Молева Нина. Московские загадки

   Воздвиженка.
 
   В 1862 году в Троекурове писатель заканчивает свою автобиографическую работу «Немного лет назад». Но это был и последний год его пребывания в собственном доме. Троекуровский участок пришлось продать и ограничиться жизнью в Москве.
   ...Сегодня этого дома не видно. Он – во дворе, тесно окруженный строениями, под номером 6 по Воздвиженке, – здание Городской думы Москвы 1860-х годов. Это здесь вскоре после разлуки с Троекуровом переживает И.И. Лажечников свой самый волнующий день. По инициативе А.Н. Островского Артистический кружок проводит здесь 3 мая 1869 года чествование писателя по поводу пятидесятилетия его литературной деятельности. Когда-то Пушкин писал о «Ледяном доме»: «Многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Речь А.Ф. Писемского вторила пушкинским словам: «Перед вашими товарищами романистами вы имели огромное преимущество: добродушного Загоскина вы превосходили своим образованием и уж, разумеется, как светоч ничем не запятнанной честности, горели над темною деятельностью газетчика Булгарина; в ваших произведениях никогда не было бесстрастных страстей Марлинского и его фосфорического блеска, который только светил, но не грел; ваша теплота была сообщающаяся и согревающая. Вы ни разу не прозвучали тем притворным и фабрикованным патриотизмом, которым запятнал свое имя Полевой, и никогда не рисовали, подобно Кукольнику, риторически ходульно-величавых фигур. Всех их вы были истиннее, искреннее и ближе стояли к вашему великому современнику Пушкину, будя вместе с ним в душах русских читателей настоящую и неподдельную поэзию».

Герой 1812 года

 
От вас отторгнутый судьбою,
Один средь родины моей,
Один – с стесненною душою
Скитаться буду меж людей.
 

