Страница:
– Верно. Пошли дальше. И вдруг накануне решающих дней он все бросает и исчезает – туда, где, по его убеждению, найти его будет практически невозможно. Заметь: он не высказывает никаких сомнений, ничего не отменяет, не отказывается от борьбы; он просто исчезает. Почему?
– Хотел бы я знать.
– Не ты один. Но смотри. Все его планы и намерения во время подготовительной кампании не раз публиковались, пусть и не в открытой печати, туда попадали какие-то клочки, – обсуждались, критиковались, – словом, обсасывались со всех сторон. Кое-что он потом подправлял, но это были мелкие детали. Следовательно, чего он не мог ни увидеть, ни услышать – это доказательств того, что его программа ошибочна, что она не годится. Логично?
– Вроде бы да.
– Мало того. Ты же знаешь, должен знать: если он сходит с дистанции – поскольку все люди в Производном Мире смертны, – то первый кандидат в руководители проекта и президенты компании…
– Сысоев? Его зам по науке?
– Ну и аналитик из тебя… Сысоев – второй, а первый – это Зурилов, тот, что свалился с сердцем, когда узнал, что Груздь не просыпается. Да ты слыхал, наверное… Директор головного института, практически чуть ли не соавтор проекта…
– Ну черт с ним. Так что он?
– Я о том, что Зурилов, заняв место руководителя, станет проводить ту же самую программу Груздя – просто потому, что лучшей нет. Так что с его программой все в порядке. И не какие-то просчеты в ней заставили его сбежать.
– Принято. Что еще могло? Здоровье?
– Давай посмотрим. Допустим, ему показали, как через небольшое время он в страшных мучениях умирает от какой-нибудь особой пакости: ну там рак чего-нибудь, СПИД, есть и другие прелести… А болезнь эта возникает то ли вследствие перенапряжения, ненормальных усилий на новом посту, то ли в ситуации, которой ему на этой работе никак не избежать. То есть предлагается выбор: отказ от этой деятельности – или скорая и очень неприятная смерть. Может он в такой ситуации скрыться?
– Зачем? Достаточно просто получить заключение врачей – и уйти в сторонку, что называется, не теряя лица, вызывая всеобщее сочувствие и все такое.
– Сейчас-то он здоров еще – кто же даст ему такое заключение? Не может же он сказать: мне вот приснилось, что я… – и так далее. Вот тогда над ним начнут смеяться – и доживать свой век ему придется не во всеобщей любви и уважении, а в обстановке иронии – чтобы не сказать хуже. И доживать долго: отойдя от этих дел, он ведь и не заболеет!
– М-да, тут не сразу и ответишь. Ты сам веришь в такое?
– Откровенно говоря – не очень. Насколько я его знаю, он таких предсказателей послал бы о-очень далеко. Потому что естественный для него ход мысли был бы таким: я начну, запущу, раскручу, – а там, если петух и клюнет, будет кому перехватить и продолжить: самое трудное и важное всегда – первые обороты, первые результаты. Мотор чаще всего глохнет именно при трогании с места, а не на скорости.
– Ну а если, – сказал я, раздумывая, – это относилось не к нему, а к кому-то из его близких? К жене, детям…
– Угроза болезнью?
– Не обязательно. Угроза смертью, например. Ему могли показать, как это произойдет в действительности, – и он поверил… Ты не забывай, что те, кто очень хотел – и хочет – подставить ему ножку, чувствуют себя в Пространстве Сна не хуже нас с тобой и во сне могли показать ему все, что угодно.
– И все же – это не в его характере. Он не поддался бы. Он упрям и в себе уверен. Решил бы, что примет меры безопасности, – и продолжал бы делать дело.
– Хорошо, допустим. Тогда – что же могло заставить его вот так – скоропалительно, без предупреждений и объяснений – исчезнуть в Пространстве Сна?
– А черт его знает, – сказал Минаев хмуро. – Давай подумаем еще. Что-то ведь должно быть!
– Должно, конечно, – сказал я. – Только ведь мы с тобою не солдаты. Это солдат спит, а время идет – в его пользу; для нас оно спешит во вред. Там, в Производном Мире. Я предлагаю вот что: принять как данность, что у него была серьезная причина скрыться именно так, как он это сделал. И думать не над тем – почему он ушел, а над тем – куда. Куда мог он уйти с таким расчетом, что его не найдут, хотя и будут искать? Как ты полагаешь – он знал о нашем Институте? О его занятиях?
– Ты говорил – СБ о вас информирована?
– Как выяснилось – в общем, они в курсе. Хотя в деталях и путаются.
– Тогда было известно и ему. СБ, как ты понимаешь, его охраняла, словно лучший бриллиант российской короны, а кое с кем из них он просто дружил. Как я – с их шоферами…
– Значит, он наверняка догадывался, что к его поискам привлекут нас. Куда мог он надеяться сбежать от нас так, чтобы даже мы его не нашли?
– Это ты у меня спрашиваешь? Я жду, что ты сам и ответишь.
Пришлось немного подумать. Первым снова заговорил Минаев:
– Постой. Мы с тобой как-то, не сговариваясь, встали на точку зрения, что его не похитили, что он скрылся сам. А к чему же тогда вся хренова драматургия? Стреляют в тебя, убивают меня, это что – нам привиделось? Тебя, как ты рассказывал, к тому же еще и насильно затянули в ПС, и даже хотели утащить в какую-то галактику…
– Здесь нет противоречия. Ушел-то он формально сам, но его к этому, по сути, вынудили. Той самой наводкой сна, с которой мы начали. А что до нас – все понятно: мы ведь намерены его вернуть, а они не желают, чтобы это получилось. Или хотя бы – чтобы нашли его далеко не сразу. И идут на крайние меры. Но тут есть какая-то несообразность. Мы сами с тобой только что решили, что и без Груздя программа его продолжится. Выходит, не в программе дело? Что же другое могло заставить кого-то действовать так, чтобы устранить – ты сам сказал – не программу, а лично Груздя. На какие мысли это наталкивает?
– Возможно, кто-то из конкурентов хочет просто переманить его? Может существовать такая версия?
– Во всяком случае, звучит правдоподобно.
– Ладно, запомним. Стычка политико-экономических кланов? Ну а почему бы и нет? И не такое бывает в России…
Похоже, Минаеву роль детектива понравилась; я постарался вернуть его к основной теме.
– Где он, вот что сейчас важно. Где? Где может быть самое надежное его укрытие? Я ведь пытался именно это понять, когда шарил в его кабинете и спальне. Не понял. Может, у тебя лучше получится?
