Мессмен Петти. Богатые мужчины, одинокие женщины

   Кроме бездомных, которые время от времени попадались ей на тротуарах. Они давно отказались от этой гонки, сдались, существуя за счет льготных талонов и благотворительности, едва существовали – можно было бы сказать, глядя на них.
   Следом – рабочий класс, голубые воротнички, Джуаны Джименизы всего мира, пытавшиеся улучшить свою судьбу, сделать мир подобающим местом для своих детей, прикладывая для этого честные усилия и честный труд. И именно им достаются все шишки.
   Сьюзен удивилась, когда Марк свернул на стоянку и заглушил мотор. Оглядевшись, она поняла, что они находились в районе цветочного рынка.
   – Что мы здесь делаем? – спросила она, когда он обернулся к ней. – Сейчас же глубокая ночь.
   – Ага, для тебя и для меня – да. Но для них – нет, – поправил он ее, показывая на суету другого мира, который окружал их.
   Торговля была в самом разгаре. Привыкший работать при лунном свете, мир цветочного рынка не оживал до полуночи и не терял активности до начала работы большинства других рынков около семи или восьми часов утра.
   Участок был так хорошо освещен, что совершенно не чувствовалось, что сейчас середина ночи. Везде стояли грузовики, туда-сюда сновали тележки, нагруженные букетами цветов, завернутыми в газеты и стоящими в пластиковых ведрах с водой. Люди перекусывали на ходу из вощеных бумажных пакетиков, которые продавали, скорее всего, с грузовика фирмы, занимающейся поставками продуктов, в паре ярдов отсюда. Вокруг царило оживление. Оживление и поразительное изобилие цветов, которыми оптовая торговля снабжала розничную.
   – Мне бы хотелось купить тебе цветы, хоть немного, чтобы приободрить. Выбирай любые, какие понравятся, – сказал Марк, снимая шлем, слезая с мотоцикла и беря ее за руку, чтобы помочь слезть с седла.
   Сьюзен сняла шарф, засунула его в карман и огляделась вокруг. Буйство красок и разнообразие растений, заполнявших пространство, могли очаровать и приободрить кого угодно.
   «Почему тебя заполучила моя подруга, а не я?» – думала она.
   Она хотела произнести это вслух. Это было бы грубо, честно, прямо, с некоторым оттенком юмора брызгами иронии. В этом проявилось бы то самое ее «я», которое она редко показывала. То «я», которое она хотела, чтобы он узнал. Ее переполняли чувства, и голова продолжала пульсировать болью.
   Марк снял защитные очки, и его голубые глаза некоторое время смущенно и неуверенно изучали ее. Возможно, неуверенный в своих собственных желаниях, он как бы читал ее мысли и не понимал прочитанного. Сьюзен почувствовала силу притяжения. Это была та самая притягивающая сила, которую перехватила по дороге, внезапно прервав, ее подруга – сексуальная богиня. Сьюзен точно знала, как ей это удалось. И с этим трудно было конкурировать.
   Пейдж – это «Пентхаус». А Сьюзен… Лоис Лэйн. Супермен, или, что, наверное, более соответствовало действительности, ее кудрявый светловолосый Кларк Кент взял ее за руку и повел в глубь цветочного рынка, где ее потрясла пьянящая смесь ароматов сотен разновидностей цветов. Какой бесподобный аромат получился бы, если бы все эти запахи можно было собрать в один флакон.
   Оказалось, что Марка знают и любят многие торговцы, которые здоровались с ним, называя по имени, и предлагали то, что лучше всего покупалось, втихаря сбрасывая для него цену, – так, чтобы не слышали другие рабочие или клиенты. Не успели Марк и Сьюзен понять, что происходит, как уже были нагружены таким количеством завернутых в бумагу букетов цветов, которое не могли унести.
   Он сказал, что любит, когда его окружают цветы, и, поскольку в розничных магазинах они были очень дороги и не слишком свежи, он приходил сюда пару раз в месяц и запасался ароматным товаром.
