Страница:
— Не дергайся, злыдня с когтями, пошли в душ, от кровищи отмоемся. Ну, ты и мегера, дорогуша. Наделала дел. Ты только посмотри, вся кровать в кровище.
Лулу, стоявшая с зажмуренными глазами, открыла свои голубые брызги и испуганно взглянула на кровать. Похоже, что она уже въехала во все и прекрасно понимала, кто является истинным виновником этого ночного переполоха. Они облачились в купальный халат и молча побрели в ванную комнату, где встали под душ и быстро смыли все следы кровавого побоища Лулу с предметом её вожделения, после чего вернулись в спальную. Переодевшись, перестелив постель и сменив пододеяльники на обоих одеялах, они вновь легли в одну кровать, так как спать в разных у них не было никакой возможности.
Пожалуй, впервые за последние месяцы Стос посмотрел на Лулу, как на девушку, которую он страстно любил и так долго желал. Те два с лишним месяца, что он кропотливо составлял полную и исчерпывающую программу для её нового компьютера, который теперь соединял воедино и делал неразрывным целым два существа, — белковое, состоящее из одних только страстей и чувств, и энергетическое, представляющее из себя интеллект в чистом виде, не прошли зря.
Девушка заметно поправилась, округлилась и её формы обрели просто-таки пленительную нежность. Движения её сделались плавными и грациозными и вся она являла собой некое ожившее божество, олицетворяющее любовь, чувственность и обольщение. Афродита, рядом с ней, просто отдыхала и уже могла даже не дергаться. От прежней атлетки с мускулистым животом, угловатыми плечами и мосластым задком, ничего не осталось и в помине, а попка у неё сделалась такой круглой, упоительно мягкой и шелковисто-нежной, что у Стоса даже в глазах потемнело. О её груди тут и вовсе не могло идти и речи, так как это было теперь такое чудо, что её можно было выставлять в музее совершенно отдельно от тела и она от этого нисколько бы не проиграла.
Именно поэтому он сам стал надевать на себя велошорты из плотного эластика и велел Лулу одеваться точно так же, чтобы таким образом хоть как-то смирить плоть. Свою и девушки, тело которой все чаще и чаще требовало своего, — сиречь плотской любви. Того же страстно желал и он сам. Правда, сегодняшний ночной переполох, явно, был вызван отнюдь не просто зовом его собственной плоти, это он знал наверняка, и Стос самым серьезным образом намеревался выяснить кто виноват, а заодно и что делать. Лежа рядом с девушкой, укрытой своим одеялом, он негромко спросил её:
— Лулу, а теперь объясни мне, пожалуйста, в честь чего это ты вцепилась в меня своими когтями?
Та огрызнулась глухим голосом:
— Будто ты не знаешь. Сам меня чуть не изнасиловал, негодяй, а теперь еще и спрашивает.
— Ну, уж, дудки, дорогая. — Отверг её обвинения Стос и спокойным голосом продолжил расставлять все по своим законным местам — Лулу, я ведь, как бы и не спал. Понимаешь, моя девочка, в последнее время я научился одновременно и спать, и работать. Тело моё, со всеми его чувствами и эмоциями, мирно дрыхло, а интеллект занимался тем, что тщательно обследовал твои внутренние органы и следил за тем, как они работают. Поэтому я спал так, что только храп стоял на всю Ивановскую. Хотя, честно говоря, меня на этот раз более всего волновала твоя печень и я не очень-то обращал на всё остальное. Так что будь спокойна, это не я сначала раздел себя, а затем спустил трусы с тебя. И уж тем более не я был виновен в том, что мой член, вдруг, оказался там, где ему уже давно пора было находиться по три-четыре раза за ночь и потом ещё и пару раз на дню. Давай, дорогая моя, колись, с чего это тебе, вдруг, вздумалось снять с меня портки прямо среди ночи и попользоваться моей полной беспомощностью? Ладно бы ты довела до логического завершения свои девичьи грёзы и желания, так нет же, ты, вместо этого, взяла и изодрала мой член в клочья, словно Тузик тапки. Ну, отвечай?
Лулуаной уже и сама поняла ту истину, что все то, что ей недавно пригрезилось, а именно, — то, как её руки ласкают упругую плоть своего возлюбленного и она нежно входит в её лоно, жаждущее этого мягкого проникновения, происходило наяву. Поняла и горестно вздохнула, а потом заплакала навзрыд и, повернувшись к Стосу лицом, страстно зашептала:
— Стасик, любимый, я больше не могу так. Я люблю тебя, родной. Я хочу тебя. Хочу чтобы ты целовал мои груди, ноги, мой живот и ниже. Хочу чтобы ты вошел в меня. Господи, какая же я несчастная! Я так хочу тебя и не могу тебе отдаться, ведь мой и твой энергид могут соединиться и тогда произойдет аннигиляция, взрыв, который уничтожит тебя. Любимый, я хочу тебя чуть ли не с самого первого дня и ровно с того самого дня все мое естество арнисы отвергает тебя, заставляет бежать от тебя прочь. Ты даже не представляешь себе, как это мучительно, Стасик, любовь моя. Господи, как же я завидую Эллис, которая могла быть с тобой такой похотливой и такой бесстыжей, что отдавалась тебе, как угодно.
Стос, наконец, полностью понял смысл той древней поговорки, которая гласила: — "Кто не рискует, — тот не пьет шампанского и не спит с королевой". Настало время выбирать, пан или пропал. Конечно, с точки зрения тщательного соблюдения элементарных правил техники безопасности секса с девушкой из рода человеко-арнис ему следовало бы не торопиться и выехать на какой-нибудь отдаленный артиллерийский полигон, но он решил махнуть рукой на всё и потому, высунув правую руку из-под одеяла, выпустил в свою ладонь золотисто-белый, осязаемо плотный шарик своего энергида и, глядя на него с восхищением и без всякого страха, тихо сказал девушке:
— Лулу, если я не смогу любить тебя, то мне плевать не только на мою жизнь, но и на всю Вселенную. Однако мне почему-то всё время кажется, что наши тела давно уже преобразовали свободный энергид в нечто иное. Он не взорвётся, любовь моя. Поверь мне. Возьми и выпусти его на свою ладонь и мы посмотрим на то, что уготовано нам небесами, Богом, дьяволом или вашими предками. Рискнешь?
Девушка, отбросив одеяло и дрожа всем телом от вожделения и страсти, рывком сорвала с себя новенький эластичный, широкий бюстгальтер и, издавая хриплый, рокочущий звук, выпустила из своего тела точно такой же шарик энергида в узкой ложбинке между своих упругих, торчащих кверху, грудей с напрягшимися вишенками сосков и пристально посмотрела на Стоса. Тот, не колеблясь ни минуты, тотчас положил свою растопыренную ладонь на груди девушки.
