Страница:
Я тихо сходила с ума. Катерина оставила Виктора в покое и, затаив дыхание, уставилась на Иванову, словно именно в этот момент решалась вся ее жизнь. Виктор был менее впечатлителен, но из щели между стеной и холодильником вылез и тоже к происходящему интереса не терял.
Иванова тем временем наяривала загадочными терминами. Узнав, что щелочная фосфотаза — двадцать девять, а холестерин — семь, при сахаре — шесть, она пришла в восторг, а когда выяснила, что количество вводимых парэнтерально растворов уменьшилось на двадцать процентов да при этом больной еще и неприятных ощущений не получил, она и вовсе закричала “ура”.
— Будем надеяться, что количество эритроцитов тоже начнет входить в норму, — сказала она, после чего я принялась шипеть ей в ухо:
— Иванова, в своем ты уме говорить об фосфотазе, когда у человека умерла единственная дочь.
— Отстань, — лягнула меня Иванова и продолжила в трубку: — Я рада за вас, Ефим Борисыч, прекрасные результаты. Сегодня приболела, а завтра обязательно загляну на кафедру. Кстати, как ваше здоровье? … Прекрасно? … Я рада. И дома все в порядке? …
Лицо ее медленно начало вытягиваться. Я насторожилась. Иванова погрозила мне кулаком, шепнула “убью” и забасила в трубку:
— Чудесно, чудесно, Ефим Борисыч, рада, рада за вас, у меня так же, всего хорошего, до завтра, отключаюсь, да-да, отключаюсь.
Она отключилась и сказала “сволочь”, непонятно кого имея ввиду. Я тупо смотрела на Иванову и ошалевала.
— Куда ты меня вляпала? — строго спросила она, потрясая кулаками. — Может прикажешь набить тебе морду?
— Не прикажу, — униженная, но не сломленная ответила я.
— А надо бы набить. Все прекрасно у него. Слышишь, ты, диверсантка? У него все прекрасно. Десять вечера, а он еще на кафедре и полон сил. Больная его выздоравливает, дома у него все в порядке, сам трезв, как и обещал, а разговаривает со мной сквозь зубы, видишь ли оне обиженные, а все потому, что я первая звоню. Не звонила бы, уже завтра начал бы меня искать, а теперь воспрял духом, решил, что его взяла, можно кочевряжиться. Я в жизни так не унижалась, как сегодня! А все ты, ты виновата! Так мне дуре и надо! Кому верю? Хорош розыгрыш!
— Какой розыгрыш! — с трудом очнулась я. — Верочка вчера утром лежала в своей кровати и была холодна, как лед.
Иванова задумалась. Видимо крик мой был очень натурален.
— Лежала, говоришь, хорошо, попробуем зайти с другого конца. Позвоню Архиповой, она живет с Моргунами рядом и дружит с его Зинкой.
Минут сорок Иванова трепалась с Архиповой, но с тем же результатом. Выяснила лишь, что Зинка, жена Моргуна, после обеда была весела, хоть и жаловалась на колготки Леванта, которые если рвутся, так обязательно не вовремя и в лифте.
— И все? — разочарованно спросила я.
— И все, — с угрозой подтвердила Иванова.
— А ребенок?
— Ребенка Зинка держала на руках.
Это меня воодушевило.
— Вот видишь, — закричала я, — раз ребенок сейчас у них, значит Моргуны и знать не знают, что их дочь мертва. Нянчат ребенка и думают, что она прохлаждается со своим любовничком.
— Каким любовничком?
— Да ты же и здесь не в курсе! — воскликнула я, поражаясь глубинам провалов своей памяти. — У Верочки был любовник, муж Таты.
— Какой Таты?
— Слушай, Иванова, ты глупеешь на глазах. Тата Власова, вспоминай, твоя любимая подшефная…
— Терпеть ее не могу.
— Новость не нова, но речь не о том. Если родные покойной радуются и живут с мыслями о зондах и колготках, это говорит лишь об одном: они не видели дочь минимум два дня и думают, что у нее все в порядке. А на самом деле Верочка мертвая лежит в своей квартире. Если не веришь, поедем — убедишься сама.
Но тут вмешалась Катерина, которой, видимо, жуть как не хотелось драться с Виктором в одиночестве.
— Куда “поедем”? На часы посмотрите, — она кивнула на свою чокнутую кукушку, — Одиннадцать скоро, а вам приспичило на мертвяков смотреть. Пока до Ростова доедете, час ночи будет.
— И очень хорошо, — возразила Иванова. — Меньше народа будет глазеть. “Хонду” дашь?
— Вы еще спрашиваете. Давно ведете себя так, будто она ваша, — с обидой начала Катерина.
Я хотела ее перебить, но Иванова сделала знак, мол дай человеку выговориться. Минут пятнадцать Катерина выговаривалась. У меня даже сложилось впечатление, что Иванова передумала ехать, так внимательно слушала она ее вздор. Слава богу на помощь пришел Виктор. Он имел неосторожность Катерине возразить, после чего она тут же про нас забыла. Виктор опять полез за холодильник, а я потянула Иванову за руку и потрясла ключами от “Хонды”.
— Пошли?
— Пошли.
Глава 15
Я предусмотрительно остановила “Хонду” на соседней улице и отправилась к дому Верочки пешком. Иванова вышагивала рядом. Она пребывала в растерянности, потому что была смертельно самолюбива. Больше всего она боялась глупо выглядеть. Бьюсь об заклад, что топая за мной, она (как это не цинично) молила бога, чтобы Верочка действительно оказалась мертва, в противном случае вся Москва стала бы потешаться над Ивановой. В час ночи переться в квартиру дочери любовника, чтобы посмотреть жива хозяйка или нет — этот что-то.
Когда мы остановились перед дверью, вид у Ивановой был как у воробья перед боем: взъерошенный, грозный и трусливый. Она уже почти готова была к тому, что Верочка выйдет, удивится, всплеснет руками и пригласит нас на чашку чая.
— Ну? — с вызовом процедила она. — Звони…
— Зачем? Уверена, — открыто.
Я толкнула дверь, и она распахнулась. В нос ударил неприятный сладковатый запах, хорошо знакомый Ивановой. Она поняла, что здесь не до шуток и вихрем понеслась вглубь квартиры. Я подивилась ее прекрасному ночному зрению, прикрыла дверь и, нащупав выключатель, включила свет. Иванова сделала то же в спальной и крикнула:
— Иди сюда!
Я вошла и окаменела. Верочка лежала там же, но это была уже другая Верочка, мертвая, потемневшая, с изменившимися чертами лица. Иванова откинула одеяло и принялась осматривать тело.
— Видишь трупные пятна? — спросила она.
— Вижу, — поеживаясь ответила я.
