диспетчеров погрузочных работ в шумном порту Стоктона.
– Ты только посмотри на этих двоих. Они до сих пор похожи на молодоженов, – сказала Бетси Кендел, когда Лиза скормила своему мужу чипе, который специально приготовила для него, добавив к нему поцелуй. – Как давно это было? Тринадцать лет назад?
Бетси знала точно, сколько лет прошло, и поймала несколько тревожных взглядов, которые вспыхнули в ответ на ее неосторожное замечание. Это всего лишь невинная попытка поддержать разговор, и Сьюзен взглядом показала матери, что лучше бы она ничего не говорила.
Всего несколько недель отделяло ее свадьбу от свадьбы подруги. Они были как сестры все школьные годы, и обе думали, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, когда они вышли замуж за лучших друзей. И были правы. Это было слишком хорошо.
Когда Сьюзен решила поступать на юридический факультет, все изменилось. Десять лет назад женщины из рабочих семей, в таких фермерских сообществах, как Стоктон, даже не думали об этом. Особенно, если они были счастливы в замужестве и муж обладал достаточным потенциалом, как это было у Сьюзен. Скип был в списке на должность декана Тихоокеанского университета. Он был способный и честолюбивый.
Все они вместе – Скип, родители Сьюзен, родственники Скипа, даже Лиза и Баз – старались заставить ее почувствовать себя виноватой. Что заставляет ее поступать на юридический факультет? Скип не видел необходимости в ее заработке. Что она пытается доказать? Ей нужен колледж – в этом все дело. Он хотел, чтобы его жена была элегантной и интересной. Но он хотел такую «жену», определение которой вызывало у них постоянные споры, так как оказалось, что оно исключает интересы и жизненные цели Сьюзен. Она помнила все те горькие аргументы, которые они обычно приводили друг другу, и как она была близка к тому, чтобы уступить. Она не была агрессивной сторонницей феминистского, движения, в чем ее обвиняли. И было настоящим кошмаром находиться в противоречии с единственными во всем мире людьми, которые что-то значили для нее. Никто не понимал, что все, чего она хотела, это небольшой свободы выбора. Мысль о том, чтобы передать кому-то контроль над своим будущим, как ее мать предоставила все решать отцу, была просто невыносима для Сьюзен. А кроме того, она действительно хотела заниматься адвокатской практикой.
Оглядываясь назад, Сьюзен видела, что Скип продержался довольно долго. Он постоянно выслушивал замечания по поводу того, что должен быть более осторожным или что она будет зарабатывать больше денег, чем он. Были и неизбежные шутки о «муже-домашней хозяйке», которые оба они считали провокационными. Когда же она подала заявление на стипендию юридического факультета и получила ее, его самолюбию был брошен вызов, и их отношениям тоже. Она больше не была его партнером, а стала противником в игре, в которой не бывает победителей.
Ее первый год на юридическом факультете Тихоокеанского университета был катастрофой. Скип и его кузина затеяли маленький бизнес, связанный с экспортом риса, а она была занята учебой. Он обижался на то, что она не участвует в его деле, тем самым не соответствуя образу жены в его представлении. И ему не понадобилось много времени, чтобы найти замену. Ею оказалась подруга младшей сестры Лизы, и, как ни странно, Сьюзен вышла из всей этой грязной истории виноватой. Если бы она была дома, выполняя свои супружеские обязанности хранительницы очага, ничего такого не случилось бы. Поэтому в середине семестра тихо, незаметно, без скандала, Сьюзен приняла решение о переходе из Тихоокеанского университета на Хейстингский юридический факультет в Сан-Франциско, подальше от своего мужа.
Это самый отважный поступок, какой она когда-либо совершала. И в правильности своего выбора она сомневалась до сих пор.
Развод состоялся через шесть месяцев после того, как она уехала от Скипа. Три месяца спустя он снова женился, и ей всегда было интересно, оглядывался ли он назад, как она, и что при этом думал. Вряд ли она когда-нибудь об этом узнает. Когда им приходилось сталкиваться, он был осторожен и сдержан.
Сьюзен присоединилась к остальной компании. Она села на единственный незанятый стул и наклонилась вперед, чтобы окунуть веточку сельдерея в гуакамоль.
– Сократим калории, – легко пошутила она, нежно глядя на мать, которая в обеих руках держала чипсы, обильно политые соусом.
