Милевская Людмила. Цветущий бизнес

   Отправилась на дело — просто сказать, но как нелегко было это сделать. Голова была ясна, но руки и ноги частично вышли из-под ее контроля. Они сами знали куда им надо и знали так хорошо, что я долго не могла убедить их в целесообразности своих намерений. По лестнице поднималась как настоящая скалолазка. Клянусь, покорители Эвереста не испытывали тех проблем, с которыми столкнулась я. Одно утешение: полное отсутствие страха. Могла бы схватиться с разъяренным тигром или стаей волков, только дайте мне добраться до них и устоять на ногах.
   В таком состоянии добралась я до второго этажа и, не обнаружив там ни волков ни тигров, упала замертво. Точнее, упало мое тело, голова же была вся в работе, мысли множились, как кролики на воле, причем работали только в оптимистичном направлении, столь характерном для моей кондиции.
   “Ни хрена! — думала я. — Прорвемся! И не в такие атаки ходили. Главное добраться до подвала, там прохладно, там оживу и уж тогда-то выведу всех сволочей на чистую воду.”
   Далась же мне эта вода. В тот момент “далась”, потому что мысль последняя окрылила с такой силой, что я вскочила и по стенкам, по стенкам побрела на поиски потайного хода.
   Радуясь, что уже прекрасно ориентируюсь в этом бескрайнем доме, я нашла комнату с полками, выбросила книги на пол, нащупала кнопку, нажала и, ухватившись за полку, уехала с ней в сторону.
   Просто поразительно как хорошо работала моя голова. Я решилась на такой эксперимент, на который ни за что не решилась бы в трезвом состоянии. Поскольку уже было установлено (поразительно, я это помнила!), что при выключенном свете потайная дверь закрывается автоматически, я захотела знать, можно ли с помощью имеющейся у меня связки ключей попасть обратно в дом из коридора, ведущего к лифту.
   Но для начала я, радуясь что не надо преодолевать длинные дистанции, включила свет, тщательно изучила стены коридора и дверь. На двери я обнаружила замок, а на правой стене панель с кнопками. Путем обычного нажатия, установила, что одна кнопка вызывает лифт, вторая включает и выключает свет в лифте, третья управляет освещением в коридоре.
   Похвалив бережливость Мазика, я вернулась к выходу, выключила свет при помощи обычного выключателя, вошла в коридор, дождалась когда автоматически закроется дверь и наощупь нашла панель. Нажала на кнопку, свет в коридоре загорелся и впервые мне стало жутковато.
   “Или опасно трезвею, — подумала я, — или у меня клаустрофобия.”
   Впрочем, бояться действительно было чего. Если бы ключи не справились с замком, выбираться опять пришлось бы через подвал. Трудности уже знакомые и в том состоянии, в котором я пребывала, непреодолимые. Примерить ключ к замку, не законопачивая себя в коридоре, я не догадалась. На тот момент такое простое и очевидное решение показалось бы мне вершиной гениальности, поэтому я, как истинно русский человек, выбрала самый сложный и недоступный путь.
   Но отнимая разум, Бог посылает возможность существовать без него. Мне повезло, и один из ключей подошел, дверь открылась, а вместе с ней уехала и полка с книгами. Вернув полку на место, я успокоилась и взялась за лифт. Там тоже все было не просто. Лифт имел свою панель. Ряд кнопочек на ней ставил меня перед выбором, к которому я не была готова. Пришлось нажимать. Лифт дернулся, поехал, и вскоре остановился. Дверцы раздвинулись, и я оказалась в том подвале, где сидела, дрожа от страха перед амбалами в горе пластиковых коробок. На этот раз там было дежурное освещение, и я увидела, что гора коробок перекочевала в другой угол и стала значительно больше.
