Страница:
Борис Ельцин прямо там же, на глазах всего руководства разведки, подписал заранее, разумеется, заготовленный указ № 316 о назначении Примакова. Была тогда у Ельцина такая манера — вот я сейчас на ваших глазах подписываю указ.
Ельцин поздравил Примакова и уехал. Все понимали, что в президентской папке был и другой указ…
Евгений Максимович создал Совет ветеранов Службы внешней разведки и поставил во главе Александра Титовича Голубева, который был начальником разведки в КГБ РСФСР и получил погоны генерал-лейтенанта.
Из Тбилиси в Москву
Евгений Максимович родился в Киеве 29 октября 1929 года. Но на Украине юный Примаков прожил считаные дни. Его перевезли в Тбилиси (тогда еще по-русски город назывался Тифлис), где он вырос и жил до 1948 года, пока не уехал в Москву учиться.
Его появлению на свет сопутствовали, вероятно, какие-то непростые семейные обстоятельства.
Что заставило его мать срочно покинуть Киев? Можно только предполагать, что за решением Анны Яковлевны, взяв грудного младенца, проехать почти через всю страну и обосноваться в Тбилиси, стояла какая-то жизненная драма.
Практически ничего не известно о его отце. Самые близкие друзья утверждают, что Примаков об отце никогда не заговаривал. Считалось, что его отец стал жертвой сталинских репрессий и погиб. Расспрашивать его было не принято.
В своей автобиографии Примаков пишет:
«Отец умер, когда мне было три месяца (к этому времени мы уже переехали в Тифлис). Воспитывался матерью, проработавшей последние тридцать лет своей жизни врачом в поликлинике Тбилисского прядильно-трикотажного комбината. В 1972-м она умерла в Тбилиси».
Юный Примаков похож был на маму. Полным он еще не был, средней комплекции. Его иногда называли самураем: глаза раскосые, лицо худое, тонкие усики.
Семейные дела Евгения Максимовича Примакова, разумеется, исключительно его личное дело. Они представляют общественный интерес только в одном смысле: как детство без отца повлияло на его дальнейшую жизнь, на его отношения с людьми, на его характер, взгляды и образ действий?
В Тбилиси Примаковы жили в двух комнатах на Ленинградской улице в доме номер 10. К его матери, Анне Яковлевне, которая всю жизнь проработала врачом, в городе очень хорошо относились. Милая, добрая, скромная, интеллигентная женщина, она многое передала сыну. Но растить его в одиночку ей было наверняка непросто.
Нет сомнений в том, что Примаков, как и любой мальчик в столь незавидных обстоятельствах, тосковал и страдал от того, что рос без отца. Рассказывают, что родители его друзей были особенно к нему внимательны, и это несколько компенсировало невосполнимую утрату.
Примакову повезло в том, что он оказался именно в Тбилиси, замечательном городе с особым теплым и душевным климатом. Тбилиси тех лет был одним из немногих городов, где в какой-то степени сохранились патриархальные нравы и человек не чувствовал себя одиноким, а был окружен друзьями, приятелями, знакомыми, соседями и тем самым принадлежал к какой-то группе, клану, сообществу.
Здесь было принято кто чем может помогать друг другу.
Потом все знающие Примакова будут восхищаться его умением дружить и верностью многочисленным друзьям. Это качество было заложено тогда, в Тбилиси. Он понял, как важно быть окруженным друзьями, и научился дорожить близкими людьми.
— Тбилиси — это рассадник дружбы, там высока культура дружбы, — рассказывал покойный Леон Аршакович Оников, который долгие годы работал в ЦК КПСС и был знаком с Примаковым шестьдесят лет. — Многонациональность Тбилиси — это достоинство города. Грузинам присуща большая деликатность в личной жизни, рафинированность. Русские, живущие в Тбилиси, в дополнение к своим качествам — твердости, открытости — вбирали замечательные грузинские черты. А кроме того, в городе кто только ни жил — и греки, пока их Сталин не выслал, и персы, пока их Сталин не выслал. Это делало нас интернационально мыслящими людьми.
А вот в Москве Примаков столкнулся с непривычной ему практикой делить людей по этническому признаку.
Его друзья не любят говорить на эту тему. Отделываются общими фразами насчет того, что «в нашем кругу его национальность никого не интересовала». В этом никто не сомневается, порядочные люди не могут вести себя иначе. Но Москва не состоит из одних только друзей Евгения Максимовича.
Озабоченные еврейским вопросом не сомневаются в том, что русская фамилия Примакова — не настоящая, а придуманная, что не только его мать, но и отец — евреи. Эта тема заслуживает внимания опять же с одной только точки зрения: в какой степени это обстоятельство повлияло на жизнь Примакова?
Надо исходить из того, что он получил чисто грузинское воспитание. Примаков воспитывался как грузин, и, судя по всему, в юношеские годы ему и в голову не приходило, что он чем-то отличается от окружающих его грузинских ребят.
Когда Примаков приехал в Москву, то он говорил так, как принято произносить слова в Тбилиси, то есть как бы с сильным грузинским акцентом. Потом его речь очистилась, и он стал говорить очень интеллигентно, чисто по-московски. Но его друзья посмеиваются насчет того, что еще и сейчас в минуту крайнего душевного волнения в его словах могут проскользнуть характерные грузинские интонации.
Антисемитизма в Грузии никогда не было. Евреев не отличали от грузин, и многие из них сами себя считали в большей степени грузинами, чем евреями.
От анонимок и чьей-то злобы это не спасало, но Примаков на эти глупости внимания не обращал.
В «Правде» и в Институте мировой экономики и международных отношений Примаков был под надежной защитой академика Николая Николаевича Иноземцева, который, как это свойственно русскому интеллигенту, к антисемитам относился брезгливо и даже с нескрываемым отвращением.
Собственно политическая карьера Примакова началась уже в перестрочные времена, когда пятый пункт анкеты стал терять прежнее значение.