Никакого взрыва не произошло и когда он, с явным сожалением отнял свою руку от грудей девушки, шарик энергида, лежащий в ложбинке, увеличился вдвое. Притягивая Лулуаной к себе, он склонился лицом к её груди, втискивая лицо между двумя тугими, слегка вытянутыми вперед полушариями, и, со стоном всосал в себя этот добрый и щедрый энергид, полный любви, который не только сделал его иным существом, нежели прежде, но и отдавал ему эту чудесную девушку, делая его самым счастливым человеком на всей Земле.
Лулу, извиваясь всем телом, стала стаскивать с себя велошорты, плотно обтягивающие её бедра, прижимаясь к своему любимому и что-то страстно шепча. Тот, однако, крепко ухватив девушку за плечи и силой заставил её повернуться к себе спиной. Сняв с себя, наконец, этот дурацкий символ целомудрия, она прижалась своей кругленькой попкой к его мощным чреслам и, двигая ей по кругу, страстно воскликнула:
— Стасик, любовь моя, ты хочешь взять меня так же, как и Ульту! Любимый, ну, сделай же это скорее. Боже, как же я хочу тебя, мой любимый, мой нежный. Ну, же, Стасик, скорее…
Стос же, между тем, уже совсем пришел в себя и решил не торопиться. Сбросив с себя одеяло, он, вместо того, чтобы тотчас стащить с себя последнее препятствие, стоящее между ним и его возлюбленной, о которой он мечтал так долго, отодвинулся от неё подальше и веселым голосом сообщил ей:
— Э, нет, любимая. Сначала я отцеплю от тебя эти дурацкие кожаные шланги. Всё равно они тебе уже не нужны, ведь ты две недели живёшь на подножном корму и с тобой ничего плохого не случилось. А вот после этого, любовь моя, я устрою тебе такое, что ты у меня на стену полезешь. Только я тебя и там поймаю, моя маленькая девочка.
То, что Стос сделал дальше, он обдумывал уже сотни раз и потому, когда кровеносные сосуды стали по очереди отделяться от тела Лулуаной, на её спине не осталось ни одной, даже самой маленькой отметинки. Как только отсоединилась последняя, шестая пуповина, девушка стремительно повернулась к нему всем телом. Глаза её сияли, словно две голубых звезды, а губы улыбались счастливой улыбкой и, как только кровеносные сосуды, давшие ей жизнь, толстыми макаронинами, змеясь убрались в мускулистое тело её любимого, она, тотчас опрокинула его на спину и, взмахнув рукой, зажгла в спальной люстру и все прочие осветительные приборы.
Склонившись над здоровенным, стройным, и загорелым мужчиной с прекрасно развитой мускулатурой, она стала нежно целовать круглые бугорки с луночками посередине, которые отчётливо виднелись на его животе. Теперь она была полностью свободна во всех своих желаниях, которые так долго сжигали её ум и испепеляли душу. Но ей не пришлось стараться слишком долго, так как, вскоре уже Стос опрокинул её на спину и сам принялся страстно целовать тело девушки.
Они вышли из спальной только в три часа пополудни и, даже не заходя в ванную, сразу же направились на кухню, так как оба жутко проголодались. Лулуаной была одета в рубашку Стоса с короткими рукавами на голое тело, а он запахнул на себе махровый белый халат, в котором раньше спокойно помещались два человека. На кухне уже находились их соседи по квартире, которые тоже в этот день встали очень поздно. Они очень чутко реагировали на всё, что происходило с их подопечными и всё своё свободное время предпочитали проводить в кровати или в ванне-джакузи с шампанским и сигарами.
Роза, на которой из одежды был только крохотный передник и пушистые тапочки в форме зайчиков, пританцовывая, хлопотала у плиты, отчего её упругий, очаровательный и загорелый зад весь так и играл. Абсолютно голый Генри сидел на стуле на корточках и читал во вчерашней газете статью о голландских гастролях здымовцев, которые возвращался через три дня. Весело посмотрев на счастливых молодоженов, он отбросил газету и громко провозгласил дикторским голосом:
— Сегодня, девятого января две тысячи первого года, в два часа тридцать пять минут ночи произошло самое знаменательное событие наступившего двадцать первого века. Талантливый скульптор Пигмалион из Москвы впервые трахнул своё самое прекрасное и совершенное творение, очаровательную Галатею с планеты Сиспила. Ура, товарищи!
Роза, замахнувшись на него поварешкой, воскликнула:
— Всё бы тебе насмехаться над Стасиком, старый греховодник! Нет, чтобы достать шампанское, он вздумал болтать.
Генри ловко соскочил со стула и не спеша прошел к холодильнику, а Роза, отложив поварешку в сторону, принялась доставать бокалы. Шампанское было как раз то, что более всего порадовало счастливых влюбленных. Целуя Стоса отнюдь не по-матерински или сестрински, Роза ловко сдернула с него халат и, проведя пальцем по бугоркам на его животе, сказала:
— Вот, Генри, что тебя ждет после того, как ты сам, подобно нашему Пигмалиону, дашь жизнь какой-нибудь очаровательной подружке Лулу, ну, а я, конечно же, подарю ей такого славного парня, как ты, мой дорогой.
Генри, выпив своё шампанское, бесцеремонно отодвинул голого Стоса в сторону, стащил рубашку с Лулуаной и, заставив девушку пройтись перед ним, восхищенно сказал:
— Боже мой, Роза, ты только посмотри на это тело, ведь в нашей Лулу явственно видна ты, моя дорогая. Нет, в одном я действительно согласен с Вилли, этот парень просто рождён для того, чтобы делать людей счастливыми.
Лулуаной подошла к Розе и, обняв эту стройную, загорелую красотку, которая действительно была очень похожа на неё, тихим голосом спросила:
— Роза, ты и Генри действительно хотите полететь на Сиспилу, чтобы помочь нам?
— Милая моя Лулу, я думаю, что таких людей найдется очень много и моему Генри придется построить для этого точно такой же корабль, как твой Люстрин. — Ответила ей та и принялась накрывать на стол.
Для встречи «Здыма» Хачик достал где-то здоровенный туристический автобус, на котором они все и приехали в аэропорт «Шереметьево». Больше всех суетилась Сона, которая притащила в аэропорт своих детей и теперь зорко следила за ними, не забывая поглядывать на табло. Дочери Хачика остались дома вместе с мамой и маленьким Серёжей. Помимо обычной публики в зале прилета отиралось еще десятка полтора телевизионщиков и фотокорреспондентов, из чего Стос сделал вывод, что ожидался прилет какой-то матёрой знаменитости. Отечественной или, того паче, зарубежной.
Лулуаной по такому случаю вырядилась, словно кинозвезда, прибывшая в Канны. Сам же он оделся подчеркнуто демократично, в вытертые джинсы и кожаную куртку. Так всем была лучше видна его мощная фигура. Братья Монтекристо, всё это время околачивавшиеся в Европе, первыми вернулись в Москву на челноке Хачика и вовсю смешили Лулу, а потому даже не заметили того, как из дверей в глубине зала повалили пассажиры и в их числе здымовцы. Они шли налегке и выглядели очень уж серьёзными и даже напряженными, словно студенты перед госэкзаменом по научному коммунизму.
