Страница:
Я с трудом огляделся. И правда, ничто не напоминало о только что происшедшем. Здесь не было более ни детей, ни оранжевых туник, ни следов крови.
– Так что советую вернуться к ужину. Уасикамайок терпеливо ждет вашего волеизъявления.
Ну, ладно. Шутить так шутить…
Я откинулся на спинку мягкого стула, чуть не прижав спиной пальцы метрдотеля; на всякий случай дотронулся до черного галстука, обязательного здесь, кончиками пальцев.
– За этим дело не станет, – заверил я. – Что-нибудь простенькое, легкое. Икру, устрицы, холодную осетрину, зелень, ти-боунстейк, что еще? Ну, фрукты, сыр, кофе… Вина я выберу сам. Вместо аперитива я бы выпил пива. Все. Устраивает?
С тихой радостью я увидел, как на лице мэтра проступает выражение озабоченности.
– Вот и весь заказ, – повторил я не без некоторого высокомерия – впрочем, целиком наигранного. Потому что продиктованные мною слова еще усилили ощущение голода, а голод плохо соседствует с заносчивостью. – Если же мой выбор ставит вас в затруднительное положение…
– Да, – откровенно признал он. – Выполнение вашего заказа связано со сложностями.
– Ну что же, – сказал я, ухмыльнувшись. – Придется извинить вас. Чем же вы располагаете?
– О, у нас есть все, – откликнулся он, сделав рукой движение, как бы отмахиваясь. – Тут затруднение иного характера. Проблема выбора. Икра – какая? Иранская, астраханская, казахская или еще какая-нибудь? Устрицы – из Остенде или?.. Какие фрукты – у них же есть имена! Кофе – какой из шестидесяти сортов? Пиво – какой марки, если их тут сотня?
– Икра черная, – произнес я уверенно. И запнулся.
– Я слушаю, – напомнил он, выдержав паузу.
А черт его знает – какие там сорта. В нашем Институте мы их не различали, кроме двух: подороже и подешевле.
– Все – по вашему выбору, – нашел я выход и облегченно вздохнул.
– Вы возлагаете на меня слишком большую ответственность, – озабоченно, хотя и не без скрытой усмешки, сказал мэтр. – Но положение обязывает. Что, если из вин я предложу вам кахетинские сорта? Хотя, мне кажется, вы должны предпочитать рейнские…
– Молдавские, – сказал я, только чтобы не согласиться с ним.
– Прекрасно. Теперь перейдем к мясу…
Еще минут десять мы с ним уточняли меню. За все это время никто к нам не подходил, и вообще огромный зал со множеством столиков был совершенно пуст, как будто создали его специально для того, чтобы я мог спокойно поужинать. Впрочем – все происходило в Пространстве Сна…
– Очень хорошо, – сказал Дремин, когда мы с мэтром наконец договорились и служитель гастрономического культа бесшумно умчался. – А теперь, я думаю, у нас есть несколько минут. Этого хватит для того, чтобы закончить деловой разговор, начатый (тут он в очередной раз усмехнулся) в несколько иной обстановке, не правда ли?
– Я вас слушаю, – ответил я.
– У вас есть возражения? Или хотя бы сомнения?
Вопрос этот был задан таким тоном, что я поспешил заверить:
– Нет. Ни малейших.
– Очень хорошо. Вот видите, как быстро нам удалось договориться. Как раз и ужин подают…
И в самом деле, по залу уже скользила целая вереница официантов в белых фраках. Каждый из них в поднятой руке нес на белом металлическом подносе какое-то одно блюдо. Лишь замыкавший процессию бесшумно катил тележку с винами.
Вскоре на столике оказалось все, что я успел пожелать, и еще многое другое, какие-то яства, чьи названия и состав были мне совершенно незнакомы – Хозяин лишь негромко произносил их. Я развернул салфетку, бросил ее на колени и начал соображать – какой вилкой и каким ножом сейчас воспользоваться: их тут оказался целый арсенал.
Правда, как раз об этикете мне сейчас следовало думать меньше всего. Есть, конечно, очень хотелось, но ведь это всего лишь игра чувств. А вот то, что я чрезмерно засиделся тут – это факт. И что может последовать за столь обильным ужином, вовсе не было известно. Может быть, Дремин приставит ко мне конвоиров, чтобы они сопровождали меня во всех предстоящих поисках и действиях? Но в них я, с моей точки зрения, совершенно не нуждался. А кроме того – надо было работать, искать свидетелей, теперь, пожалуй, мне потребуется шофер Груздя Минаев. А сидя здесь, я его никогда не обнаружу и ничего от него не услышу…
В Пространстве Сна формулы можно произносить и беззвучно, важно при этом не звучание, а напряжение духа и четкое представление желаемого результата. И я, на мгновения застыв с вилкой в приподнятой руке, начал, стараясь не шевелить губами, выражать формулу. Вовсе не ту, конечно, которую сообщил мне Дремин. Сейчас его помощь мне совершенно не требовалась, наоборот. То, что я мысленно выговаривал, было формулой экстремального переброса в другой, расположенный ниже слой.
– Советую начать с омара, – проронил Дремин доброжелательно. – Возьмите вот этот крючок…
– Благодарю вас…
Я протянул руку. Одновременно Дремин перегнулся через стол, приблизив лицо ко мне. Глаза его расширились. Странно засветились. Мне стало жарко. Я хотел убрать руку – она не повиновалась. Я был словно парализован. В ушах зазвенело. Стены и потолок зала стремительно удалялись в разные стороны. Человек передо мною рос, превращаясь в исполина. Рядом с ним откуда-то возник другой. То была женщина. Я успел узнать ее. Китаянка из давешнего приключения. Но – показалось мне – не только я, но и Дремин был растерян. Похоже, это не входило в его программу. Должно быть, кто-то третий неожиданно вмешался в нашу игру – третий, видевший карты обоих игроков… Да так оно, по сути дела, и было: формулы произносишь не в пустоту, у них есть, надо полагать, конкретный адрес – и вот оттуда последовал ответ…
Я хотел улыбнуться женщине. Но не смог. Мир отошел от меня. Кажется, я терял сознание. Это лишь подтверждало, что мне предстоит переход в другой континуум. Но если…
Туман, мгла, густые клочья тумана заполняют странно расширяющуюся грудь…
«Минаев, – продолжал я думать, исчезая отовсюду. – Мне нужен Минаев… Нужна информация по Груздю, кто бы и как бы ни морочил мне голову».