Н.Н. Оржицкий. Прощание гусара. 1819

   Это был один из тех браков, которые так любили устраивать при дворе обязательно с участием царствующих особ. Деньги к деньгам, титулы к титулам: граф Алексей Кириллович Разумовский – княжна Варвара Петровна Шереметева. С обеих сторон несметные богатства, знатность, хотя... Шереметевы и в самом деле относились к древнейшим боярским родам, славились службой, высокими государственными должностями, летописи пестрели их именами. Зато Разумовским – их родословная легко умещалась в нескольких строчках – о государственных же заслугах и вовсе не приходилось говорить.
   Граф-пастух, неграмотный голосистый парень из украинского села, приглянувшийся будущей императрице Елизавете Петровне, Алексей Григорьевич Разумовский положил основу процветания своего семейства. На выставке начала XIX века «Ломоносов и Елизаветинское время» среди экспонатов I отдела числился под № 54 оттиск на шелке гравюры Е.П. Чемесова: А.Г. Разумовский и Елизавета с многозначительной надписью: «Се тайна благословенна».
   Обычная связь? Церковный брак? Историки строили домыслы, современники не знали ничего определенного. Сам виновник и после держался на редкость осторожно. Хранил верность Елизавете и после того, как уступил свои дворцовые покои другому фавориту, и после того, как не стало императрицы: никакой женитьбы, никаких сплетен о личной жизни. Какие-то связывающие его с Елизаветой документы сжег на глазах присланного к нему от Екатерины II посланника. Заботился только о семейном благосостоянии и в этом преуспевал чрезвычайно. Все сестры с мужьями-казаками стали сановными дамам, единственный младший брат Кирилл – вельможей, в девятнадцать лет президентом Академии наук, меценатом и чудаком – непременное условие большого состояния в XVIII веке. Богатство обязывало, состояние Разумовских тем более. По высокомерию, спеси, презрению к окружающим все пять племянников бывшего фаворита не знали себе равных. Когда их тщеславие показалось несуразным даже родному отцу, один из сыновей на его упрек заметил: «Ничего удивительного: вы – сын простого пастуха, а мы – фельдмаршала». Кирилл Разумовский удостоился вместе с десятками сел, деревень, домов и этого отличия. Императрица Елизавета Петровна сама позаботилась и о его женитьбе, чтобы приобщить брата фаворита и по крови, и по богатствам к царствующему дому. Его женой стала одна из богатейших невест России, троюродная сестра самой Елизаветы – Екатерина Нарышкина. Брак не был счастливым, зато принес многочисленное потомство. Теперь сыну Алексею предстояло повторить опыт отца.
   И опыт действительно повторился. Но то ли слишком долго зажилась по сравнению со своей рано умершей свекровью Варвара Разумовская-Шереметева, то ли более нетерпеливым оказался Разумовский-младший, только через десять лет семейной жизни Алексей Кириллович предложил своей супруге поселиться вместе с детьми отдельно от него – «в разделе». Тридцати шести лет от роду граф решил посвятить себя целиком государственной службе, на которую вступил двумя годами раньше, – предлог, чтобы избавиться от надоевшей половины и неудавшегося семейного очага. Не помогло ни вмешательство старого графа, ни высокое положение отца Варвары Петровны. Впрочем, П.Б. Шереметева не занимало ничто, кроме искусства и исторических розысков. Ему принадлежала публикация переписки его отца-фельдмаршала с Петром I, осуществленная в 1770-х годах.
   Предоставленная самой себе, В.П. Разумовская отстраивает в начале Маросейки дом по образцу дома отца на Воздвиженке, где поселяется вместе с детьми. В 1791 году родной брат M.В. Долгорукова Василий продает ей Акулово. В купчей крепости так и указывалось: «Жене графа Ал. Кир. Разумовского Варваре Петровне, урожденной Шереметевой». Всеми способами «отрешенная» графиня ищет возможности поддерживать отношения с родственниками мужа, тем более что ни для кого не остается секретом существование у него новой, «незаконной» семьи. Четырем своим сыновьям от дочери берейтора Марьи Соболевской А.К. Разумовский даст фамилию Перовские, превосходное образование, дворянство и конечно же состояние. При всей законности своих прав дети графини Варвары отходили на задний план даже в общественном мнении. За их положение приходилось бороться.
   Вот только и с родными мужа далеко не все было в порядке. Андрей Кириллович после слишком шумной истории, связавшей его имя с именем первой жены Павла I, устраивает свою семейную жизнь за рубежом. Лев Кириллович принимает в дом ушедшую от мужа княгиню Голицыну, и «развод по договоренности» многие годы смущает Москву, пока не получает признания не со стороны церкви – это было невозможно, – но со стороны Александра I. Семья Григория Кирилловича, образовавшаяся в Австрии, исключена из российского подданства. Петр Кириллович... Но в отношении него хозяйка Акулова готова была закрыть глаза на многое. Он не женат, но открыто занимается судьбой своего побочного сына Николая Оржицкого, которого и делает единственным наследником.
   Николай Оржицкий – частый гость Акулова. К нему благоволит и известная своим независимым нравом тетка, также постоянная посетительница этой подмосковной усадьбы, Н.К. Загряжская, разговоры с которой так подробно и увлеченно записывал Пушкин. Наталья Кирилловна не имеет детей и готова, по московскому обычаю, заниматься племянниками.
   Не обязательно открыто признаваться в родстве с юным Оржицким – его можно принимать как знакомого. Отец добился для своего первенца дворянства, дал ему превосходное домашнее воспитание, знание языков, знакомство с музыкой. Правда, Оржицкий предпочел тот род службы, которого избегали первые Разумовские. События Отечественной войны 1812 года приводят его в армию.