В известных кругах, озабоченных чистотой крови, в его еврейском происхождении никто не сомневается. Но к нему подчеркнуто хорошо относятся даже те, кто не любит евреев.
В подметных листовках Примакова обвиняли в сионизме, когда он был в горбачевском окружении. Когда Примаков стал министром иностранных дел, а затем и премьер-министром, левая оппозиция, вне зависимости от того, что она думает на самом деле, публично высоко оценивала его патриотическую позицию — в противостоянии Соединенным Штатам, в борьбе против расширения НАТО, в критике монетаристов и готовности поддерживать отечественного производителя.
Как выразился в 1998 году один из губернаторов:
— Евгения Максимовича Примакова мы считаем истинным российским патриотом.
Юный Примаков выбрал себе профессию военного моряка.
В пятнадцать лет он в первый раз надолго уехал из дома, отправился в Баку, чтобы стать морским офицером. В 1944 году он был зачислен курсантом Бакинского военно-морского подготовительного училища Наркомата обороны.
Морские подготовительные училища были созданы с той же целью, что и артиллерийские спецшколы — для подготовки старшеклассников к военной службе в Рабоче-крестьянской Красной армии. Это был, так сказать, советский кадетский корпус. Курсанты одолевали учебный курс последних трех классов средней школы — восьмого, девятого и десятого, изучали ряд военных дисциплин и «оморячивались», то есть плавали, осваивали морское дело на Каспийском море.
Моряком Евгений Максимович не стал — в 1946 году его отчислили из училища по состоянию здоровья. Он вернулся в Тбилиси и через два года благополучно закончил школу. Сомнений в дальнейшем пути не было — ехать в Москву и поступать учиться.
Он выбрал Московский институт востоковедения. Надеялся, что именно в этот институт он поступит. Так и получилось. Примаков сдал экзамены и был зачислен. Его определили изучать арабский язык. Это не был тогда самый популярный язык. В первые послевоенные годы Советский Союз еще мало интересовался арабским миром.
— Через несколько недель пребывания в институте его уже знали все, и он знал всех. Быть все время на людях, общаться со всеми, получать удовольствие от общения и не уставать от этого — здесь кроется какая-то загадка. Скорее всего, это врожденное качество, помноженное на кавказское гостеприимство и южный образ жизни…
На фотографиях того времени можно увидеть симпатичного молодого человека с усиками, с горящими глазами — совершеннейшего грузина, хотя грузинской крови в нем нет.
В те далекие времена молодой Примаков, как человек с Кавказа, был вспыльчив и горяч. Он был утонченно внимателен к женщинам и был готов драться, если ему казалось, что кто-то бросил косой взгляд на его женщину.
В 1953 году Примаков закончил институт по специальности «страновед по арабским странам». После института его взяли в аспирантуру экономического факультета МГУ, это большое достижение для провинциального студента. Счастливые аспирантские годы пролетели быстро, но по истечении положенных трех лет диссертацию он не защитил.
Он стал кандидатом экономических наук в тридцать лет, уже работая на радио. Тема его диссертации: «Экспорт капитала в некоторые арабские страны — средство обеспечения монопольно высоких прибылей».
Закончив аспирантуру, в сентябре 1956 года Примаков начал работать в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию. Его определили в Главное управление радиовещания на зарубежные страны. Иновещание существует и по сей день, находится в том же здании на Пятницкой улице и называется сейчас «Голос России».
Иновещание было частью советской внешнеполитической пропаганды. Работавшие там журналисты писали комментарии на нужные темы, показывали текст начальству, после чего комментарий переводился на иностранный язык, и дикторы зачитывали его благодарным слушателям в далеких странах.
Работа на иновещании считалась хлебной, но неблагодарной. Там всегда неплохо платили, но журналисты в определенном смысле были лишены плодов своего труда. То, что они писали, нельзя было прочитать или услышать на русском языке. Их творениями наслаждались неведомые люди где-то на другом конце света.
На иновещании начинали очень многие известные журналисты, но со временем они находили себе другую работу. За исключением, пожалуй, одного Валентина Зорина, который стал и доктором наук, и профессором, и известным тележурналистом, оставаясь сотрудником иновещания.
— Евгений Максимович лих-х-хой водитель, — вспоминал Валентин Зорин. — Я, во всяком случае, если оказываюсь с ним в одной машине, то предпочитаю уговорить его, чтобы я сел за баранку, а не он. Словом, проблемы, как съехаться, не было, а потребность в общении была… На футбол вместе ходили.
— Примаков болел за тбилисское «Динамо»?
— Он разрывался между тбилисским «Динамо» и московским «Спартаком»…
Примаков проработал на иновещании почти девять лет и довольно быстро рос в должности, пока не возглавил вещание на страны Арабского Востока. Но внезапно стал неугоден сектору радиовещания отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС.
Для начала Примакова сделали невыездным, а потом заставили уйти из Гостелерадио. Формально Примакова не уволили, он ушел сам и даже без выговора. Его просто вызвали и сказали: вам лучше подумать о другом месте.
Примаков остался без работы, это было страшно в те времена. Валентин Зорин позвонил своему однокашнику — Николаю Николаевичу Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора газеты «Правда». Зорин сказал:
— У нас есть талантливый парень, остался без работы.
— Приводи, — ответил Иноземцев.
Примаков понравился Иноземцеву.
Иноземцев сразу сказал:
— Я вас беру. Но поскольку вас заставили уйти с радио люди из отдела пропаганды, то сразу принять на работу в «Правду» я не в состоянии. В агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.
— Где?
— В Институте мировой экономики и международных отношений, — придумал Иноземцев. — Вы же кандидат наук. Я позвоню директору — Арзуманяну и договорюсь.
Иноземцев пришел в «Правду» с должности заместителя директора этого института. Но еще не знал, что через несколько лет вернется в институт уже директором, и это будут его звездные годы.
— Все, — твердо сказал Иноземцев, — ты идешь на три месяца научным сотрудником к Арзуманяну. За это время ты перейдешь из ведения агитпропа ЦК в отдел науки, и я беру тебя в «Правду».