– Так что советую вернуться к ужину. Уасикамайок терпеливо ждет вашего волеизъявления.
Ну, ладно. Шутить так шутить…
Я откинулся на спинку мягкого стула, чуть не прижав спиной пальцы метрдотеля; на всякий случай дотронулся до черного галстука, обязательного здесь, кончиками пальцев.
– За этим дело не станет, – заверил я. – Что-нибудь простенькое, легкое. Икру, устрицы, холодную осетрину, зелень, ти-боунстейк, что еще? Ну, фрукты, сыр, кофе… Вина я выберу сам. Вместо аперитива я бы выпил пива. Все. Устраивает?
С тихой радостью я увидел, как на лице мэтра проступает выражение озабоченности.
– Вот и весь заказ, – повторил я не без некоторого высокомерия – впрочем, целиком наигранного. Потому что продиктованные мною слова еще усилили ощущение голода, а голод плохо соседствует с заносчивостью. – Если же мой выбор ставит вас в затруднительное положение…
– Да, – откровенно признал он. – Выполнение вашего заказа связано со сложностями.
– Ну что же, – сказал я, ухмыльнувшись. – Придется извинить вас. Чем же вы располагаете?
– О, у нас есть все, – откликнулся он, сделав рукой движение, как бы отмахиваясь. – Тут затруднение иного характера. Проблема выбора. Икра – какая? Иранская, астраханская, казахская или еще какая-нибудь? Устрицы – из Остенде или?.. Какие фрукты – у них же есть имена! Кофе – какой из шестидесяти сортов? Пиво – какой марки, если их тут сотня?
– Икра черная, – произнес я уверенно. И запнулся.
– Я слушаю, – напомнил он, выдержав паузу.
А черт его знает – какие там сорта. В нашем Институте мы их не различали, кроме двух: подороже и подешевле.
– Все – по вашему выбору, – нашел я выход и облегченно вздохнул.
– Вы возлагаете на меня слишком большую ответственность, – озабоченно, хотя и не без скрытой усмешки, сказал мэтр. – Но положение обязывает. Что, если из вин я предложу вам кахетинские сорта? Хотя, мне кажется, вы должны предпочитать рейнские…
– Молдавские, – сказал я, только чтобы не согласиться с ним.
– Прекрасно. Теперь перейдем к мясу…
Еще минут десять мы с ним уточняли меню. За все это время никто к нам не подходил, и вообще огромный зал со множеством столиков был совершенно пуст, как будто создали его специально для того, чтобы я мог спокойно поужинать. Впрочем – все происходило в Пространстве Сна…
– Очень хорошо, – сказал Дремин, когда мы с мэтром наконец договорились и служитель гастрономического культа бесшумно умчался. – А теперь, я думаю, у нас есть несколько минут. Этого хватит для того, чтобы закончить деловой разговор, начатый (тут он в очередной раз усмехнулся) в несколько иной обстановке, не правда ли?
– Я вас слушаю, – ответил я.
– У вас есть возражения? Или хотя бы сомнения?
Вопрос этот был задан таким тоном, что я поспешил заверить:
– Нет. Ни малейших.
– Очень хорошо. Вот видите, как быстро нам удалось договориться. Как раз и ужин подают…
И в самом деле, по залу уже скользила целая вереница официантов в белых фраках. Каждый из них в поднятой руке нес на белом металлическом подносе какое-то одно блюдо. Лишь замыкавший процессию бесшумно катил тележку с винами.
Вскоре на столике оказалось все, что я успел пожелать, и еще многое другое, какие-то яства, чьи названия и состав были мне совершенно незнакомы – Хозяин лишь негромко произносил их. Я развернул салфетку, бросил ее на колени и начал соображать – какой вилкой и каким ножом сейчас воспользоваться: их тут оказался целый арсенал.
Правда, как раз об этикете мне сейчас следовало думать меньше всего. Есть, конечно, очень хотелось, но ведь это всего лишь игра чувств. А вот то, что я чрезмерно засиделся тут – это факт. И что может последовать за столь обильным ужином, вовсе не было известно. Может быть, Дремин приставит ко мне конвоиров, чтобы они сопровождали меня во всех предстоящих поисках и действиях? Но в них я, с моей точки зрения, совершенно не нуждался. А кроме того – надо было работать, искать свидетелей, теперь, пожалуй, мне потребуется шофер Груздя Минаев. А сидя здесь, я его никогда не обнаружу и ничего от него не услышу…
В Пространстве Сна формулы можно произносить и беззвучно, важно при этом не звучание, а напряжение духа и четкое представление желаемого результата. И я, на мгновения застыв с вилкой в приподнятой руке, начал, стараясь не шевелить губами, выражать формулу. Вовсе не ту, конечно, которую сообщил мне Дремин. Сейчас его помощь мне совершенно не требовалась, наоборот. То, что я мысленно выговаривал, было формулой экстремального переброса в другой, расположенный ниже слой.
– Советую начать с омара, – проронил Дремин доброжелательно. – Возьмите вот этот крючок…
– Благодарю вас…
Я протянул руку. Одновременно Дремин перегнулся через стол, приблизив лицо ко мне. Глаза его расширились. Странно засветились. Мне стало жарко. Я хотел убрать руку – она не повиновалась. Я был словно парализован. В ушах зазвенело. Стены и потолок зала стремительно удалялись в разные стороны. Человек передо мною рос, превращаясь в исполина. Рядом с ним откуда-то возник другой. То была женщина. Я успел узнать ее. Китаянка из давешнего приключения. Но – показалось мне – не только я, но и Дремин был растерян. Похоже, это не входило в его программу. Должно быть, кто-то третий неожиданно вмешался в нашу игру – третий, видевший карты обоих игроков… Да так оно, по сути дела, и было: формулы произносишь не в пустоту, у них есть, надо полагать, конкретный адрес – и вот оттуда последовал ответ…
Я хотел улыбнуться женщине. Но не смог. Мир отошел от меня. Кажется, я терял сознание. Это лишь подтверждало, что мне предстоит переход в другой континуум. Но если…
Туман, мгла, густые клочья тумана заполняют странно расширяющуюся грудь…
«Минаев, – продолжал я думать, исчезая отовсюду. – Мне нужен Минаев… Нужна информация по Груздю, кто бы и как бы ни морочил мне голову».
