Страница:
— Появитесь у меня через полчаса!
К двум часам Шебаршин приехал в Кремль. Горбачев совещался с руководителями республик. Шло заседание Государственного совета.
Вызвали Шебаршина.
Михаил Сергеевич объявил:
— Я назначаю председателем КГБ товарища Бакатина. Отправляйтесь сейчас в комитет и представьте его.
Вообще говоря, если бы бывшего партийного работника и министра внутренних дел Вадима Викторовича Бакатина не назначили тогда председателем КГБ, московская толпа и в самом деле могла бы пойти на штурм здания. Или же российские депутаты могли потребовать вовсе распустить комитет. Появление на Лубянке популярного Бакатина, возможно, спасло Комитет госбезопасности от полного разгрома.
Для него назначение было неожиданностью. Его без предупреждения пригласили в кабинет Горбачева в Кремле, где сидели президенты союзных республик. Горбачев сказал ему:
— Вот мы тут все вместе решили предложить вам возглавить Комитет государственной безопасности…
Последние недели работы Шебаршина в разведке были очень трудными. Министром иностранных дел Горбачев назначил Бориса Дмитриевича Панкина, бывшего посла в Чехословакии. Он единственный во всем дипломатическом корпусе во время августовского путча открыто выступил против ГКЧП. Горбачев вызвал его из Праги и назначил министром.
Борис Панкин нанес тяжелый удар разведке, рассказав в 1991 году, какое колоссальное количество разведчиков укрылось под посольскими крышами. По его словам, не меньше половины дипломатов в загранпредставительствах были в реальности разведчиками. И он потребовал сократить число сотрудников разведки, которые пользуются дипломатическим прикрытием.
Дипломаты неизменно недовольны тем, что разведчики занимают слишком много мест в посольствах. Вакансии заполнены, а работать некому. Разведчики обычно отвечают на это, что они и свою службу несут, и выполняют все свои официальные обязанности в посольстве или консульстве.
Когда Панкин стал министром иностранных дел, он своей властью решил сократить число сотрудников разведки, которые пользуются дипломатическим прикрытием.
— Когда пришел в МИД, — вспоминает Борис Дмитриевич, — тут я секретов не открываю — просто ужас, сколько их оказалось. Да еще был такой спрут, как управление кадров: изучали, кто у вас бабушка, кто дедушка. С какой стати это должно делаться в нормальном цивилизованном обществе?
Он расформировал Главное управление кадров Министерства иностранных дел и убрал оттуда всех сотрудников КГБ.
К министру Панкину приехал Шебаршин.
— Пришел буквально за два дня до собственного увольнения и сказал: вы правы, эти люди не разведчики, мы сами от них страдали, их надо убирать.
Он стал показывать министру какие-то бумаги:
— Видите, скольких мы уже сократили.
Панкин сказал Шебаршину:
— Я отдал приказ о том, чтобы все ваши люди из МИДа ушли. Приказ издан два дня назад, а они все на месте.
Шебаршин все понял. Через час к Панкину зашел его первый заместитель Владимир Федорович Петровский:
— Борис Дмитриевич! Всех как ветром сдуло!
Панкин обещал разработать документ об условиях работы сотрудников разведки в загранпредставительствах. Но с уходом Панкина все это закончилось.
Генерал-лейтенант Шебаршин, как и все остальные заместители председателя КГБ, по указанию Горбачева написал подробную справку о том, что он делал в дни путча.
Справки собирал бывший подчиненный Шебаршина в разведке генерал Геннадий Титов, которого Крючков в начале 1991 года сделал зампредом и начальником второго (контрразведывательного) управления. Титов — наследник и друг Грушко, прошел его путем.
Но генерал Титов не участвовал в августовских событиях, поскольку был в отпуске. По предложению Грушко Титова назначили председателем комиссии по расследованию деятельности КГБ в событиях 19—21 августа. Вероятно, Грушко надеялся на доброе отношение старого товарища.
Лично Шебаршина ни в чем не винили. Единственное, что он сделал, это разослал во все заграничные резидентуры разведки документы ГКЧП.
Подчиненные ему спецназовцы, которых на случай войны готовили к диверсионным действиям в тылу противника, так называемый Отдельный учебный центр первого Главного управления, в штурме Белого дома участвовать отказались.
Но особого доверия к Шебаршину тоже не было — все-таки его назначил Крючков, путчист номер один, который к тому времени сидел в Матросской тишине.
25 августа, в воскресенье утром, Шебаршин написал новому председателю КГБ Вадиму Бакатину первый рапорт:
«19—21 августа с.г. я оказался не в состоянии дать правильную оценку действий Крючкова и других участников заговора и не сумел правильно ориентировать личный состав Первого главного управления, людей честных, дисциплинированных, преданных Родине. Прошу освободить меня… и уволить…»
Рапорт остался без внимания. У Бакатина были неотложные проблемы, разведка к их числу не относилась. Шебаршин сразу сказал, что он сторонник выделения разведки в самостоятельную службу, чтобы избавиться от «хвоста» КГБ. Бакатин с ним согласился. Однако стать первым главой независимой разведывательной службы Шебаршину было не суждено.
Между Бакатиным и Шебаршиным возникла личная неприязнь. Они были схожи характерами — самоуверенные, резкие и не уважали друг друга.
Через три недели, в середине сентября, новый первый заместитель председателя КГБ Анатолий Аввакумович Олейников предложил свою кандидатуру на пост первого заместителя начальника разведки — полковника Владимира Михайловича Рожкова, работавшего в представительстве КГБ в ГДР.
Олейников объяснил Шебаршину:
— Председатель уже с ним побеседовал и остался беседой доволен. Он — за.
Приказ о назначении был подписан, минуя Шебаршина. Он возмутился и 18 сентября позвонил Бакатину. Бакатин недовольно ответил:
— Где вы были раньше? Я уже приказ подписал.