Таковы были номенклатурные правила. Взять изгнанного напрямую не рисковал даже заместитель главного редактора «Правды»… Иноземцев сдержал свое слово. В сентябре 1962-го Примакова приняли в Институт мировой экономики и международных отношений на должность старшего научного сотрудника, а уже в декабре оформили в «Правду». И вскоре отправили в первую заграничную командировку.
Когда Примаков приехал в Египет, Арабский Восток бурлил. Этот мир был как кипящая лава, благодатный материал для журналиста. Освободившись от чужой власти, арабский мир все никак не мог оформиться. Государства соединялись и раскалывались. Арабские политики в результате кровавых переворотов свергали предшественников, с которыми только что обнимались, и все новые люди появлялись у власти. Они ненавидели друг друга и время от времени воевали между собой.
Президентом Египта был самый знаменитый в те годы ближневосточный политик Гамаль Абдель Насер, о котором Примаков будет много и часто писать. Насер был главным партнером и любимцем Советского Союза на Ближнем Востоке.
Арабский мир нравился Примакову. Эти симпатии останутся у Примакова навсегда. Со временем, когда его назначат министром иностранных дел, а затем и главой правительства, его политические симпатии и антипатии окажутся предметом тщательного изучения. На Западе его считали настроенным антиамерикански.
Примаков всегда отвечал, что на Ближнем Востоке надо иметь дело с теми лидерами, которые есть. Отказываться сотрудничать с ними по моральным соображениям? Ждать, пока их свергнут и появятся другие? Наивно. Следующий вождь может быть точно таким же. Кроме того, он видел, что период быстрых перемен на Ближнем Востоке закончился. Арабские политики, которые получили власть в семидесятые годы, прочно сидят на своих местах больше двадцати лет.
В шестидесятые годы корреспондент «Правды» Евгений Примаков побывал и в Багдаде. Он познакомился и подружился с иракским журналистом Тариком Азизом, таким же веселым и живым человеком. Азиз, в свою очередь, познакомил советского коллегу со своим другом Саддамом Хусейном. Они стали обращаться на «ты» и называли друг друга по имени.
Близкий друг Примакова Томас Колесниченко тоже работал в «Правде»:
— Примаков был корреспондентом в Каире, а я имел такую странную должность: собственный корреспондент «Правды» в странах Африки южнее Сахары, то есть все, что было южнее Сахары, было мое. Я заезжал в Каир, и тогда происходили незабываемые встречи — до сих пор их помню. Мы бедную Лауру, его жену, из спальни выпроваживали и там до утра сидели, разговаривали. А утром вместе передавали в редакцию статью.
Эта традиция писать вместе имела продолжение, когда он вернулся из Каира, и мы вместе стали работать в редакции. Мы придумали небольшие фельетончики, которые подписывали фамилией Прикол — Примаков-Колесниченко. Мы их писали чуть ли не каждую неделю, они стали популярны, их заметили.
Все закончилось в один день, когда один из заместителей главного редактора, который был откровенным антисемитом, вдруг заявил:
— Что это за Прикол такой появился в «Правде»? Что за еврей? Убрать!..
С тех пор наши фельетоны перестали печатать.
Евгений Примаков давно носит погоны под штатским костюмом — в этом уверены не только за рубежом, но и в нашей стране. Считается, что Примаков начал карьеру разведчика на Ближнем Востоке под крышей корреспондента «Правды».
Служба внешней разведки неустанно опровергает эти слухи, хотя и без особого успеха — просто потому, что публика не верит официальным опровержениям.
Английские журналисты, не поленившись, пролистали старые подшивки «Правды» за те годы, когда Примаков работал корреспондентом на Ближнем Востоке, чтобы выяснить, как часто он печатался. Они увидели, что его статьи появлялись отнюдь не каждый день. Ага, решили англичане, тогда все ясно: он разведчик, поэтому у него просто не было времени писать в газету…
Дотошные англичане промахнулись, потому что плохо знают нашу жизнь. Это в западных газетах корреспондент из-за рубежа пишет каждый день. В «Правде» корреспонденты были по всему миру, газетной площади для всех не хватало, и пробиться на полосу было невероятно трудно. Писать из Египта каждый день не было никакой необходимости.
Понять, что Примаков не был сотрудником КГБ, можно еще и потому, что некоторое время он был просто «невыездным», за границу его не выпускали. И лишь Николай Николаевич Иноземцев, заместитель главного редактора «Правды», добился, чтобы он стал «выездным», что в то время было очень важным. Ездить за границу Примаков стал с 1965 года.
В 1965-м состоялось решение ЦК КПСС отправить его в долгосрочную командировку в Кению в роли советника вице-президента. Но поездка не состоялась — изменилась обстановка в Кении, и Примаков не получил визы.
Зато вскоре он отправился корреспондентом «Правды» на Ближний Восток.
Он побывал почти во всех странах Арабского Востока — в Египте, Сирии, Судане, Ливии, Ираке, Ливане, Иордании, Йемене, Кувейте. Уже потом, уйдя из «Правды» и работая в институте, он в первый раз поедет в Соединенные Штаты, побывает в Европе. Начнется другая жизнь…
Надо понимать, что не так уж сложно выявить кадрового сотрудника внешней разведки. Каждый из них должен исчезнуть из поля зрения друзей и знакомых хотя бы на год, а чаще на два года — это время обучения в разведывательной школе. Через эту школу прошли все, кого брали на работу в первое Главное управление КГБ СССР — внешнюю разведку.
В трудовую книжку разведчику вписывают какое-то благопристойное место работы, но в реальности человек буквально исчезает, потому что занятия в разведшколе идут с понедельника по субботу. Живут начинающие разведчики там же, на территории школы, а домой их отпускают в субботу днем, а в воскресенье вечером или в крайнем случае в понедельник рано утром они должны быть в школе.