Проводник
Когда я очнулся, уже свечерело, и над землей стлался полумрак. Я лежал на спине, уткнувшись щекой в траву, разбросав руки. Ощущалась прохлада. «Тут, чего доброго, заработаешь воспаление легких», – мрачно подумал я старыми мерками, целиком принадлежавшими миру яви, подтянул руки поближе и не без труда приподнялся на локтях. Как-то не по правилам обошелся со мною тот неведомый, кто выполнял мою, обращенную к нему, выраженную формулой просьбу – кем бы он там ни был. Вообще-то он вел себя грубовато: должен был хотя бы обождать, пока я закончу ужинать. Столько добра в рот не попало… А уж потом пригласить на беседу. Он же со мной поступил, как с вещью, в хозяйстве совершенно бесполезной. Если это все же шутки Дремина, то характер его совершенно не изменился после пятьдесят третьего… – заключил я и попытался подтянуть к себе ноги. Это, однако, не удалось. «Вот еще новости», – подумал я уже и вовсе сердито. Впечатление было таким, будто поверх моих ног кто-то плотно улегся – холодный, неживой. Поэтому и перевернуться на живот никак не удавалось, чтобы встать хотя бы на колени. В голове была странная гулкость, и я не сразу сообразил, что можно попытаться хотя бы сесть. Это удалось, хотя и не сразу; руки плохо держали, сила возвращалась к ним медленно. Сев, наконец, я ног своих не увидел, словно их и не было вовсе. «Ну, такой-этакий, – подумал я, понемногу свирепея, – ну, дождешься ты от меня работы! Тем более без ног…» Да нет, ноги тут, только кто-то их в землю зарыл по самые колени; хотят меня здесь укоренить, что ли? Странно, странно…
Я принялся пальцами отгребать мягкую, жирную землю и постепенно высвободил ноги. Растер ладонями голени – икры уже схватывала судорога. Ну а теперь что? Идти наугад или же ночевать прямо тут? Хоть бы тряпку какую-нибудь бросили, я же так до утра вовсе закоченею!
Я потоптался немного на месте, похлопал себя руками по бокам, согреваясь, разгоняя кровь. Теплее стало, только надолго ли? Об этом лучше было не думать, да кто же другой тут за тебя думать станет? Тут, конечно, полная свобода действий, простор инициативе; сиди себе и строй планы дальнейших действий – с учетом, как говорится, накопленного опыта. Развести бы костерок… Но огонь такая вещь: на земле не валяется. Достать бы зажигалку из кармана смокинга – но я оказался тут гол, как сокол. Нет, не очень гуманно поступил со мною Хозяин; впрочем, слово это ему наверняка чуждо. Ну, так с чего же начать?..
– Окоченел, поди? – услышал я сзади.
Рефлекс тут же заставил меня грянуться оземь; я перекатился в сторону и снова вскочил, сразу же приняв боевую стойку.
Заговоривший находился шагах в трех. Он был, несомненно, человеком; рослый, кряжистый, бородатый и – на первый взгляд – безоружный. В темноте трудно было различить детали, но представлялось несомненным, что человек этот был во что-то одет, и это заставило меня остро позавидовать ему.
– Да ты не трухай, – сказал человек убедительно. – Не трону.
– Ты кто? – хотел было спросить я, но не получилось. Только какое-то кукареканье раздалось. Я откашлялся и теперь уже смог членораздельно повторить вопрос.
– Некое существо, – ответил он весело. – Невероятное, однако же сущее. Этого пока тебе довольно. Ну, пошли, не то ты тут и вовсе озябнешь.
– Куда? – Ничего другого в тот миг не пришло мне в голову.
– А куда поведу. Деваться тебе, я чаю, некуда? Вот и ступай за мною, не отставай только, вокруг – лес. Да непростой.
Он повернулся и уверенно зашагал в темноту. Я, чуть помешкав, двинулся за ним; и в самом деле больше деваться было некуда.
Туземец шел небыстро, так что я поспевал за ним, хотя идти босиком было без привычки колко. Лес, похоже, еще не познал прелестей цивилизации и наверняка был населен всякой тварью, и недоброй тоже. Невзирая на это, проводник мой шел уверенно, я же то и дело непроизвольно оглядывался, напрягался – но ничего не происходило, хотя неподалеку временами возникали разные звуки, которых при желании можно было бы и испугаться. Но и без того забот хватало: стволы деревьев неожиданно вырастали перед самым носом, и раз-другой пришлось-таки чувствительно к ним приложиться; туземец всякий раз усмешливо крякал, не без удовольствия, сам же проскальзывал между препятствиями без задержки, как если бы видел в густо налившейся мгле не хуже, чем в полдень. Но я понимал, что для обид сейчас – не место и не время.
Шли долго, как я определил своим внутренним хронометром – не менее часа, и не прямо, что в лесу и невозможно, но с какими-то резкими поворотами, порой – я был уверен – мы даже возвращались, но не тем путем, каким шли, а параллельно ему – и снова куда-то сворачивали, системы в этом никакой не угадывалось. Движением я согревался, понемногу успокаивался, пока неожиданно не ощутил вдруг, что происходящее мне начинает даже нравиться. Была во всем этом некая лихая легкость, хотя временами не верилось, что это не мое воображение чудит. Лесовик изредка оглядывался на меня, глаза его странно взблескивали в темноте, – но не говорил ни слова и продолжал путь. Постепенно я начал уставать и уже хотел спросить, не пора ли устроить привал хоть на краткое время, как поводырь мой вдруг остановился, так что я едва не налетел на него и даже пробормотал нечто неласковое в его адрес. Он, впрочем, не оскорбился.
– Ну, тепло ли, покойно ли? – спросил он. – Не трепещешь уже?
– Все нормально, – ответил я, стараясь говорить и вообще вести себя так, словно все происходившее было делом заурядным и заранее предсказуемым. – Но перевести дух не помешает.
– Отдыхай, – радушно позволил лесовик, – пришли уже. Самая малость осталась. Ты постой тут – я мигом.