   – Ну как, тебе получше? – спросил он, ловя ее взгляд, когда они завернули за угол в другой проход, одолжили тележку и погрузили в нее свою обильную добычу.
   Ей было лучше. Головная боль не прошла, но как бы ушла вглубь. Она думала о французских тюльпанах, французских розах, ветках сирени и лилиях разнообразных видов: о белых, эффектно распустившихся на толстом зеленом стебле, о более изящных тигровых, о редкостных, изысканных «Джонис Энд», ярко-белых с малиновыми крапинками. Они набрали букеты переливчатых гибридно-синих дельфиниумов, ирисов, маленьких розочек, маргариток новых сортов и, из другой части света, высокие, выращенные в тропиках стебли имбиря и «райские птички», импортируемые с Гавайских островов. Среди их наиболее экзотических приобретений были косы чеснока, шарики брюссельской капусты, ягель, хвощ. Мир достаточной уменьшился для того, чтобы здесь можно было порадоваться свежим цветам, выращенным во всех уголках планеты: на Ямайке, в Африке, Австралии, Новой Зеландии, Израиле, Мексике, Голландии, Франции, на Востоке – чтобы можно было обменяться цветами, которые на своей родине не привлекают внимания, а здесь – экзотика, особенно когда не сезон.
   По одной из сторон прохода, который назывался «Суэцкий канал», сидели американские торговцы цветами, а по другую – японские.
   Марк объяснил, что японская сторона была очень интересной, так как по-прежнему сохраняла множество традиций. Большинство японцев, приехавших сюда во время войны, сами выращивали свой товар.
   Было одно удовольствие смотреть, как они работали за прилавком. При этом старики консервативно продолжали производить подсчеты, плавно двигая косточки туда-сюда на допотопных счетах, тогда как их дети и внуки не расставались с плэйерами и стремительно считали на карманных калькуляторах.
   Поразительно, но Марк умудрился упаковать их многочисленные цветочные приобретения в мягкие кожаные седельные сумки, приделанные по бокам мотоцикла, так, что там еще осталось достаточно места для пакета с продуктами, которые они набрали позже на таком же суматошном продовольственном рынке по пути к легендарному «У Викмена», где собирались позавтракать.
   Старый ресторан типа кафетерия, располагавшийся в центре продовольственного рынка, был всегда забит до отказа. Он был полон постоянными местными посетителями. Продовольственные магнаты сидели бок о бок с простыми рабочими и водителями грузовиков за длинными языками покрытых пластиком столов. Здесь каждый занимался своим делом, которое чаще всего заключалось в маленьком стаканчике кофе, пирожном и одной из многочисленных газет, купленных перед входом.
   Двигаясь вплотную друг к другу, заряженные какой-то особенной энергией, носящейся в воздухе, Сьюзен и Марк выбрали одну из кабинок, которые тянулись вдоль стены, заказав официантке порции горячих блюд на завтрак. Марк принес поднос с кофе и черничным пирогом, взятыми по дороге через зал кафетерия.
   – Спасибо за все, Марк, – сказала Сьюзен, головная боль которой, наконец, прошла, и она испытывала чувство благодарности и покоя.
   Даже в самых смелых мечтах она не могла вообразить того, что происходило с ней наяву и что наполняло ее ощущениями, которые она даже не в силах была осознать.
   Он сидел по другую сторону стола, глядя, как она, пытаясь не торопиться, с жадностью поедает черничный пирог. Оба они ужасно проголодались за эту ночь.
   – Кажется, единственное, что у вас с Пейдж общего, это аппетит, – заключил он, отламывая кусок пирога и задумчиво кладя его в рот, глядя при этом на нее.
   Упоминание имени Пейдж произвело в голове Сьюзен что-то вроде короткого замыкания. Может быть, из-за недосыпаний. Может, были виноваты впечатления этих бурных суток. Может, виновато смутное ощущение, что Джеку на самом деле наплевать на нее, что он ее просто использовал в своих целях для того, чтобы провернуть свои скользкие, грязные делишки. Но так или иначе, она вдруг начала сомневаться в том, что правильно понимает происходящее.