При таком обилии друзей многие бы обратили внимание на то, что Примаков куда-то исчез — да не на день-другой, а на целый год! Надо понимать, что по своим анкетным и физическим данным студент Института востоковедения Примаков вряд ли мог заинтересовать кадровиков министерства государственной безопасности (МГБ существовало до марта 1953-го, когда было создано единое Министерство внутренних дел, а с марта 1954-го уже существовал Комитет государственной безопасности).
Могли Примакова, когда он поехал корреспондентом на Ближний Восток, привлечь к сотрудничеству с КГБ в качестве агента?
По инструкции, существовавшей в КГБ, запрещалась вербовка сотрудников партийного аппарата. Что касается центрального органа партии — газеты «Правда», то рекомендовалось воздерживаться от оформления сотрудничества с правдистами и использования корпунктов «Правды» в качестве крыши для разведывательной деятельности.
Другое дело, что, как правило, журналисты-международники старались дружить с КГБ. Это давало какую-то гарантию. Стать невыездным было легко, а вновь получить это право — очень трудно.
Я работал во внешнеполитическом журнале «Новое время», где редакторы двух ведущих отделов были невыездные. Причина была известна. Оба позволили себе в большой компании сказать что-то «политически незрелое», это разозлило чекистов, и в зарубежные командировки их не пускали.
У обоих были высокопоставленные знакомые, у одного друг был помощником самого председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова, но никто из друзей не хотел рисковать собственной карьерой, чтобы просить за невыездного.
КГБ мог и помочь. Если были добрые контакты с комитетом, то резидент получал указание встретить прилетевшего из Москвы человека, помочь ему, дать машину с водителем, переводчика. Например, приезжающим в социалистическую ГДР начальник представительства КГБ или его заместитель разрешал съездить в капиталистический Западный Берлин.
Иногда нужным людям, которые вовсе не являлись агентами, даже давали перед поездкой за рубеж в качестве добавки к командировочным небольшую неподотчетную сумму в долларах — подарок от председателя КГБ.
Словом, как и очень многие корреспонденты, Примаков, вероятно, помогал нашим разведчикам. Но в кадрах КГБ (до назначения в 1991-м начальником разведки) он не состоял и среди «добровольных помощников» госбезопасности тоже не числился.
Почему же Примакову упорно приписывают службу в КГБ? Возможно, потому что он выполнял в 70-е годы некоторые деликатные миссии за границей. Например, он был связным с иракскими курдами. Примаков это не отрицает:
— У меня были хорошие отношения с лидером курдов Барзани, и я был участником процесса нормализации отношений между Барзани и Багдадом.
Это действительно было особое задание, но не разведки, а ЦК КПСС.
30 апреля 1970 года Примаков был назначен заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений. Ему было всего сорок лет, для его возраста это была прекрасная научная карьера.
ИМЭМО был самым влиятельным институтом в сфере общественных наук. Директор института Николай Николаевич Иноземцев необычайно дорожил Примаковым. Он вообще сыграл особую роль в жизни Евгения Максимовича. Они проработали вместе практически двадцать лет. В этой связке Иноземцев был старшим, он большего добился, но сделал все, чтобы Примаков догнал его. Иноземцев входил в группу партийных интеллектуалов, которая годами писала речи и доклады Брежневу.
Когда Примаков пришел в институт, некоторые из высоколобых академических коллег ученым его не признали, считали всего лишь умелым журналистом. Пренебрежительно говорили, что Примаков защитил докторскую диссертацию по книге — причем одной на двоих с журналистом Игорем Беляевым.
Примаков и Беляев, тоже правдист, написали большую книгу «Египет: время президента Насера» и решили на ее основе защитить докторские диссертации. Но это была тактическая ошибка: докторские диссертации — в отличие от книг — в соавторстве не пишутся. Ученый должен продемонстрировать творческую самостоятельность.
Вспоминает один из сотрудников ИМЭМО:
— Они с Игорем Беляевым, два арабиста, принесли в институт совместную работу и хотели защититься. Им, как полагается, устроили так называемую предзащиту — это обязательное широкое обсуждение. Им накидали множество замечаний, народ даже хихикал по поводу этого соавторства. Примаков и Беляев все правильно поняли, разделили свой труд, представили диссертации в новом виде, и оба успешно защитили докторские…
Иноземцев и Примаков переориентировали институт на оперативный политический анализ. Некоторые ученые упрекали их за пренебрежение серьезной академической наукой. Другие полагали, что это единственный способ донести до руководства страны реальную информацию о положении в стране и мире.
Примаков хотел, чтобы институт давал практическую отдачу. Это он затеял ситуационные анализы. Что это такое? Это мозговые атаки, когда собираются лучшие специалисты и предлагают несколько вариантов решения какой-то актуальной проблемы. Например, анализ ситуации на рынке нефти. Какие факторы повлияют на цены? Будет ли расти добыча? Как поведут себя Иран, Ирак, Саудовская Аравия?..
Примаков был автором и редактором закрытых работ — то есть докладов и справок, снабженных грифом секретности и предназначенных исключительно для сведения начальства.
В его академической характеристике говорится: «Е.М. Примаков является автором методики краткосрочного прогнозирования развития политических ситуаций, и под его руководством была создана и внедрена в практику научно-исследовательской работы такая эффективная форма исследований, как ситуационный анализ».
В конце декабря 1977 года Примаков был назначен директором Института востоковедения. И здесь Примакову ставили в вину то, что он мало интересовался фундаментальными исследованиями. Он занимался текущей политологией. Предпочитал, чтобы его сотрудники писали не монографии, а служебные записки, которые можно посылать в ЦК.
— Исследования ислама, Ближнего Востока — это при нем все пошло вверх, — вспоминает доктор исторических наук Алексей Малашенко. — Надо еще иметь в виду, что это были восьмидесятые годы — агитпроп бдит, атеистическое воспитание еще существует. И при этом мы имели возможность достаточно объективно изучать ислам. Именно в эти годы наше исламоведение получило сильный импульс.