Лиза, которая была тонкая, как щепка, и при этом ела, как лошадь, показала Сьюзен язык.
– Бери еще, Бетси, – сказала она беспечно. – Рядом с Джейком ты выглядишь малюткой, так что никто тебя не упрекнет. – И принимаясь за очередной чипе, повернулась к Сьюзен и осторожно спросила: – А где же Билли?
Отец Сьюзен фыркнул при упоминании этого имени.
– Ха! – сказал он с отвращением. – Он, наверное, выкидывает один из своих знаменитых неприглядных номеров.
Бетси кинула на мужа выразительный взгляд. Сьюзен вздохнула и посмотрела в сторону. Здесь она всегда чувствовала себя напряженно. Она не могла дождаться отъезда. И зачем вообще она приглашала Билли куда-то? Неужели она никогда не поумнеет?
– Сьюзен, не защищай его, – сказал Баз, неправильно истолковав ее молчание.
– Кто его защищает? – Сьюзен допила то, что осталось от ее выпивки. – Я исчерпала все средства защиты Билли Донахью.
– Неужели этот день настал, – усмехнулся Джейк.
Сьюзен глубоко вздохнула. Всегда одно и тоже.
– Может быть, он подойдет к десерту, – предположила Бетси.
– Я не хочу, чтобы этот подонок появился сейчас здесь! – Джейк поднялся со стула и подошел к временно установленному бару, чтобы смешать очередную порцию «Уоллбанджера».
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – спросила Сьюзен расстроенно, и в разговоре установилось унылое затишье.
– Билли, наверное, сошел с ума, – наконец сказала Лиза. – Я удивлена, что он не сломался и не сделал тебе предложение.
Сьюзен изобразила сомнение на лице: у нее не было иллюзий относительно Билли.
– В чем дело? Ты что, грезишь? – Джейк выкатил глаза.
– Билли никогда не был тем, кто ей нужен, – сказала Бетси, обнимая дочь. – Джейк, когда ты собираешься прекратить пить и начнешь жарить рыбу?
Джейк поймал утром полосатого десятифунтового окуня, который, уже почищенный и порезанный, ждал на блюде.
– А когда ты будешь заниматься своим делом?
– Мама, папа, пожалуйста, прекратите! Можем мы провести один вечер без сражений!
Джейк втянул свое брюхо, пытаясь втиснуть его в брюки. Лицо его покраснело, а серые водянистые глаза злобно сузились.
– Что случилось, Сьюзен? Ты стесняешься нас перед своими друзьями?
– Нет, – твердо сказала Сьюзен, чувствуя приближение ссоры, жалея его, жалея мать.
– Да, ты стесняешься. Ты всегда стыдилась меня и матери.
Теперь Сьюзен встала лицом к нему. Она была высокой, но он был гораздо выше, и ее взгляд упирался в его бочкообразную грудь.
– Это неправда, – настаивала она, вытягивая шею, чтобы поймать его взгляд.
– Черта с два неправда!
Сьюзен отпрянула, удивленная тоном отца.
– Мы с твоей матерью гнули спины, чтобы вырастить тебя. А ты собираешься просто взять и уехать…
– Отец, я должна это сделать.
– У тебя есть обязанности здесь, девочка. Твоя мама рассчитывает на тебя.
Сьюзен ничего не ответила.
– Ты думаешь, что ты лучше любого из нас, – ты всегда так думала.
– Джейк. – Голос Бетси был неумолим.
Джейк вытянул большую дрожащую руку в сторону Лизы:
– Почему бы тебе, черт побери, не выйти замуж за кого-нибудь, как Лиэа вышла замуж за База? Или он недостаточно богат для тебя? Ты просто хочешь слишком многого.
– Я не… – Сьюзен начала отвечать, – уязвленная, но, не найдя ответа, повернулась с извиняющимся видом в сторону Лизы и База.
– Ты испортила вполне хороший брак, – едко продолжал Джейк.
– Откуда ты знаешь, что это был вполне хороший брак?
– Потому что я был поблизости. Возможно у меня нет твоих высоких степеней, но я знаю, кто счастлив, а кто нет. Или ты хочешь сказать, что счастливей Лизы?
