- По-прежнему самый опасный противник - мины. - Так говорил командующий, обращаясь к флотским минерам. - Тактика борьбы с минами должна быть гибкой, искусной, она должна меняться в зависимости от изменений обстановки на море. Пока мины ставятся на разных глубинах и в разных комбинациях, нужно проводить траление тремя эшелонами кораблей. Сначала катерные тральщики с осадкой 30-40 сантиметров идут как бы по верхнему ярусу, за ними тральщики с осадкой примерно 80 сантиметров, и замыкают более крупные корабли с осадкой до полутора метров.
   С легкой руки командующего новый метод борьбы с минной опасностью получил широкое распространение, и к наступлению наших войск в Эстонии балтийцы уничтожили около 1300 мин и открыли новые фарватеры.
   Над Нарвским заливом безраздельно господствовала авиация флота, она прикрывала тральщики, наносила удары по немецким кораблям. Вот что писал об этом бывший гитлеровский адмирал Ф. Руге: "Неприятны были повседневные налеты многочисленных воздушных сил, поскольку, расстреляв боезапасы своих зенитных орудий, германские корабли оказывались беззащитными. В Нарвской бухте при этих налетах было потоплено три тральщика-искателя и два сторожевика, многие другие были повреждены".
   Боевые действия авиации, тральщиков, торпедных катеров в Нарвском заливе были лишь прелюдией к освобождению Советской Эстонии и, в частности, Таллина - главной базы КБФ, потеря которой, начиная с 41 года, была подобно зияющей ране на теле флота.
   К заветной цели
   Итак, все с нетерпением ждали, когда начнется, наконец, наступление в Эстонии. Мы, журналисты, приходили в штаб флота, использовали свои связи и знакомства, чтобы не прозевать этот день и час.
   - Скоро, скоро, - заверяли нас офицеры оперативного, отдела.
   - Когда же? - выпытывали мы.
   - Немножко терпения, и все узнаете.
   Как потом стало известно, именно в это самое время в штабах Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота пока на картах и штабных учениях разрабатывались планы предстоящего наступления, которое получило название "ТАЛЛИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ".
   На очередной встрече с командующим Ленинградским фронтом маршалом Говоровым и командующим Балтийским флотом адмиралом Трибуцем обсуждался план и все малейшие детали предстоящего наступления.
   Говоров подвел Трибуца к карте и объяснял, что войска генерала Старикова и в его составе Эстонский корпус будут поэтапно освобождать свою родную землю.
   Пространство между Чудским озером и Финским заливом сильно укреплено. Крепкий орешек! Но можно обойти укрепления, если повести наступление со стороны Чудского озера.
   - Флот может помочь? - спросил маршал.
   - Ничего невозможного нет, - ответил Трибуц, хотя знал, что морские силы на Чудском озере мизерные по сравнению с тем, что имеет там противник. Стало быть, в спешном порядке придется перебросить бронекатера, десантные тендеры, катерные тральщики... Да и того мало. Авиация! Только она может предварительно "навести порядок" на Чудском озере, уничтожить и обезвредить хотя бы часть плавсредств противника. Адмирал попросил на это время не отвлекать морскую авиацию на другие дела.
   - Не станем, не станем, - заверил его маршал.
   Говорили о переброске войск: куда, сколько, в какие сроки... Трибуц, слушая маршала, делал записи.
   Не заезжая в штаб флота, адмирал отправился прямо на Чудское озеро.
   Уже под вечер вездеход ловко подрулил к домику, в котором жили моряки. Командующего встретили капитан 2-го ранга А. Ф. Аржавкин и начальник политотдела капитан 2-го ранга Н. И. Шустров. Оба поначалу насторожились. Чего греха таить, нередко приезд начальства заканчивался "фитилями", как это принято говорить на флоте. Однако в данном случае с первой минуты оба почувствовали атмосферу дружелюбия.
   Трибуц рассказал им о встрече с маршалом Говоровым и о больших надеждах, которые маршал возлагает на моряков Чудского озера. Им предстоит организовать переброску большой массы войск и техники, высаживать десанты в исходный пункт, откуда воины Эстонского корпуса пойдут освобождать родную землю. Ближайшая задача - взятие Тарту, а затем движение вперед до самых островов Моонзундского архипелага.
   Слушали командующего внимательно, по карте ходила его указка.