   1813 год. Ахтырский полк. Тот самый, в котором служил А.А. Алябьев, ставший близким другом юного корнета. «Весьма милый и достойный человек» – так отзывался об Оржицком Н.А. Муханов. «Весельчак и хлебосол», по словам Н.И. Греча, легко становится любимцем полка. К тому же он отважен, не смущается неудобствами походной жизни и на поле боя такой же сумасброд, как и в веселом гусарском кругу. Ему одинаково послушны пистолеты, конь и неразлучная спутница-гитара. А формулярному списку корнета Оржицкого мог позавидовать не один видавший виды ветеран. Здесь и сражение на реке Кацбах в Силезии, и знаменитая битва народов под Лейпцигом, а во Франции бои под Бриенн-ле-Шато, Ларотьер, Лаферте-сюр-Жуар, Монмирай, Шато-Тьерри, Краон, Лаон, Фер-Шампенуаз... Оржицкий пишет стихи, но не хранит их. Зачем? Друзья запоминают их и так, а литературная слава не прельщает гусара. Стихи – часть их общей жизни. В них удаль, отвага, мужское братство, реже – воспоминания о мирной жизни, об Акулове.
   Об акуловском доме сегодня не скажешь уже ничего: его не стало к двадцатым годам девятнадцатого столетия. Только незадолго до 1812 года законченный Покровский храм напоминал о былом размахе усадьбы. У него необычный вид, напоминающий соседнюю с московским домом В.П. Разумовской церковь Козьмы и Дамиана на углу Старосадского переулка, которую строил М.Ф. Казаков. Это сходство – в круглой ротонде, венчающей основной куб храма и завершенной островерхим шпилем, в двух круглых колокольнях, размещенных по краям западного фасада и обрамляющих портик из шести пилястр со свободным фронтоном. Портик повторится в скромном домике для причта, также окруженном кирпичной, с металлическими решетками оградой. Оржицкий навестит Покровскую церковь, отправляясь с частями на Запад; она расположилась на Можайской дороге.
   Но о прошлом Акулова говорила не церковная архитектура – внутреннее убранство. Рядом с росписью начала XIX века – иконы XVII и XVIII веков, помещенные здесь Долгоруковыми ткани конца екатерининских лет, деревянная скульптура. Даже домик причта хранит изразцовую печь предшествующего столетия.
   Оржицкий побывал в Акулове и на обратном пути в Москву. Правда, встретиться там уже было не с кем – поместье перешло в чужие руки, как в будущем и московский дом тетки Варвары Петровны. Вместе со всеми своими богатствами она завещала его, в обход собственных детей и родных, послушнику Чудова монастыря, которого сделала своим управляющим.
   Новые порядки, которые вводятся в армии с окончанием Отечественной войны, побуждают Оржицкого выйти в отставку в достаточно скромном чине штабс-майора. Это было время отставки и А.А. Алябьева, и легендарного Дениса Давыдова, и дружного с ними Степана Бегичева. Едва ли не единственный раз – во время походов – интересы императора сошлись с интересами столь беспокоившей Александра I гусарской вольницы с ее независимым нравом, чувством собственного достоинства, свободолюбивыми мечтами. Принадлежность собственного отца к той же фронде побуждает Л.Н. Толстого попытаться разобраться в существовавшем конфликте. Он напишет об отце: «Как большая часть людей первого Александровского времени и походов 13, 14 и 15-го годов, он был не то что теперь называется либералом, а просто, по чувству собственного достоинства, не считал для себя возможным служить ни при конце царствования Александра I, ни при Николае... Даже все друзья его были люди такие же свободные, не служащие и немного фрондирующие правительство».
   Но «немного фрондирующий» – это не об Оржицком. Убеждения Оржицкого совершенно определенны и носят чисто политический характер. Он принадлежит к декабристскому движению. Среди его ближайших друзей – К.Ф. Рылеев и А.А. Бестужев. В архивном фонде управления коменданта Петропавловской крепости есть дело от 22 декабря 1825 года об очной ставке П.Г. Каховского со слугой К.Ф. Рылеева в Петропавловской крепости для установления адреса Оржицкого, к которому послал его Рылеев. Оржицкий не был арестован в числе первых, и сам Рылеев сделал все, чтобы не упоминать имени друга.
   Лихой гусар следует его примеру. Он не выдает никого из товарищей. Ответы Оржицкого на Следственной комиссии исполнены внутреннего достоинства, и ни разу в них не проскальзывает страх за собственную участь. На вопрос, кем подсказан ему «свободный образ мыслей», былой гусар отвечает: «Понимая под свободным образом мыслей привычку не руководствоваться мнением других, а рассуждать по собственному своему рассудку, не мог я оный позаимствовать от кого другого, как от самой природы, давшей мне способность рассуждать».
   На этот раз никакие родственные связи не могли облегчить участи Оржицкого. За арестом последовало лишение чинов и дворянства, и только меньшая по сравнению с другими участниками восстания «вина», с точки зрения Следственной комиссии, определила его ссылку не в Сибирь, а рядовым на Кавказ, на театр военных действий. В том же архиве управления коменданта Петропавловской крепости есть другое дело – о разрешении Оржицкому увидеться с сестрой, которой он оставляет доверенность на управление имением. Это потребовало трех встреч – 20 июня, 9-го и 12 июля 1826 года.
   Бывший герой 1812 года определяется солдатом в Кизлярский гарнизонный батальон, затем в Нижегородский драгунский полк, где становится унтер-офицером. По всей вероятности, у командира полка Н.Н. Раевского-младшего летом 1829 года Оржицкий встречается с Пушкиным. Недолгое знакомство пробуждает у обоих дружеские чувства, так что поэт думает ввести своего нового знакомца в первую главу «Путешествие в Арзрум». Во всяком случае, Оржицкого можно угадать в одной из фраз пушкинского черновика: «15 пар тощих и малорослых быков, окруженных полунагими осетинцами, тащили легонькую венскую коляску моего приятеля Ор... Это зрелище разрешило все мои сомнения. Я решился отправить мою тяжелую коляску обратно во Владикавказ и верхом доехать до Тифлиса».
   Спустя три года прапорщик Оржицкий выходит в отставку и становится соседом Пушкина по Михайловскому. Былой гусар окончательно поселился в своем находившемся недалеко от Порхова поместье. К этому времени он оставляет поэзию или, если быть точным, отказывается от каких бы то ни было публикаций, хотя когда-то его строки появлялись на страницах «Сына отечества», перечитывались вместе со стихами Дениса Давыдова. Появившееся в печати в 1819 году стихотворение «Прощание гусара» стало настолько популярным, что имя автора в конце концов забылось. О поэте и вовсе перестали вспоминать, когда «Прощание гусара» было переложено на музыку А.А. Алябьевым. Родившийся романс стал памятью об Отечественной войне, сражениях, о гусарской вольнице.