Он почесал в затылке и пробормотал:
– Черт, меня там не было… Я же в яви туда являлся каждый день, и кабинет знаю, как собственный сортир, – сразу заметил бы, что так и что не так. С компьютером я, понятно, не справился бы – это не моя специальность. Ну, трубку ты опознал – это твоя взятка. А вот что касается книг… Ты хоть названия внимательно смотрел?
– Старик, – оскорбленно сказал я. – Ты меня за губошлепа принимаешь? Я, между прочим, в ПС бывал побольше твоего и ремесло знаю.
– Ладно, ладно, – примирительно пробормотал он. – Извини. Это я все никак с досадой не могу совладать. Надо же – так залететь… Как раз тогда, когда стоило бы порезвиться там, наяву… Все, кончил ныть, поехали дальше. Значит, книги. А детскую библиотечку там помнишь – в самом низу, слева, с краю?
– Как сейчас вижу, – еще раз подтвердил я, накоротке сверившись с памятью. – Была там, я же говорил, пара-тройка детских книжек.
– Помню, что говорил. А поименно назвать можешь?
Я поднапрягся.
– Так… Автор – Рони-старший, название потом вспомню, что-то там о первобытных мальчиках… Постой, постой!..
– Что-то нашел?
– Именно нашел, самое точное слово. Книжку вроде этой, о первобытных людях, – кью-книжку, понятно – я нашел здесь, в ПС, совершенно случайно, еще до того, как началась операция по Груздю. Нашел, между прочим, где-то в каменном веке. Напрашивается вывод: он там уже побывал. Может быть, это его след я там и видел. Если бы знать тогда – я бы его очень быстро разыскал. Получается, что он побывал в мире этой книжки…
– В десятку. Ты и правда что-то можешь. Ну, теперь это уже вчерашний день: он был там, ушел – и навряд ли еще вернется. Какие еще книжки там были? Вспомни хоть одну!
Для ответа мне не пришлось напрягаться:
– Мушкетерская серия, понятно. Что удивительного: она и у меня дома до сих пор на полке стоит. А вот третью я забыл – название. Что-то там было на античные темы. Мифы, может быть? Нет, не приходит в память…
– На этом пока тормозим. Значит: что известно нам с тобой в сумме? Что пошел он, судя по твоему рассказу, в детские края – как только сумел оторваться от тех, кто его выманил. Усек мысль?
– Естественно, – подтвердил я. – Скорее всего человек, наскоро укрывшийся в Пространстве Сна и не желающий, чтобы его там нашли, будет стремиться попасть – из быстродостижимых точек – либо в семейный круг, потому что туда улетаешь как бы автоматически, это всегда первая остановка в ПС; но это как раз то место, где его будут искать прежде всего…
– Ага.
– А второе по простоте достижения, без всяких формул, которых большинство людей просто не знает, – это мир прошлого, который кажется человеку еще и наиболее привлекательным. Мир детских книжек, любимых героев, сказок – в этом вот роде.
– Да. Но только…
– Да подожди! С тобой только дерьмо есть – все изо рта выхватываешь… Вот именно – но только! Сначала он, как полагается, попадает в ПС-реальность, то есть в тот кусок прошлого, некогда действительно существовавший, о котором он мечтал. Но там его хватает ненадолго, потому что реальность всегда примитивнее и грубее книжек; быть первобытным мальчиком не столько романтично, сколько голодно, холодно, страшно, комары едят и вши кусают. Хорошо быть королевским мушкетером – но наши современники как-то отвыкли, скажем, от того, что на них утром выплескивают ночные горшки с верхних этажей. Ну и так далее. Реальность, пусть и во сне, очень быстро перестает нравиться – по себе знаю…
– Да кто этого не знает!
– Те, кто там не бывал. И вот человек начинает менять обстановку: иными словами, создает свой микрокон – тот же мир, но таким, каким он представлялся по книгам: где и голода не бывает, и насекомые обитают исключительно добропорядочные, отнюдь не паразиты, и дерьмо не падает с неба, и помыться можно вовремя и с мылом – в общем, маленький персональный рай.
– Хорошо изложено. Я ведь и сам, пока вот этот уголок себе не отгрохал, натерпелся тут всякого – даже вспоминать неохота. Ну вот, значит, обстановку в целом ты представляешь. А выводы?
– Искать его нужно сейчас – начиная с первого из этих трех миров. В царстве первобытных племен. Все-таки остается возможность, что он создал там свой микрокон. Не найдем там – доберемся до Эллады. И уж в последнюю очередь поищем его во Франции послегенриховских времен. Но он и оттуда сбежит, думаю, достаточно быстро.
– Но это будут не реальные миры, а им самим созданные?
– Сперва он станет задерживаться в каждом макроконе. Чтобы разочароваться, всегда требуется какое-то время. В том, что любишь, разуверяешься не сразу. И есть еще одно соображение, – сказал я. – Как правило – сужу по опыту нашего Института – такой собственный микрокон создается территориально в пределах того макрокона, который оказался неуютным; это, так сказать, выгородка из него. Да ты наверняка ведь все это знаешь не хуже меня.
– Н-ну, может быть, – улыбнувшись, согласился он.
– Так что задача в следующем: навестить каждый из оставшихся миров. Согласен?
– Постой, – придержал он меня. – А вероятность ухода в будущее? Ведь та встреча, в которой мы так и не разобрались, произошла вероятнее всего именно в будущем – или в наших временах, но с людьми оттуда…
– Скорее всего да; но там для него не нашлось ничего приятного, раз он после той встречи и сбежал. Кроме того – какое же там для него убежище? Искать укрытия в будущем – это для тех, кто в Производном Мире увлекается фантастикой. Но у Груздя ни одной такой книжки не было. Я, во всяком случае, не видел. А ведь приспособиться к мирам, уже существовавшим в яви, куда проще: помогает память предков. А в будущем не поможет ничто. Во всяком случае, я так думаю.
– Я тоже.
– Учти к тому же: может быть, он и обладает определенной свободой действий в Пространстве Сна, но все же до профессионалов ему далеко. А макроконы будущего принимают нас неохотно.
– Кстати: почему это так, по-твоему?
– Ну, – проронил я не очень уверенно, – скорее всего, не хотят нашего проникновения в технику реализации эпизодов ПС, иными словами – в конструирование того, что мы называем реальным будущим. Вот почему я думаю, что ему очень непросто было бы пробраться туда.
– Но ведь существует не только всеобщее будущее, не только. Речь может идти – и чаще всего идет – о собственном будущем; это характерно для людей, которые свое личное будущее усердно строят. Посещение созданного ими во сне персонального будущего – такого, каким его хотелось бы видеть, – помогает человеку еще более энергично бороться за него в яви. А Груздь как раз из таких, в этом можешь мне поверить: я его три года вожу… вернее, возил.
