Страница:
Прожил он на форту остаток зимы и все лето. А потом отца перебросили на другой далекий и опасный участок фронта. Мальчугана с интернатом эвакуировали в Омскую область. И та часть, где служил капитан Портнов, принимает шефство над интернатом. Бойцы и офицеры пишут детям письма, посылают подарки...
Вскоре после того, как мы вернулись из похода, судьба свела меня и с отцом капитана 3-го ранга Портнова: старый коммунист, персональный пенсионер, офицер флота в отставке Григорий Григорьевич Портнов после ухода с военной службы нашел себе достойное применение. Создал детский клуб, детскую спортивную школу - лучшую в Ленинграде, куда теперь приезжают "за опытом". А кроме того, он собиратель всего, что связано с Отечественной войной. И в частности, писем той далекой поры. В папке писем на листке ученической тетради мы находим корявые строчки, выведенные Валиной рукой:
"Здравствуй дорогой папочка! Получили письмо и бандероль, в которой три журнала, пять конвертов, шесть листов бумаги, четыре перышка, вырезки из газет и песни. Всему были очень рады. Спасибо. У меня за четверть такие отметки: по чтению - хор., по грамматике - хор., по арифметике - хор., по рисованию - отл., по чистописанию - хор., поведение отличное. Очень хочу скорее быть с тобой, ну, ничего, подожду, осталось недолго. Правда, папочка? Все наши ребята передают вам привет. Они тоже хотят в Ленинград. Пока кончаю. Папочка, будь здоров, крепко целую. Валя".
Тут и многочисленные послания самого Григория Григорьевича, добрые, оптимистические, обращенные не только к своему сыну, но и ко всем маленьким ленинградцам, которых война забросила на чужбину.
Мы не раз и не два виделись с капитаном 3-го ранга Портновым.
Встречались часто, допоздна засиживались у него в каюте.
Однажды я приехал в гости к Валентину Григорьевичу. Познакомился с женой, учительницей, увидел сынишку, проворного мальчугана шести лет, который сразу притащил пачку старых фотографий, сел ко мне на колени и начал их разбирать. С пожелтевших снимков смотрели незнакомые лица матросов и командиров форта "Шанц". Мы доходим до снимка, изображающего мальчика в каске на голове, и Валерик, хитро прищурив глаза, спрашивает меня: "Угадайте, кто это?" - и, не дождавшись ответа, кричит во все горло: "Папа, мой папа!.." Я смотрю на мальчугана, изображенного на снимке, на Валерика, и мне кажется, что это одно лицо.
Тут-то и возникла у меня мысль побывать на форту "Шанц". Мы приехали туда через несколько дней утром.
Погода стояла неустойчивая: то сгущались тучи, то кропил мелкий противный дождик, то снова выглядывало солнце. Машина остановилась на берегу залива, рядом с заколоченными деревянными домами: хозяева переехали в в новый район, и с их отъездом здесь все помертвело. В буйно разросшемся бурьяне обрывается дорога. По еле заметным тропинкам взбираемся на огромный земляной бугор. Только здесь, наверху, видишь проступающие из-под земли бетонные ребра, зияющие провалы дверей. Маленькая вихрастая голова Валерика мелькает между насыпями, он что-то распевает, и ветер доносит до нас обрывки слов.
- Ну что ж, приглашаю вас зайти в наш бывший дом... - говорит Валентин Григорьевич и жестом показывает на чернеющую дверь. Мы входим внутрь каземата, и нас обдает сыростью. Здесь не слышно плеска волн, крика чаек, сверху падают капли, пахнет сырой штукатуркой, гнилым деревом. Под ногами битый кирпич, искареженное железо.
- Вот тут были койки, а в правом углу стояла "буржуйка". Если бы не она, нам не спастись от сырости.
Портнов легко двигается между разрушенными проемами, показывает нам на темные углы так, будто там все осталось по-прежнему. Через узкую бойницу падает дневной свет и играет на его возбужденном лице, бетонные своды резонируют.
- Как только налет - мы сюда. Так иногда целыми днями на улицу не выйдешь, налет за налетом. Зимой было особенно трудно. Мороз, стены инеем покрываются... Зато летом в часы затишья, как на даче, даже рыбачили...
Мы ходили по старому, заброшенному форту. Все, все здесь напоминало о прошлом, и виделись мне то петровские бомбардиры, выпускавшие огненные ядра, то пушки, стрелявшие по кораблям английских интервентов, пытавшихся в 19-м году прорваться к красному Петрограду. И, конечно, годы войны, когда форт "Шанц" стоял часовым на подступах к Ленинграду...
* * *
Прошло много лет с того памятного похода "Кирова" по местам былых сражений. Время неумолимо. Редеет строй ветеранов. "Снаряды ложатся в нашем квадрате" - такое часто можно слышать из уст фронтовиков. Ушел из жизни наш командующий, боевой адмирал Владимир Филиппович Трибуц. Нет Всеволода Вишневского и его верного "Санчо Пансо" Анатолия Тарасенкова. Нет бывшего старшины, а после войны Героя Социалистического Труда с завода "Большевик", любимца кировцев Петра Иванова и бесстрашного командира балтийских тральщиков Николая Дебелова. Нет комиссара линкора "Марат" Сергея Барабанова. Увы, этот перечень можно продолжить... Как точно сказано известным поэтом-фронтовиком Константином Ваншенкиным:
Умирают друзья, умирают,
Погружаясь, уходят на дно,
Будто лампу с окна убирают,
И, как прорубь, чернеет окно.
Их составилась целая каста.
Уходили и прежде они,
Но такое случалось не часто
Даже в очень недавние дни.
И корабли не бессмертны. Одни проживут свои век, так и не повидав войны, не выпустив ни одного боевого снаряда, и идут на слом. Другие проходят сквозь огонь сражений, и их имена навечно остаются в истории, подобно Краснознаменному крейсеру "Киров". В Ленинграде на Морской набережной Васильевского острова, на гранитном пьедестале скоро поднимется орудийная башня главного калибра с крейсера "Киров", как живое напоминание потомкам о мужестве балтийцев, сорок лет назад защищавших Таллин и Ленинград. Все имеет свое начало и свой конец. Только никогда не умирает морская дружба. Живет и здравствует благородное содружество моряков-кировцев. Глава его капитан 1-го ранга в отставке Алексей Федорович Александровский по-прежнему страстный пропагандист боевого прошлого. Несут свою службу на флоте контрадмирал Владимир Павлович Макаров и "мальчик с форта "Шанц" Валентин Георгиевич Портнов, а его сын Валера - курсант Высшего военно-морского училища.
Не зарастает тропа, проложенная ветеранами Отечественной войны. Эта цепочка нескончаема. Выпадает одно звено, его заменяет другое. Крепки узы морского братства...