Репортеры тотчас рванули вперед, выставив свои видеокамеры и осветив зал яркими фотовспышками. Резина, похоже, был прекрасно готов к такому повороту событий, а потому тотчас подтянул к себе Ольхон с младенцем на руках. На гастролях эта красотка сделала Стоса дедом, подарив его сыну дочку, а ему очаровательную внучку. Этой крохе, которой родители дали имя Лулуана, не было ещё и трёх месяцев, а она уже держала головку, таращила свои черные глазенки на толпу репортеров и спокойно пускала пузыри.
Сона, взвизгнув что-то по-армянски, тотчас рассекла толпу телевизионщиков, преградивших путь «Здыму», надвое и немедленно забрала ребёнка из рук беспечной мамаши. Отойдя в сторону, она тут же забыла о своих собственных чадах, которые, не долго думая, просочились сквозь толпу к здымовцам и нарисовались на переднем плане назло своим двоюродным сестрам, которых оставили дома за драку с ними. Как ни пыжилась, как ни старалась какая-то телевизионная девица с микрофоном турнуть троих этих пацанов из кадра, у неё ничего не вышло. Более того, Эдуардо отдал самому младшему саксофон и тот заулыбался своим щербатым ртом ещё шире.
Увидев Стоса и Лулу стоящих порознь, об этом событии им специально ничего не говорили, здымовцы взревели, словно стадо диких слонов и носорогов из кинофильма «Джуманджи», и бросились к ним, сметая всё на своем пути. Изя, чтобы объяснить ситуацию, тотчас назвал этим обалдевшим типам имя генерального продюсера «Здыма» и телерепортеры снова взяли их в кольцо, снимая на видео то, как Ольхон, истошно визжа от радости и болтая в воздухе ногами, повисла на шее своего свёкра.
Вскоре все, более или менее, остепенились перебравшись в большой VIP-зал, где немедленно началась отнюдь не импровизированная и довольно долгая пресс-конференция, на которую собралось не менее сотни журналистов. Стосу сразу же стало ясно, что гастроли оказались для его сына весьма успешными. Он был слишком занят, чтобы интересоваться тем, как они проходили, но то, что уже через два месяца «Здыму» предстояло отправиться в Англию, чтобы записать там свой новый диск на фирме «Эми», явно, было достижением.
Ему тоже пришлось ответить на добрую дюжину вопросов, что он и сделал со свойственным ему юмором и весельем, по привычке называя своего сына Резиной. Здымовцы при этом дружно хохотали и молотили по спине их обоих. На взгляд некоторых журналистов они вели себя слишком отвязано и когда какая-то страшноватая мымра в маленьких очёчках задала Ольхон довольно нескромный вопрос о происхождении её знаменитого драгоценного колье, та дерзко ответила ей:
— Да, пошла ты на хер, кобыла! Уж тебе то известно, что такие подарки в Москве можно заработать только лёжа на спине в «Мерсе» какого-нибудь старого козла, но мне оно досталось совсем не так. — Смилостивившись, она добавила — Это колье подарила мне Лулу и подарила за мое пение, а вовсе не за то, о чём ты так мечтаешь.
Глядя на это, Стосу сразу же расхотелось сажать эту публику и везти их в ресторан в к Севке. Он пошептался с Изей и тот сказал ему, что всё обойдется фуршетом прямо в соседнем зале. К его удовольствию это заняло не более получаса и они, наконец, смогли выйти из здания аэропорта и направились к автобусу. Троих репортеров они всё-таки с собой забрали, но, явно, не в этом качестве. Эдуардо успел охмурить одну дамочку из английской газеты, Серёга прицепился к какой-то миловидной испанке средних лет, а Магда, словно клещ, вцепилась в русского фотографа и уже ворковала ему во весь голос о том, как она любит позировать художникам обнаженной.
Что же, это была обычная практика здымовцев, да, и всего их звёздного клана, к которому примкнуло уже свыше трёхсот человек. Так что в том, что уже очень скоро ещё три человека могли стать обладателями полупрозрачного, зеленовато-желтого кружочка размером с пятирублёвую монету, с тиснёным профилем Лулуаной не было ничего удивительного. Вилли не стал выбрасывать его родильную шкуру и, как только освоил технологию энергосиловой формовки, немедленно наштамповал из неё множество таких полупрозрачных медальонов. Эти неказистые изделия имелись только у истинных здымовцев.
Скрипач «Здыма», увидев какой автобус пригнал Хачик, тотчас стал пробиваться вперёд, таща на буксире испанскую журналистку, изрядно смущенную такой напористостью юнца, но было поздно. Влетев в автобус, Серёга тотчас перекинул эту даму с сединой в пышных, черных волосах, через плечо, словно сноп, и бегом бросился в хвост автобуса, где располагался крохотный спальный салон. Не успели остальные здымовцы занять свои места в автобусе, как оттуда сразу же понеслись по всему салону громкие, страстные возгласы на испанском. Удивлению более молодой англичанки, казалось, не будет предела, но её окончательно добил средний сыночек Соны, который, немедленно поставив свои лопоухие уши топориком, важным голосом заявил во всеуслышание:
— Ну, вот, теперь у нас будет новая сестричка. Правда, мне кажется, что она слишком старая для дочери Сиспилы.
Отец тотчас шикнул на него:
— Васька, ты у меня сейчас, всё-таки, допрыгаешься! Я тебе точно задницу надеру.
Пацан обиделся и, фыркнув, поинтересовался у него:
— Папа, ну, чего я сказал такого? Разве ты сам не так стал братом звёздной путешественницы Лулуаной Торол?
Хачик одарил свою сестру сердитым взглядом и включил музыку на всю громкость. Это была какая-то новая песня в исполнении Ольхон и Ульты, которую те пели в довольно быстром темпе, что хоть немного замаскировало процесс посвящения, который Серега, отчего-то хотел провести на редкость ударными темпами. Англичанка попыталась было встать, но Эдуардо стал что-то шептать ей на ухо, незаметно показывая рукой на Лулу и Стоса, стоящих возле Хачика, отчего она как-то вся обмякла и, словно бы впала в транс. Автобус тем временем едва плёлся по трассе и его обгоняли все, кому не лень.
Очнулась она только часа через три, когда, уже подъезжая к ресторану, её испанская коллега, пошатываясь, вышла из спального отсека. И не только встрепенулась, но и чуть не лишилась чувств, так как эта матрона с пышными формами так помолодела и расцвела, что её было уже совершенно не узнать. Ещё больше эту обалдевшую дамочку поразило то, что испанка, подойдя к Станиславу Резанову, который встал при её приближении, вдруг, привстала на цыпочки и страстно поцеловала, после чего крепко обняла его спутницу, которую Эдуардо всю дорогу называл не иначе, как наша богиня.