И сразу исчез в темноте. Через минуту-другую (я уже снова начал было озираться в ожидании неприятностей) невдалеке, шагах в тридцати, засветился огонек, и голос позвал:
– Ступай сюда, но поглядывай: ручей впереди – так ты по мосткам, купаться в сей час тебе не след.
И в самом деле: прислушавшись, я уловил тихое, словно дремотное, журчание. Мостки оказались узенькими – два бревешка, каждое в пядь толщиной, – но уж такие-то вещи меня не смущали нимало. К огню я приближался осторожно, но ничто не помешало, и вскоре я остановился на небольшой, в пятачок, полянке, на краю которой возвышался домик; и не домик даже, а то ли землянка, то ли вообще не поймешь, что: пещера на склоне холмика, что ли? Огонек светился внутри, и я, не колеблясь, вошел – хотя на всякий случай изготовился, чтобы при любой неожиданности действовать соответственно.
Я принялся пальцами отгребать мягкую, жирную землю и постепенно высвободил ноги. Растер ладонями голени – икры уже схватывала судорога. Ну а теперь что? Идти наугад или же ночевать прямо тут? Хоть бы тряпку какую-нибудь бросили, я же так до утра вовсе закоченею!
Я потоптался немного на месте, похлопал себя руками по бокам, согреваясь, разгоняя кровь. Теплее стало, только надолго ли? Об этом лучше было не думать, да кто же другой тут за тебя думать станет? Тут, конечно, полная свобода действий, простор инициативе; сиди себе и строй планы дальнейших действий – с учетом, как говорится, накопленного опыта. Развести бы костерок… Но огонь такая вещь: на земле не валяется. Достать бы зажигалку из кармана смокинга – но я оказался тут гол, как сокол. Нет, не очень гуманно поступил со мною Хозяин; впрочем, слово это ему наверняка чуждо. Ну, так с чего же начать?..
– Окоченел, поди? – услышал я сзади.
Рефлекс тут же заставил меня грянуться оземь; я перекатился в сторону и снова вскочил, сразу же приняв боевую стойку.
Заговоривший находился шагах в трех. Он был, несомненно, человеком; рослый, кряжистый, бородатый и – на первый взгляд – безоружный. В темноте трудно было различить детали, но представлялось несомненным, что человек этот был во что-то одет, и это заставило меня остро позавидовать ему.
– Да ты не трухай, – сказал человек убедительно. – Не трону.
– Ты кто? – хотел было спросить я, но не получилось. Только какое-то кукареканье раздалось. Я откашлялся и теперь уже смог членораздельно повторить вопрос.
– Некое существо, – ответил он весело. – Невероятное, однако же сущее. Этого пока тебе довольно. Ну, пошли, не то ты тут и вовсе озябнешь.
– Куда? – Ничего другого в тот миг не пришло мне в голову.
– А куда поведу. Деваться тебе, я чаю, некуда? Вот и ступай за мною, не отставай только, вокруг – лес. Да непростой.
Он повернулся и уверенно зашагал в темноту. Я, чуть помешкав, двинулся за ним; и в самом деле больше деваться было некуда.
Туземец шел небыстро, так что я поспевал за ним, хотя идти босиком было без привычки колко. Лес, похоже, еще не познал прелестей цивилизации и наверняка был населен всякой тварью, и недоброй тоже. Невзирая на это, проводник мой шел уверенно, я же то и дело непроизвольно оглядывался, напрягался – но ничего не происходило, хотя неподалеку временами возникали разные звуки, которых при желании можно было бы и испугаться. Но и без того забот хватало: стволы деревьев неожиданно вырастали перед самым носом, и раз-другой пришлось-таки чувствительно к ним приложиться; туземец всякий раз усмешливо крякал, не без удовольствия, сам же проскальзывал между препятствиями без задержки, как если бы видел в густо налившейся мгле не хуже, чем в полдень. Но я понимал, что для обид сейчас – не место и не время.
Шли долго, как я определил своим внутренним хронометром – не менее часа, и не прямо, что в лесу и невозможно, но с какими-то резкими поворотами, порой – я был уверен – мы даже возвращались, но не тем путем, каким шли, а параллельно ему – и снова куда-то сворачивали, системы в этом никакой не угадывалось. Движением я согревался, понемногу успокаивался, пока неожиданно не ощутил вдруг, что происходящее мне начинает даже нравиться. Была во всем этом некая лихая легкость, хотя временами не верилось, что это не мое воображение чудит. Лесовик изредка оглядывался на меня, глаза его странно взблескивали в темноте, – но не говорил ни слова и продолжал путь. Постепенно я начал уставать и уже хотел спросить, не пора ли устроить привал хоть на краткое время, как поводырь мой вдруг остановился, так что я едва не налетел на него и даже пробормотал нечто неласковое в его адрес. Он, впрочем, не оскорбился.
– Ну, тепло ли, покойно ли? – спросил он. – Не трепещешь уже?
– Все нормально, – ответил я, стараясь говорить и вообще вести себя так, словно все происходившее было делом заурядным и заранее предсказуемым. – Но перевести дух не помешает.
– Отдыхай, – радушно позволил лесовик, – пришли уже. Самая малость осталась. Ты постой тут – я мигом.
И сразу исчез в темноте. Через минуту-другую (я уже снова начал было озираться в ожидании неприятностей) невдалеке, шагах в тридцати, засветился огонек, и голос позвал:
– Ступай сюда, но поглядывай: ручей впереди – так ты по мосткам, купаться в сей час тебе не след.
И в самом деле: прислушавшись, я уловил тихое, словно дремотное, журчание. Мостки оказались узенькими – два бревешка, каждое в пядь толщиной, – но уж такие-то вещи меня не смущали нимало. К огню я приближался осторожно, но ничто не помешало, и вскоре я остановился на небольшой, в пятачок, полянке, на краю которой возвышался домик; и не домик даже, а то ли землянка, то ли вообще не поймешь, что: пещера на склоне холмика, что ли? Огонек светился внутри, и я, не колеблясь, вошел – хотя на всякий случай изготовился, чтобы при любой неожиданности действовать соответственно.