Это было правдой. Лиза, вероятно, более счастлива, если счастье вообще можно измерить. С тремя прекрасными детьми и мужем, который обожал ее, Лиза буквально светилась удовлетворением. И вела напряженную жизнь. Казалось, она была президентом всего: Ассоциации любителей физкультуры, Маленькой Лиги своего сына, полного набора местных благотворительных учреждений.
Почему Сьюзен не сдавалась? Возможно, отец прав. Возможно, она гонялась за радугой. Ей всегда казалось, что у нее очень простые желания: работа, которая приносила бы удовлетворение, мужчина, с которым она могла бы разделить всю полноту жизни. На самом деле по крайней мере пятьдесят процентов этих желаний ускользали от нее, независимо от того, были ли они простыми.
– Мы с Лизой разные люди, – сказала Сьюзен. – По-разному обернулись и обстоятельства для каждой из нас.
– Черт побери, Джейк, оставь ее, – сказала Бетси, подходя к мужу.
Но он уже ничего не слышал и просто отмахнулся. Они слишком много хотели от него. Джейк был жителем Стоктона во втором поколении. Его отец работал на том же самом месте, где сейчас работал он сам, и Джейк всегда принимал свою судьбу. Он твердо верил, что люди должны придерживаться своего круга. И вряд ли это хорошая идея – начать болтаться с людьми другого класса. Это вызывало чувство неудовлетворенности и зависть. Слишком сильно выставляться плохо. Теперь все менялось, выходило из-под контроля. Старший сын тоже уехал из дома и жил в Бангкоке, работая переводчиком. После исключения из Беркли и поступления на военную службу он пошел учиться в армейскую школу переводчиков в Форте Орд, в Монтерее, где научился свободно говорить по-тайски, по-китайски и по-немецки. Средний сын Джейка был конструктором контейнеров, разрабатывал и поддерживал стандарты контейнеров, ящиков, канистр, банок и других вещей подобного рода. Он все так же жил в Стоктоне, но у него был вздорный характер, унаследованный ох Джейка, и они редко встречались. Поэтому Джейк возлагал все свои надежды – маленькие счастливые достижимые надежды – на Сьюзен. Почему она не могла довольствоваться такой жизнью, как у Лизы? Что происходило с его детьми?
Стол из стекла и мягкой стали закачался, когда Джейк со стуком поставил на него свой стакан.
Сьюзен почувствовала, что он избегал ее взгляда, когда рылся в кармане брюк в поисках ключей, и затем повел ее за собой. Следуя за ним, она думала, что это последняя ночь в родительском доме. Она не знала, что сказать отцу. Да и трудно с ним разговаривать. Его молчаливое присутствие было пугающим.
Наследующее утро, когда Сьюзен открыла глаза, она увидела яркий, ослепительный солнечный свет, разрезанный на узкие полоски, который пробивался через металлические жалюзи передвижного домика родителей. Услышав голоса снаружи, она стала прислушиваться с растущим напряжением и тревогой. Единственное, что она понимала из приглушенного разговора, это периодические «нет» отца. Скорее всего мать просила его извиниться, по крайней мере, попрощаться, а он отказывался.
Сьюзен отбросила одеяло, сшитое матерью много лет назад. В большинстве его лоскутков она узнавала остатки старой одежды, которую она или ее братья когда-то носили. Было легко выбрать те кусочки, которые принадлежали ей, потому что одежда ее братьев была более выцветшей, так как переходила от одного к другому.
Должна ли она смело выйти и посмотреть отцу в лицо или нет?
«Да», – подумала она, энергично поднимаясь со скрипучей кровати, на которой спала несколько последних ночей.
Она глянула в сторону спальни родителей, пытаясь понять, ночевал отец дома или вернулся утром.
– О, ты встала? – удивленно сказала мать, входя в комнату.
Дверь захлопнулась за ней, когда она подошла, чтобы, поцеловать дочь. Волосы Сьюзен были в беспорядке, старая ночная рубашка воскрешала воспоминания у них обеих.
– Я хотела попрощаться… – начала Сьюзен нерешительно.
– Он сам себе самый худший враг, – сказала Бетси. – Дай ему время.
Сьюзен посмотрела на мать, удивляясь, как она все эти годы справлялась с отцом.
– Ты знаешь, он умный человек, а вы, его дети, никогда не верили в это, – продолжала Бетси, разглаживая несуществующую складку на своем отутюженном ситцевом халате.