Теперь и ей самой захотелось испытать то же самое, так как она, внезапно, поверила в то, о чём ей шептал на ухо этот чернокожий саксофонист, положив свой сверкающий инструмент на её колени. Когда же они вошли в ресторан, на дверях которого висела табличка "Закрыто на спецобслуживание", она уже не была поражена тому, что Лулуаной, вдруг, стали кланяться и целовать руки парни и девушки, одетые в национальные греческие костюмы, которые, судя по всему, были менеджерами, поварами, официантами и официантками этого заведения. Всё это действительно выглядело так, словно они на самом деле встречали свою повелительницу, если не богиню.
Стосу только приходилось удивляться прыти своих друзей, но он сам напутствовал их на такие подвиги и потому, едва войдя в ресторан, вопросительно посмотрел на Севку. Тот сразу же сообщил Эдуардо и Магде о том, где они смогут уединиться на часок, чтобы посвятить своих избранников в звёздное братство. После этого все гурьбой двинулись к накрытому столу, подле которого стояла Медея с сыном на руках, а рядом с нею Татьяна с дочерями-скандалистками и своим младшеньким, кучерявым и черноволосым мальчиком.
Весело подшучивая друг над другом, все стали рассаживаться, как у себя дома. Да, это и было чисто домашнее застолье, ведь даже парни и девочки Севки сели за стол потому, что они тоже были членами клана Лулуаной Торол. Для них это была первая встреча с Лулу и Стосом, но это вовсе не говорило о том, что те их не знали. Как раз с этими-то парнями и девчонками они оба беседовали не раз по радиоментальной связи.
Добрых полтора часа они просто сидели за столом, ели и пили, поздравляя Резину и Изю с успехом его первой крупной гастроли. Исабель, которой Серега уже повесил на шею родильный медальон, совершенно офанарела от всех тех чудес, о которых ей довелось узнать. Она без конца обращалась к своим новым братьям и сестрам по радиоментальной связи, но только Лулу отвечала ей серьёзно, все остальные весело кричали этой женщине в ответ на её вопросы всякие глупости.
Стос, дожидаясь очередных рекрутов, пока что помалкивал о том, чем собирался всех огорошить и молчал бы ещё дольше, если бы Кэтрин и Игорь сами не потребовали Эдуардо и Магду представить их большому вождю и его звёздной девушке. Расцеловав английскую журналистку и крепко пожав руку парню-фотографу, он подождал пока они изольют свои чувства Лулу, после чего постучал ножом по бокалу. Как только все умолкли, он встал и со скорбной миной сказал:
— Ребята, у меня для вас две хороших новости и одна не очень. С какой начать?
На него тотчас зашумели:
— Стос, не нудись, давай говори.
Состроив и вовсе страдальческую физиономию, он сказал:
— Собратья мои, бледнолицые истребили всех наших бизонов и зимой нам придется кушать навоз.
Севка не выдержал и рявкнул:
— Стос, это очень старый анекдот! Не смешно.
Физиономия Стоса сделалась и вовсе зверской, после чего, вращая глазами, он загнусавил:
— Ну, ладно, не хотите, не надо. Тогда вот вам плохая новость. Я лечу с Лулу на Сиспилу и не один. Генри построит ещё один космицкий корапь, что, вместе с Люстрином Лулу позволит мне взять на Сиспилу еще шестьдесят добровольцев помимо него и Розы. А вы все с нами не полетите, за исключением братьев Монтекристо, ну и ещё, пожалуй, двух-трёх человек. «Здым» остается на Земле. Это и есть плохая новость.
Резина обиженно выкрикнул:
— Батя, а это ещё почему? Я что, рылом не вышел, что ли?
Стос не отреагировал на его вопль и продолжил свою программную речь:
— Пока мы будем трудиться в поте лица на Сиспиле, творя новую цивилизацию человеко-арнис, «Здым» будет шариться по Земле и вербовать пипл в звёздное братство. Для того, чтобы всё у него шло гладко, я решил заложить на этой бедной планетке колонию человеко-арнис, а для этого мне срочно нужен какой-нибудь небольшой островок у черта на куличках, который и на фиг ни кому не нужен. Самый препаршивый и чтобы подальше от всяких там военных баз и прочей подобной ерунды. В общем, подальше от цивилизации.
Тут его перебил радостный крик Соны:
— Стос, ты просто прелесть. Наконец-то я смогу увезти детей в спокойное место.
Маму тотчас поддержал младшенький, радостно закричав:
— Ура! Мы будем жить на необитаемом острове и тогда я тоже смогу летать на Лулу, как дядя Хачик!
Дитятко тотчас урезонили, на Сону зашикали и Стос смог продолжить свои излияния. Посмотрев на Рахиль, он сказал:
— Хотя наша добрая Рахиль уже готова пустить на это дело все свои миллионы, этого будет мало. Поэтому ребята, вам нужно будет срочно прикинуть, где нам найти какого-нибудь издыхающего миллионера, который хочет подольше задержаться на этом свете за соответствующую мзду, и я лично поставлю его на ноги, чтобы вам не мараться, если по нему горючими слезами плачет виселица. Так что начинайте думать, ну, а чтобы вам думалось веселее, вот вам моя третья новость, — чистый энергид девчонкам не опасен! Раньше мы с Лулу опасались что может произойти аннигиляция, но недавно выяснилось, что всё это туфта. Так что мы теперь с ней тра… — Вовремя вспомнив что рядом находятся дети, он осекся и, выразительно жестикулируя, завершил свою мысль иначе — В общем того, вместе занимаемся спортом.
Семилетний Артурчик, ощерившись щербатым ртом, радостно завопил:
— Ага, значит и вы трахаетесь!
Папа, не по годам развитого ребеночка, не выдержал и отвесил своему отпрыску лёгкий подзатыльник, а Стос, покрутив головой, проворчал сердитым голосом:
— Ох, до чего же вредная птица этот самый ёж, ну, ни за что не полетит, пока ногой под зад не пнёшь. — После чего ответил, наконец, Резине строгим отцовским голосом — А ты, раздолбай, даже и не мылься с нами лететь. У меня и так голова трещит, когда я думаю о том, кем мне Генри заменить. У вас на Земле работа куда посерьёзнее будет и к тому же вам носа из подполья высовывать никак нельзя до поры, до времени. Даже в том случае, если на Сиспиле у нас всё пойдет путем и мы сможем быстро дать арнисам белковые тела, то мы не можем взять и так просто заявиться на Землю из космоса, мол здрасьте, я ваша тётя из Тамбова, грибочков вам привезла. Нам лет сто, а то и больше, придётся строить параллельную цивилизацию человека-арнис, если мы не хотим, конечно, всё свести к большой войне. Поэтому, ребята, садитесь и думайте лучше, как вам устроить всемирную гастроль, чтобы вы по всей Земле смогли разбросать зерна новой цивилизации. Думаю, что двум хитрым евреям будет вполне по силам решить такую задачу, так ведь, Менахем? Вот на это и будет постоянно нацелен наш любимый "Здым".