В гостях
– Здесь живу, – сказал лесовик, – когда я здесь; так что добро пожаловать – оглядись, устраивайся, будь дома. Ты уж не обессудь, что я все на «ты» – нравы у нас простые, до галантности еще не досягнули…
Недаром же мне с самого начала казалось, что тут что-то не так; теперь я в это поверил окончательно: «галантность» была вовсе из другого лексикона, из иных времен. Но торопить события не следовало, и я уселся на лавку (земляную, по всей вероятности), покрытую грубой, вроде рядна, тканью, под которой, когда я садился, зашуршало и упруго подалось сено – или солома, может быть. Хозяин дома, видно, не промышлял полеванием – иначе мог бы и шкурами застелить. Сев, я с любопытством огляделся.
Помещение было невелико, с очажком посредине, и в нем горели, потрескивая, совсем без дыма, валежины, и огонь гладил бока глиняного горшка непривычной – кубической – формы, в который налита была вода. Стены были укреплены прутяными плетенками, тесно висели метелки сухих трав, одна стена была занята плетеными же полками на кольях, на полках стояло множество глиняных горшочков, одни поменьше, другие побольше. Всей мебели было – широкая лежанка и та лавка, на которой я сейчас сидел; сам же хозяин устроился на перевернутой кверху дном круглой корзине (еще несколько таких, одна на другой, стояли в углу). Я перевел взгляд на домовладельца. Он улыбнулся, сверкнув белозубьем.
– Так и живем, – проговорил он. – Скудно, да честно. Никому не виноваты, перед всеми ясны. Едим и пьем, что лес дает, и одеваемся тоже от его щедрости. Скажешь – убого? Но повремени спрашивать – вода подоспела…
На секунду задумавшись, он снял со стены пучок травы, за ним – второй; растер в ладонях и бросил в горшок сперва второй – кипяток зашипел, вспенился и опал, тогда он добавил от первого. Не опасаясь ожога, лишь поплевав на ладони, снял горшок с огня, достал с полки две глиняных кружки и берестяной черпачок. Но наливать не стал, горшок накрыл плетеной крышкой, пошарил в верхней корзине и вынул несколько плодов – продолговатых, изжелта-зеленых, пупырчатых. Протянул мне.
– Мое пропитание. Не опасайся. Одна лишь польза. И никто не в обиде: беру лишь, когда опадают, не ранее. Тогда никому не болит. Животной же падали, уж не обессудь, не яду: претит. И смотри: здоров.
Я кивнул, продолжая разглядывать хозяина обители. Был он действительно крепкого сложения, густоволосым, волосы скорее темные, борода посветлее, черты лица – крупные, тяжеловатые, но правильные – европейские, как сказали бы в Производном Мире. Глаза – зеленоватые, пристальные, редко мигающие, чем-то – показалось мне – дикие; тут, может быть, уместнее было бы иное слово, но я его не нашел, да и не пытался. Длиннорукий, широкие, мощные ладони с длинными, неожиданно изящными пальцами. Одет он был в долгополую рубаху навыпуск и свободные в шаге порты – все грубое, плотное. Ноги имел босые, привычные, надо думать, к такой ходьбе. Словом – был созвучен и жилью своему, и лесу, в котором обитал – хотя мне показалось, что хозяину более пристало бы жить в окружении дубов и берез, а не той чуждоватой растительности, какую я успел разглядеть, а еще более – ощутить плечами, коленями и лбом, натыкаясь. Движения его были легкими, гибкими, бесшумными, точными. В общем же – все продолжало оставаться достаточно непонятным.
– Нагляделся? – усмехнулся лесовик. – Ну, ешь теперь. – Он разлил варево по кружкам. – Здоровит и убыстряет мысль. Нет-нет, – усмехнулся он, – не хмельное, хотя и хмель, случается, идет в пользу. А я пока найду, чем тебе наготу прикрыть.
Говорил он тоже легко, непринужденно, не затрудняясь в выборе слов, как если бы этот язык был для него родным – но в той плоскости, в которой я, по моим прикидкам, мог оказаться, такого языка быть не должно было – не та эпоха, к тому же… Или я попал вовсе не туда, куда, логически рассуждая, должен был забросить меня великий карлик из бедной комнатенки?
Так или иначе, подкрепиться стоило, хотя предложенная мне еда заставила еще раз пожалеть об оставшемся в ресторане изобилии. Там, кстати, еда наверняка была качественной, а здесь? Насколько вообще можно было верить человеку, приведшему меня сюда? Кем он был на самом деле? Здесь, в Пространстве Сна, облик ничего не говорит, его можно выбирать, как выбирают одежду в театральной гардеробной. Друг он или очередной противник?
Пока никаких ответов я не видел. Ну что же – рискнем…
Я понюхал плод. Пахло приятно, хотя аромат не напоминал ни о чем из попадавшихся мне ранее. Осторожно откусил, подержал на языке прежде, чем разжевать; было вкусно, сладко и слегка покалывало язык, словно от газированной воды. Душистым оказалось и питье, от которого сила возвращалась прямо-таки бегом, – показалось вдруг, что я уже долго отдыхаю, даже засиделся на месте. Я съел все, что было предложено, выпил и вторую кружку настоя. Тем временем лесной обитатель извлек из одной из нижних корзин одежду – такую же, как та, что была на нем, хотя, как мне показалось, слишком для меня просторную – и положил на лавку рядом со мною.
– Обуть, прости, не во что, сам не пользуюсь, – сказал он. – Ничего, привыкнуть недолго, зато потом естественно…
Похоже, он считал, что я останусь в этих краях надолго.
Он сел на лежанку и тоже отпил из кружки, вкусно почмокал губами.
– Теперь, если по обычаю, то пришел час ложиться на покой, если же не терпится, можешь меня попытать о том, о сем; на что смогу – отвечу, а нет – не взыщи: таких, кто все доподлинно знает, в наших местах нет.
– Это и ежу понятно, – сказал я.
Он усмехнулся:
– Много ты знаешь о том, что ежу понятно. Он, мнится, тебе об этом не рассказывал.
– А тебе?
– Я его и без рассказов насквозь вижу. Да и только ли его… – хозяин избушки бегло, но остро глянул на меня. – А понадобится – он мне все непременно расскажет.
– На каком же это языке?
– На своем, понятно.
– А ты поймешь? И ответить сможешь?
– С тобой же вот разговариваем.
– Я человек как-никак.
– Венец творения, да? – Он усмехнулся. – Вот с утра тобою займемся – посмотрим, в какой степени ты человек, что у тебя есть и чего потребно добавить, чего – отнять…
– Шутки, – сказал я, хотя мне его слова не понравились.