В 1974 году Примакова избрали членом-корреспондентом, а в 1979-м действительным членом академии по отделению экономики. Почему по отделению экономики? Примаков — чистой воды политолог, да и Иноземцев был доктором исторических наук…
Ельцин поздравил Примакова и уехал. Все понимали, что в президентской папке был и другой указ…
Евгений Максимович создал Совет ветеранов Службы внешней разведки и поставил во главе Александра Титовича Голубева, который был начальником разведки в КГБ РСФСР и получил погоны генерал-лейтенанта.
Из Тбилиси в Москву
Евгений Максимович родился в Киеве 29 октября 1929 года. Но на Украине юный Примаков прожил считаные дни. Его перевезли в Тбилиси (тогда еще по-русски город назывался Тифлис), где он вырос и жил до 1948 года, пока не уехал в Москву учиться.
Его появлению на свет сопутствовали, вероятно, какие-то непростые семейные обстоятельства.
Что заставило его мать срочно покинуть Киев? Можно только предполагать, что за решением Анны Яковлевны, взяв грудного младенца, проехать почти через всю страну и обосноваться в Тбилиси, стояла какая-то жизненная драма.
Практически ничего не известно о его отце. Самые близкие друзья утверждают, что Примаков об отце никогда не заговаривал. Считалось, что его отец стал жертвой сталинских репрессий и погиб. Расспрашивать его было не принято.
В своей автобиографии Примаков пишет:
«Отец умер, когда мне было три месяца (к этому времени мы уже переехали в Тифлис). Воспитывался матерью, проработавшей последние тридцать лет своей жизни врачом в поликлинике Тбилисского прядильно-трикотажного комбината. В 1972-м она умерла в Тбилиси».
Юный Примаков похож был на маму. Полным он еще не был, средней комплекции. Его иногда называли самураем: глаза раскосые, лицо худое, тонкие усики.
Семейные дела Евгения Максимовича Примакова, разумеется, исключительно его личное дело. Они представляют общественный интерес только в одном смысле: как детство без отца повлияло на его дальнейшую жизнь, на его отношения с людьми, на его характер, взгляды и образ действий?
В Тбилиси Примаковы жили в двух комнатах на Ленинградской улице в доме номер 10. К его матери, Анне Яковлевне, которая всю жизнь проработала врачом, в городе очень хорошо относились. Милая, добрая, скромная, интеллигентная женщина, она многое передала сыну. Но растить его в одиночку ей было наверняка непросто.
Нет сомнений в том, что Примаков, как и любой мальчик в столь незавидных обстоятельствах, тосковал и страдал от того, что рос без отца. Рассказывают, что родители его друзей были особенно к нему внимательны, и это несколько компенсировало невосполнимую утрату.
Примакову повезло в том, что он оказался именно в Тбилиси, замечательном городе с особым теплым и душевным климатом. Тбилиси тех лет был одним из немногих городов, где в какой-то степени сохранились патриархальные нравы и человек не чувствовал себя одиноким, а был окружен друзьями, приятелями, знакомыми, соседями и тем самым принадлежал к какой-то группе, клану, сообществу.
Здесь было принято кто чем может помогать друг другу.
Потом все знающие Примакова будут восхищаться его умением дружить и верностью многочисленным друзьям. Это качество было заложено тогда, в Тбилиси. Он понял, как важно быть окруженным друзьями, и научился дорожить близкими людьми.
— Тбилиси — это рассадник дружбы, там высока культура дружбы, — рассказывал покойный Леон Аршакович Оников, который долгие годы работал в ЦК КПСС и был знаком с Примаковым шестьдесят лет. — Многонациональность Тбилиси — это достоинство города. Грузинам присуща большая деликатность в личной жизни, рафинированность. Русские, живущие в Тбилиси, в дополнение к своим качествам — твердости, открытости — вбирали замечательные грузинские черты. А кроме того, в городе кто только ни жил — и греки, пока их Сталин не выслал, и персы, пока их Сталин не выслал. Это делало нас интернационально мыслящими людьми.
А вот в Москве Примаков столкнулся с непривычной ему практикой делить людей по этническому признаку.
Его друзья не любят говорить на эту тему. Отделываются общими фразами насчет того, что «в нашем кругу его национальность никого не интересовала». В этом никто не сомневается, порядочные люди не могут вести себя иначе. Но Москва не состоит из одних только друзей Евгения Максимовича.
Озабоченные еврейским вопросом не сомневаются в том, что русская фамилия Примакова — не настоящая, а придуманная, что не только его мать, но и отец — евреи. Эта тема заслуживает внимания опять же с одной только точки зрения: в какой степени это обстоятельство повлияло на жизнь Примакова?
Надо исходить из того, что он получил чисто грузинское воспитание. Примаков воспитывался как грузин, и, судя по всему, в юношеские годы ему и в голову не приходило, что он чем-то отличается от окружающих его грузинских ребят.
Когда Примаков приехал в Москву, то он говорил так, как принято произносить слова в Тбилиси, то есть как бы с сильным грузинским акцентом. Потом его речь очистилась, и он стал говорить очень интеллигентно, чисто по-московски. Но его друзья посмеиваются насчет того, что еще и сейчас в минуту крайнего душевного волнения в его словах могут проскользнуть характерные грузинские интонации.
Антисемитизма в Грузии никогда не было. Евреев не отличали от грузин, и многие из них сами себя считали в большей степени грузинами, чем евреями.
От анонимок и чьей-то злобы это не спасало, но Примаков на эти глупости внимания не обращал.
В «Правде» и в Институте мировой экономики и международных отношений Примаков был под надежной защитой академика Николая Николаевича Иноземцева, который, как это свойственно русскому интеллигенту, к антисемитам относился брезгливо и даже с нескрываемым отвращением.
Собственно политическая карьера Примакова началась уже в перестрочные времена, когда пятый пункт анкеты стал терять прежнее значение.
В известных кругах, озабоченных чистотой крови, в его еврейском происхождении никто не сомневается. Но к нему подчеркнуто хорошо относятся даже те, кто не любит евреев.