— При надавливании не исчезают, не бледнеют и не изменяют цвет. Гипостатическая имбибиция. Окоченение присутствует. Мертва не меньше суток, но не больше трех.
— Каких трех? Бог с тобой, я же с ней два дня назад познакомилась.
— Медэксперты определят точнее. Пока: смерть наступила по неизвестным причинам.
— А ты мне не верила, — упрекнула я, стараясь не смотреть на тело и мысленно констатируя, что совсем неплохо в некоторых случаях быть врачом.
— Так, где здесь можно помыть руки? — накрывая труп одеялом, поинтересовалась Иванова.
— В ванной видимо.
— Пошли, откроешь дверь. И выключи здесь свет.
Иванова понесла мыть свои профессорские руки, а я, забегая вперед, оказывала ей мелкие услуги: распахивала двери, включала и выключала свет, открывала краны.
— Значит так, — констатировала она, кутая вымытые руки в махровое полотенце. — Девочка действительно мертва, надо вызывать милицию.
Я попятилась назад.
— Какую милицию? Что мы им скажем?
— А что им говорить? Следов насилия нет. Причина смерти неясна. Вскрытие покажет.
— Иванова, в своем ли ты уме? Как мы объясним милиции свое присутствие в Верочкиной квартире? Как ты объяснишь своему Моргуну это присутствие?
Иванова задумалась.
— Да-а, объяснить сложно.
— Более чем.
— Твои предложения?
— Пусть все останется здесь как есть, а мы тихонечко выйдем. Верочке уже ничем нельзя помочь, а нам только лишние неприятности, — удивляясь себе, повторила я фразу Власовой.
— Педерастическая логика, — отрезала Иванова.
— Конечно педерастическая, а какая у Власовой может быть логика, — по скудоумию ляпнула я и тут же поняла, что сваляла дурака, но было поздно.
Иванова, как клещ, впилась в меня и все выпытала. Стараясь не вдаваться в подробности, я рассказала о настоящем развитии событий.
— Как ты могла довериться Власовой? — возмутилась Иванова. — Этой твари, этой приспособленке!
— Перечисленные качества не предполагали в ней способности к убийству, — оправдывалась я.
— Ты что, больше не нашла кому дать адрес Веры? Тебе хоть ясно, что убийца ты?
С этим я согласиться никак не могла.
— Почему убийца? Сама же сказала, что причина смерти не ясна и вскрытие покажет.
— Так. Надо звонить в милицию.
Меня начало раздражать однообразие мышления Ивановой.
— Кроме милиции ты можешь что-нибудь предложить?
— Пока нет, — призналась она.
— Тогда пошли.
Я схватила ее за руку и потащила к выходу. Она упиралась, но шла, излишне громко выражая надежду вернуться и позвонить в милицию. Меня удивляло ее маниакальное желание звонить именно из этой квартиры.
— Ведь есть же масса других возможностей, — напомнила я, уже сидя в “Хонде”. — Твой “мобильник” к примеру.
Иванова полезла за сигаретой.
— В толк не возьму, почему ты не сдала Власову, — сказала она, закуривая “Кент”.
— Власова не убивала. Сама же сказала, что нет никаких следов.
— А ты других способов, кроме как топором по темечку, не знаешь?
— Знаю, но Верочка умерла в постели.
— Или за столом, или в ванной, или где угодно. Ее вес позволяет водворить тело в постель даже с моими щенячьими силами, не говоря уж о верзиле Власовой.
Я вспомнила, как Иванова крутила мне руки, помогая санитарам укладывать на носилки мое тело, и не согласилась.
— Не скромничай, Иванова, твоих сил хватит чтобы уложить в постель быка, но речь не о том. Зачем Власовой понадобилось звать меня? Убила бы и скрылась, как все нормальные преступники.
— Она хитрая бестия и явно придумала какую-то интригу. Да, лучше отсюда уехать, раз ты сразу не вызвала милицию. Мне плевать на Власову, но если будут неприятности у тебя, значит они будут и у меня.
— Похвальная логика, а Власова, если она убийца, все равно ответит перед судом. Не перед людским, так перед божьим.
— Пэрэат мундус эт фиат юстициа, — уж никак не смогла удержаться Иванова и тут же пояснила: — Правосудие должно совершиться, хотя бы погиб мир, потому что юстиция не хрен собачий.
— Да, — согласилась я, блистая латынью, — юстиция нон пенис канина.
Иванова простить мне не могла дружбы с Власовой, ругалась и культурно и нецензурно, густо засеивала мою душу зернами сомнений и убедила-таки, что Таточка убийца. Какое-то время я цеплялась за отсутствие следов убийства, но Иванова сказала:
— Современная фармацевтика научилась отправлять к праотцам совершенно здоровых людей.
После этого я сдалась и все силы бросила на борьбу с совестью. Пока Иванова пыхала “Кентом”, я мыкалась по закоулкам памяти, изрыгая громы и меча молнии в адрес Власовой.
— Она первый подозреваемый, не забывай, и от встречи с ментами не уйдет, — успокоила меня Иванова.
— Это ты забыла кто ее муж, — демиург местного общества, — не согласилась я и от души пожелала Власовой всех благ на том свете.
— Этого демиурга тоже можно прищучить, когда речь идет об убийстве. Ефим Борисович совсем не последний человек в городе. Он и не таким демиургам кое-что удалял. Двух часов тебе на сон хватит?
— Не хватит, а что?
Иванова вздохнула, потерла виски. Вокруг ее красивых молодых глаз собрались морщины. Лишь в тот миг осознала я как ей нелегко.
— Поедем в Ростов, — сказала она. — Попытаюсь подготовить моего бедного Фиму, а ты подлую Власову разыщи. Узнай чем она дышит. … Не знаю, может и ошибаюсь, но сердце подсказывает: ее рук это дело. Останься Вера жива, вмиг твоя стерва всего лишится. А она привыкла к сладкой жизни.
— Не моя она стерва, — с обидой ответила я. — Но мотив серьезный, только слишком уж все очевидно. Кроме Власовой не могло быть у Верочки врагов. Неужели Тата рискнула?
— Правильно, подумай над этим. И почему она вызвала в квартиру тебя, тоже подумай, а я пока вздремну, но смотри, через два часа разбужу, — и Иванова отправилась к себе.
Я пыталась уснуть, но в голову лезли мысли о том, что жизнь моя стала чрезвычайно насыщенна. При этом возникали опасения не отразится ли это на ее продолжительности. Сначала вор, потом дом, Владимир, Тата… Боже, сколько загадок, ну разве тут уснешь?
Я поплелась в столовую. Катерина уже проснулась, была свежа и радостна, напевала “а нам все равно” и жарила картошку с грибами.
— Ну как, жива дочь Борисыча? — весело поинтересовалась она, словно речь шла, к примеру, о каких-то тараканах.