Река времени
Мое повествование подходит к концу. У меня такое ощущение, что более сорока лет я пишу одну и ту же длинную, очень длинную книгу об обороне Таллина и Таллинском переходе кораблей Балтийского флота. И каждая глава этой книги кажется мне последней. "Все, думаю. Больше к этой теме возвращаться не буду. Ведь так многое еще не написано о том, чему я был свидетелем на Черном море - во время обороны Севастополя, в Заполярье - на Северном флоте или во время штурма Кенигсберга, а затем наступления наших войск по землям Померании и Бранденбурга. Сколько еще лежит записей своих собственных и воспоминаний, присланных мне участниками войны! Надо этому посвятить остаток жизни, вспомнить людей, сражавшихся на других флотах и фронтах, где мне довелось побывать, пусть хотя бы их имена останутся на страницах моей документальной летописи..." И, решив больше к таллинскому материалу не возвращаться, я снова к нему возвращаюсь. Почему? Вероятно, потому, что это для меня святая святых, самое сильное, самое трагическое, что мне довелось увидеть и пережить за свою долгую жизнь. И понятно, почему каждая встреча с Таллином приносит мне много радости.
Выйдешь из вокзала, и перед глазами пышная зелень скверов вокруг Вышгорода, дикие утки на пруду возле вокзала, цветы на улицах. В маленьких уютных кофиках друзья просиживают за чашкой кофе, ведя неторопливый разговор.
Если подняться на Вышгород и выйти на смотровую площадку, то кажется, будто ты в средневековом музее, открывается картина старого города: островерхие шпили, башенки, черепичные крыши, точно ступени гигантской лестницы ведут вниз туда, где нескончаемо течет людской поток в узеньких улочках и проездах. А там дальше к горизонту выступает синева моря...
Однако почтенная седая древность соседствует с буйной неукротимой молодостью нашего века. Достаточно в троллейбусе проехать минут пятнадцать, и попадаешь в двадцатый век. Там новые районы, в масштабах Эстонии города-спутники, удачно вписавшиеся в строгий пейзаж северной природы. Нет ничего стандартного. Изумляют архитектурные находки, умение из длинной череды жилых домов, магазинов, детских учреждений создать радующий глаз неповторимый ансамбль. Часто я сажусь в полюбившийся таллинцам шустрый трамвайчик и приезжаю в парк Кадриорг - любимое место отдыха людей под сенью могучих дубов и лип, восхищавших русского поэта Федора Тютчева, который более ста лет назад в задушевных стихах пожелал им "расти и глубже корениться". И чуть дальше знаменитый памятник "Русалка" - русскому броненосцу, погибшему со всей командой в 1893 году. Тут место не только былых революционных сходок эстонских рабочих в годы самодержавия и буржуазной диктатуры, но и самый последний рубеж обороны в 1941 году, где героическая пехота сдерживала натиск врага, стараясь выиграть время, необходимое для эвакуации войск и кораблей Балтфлота.
Оказавшись в Таллине, хотите вы того пли нет, из разных уст услышите одно и то же имя - Евгений Никонов! Улица Евгения Никонова, его имя носят школа и множество пионерских дружин, есть даже корабль "Евгений Никонов" в составе дважды Краснознаменного Балтийского флота. Методист Таллинского дворца пионеров Ольга Николаевна Марченко (я уже говорил о ней) не первый год вместе с ребятами изучает историю своего края, идет по следам героев Великой Отечественной войны. Они не раз бывали в местах, связанных с памятью Евгения Никонова. Кое-что я и сам мог рассказать любознательной Ольге Николаевне.
Нет, я не был знаком с Евгением Никоновым, никогда его не встречал, но имя это отпечаталось в моей памяти с далеких времен 1941 года, когда бои шли уже в окрестностях Таллина.
На развилке дорог я встретил тогда знакомого капитана из бригады морской пехоты, где главным костяком были моряки-добровольцы, сошедшие с кораблей.
- Фашисты нашего раненого разведчика захватили, привязали к дереву и живьем сожгли. Вот изверги! - рассказал он.
- Какого разведчика?
- Не знаю фамилии, дело было тут недалеко, на хуторе Харку.
- Как это произошло?
- Ничего не знаю, кроме того, что вам сказал, - ответил он и пошел дальше.
Вернувшись в тот день в Политуправление флота, я заикнулся было об этой встрече с капитаном, но не успел договорить, как полковой комиссар Добролюбов перебил меня:
- Все знаем. Это был артэлектрик с лидера "Минск" Евгений Никонов.
Вскоре мы уходили из Таллина, и в спешке не довелось узнать какие-либо подробности. Знали только одно: враги пытали парня огнем, а он слова не вымолвил. Внезапно налетев, краснофлотцы штыками и прикладами прикончили истязателей. Евгения Никонова друзья сняли обгоревшим.
То немногое, что я знал о Никонове, заинтересовало Ольгу Николаевну, она тут же записала мои воспоминания, а затем мы поехали через центр города на Пиритское шоссе, свернули там направо, поднялись в гору и остановились возле светло-серого обелиска, стрелой взметнувшегося к небу, - памятника участникам знаменитого ледового похода кораблей Балтийского флота в 1918 году. Рядом с ним стоит старое дерево - ясень, высохшее, обнаженное, без единого листочка, хотя кругом шумит пышная зелень. И вот это голое дерево как бы память о прошлом. Смотришь с высокого холма на Таллин, портовые краны, башни, заводские трубы и думаешь: "Вот за то, чтобы все это было, и отдал свою жизнь Евгений Никонов".
В тот приезд неутомимая Ольга Николаевна повезла меня в другой, совсем противоположный конец города, в новый район Таллина Ыисмяэ, застроенный разноликими веселыми жилыми домами. Остановились у здания, раздавшегося вширь, это и есть школа имени Евгения Никонова.
Перемена. Дети есть дети. Шум, беготня... Останавливаю на лестнице шустрого белобрысого мальчика лет десяти, показываю на портрет матроса в деревянной раме на стене.
- Кто это?
- Неужели вы не знаете?! - он вскидывает голову, с удивлением смотрит на меня.
- А ты знаешь?
- Конечно! Евгений Никонов, Герой Советского Союза, - победно отчеканил мальчуган и понесся дальше.
Судя по улыбкам и дружеским рукопожатиям, которыми встречали Ольгу Николаевну, она здесь свой человек. Хотя директор школы Малле Эвертсоо была старше ее по возрасту, но в жизнерадостности, темпераменте она не уступала своей коллеге: на первый взгляд может показаться, что жизнь ее была усеяна цветами. А ведь эта женщина в войну оказалась чуть ли не на краю гибели. Рассказывая мне, что ребята и педагоги высоко чтят память Евгения Никонова и ежегодно в день его рождения, 18 декабря, устраивается школьный праздник, на который обязательно приглашают моряков, Малле с заметной грустью обронила такую фразу:
- В моей судьбе есть кое-что общее с Никоновым... - Малле объяснила, что значит это "кое-что". Оказывается, и она с матерью стояла бы под дулом фашистского автомата, если бы отец вовремя не укрыл их в лесу. Сам же он был схвачен и 13 июля 1944 года расстрелян гитлеровцами.