После короткого разговора на повышенных тонах Шебаршин сказал, что дальше так работать не может и просит освободить его от должности. Леонид Владимирович, вероятно, рассчитывал, что новый председатель пойдет на попятный. Но разозлившийся Бакатин решил, что его шантажируют, и возражать против отставки Шебаршина не стал.
В результате Шебаршин написал председателю КГБ новый рапорт:
«Мне стало известно, что на должность первого заместителя начальника Главного Управления назначен N.
Решение об этом назначении было принято в обход первого Главного управления и его начальника. Вы лично не сочли возможным поинтересоваться моей позицией в этом вопросе, оценкой профессиональной пригодности тов. N.
В прошлом, как Вам известно, существовала практика назначения должностных лиц, в том числе и в первое Главное управление КГБ, под нажимом аппарата ЦК КПСС или по протекции. В последние годы ценой больших усилий эту практику удалось прекратить. С горечью убеждаюсь, что она возрождается в еще более грубой и оскорбительной форме — на основе личных связей, без учета деловых интересов. Эта практика, уверен, может погубить любые добрые преобразования.
Судя по тону Вашего разговора со мной по телефону 18 сентября с.г., Вы считаете такую ситуацию вполне нормальной. Для меня она неприемлема».
Этот рапорт был принят. Начальник секретариата КГБ позвонил Шебаршину и сообщил, что президент подписал указ.
Бакатин потом объяснял, что никакой личной заинтересованности в назначении полковника Рожкова, работавшего в представительстве КГБ в ГДР, у него не было — ему хотелось отправить человека со стороны, обновить руководящие кадры первого главка.
Генерал-лейтенант Шебаршин в пятьдесят шесть лет стал пенсионером. Он прослужил в разведке тридцать лет, но выслуга составила тридцать восемь лет. В Пакистане, Индии и Иране служба шла из расчета полтора года за один календарный.
Евгений Максимович Примаков, который вскоре занял его место, предложил Шебаршину вернуться первым замом, считая, что такой опытный человек должен продолжить работу в разведке. Но Леонид Владимирович отказался: ему не хотелось возвращаться в Ясенево вторым человеком — после того, как он столько лет был там хозяином.
ЕВГЕНИЙ ПРИМАКОВ. АКАДЕМИК СПАС РАЗВЕДКУ
К двум часам Шебаршин приехал в Кремль. Горбачев совещался с руководителями республик. Шло заседание Государственного совета.
Вызвали Шебаршина.
Михаил Сергеевич объявил:
— Я назначаю председателем КГБ товарища Бакатина. Отправляйтесь сейчас в комитет и представьте его.
Вообще говоря, если бы бывшего партийного работника и министра внутренних дел Вадима Викторовича Бакатина не назначили тогда председателем КГБ, московская толпа и в самом деле могла бы пойти на штурм здания. Или же российские депутаты могли потребовать вовсе распустить комитет. Появление на Лубянке популярного Бакатина, возможно, спасло Комитет госбезопасности от полного разгрома.
Для него назначение было неожиданностью. Его без предупреждения пригласили в кабинет Горбачева в Кремле, где сидели президенты союзных республик. Горбачев сказал ему:
— Вот мы тут все вместе решили предложить вам возглавить Комитет государственной безопасности…
Последние недели работы Шебаршина в разведке были очень трудными. Министром иностранных дел Горбачев назначил Бориса Дмитриевича Панкина, бывшего посла в Чехословакии. Он единственный во всем дипломатическом корпусе во время августовского путча открыто выступил против ГКЧП. Горбачев вызвал его из Праги и назначил министром.
Борис Панкин нанес тяжелый удар разведке, рассказав в 1991 году, какое колоссальное количество разведчиков укрылось под посольскими крышами. По его словам, не меньше половины дипломатов в загранпредставительствах были в реальности разведчиками. И он потребовал сократить число сотрудников разведки, которые пользуются дипломатическим прикрытием.
Дипломаты неизменно недовольны тем, что разведчики занимают слишком много мест в посольствах. Вакансии заполнены, а работать некому. Разведчики обычно отвечают на это, что они и свою службу несут, и выполняют все свои официальные обязанности в посольстве или консульстве.
Когда Панкин стал министром иностранных дел, он своей властью решил сократить число сотрудников разведки, которые пользуются дипломатическим прикрытием.
— Когда пришел в МИД, — вспоминает Борис Дмитриевич, — тут я секретов не открываю — просто ужас, сколько их оказалось. Да еще был такой спрут, как управление кадров: изучали, кто у вас бабушка, кто дедушка. С какой стати это должно делаться в нормальном цивилизованном обществе?
Он расформировал Главное управление кадров Министерства иностранных дел и убрал оттуда всех сотрудников КГБ.
К министру Панкину приехал Шебаршин.
— Пришел буквально за два дня до собственного увольнения и сказал: вы правы, эти люди не разведчики, мы сами от них страдали, их надо убирать.
Он стал показывать министру какие-то бумаги:
— Видите, скольких мы уже сократили.
Панкин сказал Шебаршину:
— Я отдал приказ о том, чтобы все ваши люди из МИДа ушли. Приказ издан два дня назад, а они все на месте.
Шебаршин все понял. Через час к Панкину зашел его первый заместитель Владимир Федорович Петровский:
— Борис Дмитриевич! Всех как ветром сдуло!
Панкин обещал разработать документ об условиях работы сотрудников разведки в загранпредставительствах. Но с уходом Панкина все это закончилось.
Генерал-лейтенант Шебаршин, как и все остальные заместители председателя КГБ, по указанию Горбачева написал подробную справку о том, что он делал в дни путча.
Справки собирал бывший подчиненный Шебаршина в разведке генерал Геннадий Титов, которого Крючков в начале 1991 года сделал зампредом и начальником второго (контрразведывательного) управления. Титов — наследник и друг Грушко, прошел его путем.