Хотя, я не права, к тараканам Катерина относится значительно серьезней, вскакивает с постели по ночам и бежит в столовую посмотреть достаточно ли они сыты ее отравой, разложенной по углам.
— Верочка мертва, как и было сказано выше, — ответила я, дивясь Катерининой беззаботностью. — У нее уже гипостатическая имбибиция началась.
Катерина мигом забыла про картошку.
— Что это, “бибиция”? — затравленно глядя спросила она.
— Умрешь — узнаешь, — пообещала я.
Катерина испуганно перекрестилась, уронила свои сто килограммов на стул, бухнула бюстом по столу и, охая, закатывая глаза и причитая “ай, господи, ай, господи”, ударилась в воспоминания. Я сообразила, что могу выслушать как хоронили всех ее соседей и даже их родню, если не пресеку это устное творчество в его истоках.
— Вот-вот проснется Иванова и запросит жрать, а у тебя там что-то горит, — сказала я, кивая на картошку.
— Ой, и точно! — вскочила Катерина и сообщила мне в спину уже от плиты, ловко орудуя в сковороде ложкой: — Ефим Борисыч болен сердцем. Дочь его любимица, уж он нам про нее порассказывал. Жаль его. Может загнуться старик. А как же она умерла?
— И я хотела бы знать, — ответила я, прислушиваясь к скворчанию картошки.
— И ребеночек остался. Вот горе так горе… — слезливо заключила Катерина, неожиданно взвизгнула и с хохотом закричала: — Ай, мамочка! Да уйди же ты черт! Вот пахабник!
Я оглянулась в твердой уверенности, что несчастная тронулась умом, но увидела Виктора, с хитрой улыбочкой покидающего подол жены.
— Подкрался, подлюка, сзади, — стыдливо зарделась Катерина. — И не к месту радуешься. Слышал, дочь Борисыча умерла.
Виктор погас.
— Что, правда?
— Увы, да, — вздохнула я.
— Что тут скажешь, горе, — смущенно промямлил Виктор и побрел в ванную, стесняясь своего счастья.
— В командировку сегодня, — не скрывая радости, кивнула на мужа Катерина.
— Все проснулись? — прогремела за нашими спинами Иванова.
— Сейчас будем завтракать, — успокоила ее я.
Вид она имела неважный. Лицо отекло, а под глазами расплылись черные круги. Мы с Катериной притихли. Катерина испуганно ушла с головой в картошку, а я демонстрировала повышенный интерес к своим облупившимся ногтям.
Иванова присела к столу и задымила сигаретой.
— Едем? — спросила она у меня, после тягостного молчания.
— Едем, — торопливо подтвердила я.
— Тогда пойду почищу плащ. Вчера влезла в какое-то говно.
И со словами “грехи наши тяжкие” Иванова удалилась к себе.
— Жалко бабу, — шепнула Катерина, водворяя сковороду с картошкой на стол. — Ей больше всех достанется. Видела как почернела?
— Видела, — кивнула я. — Только почему ей больше всех?
— Ну как же, похороны организовывать ей. У Моргунов родственников нет. Жена его детдомовская, а у Борисыча все перемерли.
Я не знала об этом, но в любом случае несомненно было одно: Иванова, как Чапаев, всегда и везде впереди на лихом коне. Значит и похороны на ней.
Глава 16
После легкого завтрака (аппетит как рукой сняло) мы отправились в Ростов. Власовой я по настоянию Ивановой позвонила с “мобильника” еще в дороге. Тата уже не спала и, как ни странно, обрадовалась мне чрезвычайно.
— Можешь приехать прямо ко мне? — спросила она.
— А муж твой?
— Я же говорила: в командировке.
Иванова делала мне знаки, толкала в бок и шипела: “Соглашайся.”
— Хорошо, — сказала я. — Еду.
Власова жила на Пушкинской неподалеку от мединститута, поэтому колесить по городу не пришлось. Убитая Иванова отправилась на кафедру, а я отдалась на растерзание Власовой.
— Куда ты пропала? —прямо с порога спросила она. — Я тут потихоньку схожу с ума, а ты бросила меня бессердечно.
— Вчера дела были, а муж твой уехал когда?
— Понятия не имею. У нас не принято отчитываться. Дня четыре не видела его, позвонила референту, он и сказал, что Мазик в командировке.
— Надолго?
— Сказали, что не меньше десяти дней. И не звонит. Раньше хоть изредка звонил.
Глядя на свеженькую Власову, я не чувствовала той уверенности, которая образовалась в общении с Ивановой. Никак не похоже было на то, что эта сибаритка (в роскошном кружевном пеньюаре) способна на сильные шаги. Будь она так ловка, нашла бы способ повернуть к себе мужа. И возраст и внешность еще вполне позволяют.
— Ты знаешь, что Верочка до сих пор лежит у себя в квартире? — спросила я, пепеля Тату взглядом.
Она побледнела.
— Неужели?
— А я уверена была, что ты позвонишь в милицию.
Она виновато опустила голову.
— Прости, смалодушничала. Несколько раз набирала номер и вешала трубку. Трудно сказать да и не знаю, можно ли. Будут искать того, кто заявил. Женский голос, значит переберут все варианты, доберутся до меня. Не уверена, что смогу…
“Или в самом деле умирает от страха или мастерски играет,” — подумала я, глядя на ее испуганное лицо и трясущиеся руки.
Мы сидели в просторной комнате, одна стена которой представляла собой сплошное окно, закрытое дорогими шторами. Здесь все было дорогое, начиная с самой Власовой, с ее заграничными косметическими операциями. Именно здесь я как нигде ощущала мощь мотива убийства Верочки, и именно здесь не верила в то, что женщина, сидящая напротив и теребящая пояс роскошного халата, — убийца. Это казалось невероятным. Командировка Мазика, оставленный у родителей ребенок, все говорило о том, что Верочка должна была уехать. Скорей всего Мазик часто брал ее с собой. Наверняка собирался взять и в этот раз. Почему же не заехал за ней? Что-то не сходилось в этом пасьянсе.
— А как ты узнала, что она еще там? — задумчиво спросила Власова.
— Просто. Приехала и увидела.
— Одна?
— Да нет, с Ивановой.
— Иванова знает? — ужаснулась Власова.
— А что тут такого? — изумилась я. — Раз и я была там, в милицию она не побежит.
— Зачем ты ей рассказала?
И я поняла, что опять сваляла дурака. Не объяснять же Власовой, что Верочка дочь так называемого товарища Ивановой. Впрочем, он же ее сотрудник, так почему же не объяснить?
— Иванова приехала делиться опытом с отцом Верочки, — сказала я, опуская этого опыта суть.
— А кто у нее отец?
— Власова, как ты живешь на свете? Даже не знаешь родственников любовницы мужа.
Я хотела добавить: “Бери пример с Ивановой,” — но вовремя вспомнила, что не время для шуток.
