«Доктор Лейн? Доктор Лейн?» – Вольфер снова напряг память и разглядывал, не стесняясь, молодого человека, пожимая тому руку. Ему показалось, что Лейн раздражен, и это его мгновенно насторожило.
– Вы собирались рассказать нам о друге девушки, – напомнил доктор Парат.
– А, ну да. За ней тогда ухаживал Бреннер. Знаете, кто он сейчас? – Собеседники смотрели на него растерянно. – Зять Джуда Райкена.
– Неужели?
«Эти двое медленно соображают», – решил Вольфер. Нет, он, наверное, не случайно стал старшим инспектором. Он все примечает. Все запоминает.
– Думаю, вам бы не помешало с ним потолковать, – посоветовал он.
Доктор Парат согласно кивнул.
– Поскольку несчастный случай произошел на ваших глазах, не могли бы вы рассказать мне о нем поподробнее?
Вольфер был польщен. Все-таки эти болтуны отнеслись к нему серьезно. Может, они хоть что-то теперь узнают, раз они наконец прекратили поздравлять друг друга со своими великими достижениями. Ему известно куда больше, чем они думают. А этот доктор Лейн все равно подозрительный тип. Пересказывая подробно происшествие на озере, инспектор сообщил врачам, как долго Натали держалась на воде, прежде чем до нее сумели добраться. Он точно запомнил, сколько ушло времени, чтобы доставить ее на берег. Эти сведения содержались и в его рапорте, который лежал перед доктором Паратом, но тому даже не понадобилось в него заглядывать. Еще Вольфер помнил, как вызвал «скорую» раньше, чем случилось несчастье. У него тогда было предчувствие, и оно, увы, оправдалось.
Доктор Парат, кажется, остался весьма удовлетворен.
– С момента катастрофы, до того как Натали Парнелл была доставлена в больницу... прошло меньше восьми минут. – Он пробежал глазами записи. – Вас следует поздравить, сэр. Если бы не ваша сообразительность, она бы тут сейчас не лежала.
Так, теперь они и его собирались принять в клуб выдающихся людей. Но в глубине души Вольфер был доволен: хорошо, что они хотя бы способны разглядеть талант.
Парат выжидал, желая убедиться, что старший инспектор Вольфер удалился на порядочное расстояние, и лишь потом обратился к Лейну:
– Мне бы хотелось побеседовать с интернами, которые занимались больной.
Лейн рассмеялся.
– Вероятно, в своей книге вы решили отвести достойное место каждому, но боюсь, что тех людей давно здесь нет.
Парат нахмурился.
– История болезни подписана, но я никак не могу разобрать фамилию дежурившего в тот день врача. И еще. Есть в ней некое несоответствие. Натали Парнелл увезли из вашей больницы в конце лета, но я не могу отыскать четыре месяца. У меня получается, что она попала в санаторий Святого Иуды в январе.
Лейн пожал плечами.
– Возможно, ошибка в карте. Уверяю вас, что отсюда ее увезли в конце лета. Надеюсь, вы меня извините, но мне пора на обход. – И Лейн стремительной походкой направился к двери.
В коридоре он наскочил прямо на инспектора Вольфера.
– Ох, извините. – Он хотел быстро обойти настырного полицейского, но тот остановил его.
– Кое-что не дает мне покоя. – Вольфер уставился на Лейна. – Не было случая, чтобы я забыл подробности, а вот ваше лицо выпадает из общей картины.
– Если вы не возражаете, шеф, то я пойду. Мне еще надо навестить полдюжины пациентов до обеда, я и так опоздал. – Лейн улыбнулся. – Надеюсь, вы не обидитесь.
Вольфер смотрел, как развевается белый халат на удаляющейся спине доктора.
«Врачи! – думал он. – Возомнили, что им позволено вытворять что угодно!»
10
11
12
13
– Вы собирались рассказать нам о друге девушки, – напомнил доктор Парат.
– А, ну да. За ней тогда ухаживал Бреннер. Знаете, кто он сейчас? – Собеседники смотрели на него растерянно. – Зять Джуда Райкена.
– Неужели?
«Эти двое медленно соображают», – решил Вольфер. Нет, он, наверное, не случайно стал старшим инспектором. Он все примечает. Все запоминает.
– Думаю, вам бы не помешало с ним потолковать, – посоветовал он.
Доктор Парат согласно кивнул.
– Поскольку несчастный случай произошел на ваших глазах, не могли бы вы рассказать мне о нем поподробнее?
Вольфер был польщен. Все-таки эти болтуны отнеслись к нему серьезно. Может, они хоть что-то теперь узнают, раз они наконец прекратили поздравлять друг друга со своими великими достижениями. Ему известно куда больше, чем они думают. А этот доктор Лейн все равно подозрительный тип. Пересказывая подробно происшествие на озере, инспектор сообщил врачам, как долго Натали держалась на воде, прежде чем до нее сумели добраться. Он точно запомнил, сколько ушло времени, чтобы доставить ее на берег. Эти сведения содержались и в его рапорте, который лежал перед доктором Паратом, но тому даже не понадобилось в него заглядывать. Еще Вольфер помнил, как вызвал «скорую» раньше, чем случилось несчастье. У него тогда было предчувствие, и оно, увы, оправдалось.
Доктор Парат, кажется, остался весьма удовлетворен.
– С момента катастрофы, до того как Натали Парнелл была доставлена в больницу... прошло меньше восьми минут. – Он пробежал глазами записи. – Вас следует поздравить, сэр. Если бы не ваша сообразительность, она бы тут сейчас не лежала.
Так, теперь они и его собирались принять в клуб выдающихся людей. Но в глубине души Вольфер был доволен: хорошо, что они хотя бы способны разглядеть талант.
Парат выжидал, желая убедиться, что старший инспектор Вольфер удалился на порядочное расстояние, и лишь потом обратился к Лейну:
– Мне бы хотелось побеседовать с интернами, которые занимались больной.
Лейн рассмеялся.
– Вероятно, в своей книге вы решили отвести достойное место каждому, но боюсь, что тех людей давно здесь нет.