Но генерал Титов не участвовал в августовских событиях, поскольку был в отпуске. По предложению Грушко Титова назначили председателем комиссии по расследованию деятельности КГБ в событиях 19—21 августа. Вероятно, Грушко надеялся на доброе отношение старого товарища.
Лично Шебаршина ни в чем не винили. Единственное, что он сделал, это разослал во все заграничные резидентуры разведки документы ГКЧП.
Подчиненные ему спецназовцы, которых на случай войны готовили к диверсионным действиям в тылу противника, так называемый Отдельный учебный центр первого Главного управления, в штурме Белого дома участвовать отказались.
Но особого доверия к Шебаршину тоже не было — все-таки его назначил Крючков, путчист номер один, который к тому времени сидел в Матросской тишине.
25 августа, в воскресенье утром, Шебаршин написал новому председателю КГБ Вадиму Бакатину первый рапорт:
«19—21 августа с.г. я оказался не в состоянии дать правильную оценку действий Крючкова и других участников заговора и не сумел правильно ориентировать личный состав Первого главного управления, людей честных, дисциплинированных, преданных Родине. Прошу освободить меня… и уволить…»
Рапорт остался без внимания. У Бакатина были неотложные проблемы, разведка к их числу не относилась. Шебаршин сразу сказал, что он сторонник выделения разведки в самостоятельную службу, чтобы избавиться от «хвоста» КГБ. Бакатин с ним согласился. Однако стать первым главой независимой разведывательной службы Шебаршину было не суждено.
Между Бакатиным и Шебаршиным возникла личная неприязнь. Они были схожи характерами — самоуверенные, резкие и не уважали друг друга.
Через три недели, в середине сентября, новый первый заместитель председателя КГБ Анатолий Аввакумович Олейников предложил свою кандидатуру на пост первого заместителя начальника разведки — полковника Владимира Михайловича Рожкова, работавшего в представительстве КГБ в ГДР.
Олейников объяснил Шебаршину:
— Председатель уже с ним побеседовал и остался беседой доволен. Он — за.
Приказ о назначении был подписан, минуя Шебаршина. Он возмутился и 18 сентября позвонил Бакатину. Бакатин недовольно ответил:
— Где вы были раньше? Я уже приказ подписал.
После короткого разговора на повышенных тонах Шебаршин сказал, что дальше так работать не может и просит освободить его от должности. Леонид Владимирович, вероятно, рассчитывал, что новый председатель пойдет на попятный. Но разозлившийся Бакатин решил, что его шантажируют, и возражать против отставки Шебаршина не стал.
В результате Шебаршин написал председателю КГБ новый рапорт:
«Мне стало известно, что на должность первого заместителя начальника Главного Управления назначен N.
Решение об этом назначении было принято в обход первого Главного управления и его начальника. Вы лично не сочли возможным поинтересоваться моей позицией в этом вопросе, оценкой профессиональной пригодности тов. N.
В прошлом, как Вам известно, существовала практика назначения должностных лиц, в том числе и в первое Главное управление КГБ, под нажимом аппарата ЦК КПСС или по протекции. В последние годы ценой больших усилий эту практику удалось прекратить. С горечью убеждаюсь, что она возрождается в еще более грубой и оскорбительной форме — на основе личных связей, без учета деловых интересов. Эта практика, уверен, может погубить любые добрые преобразования.
Судя по тону Вашего разговора со мной по телефону 18 сентября с.г., Вы считаете такую ситуацию вполне нормальной. Для меня она неприемлема».
Этот рапорт был принят. Начальник секретариата КГБ позвонил Шебаршину и сообщил, что президент подписал указ.
Бакатин потом объяснял, что никакой личной заинтересованности в назначении полковника Рожкова, работавшего в представительстве КГБ в ГДР, у него не было — ему хотелось отправить человека со стороны, обновить руководящие кадры первого главка.
Генерал-лейтенант Шебаршин в пятьдесят шесть лет стал пенсионером. Он прослужил в разведке тридцать лет, но выслуга составила тридцать восемь лет. В Пакистане, Индии и Иране служба шла из расчета полтора года за один календарный.
Евгений Максимович Примаков, который вскоре занял его место, предложил Шебаршину вернуться первым замом, считая, что такой опытный человек должен продолжить работу в разведке. Но Леонид Владимирович отказался: ему не хотелось возвращаться в Ясенево вторым человеком — после того, как он столько лет был там хозяином.
ЕВГЕНИЙ ПРИМАКОВ. АКАДЕМИК СПАС РАЗВЕДКУ
В один из декабрьских дней 1991 года автомобиль президента России в сопровождении машин охраны выехал со Старой площади и на большой скорости помчался на юго-запад столицы. Президента ждали в большом комплексе зданий, которые не нанесены на карту города и не имеют почтового адреса.
Борис Ельцин решил посетить разведывательный городок, расположившийся в столичной окраине Ясенево.
Советский Союз формально еще не прекратил свое существование. Табличка с именем Михаила Горбачева висела на двери главного в Кремле кабинета. Людям трудно было себе представить, что через несколько дней повесят новую — «Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ельцин». И не только у нас в стране, во всем мире с трудом будут привыкать к тому, что на политической карте больше нет такого государства — СССР, а есть много новых республик.
Еще все было не ясно — какой станет Россия? Как сложатся ее отношения с ближними и дальними соседями?
Какие органы управления ей понадобятся? И нужна ли, в частности, разведка? Помощники первого российского президента, молодые и динамичные, формировали органы государственного управления и подбирали в правительство новых людей. Старый аппарат собирались разгонять.
Формально существовал Российский республиканский Комитет госбезопасности. Он появился 6 мая 1991 года, когда председатель КГБ Крючков и председатель Верховного Совета РСФСР России Ельцин подписали совместный протокол.