– Возможно, он был умен когда-то, мама, но сейчас он неумный. Он слишком занят борьбой со всем и со всеми. Он…
Бетси начала открывать жалюзи и остановилась, строго глядя на Сьюзен:
– Тебе просто нужно понять его. Вы, его дети, боитесь его…
– Мы боимся его?
– Да. Правильно. Он чувствует себя неуклюжим рядом с вами, невежественным. Я уверена, что он беспокоится, не будет ли хуже, если ты переедешь в Лос-Анджелес.
Бетси снова занялась жалюзи, и комната осветилась ярким светом. Сьюзен застыла на месте, наблюдая за ней, восхищаясь ее терпимостью и желая набраться от нее сил.
– Это тяжело для него – ты должна понять. Нравится тебе это или нет, но вы, дети, заставляете его чувствовать себя глупым, неполноценным неудачником. Потому что вы все достигли большего.
– А мы не должны были?
– Я не говорю, что вы не должны были. Я говорю, что вам нужно встать на его место, чтобы понять, как он себя чувствует.
Вещи Сьюзен были свалены в кучу сверху на чемодане, который лежал на полу. Она достала и отложила в сторону джинсы, носки и теннисные туфли.
– Может быть, мне сходить в порт, повидать его перед отъездом?.. – сказала она неопределенно.
Бетси наклонилась, чтобы подать ей руку.
– Оставь его в покое, Сьюзен. Я знаю твоего отца.
Недовольная беспорядком, в котором находились вещи Сьюзен, она положила их на пол и начала аккуратно складывать.
– Он любит тебя. – Она взглянула на рассеянную Сьюзен, сидевшую в нерешительности между двумя рубашками.
Бетси указала ей на голубую и продолжила разговор, не прекращая начатого дела:
– Он будет очень скучать по тебе. Но ему нужно время. Похоже, в твоем отъезде он видит единственное преимущество: на какое-то время Билли будет выкинут из твоей жизни. Но, с другой стороны, Лос-Анджелес далеко. И люди, с которыми ты будешь иметь дело, не совсем ему по душе.
Глаза Сьюзен увлажнились, когда она поглядела на мать. Она чувствовала трещину между ними, которая постоянно расширялась. На миг она представила себе, что родители прилетают в Лос-Анджелес навестить ее. В памяти еще не стерлась картина щедрого дома Кит и Джорджа и стиль богатой жизни, к которому она приобщилась там. Это было прекрасно, восхитительно, но родители никогда бы не смогли понять и принять его. Что она хочет? Чего же в действительности ждет? Казалось, наступило отрезвление, и теперь Сьюзен содрогнулась, сознавая, что ее затягивает водоворот противоречий. Деньги? Может быть. Но если это все, что ей нужно, то почему она испытывала чувство стыда и смущение. Деньги соблазняли, и было бы ложью сказать, что это не так. Но необъяснимым образом эти мысли заставляли ее чувствовать себя неуютно.
Сьюзен почувствовала на своей голове успокаивающую руку матери.
– Я думаю, ты должна ехать. Не обращай внимания на нас, – настаивала она. Ее лицо с морщинками и мешками под бледно-голубыми глазами выглядело усталым. – Я буду очень скучать по тебе, – сказала она сдавленным голосом. – Но со мной будет все в порядке. И с отцом тоже.
С благодарностью глядя на мать через пелену слез, Сьюзен взяла ее руки в свои и так держала их. Прощание оказалось в тысячу раз тяжелее, чем она могла себе представить, и эти чувства разрывали ее душу на части.
Печаль была неизбежна.
И все же она так рада уехать.
ГЛАВА 3
Тори надеялась, что Тревис будет отговаривать ее от переезда, что он, в конце концов, получит этот проклятый развод и женится на ней.
Но такого счастья она не дождалась.
Всего через три коротких дня она будет сидеть в самолете, прощаясь с Атлантой и приводя тем самым в исполнение угрозу, которой пугала Тревиса в течение многих лет. Она поставила ультиматум и проиграла.
«Определенно проиграла», – думала Тори, выбрасывая свидетельства его любви в уже полную мусорную корзину под столом, неуверенно задерживаясь на каждом из них и вспоминая то, что с ними связано.