   Была ли Пейдж единственным, о чем мог думать Марк? Не в ней ли причина того, что он находится сейчас здесь со Сьюзен? Не за тем ли, чтобы излить душу? Неужели что-то иное существует лишь в ее воображении?
   – А ты? Мне кажется, ты вполне можешь считать себя чем-то общим для нас, – стремительно атаковала она, желая сделать ему больно и вызвать хоть какую-то реакцию.
   Сьюзен редко выходила из себя, но уж если это происходило, ее ничто не могло удержать. Механизм внутренней цензуры, который так жестко регламентировал ее во всем, что она думала или говорила, отказал.
   Марк, казалось, был смущен этой вспышкой гнева. Он поднял свою чашечку с кофе и задумчиво пригубил, в растерянности затягивая время и не зная, как реагировать.
   Она была слишком на взводе, чтобы позволить ему отвертеться, и сидела очень тихо, наблюдая за ним. Внутри ее всю трясло, ей хотелось бежать сломя голову из ресторана, подальше от скандала, который сама же и раздула.
   – Я для вас что-то общее? – повторил он, чувствуя себя неловко.
   – Не притворяйся удивленным. Пожалуйста. Я не идиотка. Ты прекрасно знаешь, черт побери, какие чувства я испытывала к тебе. Признай это. Надо быть последним дерьмом, чтобы прийти ко мне, а потом лезть вон из кожи, приударяя за моей подругой.
   Марк откинулся на стенку оранжевой кабинки с виноватым видом, помолчал, колеблясь, и произнес:
   – Я знаю. – Его голос звучал тихо и доверительно. – Мне очень жаль, – попытался он нащупать верный тон.
   Он взял снова в руки чашечку, но затем поставил ее обратно на блюдце, так и не пригубив. Грохот посуды, уносимой помощниками официантов, казалось, усилился.
   Что на самом деле означало «мне очень жаль»? Он испытывал к ней жалость? Он все еще любит Пейдж и сожалеет об этом? Не может заставить себя испытывать к Сьюзен те чувства, которых на самом деле не испытывает?
   Не дождавшись ее ответа, он продолжил:
   – Я никогда не делал ничего подобного в своей жизни – пришел к тебе, а затем ушел с Пейдж таким образом. Но у тебя и Тори были свидания, а она оставалась одна. Я понимаю, что это не извиняет, но тем не менее. Потом Пейдж сказала мне, зачем вы переехали сюда, и я посчитал, что в таком случае между вами нет никакой разницы. Все приобретает совершенно другой смысл. Хотя, может быть, это я так себя оправдывал. Не знаю, что на меня нашло. Я ничего не мог с собой поделать.
   Сьюзен знала точно, что на него нашло. Это было не только половое влечение. Это была Пейдж, умеющая убеждать, хотевшая Марка и использовавшая ситуацию, как она умела использовать все.
   – Какая разница? Вы все переехали сюда, чтобы познакомиться и выйти замуж за богатых мужчин, – горько подытожил Марк. – И я уверен, что так оно и будет. Пейдж уже нашла своего принца. Принц Тори – Беннеттон – превратился в лягушку, но я уверен, что она без особых хлопот составит себе другую, не менее великолепную партию. И у тебя есть твой…
   – Мой?.. – Сьюзен прервала Марка, повторив сквозившую в его голосе обиду. – У меня есть мой?.. Кто же мой принц? – спросила она уже более сдержанно, прекрасно зная, что он имел в виду Джека Уэллса, подозревая, что их связывают какие-то личные отношения из-за долгих часов, которые она проводила с Джеком по служебным делам.
   Его колкость, по-видимому, имела более глубокую подоплеку, учитывая то, что он сегодня узнал.