   - Нас здорово потрепала немецкая авиация. Часть кораблей нуждается в ремонте, - доложил Аржавкин.
   - Знаю. И это учтено. К вам прибудет специальная ремонтная мастерская.
   - А как с подвозом горючего, боеприпасов? Ведь вон как далеко от Кронштадта и Ленинграда, - продолжал Аржавкин.
   - Маршал Говоров дает нам машины, я сейчас же займусь тем, чтобы вам все перебросили в ближайшие дни.
   Командующий приказал, не теряя времени, приступить к разработке оперативных документов. Под утро он уехал, чтобы вернуться сюда к началу событий.
   Не будем подробно рассказывать, как план командования Ленинградского фронта на Чудском озере воплощался в жизнь. Важно, что моряки и на этот раз оправдали надежды маршала Говорова. Летчики Балтики полностью господствовали в воздухе. Бойцы Эстонского корпуса, переброшенные к Тарту, прорвали оборону противника и повели успешное наступление. Вскоре над древним городом эстов взвился красный флаг. Это было предвестником окончательного разгрома немецко-фашистских войск в Прибалтике.
   Успешные действия моряков на Чудском озере многое предопределили в дальнейших боях на эстонской земле. 2-я ударная армия генерала Федюнинского при поддержке авиации сумела развить успех в направлении Пярну. В это же время устремились к Таллину войска 8-й армии генерала Старикова, оборонявшей город в 1941 году. Балтийские летчики прикрывали морской фланг армии и наносили удары по кораблям, скопившимся в таллинских гаванях.
   Настал черед действовать балтийцам со стороны моря. Учитывая сложную минную обстановку, адмирал Трибуц не решился ввести в дело крупные корабли. Он считал разумнее поддержать армию с воздуха, а в портах, расположенных на подступах к Таллину, и затем в самой таллинской гавани высадить десанты с торпедных катеров.
   - Вам предстоит освобождать порты Кунда, Локса и оттуда с десантниками высадиться в таллинской гавани - командующий ставил боевую задачу командиру бригады торпедных катеров Григорию Григорьевичу Олейнику. - Решает внезапность. Надо застать противника врасплох, не допустить, чтобы он взорвал причальные стенки и вывез награбленное добро...
   Олейник выслушал и только спросил, кого будут высаживать катера: моряков или армейцев?
   - Лейбовича! - коротко ответил командующий.
   И этим все было сказано. Моряки торпедных катеров знали бесстрашного командира батальона морской пехоты А. О. Лейбовича и его бойцов, не раз высаживали их и были с ними в большой дружбе...
   Прошли считанные дни, и 19 сентября 1944 года войска Ленинградского фронта форсировали реку Нарову, нанесли удар по немецким силам севернее Тарту и перешли в решительное наступление.
   Ленинградская гвардия под командованием генерал-лейтенанта Симоняка, прославившаяся во всех крупных операциях Ленинградского фронта, теперь освобождала Прибалтику. Вместе с ленинградцами в боях участвовал Эстонский стрелковый корпус Советской Армии генерал-лейтенанта Пэриа, родившийся в самые трудные годы войны. Немало дорог прошли воины-эстонцы, прежде чем ступили на свою родную землю.
   ...Наступление развертывалось с необыкновенной стремительностью. После форсирования реки Наровы наши танки и самоходные орудия вырвались на равнину и пошли на полной скорости, растекаясь по дорогам Эстонии.
   В одних местах они лобовыми ударами прорубали оборону противника, в других - обходили ее и оказывались в тылу у немецких войск. Но в том и другом случаях они старались не задерживаться, шли вперед. На броне танков белой масляной краской были выведены призывные слова: "Вперед к Балтийскому морю!", "Даешь Таллин!"
   Днем и ночью они неслись по гладким грунтовым дорогам волнистой равнины, мимо одиноких хуторов и небольших селений, мимо невысоких редких кустарников и ветвистых дубов, перевитых буйными побегами плюща.
   При таком стремительном марше наша мотомеханизированная пехота едва поспевала за танками.
   Раквере - последний узел сопротивления противника. Здесь он рассчитывал задержать наши войска и дать возможность немецкому гарнизону эвакуироваться из Таллина.
   Но наши танки обходным путем вырвались к Раквере и пропахали своими гусеницами наспех построенные укрепления, в которых враги собирались продержаться несколько дней.