Она сидела в своем кабинете и занималась уборкой стола, готовясь к отъезду. Правый верхний ящик стола почти весь заполнен богатством, накопленным за три с половиной года: аккуратно разложенными знаками внимания от Тревиса, с которыми она была не в состоянии расстаться.
Там были его записки, фотографии; сувениры.
Вот к чему она стремилась всем сердцем: разобраться со своей жизнью, привести в порядок кабинет и убраться из города. Тревис же вел изнуряющую кампанию, направленную на то, чтобы сломить ее. Всю неделю он посылал разные вещи: экстравагантные цветочные композиции, большие мягкие игрушки, глупые антикварные безделушки, идиотские телеграммы.
Цветы, уже не вмещавшиеся в кабинете, заняли всю приемную и холл.
Он не мог понять, почему она разрушает то, что считается совершенными отношениями. У них было общение, юмор, нежность и секс, который не утратил своего значения и по прошествии почти семи лет.
Он считал, что Тори совершает смертельную ошибку, выбрасывая на свалку все, что у них было общего, из-за отсутствия какой-то надежности своего положения.
Брак. Что, черт побери, в нем такого значительного?
Доверие, любовь, желание, общение – не было ли это все более важным, более долговечным, чем ничтожный клочок бумаги? Тревис провел с Тори больше времени, чем со своей женой, и искренне верил, что одна из причин этого то, что их не связывали узы брака.
На глаза Тори попалась фотография, на которой они с Тревисом; обнявшись, заклеивали большую табличку «ПРОДАЁТСЯ» табличкой «ПРОДАНО» перед домом в котором они вместе купили квартиру всего год назад.
Такое приобретение само по себе было большим обязательством. Тори рассматривала это как важный шаг в правильном направлении. Тревис, со своей стороны, смотрел на это как на выгодное вложение капитала, который всегда можно вернуть.
Ему нужны были ясно различимые пути отхода.
Тори достала фотографию из ящика, не пытаясь удержать неожиданно подступившие слезы, и опустилась на стул, думая о том, что все это похоже на один бесконечный дурной сон. Она так остро ощущала пустоту, что чувствовала себя совершенно больной. У нее болел живот, мускулы ныли. Она чувствовала себя так, будто у нее грипп, а в действительности все дело в том, что ей тридцать лет и она одинока. И у неё нет никаких перспектив для достижения той цели, которой, как она внезапно поняла, просто необходимо достичь.
Брак и дети – основа Америки. Почему она казалась себе алчной, желая этого? Почему думала, что это трудно получить? Потому что ей был нужен не только брак и дети, но еще и Тревис.
Совершенно потеряв самоконтроль, Тори уронила на стол фотографию, ставшую мокрой от слез, и принялась пристально ее разглядывать. Она смотрела на волнистые каштановые волосы Тревиса, испытывая желание запустить пальцы в эту густую шевелюру. Она взглянула на его глаза и уловила милый дьявольский блеск, который всегда присутствовал в них и всегда заставлял прощать, когда она решала больше не делать этого. Она вспоминала воскресенья, когда он приносил завтрак в постель на подносе, украшенном цветами, будил ее, затем нес на руках в душ и незабываемо любил ее. Они жили вместе так долго, как будто были уже женаты. Если бы не желание иметь детей, Тори пожертвовала бы законным браком.
Стук в дверь прервал ее мысли.
Секретарь, Кора Эн, полная сочувствия, стояла в дверях, новые старушечьи очки сидели на кончике носа. Кора Эн работала в компании еще задолго до Тори. Она была похожа на старую наседку, но все любили ее. Тори проследила за взглядом секретарши, которым та окинула комнату: книжные полки из хромированного металла и стекла опустели, картины были сняты со стен, ковер из хлопка свернут и связан в рулон.
– Сегодня он уже звонил раз тринадцать, а сейчас всего лишь, – Кора Эн посмотрела на элегантные золотые часы на своем широком запястье, – двенадцать часов. Хорошо еще, что он перевелся в Пич Три, а то бы сидел на моем столе.
Тори взглянула на мигающую красную лампочку на телефоне и почувствовала, что ее решимость начинает убывать. В течение последних двух недель она находила в себе силы отказываться разговаривать с ним по телефону, настояла, чтобы он переехал на три недели, за которые она приведет все в порядок и завершит дела на работе.