Председателем российского КГБ стал произведенный в генерал-майоры Виктор Валентинович Иваненко, до этого заместитель начальника инспекторского управления союзного Комитета госбезопасности. Начальником разведывательного управления КГБ РСФСР утвердили генерал-майора Александра Титовича Голубева. В конце 1991 года теоретически генерал Иваненко и его коллеги рассчитывали возглавить союзные органы госбезопасности.
4 сентября Бакатин издал приказ, которым передал российскому комитету все областные и краевые управления КГБ по России. За собой Бакатин оставил координацию работы республиканских комитетов.
26 ноября Ельцин подписал указ о преобразовании КГБ РСФСР в Агентство федеральной безопасности России. Его возглавил Иваненко. Ему достались все наиболее жизнеспособные подразделения КГБ, включая службу наружного наблюдения и управление оперативной техники.
Но Виктор Иваненко оказался плохим царедворцем. Его оттеснили очевидные фавориты Ельцина, которые в штыки встретили чужака. В результате Иваненко потерял должность. Министром безопасности стал Виктор Павлович Баранников, милицейский генерал.
18 декабря 1991 года Ельцин подписал указ о создании российской Службы внешней разведки. Примаков позвонил Борису Николаевичу:
— Кто будет осуществлять указ?
— Это не телефонный разговор. Приходите, поговорим. Примаков приехал к президенту России, который еще сидел на Старой площади.
— Я вам доверяю, — сказал Ельцин, — пусть у вас не будет на этот счет сомнений, но в коллективе к вам относятся очень по-разному.
Примакова задело, что Ельцина информировали о плохом отношении к нему в разведке:
— Признаюсь, я этого не чувствую, хотя нельзя исключить, что ошибаюсь.
— Хорошо, я встречусь с вашими заместителями.
— Некоторых я уже сам назначил. Картина будет объективной, если вы встретитесь со всем руководством — это сорок-пятьдесят человек.
— Заезжайте завтра в десять утра и вместе поедем к вам в Ясенево.
Примаков тогда не знал, что Ельцин уже почти решил назначить другого начальника разведки.
Академик Александр Яковлев участвовал в последней беседе Горбачева и Ельцина в декабре 1991 года. Когда Горбачев на минуту вышел, Яковлев завел разговор о Примакове.
Ему кто-то передал, что Ельцин собирается поставить во главе разведки своего человека. Яковлев прямо спросил об этом Ельцина. Тот неохотно ответил, что, по его сведениям, Примаков склонен к выпивке.
— Не больше, чем другие, — заметил Яковлев. — По крайней мере за последние тридцать лет я ни разу не видел его пьяным. Может быть, вам стоит съездить в разведку и посмотреть своими глазами?
Ельцин несколько удивленно посмотрел на Яковлева, но ничего не сказал. Видимо, он запомнил этот совет.
Разговор о пристрастии Примакова к выпивке был всего лишь неуклюжим предлогом. Во-первых, в глазах Ельцина злоупотребление горячительными напитками никогда не было особым грехом. Во-вторых, он легко мог навести справки и убедиться в том, что Евгений Максимович, как человек, выросший в Тбилиси, любит застолье, но как тбилисский человек никогда не теряет голову…
В 10.40 в кабинете Примакова собрались руководители всех подразделений разведки. На них появление Ельцина произвело большое впечатление. Он был первым главой государства, который приехал в разведку.
Еще вполне здоровый, решительный и жизнерадостный Ельцин в своей привычной манере рубил фразы:
— Раз создается новая организация… А будем так считать… Раз страна другая… То заново должен быть назначен и директор разведки… А будет ли это Примаков… Или кто другой… Это вы сейчас должны решить сами… Одни говорят — Примаков на месте. Другие говорят — он не компетентен, здесь нужен профессионал… Посоветуемся… И совместно примем решение… Вы, разведчики, смелые люди… Я жду откровенных оценок вашего руководителя…
Борис Ельцин не скрывал того, что некоторые люди — из его окружения или имеющие к нему прямой доступ — считают, что Примакова нужно менять, он человек старой команды и плохо впишется в новую — и даже предлагали президенту другие кандидатуры. Но Ельцин, чье слово тогда на территории России было решающим, хотел поступить демократично. Пусть сотрудники разведки сами скажут, какой начальник им нужен.
— Словом, вот, как вы сейчас скажете… Так и будет, — пророкотал Ельцин. — Прошу высказываться. Кто начнет?
Я интересовался потом, что же было написано на лице Примакова в тот момент, когда Ельцин предложил его подчиненным решить судьбу своего начальника? Напряженность? Волнение? Фаталистические спокойствие? Деланое равнодушие?
Говорят, что он держался очень достойно.
К тому времени он проработал в разведке меньше трех месяцев. Горбачев ценил Примакова, но мнение бывшего президента теперь могло ему только повредить.
Я спрашивал Вадима Бакатина, который был тогда председателем КГБ: кому же пришла в голову идея предложить пост начальника разведки Примакову?
— Я внес такое предложение, — ответил Бакатин. — Я знал, что он не будет против. Ему эта работа подходила. По складу характера. Мы поговорили. Он согласился, что надо ему идти в руководители разведки.
— А как вы увидели в Примакове начальника разведки?
— А как во мне увидели председателя КГБ? Какой я чекист?
— Вы по крайней мере занимались чем-то сходным — были министром внутренних дел.
— Да это абсолютно разные вещи, — отмахнулся Бакатин. — Эти два ведомства даже рядом нельзя ставить.
— Но ведь Примаков не профессиональный разведчик! А это непростая специальность.