– Какие шутки, дример, – произнес он спокойно. – Ты ведь, как я сужу, дал общий сигнал, позвал на помощь. Я тогда сразу поставил ухи востро. А тут дошла до меня и формула поиска. Вот я тебя и встретил. Тем более что у меня и новостишки имеются – оттуда, из нашего с тобой Производного Мира…
Насторожившись, я внимательно всмотрелся в него. И не очень уверенно произнес:
– Минаев, это вы?
Он удовлетворенно усмехнулся:
– Значит, опознал. Вообще-то это ты должен был меня найти, а не наоборот. Но раз уж такие дела завязались…
Я тоже решил перейти на «ты»:
– Где Груздь? Знаешь?
Он ответил не сразу:
– В общем-то, известно… Только мне, к сожалению, туда не попасть. Не в той я категории… А вот ты можешь попробовать. Для этого я тебя и сюда доставил, чтобы обстоятельно поговорить.
– Давай рассказывай, – проронил нетерпеливо.
– Я, видишь ли, много лет уже тут время провожу, как только засыпаю. Мне хорошо тут, и другого не ищу. А здесь, как сам знаешь, чего только не насмотришься и не наслушаешься! Так и нахватался понемножку. Вот так вот. Но таким, как сейчас, ты в те континуумы не попадешь; придется тебя подготовить. Вот завтра этим и займемся. А пока – не отдохнуть ли тебе? Спать, сам понимаешь, не предлагаю…
И он ухмыльнулся, считая, наверное, что сострил.
Но я уже забыл об усталости. Все шло не так, как предполагалось; а между тем в Производном Мире, в нашем Институте, часы тикали исправно, и все меньше оставалось времени до того мгновения, когда меня захотят вернуть обратно – и не смогут добудиться точно так же, как это уже случилось с Груздем. Я же еще не только не нашел его, но до сих пор не получил даже хотя бы минимальной свободы действий; меня отпасовывали, как футбольный мяч, и очень хотели, кажется, забить не в те ворота.
Необходимо было что-то придумать. Уснуть сейчас тут означало бы – провалиться в какую-то еще более удаленную от нужных мне плоскостей. Нет, отдых был мне сейчас совершенно противопоказан.
– Слушай… – повернулся я к нему. – А на всякий случай – как мне отсюда…
И умолк. Бородатый Минаев быстро таял на моих глазах. Исчезал. Переставал существовать – здесь, в Пространстве Сна. Не вдруг я понял, что происходит, и, кажется, даже закричал, пытаясь остановить его. Лишь через секунду-другую до меня дошло: Минаев там, в Производном Мире, просто-напросто внезапно проснулся – телефон позвонил или еще что-то в этом роде. Жена, скажем, неловко повернулась и толкнула. Я просто упустил из виду, что Минаев – человек вполне живой и в ПС может бывать лишь в те часы, когда спит. Это меня удерживают здесь при помощи снадобий и приборов, а он наверняка засыпает без посторонней помощи. Да, все нормально. Только мне от этого никак не легче. Он и рассказать толком ничего не успел. Что же мне – сидеть здесь, ждать его? А чертов Груздь – иди знай, где он за это время окажется…
Надо уходить. Искать, как говорится, выхода на оперативный простор.
Руки в ноги, короче говоря, – и шагом марш.
Недаром же мне с самого начала казалось, что тут что-то не так; теперь я в это поверил окончательно: «галантность» была вовсе из другого лексикона, из иных времен. Но торопить события не следовало, и я уселся на лавку (земляную, по всей вероятности), покрытую грубой, вроде рядна, тканью, под которой, когда я садился, зашуршало и упруго подалось сено – или солома, может быть. Хозяин дома, видно, не промышлял полеванием – иначе мог бы и шкурами застелить. Сев, я с любопытством огляделся.
Помещение было невелико, с очажком посредине, и в нем горели, потрескивая, совсем без дыма, валежины, и огонь гладил бока глиняного горшка непривычной – кубической – формы, в который налита была вода. Стены были укреплены прутяными плетенками, тесно висели метелки сухих трав, одна стена была занята плетеными же полками на кольях, на полках стояло множество глиняных горшочков, одни поменьше, другие побольше. Всей мебели было – широкая лежанка и та лавка, на которой я сейчас сидел; сам же хозяин устроился на перевернутой кверху дном круглой корзине (еще несколько таких, одна на другой, стояли в углу). Я перевел взгляд на домовладельца. Он улыбнулся, сверкнув белозубьем.
– Так и живем, – проговорил он. – Скудно, да честно. Никому не виноваты, перед всеми ясны. Едим и пьем, что лес дает, и одеваемся тоже от его щедрости. Скажешь – убого? Но повремени спрашивать – вода подоспела…
На секунду задумавшись, он снял со стены пучок травы, за ним – второй; растер в ладонях и бросил в горшок сперва второй – кипяток зашипел, вспенился и опал, тогда он добавил от первого. Не опасаясь ожога, лишь поплевав на ладони, снял горшок с огня, достал с полки две глиняных кружки и берестяной черпачок. Но наливать не стал, горшок накрыл плетеной крышкой, пошарил в верхней корзине и вынул несколько плодов – продолговатых, изжелта-зеленых, пупырчатых. Протянул мне.
– Мое пропитание. Не опасайся. Одна лишь польза. И никто не в обиде: беру лишь, когда опадают, не ранее. Тогда никому не болит. Животной же падали, уж не обессудь, не яду: претит. И смотри: здоров.
Я кивнул, продолжая разглядывать хозяина обители. Был он действительно крепкого сложения, густоволосым, волосы скорее темные, борода посветлее, черты лица – крупные, тяжеловатые, но правильные – европейские, как сказали бы в Производном Мире. Глаза – зеленоватые, пристальные, редко мигающие, чем-то – показалось мне – дикие; тут, может быть, уместнее было бы иное слово, но я его не нашел, да и не пытался. Длиннорукий, широкие, мощные ладони с длинными, неожиданно изящными пальцами. Одет он был в долгополую рубаху навыпуск и свободные в шаге порты – все грубое, плотное. Ноги имел босые, привычные, надо думать, к такой ходьбе. Словом – был созвучен и жилью своему, и лесу, в котором обитал – хотя мне показалось, что хозяину более пристало бы жить в окружении дубов и берез, а не той чуждоватой растительности, какую я успел разглядеть, а еще более – ощутить плечами, коленями и лбом, натыкаясь. Движения его были легкими, гибкими, бесшумными, точными. В общем же – все продолжало оставаться достаточно непонятным.