Я смотрел в ее светлые глаза и думал: "Да, такой человек способен ценить жизнь и быть верным памяти тех, кого унесла война".
Малле и ее товарищи - люди скромные, не любили хвалиться своими делами, работали не на показ. Однако достаточно было побыть у них, узнать, как кропотливо собирается материал для экспозиции, поговорить с ребятами и учителями, чтобы понять, что все тут делается на совесть и, главное, от чистого сердца. В день рождения Никонова ребята приносят цветы к подножию монумента, по очереди стоят в почетном карауле, и весь этот день проходит особенно: сначала уроки мужества, а потом соревнования на приз имени героя, литературный вечер. В будни же ведется поиск новых документов или источников.
Приезжал по приглашению школы из Горького брат героя, Виктор, рассказал о детстве Жени, а моряки вспоминали, каким он был в пору службы на флоте. Так накапливается материал для будущего музея. И во всем этом участвуют сами ребята и их наставники. Вот почему дети, начиная от мальчугана, встретившегося мне на лестнице, и до десятиклассников, пишущих сочинение о Никонове "Каким он парнем был", ясно представляли себе образ моряка-героя и с каким-то особым благоговением произносили его имя.
Я ходил по улице Евгения Никонова. Она рядом с центром города, чистенькая, зеленая, с аккуратными двухэтажными домиками старой постройки, на фасадах таблички с его именем, и снова возникает ощущение связи прошлого с настоящим.
В парке Кадриорг установлен памятник герою. Матрос навсегда замер на высоком гранитном постаменте. Из-под бескозырки выбивается чуб. На плечи наброшена плащ-палатка, развевающаяся на ветру. В одной руке бинокль, в другой - автомат. Он устремлен вперед, точно душа его жаждет боя. Здесь обычно тишина, подходят люди, положат цветы, молча постоят, отдавая дань мужеству верного сына Родины.
А поблизости от монумента, тоже в Кадриорге, кипение жизни. Там морская школа ДОСААФ. При входе - портрет Никонова, описание его подвига. С этого, вероятно, и начинается та самая школа жизни, в которую вступают юноши призывного возраста. Прежде чем идти на военную службу в армию или на флот, они получают здесь основательную специальную подготовку и моральную зарядку на долгие годы вперед.
Сначала теория: занятия в классах, где, кажется, представлен весь наш флот в макетах современных крейсеров, подводных лодок, торпедных катеров. Но главное, конечно, - учебные кабинеты, пособия, электрифицированные схемы, корабельный мостик со штурманскими приборами, даже дизели, что называется, в натуральном виде, и другие работающие механизмы, как на боевом корабле. Есть и водолазный кабинет: универсальное снаряжение для подводных работ, дыхательные аппараты, обязательно изучаются правила техники безопасности. Надо все это знать назубок, прежде чем идти под воду. Отсюда, из кабинетов, рукой подать до залива, а там катера, шестивесельные ялы и даже яхта в распоряжении будущих моряков. Обучают юношей не новички в военно-морском деле, а умелые моряки, у которых за спиной годы и годы службы.
Во многих местах я побывал, многое увидел, прежде чем добрался до корабля, на корме которого отсвечивает знакомое имя "Евгений Никонов". Тральщик кажется лилипутом рядом с современным ракетным крейсером, но, как говорится в народе, мал, да удал.
Он тогда вернулся из Финляндии. Ходили балтийцы с визитом в дружественную страну и были полны впечатлений от похода и встреч в северном порту Оулу, куда приезжал тогдашний президент республики в день своего рождения, чтобы поприветствовать советских моряков. Финские газеты так описывали это маленькое торжество на борту нашего военного корабля: "3 сентября 1976 года Урхо Калева Кекконену исполнилось 76 лет. Президент республики встретил эту дату на советском корабле, познакомился с техникой, матросами. Сидел за торжественным обедом в подаренной ему бескозырке..."
Нужно ли говорить, что даже такой небольшой поход, уложившийся в одну неделю, был хорошей школой для впервые стоявшего на ходовом мостике в роли командира корабля старшего лейтенанта Виктора Анатольевича Шельпякова и для всей команды. Многое довелось увидеть и испытать молодым морякам: шторм, во время которого небольшой кораблик клало на борт, поход по Ботническому заливу очень сложными извилистыми фарватерами. А торжественные минуты при заходе в порт: салют наций, флаги расцвечивания, гром оркестров и едва ли не самое трогательное зрелище - улыбки финнов, стоявших под дождем с зонтиками и букетами цветов. Об этом с восторгом рассказывал мне секретарь комсомольской организации радиометрист Николай Свечко, тут же демонстрируя сувениры, подаренные ему финскими девушками. Но еще больше радовался он тому, что и там, в Финляндии, уже известно имя Евгения Никонова и нашим морякам оставалось лишь рассказать о его подвиге.
Недаром тральщиков называют тружениками моря. Если крупные корабли отстаиваются в базе или совершают далекие океанские плавания, то тральщики делают всю повседневную работу: несут дозорную службу, изо дня в день "утюжат" море, проверяя квадрат за квадратом, - это их боевая работа.
Несколько раз в году, в дни больших праздников, среди обычных дружеских поздравлений, я получаю несколько красочных открыток, написанных аккуратным детским почерком. Видимо, как-то незаметно для себя я однажды попал в списки ветеранов войны, и вот теперь мне всякий раз об этом напоминают ребята. Адресаты разные: из Ленинграда, Мурманска, даже из Донбасса, и есть письма из Таллина. Обратный адрес неизменен: 9-я школа, "Поиск".
Много лет назад, приехав в Таллин летом, в пору школьных каникул, я нашел эту школу, но никого, кроме сторожа, на месте не оказалось.
Седовласый эстонец, плохо говоривший по-русски, узнав, кто я и зачем пожаловал, охотно стал объяснять:
- Вы, пошалуста, поезжайте Дворец пионеров, там такая милая осопа Ольга Николавна. Он все снает...
Цепочка замкнулась опять на Ольге Николаевне Марченко. Вот уж поистине незаменимая личность, ни одно дело, связанное с военно-патриотической работой, без нее не обходится. И, как выяснилось, работа "Поиска" ведется йод ее присмотром. Как уже говорилось, в поиске участвуют многие школы, но задания у всех разные.