— Я гордая, так кто у нее отец?
— Профессор Моргун.
Услышав фамилию Борисыча, Тата испуганно схватилась за щеки.
— Почему тебя это так впечатлило? — поинтересовалась я.
— Да нет, ничего, — отмахнулась Тата, не обращая внимания на очевидность своей неискренности. — Одной знакомой он делал операцию. Как мир тесен. Значит милиция еще не была в квартире?
— Возможно как раз сейчас она уже там. Иванова отправилась готовить Моргуна и вполне могла навести его на мысль позвонить дочери.
Власова рассердилась.
— Почему эта Иванова все время крутится вокруг Моргунов? — нервно дергая пояс халата, спросила она. — И что вообще занесло ее в Ростов?
— Я же говорила: научная деятельность, а почему тебя это раздражает?
— Не раздражает, просто интересно. Мало ей дел в Москве? С кем, кстати, она живет?
— С голодным котом.
— А муж, а дети?
— Раньше жила с голодным мужем и таким же сыном, но они сбежали.
— Так ей и надо, — Тата злорадно усмехнулась. — С детства терпеть ее не могу. Жутко вредная баба, убила бы за одну идейность.
Меня это несколько удивило.
— Не ты ли два дня назад утверждала обратное? И с тем утверждением я больше была согласна. Иванова прекрасный человек и умный к тому же. Думаю, именно это тебя и не устраивает.
— Меня все устраивает до тех пор, пока не лезут в мою личную жизнь. Кстати, сегодня разбирала семейный архив, на самый худший случай,.. — Власова замялась. — … Ну, если вдруг обыск и все такое. Так вот, узнала много занимательного. Может пригодиться, если дойдет дело до суда.
— Что ты имеешь ввиду?
Она полезла под диван, достала толстую тетрадь, полистала ее, словно собираясь что-то прочесть вслух, но передумав, протянула мне.
— Вот возьми, изучишь сама. Интересно, что ты об этом думаешь.
— О чем здесь?
— Да много о чем. О Мазике моем, о Верке его, почитай. Это записки мужа. Только долго у себя не держи. Верни завтра. Тебе сразу станет ясно, что не только мне выгодна Веркина смерть.
Последние слова Власова произнесла с таинственной улыбкой. Я вертела в руках тетрадь, раздираемая любопытством, и готова была тут же приступить к чтению.
— Ну как наш дом? — остановила меня Власова. — Будем его искать? Я же обещала.
В поисках дома теперь я больше рассчитывала на вора, братца Катерины, поэтому нехотя ответила:
— Будем, но в другой раз. Сегодня хочу заехать в одно место.
— Я не против, у меня тоже есть дела. Ты на “Хонде”?
— Да.
— Подбросишь?
— Подброшу, но у тебя же…
— Не хочу светиться на своем “Бентли”, — оборвала меня Тата. — Правда у меня небольшой груз.
Груз оказался большим и многочисленным: шесть огромных доверху набитых сумок. Часть из них уложили в салоне.
— Остальные придется в багажник, — извиняясь, сказала Власова.
Я открыла багажник и ахнула. Там стояли Масючкины герани, про которые я намертво забыла. Кое-какие уже привяли, кое-какие Катерина помяла своими продуктами. Я горестно посмотрела на Власову.
— Что будем делать?
— Давай отнесем их ко мне, а потом заберешь, когда привезешь меня обратно.
Мы отнесли герани в квартиру, поставили их на подоконнике, полили и отправились по делам.
Я уже сообразила, что Власова на всякий случай увозит из дома самое ценное, поэтому и не хочет ехать на своей машине, но куда она это увозит? Я надеялась разгадать загадку, навязавшись помочь тащить сумки. Но сумки тащить не пришлось. Из вполне приличного коттеджа, около которого я остановила машину, вышел… тот лысый, которого я видела в клубе и которому принадлежит четверть морского побережья и чуть ли не все магазины Ростова.
Мужчина был неслабый. Чмокнув Тату в лоб, он взял по две сумки в каждую руку и легкой походкой отправился в коттедж. Она подхватила остальные и устремилась за ним. Я задумалась, смогу ли найти этот коттедж без Таты. Всей душой старалась запомнить дорогу, но после того чертова дома уже ни в чем не была уверенна на все сто.
Вскоре Тата вернулась, плюхнулась на переднее сиденье и сунула мне в руку бумажку.
— Что это? — удивилась я.
— Адрес. Ты же все всегда забываешь. Если я пропаду, найдешь меня здесь. Сюрдик о тебе знает.
— Сюрдик это лысый?
— Да. Ты уже сообразила, что нас связывают некоторые отношения?
— Сообразила еще там, в клубе.
Власова изумилась.
— Как тебе это удалось?
— Вы с Сюрдиком так смотрели друг на друга, что трудно было не сообразить. Как тебе удается находить для своих мужчин такие ужасные клички?
— Им нравится, — усмехнулась Власова. — Сюрдик вообще от меня без ума.
— А ты от него?
— Я от него жду помощи.
— Ты сказала, что он знает обо мне. Что именно?
— Что ты моя школьная подруга.
— И все?
— И все.
Я заглянула в бесцветные глаза Власовой. В них не было лжи.
— И про Верочку ты ему рассказала?
— Ну уж нет, в таких делах у меня к мужчинам доверия нет. А-а, поняла, тебя насторожили мои сумки? Ерунда, сказала, что собираюсь уйти от мужа и на какое-то время хочу спрятаться от его верзил, я имею ввиду секьюрити Мазика. Сюрдик был рад. Этот дом, — Власова кивнула на коттедж, — оформлен на приятеля Сюрдика, так что, в случае чего, здесь меня трудно будет разыскать.
Я с новым интересом посмотрела на коттедж. В окне второго этажа шевельнулась занавеска. Или мне показалось.
— Ясно, — сказала я, решив что достаточно помозолила глаза Сюрдику. — Куда теперь? Учти, у меня тоже есть дела.
Власова опечалилась.
— Жаль, мне сильно не хватает тебя, особенно сейчас. Поехали бы в клуб, закусили…
— Не соблазняй, — отмахнулась я и подумала о тете Маре.
— Ну, как знаешь.
Я высадила Тату у подъезда ее дома.
— Может поднимешься? — спросила она.
— В другой раз, спешу. Тетрадку, вон, твою хочу почитать, — я кивнула на заднее сиденье, куда бросила ее впопыхах. — Сама же просила завтра вернуть.
— Ну хорошо, поезжай, — хлопнула дверцей Власова и повернулась ко мне спиной.
— А герани? — вдруг вспомнила я.
— Хочешь, куплю их у тебя? — оживилась Власова.
— Ты же не любишь цветов.
— Какая разница, возьму и куплю. Вон Верка же их любила. Может хоть этим прельщу Мазика. — Она протянула мне солидного достоинства купюру. — Беру все.