– Верно. Но конструкции будущего очень неустойчивы: их приходится создавать только из своей фантазии, а ведь мир прошлого строишь, опираясь на историю, книги, картины…
– Это-то так, безусловно… Ну что же: значит, путь – в миры прошлого. Будь по-твоему. Только боюсь, что туда тебе придется шагать одному. Без меня.
Это было неприятным сюрпризом.
– Что так?
Минаев пожал плечами:
– Проще всего попасть туда, вернувшись в Производный Мир, в эту твою контору – оттуда пускай они нацелят тебя как следует, раз-два – и ты уже на месте. А мне, сам понимаешь, после всего происшедшего, там уже не бывать. Я только здесь, в ПС, могу передвигаться.
– Прости, – сказал я после паузы. – Забыл. Но здесь мне без тебя просто не обойтись. Так что ты хоть не укрывайся так, чтобы тебя потом не отыскать было. С другой стороны, если от тебя хотели получить какую-то информацию, то и здесь будут охотиться.
– Да я понимаю: здесь это как-то не воспринимается – тут все мы равно живы. И все-таки, такие вот дела.
– М-да. – Я быстро соображал, изъясняясь пока что лишь междометиями, уставившись в земляной пол. – Угу. Так-с… Ага.
– Хотел бы я знать.
– Не ты один. Но смотри. Все его планы и намерения во время подготовительной кампании не раз публиковались, пусть и не в открытой печати, туда попадали какие-то клочки, – обсуждались, критиковались, – словом, обсасывались со всех сторон. Кое-что он потом подправлял, но это были мелкие детали. Следовательно, чего он не мог ни увидеть, ни услышать – это доказательств того, что его программа ошибочна, что она не годится. Логично?
– Вроде бы да.
– Мало того. Ты же знаешь, должен знать: если он сходит с дистанции – поскольку все люди в Производном Мире смертны, – то первый кандидат в руководители проекта и президенты компании…
– Сысоев? Его зам по науке?
– Ну и аналитик из тебя… Сысоев – второй, а первый – это Зурилов, тот, что свалился с сердцем, когда узнал, что Груздь не просыпается. Да ты слыхал, наверное… Директор головного института, практически чуть ли не соавтор проекта…
– Ну черт с ним. Так что он?
– Я о том, что Зурилов, заняв место руководителя, станет проводить ту же самую программу Груздя – просто потому, что лучшей нет. Так что с его программой все в порядке. И не какие-то просчеты в ней заставили его сбежать.
– Принято. Что еще могло? Здоровье?
– Давай посмотрим. Допустим, ему показали, как через небольшое время он в страшных мучениях умирает от какой-нибудь особой пакости: ну там рак чего-нибудь, СПИД, есть и другие прелести… А болезнь эта возникает то ли вследствие перенапряжения, ненормальных усилий на новом посту, то ли в ситуации, которой ему на этой работе никак не избежать. То есть предлагается выбор: отказ от этой деятельности – или скорая и очень неприятная смерть. Может он в такой ситуации скрыться?
– Зачем? Достаточно просто получить заключение врачей – и уйти в сторонку, что называется, не теряя лица, вызывая всеобщее сочувствие и все такое.
– Сейчас-то он здоров еще – кто же даст ему такое заключение? Не может же он сказать: мне вот приснилось, что я… – и так далее. Вот тогда над ним начнут смеяться – и доживать свой век ему придется не во всеобщей любви и уважении, а в обстановке иронии – чтобы не сказать хуже. И доживать долго: отойдя от этих дел, он ведь и не заболеет!
– М-да, тут не сразу и ответишь. Ты сам веришь в такое?
– Откровенно говоря – не очень. Насколько я его знаю, он таких предсказателей послал бы о-очень далеко. Потому что естественный для него ход мысли был бы таким: я начну, запущу, раскручу, – а там, если петух и клюнет, будет кому перехватить и продолжить: самое трудное и важное всегда – первые обороты, первые результаты. Мотор чаще всего глохнет именно при трогании с места, а не на скорости.
– Ну а если, – сказал я, раздумывая, – это относилось не к нему, а к кому-то из его близких? К жене, детям…
– Угроза болезнью?
– Не обязательно. Угроза смертью, например. Ему могли показать, как это произойдет в действительности, – и он поверил… Ты не забывай, что те, кто очень хотел – и хочет – подставить ему ножку, чувствуют себя в Пространстве Сна не хуже нас с тобой и во сне могли показать ему все, что угодно.
– И все же – это не в его характере. Он не поддался бы. Он упрям и в себе уверен. Решил бы, что примет меры безопасности, – и продолжал бы делать дело.
– Хорошо, допустим. Тогда – что же могло заставить его вот так – скоропалительно, без предупреждений и объяснений – исчезнуть в Пространстве Сна?
– А черт его знает, – сказал Минаев хмуро. – Давай подумаем еще. Что-то ведь должно быть!
– Должно, конечно, – сказал я. – Только ведь мы с тобою не солдаты. Это солдат спит, а время идет – в его пользу; для нас оно спешит во вред. Там, в Производном Мире. Я предлагаю вот что: принять как данность, что у него была серьезная причина скрыться именно так, как он это сделал. И думать не над тем – почему он ушел, а над тем – куда. Куда мог он уйти с таким расчетом, что его не найдут, хотя и будут искать? Как ты полагаешь – он знал о нашем Институте? О его занятиях?
– Ты говорил – СБ о вас информирована?
– Как выяснилось – в общем, они в курсе. Хотя в деталях и путаются.
– Тогда было известно и ему. СБ, как ты понимаешь, его охраняла, словно лучший бриллиант российской короны, а кое с кем из них он просто дружил. Как я – с их шоферами…
– Значит, он наверняка догадывался, что к его поискам привлекут нас. Куда мог он надеяться сбежать от нас так, чтобы даже мы его не нашли?
– Это ты у меня спрашиваешь? Я жду, что ты сам и ответишь.