Ребята делают самое что ни на есть благородное дело - ищут и находят неизвестных героев и героинь, сражавшихся на эстонской земле. Ведь имена тех, у кого на груди Золотая Звезда Героя, в основном известны, об их подвигах рассказывалось в печати, есть отдельные книги, а вот отличившихся в боях за Эстонию найти надо обязательно.
При освобождении Таллина погибла девушка-боец. Хоронили ее на моих глазах. Кто она? Мне не удалось узнать. Но нашлись пылкие молодые сердца, вспомнили о ней и отыскали все, что должно войти в историю.
Письма воинов бывшего 40-го минометного Таллинского ордена Богдана Хмельницкого полка проливают свет на образ героини Елены Варшавской, комсомолки из Полтавской области, дочери архитектора. Она ушла на фронт санинструктором. Многие бойцы обязаны ей жизнью. Она была всеобщей любимицей. Командир во время обстрела наказывал ей прятаться в окоп, она отвечала: "Я маленькая, меня осколком не заденет". Летом 1944 года ее часть сражалась на Карельском перешейке, и там ее ранило в ногу. Едва поправилась, а тут и началась Таллинская операция, в нескольких километрах от Таллина вражеская пуля оборвала молодую жизнь...
Ребята все о ней узнали, и как она воевала, и как жила до войны. Нашлась фотография, где она совсем девочка: задумчивые глаза, волосы на пробор. В руках виолончель, подаренная ей после одного из концертов в Москве. Значит, она была еще и музыкантом. Так шаг за шагом стали известны вехи жизненного пути героини.
Несколько дней я перечитывал почту "Подвига". Что ни письмо, то воспоминание, рассказ о неизвестном, исповедь ветеранов войны перед молодым поколением. Меня эти письма особенно взволновали еще и потому, что я нашел знакомые имена, воскресившие в памяти короткие, незабываемые мгновения.
...Помните Таллинский поход? Мы прорываемся в Кронштадт. Наш тихоходный корабль "Ленинградсовет" маневрирует, уклоняясь от бомб. Спускаюсь в трюм, а там черноглазая девушка в матросской форме набивает пулеметные ленты. Патроны мелькают в ее руках, точно она специально обучалась этому делу. Потом она выбегает на палубу, отдает ленты пулеметчикам. И когда один боец из расчета упал, она встала к зенитному пулемету и отбивала атаки фашистов. Пришли в Кронштадт, и она исчезла, растворилась в массе бойцов...
Это о ней, Гале Горской - теперь Огарковой, письмо полковника запаса Петра Алексеевича Горбунова из Киева. Его воспоминания о нашей героине, такие живые и непосредственные, что я их привожу полностью:
"Вот он, Кронштадт, - родной город, где я не был с первых дней войны. Шел по улице, залитой ярким зимним солнцем, и вдруг встретил женщину. Лицо ее мне показалось очень знакомым, но годы наложили отпечаток, из-под платка видны поседевшие пряди волос. Я вернулся, остановил ее. Да, это оказалась она, наша боевая дивчина Галина Горская. Разом все вспомнил: 1940 год, девчушку с веселыми озорными глазами, мальчишеской прической. Пришла она работать к нам в штаб КБФ машинисткой. И вот передислокация в Таллин. Эстония стала Советской республикой. Активная комсомолка ведет работу среди населения. Война! Галка, как мы ее называли, работая в штабе, заканчивает ускоренные курсы медсестер и рвется на фронт. По решению политотдела в июле 1941 года она с девушками-комсомолками командируется в военно-морской госпиталь эвакуировать раненых. Пирита, госпиталь, обстрел, бомбежки. Неутомимая Галка летает, как птица, стараясь всюду поспеть. Она в палатах и во дворе у санитарных машин. Одной из последних она из военно-морского госпиталя доставляет раненых на транспорт...
Мы встретились на "Ленинградсовете" как родные. Она была не пассажиркой, а бойцом, набивала патронами пулеметные ленты, в минуты затишья продолжала ухаживать за ранеными. В боях с воздушным противником "Ленинградсовет" вышел победителем благодаря тому, что на нем были такие люди, как Галя Горская. В Кронштадте мы расстались. Надо было видеть, с какой теплотой провожали ее участники похода и сам командир корабля старший лейтенант Амелько, восторгавшийся ее мужеством.
И она снова в штабе за машинкой, а после работы в госпитале - там оказалось немало ее старых знакомых по Таллину. Снова бомбежки, артобстрелы, а затем тяжкие дни блокады. Погиб на фронте ее муж капитан медицинской службы Николай Терентьевич Крылов. Горе не сломило ее. По-прежнему она трудилась, не жалея себя. И так до конца войны.
Уезжая из Кронштадта, я пожелал нашей боевой подруге здоровья и той же стойкости, которую она проявила в годы войны..."
Письмо полковника Горбунова высвечивает для ребят еще одну страницу прошлого женщины, воспитавшей сына, теперь он майор, и бабушки, теперь посвятившей себя внукам...
Письма, письма, письма... Бесчисленные послания со всех концов страны идут в Таллин в адрес "Поиска". Их невозможно читать, оставаясь равнодушным - ведь в каждом из них мы находим что-то новое, такие детали, каких не придумать, сидя за письменным столом, ибо они рождены самой жизнью и борьбой...
Большой путь, от Таллина до Берлина, прошел М. М. Петровский из Ижевска. Он пишет: "Когда мы вырвались к рейхстагу, я одним из первых написал на стене: "Мы из Таллина" - и нарисовал Старого Томаса".
Другое письмо в "Поиск" от Евдокии Емельяновны Бутник из Переяслава-Хмельницкого: "Дорогие дети! Пишет вам мать, которая имела одного-единственного сына Бутика Дмитрия Ивановича, он учился в училище имени Фрунзе. Война застала его в Таллине. Я получила извещение, что он пропал без вести. Моему горю не было и не будет конца. Очень прошу вас, может быть, вам удастся что-нибудь узнать о моем сыне, ему тогда было только 20 лет. Дорогие мои внучатки, желаю вам никогда не услышать этого страшного слова - война".
Письмо Бутник поступило в ребячий компьютер, и машина заработала...
Как-то раз в моей московской квартире раздался звонок, я отворил двери, и на пороге выросла целая ватага ребятишек, приехавших из Ленинграда на экскурсию. Они отрекомендовались красными следопытами и держались с подобающей важностью. Ребятишки были в возрасте моего младшего внука Павлика, двенадцати-тринадцати лет, ясноглазые, веселые, любопытные. Они вмиг пересмотрели все достопримечательности моего кабинета: книги на морскую тему, мои морские сувениры - парусные суда, крейсеры, подводные лодки, выспросили меня, когда и от кого эти сувениры мной были получены в подарок, подержали в руках с почтением кусок брони Краснознаменного крейсера "Киров". Я хотел было им рассказать историю этого знаменитого корабля, но оказалось, что они ее знают по рассказам Алексея Федоровича Александровского. Они сыпали именами так, будто сами служили на этом корабле.