Парат нахмурился.
– История болезни подписана, но я никак не могу разобрать фамилию дежурившего в тот день врача. И еще. Есть в ней некое несоответствие. Натали Парнелл увезли из вашей больницы в конце лета, но я не могу отыскать четыре месяца. У меня получается, что она попала в санаторий Святого Иуды в январе.
Лейн пожал плечами.
– Возможно, ошибка в карте. Уверяю вас, что отсюда ее увезли в конце лета. Надеюсь, вы меня извините, но мне пора на обход. – И Лейн стремительной походкой направился к двери.
В коридоре он наскочил прямо на инспектора Вольфера.
– Ох, извините. – Он хотел быстро обойти настырного полицейского, но тот остановил его.
– Кое-что не дает мне покоя. – Вольфер уставился на Лейна. – Не было случая, чтобы я забыл подробности, а вот ваше лицо выпадает из общей картины.
– Если вы не возражаете, шеф, то я пойду. Мне еще надо навестить полдюжины пациентов до обеда, я и так опоздал. – Лейн улыбнулся. – Надеюсь, вы не обидитесь.
Вольфер смотрел, как развевается белый халат на удаляющейся спине доктора.
«Врачи! – думал он. – Возомнили, что им позволено вытворять что угодно!»
10
«Чудеса современной медицины должны совпадать с желанием пациента положительно воспринять прогноз».
Доктор Лейн отложил рукопись Парата и проследовал за ним к постели Натали Парнелл.
– Думаете, она сможет сосредоточиться?
Парат кивнул. Он наклонился совсем близко к уху больной.
– Добрый день, Натали. Вы меня помните? Я – доктор Парат. Мы вчера уже беседовали. – Он терпеливо ждал. – Сегодня вторник, одиннадцатое мая, мы в Чэпл-Хиле, штат Северная Каролина, на дворе погожий весенний денек. Вы меня слышите, Натали? Сожмите мне руку, если можете.
Он вложил свою руку в ее ладонь и не ощутил ответного движения. Парат поднял глаза на Лейна.
– Вчера мне казалось, она немного шевелила рукой. Я не уверен, сигналы мозга были настолько слабыми, что это могла быть ошибка.
Лейн смотрел на экран монитора.
– Соберитесь, Натали, – продолжал Парат. – Пальцы вашей правой руки должны чувствовать мое пожатие.
Парат представлял себе, что молится. Он не чурался подобного приема в работе, полагая, что таким образом его энергия передается желаемому объекту.
– Ну, пожалуйста, Натали, попытайтесь. Вы сможете снова стать нормальным человеком. Одно слабое движение заставит заработать все нервные окончания. Сперва одно, потом второе, а там – пятое, десятое и так далее. Главное – сделать первый шаг.
Голос смотревшего на экран доктора Лейна звучал бесстрастно.
– Ничего не происходит.
– Приборы не всемогущи, доктор. Ее душа рвется на свободу. Уверен, она меня слышит. Слух у нее не пострадал. – Парат попробовал громче: – Натали, вы меня слышите? Ну постарайтесь, поднимите пальчик.
Доктору Лейну показалось, что стрелка прибора дернулась. Сердце его замерло.
– Что-то происходит. Кажется, мозг реагирует. Она явно способна думать.
– Да, – подтвердил Парат, широко улыбаясь и продолжая приободривать пациентку, она сейчас думает о том, как пошевелить пальцами правой руки. Продолжайте, Натали Парнелл. Пошевелите вашей ручкой! Вы можете, у вас обязательно получится!
– Сознание снова уходит, но показатели хорошие, – сказал Лейн, стоя возле монитора.
Парат согласно кивнул и мягко прошептал имя Натали.
– Отлично, завтра попробуем еще раз.
Подойдя к экрану, который с интересом разглядывал Лейн, он убедился, что и энцефалограмма свидетельствует о том, что в последние несколько минут мозг пациентки функционировал.
– Посмотрите, – Парат указал на едва заметный подъем на ленте энцефалограммы. Я как раз тут говорил о весне, о хорошей погоде. Весна всегда прекрасно действует на людей.
Лейн был настроен недоверчиво.
– Возбуждение могло быть вызвано голосом, вы ей шептали прямо в ухо.
Парата немного раздражал скептицизм Лейна.
– Важно было и то, что я говорю. Я наблюдаю это не в первый раз. – Он обернулся и посмотрел на свою пациентку. – Ну пошевелите пальцами для меня, пожалуйста. Ну хотя бы одним пальчиком.
Лейн бросил на коллегу взгляд, призывающий того успокоиться, но Парат не внял. Лейн снова рассеянно посмотрел на экран.
Последовавший затем эпизод стал впоследствии вступлением к следующему бестселлеру доктора Льюиса Парата.
Стрелка прибора вдруг бешено заскакала под безразличным взглядом Лейна.
Он чуть не подпрыгнул от удивления:
– Боже милостивый!
В глазах доктора Парата светилась убежденность.
Кривая биотоков давала резкие зигзаги.
– Натали очень старается, – произнес он и едва успел подлететь к ее кровати, заметив, что четвертая стойка летит на пол. Осколки стекла и брызги раствора глюкозы разлетелись по комнате.
Доктора Парата сначала чуть самого не хватил паралич. Он смотрел на Натали Парнелл, и теперь уже его мозг оказался неспособен реагировать на то, что он только что увидел.
Доктор Лейн застыл с открытым ртом возле прибора, и лицо его побелело от ужаса.
– Черт побери, – только и прошептал он, роняя ленту энцефалограммы.
Парат кружил по палате, издавая нечленораздельные звуки, которые гулко разносились по коридорам больницы.
– Рука, – заорал он. – Видите ее руку?
Рука свесилась с постели, и игла четвертой капельницы свободно болталась, выскочив из разбитой бутылки с раствором.
Доктор Парат все еще продолжал плясать, когда на шум прибежала взволнованная сестра.