В подметных листовках Примакова обвиняли в сионизме, когда он был в горбачевском окружении. Когда Примаков стал министром иностранных дел, а затем и премьер-министром, левая оппозиция, вне зависимости от того, что она думает на самом деле, публично высоко оценивала его патриотическую позицию — в противостоянии Соединенным Штатам, в борьбе против расширения НАТО, в критике монетаристов и готовности поддерживать отечественного производителя.
Как выразился в 1998 году один из губернаторов:
— Евгения Максимовича Примакова мы считаем истинным российским патриотом.
Юный Примаков выбрал себе профессию военного моряка.
В пятнадцать лет он в первый раз надолго уехал из дома, отправился в Баку, чтобы стать морским офицером. В 1944 году он был зачислен курсантом Бакинского военно-морского подготовительного училища Наркомата обороны.
Морские подготовительные училища были созданы с той же целью, что и артиллерийские спецшколы — для подготовки старшеклассников к военной службе в Рабоче-крестьянской Красной армии. Это был, так сказать, советский кадетский корпус. Курсанты одолевали учебный курс последних трех классов средней школы — восьмого, девятого и десятого, изучали ряд военных дисциплин и «оморячивались», то есть плавали, осваивали морское дело на Каспийском море.
Моряком Евгений Максимович не стал — в 1946 году его отчислили из училища по состоянию здоровья. Он вернулся в Тбилиси и через два года благополучно закончил школу. Сомнений в дальнейшем пути не было — ехать в Москву и поступать учиться.
Он выбрал Московский институт востоковедения. Надеялся, что именно в этот институт он поступит. Так и получилось. Примаков сдал экзамены и был зачислен. Его определили изучать арабский язык. Это не был тогда самый популярный язык. В первые послевоенные годы Советский Союз еще мало интересовался арабским миром.
Любовь к Ближнему Востоку
Генерал Вадим Кирпиченко вспоминает, что Примаков поставил рекорд по количеству друзей:— Через несколько недель пребывания в институте его уже знали все, и он знал всех. Быть все время на людях, общаться со всеми, получать удовольствие от общения и не уставать от этого — здесь кроется какая-то загадка. Скорее всего, это врожденное качество, помноженное на кавказское гостеприимство и южный образ жизни…
На фотографиях того времени можно увидеть симпатичного молодого человека с усиками, с горящими глазами — совершеннейшего грузина, хотя грузинской крови в нем нет.
В те далекие времена молодой Примаков, как человек с Кавказа, был вспыльчив и горяч. Он был утонченно внимателен к женщинам и был готов драться, если ему казалось, что кто-то бросил косой взгляд на его женщину.
В 1953 году Примаков закончил институт по специальности «страновед по арабским странам». После института его взяли в аспирантуру экономического факультета МГУ, это большое достижение для провинциального студента. Счастливые аспирантские годы пролетели быстро, но по истечении положенных трех лет диссертацию он не защитил.
Он стал кандидатом экономических наук в тридцать лет, уже работая на радио. Тема его диссертации: «Экспорт капитала в некоторые арабские страны — средство обеспечения монопольно высоких прибылей».
Закончив аспирантуру, в сентябре 1956 года Примаков начал работать в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию. Его определили в Главное управление радиовещания на зарубежные страны. Иновещание существует и по сей день, находится в том же здании на Пятницкой улице и называется сейчас «Голос России».
Иновещание было частью советской внешнеполитической пропаганды. Работавшие там журналисты писали комментарии на нужные темы, показывали текст начальству, после чего комментарий переводился на иностранный язык, и дикторы зачитывали его благодарным слушателям в далеких странах.
Работа на иновещании считалась хлебной, но неблагодарной. Там всегда неплохо платили, но журналисты в определенном смысле были лишены плодов своего труда. То, что они писали, нельзя было прочитать или услышать на русском языке. Их творениями наслаждались неведомые люди где-то на другом конце света.
На иновещании начинали очень многие известные журналисты, но со временем они находили себе другую работу. За исключением, пожалуй, одного Валентина Зорина, который стал и доктором наук, и профессором, и известным тележурналистом, оставаясь сотрудником иновещания.
— Евгений Максимович лих-х-хой водитель, — вспоминал Валентин Зорин. — Я, во всяком случае, если оказываюсь с ним в одной машине, то предпочитаю уговорить его, чтобы я сел за баранку, а не он. Словом, проблемы, как съехаться, не было, а потребность в общении была… На футбол вместе ходили.
— Примаков болел за тбилисское «Динамо»?
— Он разрывался между тбилисским «Динамо» и московским «Спартаком»…
Примаков проработал на иновещании почти девять лет и довольно быстро рос в должности, пока не возглавил вещание на страны Арабского Востока. Но внезапно стал неугоден сектору радиовещания отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС.
Для начала Примакова сделали невыездным, а потом заставили уйти из Гостелерадио. Формально Примакова не уволили, он ушел сам и даже без выговора. Его просто вызвали и сказали: вам лучше подумать о другом месте.
Примаков остался без работы, это было страшно в те времена. Валентин Зорин позвонил своему однокашнику — Николаю Николаевичу Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора газеты «Правда». Зорин сказал:
— У нас есть талантливый парень, остался без работы.
— Приводи, — ответил Иноземцев.
Примаков понравился Иноземцеву.
Иноземцев сразу сказал:
— Я вас беру. Но поскольку вас заставили уйти с радио люди из отдела пропаганды, то сразу принять на работу в «Правду» я не в состоянии. В агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.
— Где?
— В Институте мировой экономики и международных отношений, — придумал Иноземцев. — Вы же кандидат наук. Я позвоню директору — Арзуманяну и договорюсь.
Иноземцев пришел в «Правду» с должности заместителя директора этого института. Но еще не знал, что через несколько лет вернется в институт уже директором, и это будут его звездные годы.
— Все, — твердо сказал Иноземцев, — ты идешь на три месяца научным сотрудником к Арзуманяну. За это время ты перейдешь из ведения агитпропа ЦК в отдел науки, и я беру тебя в «Правду».