Вскоре после того, как мы вернулись из похода, судьба свела меня и с отцом капитана 3-го ранга Портнова: старый коммунист, персональный пенсионер, офицер флота в отставке Григорий Григорьевич Портнов после ухода с военной службы нашел себе достойное применение. Создал детский клуб, детскую спортивную школу - лучшую в Ленинграде, куда теперь приезжают "за опытом". А кроме того, он собиратель всего, что связано с Отечественной войной. И в частности, писем той далекой поры. В папке писем на листке ученической тетради мы находим корявые строчки, выведенные Валиной рукой:
"Здравствуй дорогой папочка! Получили письмо и бандероль, в которой три журнала, пять конвертов, шесть листов бумаги, четыре перышка, вырезки из газет и песни. Всему были очень рады. Спасибо. У меня за четверть такие отметки: по чтению - хор., по грамматике - хор., по арифметике - хор., по рисованию - отл., по чистописанию - хор., поведение отличное. Очень хочу скорее быть с тобой, ну, ничего, подожду, осталось недолго. Правда, папочка? Все наши ребята передают вам привет. Они тоже хотят в Ленинград. Пока кончаю. Папочка, будь здоров, крепко целую. Валя".
Тут и многочисленные послания самого Григория Григорьевича, добрые, оптимистические, обращенные не только к своему сыну, но и ко всем маленьким ленинградцам, которых война забросила на чужбину.
Мы не раз и не два виделись с капитаном 3-го ранга Портновым.
Встречались часто, допоздна засиживались у него в каюте.
Однажды я приехал в гости к Валентину Григорьевичу. Познакомился с женой, учительницей, увидел сынишку, проворного мальчугана шести лет, который сразу притащил пачку старых фотографий, сел ко мне на колени и начал их разбирать. С пожелтевших снимков смотрели незнакомые лица матросов и командиров форта "Шанц". Мы доходим до снимка, изображающего мальчика в каске на голове, и Валерик, хитро прищурив глаза, спрашивает меня: "Угадайте, кто это?" - и, не дождавшись ответа, кричит во все горло: "Папа, мой папа!.." Я смотрю на мальчугана, изображенного на снимке, на Валерика, и мне кажется, что это одно лицо.
Тут-то и возникла у меня мысль побывать на форту "Шанц". Мы приехали туда через несколько дней утром.
Погода стояла неустойчивая: то сгущались тучи, то кропил мелкий противный дождик, то снова выглядывало солнце. Машина остановилась на берегу залива, рядом с заколоченными деревянными домами: хозяева переехали в в новый район, и с их отъездом здесь все помертвело. В буйно разросшемся бурьяне обрывается дорога. По еле заметным тропинкам взбираемся на огромный земляной бугор. Только здесь, наверху, видишь проступающие из-под земли бетонные ребра, зияющие провалы дверей. Маленькая вихрастая голова Валерика мелькает между насыпями, он что-то распевает, и ветер доносит до нас обрывки слов.
- Ну что ж, приглашаю вас зайти в наш бывший дом... - говорит Валентин Григорьевич и жестом показывает на чернеющую дверь. Мы входим внутрь каземата, и нас обдает сыростью. Здесь не слышно плеска волн, крика чаек, сверху падают капли, пахнет сырой штукатуркой, гнилым деревом. Под ногами битый кирпич, искареженное железо.
- Вот тут были койки, а в правом углу стояла "буржуйка". Если бы не она, нам не спастись от сырости.
Портнов легко двигается между разрушенными проемами, показывает нам на темные углы так, будто там все осталось по-прежнему. Через узкую бойницу падает дневной свет и играет на его возбужденном лице, бетонные своды резонируют.
- Как только налет - мы сюда. Так иногда целыми днями на улицу не выйдешь, налет за налетом. Зимой было особенно трудно. Мороз, стены инеем покрываются... Зато летом в часы затишья, как на даче, даже рыбачили...
Мы ходили по старому, заброшенному форту. Все, все здесь напоминало о прошлом, и виделись мне то петровские бомбардиры, выпускавшие огненные ядра, то пушки, стрелявшие по кораблям английских интервентов, пытавшихся в 19-м году прорваться к красному Петрограду. И, конечно, годы войны, когда форт "Шанц" стоял часовым на подступах к Ленинграду...
* * *
Прошло много лет с того памятного похода "Кирова" по местам былых сражений. Время неумолимо. Редеет строй ветеранов. "Снаряды ложатся в нашем квадрате" - такое часто можно слышать из уст фронтовиков. Ушел из жизни наш командующий, боевой адмирал Владимир Филиппович Трибуц. Нет Всеволода Вишневского и его верного "Санчо Пансо" Анатолия Тарасенкова. Нет бывшего старшины, а после войны Героя Социалистического Труда с завода "Большевик", любимца кировцев Петра Иванова и бесстрашного командира балтийских тральщиков Николая Дебелова. Нет комиссара линкора "Марат" Сергея Барабанова. Увы, этот перечень можно продолжить... Как точно сказано известным поэтом-фронтовиком Константином Ваншенкиным:
Умирают друзья, умирают,
Погружаясь, уходят на дно,
Будто лампу с окна убирают,
И, как прорубь, чернеет окно.
Их составилась целая каста.
Уходили и прежде они,
Но такое случалось не часто
Даже в очень недавние дни.
И корабли не бессмертны. Одни проживут свои век, так и не повидав войны, не выпустив ни одного боевого снаряда, и идут на слом. Другие проходят сквозь огонь сражений, и их имена навечно остаются в истории, подобно Краснознаменному крейсеру "Киров". В Ленинграде на Морской набережной Васильевского острова, на гранитном пьедестале скоро поднимется орудийная башня главного калибра с крейсера "Киров", как живое напоминание потомкам о мужестве балтийцев, сорок лет назад защищавших Таллин и Ленинград. Все имеет свое начало и свой конец. Только никогда не умирает морская дружба. Живет и здравствует благородное содружество моряков-кировцев. Глава его капитан 1-го ранга в отставке Алексей Федорович Александровский по-прежнему страстный пропагандист боевого прошлого. Несут свою службу на флоте контрадмирал Владимир Павлович Макаров и "мальчик с форта "Шанц" Валентин Георгиевич Портнов, а его сын Валера - курсант Высшего военно-морского училища.
Не зарастает тропа, проложенная ветеранами Отечественной войны. Эта цепочка нескончаема. Выпадает одно звено, его заменяет другое. Крепки узы морского братства...
