Страница:
У нее было обязательство перед Тори и Сьюзен. Но они могут поехать и без нее. Конечно, они поймут. Если бы Тори осталась в Атланте, из-за того что Тревис «сломался» и сделал ей предложение, Пейдж была бы только рада за нее. Кроме того, она оказала им обеим большую любезность, изменив их жизнь к лучшему. Пейдж останется в Нью-Йорке и станет сенсацией на телевидении. Сьюзен и Тори переедут в Беверли Хиллз, как запланировано, встретят своих миллионеров и выйдут за них замуж. И они все «будут жить счастливо и умрут в один день».
Но чего же на самом деле хотела Пейдж? Конечно, она могла бы сделать себе карьеру на телевидении в Лос-Анджелесе, может быть, даже гораздо легче, чем в Нью-Йорке. И к тому же ведь она уже решила всё это бросить? Ее карьера была столь же бесперспективна, как и роман Тори.
Было около трех часов утра, когда она в конце концов вернулась домой с прощальной вечеринки, которую устроили для нее друзья-актеры. Дом, в котором находилась ее квартира, был темным и жарким. В нем постоянно стоял запах из китайского ресторанчика, расположенного на первом этаже и торговавшего едой на вынос. Зимой этот запах был не таким сильным, но в июле и августе подъем на маленьком лифте становился тошнотворным примерно до восьмого этажа. Слава Богу, квартира Пейдж – на десятом.
Отперев несколько замков, она распахнула дверь и вошла в квартиру, сейчас почти пустую. За этот уикенд она продала всю обстановку, картины, старую одежду и посуду. Все, что осталось в этом крошечном месте – спальный мешок, который она одолжила у парня, жившего через коридор, подушка, кофеварка, телефон, который завтра будет отключен, но пока еще соединен с автоответчиком, маленькая кучка одежды, раскрытая шкатулка с косметикой и две спортивные сумки, упакованные для Лос-Анджелеса.
– Не знаю, – сказала она громко в пустую комнату, довольная своим последним планом.
Она решила, что если не попытается получить роль в этой «мыльнице», а в глубине души она верила, что эта роль должна стать ее, то ни когда себе этого не простит. Ее друг из труппы, знавший одного из продюсеров этого шоу, устроил пробу для Пейдж. Если она получит роль, то останется в Нью-Йорке, если же нет; безо всяких сожалений бросит все это раз и навсегда и улетит в Калифорнию в поисках новой жизни.
На автоответчике горел красный индикатор сообщений, и Пейдж, скидывая ботинки и сбрасывая на ходу одежду, устало пнула его ногой, включая воспроизведение.
Первое сообщение было от Тори, и слушая ее доверчивый голос на фоне потрескивания телефонных шумов, Пейдж ощутила мимолетное чувство вины и предательства.
Но мгновение спустя она остановилась, оглушенная новостями Тори.
Выходит замуж. Неужели Тревис действительно сдался и готов жениться? Пейдж не могла поверить собственным ушам.
Ее первой реакцией был гнев. Она была изумлена и задета тем, что Тори дезертировала. Но вслед за этим Пейдж вспомнила, что только что сама собиралась сделать то же самое, и смутилась, вспомнив о Сьюзен. Не может же та ехать в Лос-Анджелес одна. Она заработает нервное расстройство, оказавшись в одиночестве в большом доме в большом городе.
Изо всех сил стараясь разделить радость Тори, Пейдж рассеянно дослушала конец ее сообщения, содержащий бурные извинения и несдержанные восторги по поводу предстоящей свадьбы. Она распахнула единственное окно, рядом с которым раньше стояла постель, но густой теплый воздух не добавил свежести в маленькую студию, которая вдруг показалась еще меньше, чем была на самом деле.
«Прекрасно, ну и что теперь?» – думала Пейдж, отключив автоответчик посреди бодрого прощания Тори и размышляя, хватит ли теперь у нее духу пойти завтра на прослушивание.
Она опустилась на голый деревянный пол, теперь уже не застланный выцветшим, но таким милым персидским ковром. Черт побери, почему она должна чувствовать ответственность за Сьюзен? Ведь она уже большая девочка. Так что если Пейдж выйдет из игры, то только одна из их троицы поедет в Лос-Анджелес, что едва, ли было самым плохим вариантом из всех возможных. Сьюзен имела профессию – была адвокатом. И как она сама сказала, ей было бы гораздо лучше в таком большом городе, как Лос-Анджелес, чем в Стоктоне.
Пейдж сидела по-турецки в одном нижнем белье с капельками пота на животе. Она была почти уверена, что получит роль в «мыльной опере». Жизнь так устроена, что тебе всегда достается то, чего ты жаждешь, но обязательно с какой-нибудь проблемой в качестве бесплатного приложения: Вот она эту проблему и получила. Пейдж снова включила автоответчик, опасаясь что в его памяти для нее могут быть приготовлены другие маленькие сюрпризы.
– Привет! Это Дастин Брент.
Пейдж никак не ожидала услышать его снова, так как они уже обговорили все детали их приезда, и она задержала дыхание, думая, как будет странно, если он звонит все отменить. Что если он решил не совершать восхождение и его предложение насчет присмотра за домом отменяется?
Уже в самом начале его записи Пейдж поняла, как ее это расстроит, и подтянула колени к груди. Она с тревогой слушала дальше, моля Бога, чтобы не сглазить везение и не попасть в черную полосу.
Достаточно было одного голоса Дастина, чтобы она захотела отказаться от пробы на телевидении и отправиться в Калифорнию, ни о чем больше не думая. Это не имело никакого отношения к Сьюзен. Зато имело отношение к пальмам, превосходной погоде и притягательной силе богатых и влиятельных людей – таких, как Дастин Брент. Беспокойство, возникшее где-то глубоко внутри, вновь оживило то, что она чувствовала, когда ее осенила идея переехать, и она облегченно вздохнула, поняв, что он звонит не за тем, чтобы отменить свое предложение.
О чем, черт побери, она думала?
Пейдж оберегала себя, не желая признаться в том, что шансы добиться чего-то в театре минимальны, опуская годы в щель этакого гигантского автомата и ожидая от него хоть какой-нибудь отдачи. Маленькие победы, как раз в тот момент, когда она решилась уйти, могли бы помешать ей сделать это. Разбитые надежды грозили склеиться вновь. Но теперь появились шрамы, и она поняла, что пришло время достойно откланяться, пока она достаточно молода, чтобы сделать еще что-то со своей жизнью.