— Министр должен принадлежать к правящей партии и осуществлять политическое руководство, — отрезал Бакатин. — А вот все остальные служащие ведомства, начиная с его замов, должны быть профессионалами. Я думаю, что у Примакова просто был к этому интерес. Евгений Максимович всю жизнь занимался внешней политикой. Он глубокий человек с аналитическим складом ума. А разведка — это и есть информация. Получение информации из разных источников и ее сопоставление. Я думаю, эта работа ему как раз подходила.
Формально Примаков получал невысокую должность первого заместителя председателя КГБ и начальника первого Главного управления, то есть переходил в прямое подчинение Бакатину, хотя в Кремле, в команде Горбачева они были на равных.
— Но имелось в виду, что разведка станет самостоятельной? — переспросил я.
— Это было решено до его назначения, — подтвердил Бакатин. — Сразу договорились, что Комитет государственной безопасности, этот монстр, будет демонтирован. Надо было это сделать хотя бы для того, чтобы сохранить разведку. Ведь в то время президенты всех республик претендовали на наследство СССР, хотя Советский Союз еще существовал. Разведка все-таки была сразу выделена за скобки. Она осталась единой, обслуживающей все республики. А остальную часть комитета делили. Происходило перетаскивание людей из кабинетов в кабинеты. Примаков в этом не участвовал.
Как ему это удалось?
Появление Примакова в разведке было для обитателей Ясенева полной неожиданностью.
— Когда он сюда пришел, отношение к нему было сдержанно-выжидательное, хотя и доброжелательное, — вспоминает Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки. — Хотя нет, сначала — просто сдержанно-отчужденное. И слово «академик» произносилось с сомнением, пробовалось на вкус, что оно значит.
А потом… Разведчики знают цену информации и умеют ее получать. Информация о Примакове добывалась очень быстро.
Во-первых, внутри самой разведки были люди, которые его знали — кто-то в молодые годы, еще по институту — вместе учились, кто-то знал его всю жизнь — еще со времени работы в арабских странах, кто-то сталкивался потом, когда он работал в академических институтах и проводил симпозиумы, конференции, ситуационные анализы, в которых разведчики принимали участие… Кто-то встречал Примакова в загранкомандировках: когда он приезжал в какую-то страну, резидентура ему помогала — давала машину, переводчика.
Вадим Бакатин, которому сулили большое будущее, продержался в КГБ несколько месяцев. Примаков остался в разведке надолго. Почему их судьба сложилась так различно?
Александр Яковлев, который тогда знал все, что происходило в коридорах власти, вспоминает:
— Примаков тоже должен был быть освобожден. Но тут сыграло то, что он уже начал завоевывать свое положение во внешней разведке. Не стал никого особо разгонять.
Я задал Бакатину личный вопрос:
— Против вас восстали в КГБ. А против Примакова не восстали. Люди разные в разведке и во внутренних управлениях госбезопасности, или у вас модели поведения были разные?
— Разведка всегда считалась элитой спецслужб. Там просто более мудрые люди, чем в контрразведке, где люди вечно чем-то недовольны, обижены. Мудрые люди в разведке поняли, что самостоятельно работать под руководством достаточно опытного политика — им самим будет неплохо, так что чего им обижаться на Примакова?
Послеавгустовская гроза 1991 года обошла разведку стороной. Первое Главное управление сразу же отделили от остального аппарата государственной безопасности — и структурно, и в смысле ответственности за более чем семидесятилетнюю историю этого ведомства.
Лишились своих должностей всего лишь несколько генералов из первого главка. Нависшая над бывшим КГБ угроза полной ликвидации (в конечном счете оказавшаяся мнимой) на разведку никогда не распространялась. Разведку спас Примаков. Он не противопоставил себя аппарату, а, совсем наоборот, постарался стать своим.
Смущало тогда то, что в новом законе об оперативно-розыскной деятельности среди ведомств, которые могут на территории России (внутри страны!) заниматься прослушиванием телефонных разговоров, чтением чужой почты, слежкой, а также наделены правом проводить обыски и аресты, значится почему-то и Служба внешней разведки. А кого разведка собирается арестовывать внутри страны? Разве разведка этим должна заниматься?
Ни Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов, ни Федеральная разведывательная службы в Германии, ни британская разведка МИ-6 не обладают такими правами. Более того, они лишены их сознательно, чтобы разведка не превращалась в еще одну спецслужбу, трудно контролируемую и опасную для общества.
Всей полнотой прав, что означало полнейшее бесправие для других, обладал КГБ. Зачем новый закон передал опасное для общества наследство Службе внешней разведки?
Примаков не собирался заниматься внутренним сыском, но он позаботился о том, чтобы разведка ни в чем не уступала другим спецслужбам. Он вел себя как рачительный хозяин. И это нравилось его подчиненным.
Важнейшее испытание на лояльность Примаков прошел после встречи в Беловежской Пуще. Ельцин и его окружение тревожились: не попытается ли Горбачев в последний момент сохранить власть силой?
Министр внутренних дел Виктор Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны маршал Евгений Шапошников поспешил присягнуть Ельцину на верность. А как себя поведут руководители спецслужб Бакатин и Примаков? Это беспокоило российскую власть.
9 декабря 1991 года Примакова попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина уже сидел глава российской госбезопасности генерал Виктор Иваненко. Он передал им обоим пожелание российского правительства быть благоразумными, то есть не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину.
А как после двух месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот, что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:
— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ было хорошо воспринято. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка не должна быть частью репрессивного аппарата.
И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже оценили. Люди себе каждую звездочку годами добывают, а тут сразу генеральские погоны. Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.
Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, все вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.
Даже близкие к нему люди не знали, принял ли он уже заранее решение и заместителей собирал всего лишь для проформы? Или же, наоборот, собирался целиком довериться мнению коллег? Но ритуалу этому он придавал большое значение. А может быть, это и не ритуал вовсе.