   Официантка поставила перед ними яичницу, сдвинув чашки и тарелки, чтобы освободить место. Они напряженно молчали, ожидая, пока она уйдет.
   – Богатый, но не слишком этичный клиент… – мрачно продолжил Марк, когда они снова остались вдвоем.
   – У меня нет принца, который превратился бы в лягушку, – разозлившись, огрызнулась Сьюзен.
   – Нет?
   – Нет. И я не верю в волшебные сказки, – добавила она, жестко глядя через стол. – В любом случае, что ты о себе вообразил? Ты думаешь, что ты лучше всех этих парней, потому что у тебя нет денег? И что отсутствие богатства дает тебе неоспоримые преимущества нищего принца?
   Марк проглотил пару кусков яичницы с таким видом, как будто совершенно не чувствовал вкуса того что ест. Прямота Сьюзен уложила его на обе лопатки, и он ответил отрывисто, с тем же раздражением:
   – Ну и зачем же ты тогда переехала сюда вместе с ними?
   – По той же самой причине, по которой они переехали сюда. Потому что мы все застряли, каждая в своей колее. Потому что нам было необходимо переменить жизнь. А совсем не за тем, за чем ты думаешь. Кем ты, черт побери, себя считаешь, чтобы судить нас? На самом деле ты ничего не знаешь обо мне. Или о Тори. И Пейдж настолько дьявольски сложна, что ты, возможно, даже ничего толком в ней не понял, кроме, разве что, того, как удовлетворить ее в постели.
   В порыве гнева Сьюзен встала, залезая в свою сумочку, чтобы достать деньги, бросить их на стол и как можно скорее выбраться отсюда. Она не обязана сидеть здесь и оправдываться перед ним.
   – Это уже удар ниже пояса, – ответил Марк, тоже вставая.
   – Я не могла удержаться. Ты это заслужил, – злобно огрызнулась она.
   – Что ты делаешь? Сядь, – попытался он остановить ее.
   – Оставь меня, Марк. Я устала и ухожу. Кажется, с меня достаточно.
   – Ты что, собираешься в это время поймать такси?
   – Пропусти меня.
   Она уже жалела, что ввязалась в этот разговор. Пейдж может забирать его, если ей так хочется. Неужели она все это сказала? Она выставила себя полной идиоткой.
   – Марк, ты можешь просто уйти с дороги? – попросила она.
   – Нет, пока мы не закончим разговор…
   – Я закончила…
   – Прекрасно, а я нет.
   Они стояли, в упор глядя друг на друга, пока Сьюзен, наконец, не опустила взгляд на дешевый линолеумный пол, готовая расплакаться.
   Марк мягко заставил ее снова сесть, а затем пристроился рядом, задвигая ее в угол. Ее била дрожь, сердце бешенно колотилось.
   Она думала о Джуане Джименизе. Его беременной жене. Джеке. Кригле. О том, что рискует своей работой. А потом вдруг вспомнила, как Марк наткнулся на нее в тот момент, когда она вылезала из ванны. Ощущение его рук в ее волосах. Она вспомнила, что испытывала, когда они мчались на его мотоцикле и она обнимала его за талию, пряча лицо от встречного потока воздуха.
   – Я должен извиниться, – мягко начал Марк. – Я действительно…
   – За что? – прервала она.
   Его близость волновала ее. Она чувствовала что-то типа электрического тока от его руки, которая лежала буквально в дюйме от его губ, которые практически касались ее губ.
   – Много за что, – пробормотал он, на этот раз не позволяя ей отвести взгляд. – За ту самую первую ночь с Пейдж. За то, что причинил тебе боль. И ты права: я совершенно не знал тебя… И я хочу узнать тебя…
   Она почувствовала, что он собирается ее поцеловать, и была до смерти перепугана. Она знала, что должна прорваться мимо него из кабинки. Что ей необходимо уйти. Что не должна так легко прощать ему Пейдж. Что не должна быть такой великодушной и всепонимающей. Но ничего не могла с собой поделать. Она никогда в своей жизни не испытывала таких сильных ощущений. Просто не верилось, что они говорили обо всем этом. Она чувствовала себя слабой и уязвимой. Прежде чем она успела собрать силу воли для сопротивления, он притянул ее в свои объятия и начал целовать так, как будто они были одни в целом свете, они одновременно сняли свои очки, коротко посмеявшись над этим, и тут же снова вернулись к поцелую, как будто наверстывая все упущенные месяцы.