Иванова тем временем наяривала загадочными терминами. Узнав, что щелочная фосфотаза — двадцать девять, а холестерин — семь, при сахаре — шесть, она пришла в восторг, а когда выяснила, что количество вводимых парэнтерально растворов уменьшилось на двадцать процентов да при этом больной еще и неприятных ощущений не получил, она и вовсе закричала “ура”.
— Будем надеяться, что количество эритроцитов тоже начнет входить в норму, — сказала она, после чего я принялась шипеть ей в ухо:
— Иванова, в своем ты уме говорить об фосфотазе, когда у человека умерла единственная дочь.
— Отстань, — лягнула меня Иванова и продолжила в трубку: — Я рада за вас, Ефим Борисыч, прекрасные результаты. Сегодня приболела, а завтра обязательно загляну на кафедру. Кстати, как ваше здоровье? … Прекрасно? … Я рада. И дома все в порядке? …
Лицо ее медленно начало вытягиваться. Я насторожилась. Иванова погрозила мне кулаком, шепнула “убью” и забасила в трубку:
— Чудесно, чудесно, Ефим Борисыч, рада, рада за вас, у меня так же, всего хорошего, до завтра, отключаюсь, да-да, отключаюсь.
Она отключилась и сказала “сволочь”, непонятно кого имея ввиду. Я тупо смотрела на Иванову и ошалевала.
— Куда ты меня вляпала? — строго спросила она, потрясая кулаками. — Может прикажешь набить тебе морду?
— Не прикажу, — униженная, но не сломленная ответила я.
— А надо бы набить. Все прекрасно у него. Слышишь, ты, диверсантка? У него все прекрасно. Десять вечера, а он еще на кафедре и полон сил. Больная его выздоравливает, дома у него все в порядке, сам трезв, как и обещал, а разговаривает со мной сквозь зубы, видишь ли оне обиженные, а все потому, что я первая звоню. Не звонила бы, уже завтра начал бы меня искать, а теперь воспрял духом, решил, что его взяла, можно кочевряжиться. Я в жизни так не унижалась, как сегодня! А все ты, ты виновата! Так мне дуре и надо! Кому верю? Хорош розыгрыш!
— Какой розыгрыш! — с трудом очнулась я. — Верочка вчера утром лежала в своей кровати и была холодна, как лед.
Иванова задумалась. Видимо крик мой был очень натурален.
— Лежала, говоришь, хорошо, попробуем зайти с другого конца. Позвоню Архиповой, она живет с Моргунами рядом и дружит с его Зинкой.
Минут сорок Иванова трепалась с Архиповой, но с тем же результатом. Выяснила лишь, что Зинка, жена Моргуна, после обеда была весела, хоть и жаловалась на колготки Леванта, которые если рвутся, так обязательно не вовремя и в лифте.
— И все? — разочарованно спросила я.
— И все, — с угрозой подтвердила Иванова.
— А ребенок?
— Ребенка Зинка держала на руках.
Это меня воодушевило.
— Вот видишь, — закричала я, — раз ребенок сейчас у них, значит Моргуны и знать не знают, что их дочь мертва. Нянчат ребенка и думают, что она прохлаждается со своим любовничком.
— Каким любовничком?
— Да ты же и здесь не в курсе! — воскликнула я, поражаясь глубинам провалов своей памяти. — У Верочки был любовник, муж Таты.
— Какой Таты?
— Слушай, Иванова, ты глупеешь на глазах. Тата Власова, вспоминай, твоя любимая подшефная…
— Терпеть ее не могу.
— Новость не нова, но речь не о том. Если родные покойной радуются и живут с мыслями о зондах и колготках, это говорит лишь об одном: они не видели дочь минимум два дня и думают, что у нее все в порядке. А на самом деле Верочка мертвая лежит в своей квартире. Если не веришь, поедем — убедишься сама.
Но тут вмешалась Катерина, которой, видимо, жуть как не хотелось драться с Виктором в одиночестве.
— Куда “поедем”? На часы посмотрите, — она кивнула на свою чокнутую кукушку, — Одиннадцать скоро, а вам приспичило на мертвяков смотреть. Пока до Ростова доедете, час ночи будет.
— И очень хорошо, — возразила Иванова. — Меньше народа будет глазеть. “Хонду” дашь?
— Вы еще спрашиваете. Давно ведете себя так, будто она ваша, — с обидой начала Катерина.
Я хотела ее перебить, но Иванова сделала знак, мол дай человеку выговориться. Минут пятнадцать Катерина выговаривалась. У меня даже сложилось впечатление, что Иванова передумала ехать, так внимательно слушала она ее вздор. Слава богу на помощь пришел Виктор. Он имел неосторожность Катерине возразить, после чего она тут же про нас забыла. Виктор опять полез за холодильник, а я потянула Иванову за руку и потрясла ключами от “Хонды”.
— Пошли?
— Пошли.
Глава 15
Я предусмотрительно остановила “Хонду” на соседней улице и отправилась к дому Верочки пешком. Иванова вышагивала рядом. Она пребывала в растерянности, потому что была смертельно самолюбива. Больше всего она боялась глупо выглядеть. Бьюсь об заклад, что топая за мной, она (как это не цинично) молила бога, чтобы Верочка действительно оказалась мертва, в противном случае вся Москва стала бы потешаться над Ивановой. В час ночи переться в квартиру дочери любовника, чтобы посмотреть жива хозяйка или нет — этот что-то.
Когда мы остановились перед дверью, вид у Ивановой был как у воробья перед боем: взъерошенный, грозный и трусливый. Она уже почти готова была к тому, что Верочка выйдет, удивится, всплеснет руками и пригласит нас на чашку чая.
— Ну? — с вызовом процедила она. — Звони…
— Зачем? Уверена, — открыто.
Я толкнула дверь, и она распахнулась. В нос ударил неприятный сладковатый запах, хорошо знакомый Ивановой. Она поняла, что здесь не до шуток и вихрем понеслась вглубь квартиры. Я подивилась ее прекрасному ночному зрению, прикрыла дверь и, нащупав выключатель, включила свет. Иванова сделала то же в спальной и крикнула:
— Иди сюда!
Я вошла и окаменела. Верочка лежала там же, но это была уже другая Верочка, мертвая, потемневшая, с изменившимися чертами лица. Иванова откинула одеяло и принялась осматривать тело.
— Видишь трупные пятна? — спросила она.
— Вижу, — поеживаясь ответила я.
— При надавливании не исчезают, не бледнеют и не изменяют цвет. Гипостатическая имбибиция. Окоченение присутствует. Мертва не меньше суток, но не больше трех.
— Каких трех? Бог с тобой, я же с ней два дня назад познакомилась.
— Медэксперты определят точнее. Пока: смерть наступила по неизвестным причинам.