Таковы были номенклатурные правила. Взять изгнанного напрямую не рисковал даже заместитель главного редактора «Правды»… Иноземцев сдержал свое слово. В сентябре 1962-го Примакова приняли в Институт мировой экономики и международных отношений на должность старшего научного сотрудника, а уже в декабре оформили в «Правду». И вскоре отправили в первую заграничную командировку.
Когда Примаков приехал в Египет, Арабский Восток бурлил. Этот мир был как кипящая лава, благодатный материал для журналиста. Освободившись от чужой власти, арабский мир все никак не мог оформиться. Государства соединялись и раскалывались. Арабские политики в результате кровавых переворотов свергали предшественников, с которыми только что обнимались, и все новые люди появлялись у власти. Они ненавидели друг друга и время от времени воевали между собой.
Президентом Египта был самый знаменитый в те годы ближневосточный политик Гамаль Абдель Насер, о котором Примаков будет много и часто писать. Насер был главным партнером и любимцем Советского Союза на Ближнем Востоке.
Арабский мир нравился Примакову. Эти симпатии останутся у Примакова навсегда. Со временем, когда его назначат министром иностранных дел, а затем и главой правительства, его политические симпатии и антипатии окажутся предметом тщательного изучения. На Западе его считали настроенным антиамерикански.
Примаков всегда отвечал, что на Ближнем Востоке надо иметь дело с теми лидерами, которые есть. Отказываться сотрудничать с ними по моральным соображениям? Ждать, пока их свергнут и появятся другие? Наивно. Следующий вождь может быть точно таким же. Кроме того, он видел, что период быстрых перемен на Ближнем Востоке закончился. Арабские политики, которые получили власть в семидесятые годы, прочно сидят на своих местах больше двадцати лет.
В шестидесятые годы корреспондент «Правды» Евгений Примаков побывал и в Багдаде. Он познакомился и подружился с иракским журналистом Тариком Азизом, таким же веселым и живым человеком. Азиз, в свою очередь, познакомил советского коллегу со своим другом Саддамом Хусейном. Они стали обращаться на «ты» и называли друг друга по имени.
Близкий друг Примакова Томас Колесниченко тоже работал в «Правде»:
— Примаков был корреспондентом в Каире, а я имел такую странную должность: собственный корреспондент «Правды» в странах Африки южнее Сахары, то есть все, что было южнее Сахары, было мое. Я заезжал в Каир, и тогда происходили незабываемые встречи — до сих пор их помню. Мы бедную Лауру, его жену, из спальни выпроваживали и там до утра сидели, разговаривали. А утром вместе передавали в редакцию статью.
Эта традиция писать вместе имела продолжение, когда он вернулся из Каира, и мы вместе стали работать в редакции. Мы придумали небольшие фельетончики, которые подписывали фамилией Прикол — Примаков-Колесниченко. Мы их писали чуть ли не каждую неделю, они стали популярны, их заметили.
Все закончилось в один день, когда один из заместителей главного редактора, который был откровенным антисемитом, вдруг заявил:
— Что это за Прикол такой появился в «Правде»? Что за еврей? Убрать!..
С тех пор наши фельетоны перестали печатать.
Евгений Примаков давно носит погоны под штатским костюмом — в этом уверены не только за рубежом, но и в нашей стране. Считается, что Примаков начал карьеру разведчика на Ближнем Востоке под крышей корреспондента «Правды».
Служба внешней разведки неустанно опровергает эти слухи, хотя и без особого успеха — просто потому, что публика не верит официальным опровержениям.
Английские журналисты, не поленившись, пролистали старые подшивки «Правды» за те годы, когда Примаков работал корреспондентом на Ближнем Востоке, чтобы выяснить, как часто он печатался. Они увидели, что его статьи появлялись отнюдь не каждый день. Ага, решили англичане, тогда все ясно: он разведчик, поэтому у него просто не было времени писать в газету…
Дотошные англичане промахнулись, потому что плохо знают нашу жизнь. Это в западных газетах корреспондент из-за рубежа пишет каждый день. В «Правде» корреспонденты были по всему миру, газетной площади для всех не хватало, и пробиться на полосу было невероятно трудно. Писать из Египта каждый день не было никакой необходимости.
Понять, что Примаков не был сотрудником КГБ, можно еще и потому, что некоторое время он был просто «невыездным», за границу его не выпускали. И лишь Николай Николаевич Иноземцев, заместитель главного редактора «Правды», добился, чтобы он стал «выездным», что в то время было очень важным. Ездить за границу Примаков стал с 1965 года.
В 1965-м состоялось решение ЦК КПСС отправить его в долгосрочную командировку в Кению в роли советника вице-президента. Но поездка не состоялась — изменилась обстановка в Кении, и Примаков не получил визы.
Зато вскоре он отправился корреспондентом «Правды» на Ближний Восток.
Он побывал почти во всех странах Арабского Востока — в Египте, Сирии, Судане, Ливии, Ираке, Ливане, Иордании, Йемене, Кувейте. Уже потом, уйдя из «Правды» и работая в институте, он в первый раз поедет в Соединенные Штаты, побывает в Европе. Начнется другая жизнь…
Надо понимать, что не так уж сложно выявить кадрового сотрудника внешней разведки. Каждый из них должен исчезнуть из поля зрения друзей и знакомых хотя бы на год, а чаще на два года — это время обучения в разведывательной школе. Через эту школу прошли все, кого брали на работу в первое Главное управление КГБ СССР — внешнюю разведку.
В трудовую книжку разведчику вписывают какое-то благопристойное место работы, но в реальности человек буквально исчезает, потому что занятия в разведшколе идут с понедельника по субботу. Живут начинающие разведчики там же, на территории школы, а домой их отпускают в субботу днем, а в воскресенье вечером или в крайнем случае в понедельник рано утром они должны быть в школе.
При таком обилии друзей многие бы обратили внимание на то, что Примаков куда-то исчез — да не на день-другой, а на целый год! Надо понимать, что по своим анкетным и физическим данным студент Института востоковедения Примаков вряд ли мог заинтересовать кадровиков министерства государственной безопасности (МГБ существовало до марта 1953-го, когда было создано единое Министерство внутренних дел, а с марта 1954-го уже существовал Комитет государственной безопасности).