   Но дежурное освещение не устраивало меня. Я нашла выключатель, включила свет и тут же выяснила, что в этой комнате не две двери, как мне казалось раньше, а три. И все закрыты. Одна, я уже знала, ведет на улицу. Вторая в комнату с трубой, а вот куда ведет третья дверь, предстояло выяснить, но больше меня интересовала комната с трубой. Там я уже все потрогала, теперь хотелось увидеть.
   И я увидела. Ничего особенного. Большое помещение для разделки мяса, со всеми необходимыми приспособлениями, из которых больше всего меня впечатлила доска, с коллекцией ножей и топоров.
   Заглянула я и в трубу. И ужаснулась. Не удивительно, что я была вся в крови. Труба явно служила для транспортировки туш животных. Именно поэтому не было предусмотрено обратной связи. Туши поступали только вниз, потом разделывались, часть из них скорей всего превращалась в фарш, остальное, видимо, шло на кухню. Тут же стояло устройство, поразившее меня своими размерами. Это было нечто, сильно похожее на электромясорубку, только значительно внушительней и крупней. Несколько холодильников, стол, обитый жестью, и две тачки, для перевозки крупногабаритных вещей, дополняли антураж помещения.
   Дверь, ведущую на улицу, я открывать не решилась и перешла к третьей, незнакомой двери. За ней были складские помещения, освещенные тусклым дежурным светом. Громадные холодильные камеры, горы коробок, стоящие за решетчатыми стенами, какие-то ящики и двери, двери…
   Моя связка ключей была бессильна на этой территории. Не открылась ни одна дверь. Нет одна дверь все же открылась, точнее она уже была открыта. Побродив по закоулкам я прошла в конец коридора и обнаружила эту дверь. Оттуда пробивался яркий свет. Заглянув в щелку, я поняла: дальше идти опасно.
   Но, вдохновленная парами алкоголя, я пошла. То, что я вторглась в пространство клуба, было очевидно. И чем дальше углублялась я в это пространство, тем очевиднее это становилось. Запах стоял такой, что надо мной тут же нависла угроза захлебнуться собственной слюной. Не могу передать, какой прорезался у меня аппетит. В таком состоянии я готова была на любые крайности. Забыла сказать, что я уже была далеко не одна. Время от времени появлялись люди в белых колпаках, белых халатах и передниках. Должно быть я шустро успевала прятаться за коробками, потому что добралась до самой кухни, и меня никто не заметил.
   Дальше идти не решилась. Там варилось, жарилось, шипело и скворчало, а я сидела со своими жалобно воющими кишками за ящиками с боржомом и страдала. И дождалась. Толстая тетка прошагала мимо меня, открыла соседнюю дверь, и на меня пахнуло запахом колбас. Тут я не выдержала, шмыгнула следом за ней, схватила кольцо колбасы и бежать.
   Вернувшись к лифту, я подкрепилась колбасой и почувствовала себя значительно лучше. Можно было продолжить экскурсию. Я нажала на следующую кнопку, и лифт поехал вниз. Когда дверцы раскрылись, я увидела длинный узкий коридор с все тем же тусклым дежурным освещением. Освещение говорило о том, что вряд ли я здесь с кем-нибудь столкнусь.
   Я рискнула покинуть лифт и не пожалела об этом. В стенах коридора тоже были двери, много дверей. Моим ключам пришлось изрядно поработать. Довольно быстро я открыла первую дверь. Там была прекрасно оборудованная лаборатория. Масса компьютеров, приборов, неизвестного мне назначения, холодильники, дорогая химическая посуда, какие-то ванночки.
   Вторая комната отличалась от первой, но лишь количеством приборов: их было значительно больше.
   “Сколько же Мазик ввалил сюда денежек? — подумала я, открывая третью дверь. — Солидные институты и близкие к ним учреждения могли бы позавидовать такому качеству и обилию.”
   В соседней комнате находилась сложная упаковочная линия, говорящая о том, что здесь существует некое подпольное производство, но производство чего? Мне очень хотелось знать.