Допустим, она получит эту роль. Разве что-то изменится? Это была действительно хорошая роль в относительно популярном сериале. Но она не сделает ее звездой.
А Пейдж вовсе и не хотела больше быть звездой.
Она хотела, чтобы ее жизнь была подобна жизни Кит.
– Я полагаю, завтра знаменательный день. – От голоса Дастина довеяло свежестью. – Если ты сообщишь мне, каким рейсом собираешься лететь, я организую встречу в аэропорту.
С радостной решимостью Пейдж еще раз прослушала запись, теперь у Сьюзен Кендел Браун снова была соседка по комнате.
Как говорил Деймон Раньон: «Если долго иметь дело с деньгами, то часть их блеска может перейти на тебя».
Пейдж вспомнила эту фразу, в аэропорту Кеннеди, поднимаясь на борт самолета компании «Трансуорлд Эйр Лайн» и уверяя себя, что этот полет изменит ее жизнь.
Она прекрасно себя чувствовала, проснувшись утром, несмотря на то, что проспала всего несколько часов. Она освободилась от мечты, в которую больше не верила, и была счастлива от того, что наконец-то совершенно честна перед собой.
Она чувствовала себя на миллион долларов, который как раз предвкушала очень скоро заиметь на своем банковском счету.
Стройная брюнетка, очень похожая на Тори, стремительно подошла к стойке регистрации, она держала под руку своего спутника. Они над чем-то смеялись, восторженно глядя друг на друга. Конечно, это была не Тори. Настоящая Тори находилась в Атланте и, возможно, тоже выглядела восторженно.
Пейдж позвонила Тори рано утром, чтобы поздравить ее с помолвкой. Она постаралась, чтобы в голосе звучала радость, но Тори рассмеялась и сказала, что когда дело касается реальной жизни, то она играет неубедительно. После чего обе развеселились, чувствуя удивительную, если принять во внимание их недолгое знакомство, привязанность друг к другу.
– Эй, я надеюсь, этот парень в состоянии оценить, какой персик ему достался, – пошутила Пейдж, думая, что без Тори все будет по-другому.
– Я надеюсь. Спасибо… – протянула Тори ей в тон.
Затем неловко помолчала, и когда заговорила снова, в ее голосе появились серьезные нотки:
– Пейдж, я не знаю как тебя благодарить…
– Назови своего первого ребенка в мою честь. Как тебе такая идея? – снова отшутилась Пейдж.
Еще несколько нежных подтруниваний, и разговор иссяк, закончившись взаимными пожеланиями счастья и выражениями надежды на новую встречу.
Было странно, что, прожив всю жизнь в Нью-Йорке, Пейдж сказала грустное «прощай» только своей подруге из Джорджии.
В Нью-Йорке те, кто, казалось, были ее друзьями, на самом деле были коллегами, поэтому для дружбы всегда существовала преграда фальши из-за профессиональной ревности. Даже на последней вечеринке, которую актеры устроили в ее честь, не было слезных прощаний. Не было даже чувства разрыва. Их взаимоотношения имели другую природу. Все знали, что в любой момент обстоятельства могут столкнуть их лицом к лицу. Соревнование было тяжелым испытанием, и часто при этом в них проявлялось самое худшее. Их близость оказывалась «браком поневоле», и хотя они держались вместе, никто из них на самом деле не доверял другому; зависть и обиды были слишком сильны.
Пейдж предвидела, что единственное трудное прощание у нее будет с отцом. Но тот, как обычно, был в пути. Он был коммивояжером и представлял буквально все: от брелоков для ключей до теней для глаз. Сейчас в его жизни период, когда он занимался продажей сексуального кружевного женского белья, и Пейдж предполагала, что половину его он отдавал женщинам, которых соблазнял по пути.
Отец Пейдж, вдовец, был совершенно безответственным мечтателем. И хотя его возраст приближался к семидесяти, он все еще держался молодцом. Ее мать была единственным стабильным кормильцем в семье, и Пейдж всегда знала, что должна быть ей благодарна, но это оказалось нелегко.
Для матери жизнь всегда была серой реальностью, Для отца же она имела психоделический цвет с бесконечным количеством теней и оттенков. Пейдж росла, редко видя отца, потому что он постоянно был в разъездах. Однако все его приезды запоминались надолго, так как укрепляли в ней способность видеть яркую сторону жизни.
Когда Пейдж было одиннадцать, мать умерла от язвенного кровотечения. Отец сказал, что она замучила себя до смерти, беспокоясь о том, чего не могла изменить.
Именно из-за своего отношения к переменам Пейдж считала, что является средним арифметическим их общего генофонда. Она достаточно мечтательна, чтобы верить в свою способность изменить почти все, что угодно, и достаточно практична, чтобы сменить мечту, если та больше не выглядит перспективной.
Как раз сейчас Пейдж верила в перемены. Сомнение вызывало лишь то, что она сама точно не определилась в своих желаниях.
Пока поток пассажиров нес ее на посадку и потом в самолет, Пейдж разглядывала состоятельных пассажиров, в основном мужчин, рассаживающихся в первом классе. Сначала она со знанием дела оценила качество их обуви и портфелей, а затем подняла взгляд, чтобы подвергнуть критическому анализу пошив костюмов. Ей пришла в голову мысль, что если лететь в изысканном обществе первого класса, то можно познакомиться с парнем, который наверняка окажется богатым.
Все слышали о романах в самолете, когда за несколько часов полета можно познакомиться, пофлиртовать, а то и добиться кое-чего большего. Известно, что пять часов в обществе незнакомца создают удивительно интимную обстановку.
Если бы Пейдж купила билет на место у окна или у прохода, все могло бы остаться без изменений. Но так как она занимала среднее сиденье и была зажата между простуженным парнем и болтливой дамой, обладавшей размерами кита, то сочла необходимым предпринять попытку перебраться в первый класс. Неудачное место бросало ей вызов, в котором просматривалась рука судьбы.
Пейдж как раз вычисляла стоимость своего перемещения в другой класс, когда из прохода ее приветствовала хорошенькая блондинка-стюардесса. Она с преувеличенным восторгом похвалила броские, фантастические серьги Пейдж; напоминавшие летающие тарелки.
– Какие милые серьги! Где вы нашли такие? – спросила, стюардесса, когда Пейдж шагнула в сторону, чтобы не загораживать проход, потоку все еще продолжавших заходить пассажиров.