Могли Примакова, когда он поехал корреспондентом на Ближний Восток, привлечь к сотрудничеству с КГБ в качестве агента?
По инструкции, существовавшей в КГБ, запрещалась вербовка сотрудников партийного аппарата. Что касается центрального органа партии — газеты «Правда», то рекомендовалось воздерживаться от оформления сотрудничества с правдистами и использования корпунктов «Правды» в качестве крыши для разведывательной деятельности.
Другое дело, что, как правило, журналисты-международники старались дружить с КГБ. Это давало какую-то гарантию. Стать невыездным было легко, а вновь получить это право — очень трудно.
Я работал во внешнеполитическом журнале «Новое время», где редакторы двух ведущих отделов были невыездные. Причина была известна. Оба позволили себе в большой компании сказать что-то «политически незрелое», это разозлило чекистов, и в зарубежные командировки их не пускали.
У обоих были высокопоставленные знакомые, у одного друг был помощником самого председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова, но никто из друзей не хотел рисковать собственной карьерой, чтобы просить за невыездного.
КГБ мог и помочь. Если были добрые контакты с комитетом, то резидент получал указание встретить прилетевшего из Москвы человека, помочь ему, дать машину с водителем, переводчика. Например, приезжающим в социалистическую ГДР начальник представительства КГБ или его заместитель разрешал съездить в капиталистический Западный Берлин.
Иногда нужным людям, которые вовсе не являлись агентами, даже давали перед поездкой за рубеж в качестве добавки к командировочным небольшую неподотчетную сумму в долларах — подарок от председателя КГБ.
Словом, как и очень многие корреспонденты, Примаков, вероятно, помогал нашим разведчикам. Но в кадрах КГБ (до назначения в 1991-м начальником разведки) он не состоял и среди «добровольных помощников» госбезопасности тоже не числился.
Почему же Примакову упорно приписывают службу в КГБ? Возможно, потому что он выполнял в 70-е годы некоторые деликатные миссии за границей. Например, он был связным с иракскими курдами. Примаков это не отрицает:
— У меня были хорошие отношения с лидером курдов Барзани, и я был участником процесса нормализации отношений между Барзани и Багдадом.
Это действительно было особое задание, но не разведки, а ЦК КПСС.
30 апреля 1970 года Примаков был назначен заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений. Ему было всего сорок лет, для его возраста это была прекрасная научная карьера.
ИМЭМО был самым влиятельным институтом в сфере общественных наук. Директор института Николай Николаевич Иноземцев необычайно дорожил Примаковым. Он вообще сыграл особую роль в жизни Евгения Максимовича. Они проработали вместе практически двадцать лет. В этой связке Иноземцев был старшим, он большего добился, но сделал все, чтобы Примаков догнал его. Иноземцев входил в группу партийных интеллектуалов, которая годами писала речи и доклады Брежневу.
Когда Примаков пришел в институт, некоторые из высоколобых академических коллег ученым его не признали, считали всего лишь умелым журналистом. Пренебрежительно говорили, что Примаков защитил докторскую диссертацию по книге — причем одной на двоих с журналистом Игорем Беляевым.
Примаков и Беляев, тоже правдист, написали большую книгу «Египет: время президента Насера» и решили на ее основе защитить докторские диссертации. Но это была тактическая ошибка: докторские диссертации — в отличие от книг — в соавторстве не пишутся. Ученый должен продемонстрировать творческую самостоятельность.
Вспоминает один из сотрудников ИМЭМО:
— Они с Игорем Беляевым, два арабиста, принесли в институт совместную работу и хотели защититься. Им, как полагается, устроили так называемую предзащиту — это обязательное широкое обсуждение. Им накидали множество замечаний, народ даже хихикал по поводу этого соавторства. Примаков и Беляев все правильно поняли, разделили свой труд, представили диссертации в новом виде, и оба успешно защитили докторские…
Иноземцев и Примаков переориентировали институт на оперативный политический анализ. Некоторые ученые упрекали их за пренебрежение серьезной академической наукой. Другие полагали, что это единственный способ донести до руководства страны реальную информацию о положении в стране и мире.
Примаков хотел, чтобы институт давал практическую отдачу. Это он затеял ситуационные анализы. Что это такое? Это мозговые атаки, когда собираются лучшие специалисты и предлагают несколько вариантов решения какой-то актуальной проблемы. Например, анализ ситуации на рынке нефти. Какие факторы повлияют на цены? Будет ли расти добыча? Как поведут себя Иран, Ирак, Саудовская Аравия?..
Примаков был автором и редактором закрытых работ — то есть докладов и справок, снабженных грифом секретности и предназначенных исключительно для сведения начальства.
В его академической характеристике говорится: «Е.М. Примаков является автором методики краткосрочного прогнозирования развития политических ситуаций, и под его руководством была создана и внедрена в практику научно-исследовательской работы такая эффективная форма исследований, как ситуационный анализ».
В конце декабря 1977 года Примаков был назначен директором Института востоковедения. И здесь Примакову ставили в вину то, что он мало интересовался фундаментальными исследованиями. Он занимался текущей политологией. Предпочитал, чтобы его сотрудники писали не монографии, а служебные записки, которые можно посылать в ЦК.
— Исследования ислама, Ближнего Востока — это при нем все пошло вверх, — вспоминает доктор исторических наук Алексей Малашенко. — Надо еще иметь в виду, что это были восьмидесятые годы — агитпроп бдит, атеистическое воспитание еще существует. И при этом мы имели возможность достаточно объективно изучать ислам. Именно в эти годы наше исламоведение получило сильный импульс.
В 1974 году Примакова избрали членом-корреспондентом, а в 1979-м действительным членом академии по отделению экономики. Почему по отделению экономики? Примаков — чистой воды политолог, да и Иноземцев был доктором исторических наук…