Она снова бросила взгляд на телефон, обдумывая свое желание взять трубку и поговорить с ним.
– Что вы собираетесь делать? Неужели не хотите видеть его до отъезда?
Тори кивнула. Она боялась увидеться с ним. Она дала себе обещание и не хотела нарушать его. И все же, несмотря на свое решение, чувствовала, что рука тянется к телефонной трубке. А вдруг он передумал.
Кора Эн зарылась носом в душистый букет роз, вдыхая их аромат.
– Даже мне становится жалко его, – призналась она. – Он сказал, что снова был на приеме у психиатра, и тот прописал ему валиум, и что он похудел на двенадцать фунтов.
Тори посмотрела на нее удивленно.
– Он рассказал все это вам?
– Удивительно, но он мой лучший друг. – Кора Эн убрала карандаш из-за своего уха. – Очевидно, он не предполагал, что вы действительно доведете это дело до конца. Откровенно говоря, милая, никто из нас не думал.
Красная лампочка на телефоне продолжала вспыхивать, призывая Тори подчиниться, пока она рассеянно перебирала аккуратно разложенные стопки бумаг на столе. Торопливый пульс лампочки, казалось, совпадал с биением ее сердца.
– Еще звонила ваша мать, – сказала Кора Эн, нарушая неловкую паузу, постукивая карандашом по бледно-зеленому блокноту для стенографии, который всегда был при ней. – Она хочет знать, сможете ли вы прийти вечером на обед. И еще, мистер Клейтон приходил как раз в тот момент, когда позвонил Тревис. Ему нужно поговорить с вами по поводу проекта «Чистая вода». Он просил заглянуть к нему в кабинет сегодня до вашего ухода.
Тори не могла сосредоточиться на словах Коры Эн. Она могла думать только о том, чтобы поднять трубку и поговорить с Тревисом. В верхней части живота, сведенного судорогой, явственно ощущался холодок, и ее заметно трясло.
– Просто возьмите эту чертову трубку, – сладким, голосом предложила Кора Эн, выходя из комнаты.
Моля о том, чтобы Тревис капитулировал, Тори подняла трубку. Она была сильно взволнована, но испытала удовольствие, услышав его голос.
– Зачем ты звонишь, Тревис? – спросила она осторожно, не выдавая своей радости.
Мысли Тори ностальгически утонули в прошлом, когда ее взгляд упал на смятое белое льняное платье, которое никогда не переставало будить сумасшедшие воспоминания. Это платье купил ей Тревис, когда они ходили вместе за покупками на Ленокс Мол. Они также купили умопомрачительный широкий пояс, который низко сидел на ее бедрах. Он стоил больше, чем платье, но Тревис настоял, чтобы она взяла его, потому что пояс «заводил» его. Так же, как и мысль затащить ее в примерочную.
Он распутно проследовал за ней, игнорируя осуждающий взгляд суровой старой продавщицы, которого они конечно же заслуживали.
Тори помнила большое тройное зеркало и то, под каким углом он его повернул, когда раздевал ее. Сначала пояс, которому он позволил соскользнуть на пол, затем молния платья на спине, которую он расстегнул зубами. На ней не было лифчика, – только французские сетчатые трусики, которые он никогда раньше не видел и которые заставили его опуститься на колени в чистом, исторгающем стон, восторге и потянуться к ним губами. Эта порочная нирвана продолжалась до тех пор, пока их неосторожные ласки не были прерваны резким стуком в дверь.
– Здесь все в порядке? – спросила подозрительная продавщица.
Все было превосходно!
За исключением того, что сейчас она готова разреветься.
– Мне нужно видеть тебя, Тори, – настаивал Тревис.
– Нет.
– Мне надо забрать некоторые вещи из дома…
– Нет, Тревис. Это нечестно. Я не могу видеть тебя, – выдавила из себя Тори.
Она ни в коем случае не должна была подходить к телефону. И не должна нарушить данное себе обещание еще раз.
– Если тебе что-нибудь нужно, пойди и забери сейчас. В любое время до семи часов.
Но такого счастья она не дождалась.
Всего через три коротких дня она будет сидеть в самолете, прощаясь с Атлантой и приводя тем самым в исполнение угрозу, которой пугала Тревиса в течение многих лет. Она поставила ультиматум и проиграла.