Лулу, стоявшая с зажмуренными глазами, открыла свои голубые брызги и испуганно взглянула на кровать. Похоже, что она уже въехала во все и прекрасно понимала, кто является истинным виновником этого ночного переполоха. Они облачились в купальный халат и молча побрели в ванную комнату, где встали под душ и быстро смыли все следы кровавого побоища Лулу с предметом её вожделения, после чего вернулись в спальную. Переодевшись, перестелив постель и сменив пододеяльники на обоих одеялах, они вновь легли в одну кровать, так как спать в разных у них не было никакой возможности.
Пожалуй, впервые за последние месяцы Стос посмотрел на Лулу, как на девушку, которую он страстно любил и так долго желал. Те два с лишним месяца, что он кропотливо составлял полную и исчерпывающую программу для её нового компьютера, который теперь соединял воедино и делал неразрывным целым два существа, — белковое, состоящее из одних только страстей и чувств, и энергетическое, представляющее из себя интеллект в чистом виде, не прошли зря.
Девушка заметно поправилась, округлилась и её формы обрели просто-таки пленительную нежность. Движения её сделались плавными и грациозными и вся она являла собой некое ожившее божество, олицетворяющее любовь, чувственность и обольщение. Афродита, рядом с ней, просто отдыхала и уже могла даже не дергаться. От прежней атлетки с мускулистым животом, угловатыми плечами и мосластым задком, ничего не осталось и в помине, а попка у неё сделалась такой круглой, упоительно мягкой и шелковисто-нежной, что у Стоса даже в глазах потемнело. О её груди тут и вовсе не могло идти и речи, так как это было теперь такое чудо, что её можно было выставлять в музее совершенно отдельно от тела и она от этого нисколько бы не проиграла.
Именно поэтому он сам стал надевать на себя велошорты из плотного эластика и велел Лулу одеваться точно так же, чтобы таким образом хоть как-то смирить плоть. Свою и девушки, тело которой все чаще и чаще требовало своего, — сиречь плотской любви. Того же страстно желал и он сам. Правда, сегодняшний ночной переполох, явно, был вызван отнюдь не просто зовом его собственной плоти, это он знал наверняка, и Стос самым серьезным образом намеревался выяснить кто виноват, а заодно и что делать. Лежа рядом с девушкой, укрытой своим одеялом, он негромко спросил её:
— Лулу, а теперь объясни мне, пожалуйста, в честь чего это ты вцепилась в меня своими когтями?
Та огрызнулась глухим голосом:
— Будто ты не знаешь. Сам меня чуть не изнасиловал, негодяй, а теперь еще и спрашивает.
— Ну, уж, дудки, дорогая. — Отверг её обвинения Стос и спокойным голосом продолжил расставлять все по своим законным местам — Лулу, я ведь, как бы и не спал. Понимаешь, моя девочка, в последнее время я научился одновременно и спать, и работать. Тело моё, со всеми его чувствами и эмоциями, мирно дрыхло, а интеллект занимался тем, что тщательно обследовал твои внутренние органы и следил за тем, как они работают. Поэтому я спал так, что только храп стоял на всю Ивановскую. Хотя, честно говоря, меня на этот раз более всего волновала твоя печень и я не очень-то обращал на всё остальное. Так что будь спокойна, это не я сначала раздел себя, а затем спустил трусы с тебя. И уж тем более не я был виновен в том, что мой член, вдруг, оказался там, где ему уже давно пора было находиться по три-четыре раза за ночь и потом ещё и пару раз на дню. Давай, дорогая моя, колись, с чего это тебе, вдруг, вздумалось снять с меня портки прямо среди ночи и попользоваться моей полной беспомощностью? Ладно бы ты довела до логического завершения свои девичьи грёзы и желания, так нет же, ты, вместо этого, взяла и изодрала мой член в клочья, словно Тузик тапки. Ну, отвечай?
Лулуаной уже и сама поняла ту истину, что все то, что ей недавно пригрезилось, а именно, — то, как её руки ласкают упругую плоть своего возлюбленного и она нежно входит в её лоно, жаждущее этого мягкого проникновения, происходило наяву. Поняла и горестно вздохнула, а потом заплакала навзрыд и, повернувшись к Стосу лицом, страстно зашептала:
— Стасик, любимый, я больше не могу так. Я люблю тебя, родной. Я хочу тебя. Хочу чтобы ты целовал мои груди, ноги, мой живот и ниже. Хочу чтобы ты вошел в меня. Господи, какая же я несчастная! Я так хочу тебя и не могу тебе отдаться, ведь мой и твой энергид могут соединиться и тогда произойдет аннигиляция, взрыв, который уничтожит тебя. Любимый, я хочу тебя чуть ли не с самого первого дня и ровно с того самого дня все мое естество арнисы отвергает тебя, заставляет бежать от тебя прочь. Ты даже не представляешь себе, как это мучительно, Стасик, любовь моя. Господи, как же я завидую Эллис, которая могла быть с тобой такой похотливой и такой бесстыжей, что отдавалась тебе, как угодно.
Стос, наконец, полностью понял смысл той древней поговорки, которая гласила: — "Кто не рискует, — тот не пьет шампанского и не спит с королевой". Настало время выбирать, пан или пропал. Конечно, с точки зрения тщательного соблюдения элементарных правил техники безопасности секса с девушкой из рода человеко-арнис ему следовало бы не торопиться и выехать на какой-нибудь отдаленный артиллерийский полигон, но он решил махнуть рукой на всё и потому, высунув правую руку из-под одеяла, выпустил в свою ладонь золотисто-белый, осязаемо плотный шарик своего энергида и, глядя на него с восхищением и без всякого страха, тихо сказал девушке:
— Лулу, если я не смогу любить тебя, то мне плевать не только на мою жизнь, но и на всю Вселенную. Однако мне почему-то всё время кажется, что наши тела давно уже преобразовали свободный энергид в нечто иное. Он не взорвётся, любовь моя. Поверь мне. Возьми и выпусти его на свою ладонь и мы посмотрим на то, что уготовано нам небесами, Богом, дьяволом или вашими предками. Рискнешь?
Девушка, отбросив одеяло и дрожа всем телом от вожделения и страсти, рывком сорвала с себя новенький эластичный, широкий бюстгальтер и, издавая хриплый, рокочущий звук, выпустила из своего тела точно такой же шарик энергида в узкой ложбинке между своих упругих, торчащих кверху, грудей с напрягшимися вишенками сосков и пристально посмотрела на Стоса. Тот, не колеблясь ни минуты, тотчас положил свою растопыренную ладонь на груди девушки.