– Нагляделся? – усмехнулся лесовик. – Ну, ешь теперь. – Он разлил варево по кружкам. – Здоровит и убыстряет мысль. Нет-нет, – усмехнулся он, – не хмельное, хотя и хмель, случается, идет в пользу. А я пока найду, чем тебе наготу прикрыть.
Говорил он тоже легко, непринужденно, не затрудняясь в выборе слов, как если бы этот язык был для него родным – но в той плоскости, в которой я, по моим прикидкам, мог оказаться, такого языка быть не должно было – не та эпоха, к тому же… Или я попал вовсе не туда, куда, логически рассуждая, должен был забросить меня великий карлик из бедной комнатенки?
Так или иначе, подкрепиться стоило, хотя предложенная мне еда заставила еще раз пожалеть об оставшемся в ресторане изобилии. Там, кстати, еда наверняка была качественной, а здесь? Насколько вообще можно было верить человеку, приведшему меня сюда? Кем он был на самом деле? Здесь, в Пространстве Сна, облик ничего не говорит, его можно выбирать, как выбирают одежду в театральной гардеробной. Друг он или очередной противник?
Пока никаких ответов я не видел. Ну что же – рискнем…
Я понюхал плод. Пахло приятно, хотя аромат не напоминал ни о чем из попадавшихся мне ранее. Осторожно откусил, подержал на языке прежде, чем разжевать; было вкусно, сладко и слегка покалывало язык, словно от газированной воды. Душистым оказалось и питье, от которого сила возвращалась прямо-таки бегом, – показалось вдруг, что я уже долго отдыхаю, даже засиделся на месте. Я съел все, что было предложено, выпил и вторую кружку настоя. Тем временем лесной обитатель извлек из одной из нижних корзин одежду – такую же, как та, что была на нем, хотя, как мне показалось, слишком для меня просторную – и положил на лавку рядом со мною.
– Обуть, прости, не во что, сам не пользуюсь, – сказал он. – Ничего, привыкнуть недолго, зато потом естественно…
Похоже, он считал, что я останусь в этих краях надолго.
Он сел на лежанку и тоже отпил из кружки, вкусно почмокал губами.
– Теперь, если по обычаю, то пришел час ложиться на покой, если же не терпится, можешь меня попытать о том, о сем; на что смогу – отвечу, а нет – не взыщи: таких, кто все доподлинно знает, в наших местах нет.
– Это и ежу понятно, – сказал я.
Он усмехнулся:
– Много ты знаешь о том, что ежу понятно. Он, мнится, тебе об этом не рассказывал.
– А тебе?
– Я его и без рассказов насквозь вижу. Да и только ли его… – хозяин избушки бегло, но остро глянул на меня. – А понадобится – он мне все непременно расскажет.
– На каком же это языке?
– На своем, понятно.
– А ты поймешь? И ответить сможешь?
– С тобой же вот разговариваем.
– Я человек как-никак.
– Венец творения, да? – Он усмехнулся. – Вот с утра тобою займемся – посмотрим, в какой степени ты человек, что у тебя есть и чего потребно добавить, чего – отнять…
– Шутки, – сказал я, хотя мне его слова не понравились.
– Какие шутки, дример, – произнес он спокойно. – Ты ведь, как я сужу, дал общий сигнал, позвал на помощь. Я тогда сразу поставил ухи востро. А тут дошла до меня и формула поиска. Вот я тебя и встретил. Тем более что у меня и новостишки имеются – оттуда, из нашего с тобой Производного Мира…
Насторожившись, я внимательно всмотрелся в него. И не очень уверенно произнес:
– Минаев, это вы?
Он удовлетворенно усмехнулся:
– Значит, опознал. Вообще-то это ты должен был меня найти, а не наоборот. Но раз уж такие дела завязались…
Я тоже решил перейти на «ты»:
– Где Груздь? Знаешь?
Он ответил не сразу:
– В общем-то, известно… Только мне, к сожалению, туда не попасть. Не в той я категории… А вот ты можешь попробовать. Для этого я тебя и сюда доставил, чтобы обстоятельно поговорить.
– Давай рассказывай, – проронил нетерпеливо.
– Я, видишь ли, много лет уже тут время провожу, как только засыпаю. Мне хорошо тут, и другого не ищу. А здесь, как сам знаешь, чего только не насмотришься и не наслушаешься! Так и нахватался понемножку. Вот так вот. Но таким, как сейчас, ты в те континуумы не попадешь; придется тебя подготовить. Вот завтра этим и займемся. А пока – не отдохнуть ли тебе? Спать, сам понимаешь, не предлагаю…
И он ухмыльнулся, считая, наверное, что сострил.
Но я уже забыл об усталости. Все шло не так, как предполагалось; а между тем в Производном Мире, в нашем Институте, часы тикали исправно, и все меньше оставалось времени до того мгновения, когда меня захотят вернуть обратно – и не смогут добудиться точно так же, как это уже случилось с Груздем. Я же еще не только не нашел его, но до сих пор не получил даже хотя бы минимальной свободы действий; меня отпасовывали, как футбольный мяч, и очень хотели, кажется, забить не в те ворота.
Необходимо было что-то придумать. Уснуть сейчас тут означало бы – провалиться в какую-то еще более удаленную от нужных мне плоскостей. Нет, отдых был мне сейчас совершенно противопоказан.
– Слушай… – повернулся я к нему. – А на всякий случай – как мне отсюда…
И умолк. Бородатый Минаев быстро таял на моих глазах. Исчезал. Переставал существовать – здесь, в Пространстве Сна. Не вдруг я понял, что происходит, и, кажется, даже закричал, пытаясь остановить его. Лишь через секунду-другую до меня дошло: Минаев там, в Производном Мире, просто-напросто внезапно проснулся – телефон позвонил или еще что-то в этом роде. Жена, скажем, неловко повернулась и толкнула. Я просто упустил из виду, что Минаев – человек вполне живой и в ПС может бывать лишь в те часы, когда спит. Это меня удерживают здесь при помощи снадобий и приборов, а он наверняка засыпает без посторонней помощи. Да, все нормально. Только мне от этого никак не легче. Он и рассказать толком ничего не успел. Что же мне – сидеть здесь, ждать его? А чертов Груздь – иди знай, где он за это время окажется…
Надо уходить. Искать, как говорится, выхода на оперативный простор.