— А ты мне не верила, — упрекнула я, стараясь не смотреть на тело и мысленно констатируя, что совсем неплохо в некоторых случаях быть врачом.
— Так, где здесь можно помыть руки? — накрывая труп одеялом, поинтересовалась Иванова.
— В ванной видимо.
— Пошли, откроешь дверь. И выключи здесь свет.
Иванова понесла мыть свои профессорские руки, а я, забегая вперед, оказывала ей мелкие услуги: распахивала двери, включала и выключала свет, открывала краны.
— Значит так, — констатировала она, кутая вымытые руки в махровое полотенце. — Девочка действительно мертва, надо вызывать милицию.
Я попятилась назад.
— Какую милицию? Что мы им скажем?
— А что им говорить? Следов насилия нет. Причина смерти неясна. Вскрытие покажет.
— Иванова, в своем ли ты уме? Как мы объясним милиции свое присутствие в Верочкиной квартире? Как ты объяснишь своему Моргуну это присутствие?
Иванова задумалась.
— Да-а, объяснить сложно.
— Более чем.
— Твои предложения?
— Пусть все останется здесь как есть, а мы тихонечко выйдем. Верочке уже ничем нельзя помочь, а нам только лишние неприятности, — удивляясь себе, повторила я фразу Власовой.
— Педерастическая логика, — отрезала Иванова.
— Конечно педерастическая, а какая у Власовой может быть логика, — по скудоумию ляпнула я и тут же поняла, что сваляла дурака, но было поздно.
Иванова, как клещ, впилась в меня и все выпытала. Стараясь не вдаваться в подробности, я рассказала о настоящем развитии событий.
— Как ты могла довериться Власовой? — возмутилась Иванова. — Этой твари, этой приспособленке!
— Перечисленные качества не предполагали в ней способности к убийству, — оправдывалась я.
— Ты что, больше не нашла кому дать адрес Веры? Тебе хоть ясно, что убийца ты?
С этим я согласиться никак не могла.
— Почему убийца? Сама же сказала, что причина смерти не ясна и вскрытие покажет.
— Так. Надо звонить в милицию.
Меня начало раздражать однообразие мышления Ивановой.
— Кроме милиции ты можешь что-нибудь предложить?
— Пока нет, — призналась она.
— Тогда пошли.
Я схватила ее за руку и потащила к выходу. Она упиралась, но шла, излишне громко выражая надежду вернуться и позвонить в милицию. Меня удивляло ее маниакальное желание звонить именно из этой квартиры.
— Ведь есть же масса других возможностей, — напомнила я, уже сидя в “Хонде”. — Твой “мобильник” к примеру.
Иванова полезла за сигаретой.
— В толк не возьму, почему ты не сдала Власову, — сказала она, закуривая “Кент”.
— Власова не убивала. Сама же сказала, что нет никаких следов.
— А ты других способов, кроме как топором по темечку, не знаешь?
— Знаю, но Верочка умерла в постели.
— Или за столом, или в ванной, или где угодно. Ее вес позволяет водворить тело в постель даже с моими щенячьими силами, не говоря уж о верзиле Власовой.
Я вспомнила, как Иванова крутила мне руки, помогая санитарам укладывать на носилки мое тело, и не согласилась.
— Не скромничай, Иванова, твоих сил хватит чтобы уложить в постель быка, но речь не о том. Зачем Власовой понадобилось звать меня? Убила бы и скрылась, как все нормальные преступники.
— Она хитрая бестия и явно придумала какую-то интригу. Да, лучше отсюда уехать, раз ты сразу не вызвала милицию. Мне плевать на Власову, но если будут неприятности у тебя, значит они будут и у меня.
— Похвальная логика, а Власова, если она убийца, все равно ответит перед судом. Не перед людским, так перед божьим.
— Пэрэат мундус эт фиат юстициа, — уж никак не смогла удержаться Иванова и тут же пояснила: — Правосудие должно совершиться, хотя бы погиб мир, потому что юстиция не хрен собачий.
— Да, — согласилась я, блистая латынью, — юстиция нон пенис канина.
* * *
На дачу мы вернулись под утро. Катерина и Виктор видимо спали, потому что в столовой было пусто, и за холодильником никто не сидел.Иванова простить мне не могла дружбы с Власовой, ругалась и культурно и нецензурно, густо засеивала мою душу зернами сомнений и убедила-таки, что Таточка убийца. Какое-то время я цеплялась за отсутствие следов убийства, но Иванова сказала:
— Современная фармацевтика научилась отправлять к праотцам совершенно здоровых людей.
После этого я сдалась и все силы бросила на борьбу с совестью. Пока Иванова пыхала “Кентом”, я мыкалась по закоулкам памяти, изрыгая громы и меча молнии в адрес Власовой.
— Она первый подозреваемый, не забывай, и от встречи с ментами не уйдет, — успокоила меня Иванова.
— Это ты забыла кто ее муж, — демиург местного общества, — не согласилась я и от души пожелала Власовой всех благ на том свете.
— Этого демиурга тоже можно прищучить, когда речь идет об убийстве. Ефим Борисович совсем не последний человек в городе. Он и не таким демиургам кое-что удалял. Двух часов тебе на сон хватит?
— Не хватит, а что?
Иванова вздохнула, потерла виски. Вокруг ее красивых молодых глаз собрались морщины. Лишь в тот миг осознала я как ей нелегко.
— Поедем в Ростов, — сказала она. — Попытаюсь подготовить моего бедного Фиму, а ты подлую Власову разыщи. Узнай чем она дышит. … Не знаю, может и ошибаюсь, но сердце подсказывает: ее рук это дело. Останься Вера жива, вмиг твоя стерва всего лишится. А она привыкла к сладкой жизни.
— Не моя она стерва, — с обидой ответила я. — Но мотив серьезный, только слишком уж все очевидно. Кроме Власовой не могло быть у Верочки врагов. Неужели Тата рискнула?
— Правильно, подумай над этим. И почему она вызвала в квартиру тебя, тоже подумай, а я пока вздремну, но смотри, через два часа разбужу, — и Иванова отправилась к себе.
Я пыталась уснуть, но в голову лезли мысли о том, что жизнь моя стала чрезвычайно насыщенна. При этом возникали опасения не отразится ли это на ее продолжительности. Сначала вор, потом дом, Владимир, Тата… Боже, сколько загадок, ну разве тут уснешь?
Я поплелась в столовую. Катерина уже проснулась, была свежа и радостна, напевала “а нам все равно” и жарила картошку с грибами.
— Ну как, жива дочь Борисыча? — весело поинтересовалась она, словно речь шла, к примеру, о каких-то тараканах.
Хотя, я не права, к тараканам Катерина относится значительно серьезней, вскакивает с постели по ночам и бежит в столовую посмотреть достаточно ли они сыты ее отравой, разложенной по углам.