Никакого взрыва не произошло и когда он, с явным сожалением отнял свою руку от грудей девушки, шарик энергида, лежащий в ложбинке, увеличился вдвое. Притягивая Лулуаной к себе, он склонился лицом к её груди, втискивая лицо между двумя тугими, слегка вытянутыми вперед полушариями, и, со стоном всосал в себя этот добрый и щедрый энергид, полный любви, который не только сделал его иным существом, нежели прежде, но и отдавал ему эту чудесную девушку, делая его самым счастливым человеком на всей Земле.
Лулу, извиваясь всем телом, стала стаскивать с себя велошорты, плотно обтягивающие её бедра, прижимаясь к своему любимому и что-то страстно шепча. Тот, однако, крепко ухватив девушку за плечи и силой заставил её повернуться к себе спиной. Сняв с себя, наконец, этот дурацкий символ целомудрия, она прижалась своей кругленькой попкой к его мощным чреслам и, двигая ей по кругу, страстно воскликнула:
— Стасик, любовь моя, ты хочешь взять меня так же, как и Ульту! Любимый, ну, сделай же это скорее. Боже, как же я хочу тебя, мой любимый, мой нежный. Ну, же, Стасик, скорее…
Стос же, между тем, уже совсем пришел в себя и решил не торопиться. Сбросив с себя одеяло, он, вместо того, чтобы тотчас стащить с себя последнее препятствие, стоящее между ним и его возлюбленной, о которой он мечтал так долго, отодвинулся от неё подальше и веселым голосом сообщил ей:
— Э, нет, любимая. Сначала я отцеплю от тебя эти дурацкие кожаные шланги. Всё равно они тебе уже не нужны, ведь ты две недели живёшь на подножном корму и с тобой ничего плохого не случилось. А вот после этого, любовь моя, я устрою тебе такое, что ты у меня на стену полезешь. Только я тебя и там поймаю, моя маленькая девочка.
То, что Стос сделал дальше, он обдумывал уже сотни раз и потому, когда кровеносные сосуды стали по очереди отделяться от тела Лулуаной, на её спине не осталось ни одной, даже самой маленькой отметинки. Как только отсоединилась последняя, шестая пуповина, девушка стремительно повернулась к нему всем телом. Глаза её сияли, словно две голубых звезды, а губы улыбались счастливой улыбкой и, как только кровеносные сосуды, давшие ей жизнь, толстыми макаронинами, змеясь убрались в мускулистое тело её любимого, она, тотчас опрокинула его на спину и, взмахнув рукой, зажгла в спальной люстру и все прочие осветительные приборы.
Склонившись над здоровенным, стройным, и загорелым мужчиной с прекрасно развитой мускулатурой, она стала нежно целовать круглые бугорки с луночками посередине, которые отчётливо виднелись на его животе. Теперь она была полностью свободна во всех своих желаниях, которые так долго сжигали её ум и испепеляли душу. Но ей не пришлось стараться слишком долго, так как, вскоре уже Стос опрокинул её на спину и сам принялся страстно целовать тело девушки.
Они вышли из спальной только в три часа пополудни и, даже не заходя в ванную, сразу же направились на кухню, так как оба жутко проголодались. Лулуаной была одета в рубашку Стоса с короткими рукавами на голое тело, а он запахнул на себе махровый белый халат, в котором раньше спокойно помещались два человека. На кухне уже находились их соседи по квартире, которые тоже в этот день встали очень поздно. Они очень чутко реагировали на всё, что происходило с их подопечными и всё своё свободное время предпочитали проводить в кровати или в ванне-джакузи с шампанским и сигарами.
Роза, на которой из одежды был только крохотный передник и пушистые тапочки в форме зайчиков, пританцовывая, хлопотала у плиты, отчего её упругий, очаровательный и загорелый зад весь так и играл. Абсолютно голый Генри сидел на стуле на корточках и читал во вчерашней газете статью о голландских гастролях здымовцев, которые возвращался через три дня. Весело посмотрев на счастливых молодоженов, он отбросил газету и громко провозгласил дикторским голосом:
— Сегодня, девятого января две тысячи первого года, в два часа тридцать пять минут ночи произошло самое знаменательное событие наступившего двадцать первого века. Талантливый скульптор Пигмалион из Москвы впервые трахнул своё самое прекрасное и совершенное творение, очаровательную Галатею с планеты Сиспила. Ура, товарищи!
Роза, замахнувшись на него поварешкой, воскликнула:
— Всё бы тебе насмехаться над Стасиком, старый греховодник! Нет, чтобы достать шампанское, он вздумал болтать.
Генри ловко соскочил со стула и не спеша прошел к холодильнику, а Роза, отложив поварешку в сторону, принялась доставать бокалы. Шампанское было как раз то, что более всего порадовало счастливых влюбленных. Целуя Стоса отнюдь не по-матерински или сестрински, Роза ловко сдернула с него халат и, проведя пальцем по бугоркам на его животе, сказала:
— Вот, Генри, что тебя ждет после того, как ты сам, подобно нашему Пигмалиону, дашь жизнь какой-нибудь очаровательной подружке Лулу, ну, а я, конечно же, подарю ей такого славного парня, как ты, мой дорогой.
Генри, выпив своё шампанское, бесцеремонно отодвинул голого Стоса в сторону, стащил рубашку с Лулуаной и, заставив девушку пройтись перед ним, восхищенно сказал:
— Боже мой, Роза, ты только посмотри на это тело, ведь в нашей Лулу явственно видна ты, моя дорогая. Нет, в одном я действительно согласен с Вилли, этот парень просто рождён для того, чтобы делать людей счастливыми.
Лулуаной подошла к Розе и, обняв эту стройную, загорелую красотку, которая действительно была очень похожа на неё, тихим голосом спросила:
— Роза, ты и Генри действительно хотите полететь на Сиспилу, чтобы помочь нам?
— Милая моя Лулу, я думаю, что таких людей найдется очень много и моему Генри придется построить для этого точно такой же корабль, как твой Люстрин. — Ответила ей та и принялась накрывать на стол.
Для встречи «Здыма» Хачик достал где-то здоровенный туристический автобус, на котором они все и приехали в аэропорт «Шереметьево». Больше всех суетилась Сона, которая притащила в аэропорт своих детей и теперь зорко следила за ними, не забывая поглядывать на табло. Дочери Хачика остались дома вместе с мамой и маленьким Серёжей. Помимо обычной публики в зале прилета отиралось еще десятка полтора телевизионщиков и фотокорреспондентов, из чего Стос сделал вывод, что ожидался прилет какой-то матёрой знаменитости. Отечественной или, того паче, зарубежной.
Лулуаной по такому случаю вырядилась, словно кинозвезда, прибывшая в Канны. Сам же он оделся подчеркнуто демократично, в вытертые джинсы и кожаную куртку. Так всем была лучше видна его мощная фигура. Братья Монтекристо, всё это время околачивавшиеся в Европе, первыми вернулись в Москву на челноке Хачика и вовсю смешили Лулу, а потому даже не заметили того, как из дверей в глубине зала повалили пассажиры и в их числе здымовцы. Они шли налегке и выглядели очень уж серьёзными и даже напряженными, словно студенты перед госэкзаменом по научному коммунизму.