Советы он спрашивал всегда и выслушивал их внимательно. И только в самый крайний момент, если на него кто-то крепко жал, он мог сказать:
— Ну, разрешите мне быть директором! Мягко так… «Разрешите»…
Он звонил своим коллегам — например, заместителям, начальникам департаментов:
— Добрый день. Это Примаков.
Всегда представлялся. Как будто бы его по голосу не узнали. Потом спрашивал:
— У вас минуточка есть? Вы не очень заняты?
В Ясеневе есть несколько залов для собраний — зал на сто мест, зал на триста мест и зал на восемьсот. Вот в этом зале на восемьсот человек в прежние времена устраивались партийные конференции. В перестроечные времена там собирали разведчиков послушать приезжавших в Ясенево депутатов — необычная для офицеров форма общения.
И вот на каком-то общем для разведки мероприятии «в зале на восемьсот» Примаков произнес речь, которая согрела сердце коллектива. Он говорил: наши с вами заботы, наши задачи, в нашей среде, надо действовать нашими специфическими средствами… Когда он применительно к какому-то решению правительства сказал: «в нашей среде это могло бы найти поддержку», зал зааплодировал. Примакова уже считали своим.
Тем не менее в тот день, когда Ельцин приехал в Ясенево, судьба Примакова была в руках его многоопытных подчиненных. В тот момент открытости и гласности все понимали, что можно говорить все, что угодно, и это будет прекрасно воспринято президентом.
В революционные периоды всегда звучит команда: «Огонь по штабам!» Желание подчиненных избавиться от начальника было бы воспринято на «ура». Тем более Ельцин дал понять, что у него есть другой кандидат на это место. Этот день вполне мог стать последним днем работы Примакова в разведке.
Первым выступил заместитель директора Вячеслав Иванович Гургенов. Он встал и сказал прекрасные слова о Примакове. Еще один заместитель начальника разведки Вадим Алексеевич Кирпиченко произнес большую и аргументированную речь в пользу Примакова. Они вместе учились в Институте востоковедения.
Выступило примерно двенадцать человек. Все единодушно поддержали Примакова.
Борис Ельцин, уловив настроения, охотно присоединился к общему хору.
— Да, и у меня такое же отношение к Евгению Максимовичу… Мне советовали… его заменить, но я не буду этого делать. Он меня никогда не подводил… Даже в те тяжкие времена… времена опалы он был одним из немногих людей, кто мог мне руку протянуть, поздороваться, улыбнуться и поговорить… Я такие вещи не забываю, — многозначительно заключил президент.
Борис Ельцин решил посетить разведывательный городок, расположившийся в столичной окраине Ясенево.
Советский Союз формально еще не прекратил свое существование. Табличка с именем Михаила Горбачева висела на двери главного в Кремле кабинета. Людям трудно было себе представить, что через несколько дней повесят новую — «Президент Российской Федерации Борис Николаевич Ельцин». И не только у нас в стране, во всем мире с трудом будут привыкать к тому, что на политической карте больше нет такого государства — СССР, а есть много новых республик.
Еще все было не ясно — какой станет Россия? Как сложатся ее отношения с ближними и дальними соседями?
Какие органы управления ей понадобятся? И нужна ли, в частности, разведка? Помощники первого российского президента, молодые и динамичные, формировали органы государственного управления и подбирали в правительство новых людей. Старый аппарат собирались разгонять.
Формально существовал Российский республиканский Комитет госбезопасности. Он появился 6 мая 1991 года, когда председатель КГБ Крючков и председатель Верховного Совета РСФСР России Ельцин подписали совместный протокол.
Председателем российского КГБ стал произведенный в генерал-майоры Виктор Валентинович Иваненко, до этого заместитель начальника инспекторского управления союзного Комитета госбезопасности. Начальником разведывательного управления КГБ РСФСР утвердили генерал-майора Александра Титовича Голубева. В конце 1991 года теоретически генерал Иваненко и его коллеги рассчитывали возглавить союзные органы госбезопасности.
4 сентября Бакатин издал приказ, которым передал российскому комитету все областные и краевые управления КГБ по России. За собой Бакатин оставил координацию работы республиканских комитетов.
26 ноября Ельцин подписал указ о преобразовании КГБ РСФСР в Агентство федеральной безопасности России. Его возглавил Иваненко. Ему достались все наиболее жизнеспособные подразделения КГБ, включая службу наружного наблюдения и управление оперативной техники.
Но Виктор Иваненко оказался плохим царедворцем. Его оттеснили очевидные фавориты Ельцина, которые в штыки встретили чужака. В результате Иваненко потерял должность. Министром безопасности стал Виктор Павлович Баранников, милицейский генерал.
18 декабря 1991 года Ельцин подписал указ о создании российской Службы внешней разведки. Примаков позвонил Борису Николаевичу:
— Кто будет осуществлять указ?
— Это не телефонный разговор. Приходите, поговорим. Примаков приехал к президенту России, который еще сидел на Старой площади.
— Я вам доверяю, — сказал Ельцин, — пусть у вас не будет на этот счет сомнений, но в коллективе к вам относятся очень по-разному.
Примакова задело, что Ельцина информировали о плохом отношении к нему в разведке:
— Признаюсь, я этого не чувствую, хотя нельзя исключить, что ошибаюсь.
— Хорошо, я встречусь с вашими заместителями.
— Некоторых я уже сам назначил. Картина будет объективной, если вы встретитесь со всем руководством — это сорок-пятьдесят человек.
— Заезжайте завтра в десять утра и вместе поедем к вам в Ясенево.
Примаков тогда не знал, что Ельцин уже почти решил назначить другого начальника разведки.
Академик Александр Яковлев участвовал в последней беседе Горбачева и Ельцина в декабре 1991 года. Когда Горбачев на минуту вышел, Яковлев завел разговор о Примакове.