   От Раквере прямой путь на Таллин. За последние сутки танки прошли 120-150 километров и на рассвете нового дня уже оказались на возвышенности, откуда виден весь Таллин, а за ним широкая синяя полоса - Балтийское море.
   Сложная минная обстановка лишает возможности применить крейсеры, миноносцы и даже сторожевики. В наступлении принимают участие мелкосидящие корабли, главным образом, быстроходные тральщики и торпедные катера.
   Со стороны моря мы все ближе и ближе подходим к Таллину. И вот уже бухта Локса, та самая "Бухта дружбы", где три года назад эстонцы укрывали раненых балтийских моряков.
   Высокие сосны с густыми пышными шапками, домики рабочих кирпичного завода, затерявшиеся среди зелени. Услышав гул торпедных катеров, на побережье сбежались люди. Они протягивают нам руки, встречают нас, как родных.
   Катера пришли сюда на одну ночь: надо было принять десант и по первому приказу выйти в Таллин.
   Стоим на песчаном берегу с командиром отряда торпедных катеров. Мимо нас гуськом проходят бойцы в зеленых касках, с автоматами в руках и скатками шинелей через плечо.
   Командир отряда молча наблюдает за посадкой десанта. Вдруг лицо его багровеет. Поднеся к губам широкий раструб мегафона, он кричит:
   - Не перегружать головной катер. Слышите? Не перегружать!
   Пехотинцы и моряки оглянулись. Минутное замешательство, но сразу на пирсе объявился какой-то распорядительный офицер и направил поток бойцов на остальные катера.
   - Неизвестно, что ждет нас в Таллине, - продолжал командир отряда. Возможно, на рейде или в порту застанем немецкие корабли. Придется выходить в атаку. А попробуй-ка развернись с десантом.
   Быстро темнеет. Ночь обняла землю, небо и море, все слилось в сплошную черноту.
   Тишина. Слышен шорох волн, то набегающих на песчанный берег, то откатывающихся обратно. В такую пору мысли теснятся и не дают покоя. Каким-то мы застанем Таллин, сохранился ли Вышгород, увидим ли башню "Длинный Герман", знакомые нам узенькие улицы в центре города...
   На катерах люди бодрствуют, зная, что на рассвете поход, они проверяют оружие, механизмы.
   Немало поработали за эти три года торпедные катера. На боевой рубке каждого катера цифра, иногда даже двузначная: число потопленных кораблей противника. Но завтра будет особый день. Приход в Таллин - это большое событие для всего флота, и потому нам всем не спится. Мы с командиром отряда разбираем пачку свежих газет, просматриваем страницу за страницей, читаем последнюю сводку Совинформбюро:
   "Войска Ленинградского фронта продолжали наступление. Преодолевая сопротивление немцев, наши войска с боями продвинулись вперед на 25 километров и овладели важным узлом дорог - городом Раквере".
   Хочется ускорить бег часовой стрелки, не терпится дождаться нового дня.
   Командир отряда увидел матроса с ветошью в руках и обрушился на него:
   - Вы почему не отдыхаете?
   - Да так, что-то не спится.
   - Не спится, не спится, - сердито повторил он. - Что же вы, завтра днем спать будете?
   - Не беспокойтесь, товарищ командир. В Таллине отоспимся.
   Рассеивается темнота, и хотя в небе еще не погасли звезды, на востоке проглядывает алая полоса зари.
   На катерах заметно движение. Взревут на несколько минут и снова умолкают моторы. Зенитчики пробуют новые автоматы. То тут, то там раздается короткая очередь - в небо устремляются белые, красные трассы, как искры, вылетающие из костра.
   Все катерники одеты по-походному - в больших кожаных рукавицах, со шлемами на головах.
   Как и вчера, командир отряда стоит возле пирса, пропуская мимо себя десантников, только на этот раз уже для участия в боевом походе. К нам подходит офицер и вполголоса сообщает:
   - Есть сведения, что противник из Таллина отступает. Наши гонят его вовсю.
   - Тем лучше, - замечает командир отряда. - Только не расхолаживайтесь. Надо быть готовыми ко всему.
   - Само собой разумеется, - подтверждает офицер и идет вперед по узкому деревянному пирсу.
   От гула моторов содрогается вся маленькая гавань. Катера, вспарывая воду, один за другим вылетают на рейд. Прощай, бухта Локса! Курс на Таллин!