— Верочка мертва, как и было сказано выше, — ответила я, дивясь Катерининой беззаботностью. — У нее уже гипостатическая имбибиция началась.
Катерина мигом забыла про картошку.
— Что это, “бибиция”? — затравленно глядя спросила она.
— Умрешь — узнаешь, — пообещала я.
Катерина испуганно перекрестилась, уронила свои сто килограммов на стул, бухнула бюстом по столу и, охая, закатывая глаза и причитая “ай, господи, ай, господи”, ударилась в воспоминания. Я сообразила, что могу выслушать как хоронили всех ее соседей и даже их родню, если не пресеку это устное творчество в его истоках.
— Вот-вот проснется Иванова и запросит жрать, а у тебя там что-то горит, — сказала я, кивая на картошку.
— Ой, и точно! — вскочила Катерина и сообщила мне в спину уже от плиты, ловко орудуя в сковороде ложкой: — Ефим Борисыч болен сердцем. Дочь его любимица, уж он нам про нее порассказывал. Жаль его. Может загнуться старик. А как же она умерла?
— И я хотела бы знать, — ответила я, прислушиваясь к скворчанию картошки.
— И ребеночек остался. Вот горе так горе… — слезливо заключила Катерина, неожиданно взвизгнула и с хохотом закричала: — Ай, мамочка! Да уйди же ты черт! Вот пахабник!
Я оглянулась в твердой уверенности, что несчастная тронулась умом, но увидела Виктора, с хитрой улыбочкой покидающего подол жены.
— Подкрался, подлюка, сзади, — стыдливо зарделась Катерина. — И не к месту радуешься. Слышал, дочь Борисыча умерла.
Виктор погас.
— Что, правда?
— Увы, да, — вздохнула я.
— Что тут скажешь, горе, — смущенно промямлил Виктор и побрел в ванную, стесняясь своего счастья.
— В командировку сегодня, — не скрывая радости, кивнула на мужа Катерина.
— Все проснулись? — прогремела за нашими спинами Иванова.
— Сейчас будем завтракать, — успокоила ее я.
Вид она имела неважный. Лицо отекло, а под глазами расплылись черные круги. Мы с Катериной притихли. Катерина испуганно ушла с головой в картошку, а я демонстрировала повышенный интерес к своим облупившимся ногтям.
Иванова присела к столу и задымила сигаретой.
— Едем? — спросила она у меня, после тягостного молчания.
— Едем, — торопливо подтвердила я.
— Тогда пойду почищу плащ. Вчера влезла в какое-то говно.
И со словами “грехи наши тяжкие” Иванова удалилась к себе.
— Жалко бабу, — шепнула Катерина, водворяя сковороду с картошкой на стол. — Ей больше всех достанется. Видела как почернела?
— Видела, — кивнула я. — Только почему ей больше всех?
— Ну как же, похороны организовывать ей. У Моргунов родственников нет. Жена его детдомовская, а у Борисыча все перемерли.
Я не знала об этом, но в любом случае несомненно было одно: Иванова, как Чапаев, всегда и везде впереди на лихом коне. Значит и похороны на ней.
Глава 16
После легкого завтрака (аппетит как рукой сняло) мы отправились в Ростов. Власовой я по настоянию Ивановой позвонила с “мобильника” еще в дороге. Тата уже не спала и, как ни странно, обрадовалась мне чрезвычайно.
— Можешь приехать прямо ко мне? — спросила она.
— А муж твой?
— Я же говорила: в командировке.
Иванова делала мне знаки, толкала в бок и шипела: “Соглашайся.”
— Хорошо, — сказала я. — Еду.
Власова жила на Пушкинской неподалеку от мединститута, поэтому колесить по городу не пришлось. Убитая Иванова отправилась на кафедру, а я отдалась на растерзание Власовой.
— Куда ты пропала? —прямо с порога спросила она. — Я тут потихоньку схожу с ума, а ты бросила меня бессердечно.
— Вчера дела были, а муж твой уехал когда?
— Понятия не имею. У нас не принято отчитываться. Дня четыре не видела его, позвонила референту, он и сказал, что Мазик в командировке.
— Надолго?
— Сказали, что не меньше десяти дней. И не звонит. Раньше хоть изредка звонил.
Глядя на свеженькую Власову, я не чувствовала той уверенности, которая образовалась в общении с Ивановой. Никак не похоже было на то, что эта сибаритка (в роскошном кружевном пеньюаре) способна на сильные шаги. Будь она так ловка, нашла бы способ повернуть к себе мужа. И возраст и внешность еще вполне позволяют.
— Ты знаешь, что Верочка до сих пор лежит у себя в квартире? — спросила я, пепеля Тату взглядом.
Она побледнела.
— Неужели?
— А я уверена была, что ты позвонишь в милицию.
Она виновато опустила голову.
— Прости, смалодушничала. Несколько раз набирала номер и вешала трубку. Трудно сказать да и не знаю, можно ли. Будут искать того, кто заявил. Женский голос, значит переберут все варианты, доберутся до меня. Не уверена, что смогу…
“Или в самом деле умирает от страха или мастерски играет,” — подумала я, глядя на ее испуганное лицо и трясущиеся руки.
Мы сидели в просторной комнате, одна стена которой представляла собой сплошное окно, закрытое дорогими шторами. Здесь все было дорогое, начиная с самой Власовой, с ее заграничными косметическими операциями. Именно здесь я как нигде ощущала мощь мотива убийства Верочки, и именно здесь не верила в то, что женщина, сидящая напротив и теребящая пояс роскошного халата, — убийца. Это казалось невероятным. Командировка Мазика, оставленный у родителей ребенок, все говорило о том, что Верочка должна была уехать. Скорей всего Мазик часто брал ее с собой. Наверняка собирался взять и в этот раз. Почему же не заехал за ней? Что-то не сходилось в этом пасьянсе.
— А как ты узнала, что она еще там? — задумчиво спросила Власова.
— Просто. Приехала и увидела.
— Одна?
— Да нет, с Ивановой.
— Иванова знает? — ужаснулась Власова.
— А что тут такого? — изумилась я. — Раз и я была там, в милицию она не побежит.
— Зачем ты ей рассказала?
И я поняла, что опять сваляла дурака. Не объяснять же Власовой, что Верочка дочь так называемого товарища Ивановой. Впрочем, он же ее сотрудник, так почему же не объяснить?
— Иванова приехала делиться опытом с отцом Верочки, — сказала я, опуская этого опыта суть.
— А кто у нее отец?
— Власова, как ты живешь на свете? Даже не знаешь родственников любовницы мужа.
Я хотела добавить: “Бери пример с Ивановой,” — но вовремя вспомнила, что не время для шуток.
— Я гордая, так кто у нее отец?