Река времени
Мое повествование подходит к концу. У меня такое ощущение, что более сорока лет я пишу одну и ту же длинную, очень длинную книгу об обороне Таллина и Таллинском переходе кораблей Балтийского флота. И каждая глава этой книги кажется мне последней. "Все, думаю. Больше к этой теме возвращаться не буду. Ведь так многое еще не написано о том, чему я был свидетелем на Черном море - во время обороны Севастополя, в Заполярье - на Северном флоте или во время штурма Кенигсберга, а затем наступления наших войск по землям Померании и Бранденбурга. Сколько еще лежит записей своих собственных и воспоминаний, присланных мне участниками войны! Надо этому посвятить остаток жизни, вспомнить людей, сражавшихся на других флотах и фронтах, где мне довелось побывать, пусть хотя бы их имена останутся на страницах моей документальной летописи..." И, решив больше к таллинскому материалу не возвращаться, я снова к нему возвращаюсь. Почему? Вероятно, потому, что это для меня святая святых, самое сильное, самое трагическое, что мне довелось увидеть и пережить за свою долгую жизнь. И понятно, почему каждая встреча с Таллином приносит мне много радости.
Выйдешь из вокзала, и перед глазами пышная зелень скверов вокруг Вышгорода, дикие утки на пруду возле вокзала, цветы на улицах. В маленьких уютных кофиках друзья просиживают за чашкой кофе, ведя неторопливый разговор.
Если подняться на Вышгород и выйти на смотровую площадку, то кажется, будто ты в средневековом музее, открывается картина старого города: островерхие шпили, башенки, черепичные крыши, точно ступени гигантской лестницы ведут вниз туда, где нескончаемо течет людской поток в узеньких улочках и проездах. А там дальше к горизонту выступает синева моря...
Однако почтенная седая древность соседствует с буйной неукротимой молодостью нашего века. Достаточно в троллейбусе проехать минут пятнадцать, и попадаешь в двадцатый век. Там новые районы, в масштабах Эстонии города-спутники, удачно вписавшиеся в строгий пейзаж северной природы. Нет ничего стандартного. Изумляют архитектурные находки, умение из длинной череды жилых домов, магазинов, детских учреждений создать радующий глаз неповторимый ансамбль. Часто я сажусь в полюбившийся таллинцам шустрый трамвайчик и приезжаю в парк Кадриорг - любимое место отдыха людей под сенью могучих дубов и лип, восхищавших русского поэта Федора Тютчева, который более ста лет назад в задушевных стихах пожелал им "расти и глубже корениться". И чуть дальше знаменитый памятник "Русалка" - русскому броненосцу, погибшему со всей командой в 1893 году. Тут место не только былых революционных сходок эстонских рабочих в годы самодержавия и буржуазной диктатуры, но и самый последний рубеж обороны в 1941 году, где героическая пехота сдерживала натиск врага, стараясь выиграть время, необходимое для эвакуации войск и кораблей Балтфлота.
Оказавшись в Таллине, хотите вы того пли нет, из разных уст услышите одно и то же имя - Евгений Никонов! Улица Евгения Никонова, его имя носят школа и множество пионерских дружин, есть даже корабль "Евгений Никонов" в составе дважды Краснознаменного Балтийского флота. Методист Таллинского дворца пионеров Ольга Николаевна Марченко (я уже говорил о ней) не первый год вместе с ребятами изучает историю своего края, идет по следам героев Великой Отечественной войны. Они не раз бывали в местах, связанных с памятью Евгения Никонова. Кое-что я и сам мог рассказать любознательной Ольге Николаевне.
Нет, я не был знаком с Евгением Никоновым, никогда его не встречал, но имя это отпечаталось в моей памяти с далеких времен 1941 года, когда бои шли уже в окрестностях Таллина.
На развилке дорог я встретил тогда знакомого капитана из бригады морской пехоты, где главным костяком были моряки-добровольцы, сошедшие с кораблей.
- Фашисты нашего раненого разведчика захватили, привязали к дереву и живьем сожгли. Вот изверги! - рассказал он.
- Какого разведчика?
- Не знаю фамилии, дело было тут недалеко, на хуторе Харку.
- Как это произошло?
- Ничего не знаю, кроме того, что вам сказал, - ответил он и пошел дальше.
Вернувшись в тот день в Политуправление флота, я заикнулся было об этой встрече с капитаном, но не успел договорить, как полковой комиссар Добролюбов перебил меня:
- Все знаем. Это был артэлектрик с лидера "Минск" Евгений Никонов.
Вскоре мы уходили из Таллина, и в спешке не довелось узнать какие-либо подробности. Знали только одно: враги пытали парня огнем, а он слова не вымолвил. Внезапно налетев, краснофлотцы штыками и прикладами прикончили истязателей. Евгения Никонова друзья сняли обгоревшим.
То немногое, что я знал о Никонове, заинтересовало Ольгу Николаевну, она тут же записала мои воспоминания, а затем мы поехали через центр города на Пиритское шоссе, свернули там направо, поднялись в гору и остановились возле светло-серого обелиска, стрелой взметнувшегося к небу, - памятника участникам знаменитого ледового похода кораблей Балтийского флота в 1918 году. Рядом с ним стоит старое дерево - ясень, высохшее, обнаженное, без единого листочка, хотя кругом шумит пышная зелень. И вот это голое дерево как бы память о прошлом. Смотришь с высокого холма на Таллин, портовые краны, башни, заводские трубы и думаешь: "Вот за то, чтобы все это было, и отдал свою жизнь Евгений Никонов".
В тот приезд неутомимая Ольга Николаевна повезла меня в другой, совсем противоположный конец города, в новый район Таллина Ыисмяэ, застроенный разноликими веселыми жилыми домами. Остановились у здания, раздавшегося вширь, это и есть школа имени Евгения Никонова.
Перемена. Дети есть дети. Шум, беготня... Останавливаю на лестнице шустрого белобрысого мальчика лет десяти, показываю на портрет матроса в деревянной раме на стене.
- Кто это?
- Неужели вы не знаете?! - он вскидывает голову, с удивлением смотрит на меня.
- А ты знаешь?
- Конечно! Евгений Никонов, Герой Советского Союза, - победно отчеканил мальчуган и понесся дальше.
Судя по улыбкам и дружеским рукопожатиям, которыми встречали Ольгу Николаевну, она здесь свой человек. Хотя директор школы Малле Эвертсоо была старше ее по возрасту, но в жизнерадостности, темпераменте она не уступала своей коллеге: на первый взгляд может показаться, что жизнь ее была усеяна цветами. А ведь эта женщина в войну оказалась чуть ли не на краю гибели. Рассказывая мне, что ребята и педагоги высоко чтят память Евгения Никонова и ежегодно в день его рождения, 18 декабря, устраивается школьный праздник, на который обязательно приглашают моряков, Малле с заметной грустью обронила такую фразу:
- В моей судьбе есть кое-что общее с Никоновым... - Малле объяснила, что значит это "кое-что". Оказывается, и она с матерью стояла бы под дулом фашистского автомата, если бы отец вовремя не укрыл их в лесу. Сам же он был схвачен и 13 июля 1944 года расстрелян гитлеровцами.