   Много дней усердно тралили здесь наши корабли. Они расчистили фарватер, множество мин расстреляли, подорвали и открыли путь почти до самой Таллинской бухты.
   Катера идут кильватерной колонной. Белый пенящийся водоворот, остающийся за кормой, свидетельствует о том, что скорость приличная. Кажется, только птицы могут угнаться за нами!
   Волна заливает катера. Автоматчики ежатся, держатся за металлические ча:ти. Они основательно вымокли, но на лицах нет и тени уныния. У них, как и у всех нас, одно желание - скорее увидеть Таллин.
   На горизонте появилась темная полоса. Все шире расстилается панорама знакомых мест. И вот уже видны остроконечные шпили над крышами зданий. К широкому асфальтированному Пиритскому шоссе амфитеатром спускается густая зелень. Символическая фигура ангела на памятнике русскому броненосцу "Русалка" простирает к морю руку с крестом.
   Милый Таллин! Сколько мы о тебе думали! Где только тебя не вспоминали: и в осажденном Ленинграде, и в снежных домиках на ладожской Дороге жизни, и в душных, тесных отсеках подводных лодок, у берегов фашистской Германии! С каким нетерпением ждали этого дня и часа балтийские моряки!
   Трудно сдержать волнение, видя знакомые островерхие башни Вышгорода, черепичные крыши домов.
   Пальцы крепко сжимают бинокль. Мы знали, что гитлеровцы готовятся отступать и сжигают торговый порт. Теперь мы видим это своими глазами. Чем глубже в гавань втягиваются катера, приближаясь к дымящимся пирсам, тем яснее картина разрушений.
   Ни одного уцелевшего здания, ни одного элеватора. Морской вокзал со стеклянным потолком - краса и гордость Таллинского торгового порта обрушился, точно под собственной тяжестью. Над ним плывут клубы дыма и кирпичной пыли. На пирсах груды машин, они громоздятся одна на другую. Повсюду полыхают пожары и стелется густой едкий дым.
   Скорей бы подойти к причалам и высадить десантников, уже давно приготовившихся к броску, но это не так просто.
   Куда ни посмотришь - повсюду из воды торчат потопленные корабли и самоходные баржи. Здорово поработали наши балтийские штурмовики и бомбардировщики. В последнее время они за день совершали десятки и сотни боевых вылетов. Намерения фашистов эвакуировать из Таллина свои войска не осуществились. Под ударами наступающих частей Ленинградского фронта гитлеровцы беспорядочно бежали из Таллина и искали убежища на островах.
   Первым подходит к пирсу катер с минерами-разведчиками. Они выскакивают на берег. В руках у них щупы, напоминающие удилища. Словно слепые, минеры ступают осторожно, медленно делают шаг за шагом, выставив вперед свои щупы и предельно напрягая слух.
   Морским пехотинцам не терпится. Как только подходит катер, они прыгают на пирс один за другим, нащупывают в карманах гранаты-лимонки и исчезают в клубах густого черного дыма.
   Не так просто пробираться среди этого лабиринта машин и различной боевой техники - подорванных танков, зенитных установок, которые стреляли по нашим самолетам и, может быть, только несколько часов тому назад превратились в обломки металла.
   У служебных зданий, вернее, у развалин домов нас встречают портовые рабочие в потертых и выгоревших на солнце синих комбинезонах и картузах с длинными козырьками.
   - Скажите, как поживает "Киров"? - спрашивает один из них.
   Мы переглянулись, не поняв вопроса. Тогда эстонец поясняет:
   - Корабль... "Киров"... В газете "Ревалер цейтунг" писали, что он потоплен. Правда?
   - Нет, он жив, и скоро вы его увидите, - отвечаем мы.
   - Жив? Это хорошо!
   Рабочие заулыбались.
   Потом, встречаясь с эстонцами, мы не раз отвечали на этот же вопрос. Фашистская пропаганда - газеты, радио - без устали трубила о том, будто Балтийский флот уничтожен. Нам показывали в немецких журналах снимки крейсера "Киров", якобы потопленного фашистской авиацией, и портреты летчиков, награжденных за эту операцию Железными крестами.
   Из гавани наш путь лежал к центру города. Мы шли, как будто после долгой разлуки возвращаясь в собственный дом, осматривая все крутом и примечая каждую мелочь.
   Обратили внимание на красные флаги, развевавшиеся на ветру, над воротами одного завода.
   Откуда они взялись так быстро?