Ему кто-то передал, что Ельцин собирается поставить во главе разведки своего человека. Яковлев прямо спросил об этом Ельцина. Тот неохотно ответил, что, по его сведениям, Примаков склонен к выпивке.
— Не больше, чем другие, — заметил Яковлев. — По крайней мере за последние тридцать лет я ни разу не видел его пьяным. Может быть, вам стоит съездить в разведку и посмотреть своими глазами?
Ельцин несколько удивленно посмотрел на Яковлева, но ничего не сказал. Видимо, он запомнил этот совет.
Разговор о пристрастии Примакова к выпивке был всего лишь неуклюжим предлогом. Во-первых, в глазах Ельцина злоупотребление горячительными напитками никогда не было особым грехом. Во-вторых, он легко мог навести справки и убедиться в том, что Евгений Максимович, как человек, выросший в Тбилиси, любит застолье, но как тбилисский человек никогда не теряет голову…
В 10.40 в кабинете Примакова собрались руководители всех подразделений разведки. На них появление Ельцина произвело большое впечатление. Он был первым главой государства, который приехал в разведку.
Еще вполне здоровый, решительный и жизнерадостный Ельцин в своей привычной манере рубил фразы:
— Раз создается новая организация… А будем так считать… Раз страна другая… То заново должен быть назначен и директор разведки… А будет ли это Примаков… Или кто другой… Это вы сейчас должны решить сами… Одни говорят — Примаков на месте. Другие говорят — он не компетентен, здесь нужен профессионал… Посоветуемся… И совместно примем решение… Вы, разведчики, смелые люди… Я жду откровенных оценок вашего руководителя…
Борис Ельцин не скрывал того, что некоторые люди — из его окружения или имеющие к нему прямой доступ — считают, что Примакова нужно менять, он человек старой команды и плохо впишется в новую — и даже предлагали президенту другие кандидатуры. Но Ельцин, чье слово тогда на территории России было решающим, хотел поступить демократично. Пусть сотрудники разведки сами скажут, какой начальник им нужен.
— Словом, вот, как вы сейчас скажете… Так и будет, — пророкотал Ельцин. — Прошу высказываться. Кто начнет?
Я интересовался потом, что же было написано на лице Примакова в тот момент, когда Ельцин предложил его подчиненным решить судьбу своего начальника? Напряженность? Волнение? Фаталистические спокойствие? Деланое равнодушие?
Говорят, что он держался очень достойно.
К тому времени он проработал в разведке меньше трех месяцев. Горбачев ценил Примакова, но мнение бывшего президента теперь могло ему только повредить.
Я спрашивал Вадима Бакатина, который был тогда председателем КГБ: кому же пришла в голову идея предложить пост начальника разведки Примакову?
— Я внес такое предложение, — ответил Бакатин. — Я знал, что он не будет против. Ему эта работа подходила. По складу характера. Мы поговорили. Он согласился, что надо ему идти в руководители разведки.
— А как вы увидели в Примакове начальника разведки?
— А как во мне увидели председателя КГБ? Какой я чекист?
— Вы по крайней мере занимались чем-то сходным — были министром внутренних дел.
— Да это абсолютно разные вещи, — отмахнулся Бакатин. — Эти два ведомства даже рядом нельзя ставить.
— Но ведь Примаков не профессиональный разведчик! А это непростая специальность.
— Министр должен принадлежать к правящей партии и осуществлять политическое руководство, — отрезал Бакатин. — А вот все остальные служащие ведомства, начиная с его замов, должны быть профессионалами. Я думаю, что у Примакова просто был к этому интерес. Евгений Максимович всю жизнь занимался внешней политикой. Он глубокий человек с аналитическим складом ума. А разведка — это и есть информация. Получение информации из разных источников и ее сопоставление. Я думаю, эта работа ему как раз подходила.
Формально Примаков получал невысокую должность первого заместителя председателя КГБ и начальника первого Главного управления, то есть переходил в прямое подчинение Бакатину, хотя в Кремле, в команде Горбачева они были на равных.
— Но имелось в виду, что разведка станет самостоятельной? — переспросил я.
— Это было решено до его назначения, — подтвердил Бакатин. — Сразу договорились, что Комитет государственной безопасности, этот монстр, будет демонтирован. Надо было это сделать хотя бы для того, чтобы сохранить разведку. Ведь в то время президенты всех республик претендовали на наследство СССР, хотя Советский Союз еще существовал. Разведка все-таки была сразу выделена за скобки. Она осталась единой, обслуживающей все республики. А остальную часть комитета делили. Происходило перетаскивание людей из кабинетов в кабинеты. Примаков в этом не участвовал.
Как ему это удалось?
Появление Примакова в разведке было для обитателей Ясенева полной неожиданностью.
— Когда он сюда пришел, отношение к нему было сдержанно-выжидательное, хотя и доброжелательное, — вспоминает Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки. — Хотя нет, сначала — просто сдержанно-отчужденное. И слово «академик» произносилось с сомнением, пробовалось на вкус, что оно значит.
А потом… Разведчики знают цену информации и умеют ее получать. Информация о Примакове добывалась очень быстро.
Во-первых, внутри самой разведки были люди, которые его знали — кто-то в молодые годы, еще по институту — вместе учились, кто-то знал его всю жизнь — еще со времени работы в арабских странах, кто-то сталкивался потом, когда он работал в академических институтах и проводил симпозиумы, конференции, ситуационные анализы, в которых разведчики принимали участие… Кто-то встречал Примакова в загранкомандировках: когда он приезжал в какую-то страну, резидентура ему помогала — давала машину, переводчика.
Вадим Бакатин, которому сулили большое будущее, продержался в КГБ несколько месяцев. Примаков остался в разведке надолго. Почему их судьба сложилась так различно?
Александр Яковлев, который тогда знал все, что происходило в коридорах власти, вспоминает:
— Примаков тоже должен был быть освобожден. Но тут сыграло то, что он уже начал завоевывать свое положение во внешней разведке. Не стал никого особо разгонять.