Пришлось немного подумать. Первым снова заговорил Минаев:
– Постой. Мы с тобой как-то, не сговариваясь, встали на точку зрения, что его не похитили, что он скрылся сам. А к чему же тогда вся хренова драматургия? Стреляют в тебя, убивают меня, это что – нам привиделось? Тебя, как ты рассказывал, к тому же еще и насильно затянули в ПС, и даже хотели утащить в какую-то галактику…
– Здесь нет противоречия. Ушел-то он формально сам, но его к этому, по сути, вынудили. Той самой наводкой сна, с которой мы начали. А что до нас – все понятно: мы ведь намерены его вернуть, а они не желают, чтобы это получилось. Или хотя бы – чтобы нашли его далеко не сразу. И идут на крайние меры. Но тут есть какая-то несообразность. Мы сами с тобой только что решили, что и без Груздя программа его продолжится. Выходит, не в программе дело? Что же другое могло заставить кого-то действовать так, чтобы устранить – ты сам сказал – не программу, а лично Груздя. На какие мысли это наталкивает?
– Возможно, кто-то из конкурентов хочет просто переманить его? Может существовать такая версия?
– Во всяком случае, звучит правдоподобно.
– Ладно, запомним. Стычка политико-экономических кланов? Ну а почему бы и нет? И не такое бывает в России…
Похоже, Минаеву роль детектива понравилась; я постарался вернуть его к основной теме.
– Где он, вот что сейчас важно. Где? Где может быть самое надежное его укрытие? Я ведь пытался именно это понять, когда шарил в его кабинете и спальне. Не понял. Может, у тебя лучше получится?
Он почесал в затылке и пробормотал:
– Черт, меня там не было… Я же в яви туда являлся каждый день, и кабинет знаю, как собственный сортир, – сразу заметил бы, что так и что не так. С компьютером я, понятно, не справился бы – это не моя специальность. Ну, трубку ты опознал – это твоя взятка. А вот что касается книг… Ты хоть названия внимательно смотрел?
– Старик, – оскорбленно сказал я. – Ты меня за губошлепа принимаешь? Я, между прочим, в ПС бывал побольше твоего и ремесло знаю.
– Ладно, ладно, – примирительно пробормотал он. – Извини. Это я все никак с досадой не могу совладать. Надо же – так залететь… Как раз тогда, когда стоило бы порезвиться там, наяву… Все, кончил ныть, поехали дальше. Значит, книги. А детскую библиотечку там помнишь – в самом низу, слева, с краю?
– Как сейчас вижу, – еще раз подтвердил я, накоротке сверившись с памятью. – Была там, я же говорил, пара-тройка детских книжек.
– Помню, что говорил. А поименно назвать можешь?
Я поднапрягся.
– Так… Автор – Рони-старший, название потом вспомню, что-то там о первобытных мальчиках… Постой, постой!..
– Что-то нашел?
– Именно нашел, самое точное слово. Книжку вроде этой, о первобытных людях, – кью-книжку, понятно – я нашел здесь, в ПС, совершенно случайно, еще до того, как началась операция по Груздю. Нашел, между прочим, где-то в каменном веке. Напрашивается вывод: он там уже побывал. Может быть, это его след я там и видел. Если бы знать тогда – я бы его очень быстро разыскал. Получается, что он побывал в мире этой книжки…
– В десятку. Ты и правда что-то можешь. Ну, теперь это уже вчерашний день: он был там, ушел – и навряд ли еще вернется. Какие еще книжки там были? Вспомни хоть одну!
Для ответа мне не пришлось напрягаться:
– Мушкетерская серия, понятно. Что удивительного: она и у меня дома до сих пор на полке стоит. А вот третью я забыл – название. Что-то там было на античные темы. Мифы, может быть? Нет, не приходит в память…
– На этом пока тормозим. Значит: что известно нам с тобой в сумме? Что пошел он, судя по твоему рассказу, в детские края – как только сумел оторваться от тех, кто его выманил. Усек мысль?
– Естественно, – подтвердил я. – Скорее всего человек, наскоро укрывшийся в Пространстве Сна и не желающий, чтобы его там нашли, будет стремиться попасть – из быстродостижимых точек – либо в семейный круг, потому что туда улетаешь как бы автоматически, это всегда первая остановка в ПС; но это как раз то место, где его будут искать прежде всего…
– Ага.
– А второе по простоте достижения, без всяких формул, которых большинство людей просто не знает, – это мир прошлого, который кажется человеку еще и наиболее привлекательным. Мир детских книжек, любимых героев, сказок – в этом вот роде.
– Да. Но только…
– Да подожди! С тобой только дерьмо есть – все изо рта выхватываешь… Вот именно – но только! Сначала он, как полагается, попадает в ПС-реальность, то есть в тот кусок прошлого, некогда действительно существовавший, о котором он мечтал. Но там его хватает ненадолго, потому что реальность всегда примитивнее и грубее книжек; быть первобытным мальчиком не столько романтично, сколько голодно, холодно, страшно, комары едят и вши кусают. Хорошо быть королевским мушкетером – но наши современники как-то отвыкли, скажем, от того, что на них утром выплескивают ночные горшки с верхних этажей. Ну и так далее. Реальность, пусть и во сне, очень быстро перестает нравиться – по себе знаю…
– Да кто этого не знает!
– Те, кто там не бывал. И вот человек начинает менять обстановку: иными словами, создает свой микрокон – тот же мир, но таким, каким он представлялся по книгам: где и голода не бывает, и насекомые обитают исключительно добропорядочные, отнюдь не паразиты, и дерьмо не падает с неба, и помыться можно вовремя и с мылом – в общем, маленький персональный рай.
– Хорошо изложено. Я ведь и сам, пока вот этот уголок себе не отгрохал, натерпелся тут всякого – даже вспоминать неохота. Ну вот, значит, обстановку в целом ты представляешь. А выводы?
– Искать его нужно сейчас – начиная с первого из этих трех миров. В царстве первобытных племен. Все-таки остается возможность, что он создал там свой микрокон. Не найдем там – доберемся до Эллады. И уж в последнюю очередь поищем его во Франции послегенриховских времен. Но он и оттуда сбежит, думаю, достаточно быстро.
– Но это будут не реальные миры, а им самим созданные?
– Сперва он станет задерживаться в каждом макроконе. Чтобы разочароваться, всегда требуется какое-то время. В том, что любишь, разуверяешься не сразу. И есть еще одно соображение, – сказал я. – Как правило – сужу по опыту нашего Института – такой собственный микрокон создается территориально в пределах того макрокона, который оказался неуютным; это, так сказать, выгородка из него. Да ты наверняка ведь все это знаешь не хуже меня.
– Н-ну, может быть, – улыбнувшись, согласился он.
– Так что задача в следующем: навестить каждый из оставшихся миров. Согласен?