Я смотрел в ее светлые глаза и думал: "Да, такой человек способен ценить жизнь и быть верным памяти тех, кого унесла война".
Малле и ее товарищи - люди скромные, не любили хвалиться своими делами, работали не на показ. Однако достаточно было побыть у них, узнать, как кропотливо собирается материал для экспозиции, поговорить с ребятами и учителями, чтобы понять, что все тут делается на совесть и, главное, от чистого сердца. В день рождения Никонова ребята приносят цветы к подножию монумента, по очереди стоят в почетном карауле, и весь этот день проходит особенно: сначала уроки мужества, а потом соревнования на приз имени героя, литературный вечер. В будни же ведется поиск новых документов или источников.
Приезжал по приглашению школы из Горького брат героя, Виктор, рассказал о детстве Жени, а моряки вспоминали, каким он был в пору службы на флоте. Так накапливается материал для будущего музея. И во всем этом участвуют сами ребята и их наставники. Вот почему дети, начиная от мальчугана, встретившегося мне на лестнице, и до десятиклассников, пишущих сочинение о Никонове "Каким он парнем был", ясно представляли себе образ моряка-героя и с каким-то особым благоговением произносили его имя.
Я ходил по улице Евгения Никонова. Она рядом с центром города, чистенькая, зеленая, с аккуратными двухэтажными домиками старой постройки, на фасадах таблички с его именем, и снова возникает ощущение связи прошлого с настоящим.
В парке Кадриорг установлен памятник герою. Матрос навсегда замер на высоком гранитном постаменте. Из-под бескозырки выбивается чуб. На плечи наброшена плащ-палатка, развевающаяся на ветру. В одной руке бинокль, в другой - автомат. Он устремлен вперед, точно душа его жаждет боя. Здесь обычно тишина, подходят люди, положат цветы, молча постоят, отдавая дань мужеству верного сына Родины.
А поблизости от монумента, тоже в Кадриорге, кипение жизни. Там морская школа ДОСААФ. При входе - портрет Никонова, описание его подвига. С этого, вероятно, и начинается та самая школа жизни, в которую вступают юноши призывного возраста. Прежде чем идти на военную службу в армию или на флот, они получают здесь основательную специальную подготовку и моральную зарядку на долгие годы вперед.
Сначала теория: занятия в классах, где, кажется, представлен весь наш флот в макетах современных крейсеров, подводных лодок, торпедных катеров. Но главное, конечно, - учебные кабинеты, пособия, электрифицированные схемы, корабельный мостик со штурманскими приборами, даже дизели, что называется, в натуральном виде, и другие работающие механизмы, как на боевом корабле. Есть и водолазный кабинет: универсальное снаряжение для подводных работ, дыхательные аппараты, обязательно изучаются правила техники безопасности. Надо все это знать назубок, прежде чем идти под воду. Отсюда, из кабинетов, рукой подать до залива, а там катера, шестивесельные ялы и даже яхта в распоряжении будущих моряков. Обучают юношей не новички в военно-морском деле, а умелые моряки, у которых за спиной годы и годы службы.
Во многих местах я побывал, многое увидел, прежде чем добрался до корабля, на корме которого отсвечивает знакомое имя "Евгений Никонов". Тральщик кажется лилипутом рядом с современным ракетным крейсером, но, как говорится в народе, мал, да удал.
Он тогда вернулся из Финляндии. Ходили балтийцы с визитом в дружественную страну и были полны впечатлений от похода и встреч в северном порту Оулу, куда приезжал тогдашний президент республики в день своего рождения, чтобы поприветствовать советских моряков. Финские газеты так описывали это маленькое торжество на борту нашего военного корабля: "3 сентября 1976 года Урхо Калева Кекконену исполнилось 76 лет. Президент республики встретил эту дату на советском корабле, познакомился с техникой, матросами. Сидел за торжественным обедом в подаренной ему бескозырке..."
Нужно ли говорить, что даже такой небольшой поход, уложившийся в одну неделю, был хорошей школой для впервые стоявшего на ходовом мостике в роли командира корабля старшего лейтенанта Виктора Анатольевича Шельпякова и для всей команды. Многое довелось увидеть и испытать молодым морякам: шторм, во время которого небольшой кораблик клало на борт, поход по Ботническому заливу очень сложными извилистыми фарватерами. А торжественные минуты при заходе в порт: салют наций, флаги расцвечивания, гром оркестров и едва ли не самое трогательное зрелище - улыбки финнов, стоявших под дождем с зонтиками и букетами цветов. Об этом с восторгом рассказывал мне секретарь комсомольской организации радиометрист Николай Свечко, тут же демонстрируя сувениры, подаренные ему финскими девушками. Но еще больше радовался он тому, что и там, в Финляндии, уже известно имя Евгения Никонова и нашим морякам оставалось лишь рассказать о его подвиге.
Недаром тральщиков называют тружениками моря. Если крупные корабли отстаиваются в базе или совершают далекие океанские плавания, то тральщики делают всю повседневную работу: несут дозорную службу, изо дня в день "утюжат" море, проверяя квадрат за квадратом, - это их боевая работа.
Несколько раз в году, в дни больших праздников, среди обычных дружеских поздравлений, я получаю несколько красочных открыток, написанных аккуратным детским почерком. Видимо, как-то незаметно для себя я однажды попал в списки ветеранов войны, и вот теперь мне всякий раз об этом напоминают ребята. Адресаты разные: из Ленинграда, Мурманска, даже из Донбасса, и есть письма из Таллина. Обратный адрес неизменен: 9-я школа, "Поиск".
Много лет назад, приехав в Таллин летом, в пору школьных каникул, я нашел эту школу, но никого, кроме сторожа, на месте не оказалось.
Седовласый эстонец, плохо говоривший по-русски, узнав, кто я и зачем пожаловал, охотно стал объяснять:
- Вы, пошалуста, поезжайте Дворец пионеров, там такая милая осопа Ольга Николавна. Он все снает...
Цепочка замкнулась опять на Ольге Николаевне Марченко. Вот уж поистине незаменимая личность, ни одно дело, связанное с военно-патриотической работой, без нее не обходится. И, как выяснилось, работа "Поиска" ведется йод ее присмотром. Как уже говорилось, в поиске участвуют многие школы, но задания у всех разные.
Ребята делают самое что ни на есть благородное дело - ищут и находят неизвестных героев и героинь, сражавшихся на эстонской земле. Ведь имена тех, у кого на груди Золотая Звезда Героя, в основном известны, об их подвигах рассказывалось в печати, есть отдельные книги, а вот отличившихся в боях за Эстонию найти надо обязательно.