   Долго я бродила по комнатам, с интересом рассматривая диковинное оборудование, но ответа не получала, зато вопросы множились катастрофически. Так я дошла до последней двери.
   Это был кабинет, очень маленький по размерам, но сразу чувствовалось, что сидит здесь кто-то очень важный, тот, кто заправляет всеми таинственными приборами. В двух шагах от двери стоял широкий стол, на нем прекрасный компьютер и стопка журналов, на которую опирался фотопортрет мужчины. Под столом — женские тапочки удивительно маленького размера. Рядом на вешалке — белый халат и шапочка. В углу небольшой сейф, к которому не подошел ни один из имеющихся у меня ключей.
   Я села за стол и первым делом заинтересовалась журналами. В них были записи, не говорящие мне ни о чем. Длинные колонки цифр, сопровождающиеся чрезмерно научными комментариями. Из всего этого я сумела сделать лишь один вывод: возможно речь идет о чем-то, имеющем отношение к фармацевтике.
   Разочаровавшись в журналах, я включила компьютер. На дисплее появилась табличка: пароль. Пароль, естественно, мне не был известен. Пришлось разочароваться и в компьютере.
   В задумчивости я сидела за столом, гадая, кому же он принадлежит. Взгляд снова упал на портрет. Вполне симпатичный мужчина лет сорока восьми, может старше. Высокий лоб, умные глаза, несколько крупноватый нос, волевой рот, густые с проседью волосы. Кого-то он мне напомнил…
   Я задумалась. Боже мой, это же Владимир, только несколько старше. Ну конечно Владимир. Тот же лоб, тот же рот, и глаза те же. Вот только нос немного другой. У Владимира он гораздо красивей.
   Теперь оставалось лишь предположить, что на фотографии Мазик, муж Власовой. Только он мог быть так сильно похож на Владимира.
   Я выдвинула ящик стола, выложила оттуда все папки и подвергла их тщательному исследованию, что опять не принесло никакого результата. Все тот же научный бред. Какие-то графики и значки, значки, значки, похожие на криптограммы.
   “Или тот, кто это писал действительно такой умный, или все это тщательно зашифровано,” — подумала я, уж точно зная, что ни один фармацевт без химии никуда, а я не увидела здесь ни одного уравнения.
   Вообще ничего не увидела, имеющего отношение к химии, кроме химической посуды. Но зачем нужна химическая посуда, если все журналы исписаны черти чем? Я, конечно, во многих областях человеческой деятельности ни бум-бум, но все же достаточно грамотная, чтобы сделать вывод хотя бы о направлении этой деятельности, здесь же одни загадки. Не марсиане же здесь работают в конце концов.
   Я положила папки в ящик стола и уже собралась его закрывать, но передумала. Меня заинтересовал лист бумаги, проложенный по дну ящика. Любой знает, что под такие листки удобно прятать то, что не для посторонних глаз. Я лично, учась в школе, не раз прятала на дно ящика (за такой вот лист) дневник успеваемости, правда его неизбежно находили, со всеми вытекающими последствиями, но это не мешало мне прятать дневник там же еще и еще.
   Вспомнив детство, я достала папки и подняла лист… Так и есть. Я оказалась права. Под листом бумаги лежали фотографии. Три фотографии. И на всех трех была улыбающаяся… Верочка. Улыбалась она не просто так, а в объятиях мужчины. Думаю не стоит уточнять, что это был Мазик.
   Признаться, я остолбенела. “Герани!” — вспыхнуло у меня в голове. С новой мыслью я посмотрела на женские тапочки, стоящие под столом и, вдруг, как на ладони увидела все то, что пряталось от меня за цепью разнообразных событий. Теперь же это выстроилось в довольно стройный ряд, в котором еще были белые пятна, но главного они не касались. Я поняла, кто убийца. Я была почти уверена, что не ошибаюсь, но все же мне очень хотелось ошибиться.