– Постой, – придержал он меня. – А вероятность ухода в будущее? Ведь та встреча, в которой мы так и не разобрались, произошла вероятнее всего именно в будущем – или в наших временах, но с людьми оттуда…
– Скорее всего да; но там для него не нашлось ничего приятного, раз он после той встречи и сбежал. Кроме того – какое же там для него убежище? Искать укрытия в будущем – это для тех, кто в Производном Мире увлекается фантастикой. Но у Груздя ни одной такой книжки не было. Я, во всяком случае, не видел. А ведь приспособиться к мирам, уже существовавшим в яви, куда проще: помогает память предков. А в будущем не поможет ничто. Во всяком случае, я так думаю.
– Я тоже.
– Учти к тому же: может быть, он и обладает определенной свободой действий в Пространстве Сна, но все же до профессионалов ему далеко. А макроконы будущего принимают нас неохотно.
– Кстати: почему это так, по-твоему?
– Ну, – проронил я не очень уверенно, – скорее всего, не хотят нашего проникновения в технику реализации эпизодов ПС, иными словами – в конструирование того, что мы называем реальным будущим. Вот почему я думаю, что ему очень непросто было бы пробраться туда.
– Но ведь существует не только всеобщее будущее, не только. Речь может идти – и чаще всего идет – о собственном будущем; это характерно для людей, которые свое личное будущее усердно строят. Посещение созданного ими во сне персонального будущего – такого, каким его хотелось бы видеть, – помогает человеку еще более энергично бороться за него в яви. А Груздь как раз из таких, в этом можешь мне поверить: я его три года вожу… вернее, возил.
– Верно. Но конструкции будущего очень неустойчивы: их приходится создавать только из своей фантазии, а ведь мир прошлого строишь, опираясь на историю, книги, картины…
– Это-то так, безусловно… Ну что же: значит, путь – в миры прошлого. Будь по-твоему. Только боюсь, что туда тебе придется шагать одному. Без меня.
Это было неприятным сюрпризом.
– Что так?
Минаев пожал плечами:
– Проще всего попасть туда, вернувшись в Производный Мир, в эту твою контору – оттуда пускай они нацелят тебя как следует, раз-два – и ты уже на месте. А мне, сам понимаешь, после всего происшедшего, там уже не бывать. Я только здесь, в ПС, могу передвигаться.
– Прости, – сказал я после паузы. – Забыл. Но здесь мне без тебя просто не обойтись. Так что ты хоть не укрывайся так, чтобы тебя потом не отыскать было. С другой стороны, если от тебя хотели получить какую-то информацию, то и здесь будут охотиться.
– Да я понимаю: здесь это как-то не воспринимается – тут все мы равно живы. И все-таки, такие вот дела.
– М-да. – Я быстро соображал, изъясняясь пока что лишь междометиями, уставившись в земляной пол. – Угу. Так-с… Ага.
Нарисуй мне мир
Я повернулся к нему.
– Разве отсюда мы не можем туда попасть? Континуум-то наш собственный. Ну-ка! Думай! У меня все-таки есть кое-какой опыт в проникновении в макрокон палеолита…
Я решил, что пришла пора говорить решительно и твердо. Пока он не поднес мне еще каких-нибудь неожиданностей.
Он откликнулся:
– Есть, не спорю. Но – в медленном, плавном, постепенном передвижении. А если мы хотим достичь желаемого – должны действовать быстро. Учти: нам до того макрокона очень неблизко. Очень.
– Где мы сейчас находимся? Свое-то местоположение ты знаешь?
Он пожал плечами:
– Вопрос серьезный. Не знаю только, как на него ответить. Как я называю это место – для тебя лишь звук пустой, у вас ничего такого не сохранилось, а в этих временах география еще не написана, да и не сказано, что вообще когда-нибудь напишется здешняя история с географией. Мы ведь с тобой сейчас – в нереализованном прошлом, а оно порою отличается от реала весьма круто. Как же я тебе растолкую?
– Да очень просто. Для начала нарисуем хронографическую карту – чтобы найти общие точки с реализованным временем. Потом…
Он прервал меня:
– Не получится. Нет таких точек. Поверь.
Я призадумался. И сказал:
– Ну тогда придется вернуться к примитивной географии: уж там-то совмещение наверняка возможно. Вот смотри…
Я, привстав, подобрал у очага прутик и на земляном полу нарисовал по памяти очертания Евразии – неточно, разумеется, но узнаваемо. – Вот на этом и укажи – хотя бы примерно. – И я протянул прутик Минаеву.
Тот посмотрел на чертеж, насмешливо сощурившись.
– Это что же ты такое изобразил?
– Да ладно притворяться, господин туземец, – сказал я. – Карты мира не видал?
– Может, это и похоже на тот свет, в котором мы обитаем… или обитали в Производном Мире. Но оттуда я ушел. А ты оказался в моем. Он – вовсе не такой…
Лесовик взял наконец прутик и рядом с моей картой уверенно изобразил другую: круг – и в нем совсем иные очертания.
– Вот он, мир. И в нем могу указать тебе точно. Только сам видишь – с твоим он плоховато совмещается.
И в самом деле, общего было мало: не Европа и не Азия, а некое блюдо, окаймленное горами, ближе к центру – равнины, а в средней части – нечто продолговатое: море? Средиземное?
– Допотопные представления, – невольно вырвалось у меня.
– Неужели? – На этот раз в голосе лесовика была явная насмешка, и он даже не пытался скрыть ее. – Выходит, до сих пор я с тобой только зря время терял – хотя и хвалишься ты, что ремеслом хорошо владеешь. Ремесло-то, друг Остров, – еще не искусство, так? Никак не можешь уразуметь простой истины: тот мир, явный, там и остался, где мы его покинули, а тут – совсем иное бытие, другой мир, прости уж – живем, как умеем. Явной меркой здесь ничего не измерить, поверь на слово. Вы ведь там, у себя в Институте, только в теории знаете, что здесь, в Снах, миров существует столько же, сколько есть чисел в математике, – то есть так много, сколько можно вообразить. Всякий мир – плод творчества, а творчество и есть – фантазия. Так что… Но зря я это тебе сейчас говорю: не готов ты еще. Твое воображение замкнуто в небольшом пространстве, а настоящее – то, что творит миры, – включает в свое пространство все сущее – и еще место остается. Только тебе надо головой о множество стенок побиться, раздвигая этот твой шарик… Думаешь, разбегание Галактик – чистая физика? Да нет, это просто отражение другого действа – расширения духа, каждого в отдельности – и всеобщего вместе… Ну как – дошла до тебя хоть малость?
Я был вынужден медленно покачать головой.
– Слушай, Минаев… ты кто: в самом деле шофер Груздя? Или?..