   Больше не задумываясь ни о чем, Сьюзен засунула ему под рубашку руки, ладонями ощущая его грудь. Прежде все это происходило только в ее воображении. Наяву его кожа излучала живой жар, а кудрявая светлая поросль волос на ощупь была восхитительно шелковистой.
   Тепло его тела, нежность его мягких чувственных губ, милое лицо, придвинувшееся вплотную к ней, светлая щетина на подбородке, появившаяся за долгую ночь – все это вызывало у нее легкое головокружение. Ощущения, существовавшие прежде лишь в ее воображении сейчас становились реальностью.
   – Боже мой, пойдем отсюда скорее, пока я не занялся с тобой любовью прямо здесь, в этом ресторане, – сказал Марк, на мгновение с неохотой отрываясь от ее губ и возвращая их обоих к действительности.
   Внезапно осознав, где она находится, Сьюзен сначала смутилась, но затем, сообразив, что никому до них нет дела, облегченно вздохнула. Разношерстная клиентура ресторана занималась своими делами, с полусонным видом развлекалась газетами, кофе и булочками.
   Глаза Сьюзен и Марка снова встретились, притянутые как магнитом. Сьюзен подумала, что они оба, наверняка, думают об одном и том же: куда они отсюда направятся?
   Она смущенно улыбнулась, собираясь надеть свою куртку, но Марк провел рукой по ее волосам, щеке и начал целовать ее снова.
   – Я хочу, чтобы мы начали встречаться, – прошептал он, отрываясь от нее и едва переводя дыхание, и продолжил сбивчиво, почти бессмысленно, страстно сжимая ее руки: – Прости меня за все. Прости, что я был таким слепцом. Что был таким идиотом. Я знаю, что все испортил, что это ужасно трудно, но просто скажи «да». Ты можешь потом передумать, если посчитаешь, что так надо, но сейчас скажи «да». Боже мой, я, должно быть, схожу с ума.
   Неизвестно, к чему могла бы привести недоговоренность, и что было бы дальше, если бы не события сегодняшней ночи.

ГЛАВА 26

   – Что это, Тори? Ты продаешь свое обручальное кольцо, чтобы выручить из беды богатого жениха, который после этого рвет с тобой отношения, а затем все же отдаешь ему деньги. А ты, Сьюзен, собираешься всех нас убить, раскрывая какой-то профсоюзный заговор, чтобы добиться медицинского страхования для шайки несчастных рабочих, которых ты даже не знаешь. Разве это похоже на охоту за богатыми мужьями? – увещевала Пейдж, намекая на то, что она сама добилась успеха.
   Они собрались в гостиной, чтобы поделиться своими проблемами друг с другом. Это напоминало старые добрые времена, когда они только что приехали сюда.
   Последнее время они виделись, лишь сталкиваясь в коридоре перед уходом из дома. Но этим утром снова возникло ощущение общности: общих проблем, взаимопомощи. Пейдж относилась к Тори и Сьюзен как к сестрам, которых у нее в действительности никогда не было. Она смотрела на них, не в состоянии улыбаться из-за жесткой омолаживающей маски из яичных белков, от которой кожа зудела и стягивалась, и пыталась выразить свое отношение к подругам с помощью глаз.
   Сейчас она не хотела анализировать отношения, которые по-видимому, зарождались между Сьюзен и Марком.