   Телефон! Срочно нужен телефон! Желание сейчас же позвонить было сильно, но я решила, что разумней будет вернуться в лифт и узнать о назначении других кнопок.
   Так я и поступила. Вошла в лифт, нажала на следующую кнопку, и поехала вверх. Я уже приготовилась увидеть все ту же комнату с горой пластиковых коробок, но не тут-то было. Лифт остановился между этажами. Дверь, которую я увидела, была мала. Пришлось наклоняться, чтобы вписаться в нее. Там было темно. Впервые за многие часы мне понадобился фонарик.
   Я вошла в небольшую комнату, запах в которой был еще неприятней, чем в помещении для разделки туш. Пахло затхлым, сладковато-кислым и одновременно горелым. Вдоль стены в ряд стояли мешки. С брезгливым любопытством я полезла в один из них и обнаружила одежду. Просто одежду, очень грязную, сильно поношенную и дурно пахнущую.
   Это мне показалось странным. Зачем богатому Мазику такая ужасная одежда? Я вывалила на пол несколько мешков и с любопытством принялась изучать их содержимое. Чего там только не было: старые башмаки, изодранные брюки, какие-то кофты, куртки, фуфайки, майки и даже трусы. И все жутко грязное и безобразно вонючее.
   Пошарив фонариком по стенам, я обнаружила подобие печки. Идущая вверх труба укрепила меня в этом мнении. Исследовав ее и обнаружив бункер, я поняла, что мешки приготовлены к сжиганию. Сразу вспомнился орущий “организм”, который затащили в разделочную амбалы, шум работающего механизма, башмак, найденный на полу, и, что самое неприятное, полное отсутствие “организма” впоследствии.
   “Они прокрутили его в той страшной мясорубке!” — ужаснулась я, вспомнив, как попала рукой во что-то мягкое и липкое.
   Очень не хотелось думать, что это был человеческий фарш. К этому времени я уже окончательно протрезвела. К сожалению с трезвостью ко мне вернулся и страх. От былой бедовости не осталось и следа. Я задрожала, как овечий хвост, и попятилась, налетела на стоящий у стены мешок, от неожиданности вскрикнула и посветила фонариком. Мешок опрокинулся, и на пол высыпались… волосы. Человеческие волосы: короткие и длинные, темные и седые…
   С дикими воплями бросилась я в лифт и нажала на первую попавшуюся кнопку. Лифт поехал вверх и остановился на втором этаже. Я смотрела на коридор, ведущий в дом, и думала: “Два этажа вверх, два этажа вниз, но лифт ни разу не остановился на первом этаже. И на панели всего четыре кнопки. Если считать с той комнатой, в которой печь, то выходит по кнопке на объект. А как же первый этаж?”
   Действительно, было странно, что ни одна из кнопок не предусматривала остановки на первом этаже. Какой же смысл тащить лифт так высоко? Не проще ли было сделать вход в подвал прямо с первого этажа. Конечно проще, но Мазик так не поступил. О чем это говорит? Да о том, что на первом этаже тоже есть потайное помещение.
   И тут я осознала, что кроме, как в холле, на первом этаже не была нигде. Я вернулась в дом и, к огорчению своему, обнаружила, что за окнами забрезжил рассвет. Ночь пролетела незаметно. Да, ночь пролетела, а я не успела сделать столько дел.
 
   Глава 26
 
   Обнаружив, что близится утро, я поспешила сделать самые неотложные дела. Спустилась в холл и обзвонила все гостиницы Ростова. Успех был потрясающий. Полученная информация, укрепила меня в прежней мысли. Теперь я точно знала, кто убийца Верочки. Осталось выяснить причину.
   Я занялась изучением первого этажа. Из холла одна дверь вела в туалет, вторая в просторную комнату с роялем. И все. Этого было явно мало. По моим подсчетам холл с лестницей, туалетом и комнатой с роялем занимал не больше третьей части от площади второго этажа. Разница очевидна, просто удивительно, что я так поздно обратила на это внимание.