Он усмехнулся:
– Тайна сия велика есть. А многия знания, как ты помнишь, таят в себе многия печали. И, кстати, к делу это совершенно не относится. Как древний мир, в котором мы сейчас хотим найти следы Груздя, выглядит – я тебе изобразил. Если там вытянем пустышку, то, как мы уже говорили, придется перемещаться уже в иную систему, в эпоху Луев. А пока – вот туда, куда я показал. Не веришь? Ладно. Хочешь убедиться?
– Командуй, – позволил я, без особой радости, впрочем.
– Приступаю. Готовимся к переходу. Только переход будет не совсем обычным, не таким, к каким ты привык – из одного миникона в другой в том же макроконе, или, самое большее, на соседний уровень. Сейчас ситуация в обозримом Пространстве Сна такова, что нужный макрокон находится отсюда дальше, чем тридцатый век. И если мы хотим успеть вовремя, нам придется пролететь через целых четыре слоя: два – туда, и еще два – обратно, чтобы попасть в нужный миникон, но уже совсем в других координатах. Ладно, я лучше объяснять вообще не стану, не то у тебя голова кругом пойдет… Скажу только: даже при таком варианте я не уверен, что нас не попытаются перехватить. Но уж если пойдем обычным ходом – наверняка в нас вцепятся, а если и доберемся, то опоздаем наверняка. Это нужно понимать.
– Ну, кое-что мы и сами уже поняли! – не утерпел я, чтобы не возразить.
– Мало еще поняли. Так что предстоит тебе поработать изрядно. Однако не сразу. Придется, пожалуй, повоспитывать тебя немножко – не то какой-то ты в душе… слишком взъерошенный. Да, так и быть. Ну а пока – спокойной тебе ночи, дример Остров… Не забудь: переход будет серьезным, по программе «Хождение за четыре уровня». Дай волю подсознанию, не упирайся, иди за независимой памятью – и все обойдется лучшим образом…
Откровенно говоря, мне стало чуть страшновато. Даже «падение в бездну», которое произошло у канувшего неизвестно куда Веника, – испытание нелегкое. Недаром и самым опытным из дримеров приходилось пользоваться им очень редко – и воспоминания о нем ни у кого не оставались приятными, в том числе и у меня – скорее всего, из-за того липового астронавта. Но по сравнению с перебросом через четыре уровня «падение в бездну» – детские игрушки. Так думал я, хотя сам этот процесс представлял себе достаточно смутно. Не то чтобы мне не приходилось раньше переходить через уровни. Но тогда у меня было времени навалом, и я медленно одолевал их, ступеньку за ступенькой. Это было несложно. Тут предстояло совсем другое.
Из теории я знал, что такой перелет основывается прежде всего на усиленной работе генетической памяти. Но перенапряжение ее, как правило, не сходит с рук.
И крайне нелегко и опасно – дать волю подсознанию, совершенно отключить рассудок…
Но – пусть будет так, раз уж без этого нельзя.
Похоже, Минаев догадался, что мне стало не по себе. И поспешил успокоить:
– Это не сейчас, Остров. Мы и так сидим глубоко в минувших макроконах, и отсюда до Эллады доберемся, как говорится, своим ходом. А вот если оттуда придется срочно перебрасываться к мушкетерам – нам без прыжка не обойтись. Но это когда еще… А сейчас делай все так, как ты умеешь. Переход на один уровень.
Я кивнул. Это я умел.
Расслабление. Медитация… Огонь в очаге погас сразу, словно на него плеснули водой, хотя никто и не дунул даже; но тепло от очага еще ощущалось. Я и сам почувствовал, что сон валит меня на лавку, и сопротивляться больше не было сил. Мысли затухали, душистый воздух обволакивал, проникал внутрь, баюкал. В темноте я успел еще пошарить вокруг себя, нащупал рядом такую же попону, как та, что была у Минаева, даже не удивился, – натянул ее на себя, окончательно согрелся и рассчитывал уйти в очередной отрыв, чтобы как-то ускользнуть от уже порядком надоевшего мне наставника. Что бы он там ни говорил, я продолжал считать, что справлюсь в любой обстановке: когда подсознание выходит из-под контроля заученных уверенностей, оно способно – размышлял я, отключаясь, – разобраться со всем, с чем бы ни встретилось. Но ничего не получилось: никакой свободы не было, подсознание не стало управлять мною, наоборот – кто-то сторонний овладел им, стер все мои намерения, отключил способность контролировать окружающее, на обычном языке это означает, что я спал без снов, дух мой был скован каким-то образом и ощущал лишь, что я сплю, и спит каждое дерево, но и на земле, и в кронах идет ночная жизнь, возникают и гаснут шорохи, одно уничтожается, другое возникает, и никаких тайн во всем этом не существует для всякого, способного видеть, слышать и верить увиденному и услышанному.
Потом я все-таки вошел в мир ощущений – и с новым приступом страха понял, что то была лишь подготовка, вводная часть, а настоящий переход в тот макрокон, куда тащил меня Минаев, начнется только сейчас.
– Разве отсюда мы не можем туда попасть? Континуум-то наш собственный. Ну-ка! Думай! У меня все-таки есть кое-какой опыт в проникновении в макрокон палеолита…
Я решил, что пришла пора говорить решительно и твердо. Пока он не поднес мне еще каких-нибудь неожиданностей.
Он откликнулся:
– Есть, не спорю. Но – в медленном, плавном, постепенном передвижении. А если мы хотим достичь желаемого – должны действовать быстро. Учти: нам до того макрокона очень неблизко. Очень.
– Где мы сейчас находимся? Свое-то местоположение ты знаешь?
Он пожал плечами:
– Вопрос серьезный. Не знаю только, как на него ответить. Как я называю это место – для тебя лишь звук пустой, у вас ничего такого не сохранилось, а в этих временах география еще не написана, да и не сказано, что вообще когда-нибудь напишется здешняя история с географией. Мы ведь с тобой сейчас – в нереализованном прошлом, а оно порою отличается от реала весьма круто. Как же я тебе растолкую?
– Да очень просто. Для начала нарисуем хронографическую карту – чтобы найти общие точки с реализованным временем. Потом…
Он прервал меня:
– Не получится. Нет таких точек. Поверь.
Я призадумался. И сказал:
– Ну тогда придется вернуться к примитивной географии: уж там-то совмещение наверняка возможно. Вот смотри…
Я, привстав, подобрал у очага прутик и на земляном полу нарисовал по памяти очертания Евразии – неточно, разумеется, но узнаваемо. – Вот на этом и укажи – хотя бы примерно. – И я протянул прутик Минаеву.
Тот посмотрел на чертеж, насмешливо сощурившись.
– Это что же ты такое изобразил?
– Да ладно притворяться, господин туземец, – сказал я. – Карты мира не видал?