Не отдавая себе отчета в том, что произошло, она заметила лишь беспорядок и доктора Парата, который почему-то не обращал внимания на осколки на полу.
– Пациентка выдернула четвертую иглу, – фыркнула недовольно сестра, наклоняясь, чтобы отсоединить трубку.
– Ну да, – весело подтвердил доктор Парат. Он присел на край кровати, сияя от счастья. – Разве это не замечательно?
Доктор Лейн отложил рукопись Парата и проследовал за ним к постели Натали Парнелл.
– Думаете, она сможет сосредоточиться?
Парат кивнул. Он наклонился совсем близко к уху больной.
– Добрый день, Натали. Вы меня помните? Я – доктор Парат. Мы вчера уже беседовали. – Он терпеливо ждал. – Сегодня вторник, одиннадцатое мая, мы в Чэпл-Хиле, штат Северная Каролина, на дворе погожий весенний денек. Вы меня слышите, Натали? Сожмите мне руку, если можете.
Он вложил свою руку в ее ладонь и не ощутил ответного движения. Парат поднял глаза на Лейна.
– Вчера мне казалось, она немного шевелила рукой. Я не уверен, сигналы мозга были настолько слабыми, что это могла быть ошибка.
Лейн смотрел на экран монитора.
– Соберитесь, Натали, – продолжал Парат. – Пальцы вашей правой руки должны чувствовать мое пожатие.
Парат представлял себе, что молится. Он не чурался подобного приема в работе, полагая, что таким образом его энергия передается желаемому объекту.
– Ну, пожалуйста, Натали, попытайтесь. Вы сможете снова стать нормальным человеком. Одно слабое движение заставит заработать все нервные окончания. Сперва одно, потом второе, а там – пятое, десятое и так далее. Главное – сделать первый шаг.
Голос смотревшего на экран доктора Лейна звучал бесстрастно.
– Ничего не происходит.
– Приборы не всемогущи, доктор. Ее душа рвется на свободу. Уверен, она меня слышит. Слух у нее не пострадал. – Парат попробовал громче: – Натали, вы меня слышите? Ну постарайтесь, поднимите пальчик.
Доктору Лейну показалось, что стрелка прибора дернулась. Сердце его замерло.
– Что-то происходит. Кажется, мозг реагирует. Она явно способна думать.
– Да, – подтвердил Парат, широко улыбаясь и продолжая приободривать пациентку, она сейчас думает о том, как пошевелить пальцами правой руки. Продолжайте, Натали Парнелл. Пошевелите вашей ручкой! Вы можете, у вас обязательно получится!
– Сознание снова уходит, но показатели хорошие, – сказал Лейн, стоя возле монитора.
Парат согласно кивнул и мягко прошептал имя Натали.
– Отлично, завтра попробуем еще раз.
Подойдя к экрану, который с интересом разглядывал Лейн, он убедился, что и энцефалограмма свидетельствует о том, что в последние несколько минут мозг пациентки функционировал.
– Посмотрите, – Парат указал на едва заметный подъем на ленте энцефалограммы. Я как раз тут говорил о весне, о хорошей погоде. Весна всегда прекрасно действует на людей.
Лейн был настроен недоверчиво.
– Возбуждение могло быть вызвано голосом, вы ей шептали прямо в ухо.
Парата немного раздражал скептицизм Лейна.
– Важно было и то, что я говорю. Я наблюдаю это не в первый раз. – Он обернулся и посмотрел на свою пациентку. – Ну пошевелите пальцами для меня, пожалуйста. Ну хотя бы одним пальчиком.
Лейн бросил на коллегу взгляд, призывающий того успокоиться, но Парат не внял. Лейн снова рассеянно посмотрел на экран.
Последовавший затем эпизод стал впоследствии вступлением к следующему бестселлеру доктора Льюиса Парата.
Стрелка прибора вдруг бешено заскакала под безразличным взглядом Лейна.
Он чуть не подпрыгнул от удивления:
– Боже милостивый!
В глазах доктора Парата светилась убежденность.
Кривая биотоков давала резкие зигзаги.
– Натали очень старается, – произнес он и едва успел подлететь к ее кровати, заметив, что четвертая стойка летит на пол. Осколки стекла и брызги раствора глюкозы разлетелись по комнате.
Доктора Парата сначала чуть самого не хватил паралич. Он смотрел на Натали Парнелл, и теперь уже его мозг оказался неспособен реагировать на то, что он только что увидел.
Доктор Лейн застыл с открытым ртом возле прибора, и лицо его побелело от ужаса.
– Черт побери, – только и прошептал он, роняя ленту энцефалограммы.
Парат кружил по палате, издавая нечленораздельные звуки, которые гулко разносились по коридорам больницы.
– Рука, – заорал он. – Видите ее руку?
Рука свесилась с постели, и игла четвертой капельницы свободно болталась, выскочив из разбитой бутылки с раствором.
Доктор Парат все еще продолжал плясать, когда на шум прибежала взволнованная сестра.
Не отдавая себе отчета в том, что произошло, она заметила лишь беспорядок и доктора Парата, который почему-то не обращал внимания на осколки на полу.
– Пациентка выдернула четвертую иглу, – фыркнула недовольно сестра, наклоняясь, чтобы отсоединить трубку.
– Ну да, – весело подтвердил доктор Парат. Он присел на край кровати, сияя от счастья. – Разве это не замечательно?
11
– Пап, а где Кома?
– Что? – остановившись на красный свет, Джордан рылся в портфеле, пытаясь отыскать там какие-то бумаги. Было уже около девяти утра, Адам опаздывал в школу, а сам он спешил к себе в офис.
– Где находится – что?
– Кома, папа. Я ее не нашел на карте.
Джордан продолжал перебирать документы.
– Может, ты хочешь сказать – Такома?
Светофор переключился, и он, отпустив сцепление, нажал на газ.
– А это далеко?
– Да, сынок, очень далеко.
– Ясно, – кивнул головой Адам.