   “Чертов дом буквально весь состоит из тайников,” — подумала я и решила заняться поисками.
   Повозилась изрядно, даже пробовала отделять от стен обои, но ничего не нашла. Тогда я вернулась к лифту и, задумавшись, уставилась на панель. На четыре кнопки. И тут меня осенило: а что если попробовать комбинацию из нескольких кнопок?
   Минут десять я издевалась над кнопками, как могла, но добилась-таки своего. В конце концов лифт дрогнул, пополз вниз и почти тут же остановился. Двери раскрылись, но за ними не было ни длинных коридоров, ни помещения с пластиковыми коробками, ни вонючей комнаты с печью. Была еще одна дверь со сложным кодовым замком, которую я не смогла бы открыть ни при каких условиях, да это и не удивительно. В помещение, которое находилось за этой дверью, можно было попасть только с лифта и то, лишь зная определенную комбинацию нажатия кнопок на панели. Там не было ни окон ни дверей и никакого сообщения с улицей. Там хранилось что-то очень важное. Не для того же Мазик предпринял столько мер, чтобы развешивать ключи от этой двери где ни попадя.
   Я смирилась. Глянула на часы и решила, что пора уходить. До встречи с Владимиром осталось совсем немного, а мне надо выбраться отсюда и привести себя в соответствующий этой встрече порядок.
   “Но как жутко хочется спать!”
   Вернув на место лифт, я закрыла тайник, сложила на полку книги и отправилась в холл. Борясь со сном, я спускалась по ступеням лестницы, когда с улицы донесся звук тормозящей машины. Сердце бешено заколотилось. Нервы были ни к черту. Бессонная ночь давала о себе знать. Я заметалась. Расстояние до окна значительно, уходить огородами опасно.
   Я вернулась на второй этаж и правильно поступила, потому что в тот же миг дверь распахнулась.
   — Что ты говоришь? Это правда? Не верю своим ушам, — весело забасил незнакомый голос.
   — И все же это так. Я влюбился, — ответил баритон Владимира.
   Сон как рукой сняло. Слетел в один миг. Владимир влюбился. Интересно в кого?
   Не стоит говорить, что сделалось с моими ушами. Они превратились в локаторы и не удивлюсь, если стали на несколько сантиметров длинней.
   — Влюбился… Хм. Слышу впервые от тебя. Так уж и влюбился.
   — Влюбился, сомнений нет. Если работа отошла на второй план, значит влюбился. Что же это еще?
   — Раз работа отошла, значит влюбился, — мудро рассудил бас. — Работа для мужика основное, базис, так сказать, все остальное надстройка. Так значит влюбился, говоришь… Однако, стареешь, брат, стареешь.
   — Может и старею, но повторяю: она будет здесь с минуты на минуту, — ответил Владимир, после чего я поняла, что речь идет обо мне.
   “Ну уж, с минуты на минуту, — с гордостью подумала я. — Восемь утра, дорогой, немного рановато для свиданий, особенно если учесть, что я просидела здесь всю ночь.”
   — “Будет с минуты на минуту”, — игриво передразнил бас. — Нервничаешь?
   — Да, Максим, я нервничаю, а ты пьян. Шел бы лучше спать или давай отвезу тебя домой.
   “Ага, Максим, — подумала я. — Значит Владимир общается со старшим братцем, мужем покойной Власовой, с известным уже мне Мазиком. Тот пьян, хочет и дальше пить, но что-то не заметно грусти в его голосе. Для мужчины, похоронившего двух близких женщин, он держится настораживающе хорошо.”
   — Нет, домой не хочу, — запротестовал Мазик. — Зачем гонишь? Одиночество — страшный зверь. Тася умерла, что мне делать дома?
   Мне было странно слышать такие речи. Будто Тася когда-нибудь держала его дома. Ей самой было не до дома. Клуб, Сюрдик, столько дел. Но хорошо, хоть вспомнил он ней. Или из братца слезу вышибает, жалости к себе просит.