– Может, это и похоже на тот свет, в котором мы обитаем… или обитали в Производном Мире. Но оттуда я ушел. А ты оказался в моем. Он – вовсе не такой…
Лесовик взял наконец прутик и рядом с моей картой уверенно изобразил другую: круг – и в нем совсем иные очертания.
– Вот он, мир. И в нем могу указать тебе точно. Только сам видишь – с твоим он плоховато совмещается.
И в самом деле, общего было мало: не Европа и не Азия, а некое блюдо, окаймленное горами, ближе к центру – равнины, а в средней части – нечто продолговатое: море? Средиземное?
– Допотопные представления, – невольно вырвалось у меня.
– Неужели? – На этот раз в голосе лесовика была явная насмешка, и он даже не пытался скрыть ее. – Выходит, до сих пор я с тобой только зря время терял – хотя и хвалишься ты, что ремеслом хорошо владеешь. Ремесло-то, друг Остров, – еще не искусство, так? Никак не можешь уразуметь простой истины: тот мир, явный, там и остался, где мы его покинули, а тут – совсем иное бытие, другой мир, прости уж – живем, как умеем. Явной меркой здесь ничего не измерить, поверь на слово. Вы ведь там, у себя в Институте, только в теории знаете, что здесь, в Снах, миров существует столько же, сколько есть чисел в математике, – то есть так много, сколько можно вообразить. Всякий мир – плод творчества, а творчество и есть – фантазия. Так что… Но зря я это тебе сейчас говорю: не готов ты еще. Твое воображение замкнуто в небольшом пространстве, а настоящее – то, что творит миры, – включает в свое пространство все сущее – и еще место остается. Только тебе надо головой о множество стенок побиться, раздвигая этот твой шарик… Думаешь, разбегание Галактик – чистая физика? Да нет, это просто отражение другого действа – расширения духа, каждого в отдельности – и всеобщего вместе… Ну как – дошла до тебя хоть малость?
Я был вынужден медленно покачать головой.
– Слушай, Минаев… ты кто: в самом деле шофер Груздя? Или?..
Он усмехнулся:
– Тайна сия велика есть. А многия знания, как ты помнишь, таят в себе многия печали. И, кстати, к делу это совершенно не относится. Как древний мир, в котором мы сейчас хотим найти следы Груздя, выглядит – я тебе изобразил. Если там вытянем пустышку, то, как мы уже говорили, придется перемещаться уже в иную систему, в эпоху Луев. А пока – вот туда, куда я показал. Не веришь? Ладно. Хочешь убедиться?
– Командуй, – позволил я, без особой радости, впрочем.
– Приступаю. Готовимся к переходу. Только переход будет не совсем обычным, не таким, к каким ты привык – из одного миникона в другой в том же макроконе, или, самое большее, на соседний уровень. Сейчас ситуация в обозримом Пространстве Сна такова, что нужный макрокон находится отсюда дальше, чем тридцатый век. И если мы хотим успеть вовремя, нам придется пролететь через целых четыре слоя: два – туда, и еще два – обратно, чтобы попасть в нужный миникон, но уже совсем в других координатах. Ладно, я лучше объяснять вообще не стану, не то у тебя голова кругом пойдет… Скажу только: даже при таком варианте я не уверен, что нас не попытаются перехватить. Но уж если пойдем обычным ходом – наверняка в нас вцепятся, а если и доберемся, то опоздаем наверняка. Это нужно понимать.
– Ну, кое-что мы и сами уже поняли! – не утерпел я, чтобы не возразить.
– Мало еще поняли. Так что предстоит тебе поработать изрядно. Однако не сразу. Придется, пожалуй, повоспитывать тебя немножко – не то какой-то ты в душе… слишком взъерошенный. Да, так и быть. Ну а пока – спокойной тебе ночи, дример Остров… Не забудь: переход будет серьезным, по программе «Хождение за четыре уровня». Дай волю подсознанию, не упирайся, иди за независимой памятью – и все обойдется лучшим образом…
Откровенно говоря, мне стало чуть страшновато. Даже «падение в бездну», которое произошло у канувшего неизвестно куда Веника, – испытание нелегкое. Недаром и самым опытным из дримеров приходилось пользоваться им очень редко – и воспоминания о нем ни у кого не оставались приятными, в том числе и у меня – скорее всего, из-за того липового астронавта. Но по сравнению с перебросом через четыре уровня «падение в бездну» – детские игрушки. Так думал я, хотя сам этот процесс представлял себе достаточно смутно. Не то чтобы мне не приходилось раньше переходить через уровни. Но тогда у меня было времени навалом, и я медленно одолевал их, ступеньку за ступенькой. Это было несложно. Тут предстояло совсем другое.
Из теории я знал, что такой перелет основывается прежде всего на усиленной работе генетической памяти. Но перенапряжение ее, как правило, не сходит с рук.
И крайне нелегко и опасно – дать волю подсознанию, совершенно отключить рассудок…
Но – пусть будет так, раз уж без этого нельзя.
Похоже, Минаев догадался, что мне стало не по себе. И поспешил успокоить:
– Это не сейчас, Остров. Мы и так сидим глубоко в минувших макроконах, и отсюда до Эллады доберемся, как говорится, своим ходом. А вот если оттуда придется срочно перебрасываться к мушкетерам – нам без прыжка не обойтись. Но это когда еще… А сейчас делай все так, как ты умеешь. Переход на один уровень.
Я кивнул. Это я умел.
Расслабление. Медитация… Огонь в очаге погас сразу, словно на него плеснули водой, хотя никто и не дунул даже; но тепло от очага еще ощущалось. Я и сам почувствовал, что сон валит меня на лавку, и сопротивляться больше не было сил. Мысли затухали, душистый воздух обволакивал, проникал внутрь, баюкал. В темноте я успел еще пошарить вокруг себя, нащупал рядом такую же попону, как та, что была у Минаева, даже не удивился, – натянул ее на себя, окончательно согрелся и рассчитывал уйти в очередной отрыв, чтобы как-то ускользнуть от уже порядком надоевшего мне наставника. Что бы он там ни говорил, я продолжал считать, что справлюсь в любой обстановке: когда подсознание выходит из-под контроля заученных уверенностей, оно способно – размышлял я, отключаясь, – разобраться со всем, с чем бы ни встретилось. Но ничего не получилось: никакой свободы не было, подсознание не стало управлять мною, наоборот – кто-то сторонний овладел им, стер все мои намерения, отключил способность контролировать окружающее, на обычном языке это означает, что я спал без снов, дух мой был скован каким-то образом и ощущал лишь, что я сплю, и спит каждое дерево, но и на земле, и в кронах идет ночная жизнь, возникают и гаснут шорохи, одно уничтожается, другое возникает, и никаких тайн во всем этом не существует для всякого, способного видеть, слышать и верить увиденному и услышанному.