 
Товарищи, на ратном поле,
Среди врагов, в чужих краях
Встречать уже не будем боле
Мы смерть, столь славную в боях...
От вас отторгнутый судьбою,
Один средь родины моей,
Один – с стесненною душою
Скитаться буду меж людей.
Мой конь покинут; невеселый,
Меня, главой поникнув, ждет,
Но тщетно ждет, осиротелый;
Товарищ рати не придет.
Увы, уже не будет боле,
Со мной на брань летя стрелой,
Топтать врага на бранном поле,
Прощай, – о друг, соратник мой.
Так говорил в кругу соратных
Гусар разлуки в скорбный час.
Вздохнул, и на очах бесстрашных
Слеза блеснула в первый раз.
 

Позабытое имя

 
Но ты слился душой с народом воедино.
Родную старину с любовью воплощал...
 

Б.Н. Алмазов – П.М. Садовскому

   Может быть, и не позабытое, но известное сегодня едва ли не одним только литературоведам имя – Борис Алмазов.
   Сначала он не думал о литературе, не занимался поэзией. Его мечтой был театр. Борис Алмазов воображал себя актером. Только актером. Детство в глухом отцовском имении под Вязьмой давало достаточно времени для фантазий. И только переезд в Москву изменил направление его устремлений. Вернее, рядом с театром появилась поэзия. Да и не могло быть иначе – отданный во второй класс 1-й Московской гимназии, Алмазов поселился в соседнем с ней доме, выходившем на Пречистенский бульвар, в семье М.А. Окулова. Участник Отечественной войны 1812 года, М.А. Окулов с 1830 года занимал должность директора училищ Московской губернии. Три года, проведенных подростком в окуловской семье, ввели будущего поэта и критика в круг литературных интересов.
   Для Окуловых добрый знакомый Пушкин – частый гость их дома во время своих приездов в Москву. Поэт пишет Наталье Николаевне о всех подробностях их жизни. Здесь и рождение многочисленных детей, и перипетии с сестрами хозяина, и свадьба одной из них – «долгоносой певицы» Елизаветы с «вдовцом Дьяковым», на которой Пушкин, по-видимому, присутствовал, и помешательство другой – Варвары, и подробности обеда, который Окуловы дают в 1836 году в честь Карла Брюллова. Связь с окуловской семьей оказывается тем более тесной, что женат Окулов на сестре любимого Пушкиным П.В. Нащокина.
   Мальчик Алмазов невольно втягивается в достаточно сложные здесь семейные отношения. Это Пушкин помог в свое время П.В. Нащокину принять решение о женитьбе на побочной дочери одного из его родственников, В.А. Нарской, вопреки воле Анастасии Воиновны Окуловой, прочившей брату иную невесту. Весной 1834 года мать молодой Нащокиной будет спрашивать в письме: «Не пишет ли вам Анастасия Воиновна с мужем? К барину (отцу В.А. Нарской. – Н.М.) не ездят и к себе не принимают. Возможна ли этакая злость...» Добрые отношения с Пушкиным невольно приводят Алмазова к увлечению поэзией, которое не ослабят ни последующее пребывание в частном пансионе, ни занятия в Московском университете.