Я задал Бакатину личный вопрос:
— Против вас восстали в КГБ. А против Примакова не восстали. Люди разные в разведке и во внутренних управлениях госбезопасности, или у вас модели поведения были разные?
— Разведка всегда считалась элитой спецслужб. Там просто более мудрые люди, чем в контрразведке, где люди вечно чем-то недовольны, обижены. Мудрые люди в разведке поняли, что самостоятельно работать под руководством достаточно опытного политика — им самим будет неплохо, так что чего им обижаться на Примакова?
Послеавгустовская гроза 1991 года обошла разведку стороной. Первое Главное управление сразу же отделили от остального аппарата государственной безопасности — и структурно, и в смысле ответственности за более чем семидесятилетнюю историю этого ведомства.
Лишились своих должностей всего лишь несколько генералов из первого главка. Нависшая над бывшим КГБ угроза полной ликвидации (в конечном счете оказавшаяся мнимой) на разведку никогда не распространялась. Разведку спас Примаков. Он не противопоставил себя аппарату, а, совсем наоборот, постарался стать своим.
Смущало тогда то, что в новом законе об оперативно-розыскной деятельности среди ведомств, которые могут на территории России (внутри страны!) заниматься прослушиванием телефонных разговоров, чтением чужой почты, слежкой, а также наделены правом проводить обыски и аресты, значится почему-то и Служба внешней разведки. А кого разведка собирается арестовывать внутри страны? Разве разведка этим должна заниматься?
Ни Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов, ни Федеральная разведывательная службы в Германии, ни британская разведка МИ-6 не обладают такими правами. Более того, они лишены их сознательно, чтобы разведка не превращалась в еще одну спецслужбу, трудно контролируемую и опасную для общества.
Всей полнотой прав, что означало полнейшее бесправие для других, обладал КГБ. Зачем новый закон передал опасное для общества наследство Службе внешней разведки?
Примаков не собирался заниматься внутренним сыском, но он позаботился о том, чтобы разведка ни в чем не уступала другим спецслужбам. Он вел себя как рачительный хозяин. И это нравилось его подчиненным.
Важнейшее испытание на лояльность Примаков прошел после встречи в Беловежской Пуще. Ельцин и его окружение тревожились: не попытается ли Горбачев в последний момент сохранить власть силой?
Министр внутренних дел Виктор Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны маршал Евгений Шапошников поспешил присягнуть Ельцину на верность. А как себя поведут руководители спецслужб Бакатин и Примаков? Это беспокоило российскую власть.
9 декабря 1991 года Примакова попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина уже сидел глава российской госбезопасности генерал Виктор Иваненко. Он передал им обоим пожелание российского правительства быть благоразумными, то есть не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину.
А как после двух месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот, что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:
— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ было хорошо воспринято. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка не должна быть частью репрессивного аппарата.
И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже оценили. Люди себе каждую звездочку годами добывают, а тут сразу генеральские погоны. Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.
Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, все вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.
Даже близкие к нему люди не знали, принял ли он уже заранее решение и заместителей собирал всего лишь для проформы? Или же, наоборот, собирался целиком довериться мнению коллег? Но ритуалу этому он придавал большое значение. А может быть, это и не ритуал вовсе.
Советы он спрашивал всегда и выслушивал их внимательно. И только в самый крайний момент, если на него кто-то крепко жал, он мог сказать:
— Ну, разрешите мне быть директором! Мягко так… «Разрешите»…
Он звонил своим коллегам — например, заместителям, начальникам департаментов:
— Добрый день. Это Примаков.
Всегда представлялся. Как будто бы его по голосу не узнали. Потом спрашивал:
— У вас минуточка есть? Вы не очень заняты?
В Ясеневе есть несколько залов для собраний — зал на сто мест, зал на триста мест и зал на восемьсот. Вот в этом зале на восемьсот человек в прежние времена устраивались партийные конференции. В перестроечные времена там собирали разведчиков послушать приезжавших в Ясенево депутатов — необычная для офицеров форма общения.
И вот на каком-то общем для разведки мероприятии «в зале на восемьсот» Примаков произнес речь, которая согрела сердце коллектива. Он говорил: наши с вами заботы, наши задачи, в нашей среде, надо действовать нашими специфическими средствами… Когда он применительно к какому-то решению правительства сказал: «в нашей среде это могло бы найти поддержку», зал зааплодировал. Примакова уже считали своим.
Тем не менее в тот день, когда Ельцин приехал в Ясенево, судьба Примакова была в руках его многоопытных подчиненных. В тот момент открытости и гласности все понимали, что можно говорить все, что угодно, и это будет прекрасно воспринято президентом.
В революционные периоды всегда звучит команда: «Огонь по штабам!» Желание подчиненных избавиться от начальника было бы воспринято на «ура». Тем более Ельцин дал понять, что у него есть другой кандидат на это место. Этот день вполне мог стать последним днем работы Примакова в разведке.
Первым выступил заместитель директора Вячеслав Иванович Гургенов. Он встал и сказал прекрасные слова о Примакове. Еще один заместитель начальника разведки Вадим Алексеевич Кирпиченко произнес большую и аргументированную речь в пользу Примакова. Они вместе учились в Институте востоковедения.
Выступило примерно двенадцать человек. Все единодушно поддержали Примакова.
Борис Ельцин, уловив настроения, охотно присоединился к общему хору.
— Да, и у меня такое же отношение к Евгению Максимовичу… Мне советовали… его заменить, но я не буду этого делать. Он меня никогда не подводил… Даже в те тяжкие времена… времена опалы он был одним из немногих людей, кто мог мне руку протянуть, поздороваться, улыбнуться и поговорить… Я такие вещи не забываю, — многозначительно заключил президент.