Джордан оглянулся на сына, который сидел на заднем сиденье, держа на коленях пластмассовую коробку с завтраком и тетрадь. На голове у него была маленькая бейсболка. Если дело касалось Адама, Джордан улавливал малейшие колебания в его настроении. Когда ребенок был грудным, часто именно Джордан первым бежал на его малейший писк. Джордан научился читать мысли сынишки, как открытую книгу. Сейчас чутье подсказывало ему, что мальчика что-то беспокоит или огорчает.
– Что-нибудь не так, сынок?
Паренек напряженно выпрямился и тщательно подбирал слова:
– У нас что, неприятности?
– Неприятности? Какие еще неприятности?
– Я слышал, как мама говорила деду, что если какая-то тетя приедет к нам из Комы, то она может нас обидеть.
У Джордана перехватило дыхание, он судорожно глотнул слюну, но постарался ответить как можно беспечней:
– Думаю, ты ее неправильно понял.
– Нет, правильно. Она так и сказала, и дед согласился.
– Неужели? – Джордан был счастлив, что школа Адама уже показалась из-за угла. – Эй, погляди, вон там на велосипеде – не твой дружок?
Не успел он остановить машину возле детской площадки начальной школы, как Адам устремился к приятелю.
Джордан подавил тяжелый вздох и окликнул сына:
– Эй, малыш, ты ничего не забыл? – Он помахал сыну, и тот послал ему воздушный поцелуй. Видимо, мальчик успел забыть, о чем они только что говорили, к счастью, пока его больше интересовали друзья. Он убежал, не оглянувшись.
Красный БМВ двинулся вдоль улицы по направлению к офису, до которого от школы было не больше пяти минут, а Джордан Бреннер, проделавший этот путь столько раз, что мог бы проехать здесь и с закрытыми глазами, обнаружил, что грезит. Грезы его были связаны с Натали Парнелл. Она сидела возле него в машине, ехидничая насчет его костюма и особенно насчет шелкового галстука. Джордан распустил галстук – не в воображении, а на самом деле, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и с наслаждением почувствовал, как шею обдувает прохладный ветерок.
У поворота на Честер-стрит, где на углу и располагался офис их фирмы, торчала пожарная каланча, возле которой он сбавлял скорость каждый день вот уже семь лет.
– Дьявол! – Джордан спохватился, проскочив поворот. Он резко тормознул в надежде подать назад, но было поздно. Мотор заглох, и сзади стали сигналить. Его машина застряла посреди улицы, мешая проехать остальным, но он не делал попытки завести ее. Посмотрев направо, он представил себе на сиденье смеющуюся над его неловкостью Натали.
«Думаешь, ты водишь лучше, – мысленно обратился он к ней, – ха-ха, помню, как ты водила свою развалюху, твой старик «шевроле» каждый день получал новую ссадину». Джордан улыбался, когда наконец резкий сигнал прервал его мечтания.
Он включил зажигание и повернул на 180 градусов, но отнюдь не в сторону офиса. Сегодня он туда не пойдет. Сегодня он покончит с тем, что не дает ему покоя больше месяца. Он поклялся не приходить в больницу. Он дал обещание Джуду и Шейле дождаться приглашения. Но этот месяц стал для него настоящим кошмаром.
– Да что там месяц, – сказал Джордан громко, – семь лет!
Семь лет мысли о той, что была когда-то его невестой, преследовали его. Семь лет он не находил в себе мужества поехать в санаторий Святого Иуды. Семь лет его жизнь была земным адом. Все смешалось, превратив его существование в пытку, – сочувствие к Натали, сожаление, что он сам не утонул тогда, и презрение к себе.
Все уговаривали его не ходить в больницу. Все уверяли, что бессмысленно мучить себя понапрасну, и убеждали, что он поступает правильно. Джордан недовольно скривился. Они не понимали, о чем говорят.
Наконец он поступит правильно. И все же, когда он подъехал к больничной автостоянке, решимости у него поубавилось.
Чего он боялся? Вернее, что он боялся увидеть? Он заранее знал ответ, прекрасно понимал, что именно все эти годы удерживало его от поездки в санаторий Святого Иуды.
Он жил воспоминаниями. Для него Натали Парнелл оставалась по-прежнему девушкой двадцати четырех лет, с чудесными волосами и живыми зелеными глазами. Как она выглядит сейчас? Узнав это, он потеряет единственную ниточку, связывавшую его с прошлым.
И все же пробил час истины. Действительность хватала его за горло, бежать было некуда.
Доктор Парат держался исключительно сердечно и был рад его видеть.
– Мне передали, что вы возражали против моего появления здесь.
Ответ Парата прозвучал решительно и в то же время любезно:
– Чепуха, ну что вы такое говорите? Разве вы не получили моего письма?
– Письма? Э-э, нет, возможно, я его не заметил, или каким-то образом… – Джордан запнулся. Он почувствовал, что его начинает бить дрожь.
Парат поднялся, и протянул ему стакан воды.
Джордан, не притрагиваясь, поставил стакан на стол и спросил:
– А у вас не найдется чего-нибудь покрепче?
Доктор Парат рассмеялся, залез в стол и достал оттуда бутылку бурбона.
– Держу только для медицинских целей, как вы понимаете, – пошутил он, и глаза его стали озорными. Он налил немного Джордану, и тот выпил одним глотком. – Ну что, вам получше?
Джордан кивнул.
– Да, помогло. – Он даже смог теперь улыбнуться. – Кажется, я впервые в жизни с утра взял в рот спиртное. Могу наконец представить себя на Шейлином месте.
– Простите, не понял?
Джордан неопределенно помотал головой, набрал побольше воздуха и приготовился задать свой вопрос. Но доктор Парат умел читать в мыслях.
– Натали в сознании, но вы наверняка представляете себе все по-другому. Ее реакции не всегда совпадают с желаниями. Я знаю, что вас не надо убеждать в том, что видеть ее пока невозможно.
Голос Джордана срывался. – Каковы ее шансы?
– Пока трудно судить. Описано немало подобных случаев. Ее физическое состояние вполне удовлетворительно, она получает хороший уход. Двигательная активность восстанавливается. Что же до умственной – делать выводы преждевременно. Она может выздороветь полностью, но может вернуться в прежнее состояние. Частичный паралич, к сожалению, остается вполне реальной возможностью.
Парат почувствовал, что его объяснения выходят за рамки дозволенного. Он наговорил слишком много. Он не на телевидении, напомнил он себе и снова перешел на вполне дружелюбный, но бесстрастный докторский тон. И сделал он это ради Джордана.
– Я не хочу пугать вас, мистер Бреннер, но вы должны знать правду. – Доктор поднялся и подошел к двери. – Пожалуйста, оставьте номер вашего телефона.
– Да, конечно, и прошу вас позвонить сразу, если будут новости... любые новости, – попросил Джордан.
Яркое солнце больно ударило ему в глаза, когда он вышел на улицу. Он разволновался просто оттого, что побывал там, где была сейчас Натали. Словно пьяный, Джордан брел к машине. Ему с трудом удалось забраться на сиденье. Неподдающиеся контролю чувства нахлынули на него, сковав жестокой судорогой. Беспомощно упав на руль, Джордан Бреннер впервые за семь долгих лет не выдержал и разрыдался.
Он не заметил, что всего в нескольких дюймах от него, стоя под большим дубом, за ним безотрывно наблюдала Шейла. Она выжидала, опасаясь, что он заметит ее, пока он не завел машину и не уехал.
Убедившись, что он уже далеко, она вошла в здание больницы, чтобы продолжить дежурство у постели своей бывшей соседки и подруги Натали Парнелл, не прекращавшееся уже месяц.
– Что? – остановившись на красный свет, Джордан рылся в портфеле, пытаясь отыскать там какие-то бумаги. Было уже около девяти утра, Адам опаздывал в школу, а сам он спешил к себе в офис.
– Где находится – что?
– Кома, папа. Я ее не нашел на карте.
Джордан продолжал перебирать документы.
– Может, ты хочешь сказать – Такома?
Светофор переключился, и он, отпустив сцепление, нажал на газ.
– А это далеко?
– Да, сынок, очень далеко.
– Ясно, – кивнул головой Адам.
Джордан оглянулся на сына, который сидел на заднем сиденье, держа на коленях пластмассовую коробку с завтраком и тетрадь. На голове у него была маленькая бейсболка. Если дело касалось Адама, Джордан улавливал малейшие колебания в его настроении. Когда ребенок был грудным, часто именно Джордан первым бежал на его малейший писк. Джордан научился читать мысли сынишки, как открытую книгу. Сейчас чутье подсказывало ему, что мальчика что-то беспокоит или огорчает.
– Что-нибудь не так, сынок?
Паренек напряженно выпрямился и тщательно подбирал слова:
– У нас что, неприятности?
– Неприятности? Какие еще неприятности?
– Я слышал, как мама говорила деду, что если какая-то тетя приедет к нам из Комы, то она может нас обидеть.
У Джордана перехватило дыхание, он судорожно глотнул слюну, но постарался ответить как можно беспечней:
– Думаю, ты ее неправильно понял.
– Нет, правильно. Она так и сказала, и дед согласился.
– Неужели? – Джордан был счастлив, что школа Адама уже показалась из-за угла. – Эй, погляди, вон там на велосипеде – не твой дружок?
Не успел он остановить машину возле детской площадки начальной школы, как Адам устремился к приятелю.
Джордан подавил тяжелый вздох и окликнул сына:
– Эй, малыш, ты ничего не забыл? – Он помахал сыну, и тот послал ему воздушный поцелуй. Видимо, мальчик успел забыть, о чем они только что говорили, к счастью, пока его больше интересовали друзья. Он убежал, не оглянувшись.
Красный БМВ двинулся вдоль улицы по направлению к офису, до которого от школы было не больше пяти минут, а Джордан Бреннер, проделавший этот путь столько раз, что мог бы проехать здесь и с закрытыми глазами, обнаружил, что грезит. Грезы его были связаны с Натали Парнелл. Она сидела возле него в машине, ехидничая насчет его костюма и особенно насчет шелкового галстука. Джордан распустил галстук – не в воображении, а на самом деле, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и с наслаждением почувствовал, как шею обдувает прохладный ветерок.
У поворота на Честер-стрит, где на углу и располагался офис их фирмы, торчала пожарная каланча, возле которой он сбавлял скорость каждый день вот уже семь лет.
– Дьявол! – Джордан спохватился, проскочив поворот. Он резко тормознул в надежде подать назад, но было поздно. Мотор заглох, и сзади стали сигналить. Его машина застряла посреди улицы, мешая проехать остальным, но он не делал попытки завести ее. Посмотрев направо, он представил себе на сиденье смеющуюся над его неловкостью Натали.
«Думаешь, ты водишь лучше, – мысленно обратился он к ней, – ха-ха, помню, как ты водила свою развалюху, твой старик «шевроле» каждый день получал новую ссадину». Джордан улыбался, когда наконец резкий сигнал прервал его мечтания.
Он включил зажигание и повернул на 180 градусов, но отнюдь не в сторону офиса. Сегодня он туда не пойдет. Сегодня он покончит с тем, что не дает ему покоя больше месяца. Он поклялся не приходить в больницу. Он дал обещание Джуду и Шейле дождаться приглашения. Но этот месяц стал для него настоящим кошмаром.
– Да что там месяц, – сказал Джордан громко, – семь лет!
Семь лет мысли о той, что была когда-то его невестой, преследовали его. Семь лет он не находил в себе мужества поехать в санаторий Святого Иуды. Семь лет его жизнь была земным адом. Все смешалось, превратив его существование в пытку, – сочувствие к Натали, сожаление, что он сам не утонул тогда, и презрение к себе.
Все уговаривали его не ходить в больницу. Все уверяли, что бессмысленно мучить себя понапрасну, и убеждали, что он поступает правильно. Джордан недовольно скривился. Они не понимали, о чем говорят.
Наконец он поступит правильно. И все же, когда он подъехал к больничной автостоянке, решимости у него поубавилось.
Чего он боялся? Вернее, что он боялся увидеть? Он заранее знал ответ, прекрасно понимал, что именно все эти годы удерживало его от поездки в санаторий Святого Иуды.
Он жил воспоминаниями. Для него Натали Парнелл оставалась по-прежнему девушкой двадцати четырех лет, с чудесными волосами и живыми зелеными глазами. Как она выглядит сейчас? Узнав это, он потеряет единственную ниточку, связывавшую его с прошлым.
И все же пробил час истины. Действительность хватала его за горло, бежать было некуда.
Доктор Парат держался исключительно сердечно и был рад его видеть.
– Мне передали, что вы возражали против моего появления здесь.
Ответ Парата прозвучал решительно и в то же время любезно:
– Чепуха, ну что вы такое говорите? Разве вы не получили моего письма?
– Письма? Э-э, нет, возможно, я его не заметил, или каким-то образом… – Джордан запнулся. Он почувствовал, что его начинает бить дрожь.
Парат поднялся, и протянул ему стакан воды.
Джордан, не притрагиваясь, поставил стакан на стол и спросил:
– А у вас не найдется чего-нибудь покрепче?
Доктор Парат рассмеялся, залез в стол и достал оттуда бутылку бурбона.
– Держу только для медицинских целей, как вы понимаете, – пошутил он, и глаза его стали озорными. Он налил немного Джордану, и тот выпил одним глотком. – Ну что, вам получше?
Джордан кивнул.
– Да, помогло. – Он даже смог теперь улыбнуться. – Кажется, я впервые в жизни с утра взял в рот спиртное. Могу наконец представить себя на Шейлином месте.
– Простите, не понял?
Джордан неопределенно помотал головой, набрал побольше воздуха и приготовился задать свой вопрос. Но доктор Парат умел читать в мыслях.
– Натали в сознании, но вы наверняка представляете себе все по-другому. Ее реакции не всегда совпадают с желаниями. Я знаю, что вас не надо убеждать в том, что видеть ее пока невозможно.
Голос Джордана срывался. – Каковы ее шансы?
– Пока трудно судить. Описано немало подобных случаев. Ее физическое состояние вполне удовлетворительно, она получает хороший уход. Двигательная активность восстанавливается. Что же до умственной – делать выводы преждевременно. Она может выздороветь полностью, но может вернуться в прежнее состояние. Частичный паралич, к сожалению, остается вполне реальной возможностью.
Парат почувствовал, что его объяснения выходят за рамки дозволенного. Он наговорил слишком много. Он не на телевидении, напомнил он себе и снова перешел на вполне дружелюбный, но бесстрастный докторский тон. И сделал он это ради Джордана.
– Я не хочу пугать вас, мистер Бреннер, но вы должны знать правду. – Доктор поднялся и подошел к двери. – Пожалуйста, оставьте номер вашего телефона.
– Да, конечно, и прошу вас позвонить сразу, если будут новости... любые новости, – попросил Джордан.
Яркое солнце больно ударило ему в глаза, когда он вышел на улицу. Он разволновался просто оттого, что побывал там, где была сейчас Натали. Словно пьяный, Джордан брел к машине. Ему с трудом удалось забраться на сиденье. Неподдающиеся контролю чувства нахлынули на него, сковав жестокой судорогой. Беспомощно упав на руль, Джордан Бреннер впервые за семь долгих лет не выдержал и разрыдался.
Он не заметил, что всего в нескольких дюймах от него, стоя под большим дубом, за ним безотрывно наблюдала Шейла. Она выжидала, опасаясь, что он заметит ее, пока он не завел машину и не уехал.
Убедившись, что он уже далеко, она вошла в здание больницы, чтобы продолжить дежурство у постели своей бывшей соседки и подруги Натали Парнелл, не прекращавшееся уже месяц.
12
«Интересно, сейчас ночь?» – Натали сомневалась. У нее звенело в ушах, а во рту была ужасная сухость – хотелось пить, смутно осознала она.
– Мам! – попробовала она прокричать в темноту, но губы не желали слушаться. Потом ей захотелось моргнуть, но и этого не получилось.
Все было очень странно, но, во всяком случае, глаза ее были открыты, что создавало приятное ощущение комфорта.
Она попробовала оглядеться вокруг, но глаза смотрели в одну точку и не желали двигаться. Ей не хотелось мириться с таким положением, и она сделала еще одну попытку, правда, опять оказавшуюся тщетной. Глаза не желали ей подчиниться, словно больше не были частью ее организма. Натали никак не могла понять, в чем дело, и решила, что ей снится сон. А, ну разумеется, раз она видит сон, то придется положиться на воображение. Кое-что она все же видит. Значит, надо сосредоточиться, и тогда... Она попробовала сконцентрировать взгляд на том, что ее окружало. Но все было окутано странной темной дымкой, сквозь которую поступали неясные очертания предметов. Ей казалось, что она лежит в диковинном клубке из длинных запутанных нитей, похожих на паутину. «Алиса в стране чудес», – подумала она.
Что-то замелькало возле ее лица – наконец-то отчетливо. Натали всмотрелась и различила слева от себя большую зеленую муху. Муха металась вверх и вниз, будто попала в стеклянный колпак лампы и хотела выбраться наружу. Насекомое ритмично попискивало. Натали снова попробовала моргнуть, и у нее опять не получилось. Кому-то было, видимо, нужно, чтобы она не могла закрыть глаз. Да, вероятно, в этом все дело. «Они. не хотят, чтобы я закрывала глаза, но если я не смогу их закрыт, то мне не удастся никогда больше поспать.» Ее стало охватывать беспокойство, лишь недостаток сил мешал ей разволноваться еще больше. Маленькое упрямое зеленое насекомое, летавшее туда-сюда, подобно метроному, тоже по-своему успокаивало ее, позволяя взглянуть на ситуацию трезво, ибо, как ей, было известно, все явления должны иметь разумное объяснение. Она постарается, постарается изо всех сил снова закрыть глаза. Опять неудача. Мозг дал глазам команду закрыться, а веки не послушались. Инстинктивно она захотела дотронуться до глаз, но руки не желали отрываться от кровати.