Потом я все-таки вошел в мир ощущений – и с новым приступом страха понял, что то была лишь подготовка, вводная часть, а настоящий переход в тот макрокон, куда тащил меня Минаев, начнется только сейчас.
Полет
Узкая, прямая полоса дороги, черные скалы, щупальца песков, обиженное ворчание мотора…
а перед этим: светло-зеленая комната, датчики, приборы, врачи, тесты, беседы…
а перед этим: пляж, море, скольжение на гребне волны, набегающий берег…
а перед этим: лес, золотые сосны, шуршание игл, заросли папоротников, неразличимо промелькнувшее существо…
А перед этим: да, у вас феноменальная память, но никаких признаков математического мышления, здесь вам не найти себя – кабинет, стол, дверь, коридор…
А до этого: ты странный человек, кажется, ты можешь существовать где угодно и среди кого угодно – ты весь в себе…
а до этого: обширная заснеженная пустынная площадь, вечер, и двое тащат меня под руки, ноги бессильно царапают снег. – Почему ты сделал это? – Мне не нравится этот мир, я хотел уйти из него…
а до этого: широкий диван, на нем лежит книжка, я стою на коленях на полу, локти на диване, подбородок на ладонях. – Это уже вторая книга сегодня, внучек, надо же поесть. – Ну, дай хлеба с сыром…
(Надо остановиться, может быть, пора уже? Но не могу почему-то. Несет!)
А прежде было: траншея, шинель измазана глиной, под ногами вода и в сапогах вода, сзади, с закрытой позиции, бьют трехдюймовки. – Ваше благородие, ваше благородие!.. – Вижу, Тарасенко. По пехоте, в пояс, длинными очередями, с рассеиванием по фронту!..
Память все ускоряется и яснеет. Неужели все это происходило со мной? Нет, но – да. Так или иначе, я это вспоминаю, проваливаясь все глубже, все ниже с поверхности Первого слоя Пространства Сна и Времени Сна, воспоминания не приходится более принуждать, они возникают сами собой, легко, как пузырьки на поверхности новогоднего бокала.
Это – я. И это – я. И там, еще раньше…
А прежде было: хлеб не сжат, колосья склонились, спутались, наполовину осыпались уже. Неширокая тропа. Иду по ней в тяжелых от налипшей глины сапогах, длинноостые колосья цепляются за полы. – Батюшка, куда же вы, там мор! – Оставь, сын мой: меня там ждут…
а еще прежде: шаг за шагом, шаг за шагом, сошник врезается в землю, не оборачивая пласта. Лошадиный круп колышется впереди, савраска хлещет хвостом, отгоняя слепней, падких на потное. Еще борозда проведена, и еще, и еще…
а еще прежде: веточка не хрустнет под мягкими постолами, я осторожно проскальзываю между кустами и замираю, не выходя на поляну. Привычно накладываю стрелу. Лук нехотя изгибается, словно разминаясь после долгого покоя. Тонко жужжит стрела. И – бегом к рванувшемуся и упавшему рогачу…
И еще, еще раньше. Еще многое, многое…
Я уже глубоко-глубоко, Первый, внешний слой, поверхность Пространства Сна осталась в дальнем далеке. Не говоря уже о Производном Мире. Время замедляется. Я слышу, что в новом невероятном континууме все тот же Минаев переводит дыхание и враз ослабевшим голосом произносит:
а перед этим: светло-зеленая комната, датчики, приборы, врачи, тесты, беседы…
а перед этим: пляж, море, скольжение на гребне волны, набегающий берег…
а перед этим: лес, золотые сосны, шуршание игл, заросли папоротников, неразличимо промелькнувшее существо…
А перед этим: да, у вас феноменальная память, но никаких признаков математического мышления, здесь вам не найти себя – кабинет, стол, дверь, коридор…
А до этого: ты странный человек, кажется, ты можешь существовать где угодно и среди кого угодно – ты весь в себе…
а до этого: обширная заснеженная пустынная площадь, вечер, и двое тащат меня под руки, ноги бессильно царапают снег. – Почему ты сделал это? – Мне не нравится этот мир, я хотел уйти из него…
а до этого: широкий диван, на нем лежит книжка, я стою на коленях на полу, локти на диване, подбородок на ладонях. – Это уже вторая книга сегодня, внучек, надо же поесть. – Ну, дай хлеба с сыром…
(Надо остановиться, может быть, пора уже? Но не могу почему-то. Несет!)
А прежде было: траншея, шинель измазана глиной, под ногами вода и в сапогах вода, сзади, с закрытой позиции, бьют трехдюймовки. – Ваше благородие, ваше благородие!.. – Вижу, Тарасенко. По пехоте, в пояс, длинными очередями, с рассеиванием по фронту!..
Память все ускоряется и яснеет. Неужели все это происходило со мной? Нет, но – да. Так или иначе, я это вспоминаю, проваливаясь все глубже, все ниже с поверхности Первого слоя Пространства Сна и Времени Сна, воспоминания не приходится более принуждать, они возникают сами собой, легко, как пузырьки на поверхности новогоднего бокала.
Это – я. И это – я. И там, еще раньше…
А прежде было: хлеб не сжат, колосья склонились, спутались, наполовину осыпались уже. Неширокая тропа. Иду по ней в тяжелых от налипшей глины сапогах, длинноостые колосья цепляются за полы. – Батюшка, куда же вы, там мор! – Оставь, сын мой: меня там ждут…
а еще прежде: шаг за шагом, шаг за шагом, сошник врезается в землю, не оборачивая пласта. Лошадиный круп колышется впереди, савраска хлещет хвостом, отгоняя слепней, падких на потное. Еще борозда проведена, и еще, и еще…
а еще прежде: веточка не хрустнет под мягкими постолами, я осторожно проскальзываю между кустами и замираю, не выходя на поляну. Привычно накладываю стрелу. Лук нехотя изгибается, словно разминаясь после долгого покоя. Тонко жужжит стрела. И – бегом к рванувшемуся и упавшему рогачу…
И еще, еще раньше. Еще многое, многое…
Я уже глубоко-глубоко, Первый, внешний слой, поверхность Пространства Сна осталась в дальнем далеке. Не говоря уже о Производном Мире. Время замедляется. Я слышу, что в новом невероятном континууме все тот же Минаев переводит дыхание и враз ослабевшим голосом произносит: