Страница:
— Прямых не было. Косвенные свидетельства того, что он связан с британской разведкой, были. Поэтому иначе действовать мы не могли. Его отпустили, а дальше другие — не мы! — допустили ошибки. Он человек толковый, имел варианты отступления, одним из них воспользовался.
— Вы его срочно вызвали в Москву… Теоретически он мог испугаться вызова и сразу перейти к англичанам.
— Мог. Но в этом и состояло наше искусство. Это же не так просто делается: приезжай, Олег, поговорим. Была разработана целая оперативная комбинация, которую мы блестяще осуществили. И он приехал. Хотя боялся, подозревал, сомневался. Но приехал!
Как был разоблачен Гордиевский, по-прежнему можно лишь гадать. Судя по всему, его выдал новый агент советской разведки Олдрич Эймс, кадровый сотрудник ЦРУ. Как раз весной 1985 года он предложил свои услуги вашингтонской резидентуре первого Главного управления КГБ.
Он, надо понимать, назвал Гордиевского, но Крючков и его подчиненные колебались. А вдруг Эймс — это подстава и американец сознательно сеет сомнения в отношении честных офицеров? Поэтому приняли соломоново решение: Гордиевского вызвали в Москву и попытались на него надавить. Если он ни в чем не виноват, то достаточно будет извиниться и вернуть его на службу. А если в чем-то признается, значит, и агент будет пойман, и надежность Эймса установлена.
В Москве за Гордиевским следили, рассчитывая, что он вступит в контакт с англичанами. Но он был осторожен. Потом его зазвали на дачу и, как уверяет Гордиевский, то ли напоили, то ли подсыпали какого-то зелья. Во всяком случае, требовали во всем признаться. Он не признался, и Крючков с подчиненными оказались в патовой ситуации. Сообщения Эймса было недостаточно для того, чтобы посадить полковника внешней разведки. А никаких других доказательств его предательства не было. Гордиевскому позволили остаться на свободе. Он воспользовался беспечностью своих соглядатаев, связался с англичанами, и они его вывезли из страны.
Пятнадцать офицеров КГБ были наказаны за побег Гордиевского. Начальник третьего отдела будущий генерал Виктор Грушко получил выговор от председателя КГБ Виктора Михайловича Чебрикова.
Крючков предпочитал не наказывать тех разведчиков, которые провинились, но исправились. Он очень снисходительно относился к своим людям, если они, перебежав на Запад, потом возвращались. Ему было выгоднее сделать вид, что его разведчика похитили, чем признаться, что проверенные чекисты могут запросто изменить своему долгу. Сотрудникам разведки говорили, что их не подвергнут наказанию, если они покаются.
Так поступили с сотрудником внешней разведки Виталием Юрченко, который, находясь в 1985 году в командировке в Италии, связался с американцами. Они вывезли его в Соединенные Штаты. Одна из причин побега состояла в том, что у него был роман с женой одного советского дипломата. Юрченко полагал, что она присоединится к нему. Но она его выгнала.
Юрченко многое рассказал американцам, в том числе сообщил, что на КГБ работает бывший сотрудник ЦРУ Эдвард Ли Ховард, но впал в депрессию. Все получилось совсем не так, как он надеялся. 2 ноября прямо из ресторана, где он обедал с опекавшим его американцем, Юрченко приехал в советское посольство и сказал, что американцы три месяца накачивали его наркотиками, но не смогли сломить волю советского разведчика… 6 ноября его на самолете «Аэрофлота» в сопровождении офицеров резидентуры отправили домой.
Крючков предпочел сделать из него мужественного героя, выдержавшего все испытания и бежавшего из вражеского плена, хотя кадровым разведчикам это не понравилось. Они считали Юрченко предателем и не понимали, как его можно награждать и поощрять.
— Я занимался Виталием Сергеевичем Юрченко, — вспоминал генерал Буданов. — Это был самый сложный период. Я-то знал, что это предатель, а здесь разыгрывалась определенная игра, и ощущение собственной беспомощности было очень сильным. Правда, попутно мы решили одну проблему. Нам нужно было отозвать в Москву одного человека, но так, чтобы он ничего не заподозрил. Так мы оказали ему доверие — ввели в состав группы, которая доставила Юрченко в Москву.
Генерал Буданов имел в виду подполковника Валерия Мартынова, который в вашингтонской резидентуре работал по научно-технической линии, а по прикрытию был атташе по вопросам культуры. Он получил орден Красной Звезды, но у заместителя резидента по внешней контрразведке возникли сомнения. Когда он поделился ими с центром, ему ответили, что сомнений мало, и предложили отправить Мартынова в Москву.
А тут сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс предложил свои услуги советской разведке. И сразу назвал имя Мартынова как агента ЦРУ, боясь, что тот может его выдать американцам. Судьба подполковника Мартынова была решена…
Вот в такие дьявольские игры постоянно играла разведка. И такой род занятий много говорит о людях, которые посвятили свою жизнь разведке. Она вербовала агентов в спецслужбах противника, чтобы узнать, кто является предателем в собственных рядах.
«Перед беседой Юрий Владимирович предупредил меня, чтобы я не очень удивлялся, если генсек покажется мне не в форме, — вспоминал Крючков, — главное, мол, говорить погромче и не переспрашивать, если что трудно будет разобрать в его словах. Так что в Кремль я прибыл уже подготовленным, но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания.
За столом сидел совершенно больной человек, который с большим трудом поднялся, чтобы поздороваться со мной, и долго не мог отдышаться, когда после этого буквально рухнул опять в кресло».
Именно в 1974 году Брежнев сильно сдал. Андропов громким голосом представил Крючкова. Леонид Ильич еле выдавил из себя:
— Что ж, будем решать.
Крючков произнес положенные в таких случаях слова. Прощаясь, Леонид Ильич обнял его и почему-то прослезился…
Андропов собрал руководящий состав первого главка и официально представил им нового начальника.
Бывший руководитель разведки ГДР генерал-полковник Маркус Вольф считает, что назначение Крючкова было логичным, но не очень мудрым.
Начальнику разведки по штату полагались несколько заместителей, из них два первых. В разведке помимо Крючкова был еще один первый заместитель — Борис Семенович Иванов, бывший резидент в Нью-Йорке, умелый и решительный профессионал, которого коллеги весьма уважали. Но Андропов по понятным причинам предпочел видеть на этом посту своего недавнего помощника. Бориса Иванова через несколько лет отправили руководителем представительства КГБ в Афганистане.
Заместителем руководителя разведки в 1968 году назначили Бориса Александровича Соломатина, бывшего резидента в Вашингтоне. При нем в 1967 году был завербован военный моряк Джон Уокер-младший, который работал на КГБ восемнадцать лет и поставил на службу советской разведке всю свою семью.
Успешную деятельность Бориса Соломатина высоко ценили в первом Главном управлении. Ходили слухи, что его первоначально намечали в преемники Сахаровскому. Но в 1971 году в первый главк пришел Крючков, а Соломатина отправили резидентом в Нью-Йорк. Его вернули в 1975 году, когда Крючков уже руководил разведкой.
Говорят, что генерал-майор Соломатин злоупотреблял горячительными напитками. Об этом доброжелатели уведомили Андропова, и Соломатина перевели из разведки в действующий резерв КГБ.
Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего в мире. Да и по натуре он не был лидером, считает генерал Маркус Вольф. В роли доверенного помощника Андропова Владимир Александрович был на месте. А без указаний своего наставника грамотный и работящий «номер два» терялся.
Когда Маркус Вольф приезжал в Москву, Крючков всегда уводил его в комнату отдыха, наливал большую порцию виски со льдом и говорил:
— Ну, рассказывай, что происходит.
Других гостей Крючков угощал чаем или кофе. Он из тех, кто мягко стелет…
Юрий Михайлович Солоницын семь лет был начальником секретариата Крючкова в разведке. Вообще-то Юрий Солоницын должен был поехать собственным корреспондентом «Нового времени» в Лондон и, пока шло оформление, сидел в нашей редакции. Живой и обаятельный человек, он вызывал симпатию. Но поехать в Лондон ему не удалось. Крючков вернул его в центральный аппарат. Через много лет Юрий Михайлович рассказывал:
— Мы встречались каждый день, включая субботу, я приезжал к нему на дачу. Он неординарный человек. Умный, начитанный, эрудированный. Многие говорили, что он партаппаратчик, того-сего не знает. Но начальник разведки — это же не оперуполномоченный, это политическая должность. Впрочем, я знаю случаи, когда он мог и сломать человека в вербовочном плане…
Крючков — исключительно трудолюбивый человек. К примеру, готовили ему выступление. В разведке мощные аналитические службы. Собрали команду, она подготовила текст. Он прочитал, вроде замечаний нет, потом слушаешь выступление — совсем по-другому говорит. Значит, сам переписал.
Он человек, который думал только о работе. Приезжаешь в дачный поселок разведки — кто-то в домино играет, кто-то в карты… Он не играл даже в шахматы. Наверное, умел, но не играл никогда.
По характеру, конечно, сложный. Нелегко с ним было работать. Немного капризный, обидчивый. Но не злопамятный. Сухость внешняя, она многих пугала. Может быть, это служба заставила быть излишне сухим, и он таким остался.
Были люди, которые с большим жизненным опытом при нем чувствовали себя неуверенно. В его приемной можно было увидеть генерала, резидента в крупной стране, у которого голос дрожит — боится к нему в кабинет зайти… В нем было что-то такое… сталинское. Не в действиях, а в манере беседовать. Не каждый выдерживал его взгляд. Может быть, работа накладывала свой отпечаток. Я видел его в других ситуациях, когда он был мягок, прост, умел угостить, сам разливал…
Он гордился разведкой, тем более что и Андропов разведку выделял… Кстати, он один из немногих, кто мог возразить Юрию Владимировичу. То есть он имел свое мнение. И высказывал, не боясь, в глаза Андропову! Я уж не говорю — Чебрикову. Андропов обижался. Это мне Владимир Александрович поведал. Вот он сказал Андропову, что такое-то дело делается неправильно. Андропов некоторое время с ним не разговаривает. Потом звонит: Володя, приезжай…
Беспорядка в разведке Крючков не допускал. У него все четко работало — секретари, дежурная служба. Он много читал — газеты, журналы, специальную информацию. Все интересное отмечал галочками, закладками. Секретарь потом это перепечатывала. Он картотеку вел по разным проблемам. А то ведь бывает, прочитаешь что-то интересное, а потом не можешь вспомнить, где ты это видел. А у него все в картотеке. Выступает, берет эти карточки и начинает шпарить цитаты, цифры. Производит впечатление.
Вообще-то всю информацию, поступающую в разведку, один человек прочитать не в состоянии. Есть информационно-аналитическая служба, туда приходят все телеграммы, в том числе из Министерства иностранных дел и Главного разведывательного управления генштаба — военной разведки.
Там сидят аналитики, они все это просматривают и самое интересное, важное, нужное отбирают начальнику разведки. Потом это смотрят помощники и кладут ему на стол. Есть, конечно, оперативные телеграммы, адресованные только ему. Или информация, которая, минуя всех, поступает в его адрес.
Дальше уже Крючков решал: это показать председателю КГБ, это разослать членам политбюро, на основании этого сообщения подготовить специальную записку.
— А получал он информацию о состоянии внутри страны?
— Через председателя КГБ, — объяснил Юрий Солоницын. — Каждое управление Комитета госбезопасности отправляло информацию на имя председателя, а тот, если считал нужным, писал резолюцию: «Ознакомить членов коллегии». Или персонально — товарищу Крючкову, еще кому-то…
Окружающих Крючков поражал заботой о собственном здоровье. Он каждое утро вставал без четверти шесть и час делал зарядку на улице в любую погоду, когда бы ни лег. Ровно в девять сидел на рабочем месте.
Жил он на даче в поселке первого Главного управления КГБ. Это хорошо охраняемое, малолюдное, невидное и комфортное место. Говорят, что поселок строился в чисто служебных целях — в качестве гостевых домиков для приема руководителей братских разведок. Но поселок оказался таким симпатичным, что Крючков поселился там сам и поселил своих заместителей и начальников важнейших направлений.
Каждый день ровно в половине второго он обедал вместе со своими первыми заместителями.
Отпуск Владимир Александрович брал зимой, поскольку обожал бегать на лыжах. Раз в неделю, обычно в субботу вечером, ходил в парилку, правда, не в русскую баню, а в сауну. Плавал в бассейне. Мало пил, предпочитал виски и пиво, но очень умеренно…
Принципиально не ходил на юбилеи, не участвовал в обмывании новых званий и назначений. По словам Виктора Грушко, который его хорошо знал, Крючков не хотел, чтобы кого-то считали его любимчиком.
— Когда выйдем на пенсию, будем встречаться с вами в неформальной обстановке, — объяснил одному из высших офицеров, приглашавших его на банкет.
Дело было не только в нежелании заводить любимчиков. В руководстве первого Главного управления традиционно складывались своего рода землячества — объединялись разведчики, которые долго работали на одном направлении. Объединяли их не только служебные, но и дружеские отношения. Они охотно проводили вместе свободное время, и за дружеским застольем часто решались кадровые вопросы — по взаимной договоренности продвигались «свои» люди. Такие землячества в первом главке именовались «мафиями». Существовали «американская», «скандинавская», «индийская» мафии…
В трудном положении оказывались люди со стороны, партийные работники, которых присылали в разведку. Они получали большие стартовые преимущества, потому что им присваивали сразу старшее офицерское звание, давали руководящую должность (но не выше заместителя начальника отдела). Но подняться выше им, как правило, не удавалось. Не хватало оперативного опыта, во-первых, и не было поддержки со стороны соответствующей «мафии» во-вторых. Чужаков в разведке не любили.
Когда Крючков пришел в разведку первым заместителем, ветераны разных «мафий» пытались найти к нему подход, перетянуть на свою сторону, наладить неформальные отношения в обмен на поддержку. Намекали, что чужаку в одиночку не выдержать. Говорят, что на одном из юбилеев Крючкову говорили это чуть ли не в открытую. Откровеннее всех был начальник управления внешней контрразведки генерал-майор Олег Данилович Калугин, потомственный чекист. И будто бы Крючков запомнил этот разговор и при первой возможности сломал Калугину карьеру.
Возможно, именно эти разговоры имел в виду Крючков, когда писал, что разведка отличалась своей кастовостью и определенным снобизмом. Сотрудников первого Главного управления называли белой костью, упрекали в высокомерии, стремлении выделиться, оторваться от общего чекистского коллектива.
Крючков не поддался давлению ветеранов. За ним стоял Андропов, так что Владимир Александрович чувствовал себя уверенно. Став начальником разведки, Крючков принялся методично разрушать систему неформальных отношений, и «мафии» утратили прежнее влияние.
Крючков был завзятым театралом, не пропускал ни одной интересной премьеры. Я сам впервые увидел его в театре в середине семидесятых. Мой отчим вполголоса сказал:
— Смотри, вот начальник советской разведки.
Невысокого роста невыразительный человек в очках сидел где-то во втором ряду.
В августе 1991 года, после провала путча, при обыске на даче и в городской квартире Крючкова искали его записную книжку. Жена, Екатерина Петровна, рыдая, объяснила, что он обходился без книжки. Он помнил все имена, фамилии, телефонные номера. Ему и компьютер не был нужен.
Как и весь КГБ при Андропове, внешняя разведка при Крючкове достигла в определенном смысле расцвета. Резидентуры по всему миру, большие штаты, большие агентурные сети, солидный бюджет, новая оперативная техника и конечно же особое положение разведки внутри КГБ: разведчики ощущали особое расположение Андропова.
Потом, правда, Крючкова упрекали за то, что он увлекался большими цифрами. Разведка старалась собрать максимум информации по всем странам. Реальной пользы от этого было немного, но создавалось приятное ощущение полного контроля над миром.
Однажды в Кабуле поздно вечером Крючков спросил начальника нелегальной разведки Юрия Ивановича Дроздова:
— А сколько вообще нужно иметь агентуры, чтобы знать, что происходит в мире?
— Не так много, — ответил Дроздов, — пять-шесть человек, а вся остальная агентурная сеть должна их обеспечивать, отвлекать от них внимание.
Крючков с интересом выслушал Дроздова, но остался при своем мнении.
Опытный оперативник исходит из того, что надо иметь не много агентов, но дающих ценную информацию. Крючков требовал от резидентур увеличить темпы вербовки. Брали количеством. В первую очередь по всему миру пытались вербовать американцев. Во всех резидентурах были люди, занимающиеся ГП — Главным противником. Сидел наш разведчик, например, в Новой Зеландии, а работал на самом деле против американцев, то есть старался завербовать кого-то из сотрудников американского посольства или корреспондентов.
Старательнее всего искали возможности завербовать сотрудников местной резидентуры ЦРУ. Это считалось высшим достижением. За вербовку американца давали орден. Правда, вербовка — редкая удача. За всю жизнь можно завербовать одного-двух человек, которые будут работать достаточно долго.
В мае 1978 года агенты ФБР задержали троих разведчиков, которые должны были изъять из тайника важные данные, заложенные офицером американского военного флота.
Одного из троих, атташе советского полпредства при ООН, Владимира Петровича Зинякина, защищенного дипломатическим иммунитетом, отпустили (ему пришлось покинуть США). Сотрудникам секретариата ООН Рудольфу Петровичу Черняеву и Вальдику Александровичу Энгеру предъявили обвинения в шпионаже. Обоих судили, приговорили к пятидесяти годам тюремного заключения, но через год их обменяли.
Энгер потом говорил, что он не хотел идти на ту встречу, боялся, считал американца подставой. Но резидент требовал новых вербовок…
Начальнику разведки поступало огромное количество информации. Главное, какие выводы он из нее делал.
В своих воспоминаниях Крючков пишет, что «добываемые разведкой материалы говорили о подготовке стран НАТО к войне… К войне готовились и мы, хотя у нас никогда и не было намерения ее начать… Нас втягивали то в один, то в другой дорогостоящий виток гонки вооружений. Порочный круг этого бесконечного марафона все туже затягивался петлей на нашей шее».
Выходит, Крючков действительно верил, что НАТО готовится напасть на Советский Союз? И что нашу страну кто-то насильно втягивал в гонку вооружений, а не само советское руководство, в первую очередь председатель КГБ Андропов и министр обороны Устинов, требовало отдать все силы и ресурсы армии?
При таком скудном уровне осмысления окружающей действительности никакой аппарат разведки не поможет…
Сам Крючков немало гордился одной операцией советской разведки. В августе 1974 года на Кипре произошел военный переворот, который закончился разделом острова, потому что на севере высадились турецкие войска.
Президентский дворец в Никосии бомбили, и путчисты передали, что убит и сам президент — архиепископ Макариос.
Но КГБ передал по радио от имени Макариоса, что президент жив и призывает всех к борьбе с заговорщиками. Путч провалился, а Макариос, как потом выяснилось, к удивлению самих советских разведчиков, действительно выжил. Это Крючков называет успешным использованием службы «А» — «активные мероприятия». Обычно ее называют службой дезинформации…
Большой удачей эта служба считала распространение фальшивки, из которой следовало, что вирус иммунодефицита человека, приводящий к СПИДу, создан в американских военных лабораториях. Впервые эту информацию удалось опубликовать в Индии, оттуда она пошла гулять по всему миру.
В 1979 году в составе первого Главного управления появился 20-й отдел, который ведал сотрудничеством с разведками «прогрессивных стран», в основном арабских. Началось тесное сотрудничество со спецслужбами Ирака, Сирии, Ливии и Южного Йемена. Этот же отдел ведал отношениями с африканскими режимами, которые получали оружие от Советского Союза.
В 1970 году при первом Главном управлении усилиями Сахаровского был создан Информационно-аналитический институт научно-технической разведки.
В июле 1979 года Крючков преобразовал его в Научно-исследовательский институт разведывательных проблем, который должен был обобщать практический опыт и обогащать оперативный состав новыми разработками. Со временем появился еще и Институт управления, которому поручили компьютеризировать разведку.
По указанию Крючкова была написана «История внешней разведки органов государственной безопасности Советского Союза». Она была секретной и предназначалась для воспитания молодого поколения чекистов.
В реальности разведка своими сообщениями из Кабула, своими оценочными материалами и прогнозами способствовала принятию решения о вторжении. Сообщения о том, что американцы намерены проникнуть в Афганистан и превратить его в форпост против Советского Союза, версия о том, что лидер Афганистана Хафи-зулла Амин — в реальности американский шпион, все это работа разведки.
Однако предугадать подъем народного возмущения против советских войск разведка не смогла. Хотя сам Крючков теперь уже признал, что в апреле 1978 года в Афганистане произошел всего лишь дворцовый переворот, а вовсе не народная революция, выражающая интересы широких масс трудящихся.
Народно-демократическая партия Афганистана была расколота на две фракции — «Хальк» («Народ») и «Парчам» («Знамя»). Обе фракции ненавидели друг друга. Эта вражда в значительной степени была порождена личным соперничеством между двумя вождями — Hyp Мохаммедом Тараки («Хальк») и Бабраком Кармалем («Парчам»).
Резидентура внешней разведки в Афганистане поддерживала отношения с группой «Парчам». Вот один из немногих рассекреченных документов того времени.
В мае 1974 года (за четыре года до переворота в Кабуле) заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Ростислав Александрович Ульяновский направил своему начальству секретную записку:
«Лидер группы „Парчам“ Народно-демократической партии Афганистана Кармаль Бобрак (так писали в те годы. — Авт.) обратился к сотруднику резидентуры Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР в Кабуле, с которым он поддерживает неофициальные связи, с просьбой оказать содействие в поездке в Москву на лечение жены его брата — Джамили Наит Барлай (шифротелеграмма из Кабула, спец. КГБ №349 от 13 мая 1974 года).
Д.Н. Барлай, афганка, 26 лет, дочь члена ЦК группы «Парчам» Анахиты, активного сторонника дружбы и тесного сотрудничества Афганистана с Советским Союзом.
Считали бы возможным удовлетворить просьбу К. Бобрака.
Прием, обслуживание и лечение Д.Н. Барлай можно было бы возложить на IV Главное управление при Минздраве СССР. Расходы по приобретению билета на самолет туристским классом от Кабула до Москвы можно было бы отнести за счет сметы по приему зарубежных партработников».
К решению секретариата ЦК было приколото приложение — телеграмма резиденту:
«Шифром КГБ
Кабул
Резиденту КГБ
Передайте лидеру группы «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана К. Бобраку, что его просьба о поездке в Москву на лечение жены его брата Д.Н. Барлай удовлетворена. Оплатите стоимость авиабилета на самолете Аэрофлота туристским классом за счет сумм центра.
О выезде Д.Н. Барлай в Москву информируйте».
В 1991 году ко мне в редакцию журнала «Новое время» пришел полковник Александр Викторович Морозов. В 1975 — 1979 годах он был заместителем резидента внешней разведки в Кабуле. Полковник Морозов рассказывал мне, как действовала разведка в Афганистане, какую роль в этих событиях сыграл Крючков. Его рассказы воплотились в серию статей, которые мы напечатали под общим названием «Кабульский резидент».
Теперь мы знаем, как развивались события.
В конце 1976 года Хафизулла Амин сообщил Hyp Moхаммеду Тараки, что офицеры-халькисты готовы взять власть в стране и свергнуть Мохаммеда Дауда, который с июля 1973 года был главой государства и премьер-министром (в феврале 1978 года он стал президентом страны).
Об этом стало известно советским разведчикам в Кабуле. Резидентура информировала Крючкова. Тот доложил в ЦК и предложил посоветовать руководителям Народно-демократической партии Афганистана воздержаться от каких-либо вооруженных авантюр, которые могут закончиться разгромом партии. В ЦК согласились с точкой зрения разведки.
— Вы его срочно вызвали в Москву… Теоретически он мог испугаться вызова и сразу перейти к англичанам.
— Мог. Но в этом и состояло наше искусство. Это же не так просто делается: приезжай, Олег, поговорим. Была разработана целая оперативная комбинация, которую мы блестяще осуществили. И он приехал. Хотя боялся, подозревал, сомневался. Но приехал!
Как был разоблачен Гордиевский, по-прежнему можно лишь гадать. Судя по всему, его выдал новый агент советской разведки Олдрич Эймс, кадровый сотрудник ЦРУ. Как раз весной 1985 года он предложил свои услуги вашингтонской резидентуре первого Главного управления КГБ.
Он, надо понимать, назвал Гордиевского, но Крючков и его подчиненные колебались. А вдруг Эймс — это подстава и американец сознательно сеет сомнения в отношении честных офицеров? Поэтому приняли соломоново решение: Гордиевского вызвали в Москву и попытались на него надавить. Если он ни в чем не виноват, то достаточно будет извиниться и вернуть его на службу. А если в чем-то признается, значит, и агент будет пойман, и надежность Эймса установлена.
В Москве за Гордиевским следили, рассчитывая, что он вступит в контакт с англичанами. Но он был осторожен. Потом его зазвали на дачу и, как уверяет Гордиевский, то ли напоили, то ли подсыпали какого-то зелья. Во всяком случае, требовали во всем признаться. Он не признался, и Крючков с подчиненными оказались в патовой ситуации. Сообщения Эймса было недостаточно для того, чтобы посадить полковника внешней разведки. А никаких других доказательств его предательства не было. Гордиевскому позволили остаться на свободе. Он воспользовался беспечностью своих соглядатаев, связался с англичанами, и они его вывезли из страны.
Пятнадцать офицеров КГБ были наказаны за побег Гордиевского. Начальник третьего отдела будущий генерал Виктор Грушко получил выговор от председателя КГБ Виктора Михайловича Чебрикова.
Крючков предпочитал не наказывать тех разведчиков, которые провинились, но исправились. Он очень снисходительно относился к своим людям, если они, перебежав на Запад, потом возвращались. Ему было выгоднее сделать вид, что его разведчика похитили, чем признаться, что проверенные чекисты могут запросто изменить своему долгу. Сотрудникам разведки говорили, что их не подвергнут наказанию, если они покаются.
Так поступили с сотрудником внешней разведки Виталием Юрченко, который, находясь в 1985 году в командировке в Италии, связался с американцами. Они вывезли его в Соединенные Штаты. Одна из причин побега состояла в том, что у него был роман с женой одного советского дипломата. Юрченко полагал, что она присоединится к нему. Но она его выгнала.
Юрченко многое рассказал американцам, в том числе сообщил, что на КГБ работает бывший сотрудник ЦРУ Эдвард Ли Ховард, но впал в депрессию. Все получилось совсем не так, как он надеялся. 2 ноября прямо из ресторана, где он обедал с опекавшим его американцем, Юрченко приехал в советское посольство и сказал, что американцы три месяца накачивали его наркотиками, но не смогли сломить волю советского разведчика… 6 ноября его на самолете «Аэрофлота» в сопровождении офицеров резидентуры отправили домой.
Крючков предпочел сделать из него мужественного героя, выдержавшего все испытания и бежавшего из вражеского плена, хотя кадровым разведчикам это не понравилось. Они считали Юрченко предателем и не понимали, как его можно награждать и поощрять.
— Я занимался Виталием Сергеевичем Юрченко, — вспоминал генерал Буданов. — Это был самый сложный период. Я-то знал, что это предатель, а здесь разыгрывалась определенная игра, и ощущение собственной беспомощности было очень сильным. Правда, попутно мы решили одну проблему. Нам нужно было отозвать в Москву одного человека, но так, чтобы он ничего не заподозрил. Так мы оказали ему доверие — ввели в состав группы, которая доставила Юрченко в Москву.
Генерал Буданов имел в виду подполковника Валерия Мартынова, который в вашингтонской резидентуре работал по научно-технической линии, а по прикрытию был атташе по вопросам культуры. Он получил орден Красной Звезды, но у заместителя резидента по внешней контрразведке возникли сомнения. Когда он поделился ими с центром, ему ответили, что сомнений мало, и предложили отправить Мартынова в Москву.
А тут сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс предложил свои услуги советской разведке. И сразу назвал имя Мартынова как агента ЦРУ, боясь, что тот может его выдать американцам. Судьба подполковника Мартынова была решена…
Вот в такие дьявольские игры постоянно играла разведка. И такой род занятий много говорит о людях, которые посвятили свою жизнь разведке. Она вербовала агентов в спецслужбах противника, чтобы узнать, кто является предателем в собственных рядах.
Начальник разведки
30 декабря 1974 года Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев принял Андропова вместе с Крючковым. Это были смотрины. Андропов внес в ЦК предложение назначить Владимира Александровича Крючкова начальником первого Главного управления и одновременно заместителем председателя КГБ.«Перед беседой Юрий Владимирович предупредил меня, чтобы я не очень удивлялся, если генсек покажется мне не в форме, — вспоминал Крючков, — главное, мол, говорить погромче и не переспрашивать, если что трудно будет разобрать в его словах. Так что в Кремль я прибыл уже подготовленным, но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания.
За столом сидел совершенно больной человек, который с большим трудом поднялся, чтобы поздороваться со мной, и долго не мог отдышаться, когда после этого буквально рухнул опять в кресло».
Именно в 1974 году Брежнев сильно сдал. Андропов громким голосом представил Крючкова. Леонид Ильич еле выдавил из себя:
— Что ж, будем решать.
Крючков произнес положенные в таких случаях слова. Прощаясь, Леонид Ильич обнял его и почему-то прослезился…
Андропов собрал руководящий состав первого главка и официально представил им нового начальника.
Бывший руководитель разведки ГДР генерал-полковник Маркус Вольф считает, что назначение Крючкова было логичным, но не очень мудрым.
Начальнику разведки по штату полагались несколько заместителей, из них два первых. В разведке помимо Крючкова был еще один первый заместитель — Борис Семенович Иванов, бывший резидент в Нью-Йорке, умелый и решительный профессионал, которого коллеги весьма уважали. Но Андропов по понятным причинам предпочел видеть на этом посту своего недавнего помощника. Бориса Иванова через несколько лет отправили руководителем представительства КГБ в Афганистане.
Заместителем руководителя разведки в 1968 году назначили Бориса Александровича Соломатина, бывшего резидента в Вашингтоне. При нем в 1967 году был завербован военный моряк Джон Уокер-младший, который работал на КГБ восемнадцать лет и поставил на службу советской разведке всю свою семью.
Успешную деятельность Бориса Соломатина высоко ценили в первом Главном управлении. Ходили слухи, что его первоначально намечали в преемники Сахаровскому. Но в 1971 году в первый главк пришел Крючков, а Соломатина отправили резидентом в Нью-Йорк. Его вернули в 1975 году, когда Крючков уже руководил разведкой.
Говорят, что генерал-майор Соломатин злоупотреблял горячительными напитками. Об этом доброжелатели уведомили Андропова, и Соломатина перевели из разведки в действующий резерв КГБ.
Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего в мире. Да и по натуре он не был лидером, считает генерал Маркус Вольф. В роли доверенного помощника Андропова Владимир Александрович был на месте. А без указаний своего наставника грамотный и работящий «номер два» терялся.
Когда Маркус Вольф приезжал в Москву, Крючков всегда уводил его в комнату отдыха, наливал большую порцию виски со льдом и говорил:
— Ну, рассказывай, что происходит.
Других гостей Крючков угощал чаем или кофе. Он из тех, кто мягко стелет…
Юрий Михайлович Солоницын семь лет был начальником секретариата Крючкова в разведке. Вообще-то Юрий Солоницын должен был поехать собственным корреспондентом «Нового времени» в Лондон и, пока шло оформление, сидел в нашей редакции. Живой и обаятельный человек, он вызывал симпатию. Но поехать в Лондон ему не удалось. Крючков вернул его в центральный аппарат. Через много лет Юрий Михайлович рассказывал:
— Мы встречались каждый день, включая субботу, я приезжал к нему на дачу. Он неординарный человек. Умный, начитанный, эрудированный. Многие говорили, что он партаппаратчик, того-сего не знает. Но начальник разведки — это же не оперуполномоченный, это политическая должность. Впрочем, я знаю случаи, когда он мог и сломать человека в вербовочном плане…
Крючков — исключительно трудолюбивый человек. К примеру, готовили ему выступление. В разведке мощные аналитические службы. Собрали команду, она подготовила текст. Он прочитал, вроде замечаний нет, потом слушаешь выступление — совсем по-другому говорит. Значит, сам переписал.
Он человек, который думал только о работе. Приезжаешь в дачный поселок разведки — кто-то в домино играет, кто-то в карты… Он не играл даже в шахматы. Наверное, умел, но не играл никогда.
По характеру, конечно, сложный. Нелегко с ним было работать. Немного капризный, обидчивый. Но не злопамятный. Сухость внешняя, она многих пугала. Может быть, это служба заставила быть излишне сухим, и он таким остался.
Были люди, которые с большим жизненным опытом при нем чувствовали себя неуверенно. В его приемной можно было увидеть генерала, резидента в крупной стране, у которого голос дрожит — боится к нему в кабинет зайти… В нем было что-то такое… сталинское. Не в действиях, а в манере беседовать. Не каждый выдерживал его взгляд. Может быть, работа накладывала свой отпечаток. Я видел его в других ситуациях, когда он был мягок, прост, умел угостить, сам разливал…
Он гордился разведкой, тем более что и Андропов разведку выделял… Кстати, он один из немногих, кто мог возразить Юрию Владимировичу. То есть он имел свое мнение. И высказывал, не боясь, в глаза Андропову! Я уж не говорю — Чебрикову. Андропов обижался. Это мне Владимир Александрович поведал. Вот он сказал Андропову, что такое-то дело делается неправильно. Андропов некоторое время с ним не разговаривает. Потом звонит: Володя, приезжай…
Беспорядка в разведке Крючков не допускал. У него все четко работало — секретари, дежурная служба. Он много читал — газеты, журналы, специальную информацию. Все интересное отмечал галочками, закладками. Секретарь потом это перепечатывала. Он картотеку вел по разным проблемам. А то ведь бывает, прочитаешь что-то интересное, а потом не можешь вспомнить, где ты это видел. А у него все в картотеке. Выступает, берет эти карточки и начинает шпарить цитаты, цифры. Производит впечатление.
Вообще-то всю информацию, поступающую в разведку, один человек прочитать не в состоянии. Есть информационно-аналитическая служба, туда приходят все телеграммы, в том числе из Министерства иностранных дел и Главного разведывательного управления генштаба — военной разведки.
Там сидят аналитики, они все это просматривают и самое интересное, важное, нужное отбирают начальнику разведки. Потом это смотрят помощники и кладут ему на стол. Есть, конечно, оперативные телеграммы, адресованные только ему. Или информация, которая, минуя всех, поступает в его адрес.
Дальше уже Крючков решал: это показать председателю КГБ, это разослать членам политбюро, на основании этого сообщения подготовить специальную записку.
— А получал он информацию о состоянии внутри страны?
— Через председателя КГБ, — объяснил Юрий Солоницын. — Каждое управление Комитета госбезопасности отправляло информацию на имя председателя, а тот, если считал нужным, писал резолюцию: «Ознакомить членов коллегии». Или персонально — товарищу Крючкову, еще кому-то…
Окружающих Крючков поражал заботой о собственном здоровье. Он каждое утро вставал без четверти шесть и час делал зарядку на улице в любую погоду, когда бы ни лег. Ровно в девять сидел на рабочем месте.
Жил он на даче в поселке первого Главного управления КГБ. Это хорошо охраняемое, малолюдное, невидное и комфортное место. Говорят, что поселок строился в чисто служебных целях — в качестве гостевых домиков для приема руководителей братских разведок. Но поселок оказался таким симпатичным, что Крючков поселился там сам и поселил своих заместителей и начальников важнейших направлений.
Каждый день ровно в половине второго он обедал вместе со своими первыми заместителями.
Отпуск Владимир Александрович брал зимой, поскольку обожал бегать на лыжах. Раз в неделю, обычно в субботу вечером, ходил в парилку, правда, не в русскую баню, а в сауну. Плавал в бассейне. Мало пил, предпочитал виски и пиво, но очень умеренно…
Принципиально не ходил на юбилеи, не участвовал в обмывании новых званий и назначений. По словам Виктора Грушко, который его хорошо знал, Крючков не хотел, чтобы кого-то считали его любимчиком.
— Когда выйдем на пенсию, будем встречаться с вами в неформальной обстановке, — объяснил одному из высших офицеров, приглашавших его на банкет.
Дело было не только в нежелании заводить любимчиков. В руководстве первого Главного управления традиционно складывались своего рода землячества — объединялись разведчики, которые долго работали на одном направлении. Объединяли их не только служебные, но и дружеские отношения. Они охотно проводили вместе свободное время, и за дружеским застольем часто решались кадровые вопросы — по взаимной договоренности продвигались «свои» люди. Такие землячества в первом главке именовались «мафиями». Существовали «американская», «скандинавская», «индийская» мафии…
В трудном положении оказывались люди со стороны, партийные работники, которых присылали в разведку. Они получали большие стартовые преимущества, потому что им присваивали сразу старшее офицерское звание, давали руководящую должность (но не выше заместителя начальника отдела). Но подняться выше им, как правило, не удавалось. Не хватало оперативного опыта, во-первых, и не было поддержки со стороны соответствующей «мафии» во-вторых. Чужаков в разведке не любили.
Когда Крючков пришел в разведку первым заместителем, ветераны разных «мафий» пытались найти к нему подход, перетянуть на свою сторону, наладить неформальные отношения в обмен на поддержку. Намекали, что чужаку в одиночку не выдержать. Говорят, что на одном из юбилеев Крючкову говорили это чуть ли не в открытую. Откровеннее всех был начальник управления внешней контрразведки генерал-майор Олег Данилович Калугин, потомственный чекист. И будто бы Крючков запомнил этот разговор и при первой возможности сломал Калугину карьеру.
Возможно, именно эти разговоры имел в виду Крючков, когда писал, что разведка отличалась своей кастовостью и определенным снобизмом. Сотрудников первого Главного управления называли белой костью, упрекали в высокомерии, стремлении выделиться, оторваться от общего чекистского коллектива.
Крючков не поддался давлению ветеранов. За ним стоял Андропов, так что Владимир Александрович чувствовал себя уверенно. Став начальником разведки, Крючков принялся методично разрушать систему неформальных отношений, и «мафии» утратили прежнее влияние.
Крючков был завзятым театралом, не пропускал ни одной интересной премьеры. Я сам впервые увидел его в театре в середине семидесятых. Мой отчим вполголоса сказал:
— Смотри, вот начальник советской разведки.
Невысокого роста невыразительный человек в очках сидел где-то во втором ряду.
В августе 1991 года, после провала путча, при обыске на даче и в городской квартире Крючкова искали его записную книжку. Жена, Екатерина Петровна, рыдая, объяснила, что он обходился без книжки. Он помнил все имена, фамилии, телефонные номера. Ему и компьютер не был нужен.
Как и весь КГБ при Андропове, внешняя разведка при Крючкове достигла в определенном смысле расцвета. Резидентуры по всему миру, большие штаты, большие агентурные сети, солидный бюджет, новая оперативная техника и конечно же особое положение разведки внутри КГБ: разведчики ощущали особое расположение Андропова.
Потом, правда, Крючкова упрекали за то, что он увлекался большими цифрами. Разведка старалась собрать максимум информации по всем странам. Реальной пользы от этого было немного, но создавалось приятное ощущение полного контроля над миром.
Однажды в Кабуле поздно вечером Крючков спросил начальника нелегальной разведки Юрия Ивановича Дроздова:
— А сколько вообще нужно иметь агентуры, чтобы знать, что происходит в мире?
— Не так много, — ответил Дроздов, — пять-шесть человек, а вся остальная агентурная сеть должна их обеспечивать, отвлекать от них внимание.
Крючков с интересом выслушал Дроздова, но остался при своем мнении.
Опытный оперативник исходит из того, что надо иметь не много агентов, но дающих ценную информацию. Крючков требовал от резидентур увеличить темпы вербовки. Брали количеством. В первую очередь по всему миру пытались вербовать американцев. Во всех резидентурах были люди, занимающиеся ГП — Главным противником. Сидел наш разведчик, например, в Новой Зеландии, а работал на самом деле против американцев, то есть старался завербовать кого-то из сотрудников американского посольства или корреспондентов.
Старательнее всего искали возможности завербовать сотрудников местной резидентуры ЦРУ. Это считалось высшим достижением. За вербовку американца давали орден. Правда, вербовка — редкая удача. За всю жизнь можно завербовать одного-двух человек, которые будут работать достаточно долго.
В мае 1978 года агенты ФБР задержали троих разведчиков, которые должны были изъять из тайника важные данные, заложенные офицером американского военного флота.
Одного из троих, атташе советского полпредства при ООН, Владимира Петровича Зинякина, защищенного дипломатическим иммунитетом, отпустили (ему пришлось покинуть США). Сотрудникам секретариата ООН Рудольфу Петровичу Черняеву и Вальдику Александровичу Энгеру предъявили обвинения в шпионаже. Обоих судили, приговорили к пятидесяти годам тюремного заключения, но через год их обменяли.
Энгер потом говорил, что он не хотел идти на ту встречу, боялся, считал американца подставой. Но резидент требовал новых вербовок…
Начальнику разведки поступало огромное количество информации. Главное, какие выводы он из нее делал.
В своих воспоминаниях Крючков пишет, что «добываемые разведкой материалы говорили о подготовке стран НАТО к войне… К войне готовились и мы, хотя у нас никогда и не было намерения ее начать… Нас втягивали то в один, то в другой дорогостоящий виток гонки вооружений. Порочный круг этого бесконечного марафона все туже затягивался петлей на нашей шее».
Выходит, Крючков действительно верил, что НАТО готовится напасть на Советский Союз? И что нашу страну кто-то насильно втягивал в гонку вооружений, а не само советское руководство, в первую очередь председатель КГБ Андропов и министр обороны Устинов, требовало отдать все силы и ресурсы армии?
При таком скудном уровне осмысления окружающей действительности никакой аппарат разведки не поможет…
Сам Крючков немало гордился одной операцией советской разведки. В августе 1974 года на Кипре произошел военный переворот, который закончился разделом острова, потому что на севере высадились турецкие войска.
Президентский дворец в Никосии бомбили, и путчисты передали, что убит и сам президент — архиепископ Макариос.
Но КГБ передал по радио от имени Макариоса, что президент жив и призывает всех к борьбе с заговорщиками. Путч провалился, а Макариос, как потом выяснилось, к удивлению самих советских разведчиков, действительно выжил. Это Крючков называет успешным использованием службы «А» — «активные мероприятия». Обычно ее называют службой дезинформации…
Большой удачей эта служба считала распространение фальшивки, из которой следовало, что вирус иммунодефицита человека, приводящий к СПИДу, создан в американских военных лабораториях. Впервые эту информацию удалось опубликовать в Индии, оттуда она пошла гулять по всему миру.
В 1979 году в составе первого Главного управления появился 20-й отдел, который ведал сотрудничеством с разведками «прогрессивных стран», в основном арабских. Началось тесное сотрудничество со спецслужбами Ирака, Сирии, Ливии и Южного Йемена. Этот же отдел ведал отношениями с африканскими режимами, которые получали оружие от Советского Союза.
В 1970 году при первом Главном управлении усилиями Сахаровского был создан Информационно-аналитический институт научно-технической разведки.
В июле 1979 года Крючков преобразовал его в Научно-исследовательский институт разведывательных проблем, который должен был обобщать практический опыт и обогащать оперативный состав новыми разработками. Со временем появился еще и Институт управления, которому поручили компьютеризировать разведку.
По указанию Крючкова была написана «История внешней разведки органов государственной безопасности Советского Союза». Она была секретной и предназначалась для воспитания молодого поколения чекистов.
Кабульский резидент
В июне 1978 года Крючков во главе делегации КГБ впервые приехал в Афганистан. Он сыграл активную роль в афганской кампании. Потом, когда пытались установить, кто же принял решение ввести войска в Афганистан, все отказались, и получилось, что это произошло вроде как само собой.В реальности разведка своими сообщениями из Кабула, своими оценочными материалами и прогнозами способствовала принятию решения о вторжении. Сообщения о том, что американцы намерены проникнуть в Афганистан и превратить его в форпост против Советского Союза, версия о том, что лидер Афганистана Хафи-зулла Амин — в реальности американский шпион, все это работа разведки.
Однако предугадать подъем народного возмущения против советских войск разведка не смогла. Хотя сам Крючков теперь уже признал, что в апреле 1978 года в Афганистане произошел всего лишь дворцовый переворот, а вовсе не народная революция, выражающая интересы широких масс трудящихся.
Народно-демократическая партия Афганистана была расколота на две фракции — «Хальк» («Народ») и «Парчам» («Знамя»). Обе фракции ненавидели друг друга. Эта вражда в значительной степени была порождена личным соперничеством между двумя вождями — Hyp Мохаммедом Тараки («Хальк») и Бабраком Кармалем («Парчам»).
Резидентура внешней разведки в Афганистане поддерживала отношения с группой «Парчам». Вот один из немногих рассекреченных документов того времени.
В мае 1974 года (за четыре года до переворота в Кабуле) заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Ростислав Александрович Ульяновский направил своему начальству секретную записку:
«Лидер группы „Парчам“ Народно-демократической партии Афганистана Кармаль Бобрак (так писали в те годы. — Авт.) обратился к сотруднику резидентуры Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР в Кабуле, с которым он поддерживает неофициальные связи, с просьбой оказать содействие в поездке в Москву на лечение жены его брата — Джамили Наит Барлай (шифротелеграмма из Кабула, спец. КГБ №349 от 13 мая 1974 года).
Д.Н. Барлай, афганка, 26 лет, дочь члена ЦК группы «Парчам» Анахиты, активного сторонника дружбы и тесного сотрудничества Афганистана с Советским Союзом.
Считали бы возможным удовлетворить просьбу К. Бобрака.
Прием, обслуживание и лечение Д.Н. Барлай можно было бы возложить на IV Главное управление при Минздраве СССР. Расходы по приобретению билета на самолет туристским классом от Кабула до Москвы можно было бы отнести за счет сметы по приему зарубежных партработников».
К решению секретариата ЦК было приколото приложение — телеграмма резиденту:
«Шифром КГБ
Кабул
Резиденту КГБ
Передайте лидеру группы «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана К. Бобраку, что его просьба о поездке в Москву на лечение жены его брата Д.Н. Барлай удовлетворена. Оплатите стоимость авиабилета на самолете Аэрофлота туристским классом за счет сумм центра.
О выезде Д.Н. Барлай в Москву информируйте».
В 1991 году ко мне в редакцию журнала «Новое время» пришел полковник Александр Викторович Морозов. В 1975 — 1979 годах он был заместителем резидента внешней разведки в Кабуле. Полковник Морозов рассказывал мне, как действовала разведка в Афганистане, какую роль в этих событиях сыграл Крючков. Его рассказы воплотились в серию статей, которые мы напечатали под общим названием «Кабульский резидент».
Теперь мы знаем, как развивались события.
В конце 1976 года Хафизулла Амин сообщил Hyp Moхаммеду Тараки, что офицеры-халькисты готовы взять власть в стране и свергнуть Мохаммеда Дауда, который с июля 1973 года был главой государства и премьер-министром (в феврале 1978 года он стал президентом страны).
Об этом стало известно советским разведчикам в Кабуле. Резидентура информировала Крючкова. Тот доложил в ЦК и предложил посоветовать руководителям Народно-демократической партии Афганистана воздержаться от каких-либо вооруженных авантюр, которые могут закончиться разгромом партии. В ЦК согласились с точкой зрения разведки.