При освобождении Таллина погибла девушка-боец. Хоронили ее на моих глазах. Кто она? Мне не удалось узнать. Но нашлись пылкие молодые сердца, вспомнили о ней и отыскали все, что должно войти в историю.
Письма воинов бывшего 40-го минометного Таллинского ордена Богдана Хмельницкого полка проливают свет на образ героини Елены Варшавской, комсомолки из Полтавской области, дочери архитектора. Она ушла на фронт санинструктором. Многие бойцы обязаны ей жизнью. Она была всеобщей любимицей. Командир во время обстрела наказывал ей прятаться в окоп, она отвечала: "Я маленькая, меня осколком не заденет". Летом 1944 года ее часть сражалась на Карельском перешейке, и там ее ранило в ногу. Едва поправилась, а тут и началась Таллинская операция, в нескольких километрах от Таллина вражеская пуля оборвала молодую жизнь...
Ребята все о ней узнали, и как она воевала, и как жила до войны. Нашлась фотография, где она совсем девочка: задумчивые глаза, волосы на пробор. В руках виолончель, подаренная ей после одного из концертов в Москве. Значит, она была еще и музыкантом. Так шаг за шагом стали известны вехи жизненного пути героини.
Несколько дней я перечитывал почту "Подвига". Что ни письмо, то воспоминание, рассказ о неизвестном, исповедь ветеранов войны перед молодым поколением. Меня эти письма особенно взволновали еще и потому, что я нашел знакомые имена, воскресившие в памяти короткие, незабываемые мгновения.
...Помните Таллинский поход? Мы прорываемся в Кронштадт. Наш тихоходный корабль "Ленинградсовет" маневрирует, уклоняясь от бомб. Спускаюсь в трюм, а там черноглазая девушка в матросской форме набивает пулеметные ленты. Патроны мелькают в ее руках, точно она специально обучалась этому делу. Потом она выбегает на палубу, отдает ленты пулеметчикам. И когда один боец из расчета упал, она встала к зенитному пулемету и отбивала атаки фашистов. Пришли в Кронштадт, и она исчезла, растворилась в массе бойцов...
Это о ней, Гале Горской - теперь Огарковой, письмо полковника запаса Петра Алексеевича Горбунова из Киева. Его воспоминания о нашей героине, такие живые и непосредственные, что я их привожу полностью:
"Вот он, Кронштадт, - родной город, где я не был с первых дней войны. Шел по улице, залитой ярким зимним солнцем, и вдруг встретил женщину. Лицо ее мне показалось очень знакомым, но годы наложили отпечаток, из-под платка видны поседевшие пряди волос. Я вернулся, остановил ее. Да, это оказалась она, наша боевая дивчина Галина Горская. Разом все вспомнил: 1940 год, девчушку с веселыми озорными глазами, мальчишеской прической. Пришла она работать к нам в штаб КБФ машинисткой. И вот передислокация в Таллин. Эстония стала Советской республикой. Активная комсомолка ведет работу среди населения. Война! Галка, как мы ее называли, работая в штабе, заканчивает ускоренные курсы медсестер и рвется на фронт. По решению политотдела в июле 1941 года она с девушками-комсомолками командируется в военно-морской госпиталь эвакуировать раненых. Пирита, госпиталь, обстрел, бомбежки. Неутомимая Галка летает, как птица, стараясь всюду поспеть. Она в палатах и во дворе у санитарных машин. Одной из последних она из военно-морского госпиталя доставляет раненых на транспорт...
Мы встретились на "Ленинградсовете" как родные. Она была не пассажиркой, а бойцом, набивала патронами пулеметные ленты, в минуты затишья продолжала ухаживать за ранеными. В боях с воздушным противником "Ленинградсовет" вышел победителем благодаря тому, что на нем были такие люди, как Галя Горская. В Кронштадте мы расстались. Надо было видеть, с какой теплотой провожали ее участники похода и сам командир корабля старший лейтенант Амелько, восторгавшийся ее мужеством.
И она снова в штабе за машинкой, а после работы в госпитале - там оказалось немало ее старых знакомых по Таллину. Снова бомбежки, артобстрелы, а затем тяжкие дни блокады. Погиб на фронте ее муж капитан медицинской службы Николай Терентьевич Крылов. Горе не сломило ее. По-прежнему она трудилась, не жалея себя. И так до конца войны.
Уезжая из Кронштадта, я пожелал нашей боевой подруге здоровья и той же стойкости, которую она проявила в годы войны..."
Письмо полковника Горбунова высвечивает для ребят еще одну страницу прошлого женщины, воспитавшей сына, теперь он майор, и бабушки, теперь посвятившей себя внукам...
Письма, письма, письма... Бесчисленные послания со всех концов страны идут в Таллин в адрес "Поиска". Их невозможно читать, оставаясь равнодушным - ведь в каждом из них мы находим что-то новое, такие детали, каких не придумать, сидя за письменным столом, ибо они рождены самой жизнью и борьбой...
Большой путь, от Таллина до Берлина, прошел М. М. Петровский из Ижевска. Он пишет: "Когда мы вырвались к рейхстагу, я одним из первых написал на стене: "Мы из Таллина" - и нарисовал Старого Томаса".
Другое письмо в "Поиск" от Евдокии Емельяновны Бутник из Переяслава-Хмельницкого: "Дорогие дети! Пишет вам мать, которая имела одного-единственного сына Бутика Дмитрия Ивановича, он учился в училище имени Фрунзе. Война застала его в Таллине. Я получила извещение, что он пропал без вести. Моему горю не было и не будет конца. Очень прошу вас, может быть, вам удастся что-нибудь узнать о моем сыне, ему тогда было только 20 лет. Дорогие мои внучатки, желаю вам никогда не услышать этого страшного слова - война".
Письмо Бутник поступило в ребячий компьютер, и машина заработала...
Как-то раз в моей московской квартире раздался звонок, я отворил двери, и на пороге выросла целая ватага ребятишек, приехавших из Ленинграда на экскурсию. Они отрекомендовались красными следопытами и держались с подобающей важностью. Ребятишки были в возрасте моего младшего внука Павлика, двенадцати-тринадцати лет, ясноглазые, веселые, любопытные. Они вмиг пересмотрели все достопримечательности моего кабинета: книги на морскую тему, мои морские сувениры - парусные суда, крейсеры, подводные лодки, выспросили меня, когда и от кого эти сувениры мной были получены в подарок, подержали в руках с почтением кусок брони Краснознаменного крейсера "Киров". Я хотел было им рассказать историю этого знаменитого корабля, но оказалось, что они ее знают по рассказам Алексея Федоровича Александровского. Они сыпали именами так, будто сами служили на этом корабле.