У Натали начинался приступ паники, и она увидела, что мушка в лампе заметалась яростней, будто ей передавались ее собственные ощущения.
«Я вижу сон, – напомнила она себе твердо. – Я вижу сон, и, значит, я должна заснуть, а если я засну, то проснусь утром, И все будет нормально. Я должна спать. – Когда она так подумала, мушка успокоилась. – Но как же мне спать с открытыми глазами?» Она снова испугалась и снова увидела, как задергалась за стеклом мушка. А затем нестройным хором завыли еще какие-то существа с металлическими голосами. Ей хотелось кричать от ужаса, сопротивляться, но она не могла. Потом послышался другой звук, до нее донеслись голоса, и Натали различила приближающиеся шаги.
Да, кто-то шел к ней. Тот, кто ее спасет. Шаги были уже совсем рядом. Слепящий луч ударил из угла, он осветил ее укрытие, превратив тени в восхитительные, насыщенные краски. Знакомая фигура вышла из света.
«Мама! О, мама! Я так рада, что ты пришла. – Теперь она знала, что о ней позаботятся. Окно закрылось. – Мне было холодно, мама. Очень холодно и одиноко», – Натали снова казалось, что она куда-то проваливается. Маленькая мушка стала двигаться все медленнее и медленнее, а она, глядя на нее, старалась себя успокоить. Она устала... Очень устала.
Кто-то еще склонился над ней. Теперь уже не мама. Это был мужчина, который целовал ее в лоб, в воздухе сладковато запахло утренним лесом, напоенном хвоей, сосной и свежестью. Он накрыл ее одеялом почти до подбородка, и ей почудилось, что ее накрыла теплая морская волна. «Папа, это ты, папа. Я же знала, что ты обязательно вернешься и останешься со мной».
– Доброй ночи, Натали, – расслышала она его голос.
Она улыбнулась в ответ, и он осторожно прикрыл ей веки.
– Поспи еще, – пробормотал он, – и знай, что я о тебе позабочусь.
– Мам! – попробовала она прокричать в темноту, но губы не желали слушаться. Потом ей захотелось моргнуть, но и этого не получилось.
Все было очень странно, но, во всяком случае, глаза ее были открыты, что создавало приятное ощущение комфорта.
Она попробовала оглядеться вокруг, но глаза смотрели в одну точку и не желали двигаться. Ей не хотелось мириться с таким положением, и она сделала еще одну попытку, правда, опять оказавшуюся тщетной. Глаза не желали ей подчиниться, словно больше не были частью ее организма. Натали никак не могла понять, в чем дело, и решила, что ей снится сон. А, ну разумеется, раз она видит сон, то придется положиться на воображение. Кое-что она все же видит. Значит, надо сосредоточиться, и тогда... Она попробовала сконцентрировать взгляд на том, что ее окружало. Но все было окутано странной темной дымкой, сквозь которую поступали неясные очертания предметов. Ей казалось, что она лежит в диковинном клубке из длинных запутанных нитей, похожих на паутину. «Алиса в стране чудес», – подумала она.
Что-то замелькало возле ее лица – наконец-то отчетливо. Натали всмотрелась и различила слева от себя большую зеленую муху. Муха металась вверх и вниз, будто попала в стеклянный колпак лампы и хотела выбраться наружу. Насекомое ритмично попискивало. Натали снова попробовала моргнуть, и у нее опять не получилось. Кому-то было, видимо, нужно, чтобы она не могла закрыть глаз. Да, вероятно, в этом все дело. «Они. не хотят, чтобы я закрывала глаза, но если я не смогу их закрыт, то мне не удастся никогда больше поспать.» Ее стало охватывать беспокойство, лишь недостаток сил мешал ей разволноваться еще больше. Маленькое упрямое зеленое насекомое, летавшее туда-сюда, подобно метроному, тоже по-своему успокаивало ее, позволяя взглянуть на ситуацию трезво, ибо, как ей, было известно, все явления должны иметь разумное объяснение. Она постарается, постарается изо всех сил снова закрыть глаза. Опять неудача. Мозг дал глазам команду закрыться, а веки не послушались. Инстинктивно она захотела дотронуться до глаз, но руки не желали отрываться от кровати.
У Натали начинался приступ паники, и она увидела, что мушка в лампе заметалась яростней, будто ей передавались ее собственные ощущения.
«Я вижу сон, – напомнила она себе твердо. – Я вижу сон, и, значит, я должна заснуть, а если я засну, то проснусь утром, И все будет нормально. Я должна спать. – Когда она так подумала, мушка успокоилась. – Но как же мне спать с открытыми глазами?» Она снова испугалась и снова увидела, как задергалась за стеклом мушка. А затем нестройным хором завыли еще какие-то существа с металлическими голосами. Ей хотелось кричать от ужаса, сопротивляться, но она не могла. Потом послышался другой звук, до нее донеслись голоса, и Натали различила приближающиеся шаги.
Да, кто-то шел к ней. Тот, кто ее спасет. Шаги были уже совсем рядом. Слепящий луч ударил из угла, он осветил ее укрытие, превратив тени в восхитительные, насыщенные краски. Знакомая фигура вышла из света.
«Мама! О, мама! Я так рада, что ты пришла. – Теперь она знала, что о ней позаботятся. Окно закрылось. – Мне было холодно, мама. Очень холодно и одиноко», – Натали снова казалось, что она куда-то проваливается. Маленькая мушка стала двигаться все медленнее и медленнее, а она, глядя на нее, старалась себя успокоить. Она устала... Очень устала.
Кто-то еще склонился над ней. Теперь уже не мама. Это был мужчина, который целовал ее в лоб, в воздухе сладковато запахло утренним лесом, напоенном хвоей, сосной и свежестью. Он накрыл ее одеялом почти до подбородка, и ей почудилось, что ее накрыла теплая морская волна. «Папа, это ты, папа. Я же знала, что ты обязательно вернешься и останешься со мной».