   Случайно проходивший человек прислушался к нашему разговору, подошел и стал объяснять:
   - О, эти флаги наш Эдуард сохранил. С тысяча девятьсот сорок первого года. Познакомьтесь с ним. Хороший старик! Больше чем полвека работает на заводе.
   - Где же Эдуард? Как его найти?
   Незнакомец приводит нас в контору завода, а сам исчезает.
   Через несколько минут незнакомец возвращается, ведя под руку пожилого человека небольшого роста, с черными, чуть тронутыми сединой волосами. Ему начинают переводить, кто мы и зачем пришли, но Эдуард останавливает переводчика:
   - Зачем? Я сам хорошо знаю русский язык. Это при немцах я делал вид, что русского не знаю. Не хотелось с гестапо знакомиться.
   Он садится на диван, кладет руки на колени и, глядя на нас своими добрыми, ясными глазами, рассказывает историю спасения красных флагов.
   Пресс-конференция в отеле "Палас"
   В первые дни освобожденного Таллина встретились военные корреспонденты, вдвойне, втройне счастливые, что дожили до этих дней. Это были Володя Уманский из московского радио, Саша Викторов из ТАСС, фотокор Николай Янов, Даниил Руднев - корреспондент "Правды" и одновременно редактор республиканской газеты "Советская Эстония", вновь обосновавшейся на улице Пикк, 40, где во время оккупации находилась редакция газеты "Ревалер цейтунг". Тут оказались и мои друзья по блокаде Александр Крон и Всеволод Азаров, который связал свою судьбу с Таллином еще в довоенные годы. В сорок первом во время обороны города он вместе с талантливым, изобретательным художником краснофлотцем Львом Самойловым создавали плакаты "Бьем!". И теперь мы узнали, что фамилии Азарова и Самойлова числились в списках гестапо с пометкой "подлежат уничтожению".
   Вспоминая последующие события - бои на островах Моонзундского архипелага, я должен сказать, что Азаров и Крон оказались и там, причем в эпицентре событий. Они попали на бронекатер "МБК-515", который выходил на выполнение боевого задания. Командир катера лейтенант Юрий Иванович Кожевников был рад приезду писателей и даже разрешил им находиться рядом с ним на ходовом мостике. Катера шли кильватерной колонной туда, где наши войска доколачивали остатки фашистов, бежавших из Таллина. Вскоре мои друзья стали свидетелями морского боя. Сигнальщик доложил о появлении немецких сторожевиков. И тут же флагман поднял сигнал "Открыть огонь!". Море озарилось вспышками. Вступил в бой и "МБК-515". Со стороны противника летели ответные снаряды. Один снаряд разорвался в нескольких метрах от катера. Поставив дымзавесу, наши корабли продолжали вести бой. Они приняли огонь на себя, помешав противнику обстреливать войска, наступавшие в этом районе по сухопутью.
   Придя на базу, Азаров и Крон услышали приказ Верховного Главнокомандующего с благодарностью участникам освобождения острова. Там были упомянуты и моряки капитана 3-го ранга Максименкова, командовавшего отрядом морских бронекатеров. И хотя к далекому пирсу на Куресааре не доносился гром победного московского салюта, мои друзья были полны радости за успех операции, в которой они участвовали.
   Возвращались они через Виртсу весьма оригинальным способом - в вагоне-холодильнике. Хотя он и не был включен в сеть, но холод там был адский, пришлось им спать в обнимку, прикрывшись шинелями.
   Однако вернемся к тому, что нам довелось увидеть в первые дни после освобождения Таллина.
   ...Ходим по городу с разрушенными домами, мрачному, израненному, обезлюдевшему. На улицах стоят обгорелые скелеты машин, валяются брошенные ящики со снарядами. Встречаем пленных, которых автоматчики собирают по всему городу и небольшими группами ведут в комендатуру. Какая-то женщина в белом ситцевом платочке выскочила из парадной и подбежала к нам с восклицаниями:
   - Миленькие вы мои, родные. Дождались, наконец, дождались!
   Она больше ничего не может сказать и только плачет, плачет...
   - Мы русские. Нас сюда из Пскова пригнали.
   Женщина берет нас под руки и вместе с нами идет к центру, рассказывая по пути, как тяжко жилось здесь нашим людям, угнанным в фашистскую кабалу.