   Видимо, на Владимира это подействовало. Он смягчился, сказал:
   — Кто же гонит тебя. Дом твой, оставайся, но говорю тебе, у меня свидание.
   — Да не помешаю твоему свиданию, — успокоил Мазик. — Брось, что же я такой страшный? Испугаю твою пассию.
   — Не испугаешь, но странно это. Как я ей твое присутствие объясню? Я уже не в том возрасте, чтобы брать на свидание свидетелей.
   — Да брось ты, каких свидетелей. Я твой брат, тебе вместо отца. Так ей и объяснишь.
   — Полагаешь, я взял бы с собой отца?
   Мазик сразу же переменил тон.
   — Тасик умерла, — заныл он. — Умерла моя Тасик. Один я теперь.
   Ох и хитер же. Еще тот жук. Не удивительно, что понастроил подвалов. А о Верочке помалкивает. Видимо она не для ушей младшего брата. Что ж, такая нравственность не может не радовать.
   — Успокойся, Максим, успокойся, — бросился окружать прохвоста-братца заботой мой доверчивый Владимир. — Сейчас кофе выпьем, посвежеем. Ох, что-то устал я. Не выспался наверно.
   “А уж я-то как не выспалась,” — подумала я, сидя на корточках на лестнице.
   — Да брось ты, понимаю, не выспался, — посочувствовал Владимиру Мазик. — Но, дружище, и в мое положение войди. Не каждый я день жену хороню. Потерпи немного. Кофе выпью, оклемаюсь и вызову машину. Так, говоришь, влюбился?
   Я спустилась на ступеньку ниже.
   — Да, — коротко ответил Владимир.
   — И как она? Хорошенькая?
   — Ну что меня об этом спрашивать? Раз влюбился, значит красавица, во всяком случае для меня.
   Здесь мне стало обидно. Эти мужчины никогда не могут вовремя поставить точку. Сказал “красавица” и хватит, остановись, к чему пояснения.
   — Да что там говорить, — продолжил Владимир. — Сейчас сам увидишь. Она вот-вот придет.
   — Увижу-увижу и, не обижайся, дружище, оценю по всем правилам. В объективности мне равных нету, сам, наверное, знаешь.
   “Черта с два ты меня увидишь, если будешь сидеть здесь и вякать,” — со злостью подумала я, опускаясь еще на одну ступеньку.
   Владимир ничего не ответил. Видимо он был занят по хозяйственным делам, потому что спустя минуту Мазик запротестовал:
   — Не хочу кофею, налей-ка лучше коньячку.
   Я насторожилась. “Сейчас Владимир полезет в бар и обнаружит пропажу двух бутылок орехового ликера.” Однако он не поспешил наливать братцу.
   — Максим, может тебе хватит, — попытался он образумить Мазика.
   — Нет, налей. Тася! Бедная моя Тася, хоть и стерва она была, но о покойных плохо не говорят, ты же знаешь. О, о, хватит, будя, будя, оставь в бутылке. … Ну, за Тасю! Давай!
   — Максим, в таких случаях не чокаются.
   — Черт, все время забываю.
   Я успокоилась. Налили и пьют. Значит пропажа не обнаружена.
   — Эх, Володька, не знаешь ты что такое прожить с одной бабой десять лет, — бросило вдруг Мазика в философию. — Это ж такая каторга, Володька, что в двух словах и не объяснить. Только ты поймешь меня, только ты, братик. Каторга невероятная.
   — Я понимаю, понимаю, — дежурно мямлил Владимир.
   — Во-от. А ты говоришь, влюбился. Не вздумай, Володька, не вздумай. Вот была у меня одна секретарша… Олечка ее звали… Или Светочка… Нет, Любочка… В общем была она у меня… Так это была любо-ооовь! Вот такая любовь была!