Руки в ноги, короче говоря, – и шагом марш.
Попытка к бегству
Я почему-то очень медленно, бесшумно привстал со скамьи. Сделал шаг. На цыпочках пробрался к выходу. Стояла тишина. Земляные ступеньки вывели меня на поверхность, и я услышал мирное бульканье воды в ручейке. Но оно было не единственным звуком, который уловили мои уши. Кто-то возился высоко в ветвях поднимавшегося над землянкой дерева, какой-то мелкий мусор сыпался вниз. Я задрал голову; увидеть в кромешной мгле, конечно же, ничего не удалось. Ну что же – меня никто не трогает, и я никого не стану… Стараясь, чтобы сырая почва не чвакала под ногами, я подошел к ручью. Мостков не оказалось. Пришлось пройтись по бережку – в одну сторону, потом в другую – безуспешно: от бревнышек не осталось и следа. Я невольно усмехнулся: это таким-то способом меня хотят удержать здесь? Не страшно: достаточно тепло, чтобы не замерзнуть даже и промокнув… Я осторожно ступил на пологий береговой откос, чтобы спуститься к воде. Сделал шаг. Второго – уже не смог. Нельзя, казалось, оторвать ноги от земли. Похоже, они превратились в единое целое с берегом, в каменный монолит. Я перестал чувствовать свои стопы и не на шутку испугался. Нагнулся, чтобы ощупать лодыжки. Они оказались покрытыми шероховатой корой, словно я провел пальцами по еловому стволу.
На какие-то секунды мне стало по-настоящему страшно. Такого еще не случалось, и против такого приема у меня не было защиты.
Кора под моими пальцами шевелилась и (почудилось мне) тихо шуршала. Я напряг мышцы ног, надеясь, что кора – не такой уж толстой она была – не выдержит и хотя бы растрескается; в результате я лишь ощутил боль – острую, почти невыносимую, словно кто-то пытался содрать с меня кожу. Пришлось расслабиться. Снова потрогал ногу; кора была уже под коленом. Похоже, я быстро превращался в дерево; такое в мои планы не входило, но меня вроде бы и не спрашивали. Хоть бы предупредил, старый черт, что не стоит пытаться самому уйти из его странноприимной землянки – так ведь не сделал же этого, хотя просто обязан был понимать, что он непременно вернется в Производный Мир, а я, оставшись в одиночестве, обязательно буду искать выход. Глушь здесь такая, что тут меня не отыщет и целая дивизия дримеров – даже если бы она существовала в распоряжении Института.
«Но погоди, – сказал я себе, – ты просто растерялся немного от неожиданности. Сейчас ты похож на муху в паутине: чем больше станешь суетиться, тем крепче приклеишься. Нужно несколько минут полной физической неподвижности – при наибольшей духовной активности. Из всякого положения бывает выход; найдется и здесь. Только – спокойствие, уверенность в своих силах – и четкое понимание того, что ты находишься в Пространстве Сна, в котором нет ничего невозможного – бывает только неумение или недомыслие. Ну, что же мы предпримем?..»
Думать приходилось срочно: бедра уже деревянели, и неизвестно было, как этот процесс скажется на внутренних органах, здесь, в ПС, не менее нужных, чем наяву. Конечно, и деревья живут – но пока мне как-то не хотелось менять свой подвижный образ жизни на растительный. Видимо, моя неподвижность никак не мешает процессу, так сказать, флоризации, скорее ему способствует. В таком случае…
Я стал лихорадочно перелистывать страницы памяти, где были записаны специальные приемы, позволяющие расширять свои возможности на разных уровнях Пространства Сна. Преображения, переходы, силовые приемы… все это сейчас не годилось. Тут нужно было что-то совсем другое. Ага, может быть, вот это: создание врагов?
На какие-то секунды мне стало по-настоящему страшно. Такого еще не случалось, и против такого приема у меня не было защиты.
Кора под моими пальцами шевелилась и (почудилось мне) тихо шуршала. Я напряг мышцы ног, надеясь, что кора – не такой уж толстой она была – не выдержит и хотя бы растрескается; в результате я лишь ощутил боль – острую, почти невыносимую, словно кто-то пытался содрать с меня кожу. Пришлось расслабиться. Снова потрогал ногу; кора была уже под коленом. Похоже, я быстро превращался в дерево; такое в мои планы не входило, но меня вроде бы и не спрашивали. Хоть бы предупредил, старый черт, что не стоит пытаться самому уйти из его странноприимной землянки – так ведь не сделал же этого, хотя просто обязан был понимать, что он непременно вернется в Производный Мир, а я, оставшись в одиночестве, обязательно буду искать выход. Глушь здесь такая, что тут меня не отыщет и целая дивизия дримеров – даже если бы она существовала в распоряжении Института.
«Но погоди, – сказал я себе, – ты просто растерялся немного от неожиданности. Сейчас ты похож на муху в паутине: чем больше станешь суетиться, тем крепче приклеишься. Нужно несколько минут полной физической неподвижности – при наибольшей духовной активности. Из всякого положения бывает выход; найдется и здесь. Только – спокойствие, уверенность в своих силах – и четкое понимание того, что ты находишься в Пространстве Сна, в котором нет ничего невозможного – бывает только неумение или недомыслие. Ну, что же мы предпримем?..»
Думать приходилось срочно: бедра уже деревянели, и неизвестно было, как этот процесс скажется на внутренних органах, здесь, в ПС, не менее нужных, чем наяву. Конечно, и деревья живут – но пока мне как-то не хотелось менять свой подвижный образ жизни на растительный. Видимо, моя неподвижность никак не мешает процессу, так сказать, флоризации, скорее ему способствует. В таком случае…
Я стал лихорадочно перелистывать страницы памяти, где были записаны специальные приемы, позволяющие расширять свои возможности на разных уровнях Пространства Сна. Преображения, переходы, силовые приемы… все это сейчас не годилось. Тут нужно было что-то совсем другое. Ага, может быть, вот это: создание врагов?