   Борис Алмазов.
 
   В университете, где он начинает изучать право, Алмазов дает волю и былым детским увлечениям. Он много занимается литературой, входит в кружок А.Н. Островского, где встречается с поэтом и переводчиком Н.В. Бергом, писателем и блестящим рассказчиком И.Ф. Горбуновым, поэтами Аполлоном Григорьевым и Львом Меем, композитором А.И. Дюбюком, актерами Н.А. Рамазановым и недавно обосновавшимся в столице Провом Михайловичем Ермиловым, по сцене Садовским. П.М. Садовский впервые появляется перед московскими зрителями в 1839 году, приглашенный из Казани заметившим его там во время гастролей М.С. Щепкиным. Ему Алмазов посвятит восторженные строки:

 
Всем сердцем, всей душой любил простолюдина
И сердце русское узнал и разгадал...
И беспощадною могучею сатирой
Народа злых врагов пред всеми ты карал,
И доблесть возвышал, и часто сильных мира
По меньшей братии ты плакать заставлял.
Хвала ж тебе! Из области искусства
Отчизне ты служил как верный нежный сын,
В своих согражданах будил святые чувства...
Хвала тебе, художник-гражданин!
 

   Театр привлекает Алмазова даже в таком необычном аспекте, когда в качестве актеров выступают литераторы. О редком драматическом даровании А.Ф. Писемского он рассказывает в своих воспоминаниях о студенческих годах: «В 1844 году наше, тогда еще младшее, поколение прослышало, что в Долгоруковском переулке, в меблированных комнатах – в тех самых, которые потом описаны с таким юмором в одном из романов нашего автора („Люди сороковых годов“ – Н.М.) – живет какой-то студент Московского университета... который читает своим приятелям Гоголя, и читает так, как никто еще до того времени не читывал... и потому мы сильно волновались, услышав эту новость, и рвались послушать, как Писемский читает Гоголя... Вдруг доходит до нас слух, что на одном, так называемом благородном, театре будет даваться „Женитьба“ Гоголя и что в ней роль Подколесина будет играть Писемский. С трудом мы пробрались на этот спектакль. Конечно, не мы были судьями над Писемским, но мы были свидетелями того изумления, с каким избранное московское общество смотрело на игру Писемского. В то время Подколесина играл на императорском театре великий наш комик Щепкин; но кто ни взглянул на Писемского, всякий сказал, что он лучше истолковал этот характер, чем сам Щепкин».
   Если в словах Алмазова и была доля преувеличения, то оно, во всяком случае, способствовало той дружбе, которая с тех пор завязывается между ним и А.Ф. Писемским и продолжается всю их жизнь. Тесно сдружившийся кружок А.Н. Островского, а теперь уже вместе с ними и Писемский часто навещает уютные Вешки, благо дорога до них не требовала слишком значительных трат. Состоятельностью никто из них не отличался. Увлечение театром у Алмазова, теперь уже под прямым влиянием Писемского и П.М. Садовского, вспыхивает с новой силой. Будущий юрист колеблется с выбором профессии, который за него делает жизнь. Изменившиеся материальные обстоятельства в семье приводят к тому, что продолжать университетские занятия он не может – его отчисляют за невзнос платы за обучение. Попытки поступить на сцену проваливаются. Остается единственный источник существования – литература. Сближение с молодой редакцией журнала «Москвитянин» облегчает начало новой профессиональной деятельности.
   Его бедой было то, что ему все давалось одинаково легко: литературные обозрения, фельетоны, переводы, оригинальные стихи. Эраст Благонравов, как он подписывает свои журнальные материалы, завоевывает популярность, хотя и у вполне определенного, «среднего», круга читателей. Алмазову чужды увлечения шестидесятых годов. Их «умственные брожения» – предмет его откровенной иронии, юмористических выпадов. Но если живые меткие литературные пародии Алмазова вроде «Похорон русской речи» или «Учено-литературного маскарада» вызывали общий интерес, взгляды Эраста Благонравова не могли завоевать ему единомышленников среди читающей молодежи.
   Другое дело – поэзия. Здесь и очень удачный перевод белыми стихами «Песни о Роланде», многих литературных произведений западноевропейского Средневековья, и собственные алмазовские строки, легкие, непринужденные, особенно часто использовавшиеся для вошедшей впоследствии в моду мелодекламации. Поэт словно не утруждал себя поисками точных сравнений, сложных рифм. Его стихи незатейливы и привычны и все же подчас могут передать определенное настроение, картину природы, душевную радость или смятение, особенно ранние стихи, связанные с бездумными и радостными днями в Вешках:

 
Блистает день томительный и душный,
Но туча за горой угрюмая взошла,
И грозно двинулась громадою воздушной,
И черной мглой все небо облегла,
И тень и мрак на землю опустились.
Замолкнул лес, недвижно лоно вод,
И ветер стих, и птицы притаились,
И вся земля благоговейно ждет.
 

Листы пушкинианы

   Содержание документа было достаточно необычным, как и обстоятельства его появления.
   10 февраля 1927 года на 310-м заседании Пушкинской комиссии при секции «Старая Москва» Общества изучения Московской области состоялся доклад Л.А. Виноградова о семье А.С. Пушкина в Москве, в детские годы поэта.
   На основании доклада было решено организовать Особое совещание по увековечению места рождения поэта – из представителей научных и административных учреждений, ученых обществ и пушкиноведов. Первое же совещание новоорганизованного объединения, состоявшееся уже 21 февраля того же самого года, закончилось принятием необычного документа, точнее – постановления:
   1) признать доказанным, что А.С. Пушкин родился на нынешней Баумановской улице во владении под № 10;
   2) днем рождения его следует считать, согласно показаниям его отца и лицейской метрической выписи, не 27, а 26 мая или по новому стилю 6 июня 1799 г.;
   3) на владении № 10 по Баумановской улице надлежит укрепить памятную доску и удалить ошибочно помещенную на владении № 27 по той же улице;
   4) двор владения № 10, а также прилегающие к нему смежные владения целесообразно по местным бытовым и санитарным соображениям и по историческому воспоминанию обратить в сад общественного пользования имени А.С. Пушкина с постановкой в саду обелиска или памятника;
   5) организовать в праздничный день 5 июня 1927 г. торжественное открытие памятной доски во владении № 10 по Баумановской улице».
   События развивались стремительно и в точном соответствии с намеченным планом. Спустя три дня после торжественного открытия памятного знака, 8 июня, вновь собравшаяся Комиссия пришла к перспективному выводу, что ее существование и деятельность должны стать постоянными, имея в виду «обнаружение и обследование домов и т. п., где жил или бывал Пушкин, и в увековечении и популяризации мест пребывания поэта, прикреплением мемориальных досок, устройством комнат Пушкина и т. п.» Все понимали: объем поисков был огромен. Время показало: поиски не могли не возобновиться и по, казалось, окончательно установленным фактам – дню и месту рождения поэта. Загадки оставались загадками независимо от единогласно и почти восторженно принятых решений.
   Тогда, 80 лет назад, существовало девять предположений о месте рождения поэта.
   При жизни А.С. Пушкина, во время его южной ссылки, «Опыт краткой истории русской литературы», изданный известным литератором Н.И. Гречем, утверждал, что родился поэт именно 26 мая, но в Петербурге. Могло ли издание остаться незамеченным самим поэтом, тем более его близкими и родными? Конечно нет. Но по какой-то причине опровержения не последовало.
   В конце концов подобная неточность могла забавлять или даже льстить молодому поэту. Выберет же он местом рождения своего любимого героя именно столицу на Неве: «Онегин, добрый мой приятель, родился на брегах Невы, где, может быть, родились вы или гуляли, мой читатель...»
   Со своей стороны, у Н.И. Греча существовала уверенность, что в 1799 году, осенью, семья Пушкиных вместе с новорожденным находилась в Петербурге. Известен случай с его нянькой, когда, гуляя по улице с ребенком, она не сняла с малыша картузика при проезде императорского поезда, за что получила нагоняй от самого Павла I. Пушкин пересказывал сам этот случай, гордясь тем, что ему пришлось пережить столкновения с тремя императорами: Павлом I, Александром I и Николаем I.