   Я заскучала. Скажу больше: меня это начало раздражать. Добро бы еще разговор шел обо мне. А то о ерунде разной.
   “Этак я до следующей ночи здесь просижу,” — зевая, с тоской подумала я.
   Было очевидно, что пора выбираться. Но как? Не было никакой возможности. Я сидела на ступеньках и ломала голову, а пьяные братья мололи всякую чушь. В основном, конечно, молол чушь Мазик, но кому от этого легче. Беседа их была так уныла, что несколько раз я едва не заснула.
   Когда стало очевидно, что Мазик решил основательно напиться, не выходя из холла, я отчаялась и перестала бороться со сном. Мне вдруг сделалось все так безразлично: и дом этот с подвалами его, и Мазик с секретаршами, и даже Володька со своею любовью и диким братцем. Я отправилась на второй этаж, внаглую залегла на самый мягкий диван и заснула таким крепким сном, каким не помню уже когда и спала.
 
   Глава 27
 
   Разбудила меня муха. Бог знает откуда она взялась, но жужжала и беспрестанно лезла в нос со всей мушиной наглостью. “Быть весне,” — подумала я и проснулась.
   С удивлением обнаружив себя на чужом диване в чужой комнате, я испугалась и тут же вспомнила где нахожусь и почему. Выглянула в окно — солнце ушло из зенита, значит дело близится к вечеру.
   “Сколько же я проспала?” — подумала я, отыскивая глазами часы. Стрелки моих ручных (с механическим заводом) остановились на двенадцати. Было очевидно, что сейчас значительно больше.
   Я встала, прошлась по комнате и прислушалась. Тишина. Во всяком случае на втором этаже. О том, что было бы, найди меня Мазик на этом диване, думать не хотелось, и я подумала о Владимире. Чем-то он занимается? Так ждал свидания со мной и вот, бедняга, не дождался.
   И тут я вспомнила: “У него же важная встреча! После обеда. Видимо здесь и должна происходить, если уже не происходит.”
   Мне совершенно необходимо было незримо присутствовать, так как уверенность, что встречается Владимир с убийцей Верочки, Власовой, тети Мары, Павла и Моргуна, была слишком сильна.
   Я выглянула в коридор и на цыпочках, соблюдая предосторожности, отправилась к лестнице. Голосов я не услышала, но по шорохам было ясно: в холле кто-то есть. Охваченная любопытством, рискнула спуститься на несколько ступеней, потом еще, и еще, потом легла, свесив голову вниз и заглядывая в холл. То, что увидела, потрясло, но не удивило: этого я и ждала.
   Иванова в очках ко мне лицом сидела за столом и что-то быстро строчила на листе бумаги. Владимир сидел рядом, спиной к лестнице, и водил пальцем по тому же листу. Они были так увлечены своим делом, что я позволила себе сохранить полувисячее положение, только покрепче уцепилась за балясину перил. Висела и жадно впитывала в себя происходящее.
   — И вот здесь подпишите, — подсказал Владимир, протягивая новый лист.
   Иванова послушно застрочила и на том листе.
   — И вот здесь, — указал пальцем Владимир. — И вот здесь, и вот здесь. Здесь тоже нужна ваша подпись. Важна предельная точность в оформлении документов, иначе придется заново начинать.
   — Понимаю, понимаю, — не прекращая писать, бубнила Иванова.
   Я сгорала от любопытства и тяжело переживала отсутствие бинокля. Как бы он мне сейчас помог. Просто до смерти хочется знать, что они там подписывают, и почему важна предельная точность.
   — Это все? — спросила Иванова, ставя последнюю заковычку.
   — Сейчас посмотрим, — сказал Владимир, собирая бумаги. — Нужно еще раз все тщательно изучить.
   Изучал он долго, минут двадцать. Иванова не спускала с него глаз, ритмично барабаня пальцами по столу. Взгляд у нее был сосредоточенный.