Репортеры тотчас рванули вперед, выставив свои видеокамеры и осветив зал яркими фотовспышками. Резина, похоже, был прекрасно готов к такому повороту событий, а потому тотчас подтянул к себе Ольхон с младенцем на руках. На гастролях эта красотка сделала Стоса дедом, подарив его сыну дочку, а ему очаровательную внучку. Этой крохе, которой родители дали имя Лулуана, не было ещё и трёх месяцев, а она уже держала головку, таращила свои черные глазенки на толпу репортеров и спокойно пускала пузыри.
Сона, взвизгнув что-то по-армянски, тотчас рассекла толпу телевизионщиков, преградивших путь «Здыму», надвое и немедленно забрала ребёнка из рук беспечной мамаши. Отойдя в сторону, она тут же забыла о своих собственных чадах, которые, не долго думая, просочились сквозь толпу к здымовцам и нарисовались на переднем плане назло своим двоюродным сестрам, которых оставили дома за драку с ними. Как ни пыжилась, как ни старалась какая-то телевизионная девица с микрофоном турнуть троих этих пацанов из кадра, у неё ничего не вышло. Более того, Эдуардо отдал самому младшему саксофон и тот заулыбался своим щербатым ртом ещё шире.
Увидев Стоса и Лулу стоящих порознь, об этом событии им специально ничего не говорили, здымовцы взревели, словно стадо диких слонов и носорогов из кинофильма «Джуманджи», и бросились к ним, сметая всё на своем пути. Изя, чтобы объяснить ситуацию, тотчас назвал этим обалдевшим типам имя генерального продюсера «Здыма» и телерепортеры снова взяли их в кольцо, снимая на видео то, как Ольхон, истошно визжа от радости и болтая в воздухе ногами, повисла на шее своего свёкра.
Вскоре все, более или менее, остепенились перебравшись в большой VIP-зал, где немедленно началась отнюдь не импровизированная и довольно долгая пресс-конференция, на которую собралось не менее сотни журналистов. Стосу сразу же стало ясно, что гастроли оказались для его сына весьма успешными. Он был слишком занят, чтобы интересоваться тем, как они проходили, но то, что уже через два месяца «Здыму» предстояло отправиться в Англию, чтобы записать там свой новый диск на фирме «Эми», явно, было достижением.
Ему тоже пришлось ответить на добрую дюжину вопросов, что он и сделал со свойственным ему юмором и весельем, по привычке называя своего сына Резиной. Здымовцы при этом дружно хохотали и молотили по спине их обоих. На взгляд некоторых журналистов они вели себя слишком отвязано и когда какая-то страшноватая мымра в маленьких очёчках задала Ольхон довольно нескромный вопрос о происхождении её знаменитого драгоценного колье, та дерзко ответила ей:
— Да, пошла ты на хер, кобыла! Уж тебе то известно, что такие подарки в Москве можно заработать только лёжа на спине в «Мерсе» какого-нибудь старого козла, но мне оно досталось совсем не так. — Смилостивившись, она добавила — Это колье подарила мне Лулу и подарила за мое пение, а вовсе не за то, о чём ты так мечтаешь.
Глядя на это, Стосу сразу же расхотелось сажать эту публику и везти их в ресторан в к Севке. Он пошептался с Изей и тот сказал ему, что всё обойдется фуршетом прямо в соседнем зале. К его удовольствию это заняло не более получаса и они, наконец, смогли выйти из здания аэропорта и направились к автобусу. Троих репортеров они всё-таки с собой забрали, но, явно, не в этом качестве. Эдуардо успел охмурить одну дамочку из английской газеты, Серёга прицепился к какой-то миловидной испанке средних лет, а Магда, словно клещ, вцепилась в русского фотографа и уже ворковала ему во весь голос о том, как она любит позировать художникам обнаженной.
Что же, это была обычная практика здымовцев, да, и всего их звёздного клана, к которому примкнуло уже свыше трёхсот человек. Так что в том, что уже очень скоро ещё три человека могли стать обладателями полупрозрачного, зеленовато-желтого кружочка размером с пятирублёвую монету, с тиснёным профилем Лулуаной не было ничего удивительного. Вилли не стал выбрасывать его родильную шкуру и, как только освоил технологию энергосиловой формовки, немедленно наштамповал из неё множество таких полупрозрачных медальонов. Эти неказистые изделия имелись только у истинных здымовцев.
Скрипач «Здыма», увидев какой автобус пригнал Хачик, тотчас стал пробиваться вперёд, таща на буксире испанскую журналистку, изрядно смущенную такой напористостью юнца, но было поздно. Влетев в автобус, Серёга тотчас перекинул эту даму с сединой в пышных, черных волосах, через плечо, словно сноп, и бегом бросился в хвост автобуса, где располагался крохотный спальный салон. Не успели остальные здымовцы занять свои места в автобусе, как оттуда сразу же понеслись по всему салону громкие, страстные возгласы на испанском. Удивлению более молодой англичанки, казалось, не будет предела, но её окончательно добил средний сыночек Соны, который, немедленно поставив свои лопоухие уши топориком, важным голосом заявил во всеуслышание:
— Ну, вот, теперь у нас будет новая сестричка. Правда, мне кажется, что она слишком старая для дочери Сиспилы.
Отец тотчас шикнул на него:
— Васька, ты у меня сейчас, всё-таки, допрыгаешься! Я тебе точно задницу надеру.
Пацан обиделся и, фыркнув, поинтересовался у него:
— Папа, ну, чего я сказал такого? Разве ты сам не так стал братом звёздной путешественницы Лулуаной Торол?
Хачик одарил свою сестру сердитым взглядом и включил музыку на всю громкость. Это была какая-то новая песня в исполнении Ольхон и Ульты, которую те пели в довольно быстром темпе, что хоть немного замаскировало процесс посвящения, который Серега, отчего-то хотел провести на редкость ударными темпами. Англичанка попыталась было встать, но Эдуардо стал что-то шептать ей на ухо, незаметно показывая рукой на Лулу и Стоса, стоящих возле Хачика, отчего она как-то вся обмякла и, словно бы впала в транс. Автобус тем временем едва плёлся по трассе и его обгоняли все, кому не лень.
Очнулась она только часа через три, когда, уже подъезжая к ресторану, её испанская коллега, пошатываясь, вышла из спального отсека. И не только встрепенулась, но и чуть не лишилась чувств, так как эта матрона с пышными формами так помолодела и расцвела, что её было уже совершенно не узнать. Ещё больше эту обалдевшую дамочку поразило то, что испанка, подойдя к Станиславу Резанову, который встал при её приближении, вдруг, привстала на цыпочки и страстно поцеловала, после чего крепко обняла его спутницу, которую Эдуардо всю дорогу называл не иначе, как наша богиня.