   Было восемь часов утра, а ее подруга из маленького городка Стоктона лишь недавно вернулась домой, представляя собой воплощение солнечного света в облике женщины, растрепанная, но сияющая, нагруженная таким количеством цветов, которого хватило бы на целый цветочный магазин. Она была взвинчена ситуацией с забастовщиками, но находилась в явном смущении и восторге от своего спутника.
   Что касается Пейдж, то она выглядела черти как в своей ночной рубашке от Блуми и косметической маске, ее волосы были намазаны кондиционером из акульего жира и завязаны в хвост, между пальцами ног торчали салфетки «Клинекс», так как она только что сделала себе педикюр. Она встала пораньше, чтобы успеть проделать все эти процедуры, призванные привести в порядок ее внешность, так как у нее была назначена пара частных занятий на дому клиентов перед первым уроком на основной работе.
   По крайней мере, Марк не злился на нее за то, что она бросила его прошлым вечером. Она была вынуждена признать это и подавить в себе ревность, опешив при виде своей подруги и своего приятеля, вплывающих вместе после того как отсутствовали всю ночь.
   Их прощание было неловким, но вполне интимным, что удивило Пейдж, которая, с тех пор как начала встречаться с Ники, частенько бросала Марка как горячую картофелину. По ее стандартам Марк был слишком бедным Профессор без гроша в кармане был неподражаем в пестели, но совершенно не годился в качестве супруга. Чрезвычайно бодрая для человека, который не спал двадцать четыре часа, Сьюзен шлепнулась на кушетку с благодарностью принимая кофе от Марии, и стала рассказывать им все о своей проблеме с забастовщиками, о событиях вокруг Кармен Джимениз, о подозрениях забастовщиков насчет того, что все было подстроено, и о том двусмысленном положении, в котором она из-за этого оказалась перед юридической фирмой и Джеком Уэлсом. Не говоря уже о бандитах из профсоюза, которые вряд ли будут поощрять какое-либо расследование по этому поводу.
   «Тори, – подумала Пейдж, – напоминает спящую персидскую кошку, свернувшуюся в одном из больших пухлых кресел».
   Закутавшись в бежевый шелковый халат, подаренный ей Кит как подружке невесты, она тоже пила кофе из чашечки и внимательно слушала рассказ Сьюзен.
   Приятель Ники, с которым Тори познакомилась накануне вечером, потерял из-за нее голову, но даже Пейдж была вынуждена признать, что он походил на ярмарочного шута, пускай и со всеми его миллионами. Мало того, что он был удивительно низенького роста, из-за которого ему требовалось специальное приподнятое сидение в его «роллс-ройсе», чтобы он мог смотреть на дорогу поверх руля, он еще к тому же носил парик, который весь вечер вызывал искушение сорвать его.
   В результате этого вечера у Тори обнаружилось чувство юмора, которое обе они расценили как добрый знак, когда, забегая в дамскую туалетную комнату, смеялись до упада над ее ухажером. Может быть, сказочная брюнетка пришла, наконец, в себя после скверных мужчин, изрядно попортивших ей жизнь.
   – Мы рассчитываем на тебя, Пейдж, в надежде, что ты спасешь положение, – вступила в разговор Тори. – Ты выйдешь замуж за богача, а затем позаботишься и о нас.
   – Я думаю, что ты сама будешь достаточно состоятельной, судя по твоим успехам в «Беннеттоне» последнее время, – сказала Пейдж, на которую должное впечатление произвели поощрения, полученные Тори на службе. Теперь она работала, не отвлекаясь на Ричарда, который в очередной раз исчез бог знает куда и насколько. – Я ожидаю, что старик назначит тебя своей преемницей. Возьмет тебя под свое крыло, чтобы ты заменила его, когда он уйдет на пенсию, так как его сына уже смело можно сбросить со счетов. Что же касается Сьюзен, то ей конец. Так что она – не проблема. Мы все знаем, как профсоюзы расправляются с теми, кто им мешает. Почему, вы думаете, все их руководители или умирают при странных обстоятельствах, или заканчивают свою жизнь в тюрьме?