— Профессор Моргун.
Услышав фамилию Борисыча, Тата испуганно схватилась за щеки.
— Почему тебя это так впечатлило? — поинтересовалась я.
— Да нет, ничего, — отмахнулась Тата, не обращая внимания на очевидность своей неискренности. — Одной знакомой он делал операцию. Как мир тесен. Значит милиция еще не была в квартире?
— Возможно как раз сейчас она уже там. Иванова отправилась готовить Моргуна и вполне могла навести его на мысль позвонить дочери.
Власова рассердилась.
— Почему эта Иванова все время крутится вокруг Моргунов? — нервно дергая пояс халата, спросила она. — И что вообще занесло ее в Ростов?
— Я же говорила: научная деятельность, а почему тебя это раздражает?
— Не раздражает, просто интересно. Мало ей дел в Москве? С кем, кстати, она живет?
— С голодным котом.
— А муж, а дети?
— Раньше жила с голодным мужем и таким же сыном, но они сбежали.
— Так ей и надо, — Тата злорадно усмехнулась. — С детства терпеть ее не могу. Жутко вредная баба, убила бы за одну идейность.
Меня это несколько удивило.
— Не ты ли два дня назад утверждала обратное? И с тем утверждением я больше была согласна. Иванова прекрасный человек и умный к тому же. Думаю, именно это тебя и не устраивает.
— Меня все устраивает до тех пор, пока не лезут в мою личную жизнь. Кстати, сегодня разбирала семейный архив, на самый худший случай,.. — Власова замялась. — … Ну, если вдруг обыск и все такое. Так вот, узнала много занимательного. Может пригодиться, если дойдет дело до суда.
— Что ты имеешь ввиду?
Она полезла под диван, достала толстую тетрадь, полистала ее, словно собираясь что-то прочесть вслух, но передумав, протянула мне.
— Вот возьми, изучишь сама. Интересно, что ты об этом думаешь.
— О чем здесь?
— Да много о чем. О Мазике моем, о Верке его, почитай. Это записки мужа. Только долго у себя не держи. Верни завтра. Тебе сразу станет ясно, что не только мне выгодна Веркина смерть.
Последние слова Власова произнесла с таинственной улыбкой. Я вертела в руках тетрадь, раздираемая любопытством, и готова была тут же приступить к чтению.
— Ну как наш дом? — остановила меня Власова. — Будем его искать? Я же обещала.
В поисках дома теперь я больше рассчитывала на вора, братца Катерины, поэтому нехотя ответила:
— Будем, но в другой раз. Сегодня хочу заехать в одно место.
— Я не против, у меня тоже есть дела. Ты на “Хонде”?
— Да.
— Подбросишь?
— Подброшу, но у тебя же…
— Не хочу светиться на своем “Бентли”, — оборвала меня Тата. — Правда у меня небольшой груз.
Груз оказался большим и многочисленным: шесть огромных доверху набитых сумок. Часть из них уложили в салоне.
— Остальные придется в багажник, — извиняясь, сказала Власова.
Я открыла багажник и ахнула. Там стояли Масючкины герани, про которые я намертво забыла. Кое-какие уже привяли, кое-какие Катерина помяла своими продуктами. Я горестно посмотрела на Власову.
— Что будем делать?
— Давай отнесем их ко мне, а потом заберешь, когда привезешь меня обратно.
Мы отнесли герани в квартиру, поставили их на подоконнике, полили и отправились по делам.
Я уже сообразила, что Власова на всякий случай увозит из дома самое ценное, поэтому и не хочет ехать на своей машине, но куда она это увозит? Я надеялась разгадать загадку, навязавшись помочь тащить сумки. Но сумки тащить не пришлось. Из вполне приличного коттеджа, около которого я остановила машину, вышел… тот лысый, которого я видела в клубе и которому принадлежит четверть морского побережья и чуть ли не все магазины Ростова.
Мужчина был неслабый. Чмокнув Тату в лоб, он взял по две сумки в каждую руку и легкой походкой отправился в коттедж. Она подхватила остальные и устремилась за ним. Я задумалась, смогу ли найти этот коттедж без Таты. Всей душой старалась запомнить дорогу, но после того чертова дома уже ни в чем не была уверенна на все сто.
Вскоре Тата вернулась, плюхнулась на переднее сиденье и сунула мне в руку бумажку.
— Что это? — удивилась я.
— Адрес. Ты же все всегда забываешь. Если я пропаду, найдешь меня здесь. Сюрдик о тебе знает.
— Сюрдик это лысый?
— Да. Ты уже сообразила, что нас связывают некоторые отношения?
— Сообразила еще там, в клубе.
Власова изумилась.
— Как тебе это удалось?
— Вы с Сюрдиком так смотрели друг на друга, что трудно было не сообразить. Как тебе удается находить для своих мужчин такие ужасные клички?
— Им нравится, — усмехнулась Власова. — Сюрдик вообще от меня без ума.
— А ты от него?
— Я от него жду помощи.
— Ты сказала, что он знает обо мне. Что именно?
— Что ты моя школьная подруга.
— И все?
— И все.
Я заглянула в бесцветные глаза Власовой. В них не было лжи.
— И про Верочку ты ему рассказала?
— Ну уж нет, в таких делах у меня к мужчинам доверия нет. А-а, поняла, тебя насторожили мои сумки? Ерунда, сказала, что собираюсь уйти от мужа и на какое-то время хочу спрятаться от его верзил, я имею ввиду секьюрити Мазика. Сюрдик был рад. Этот дом, — Власова кивнула на коттедж, — оформлен на приятеля Сюрдика, так что, в случае чего, здесь меня трудно будет разыскать.
Я с новым интересом посмотрела на коттедж. В окне второго этажа шевельнулась занавеска. Или мне показалось.
— Ясно, — сказала я, решив что достаточно помозолила глаза Сюрдику. — Куда теперь? Учти, у меня тоже есть дела.
Власова опечалилась.
— Жаль, мне сильно не хватает тебя, особенно сейчас. Поехали бы в клуб, закусили…
— Не соблазняй, — отмахнулась я и подумала о тете Маре.
— Ну, как знаешь.
Я высадила Тату у подъезда ее дома.
— Может поднимешься? — спросила она.
— В другой раз, спешу. Тетрадку, вон, твою хочу почитать, — я кивнула на заднее сиденье, куда бросила ее впопыхах. — Сама же просила завтра вернуть.
— Ну хорошо, поезжай, — хлопнула дверцей Власова и повернулась ко мне спиной.
— А герани? — вдруг вспомнила я.
— Хочешь, куплю их у тебя? — оживилась Власова.
— Ты же не любишь цветов.
— Какая разница, возьму и куплю. Вон Верка же их любила. Может хоть этим прельщу Мазика. — Она протянула мне солидного достоинства купюру. — Беру все.