«Определенно проиграла», – думала Тори, выбрасывая свидетельства его любви в уже полную мусорную корзину под столом, неуверенно задерживаясь на каждом из них и вспоминая то, что с ними связано.
Она сидела в своем кабинете и занималась уборкой стола, готовясь к отъезду. Правый верхний ящик стола почти весь заполнен богатством, накопленным за три с половиной года: аккуратно разложенными знаками внимания от Тревиса, с которыми она была не в состоянии расстаться.
Там были его записки, фотографии; сувениры.
Вот к чему она стремилась всем сердцем: разобраться со своей жизнью, привести в порядок кабинет и убраться из города. Тревис же вел изнуряющую кампанию, направленную на то, чтобы сломить ее. Всю неделю он посылал разные вещи: экстравагантные цветочные композиции, большие мягкие игрушки, глупые антикварные безделушки, идиотские телеграммы.
Цветы, уже не вмещавшиеся в кабинете, заняли всю приемную и холл.
Он не мог понять, почему она разрушает то, что считается совершенными отношениями. У них было общение, юмор, нежность и секс, который не утратил своего значения и по прошествии почти семи лет.
Он считал, что Тори совершает смертельную ошибку, выбрасывая на свалку все, что у них было общего, из-за отсутствия какой-то надежности своего положения.
Брак. Что, черт побери, в нем такого значительного?
Доверие, любовь, желание, общение – не было ли это все более важным, более долговечным, чем ничтожный клочок бумаги? Тревис провел с Тори больше времени, чем со своей женой, и искренне верил, что одна из причин этого то, что их не связывали узы брака.
На глаза Тори попалась фотография, на которой они с Тревисом; обнявшись, заклеивали большую табличку «ПРОДАЁТСЯ» табличкой «ПРОДАНО» перед домом в котором они вместе купили квартиру всего год назад.
Такое приобретение само по себе было большим обязательством. Тори рассматривала это как важный шаг в правильном направлении. Тревис, со своей стороны, смотрел на это как на выгодное вложение капитала, который всегда можно вернуть.
Ему нужны были ясно различимые пути отхода.
Тори достала фотографию из ящика, не пытаясь удержать неожиданно подступившие слезы, и опустилась на стул, думая о том, что все это похоже на один бесконечный дурной сон. Она так остро ощущала пустоту, что чувствовала себя совершенно больной. У нее болел живот, мускулы ныли. Она чувствовала себя так, будто у нее грипп, а в действительности все дело в том, что ей тридцать лет и она одинока. И у неё нет никаких перспектив для достижения той цели, которой, как она внезапно поняла, просто необходимо достичь.
Брак и дети – основа Америки. Почему она казалась себе алчной, желая этого? Почему думала, что это трудно получить? Потому что ей был нужен не только брак и дети, но еще и Тревис.
Совершенно потеряв самоконтроль, Тори уронила на стол фотографию, ставшую мокрой от слез, и принялась пристально ее разглядывать. Она смотрела на волнистые каштановые волосы Тревиса, испытывая желание запустить пальцы в эту густую шевелюру. Она взглянула на его глаза и уловила милый дьявольский блеск, который всегда присутствовал в них и всегда заставлял прощать, когда она решала больше не делать этого. Она вспоминала воскресенья, когда он приносил завтрак в постель на подносе, украшенном цветами, будил ее, затем нес на руках в душ и незабываемо любил ее. Они жили вместе так долго, как будто были уже женаты. Если бы не желание иметь детей, Тори пожертвовала бы законным браком.
Стук в дверь прервал ее мысли.
Секретарь, Кора Эн, полная сочувствия, стояла в дверях, новые старушечьи очки сидели на кончике носа. Кора Эн работала в компании еще задолго до Тори. Она была похожа на старую наседку, но все любили ее. Тори проследила за взглядом секретарши, которым та окинула комнату: книжные полки из хромированного металла и стекла опустели, картины были сняты со стен, ковер из хлопка свернут и связан в рулон.
– Сегодня он уже звонил раз тринадцать, а сейчас всего лишь, – Кора Эн посмотрела на элегантные золотые часы на своем широком запястье, – двенадцать часов. Хорошо еще, что он перевелся в Пич Три, а то бы сидел на моем столе.