Теперь и ей самой захотелось испытать то же самое, так как она, внезапно, поверила в то, о чём ей шептал на ухо этот чернокожий саксофонист, положив свой сверкающий инструмент на её колени. Когда же они вошли в ресторан, на дверях которого висела табличка "Закрыто на спецобслуживание", она уже не была поражена тому, что Лулуаной, вдруг, стали кланяться и целовать руки парни и девушки, одетые в национальные греческие костюмы, которые, судя по всему, были менеджерами, поварами, официантами и официантками этого заведения. Всё это действительно выглядело так, словно они на самом деле встречали свою повелительницу, если не богиню.
Стосу только приходилось удивляться прыти своих друзей, но он сам напутствовал их на такие подвиги и потому, едва войдя в ресторан, вопросительно посмотрел на Севку. Тот сразу же сообщил Эдуардо и Магде о том, где они смогут уединиться на часок, чтобы посвятить своих избранников в звёздное братство. После этого все гурьбой двинулись к накрытому столу, подле которого стояла Медея с сыном на руках, а рядом с нею Татьяна с дочерями-скандалистками и своим младшеньким, кучерявым и черноволосым мальчиком.
Весело подшучивая друг над другом, все стали рассаживаться, как у себя дома. Да, это и было чисто домашнее застолье, ведь даже парни и девочки Севки сели за стол потому, что они тоже были членами клана Лулуаной Торол. Для них это была первая встреча с Лулу и Стосом, но это вовсе не говорило о том, что те их не знали. Как раз с этими-то парнями и девчонками они оба беседовали не раз по радиоментальной связи.
Добрых полтора часа они просто сидели за столом, ели и пили, поздравляя Резину и Изю с успехом его первой крупной гастроли. Исабель, которой Серега уже повесил на шею родильный медальон, совершенно офанарела от всех тех чудес, о которых ей довелось узнать. Она без конца обращалась к своим новым братьям и сестрам по радиоментальной связи, но только Лулу отвечала ей серьёзно, все остальные весело кричали этой женщине в ответ на её вопросы всякие глупости.
Стос, дожидаясь очередных рекрутов, пока что помалкивал о том, чем собирался всех огорошить и молчал бы ещё дольше, если бы Кэтрин и Игорь сами не потребовали Эдуардо и Магду представить их большому вождю и его звёздной девушке. Расцеловав английскую журналистку и крепко пожав руку парню-фотографу, он подождал пока они изольют свои чувства Лулу, после чего постучал ножом по бокалу. Как только все умолкли, он встал и со скорбной миной сказал:
— Ребята, у меня для вас две хороших новости и одна не очень. С какой начать?
На него тотчас зашумели:
— Стос, не нудись, давай говори.
Состроив и вовсе страдальческую физиономию, он сказал:
— Собратья мои, бледнолицые истребили всех наших бизонов и зимой нам придется кушать навоз.
Севка не выдержал и рявкнул:
— Стос, это очень старый анекдот! Не смешно.
Физиономия Стоса сделалась и вовсе зверской, после чего, вращая глазами, он загнусавил:
— Ну, ладно, не хотите, не надо. Тогда вот вам плохая новость. Я лечу с Лулу на Сиспилу и не один. Генри построит ещё один космицкий корапь, что, вместе с Люстрином Лулу позволит мне взять на Сиспилу еще шестьдесят добровольцев помимо него и Розы. А вы все с нами не полетите, за исключением братьев Монтекристо, ну и ещё, пожалуй, двух-трёх человек. «Здым» остается на Земле. Это и есть плохая новость.
Резина обиженно выкрикнул:
— Батя, а это ещё почему? Я что, рылом не вышел, что ли?
Стос не отреагировал на его вопль и продолжил свою программную речь:
— Пока мы будем трудиться в поте лица на Сиспиле, творя новую цивилизацию человеко-арнис, «Здым» будет шариться по Земле и вербовать пипл в звёздное братство. Для того, чтобы всё у него шло гладко, я решил заложить на этой бедной планетке колонию человеко-арнис, а для этого мне срочно нужен какой-нибудь небольшой островок у черта на куличках, который и на фиг ни кому не нужен. Самый препаршивый и чтобы подальше от всяких там военных баз и прочей подобной ерунды. В общем, подальше от цивилизации.
Тут его перебил радостный крик Соны:
— Стос, ты просто прелесть. Наконец-то я смогу увезти детей в спокойное место.
Маму тотчас поддержал младшенький, радостно закричав:
— Ура! Мы будем жить на необитаемом острове и тогда я тоже смогу летать на Лулу, как дядя Хачик!
Дитятко тотчас урезонили, на Сону зашикали и Стос смог продолжить свои излияния. Посмотрев на Рахиль, он сказал:
— Хотя наша добрая Рахиль уже готова пустить на это дело все свои миллионы, этого будет мало. Поэтому ребята, вам нужно будет срочно прикинуть, где нам найти какого-нибудь издыхающего миллионера, который хочет подольше задержаться на этом свете за соответствующую мзду, и я лично поставлю его на ноги, чтобы вам не мараться, если по нему горючими слезами плачет виселица. Так что начинайте думать, ну, а чтобы вам думалось веселее, вот вам моя третья новость, — чистый энергид девчонкам не опасен! Раньше мы с Лулу опасались что может произойти аннигиляция, но недавно выяснилось, что всё это туфта. Так что мы теперь с ней тра… — Вовремя вспомнив что рядом находятся дети, он осекся и, выразительно жестикулируя, завершил свою мысль иначе — В общем того, вместе занимаемся спортом.
Семилетний Артурчик, ощерившись щербатым ртом, радостно завопил:
— Ага, значит и вы трахаетесь!
Папа, не по годам развитого ребеночка, не выдержал и отвесил своему отпрыску лёгкий подзатыльник, а Стос, покрутив головой, проворчал сердитым голосом:
— Ох, до чего же вредная птица этот самый ёж, ну, ни за что не полетит, пока ногой под зад не пнёшь. — После чего ответил, наконец, Резине строгим отцовским голосом — А ты, раздолбай, даже и не мылься с нами лететь. У меня и так голова трещит, когда я думаю о том, кем мне Генри заменить. У вас на Земле работа куда посерьёзнее будет и к тому же вам носа из подполья высовывать никак нельзя до поры, до времени. Даже в том случае, если на Сиспиле у нас всё пойдет путем и мы сможем быстро дать арнисам белковые тела, то мы не можем взять и так просто заявиться на Землю из космоса, мол здрасьте, я ваша тётя из Тамбова, грибочков вам привезла. Нам лет сто, а то и больше, придётся строить параллельную цивилизацию человека-арнис, если мы не хотим, конечно, всё свести к большой войне. Поэтому, ребята, садитесь и думайте лучше, как вам устроить всемирную гастроль, чтобы вы по всей Земле смогли разбросать зерна новой цивилизации. Думаю, что двум хитрым евреям будет вполне по силам решить такую задачу, так ведь, Менахем? Вот на это и будет постоянно нацелен наш любимый "Здым".