– У Блумингдейла, – ответила Пейдж.
– Боже мой, в Нью-Йорке мне всегда не хватает времени, чтобы ходить по магазинам, – жаловалась стюардесса, разглядывая серьги со страстным интересом, в то время как Пейдж с не меньшим интересом заглядывала за ее спину, в салон первого класса, где пассажирам уже предлагали французское шампанское, журналы и прочий сервис, соответствующий этому классу. – Ах, ладно. Может быть, в другой жизни…
– А что, если в этой? – предложила Пейдж, поворачиваясь к ней и осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает. – Я предлагаю вам сделку. Вы устроите мне место в первом классе, и серьги ваши.
Пейдж наблюдала за тем, как стюардесса удивленно улыбнулась, пытаясь сообразить, серьезное это предложение или нет. Поняв, что Пейдж не шутит, и явно соблазненная, она сказала, что скоро вернется. Салон первого класса обслуживали две другие стюардессы, и можно было наблюдать, как хорошенькая блондинка шептала им что-то, что заставляло их поглядывать в сторону Пейдж. Их улыбки явно говорили:
«Почему бы и нет?» – приглашая, ее перебраться на свободное место.
Когда стюардесса принесла диет-колу и меню на этот рейс, Пейдж указала на мужчину, показавшегося ей знакомым и сидевшего через проход от нее двумя рядами дальше.
– Кто этот мужчина? Мне кажется, я его где-то встречала, – спросила она, силясь припомнить его.
– Карим Абдул-Джаббар, – наклонившись, осторожно прошептала стюардесса.
Пейдж на самом деле не заметила семифутового атлета, сидящего у окна, и только теперь пригляделась, думая, что это сообщение произвело бы на нее впечатление, если бы она знала хоть что-нибудь о баскетболе.
– Не он. А парень, сидящий рядом с ним? – поинтересовалась она.
– О, это Джери Басе. Он владелец Лейкерс. – Стюардесса понимающе усмехнулась. – Одинокий. Говорят, славный малый и очень веселый. Еще какие-нибудь подробности?
– Пока достаточно, – сказала Пейдж.
Басе ее явно заинтересовал. Паршиво, что он так поглощен разговором с Джабаром. Один раз он, правда, повернулся и посмотрел в ее сторону, но только и всего. Очевидно, это деловая поездка.
Сделка с серьгами оказалась выгодной в любом случае. Хотя пятичасовой полет и не привел к роману, он дал два интересных Лос-Анджелесских деловых знакомства, в результате которых у нее остались визитные карточки, а также мягкое погружение в первоклассный стиль жизни, который, как рассчитывала Пейдж, в дальнейшем станет для нее привычным.
ГЛАВА 5
Но чего же на самом деле хотела Пейдж? Конечно, она могла бы сделать себе карьеру на телевидении в Лос-Анджелесе, может быть, даже гораздо легче, чем в Нью-Йорке. И к тому же ведь она уже решила всё это бросить? Ее карьера была столь же бесперспективна, как и роман Тори.
Было около трех часов утра, когда она в конце концов вернулась домой с прощальной вечеринки, которую устроили для нее друзья-актеры. Дом, в котором находилась ее квартира, был темным и жарким. В нем постоянно стоял запах из китайского ресторанчика, расположенного на первом этаже и торговавшего едой на вынос. Зимой этот запах был не таким сильным, но в июле и августе подъем на маленьком лифте становился тошнотворным примерно до восьмого этажа. Слава Богу, квартира Пейдж – на десятом.
Отперев несколько замков, она распахнула дверь и вошла в квартиру, сейчас почти пустую. За этот уикенд она продала всю обстановку, картины, старую одежду и посуду. Все, что осталось в этом крошечном месте – спальный мешок, который она одолжила у парня, жившего через коридор, подушка, кофеварка, телефон, который завтра будет отключен, но пока еще соединен с автоответчиком, маленькая кучка одежды, раскрытая шкатулка с косметикой и две спортивные сумки, упакованные для Лос-Анджелеса.
– Не знаю, – сказала она громко в пустую комнату, довольная своим последним планом.
Она решила, что если не попытается получить роль в этой «мыльнице», а в глубине души она верила, что эта роль должна стать ее, то ни когда себе этого не простит. Ее друг из труппы, знавший одного из продюсеров этого шоу, устроил пробу для Пейдж. Если она получит роль, то останется в Нью-Йорке, если же нет; безо всяких сожалений бросит все это раз и навсегда и улетит в Калифорнию в поисках новой жизни.
На автоответчике горел красный индикатор сообщений, и Пейдж, скидывая ботинки и сбрасывая на ходу одежду, устало пнула его ногой, включая воспроизведение.
Первое сообщение было от Тори, и слушая ее доверчивый голос на фоне потрескивания телефонных шумов, Пейдж ощутила мимолетное чувство вины и предательства.
Но мгновение спустя она остановилась, оглушенная новостями Тори.
Выходит замуж. Неужели Тревис действительно сдался и готов жениться? Пейдж не могла поверить собственным ушам.
Ее первой реакцией был гнев. Она была изумлена и задета тем, что Тори дезертировала. Но вслед за этим Пейдж вспомнила, что только что сама собиралась сделать то же самое, и смутилась, вспомнив о Сьюзен. Не может же та ехать в Лос-Анджелес одна. Она заработает нервное расстройство, оказавшись в одиночестве в большом доме в большом городе.
Изо всех сил стараясь разделить радость Тори, Пейдж рассеянно дослушала конец ее сообщения, содержащий бурные извинения и несдержанные восторги по поводу предстоящей свадьбы. Она распахнула единственное окно, рядом с которым раньше стояла постель, но густой теплый воздух не добавил свежести в маленькую студию, которая вдруг показалась еще меньше, чем была на самом деле.
«Прекрасно, ну и что теперь?» – думала Пейдж, отключив автоответчик посреди бодрого прощания Тори и размышляя, хватит ли теперь у нее духу пойти завтра на прослушивание.
Она опустилась на голый деревянный пол, теперь уже не застланный выцветшим, но таким милым персидским ковром. Черт побери, почему она должна чувствовать ответственность за Сьюзен? Ведь она уже большая девочка. Так что если Пейдж выйдет из игры, то только одна из их троицы поедет в Лос-Анджелес, что едва, ли было самым плохим вариантом из всех возможных. Сьюзен имела профессию – была адвокатом. И как она сама сказала, ей было бы гораздо лучше в таком большом городе, как Лос-Анджелес, чем в Стоктоне.
Пейдж сидела по-турецки в одном нижнем белье с капельками пота на животе. Она была почти уверена, что получит роль в «мыльной опере». Жизнь так устроена, что тебе всегда достается то, чего ты жаждешь, но обязательно с какой-нибудь проблемой в качестве бесплатного приложения: Вот она эту проблему и получила. Пейдж снова включила автоответчик, опасаясь что в его памяти для нее могут быть приготовлены другие маленькие сюрпризы.
– Привет! Это Дастин Брент.
Пейдж никак не ожидала услышать его снова, так как они уже обговорили все детали их приезда, и она задержала дыхание, думая, как будет странно, если он звонит все отменить. Что если он решил не совершать восхождение и его предложение насчет присмотра за домом отменяется?
Уже в самом начале его записи Пейдж поняла, как ее это расстроит, и подтянула колени к груди. Она с тревогой слушала дальше, моля Бога, чтобы не сглазить везение и не попасть в черную полосу.
Достаточно было одного голоса Дастина, чтобы она захотела отказаться от пробы на телевидении и отправиться в Калифорнию, ни о чем больше не думая. Это не имело никакого отношения к Сьюзен. Зато имело отношение к пальмам, превосходной погоде и притягательной силе богатых и влиятельных людей – таких, как Дастин Брент. Беспокойство, возникшее где-то глубоко внутри, вновь оживило то, что она чувствовала, когда ее осенила идея переехать, и она облегченно вздохнула, поняв, что он звонит не за тем, чтобы отменить свое предложение.
О чем, черт побери, она думала?
Пейдж оберегала себя, не желая признаться в том, что шансы добиться чего-то в театре минимальны, опуская годы в щель этакого гигантского автомата и ожидая от него хоть какой-нибудь отдачи. Маленькие победы, как раз в тот момент, когда она решилась уйти, могли бы помешать ей сделать это. Разбитые надежды грозили склеиться вновь. Но теперь появились шрамы, и она поняла, что пришло время достойно откланяться, пока она достаточно молода, чтобы сделать еще что-то со своей жизнью.
Допустим, она получит эту роль. Разве что-то изменится? Это была действительно хорошая роль в относительно популярном сериале. Но она не сделает ее звездой.
А Пейдж вовсе и не хотела больше быть звездой.
Она хотела, чтобы ее жизнь была подобна жизни Кит.
– Я полагаю, завтра знаменательный день. – От голоса Дастина довеяло свежестью. – Если ты сообщишь мне, каким рейсом собираешься лететь, я организую встречу в аэропорту.
С радостной решимостью Пейдж еще раз прослушала запись, теперь у Сьюзен Кендел Браун снова была соседка по комнате.
Как говорил Деймон Раньон: «Если долго иметь дело с деньгами, то часть их блеска может перейти на тебя».
Пейдж вспомнила эту фразу, в аэропорту Кеннеди, поднимаясь на борт самолета компании «Трансуорлд Эйр Лайн» и уверяя себя, что этот полет изменит ее жизнь.
Она прекрасно себя чувствовала, проснувшись утром, несмотря на то, что проспала всего несколько часов. Она освободилась от мечты, в которую больше не верила, и была счастлива от того, что наконец-то совершенно честна перед собой.
Она чувствовала себя на миллион долларов, который как раз предвкушала очень скоро заиметь на своем банковском счету.
Стройная брюнетка, очень похожая на Тори, стремительно подошла к стойке регистрации, она держала под руку своего спутника. Они над чем-то смеялись, восторженно глядя друг на друга. Конечно, это была не Тори. Настоящая Тори находилась в Атланте и, возможно, тоже выглядела восторженно.
Пейдж позвонила Тори рано утром, чтобы поздравить ее с помолвкой. Она постаралась, чтобы в голосе звучала радость, но Тори рассмеялась и сказала, что когда дело касается реальной жизни, то она играет неубедительно. После чего обе развеселились, чувствуя удивительную, если принять во внимание их недолгое знакомство, привязанность друг к другу.
– Эй, я надеюсь, этот парень в состоянии оценить, какой персик ему достался, – пошутила Пейдж, думая, что без Тори все будет по-другому.
– Я надеюсь. Спасибо… – протянула Тори ей в тон.
Затем неловко помолчала, и когда заговорила снова, в ее голосе появились серьезные нотки:
– Пейдж, я не знаю как тебя благодарить…
– Назови своего первого ребенка в мою честь. Как тебе такая идея? – снова отшутилась Пейдж.
Еще несколько нежных подтруниваний, и разговор иссяк, закончившись взаимными пожеланиями счастья и выражениями надежды на новую встречу.
Было странно, что, прожив всю жизнь в Нью-Йорке, Пейдж сказала грустное «прощай» только своей подруге из Джорджии.
В Нью-Йорке те, кто, казалось, были ее друзьями, на самом деле были коллегами, поэтому для дружбы всегда существовала преграда фальши из-за профессиональной ревности. Даже на последней вечеринке, которую актеры устроили в ее честь, не было слезных прощаний. Не было даже чувства разрыва. Их взаимоотношения имели другую природу. Все знали, что в любой момент обстоятельства могут столкнуть их лицом к лицу. Соревнование было тяжелым испытанием, и часто при этом в них проявлялось самое худшее. Их близость оказывалась «браком поневоле», и хотя они держались вместе, никто из них на самом деле не доверял другому; зависть и обиды были слишком сильны.
Пейдж предвидела, что единственное трудное прощание у нее будет с отцом. Но тот, как обычно, был в пути. Он был коммивояжером и представлял буквально все: от брелоков для ключей до теней для глаз. Сейчас в его жизни период, когда он занимался продажей сексуального кружевного женского белья, и Пейдж предполагала, что половину его он отдавал женщинам, которых соблазнял по пути.
Отец Пейдж, вдовец, был совершенно безответственным мечтателем. И хотя его возраст приближался к семидесяти, он все еще держался молодцом. Ее мать была единственным стабильным кормильцем в семье, и Пейдж всегда знала, что должна быть ей благодарна, но это оказалось нелегко.
Для матери жизнь всегда была серой реальностью, Для отца же она имела психоделический цвет с бесконечным количеством теней и оттенков. Пейдж росла, редко видя отца, потому что он постоянно был в разъездах. Однако все его приезды запоминались надолго, так как укрепляли в ней способность видеть яркую сторону жизни.
Когда Пейдж было одиннадцать, мать умерла от язвенного кровотечения. Отец сказал, что она замучила себя до смерти, беспокоясь о том, чего не могла изменить.
Именно из-за своего отношения к переменам Пейдж считала, что является средним арифметическим их общего генофонда. Она достаточно мечтательна, чтобы верить в свою способность изменить почти все, что угодно, и достаточно практична, чтобы сменить мечту, если та больше не выглядит перспективной.
Как раз сейчас Пейдж верила в перемены. Сомнение вызывало лишь то, что она сама точно не определилась в своих желаниях.
Пока поток пассажиров нес ее на посадку и потом в самолет, Пейдж разглядывала состоятельных пассажиров, в основном мужчин, рассаживающихся в первом классе. Сначала она со знанием дела оценила качество их обуви и портфелей, а затем подняла взгляд, чтобы подвергнуть критическому анализу пошив костюмов. Ей пришла в голову мысль, что если лететь в изысканном обществе первого класса, то можно познакомиться с парнем, который наверняка окажется богатым.
Все слышали о романах в самолете, когда за несколько часов полета можно познакомиться, пофлиртовать, а то и добиться кое-чего большего. Известно, что пять часов в обществе незнакомца создают удивительно интимную обстановку.
Если бы Пейдж купила билет на место у окна или у прохода, все могло бы остаться без изменений. Но так как она занимала среднее сиденье и была зажата между простуженным парнем и болтливой дамой, обладавшей размерами кита, то сочла необходимым предпринять попытку перебраться в первый класс. Неудачное место бросало ей вызов, в котором просматривалась рука судьбы.
Пейдж как раз вычисляла стоимость своего перемещения в другой класс, когда из прохода ее приветствовала хорошенькая блондинка-стюардесса. Она с преувеличенным восторгом похвалила броские, фантастические серьги Пейдж; напоминавшие летающие тарелки.
– Какие милые серьги! Где вы нашли такие? – спросила, стюардесса, когда Пейдж шагнула в сторону, чтобы не загораживать проход, потоку все еще продолжавших заходить пассажиров.
– У Блумингдейла, – ответила Пейдж.
– Боже мой, в Нью-Йорке мне всегда не хватает времени, чтобы ходить по магазинам, – жаловалась стюардесса, разглядывая серьги со страстным интересом, в то время как Пейдж с не меньшим интересом заглядывала за ее спину, в салон первого класса, где пассажирам уже предлагали французское шампанское, журналы и прочий сервис, соответствующий этому классу. – Ах, ладно. Может быть, в другой жизни…
– А что, если в этой? – предложила Пейдж, поворачиваясь к ней и осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает. – Я предлагаю вам сделку. Вы устроите мне место в первом классе, и серьги ваши.
Пейдж наблюдала за тем, как стюардесса удивленно улыбнулась, пытаясь сообразить, серьезное это предложение или нет. Поняв, что Пейдж не шутит, и явно соблазненная, она сказала, что скоро вернется. Салон первого класса обслуживали две другие стюардессы, и можно было наблюдать, как хорошенькая блондинка шептала им что-то, что заставляло их поглядывать в сторону Пейдж. Их улыбки явно говорили:
«Почему бы и нет?» – приглашая, ее перебраться на свободное место.
Когда стюардесса принесла диет-колу и меню на этот рейс, Пейдж указала на мужчину, показавшегося ей знакомым и сидевшего через проход от нее двумя рядами дальше.
– Кто этот мужчина? Мне кажется, я его где-то встречала, – спросила она, силясь припомнить его.
– Карим Абдул-Джаббар, – наклонившись, осторожно прошептала стюардесса.
Пейдж на самом деле не заметила семифутового атлета, сидящего у окна, и только теперь пригляделась, думая, что это сообщение произвело бы на нее впечатление, если бы она знала хоть что-нибудь о баскетболе.
– Не он. А парень, сидящий рядом с ним? – поинтересовалась она.
– О, это Джери Басе. Он владелец Лейкерс. – Стюардесса понимающе усмехнулась. – Одинокий. Говорят, славный малый и очень веселый. Еще какие-нибудь подробности?
– Пока достаточно, – сказала Пейдж.
Басе ее явно заинтересовал. Паршиво, что он так поглощен разговором с Джабаром. Один раз он, правда, повернулся и посмотрел в ее сторону, но только и всего. Очевидно, это деловая поездка.
Сделка с серьгами оказалась выгодной в любом случае. Хотя пятичасовой полет и не привел к роману, он дал два интересных Лос-Анджелесских деловых знакомства, в результате которых у нее остались визитные карточки, а также мягкое погружение в первоклассный стиль жизни, который, как рассчитывала Пейдж, в дальнейшем станет для нее привычным.
ГЛАВА 5
Дом Дастина Брента выглядел как монумент, олицетворяющий цель Пейдж.
Это было большое строение в средиземноморском стиле, стоявшее на пригорке, с грандиозной, на голливудский манер, круговой подъездной дорожкой, обсаженной рядом пальм, в центре которой был устроен сильно заросший забранный в камень рыбоводный пруд.
Когда тяжелые железные ворота распахнулись, Пейдж удовлетворенно откинулась в блестящем на солнце черном «астон-мартине», который забрал ее из аэропорта. Ей не верилось, что она действительно здесь, что фантазия превратилась в реальность, что эта изумительная величественная роскошь будет ее новым домом.
На протяжении всего пути она пыталась представить свою будущую «резиденцию», создавая яркие картины. И когда Эвонна, секретарша Дастина, сообщила, что они почти приехали, Пейдж попыталась угадать дом. Но именно этот дом она не посмела бы выбрать – он был слишком безупречен.
В большом круглом зеркале, установленном на обочине для обзора дороги, она увидела себя в сияющей спортивной машине, въезжающей в шикарные ворота, и подумала с легким волнением, что пока все замечательно. Досадно было лишь то, что ее не встречает Дастин. По дороге Эвонна рассказала Пейдж, как они с Дастином пересекли Соединенные Штаты, и затем она полетела на запад, а он – на восток. По пути ему необходимо уладить неожиданно возникшее дело в Нью-Йорке.
Одинокий, при деньгах – и скоро уедет из страны. Очень жаль!
– У меня как раз достаточно времени, чтобы провести короткую экскурсию, – торопливо извинилась Эвонна, когда они вошли в дом.
Ее светло-шафрановые юбка и блузка плавно колыхались в такт шагам. С огромной пряжкой на натуральной раковины моллюска на поясе и с элегантными серебряными украшениями с топазами, хорошенькая рыжая секретарша Дастина как бы сливалась с мягкой калифорнийской отделкой дома, в интерьере которого было гораздо больше вкуса, чем Пейдж ожидала увидеть, учитывая, что его обитатель – холостяк.
Дом, казалось, сошел со страниц архитектурного дайджеста. Впрочем, так оно и оказалось.
Серо-зеленые плитки выстилали пол огромного холла, стены которого были выкрашены в землистый чувственный цвет, напоминающий о южной Испании. Из огромных незанавешенных окон открывался вид на живописный ландшафт. Обстановка, казалось, была пропорционально увеличена, чтобы приспособиться к масштабам комнаты – основательная, но не подавляющая. Здесь были плетеные стулья с пухлыми белыми льняными подушками, шезлонги из пальмы и тростника, два могучих кресла с кручеными ручками, обитыми тканью мягких желто-белых тонов. Пейдж заметила коллекцию редких индийских корзин, расположенную вдоль одной из стен. А с другой стороны комнаты – пальму, с листьями в форме рыбьего хвоста, парящую высоко у расходящегося лучами величественного потолка, выгнутого так, как будто в него ударил штормовой ветер.
Экономка, говорящая по-испански и представленная Марией, поднялась наверх с теми повседневными вещами, которые Пейдж упаковала в две новые холщовые спортивные сумки.
– Размышляете, сможете ли вы привыкнуть ко всему этому? – шутливо спросила Эвонна, ловко огибая мраморную скульптуру, в которую Пейдж чуть не врезалась.
На крошечной табличке под этой чисто мексиканской работой значилось «Зунига».
«Еще бы чуть-чуть – и конец Зуниге», – подумала Пейдж с нервным смешком.
Следуя за своим элегантным экскурсоводом, она пыталась охватить все единым взглядом.
– Остановите меня, если у вас появятся вопросы.
– М-м-м. Спасибо, – сказала Пейдж, несколько переполненная впечатлениями, когда они прошли через гостиную в не менее впечатляющую берлогу, где целая стена была отдана фотографиям.
Это был интересный экскурс в жизнь Дастина, дающий представление о практически незнакомом хозяине дома. На фотографиях он был со своими друзьями, знаменитостями, политиками. Здесь же – множество снимков, привезенных из путешествий. Дастин, катающийся на лыжах в Гстааде; Дастин в обнимку с экзотической девушкой на берегу пустынной бухты; Дастин в Японии с целой армией улыбающихся японских ребятишек.
– Что вы будете делать теперь, когда Дастин продал свою компанию и сам надолго уехал из страны? Вы собираетесь продолжать работать на него? – поинтересовалась Пейдж у Эвонны.
– Как вы, возможно, уже заметили, Дастин – необычайно милый парень и исключительно щедрый…
Эвонна улыбнулась, влюбленно глядя на фотографию своего босса, на которой он, казалось, улыбался ей в ответ.
– Видите ли, хотя он продал свою компанию, у него все еще много деловых интересов. Я буду следить за ними. Кроме того, остается корреспонденция. Но, в основном, он сказал, что уходит в отпуск, так что у меня тоже каникулы. Когда он возвратится, мы оба вернемся к работе.
– Он когда-нибудь был женат? – спросила Пейдж, заметив, как много красивых женщин представлены в галерее фотовоспоминаний.
При ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что только одна из них повторялась.
– Да, ее звали Яна. – Взгляд Эвонны, казалось, был прикован к хорошенькой брюнетке.
Пейдж как раз начала размышлять о том, что довольно странно держать на этой стене такое количество фотографий своей бывшей жены, когда Эвонна начала объяснять, что его жена разбилась во время учебного полета пять лет назад. В самолете была какая-то неисправность, и он упал в горах Санта Моники.
– Дастин даже не знал, что она берет уроки пилотажа, – сказала Эвонна, хмуря брови. – Она хотела сделать ему сюрприз, потому что он увлекался самолетами и любил летать. Представляете?
Пейдж перевела взгляд на следующую фотографию Дастина, посмотрев на нее другими глазами. Ей уже было не так весело.
– Как долго они были женаты?
– Всего несколько лет. Она была действительно необыкновенной. Очень похожа на Дженнифер О'Нейл.
– У них были дети?
– Нет.
– Странно, почему он не женился снова?
– Яна была просто неподражаема, – тихо сказала Эвонна.
Они обе посмотрели на свадебную фотографию, которая висела с краю. Беззаботная радость на лицах новобрачных вызвала у Пейдж легкий озноб.
Затем, меняя тему, Эвонна показала длинным наманикюренным пальцем на бар, где в серебряном ведерке со льдом торчала бутылка шампанского. Рядом стояли три фужера.
– Дастин оставил это для вас и ваших подруг, хотя, как я теперь понимаю, вас будет только двое. Он сказал, что так как не сможет быть здесь, чтобы лично выпить за здоровье каждой из вас, то сделает это мысленно.
«Он во всем хочет быть оригинальным», – подумала Пейдж, замечая дорогую марку шампанского «Кристалл».
Дать Эвонне шесть месяцев полуканикул, предоставить свой дом и машины в распоряжение почти незнакомых женщин… Щедрость – это еще мягко сказано. Из того, что она слышала от Кит, ей было известно, что он субсидировал других альпинистов в восхождении. Пейдж ужасно хотелось спросить Эвонну, был ли он таким щедрым до того, как продал свой бизнес за пятьдесят миллионов долларов. Что-то подсказывало ей, что ответ был бы утвердительным.
Под впечатлением от всего увиденного, Пейдж прошла вслед за Эвонной на кухню, где необыкновенный вкус Дастина Брента был также очевиден. Все вылизано, автоматизировано и выглядело рационально: черные гранитные крышки столов, белоснежные шкафчики, отделанные нержавеющей сталью, электрические печи и холодильники.
Одна часть была полностью посвящена индийской кухне, и пока Пейдж, заинтригованная, с любопытством осматривалась, Эвонна рассказывала, что после того как Дастин побывал в Индии, он полностью разочаровался в американском способе приготовления блюд и привез повара из Нью-Дели, чтобы тот лично проинструктировал его. Эвонна, крутившая в руках свою сережку – топаз, оправленный в серебро, показала в сторону стены, заставленной кулинарными книгами, и объяснила, что половина этих книг были переводами ценных индийских изданий.
«Что за жизнь», – подумала Пейдж.
– Дастин такой увлекающийся. Он безумно влюбился в Пикассо, но так как ему не хватало наличных денег, а без Пикассо он жить не мог, то продал один из домов, – поведала Эвонна, усмехнувшись, пока они поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж. – Он любит часы, – добавила она, продолжая доказывать неподражаемость своего патрона. – У него 102 различного вида часов, некоторые из них настоящая редкость. И он любит свитера, у него буквально фунты свитеров из кашмирской шерсти…
Они вошли в спальню Дастина, которая была, возможно, самой сексуальной спальней из всех, какие видела Пейдж. Она была большой, обтянутой плюшем, совершенно мужской и вмещала в себя личный кабинет, красиво обставленный гимнастический зал, парную, джакузи, два огромных стенных шкафа и, как с удивленным смешком обнаружила Пейдж, там была даже кровать. Что-то чувственно приятное содержалось в этой явной экстравагантности, в фунтах свитеров из кашмирской шерсти, сложенных опрятно один на другой, всех вообразимых цветов, и в бесконечных рядах обуви – от лакированных штиблет и ботинок из змеиной кожи до спортивных тапочек.
Пейдж предвидела, что она одолжит парочку этих божественных свитеров, подвяжет их и подложит плечики, добавит яркую спортивную куртку большого размера и закатает рукава.
Но после короткой экскурсии по спальне Даетина Эвонна сказала, что это единственная часть дома, куда вход запрещен. Наверху находились еще четыре спальни, все также изысканно обставленные, с ванными комнатами, которые были больше квартиры Пейдж.
«Бывшей квартиры», – напомнила себе Пейдж с удовлетворенной улыбкой, все еще не теряя надежды одолжить свитер.
Позже, стоя под обильными горячими струями воды, намыливая волосы роскошным шампунем с ароматом свежих кислых калифорнийских лимонов и при этом не стукаясь локтями о стены, Пейдж решила, что влюбилась.
Она влюбилась в свою новую жизнь, в этот дом, в Беверли Хиллз. Она влюбилась в неограниченные возможности, которые, казалось, ожидали ее здесь: мужчины, деньги и солнце. Чем больше она об этом думала, тем больше ей нравилось. Что-то глубоко внутри заставляло ее чувствовать, что она все это получит. И первый раз в своей жизни она почувствовала себя уверенно. Уверенно и оптимистично.
Это было большое строение в средиземноморском стиле, стоявшее на пригорке, с грандиозной, на голливудский манер, круговой подъездной дорожкой, обсаженной рядом пальм, в центре которой был устроен сильно заросший забранный в камень рыбоводный пруд.
Когда тяжелые железные ворота распахнулись, Пейдж удовлетворенно откинулась в блестящем на солнце черном «астон-мартине», который забрал ее из аэропорта. Ей не верилось, что она действительно здесь, что фантазия превратилась в реальность, что эта изумительная величественная роскошь будет ее новым домом.
На протяжении всего пути она пыталась представить свою будущую «резиденцию», создавая яркие картины. И когда Эвонна, секретарша Дастина, сообщила, что они почти приехали, Пейдж попыталась угадать дом. Но именно этот дом она не посмела бы выбрать – он был слишком безупречен.
В большом круглом зеркале, установленном на обочине для обзора дороги, она увидела себя в сияющей спортивной машине, въезжающей в шикарные ворота, и подумала с легким волнением, что пока все замечательно. Досадно было лишь то, что ее не встречает Дастин. По дороге Эвонна рассказала Пейдж, как они с Дастином пересекли Соединенные Штаты, и затем она полетела на запад, а он – на восток. По пути ему необходимо уладить неожиданно возникшее дело в Нью-Йорке.
Одинокий, при деньгах – и скоро уедет из страны. Очень жаль!
– У меня как раз достаточно времени, чтобы провести короткую экскурсию, – торопливо извинилась Эвонна, когда они вошли в дом.
Ее светло-шафрановые юбка и блузка плавно колыхались в такт шагам. С огромной пряжкой на натуральной раковины моллюска на поясе и с элегантными серебряными украшениями с топазами, хорошенькая рыжая секретарша Дастина как бы сливалась с мягкой калифорнийской отделкой дома, в интерьере которого было гораздо больше вкуса, чем Пейдж ожидала увидеть, учитывая, что его обитатель – холостяк.
Дом, казалось, сошел со страниц архитектурного дайджеста. Впрочем, так оно и оказалось.
Серо-зеленые плитки выстилали пол огромного холла, стены которого были выкрашены в землистый чувственный цвет, напоминающий о южной Испании. Из огромных незанавешенных окон открывался вид на живописный ландшафт. Обстановка, казалось, была пропорционально увеличена, чтобы приспособиться к масштабам комнаты – основательная, но не подавляющая. Здесь были плетеные стулья с пухлыми белыми льняными подушками, шезлонги из пальмы и тростника, два могучих кресла с кручеными ручками, обитыми тканью мягких желто-белых тонов. Пейдж заметила коллекцию редких индийских корзин, расположенную вдоль одной из стен. А с другой стороны комнаты – пальму, с листьями в форме рыбьего хвоста, парящую высоко у расходящегося лучами величественного потолка, выгнутого так, как будто в него ударил штормовой ветер.
Экономка, говорящая по-испански и представленная Марией, поднялась наверх с теми повседневными вещами, которые Пейдж упаковала в две новые холщовые спортивные сумки.
– Размышляете, сможете ли вы привыкнуть ко всему этому? – шутливо спросила Эвонна, ловко огибая мраморную скульптуру, в которую Пейдж чуть не врезалась.
На крошечной табличке под этой чисто мексиканской работой значилось «Зунига».
«Еще бы чуть-чуть – и конец Зуниге», – подумала Пейдж с нервным смешком.
Следуя за своим элегантным экскурсоводом, она пыталась охватить все единым взглядом.
– Остановите меня, если у вас появятся вопросы.
– М-м-м. Спасибо, – сказала Пейдж, несколько переполненная впечатлениями, когда они прошли через гостиную в не менее впечатляющую берлогу, где целая стена была отдана фотографиям.
Это был интересный экскурс в жизнь Дастина, дающий представление о практически незнакомом хозяине дома. На фотографиях он был со своими друзьями, знаменитостями, политиками. Здесь же – множество снимков, привезенных из путешествий. Дастин, катающийся на лыжах в Гстааде; Дастин в обнимку с экзотической девушкой на берегу пустынной бухты; Дастин в Японии с целой армией улыбающихся японских ребятишек.
– Что вы будете делать теперь, когда Дастин продал свою компанию и сам надолго уехал из страны? Вы собираетесь продолжать работать на него? – поинтересовалась Пейдж у Эвонны.
– Как вы, возможно, уже заметили, Дастин – необычайно милый парень и исключительно щедрый…
Эвонна улыбнулась, влюбленно глядя на фотографию своего босса, на которой он, казалось, улыбался ей в ответ.
– Видите ли, хотя он продал свою компанию, у него все еще много деловых интересов. Я буду следить за ними. Кроме того, остается корреспонденция. Но, в основном, он сказал, что уходит в отпуск, так что у меня тоже каникулы. Когда он возвратится, мы оба вернемся к работе.
– Он когда-нибудь был женат? – спросила Пейдж, заметив, как много красивых женщин представлены в галерее фотовоспоминаний.
При ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что только одна из них повторялась.
– Да, ее звали Яна. – Взгляд Эвонны, казалось, был прикован к хорошенькой брюнетке.
Пейдж как раз начала размышлять о том, что довольно странно держать на этой стене такое количество фотографий своей бывшей жены, когда Эвонна начала объяснять, что его жена разбилась во время учебного полета пять лет назад. В самолете была какая-то неисправность, и он упал в горах Санта Моники.
– Дастин даже не знал, что она берет уроки пилотажа, – сказала Эвонна, хмуря брови. – Она хотела сделать ему сюрприз, потому что он увлекался самолетами и любил летать. Представляете?
Пейдж перевела взгляд на следующую фотографию Дастина, посмотрев на нее другими глазами. Ей уже было не так весело.
– Как долго они были женаты?
– Всего несколько лет. Она была действительно необыкновенной. Очень похожа на Дженнифер О'Нейл.
– У них были дети?
– Нет.
– Странно, почему он не женился снова?
– Яна была просто неподражаема, – тихо сказала Эвонна.
Они обе посмотрели на свадебную фотографию, которая висела с краю. Беззаботная радость на лицах новобрачных вызвала у Пейдж легкий озноб.
Затем, меняя тему, Эвонна показала длинным наманикюренным пальцем на бар, где в серебряном ведерке со льдом торчала бутылка шампанского. Рядом стояли три фужера.
– Дастин оставил это для вас и ваших подруг, хотя, как я теперь понимаю, вас будет только двое. Он сказал, что так как не сможет быть здесь, чтобы лично выпить за здоровье каждой из вас, то сделает это мысленно.
«Он во всем хочет быть оригинальным», – подумала Пейдж, замечая дорогую марку шампанского «Кристалл».
Дать Эвонне шесть месяцев полуканикул, предоставить свой дом и машины в распоряжение почти незнакомых женщин… Щедрость – это еще мягко сказано. Из того, что она слышала от Кит, ей было известно, что он субсидировал других альпинистов в восхождении. Пейдж ужасно хотелось спросить Эвонну, был ли он таким щедрым до того, как продал свой бизнес за пятьдесят миллионов долларов. Что-то подсказывало ей, что ответ был бы утвердительным.
Под впечатлением от всего увиденного, Пейдж прошла вслед за Эвонной на кухню, где необыкновенный вкус Дастина Брента был также очевиден. Все вылизано, автоматизировано и выглядело рационально: черные гранитные крышки столов, белоснежные шкафчики, отделанные нержавеющей сталью, электрические печи и холодильники.
Одна часть была полностью посвящена индийской кухне, и пока Пейдж, заинтригованная, с любопытством осматривалась, Эвонна рассказывала, что после того как Дастин побывал в Индии, он полностью разочаровался в американском способе приготовления блюд и привез повара из Нью-Дели, чтобы тот лично проинструктировал его. Эвонна, крутившая в руках свою сережку – топаз, оправленный в серебро, показала в сторону стены, заставленной кулинарными книгами, и объяснила, что половина этих книг были переводами ценных индийских изданий.
«Что за жизнь», – подумала Пейдж.
– Дастин такой увлекающийся. Он безумно влюбился в Пикассо, но так как ему не хватало наличных денег, а без Пикассо он жить не мог, то продал один из домов, – поведала Эвонна, усмехнувшись, пока они поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж. – Он любит часы, – добавила она, продолжая доказывать неподражаемость своего патрона. – У него 102 различного вида часов, некоторые из них настоящая редкость. И он любит свитера, у него буквально фунты свитеров из кашмирской шерсти…
Они вошли в спальню Дастина, которая была, возможно, самой сексуальной спальней из всех, какие видела Пейдж. Она была большой, обтянутой плюшем, совершенно мужской и вмещала в себя личный кабинет, красиво обставленный гимнастический зал, парную, джакузи, два огромных стенных шкафа и, как с удивленным смешком обнаружила Пейдж, там была даже кровать. Что-то чувственно приятное содержалось в этой явной экстравагантности, в фунтах свитеров из кашмирской шерсти, сложенных опрятно один на другой, всех вообразимых цветов, и в бесконечных рядах обуви – от лакированных штиблет и ботинок из змеиной кожи до спортивных тапочек.
Пейдж предвидела, что она одолжит парочку этих божественных свитеров, подвяжет их и подложит плечики, добавит яркую спортивную куртку большого размера и закатает рукава.
Но после короткой экскурсии по спальне Даетина Эвонна сказала, что это единственная часть дома, куда вход запрещен. Наверху находились еще четыре спальни, все также изысканно обставленные, с ванными комнатами, которые были больше квартиры Пейдж.
«Бывшей квартиры», – напомнила себе Пейдж с удовлетворенной улыбкой, все еще не теряя надежды одолжить свитер.
Позже, стоя под обильными горячими струями воды, намыливая волосы роскошным шампунем с ароматом свежих кислых калифорнийских лимонов и при этом не стукаясь локтями о стены, Пейдж решила, что влюбилась.
Она влюбилась в свою новую жизнь, в этот дом, в Беверли Хиллз. Она влюбилась в неограниченные возможности, которые, казалось, ожидали ее здесь: мужчины, деньги и солнце. Чем больше она об этом думала, тем больше ей нравилось. Что-то глубоко внутри заставляло ее чувствовать, что она все это получит. И первый раз в своей жизни она почувствовала себя уверенно. Уверенно и оптимистично.