   – Но не теперешний, – поправила ее Сьюзен. – Он крепко связан с ФБР, так что находится всего лишь под следствием.
   Ее глаза сияли под очками тем же небесно-голубым оттенком, что и ее джинсы.
   – Великолепно. И ты хочешь начать расследование заговора? Мне казалось, что у тебя есть голова на плечах.
   – Да брось ты! Я для них просто муха, малюсенький раздражитель, жужжащий над ухом из-за ерунды.
   – Прекрасно. А что ты обычно делаешь с мухами? Ты позволяешь им жужжать над ухом или бежишь за мухобойкой?
   – Брызгаю аэрозолью от насекомых, – пошутила Сьюзен.
   – А что обо всем этом думает Марк? – прервала Тори, с любопытством кидая мимолетный взгляд на Пейдж.
   – Марк? – откликнулась Пейдж вместо Сьюзен. – Марк и Сьюзен – великолепная пара. Он будет руками и ногами за такую эскападу. Он думает, что он Зорро или что-то в этом роде.
   Сьюзен засмеялась, испытывая искушение поправить Пейдж и назвать его Суперменом.
   Она ждала каких-нибудь комментариев от Пейдж. Oт Сьюзен не ускользнуло выражение ее глаз, когда они с Марком утром пришли домой вместе. Если бы лицо Пейдж не скрывалось под маской, можно было бы заметить, как меняется его цвет.
   – У Марка нет ни капли здравого смысла. Или делового чутья. Он живет в романтическом мыльном пузыре, – продолжала Пейдж, высказывая не совсем беспристрастное предостережение.
   Она поднялась и отправилась смывать маску, жалуясь, что маска застыла, как стеклопластик, и если ее сейчас же не смыть, то она навсегда прирастет к ее коже; что ее тошнит от этой маски; она такая жесткая и так стесняет движения, что начинать страдать клаустрофобией.
   – Ты используешь так много всякой ерунды. Откуда ты знаешь, что действует, а что нет? – спросила Тори улыбаясь Сьюзен многозначительной улыбкой, когда они последовали за Пейдж наверх в ее неубранную, перевернутую вверх дном спальню.
   «Если бы Дастин, вернувшись домой, застал такой кавардак в комнате для гостей, он, скорее всего, попросту выкинул бы нас всех отсюда», – подумала Сьюзен, приходя в ужас от этого беспорядка.
   До нее вдруг дошло, как давно она не заходила сюда. Интересно, что думал Марк по этому поводу?
   – А я и не знаю, – призналась Пейдж с олимпийским спокойствием, направляясь в ванную комнату и включая воду.
   На какой-то миг она оперлась на край раковины, как будто действительно чувствовала себя не очень хорошо.
   – Я просто беру все, что попадается под руку и мажу везде, куда могу дотянуться, – заметила она, как бы решив еще некоторое время мириться с дискомфортом, вместо того, чтобы смыть маску как можно скорее.
   – Меня поражает, как тебе удается запомнить, что именно и куда надо наложить, когда это туда накладывать и, главное, зачем, – прокомментировала Тори, когда Пейдж собралась размягчать свою маску горячим полотенцем, чтобы удалить ее.
   Сьюзен от души рассмеялась над замечанием Тори. Прислонившись к двери, она оглядывала впечатляющее разнообразие кремов, масел, флаконов, щеток и масок, расставленных в беспорядке на белой мраморной поверхности.
   – А мне и не удается, – снова усмехнулась Пейдж, и, закатав рукава ночной рубашки, пока они окончательно не промокли, продолжила: – Что меня действительно озадачивает, так это профилактические процедуры. Шестьдесят долларов за какую-нибудь чудодейственную мазь против старения, которая не дает никаких видимых результатов, но обещает ускорить регенерацию клеток, и эффективность которой подтверждена лишь рекламой производителя и скажется позднее. Это средство раскупается теми, кому это по карману, благодаря синдрому «а что, если оно сработает».