   Мне не терпится поскорее добраться до знакомых мест, увидеть тот дом, где мы жили с Цехновицером. Ускоряю шаг. Вот и площадь Победы. Цела! Все здания сохранились в таком виде, как мы их оставили. Наши танки, ворвавшись в Таллин, прошли прямо сюда и стоят сейчас на площади, как монументы. Вокруг них все время толпится народ.
   Сохранилась и широкая зеленая аллея, обсаженная деревьями и ведущая от площади вверх к кирке с двумя башнями "Карла-кирик", и теннисные корты справа под Вышгородом. Только исчезли белки, которые когда-то встречали прохожих и из рук принимали орешки. Не видно и любимых таллинцами откормленных голубей, всегда важно расхаживавших по аллее.
   Скорее, скорее наверх! От радости даже перехватило дыхание. Наш дом цел, невредим! Подбегаю к нему, но войти нельзя, перед дверьми настораживающая табличка: "Минировано!", тут же минеры раскладывают свои приборы, готовятся что-то делать.
   - Скажите, когда можно будет войти внутрь здания? - спрашиваю одного из них.
   - Не раньше завтрашнего дня. Тут дело хитрое. В подвалах домов уже найдены мины с часовым механизмом. Так что придется вам погодить...
   Подхожу к широким окнам: через них вижу знакомый зал, где мы с Цехновицером провели памятные дни. Вместо стульев теперь стоит множество железных коек с матрасами, но без одеял и подушек.
   Иду по улицам. Тяжелый отпечаток наложила на город трехлетняя оккупация. Фашисты подорвали прекрасные здания на улице Нарва-Маанте, превратили в развалины театр "Эстония", разграбили культурные ценности эстонского народа и даже бронзовый бюст Петра, десятилетиями стоявший на постаменте среди зелени парка Кадриорг, распилили на части и отправили в Германию.
   Жители Таллина сами признают, что они сильно изменились. Еще бы! Три года жить в постоянном страхе и неизвестности, каждую минуту ждать, что тебя прямо на улице могут остановить и отправить на вокзал, а затем в Германию.
   В первый же день новой жизни Таллина в вестибюле гостиницы "Палас" я вижу иностранцев, очень похожих на туристов. Они одеты в легкие дорожные пальто широкого покроя и пестрые костюмы. У них через плечо висят футляры с фотоаппаратами. Держатся эти люди очень свободно и независимо, громко разговаривают, смеются и не обращают никакого внимания ни на администратора, ни на посетителей, сидящих в мягких креслах в ожидании номера.
   Как-то странно и даже неприятно в городе, столько выстрадавшем и не успевшем еще прийти в себя, слышать смех и нарочито громкие разговоры. Удивительно, что люди этого не понимают. Кто же они такие?
   Оказалось, что это наши коллеги-корреспонденты различных английских, американских, французских агентств и газет, прибывшие из Москвы к моменту освобождения Таллина.
   Должно быть, среди них представители прессы и других иностранных государств. Обращает на себя внимание маленькая, изящная, как статуэтка, китаянка. Правда, она одета по-европейски, но черные как смоль волосы гладко зачесаны назад и оканчиваются сзади красивым круглым пучком, как носят в Китае.
   - Что же их так развеселило? - спрашиваю переводчика.
   - Им очень понравилось, что в Таллине появилась новая улица имени Голованова. Они, не переставая, по этому поводу острят...
   Да, действительно, еще до нашего прихода эстонцы стали так называть улицу Харью. Здесь находилась гостиница "Золотой лев". Год назад в ней собирались высшие чины гитлеровской армии на какое-то важное совещание. Ночью прилетели летчики хорошо известной всем дальнобомбардировочной авиации маршала Голованова и положили несколько фугасных бомб так точно, что все участники совещания отправились на тот свет.
   Переводчик объявил по-английски:
   - Господа, прошу на второй этаж для встречи с писателем Вишневским.
   Многие из иностранных гостей слышали о Вишневском и обрадовались представившейся возможности увидеть его.
   Не спеша корреспонденты поднимались по лестнице.
   Посреди гостиной стоял Всеволод Витальевич в знакомом мне блокадном кителе с несколькими рядами орденских ленточек на груди и неизменным пистолетом в деревянной кобуре, из которого за всю войну он не сделал ни одного выстрела.
   Все сели в кресла. Вишневский остался стоять возле маленького столика и стал рассказывать, как развивалась операция по взятию Таллина.