Тори взглянула на мигающую красную лампочку на телефоне и почувствовала, что ее решимость начинает убывать. В течение последних двух недель она находила в себе силы отказываться разговаривать с ним по телефону, настояла, чтобы он переехал на три недели, за которые она приведет все в порядок и завершит дела на работе.
Она снова бросила взгляд на телефон, обдумывая свое желание взять трубку и поговорить с ним.
– Что вы собираетесь делать? Неужели не хотите видеть его до отъезда?
Тори кивнула. Она боялась увидеться с ним. Она дала себе обещание и не хотела нарушать его. И все же, несмотря на свое решение, чувствовала, что рука тянется к телефонной трубке. А вдруг он передумал.
Кора Эн зарылась носом в душистый букет роз, вдыхая их аромат.
– Даже мне становится жалко его, – призналась она. – Он сказал, что снова был на приеме у психиатра, и тот прописал ему валиум, и что он похудел на двенадцать фунтов.
Тори посмотрела на нее удивленно.
– Он рассказал все это вам?
– Удивительно, но он мой лучший друг. – Кора Эн убрала карандаш из-за своего уха. – Очевидно, он не предполагал, что вы действительно доведете это дело до конца. Откровенно говоря, милая, никто из нас не думал.
Красная лампочка на телефоне продолжала вспыхивать, призывая Тори подчиниться, пока она рассеянно перебирала аккуратно разложенные стопки бумаг на столе. Торопливый пульс лампочки, казалось, совпадал с биением ее сердца.
– Еще звонила ваша мать, – сказала Кора Эн, нарушая неловкую паузу, постукивая карандашом по бледно-зеленому блокноту для стенографии, который всегда был при ней. – Она хочет знать, сможете ли вы прийти вечером на обед. И еще, мистер Клейтон приходил как раз в тот момент, когда позвонил Тревис. Ему нужно поговорить с вами по поводу проекта «Чистая вода». Он просил заглянуть к нему в кабинет сегодня до вашего ухода.
Тори не могла сосредоточиться на словах Коры Эн. Она могла думать только о том, чтобы поднять трубку и поговорить с Тревисом. В верхней части живота, сведенного судорогой, явственно ощущался холодок, и ее заметно трясло.
– Просто возьмите эту чертову трубку, – сладким, голосом предложила Кора Эн, выходя из комнаты.
Моля о том, чтобы Тревис капитулировал, Тори подняла трубку. Она была сильно взволнована, но испытала удовольствие, услышав его голос.
– Зачем ты звонишь, Тревис? – спросила она осторожно, не выдавая своей радости.
Мысли Тори ностальгически утонули в прошлом, когда ее взгляд упал на смятое белое льняное платье, которое никогда не переставало будить сумасшедшие воспоминания. Это платье купил ей Тревис, когда они ходили вместе за покупками на Ленокс Мол. Они также купили умопомрачительный широкий пояс, который низко сидел на ее бедрах. Он стоил больше, чем платье, но Тревис настоял, чтобы она взяла его, потому что пояс «заводил» его. Так же, как и мысль затащить ее в примерочную.
Он распутно проследовал за ней, игнорируя осуждающий взгляд суровой старой продавщицы, которого они конечно же заслуживали.
Тори помнила большое тройное зеркало и то, под каким углом он его повернул, когда раздевал ее. Сначала пояс, которому он позволил соскользнуть на пол, затем молния платья на спине, которую он расстегнул зубами. На ней не было лифчика, – только французские сетчатые трусики, которые он никогда раньше не видел и которые заставили его опуститься на колени в чистом, исторгающем стон, восторге и потянуться к ним губами. Эта порочная нирвана продолжалась до тех пор, пока их неосторожные ласки не были прерваны резким стуком в дверь.
– Здесь все в порядке? – спросила подозрительная продавщица.
Все было превосходно!
За исключением того, что сейчас она готова разреветься.
– Мне нужно видеть тебя, Тори, – настаивал Тревис.
– Нет.
– Мне надо забрать некоторые вещи из дома…
– Нет, Тревис. Это нечестно. Я не могу видеть тебя, – выдавила из себя Тори.
Она ни в коем случае не должна была подходить к телефону. И не должна нарушить данное себе обещание еще раз.
– Если тебе что-нибудь нужно, пойди и забери сейчас. В любое время до семи часов.