– Доброй ночи, Натали, – расслышала она его голос.
Она улыбнулась в ответ, и он осторожно прикрыл ей веки.
– Поспи еще, – пробормотал он, – и знай, что я о тебе позабочусь.
13
Группа врачей, сестер, санитарок и секретарей собралась в коридорчике напротив застекленной стены отдельной палаты Натали Парнелл.
Доктор Парат, по прозвищу «Кудесник», проходя мимо них, с удовлетворением ощущал на себе восхищенные взгляды своих новых друзей и соратников. Он чувствовал себя победителем, приближаясь к своей пациентке, которая в эту минуту сидела в кровати.
Еще его называли ангелом-хранителем, но в душе он сознавал, что как раз это совсем не соответствует действительности. Он был скорее блудным сыном, вечно перебегавшим от пациента к пациенту в поисках более интересного случая, который мог принести ему еще большую известность. Парат занимался только теми больными, которые представляли для него интерес и были чем-то вроде наркотика. Ему требовалась новая доза, как только действие предыдущей начинало ослабевать. Главное, чтобы описанный им в очередной раз случай украсил список бестселлеров. На этот раз, по заверению издателя, его книге суждено стать настольной даже в тех домах, где вообще не покупали книг. Этой предназначено быть великой, той, к которой он шел всю свою профессиональную жизнь.
Как правило, доктор Парат появлялся на сцене, когда у пациента совсем не оставалось надежды на исцеление, как спустившийся с небес святой. Последнее сравнение принадлежало его бывшей жене и было высказано ею, как раз перед тем, как она его навсегда покинула.
А Льюис Парат ничего не почувствовал. Его безумие достигло той степени, когда он мог безразлично наблюдать, как от него уходит жена, с которой он прожил десять лет. В общем-то ему всегда не хватало времени для супружеской жизни. Он нуждался в жене, как нуждается хирург в операционной сестре, но, если бы у него и не было помощницы, Парат бы от операции не отказался.
Собственно, Нэнси и была такой сестрой. Все годы, что он учился на медицинском факультете, она поддерживала его, выслушивала, помогала приобретать умение обращаться с больными, которое так важно иметь врачу и которым часто пренебрегают студенты.
Она готовила для него великолепную еду, трудилась бессчетное число часов, чтобы платить за квартиру, и еще больше часов дожидалась его возвращений домой. В первый год интернатуры он нередко ночевал в больнице по нескольку суток подряд. Но такова была участь всех студентов-медиков, и Нэнси не роптала. Она верила, что наступит день, когда они смогут переехать из жалкой квартирки в Соммервиле в большой загородный дом возле Чистого озера. Это была ее мечта. Большой красивый дом в одном из лучших районов Бостона или Кембриджа, а в нем пятеро славных детишек.
Доктору Льюису Парату было вполне по силам помочь этой мечте воплотиться. На пятом году женитьбы он был главным нейрохирургом центральной больницы штата Массачусетс. А спустя еще восемь публикаций в научных журналах, ему предлагали на выбор Нью-Йорк, Бостон и Чикаго.
Он отдал предпочтение Бостону, и решение было продиктовано тем, что именно там он мог заниматься вопросами, которые его интересовали. Там родилась первая книга. Она была посвящена пациенту, находившемуся десять месяцев в коме, которого он лечил, рискнув использовать совершенно новый метод электрохимической стимуляции. «Отважный и самоотверженный молодой врач из Бостона», как написала о нем «Нью-Йорк таймс». «Бостон глоб» придумала еще более броское коммерческое название – с ее легкой руки его прозвали «Кудесником», и прозвище с тех пор приклеилось к Парату навсегда.
Теперь «Кудеснику» понадобилось покинуть родную больницу на несколько месяцев. Сотрудники устроили в его честь прощальный вечер, уверенные, что он сумеет заслужить их заведению еще большую славу, и он не сомневался, что и в честь его возвращения вечер тоже состоится. Как раз после одного из таких мероприятий Нэнси и оставила его.
Парат даже не мог точно вспомнить, после какого именно. То ли в связи с выходом очередной книги, то ли по случаю спасения еще одного пациента. А может, дело было в очередном жертвователе в фонд госпиталя – на таких вечерах он тоже всегда бывал в центре внимания. Не исключено, что эго произошло после того, как он появился в «Шестидесяти минутах». Его выступление по телевидению еще больше возвысило Парата в глазах коллег, издателя, пациентов.
Но только не в глазах Нэнси. Чем большего успеха он добивался в профессии, тем она становилась недовольнее. Он продолжал все откладывать с детьми, говоря, что у него нет для них времени. Между тем Нэнси исполнилось тридцать, и число детей в ее мечтах уменьшилось с пяти до двух. Вместо большого дома у них была собственная очень дорогая квартира. У Нэнси – своя спальня, а у Парата – своя. Третья пустовала, и она часто говорила, что если бы он задерживался у нее подольше, может у третьей появились бы хозяева.
Но он не прислушался. Он вечно спешил. После очередного достижения устремлялся к следующей вершине. Нэнси стала звать его блудным сыном, и он не спорил. Но он-то знал больше. Он знал, что он наркоман, и ему это нравилось. Он относился к своей слабости с любовью и страстью, которых никогда не знала его жена. Когда она уходила, он взглянул на нее, пожелал ей успеха и пошел прямо на работу.
Доктор Парат, по прозвищу «Кудесник», проходя мимо них, с удовлетворением ощущал на себе восхищенные взгляды своих новых друзей и соратников. Он чувствовал себя победителем, приближаясь к своей пациентке, которая в эту минуту сидела в кровати.
Еще его называли ангелом-хранителем, но в душе он сознавал, что как раз это совсем не соответствует действительности. Он был скорее блудным сыном, вечно перебегавшим от пациента к пациенту в поисках более интересного случая, который мог принести ему еще большую известность. Парат занимался только теми больными, которые представляли для него интерес и были чем-то вроде наркотика. Ему требовалась новая доза, как только действие предыдущей начинало ослабевать. Главное, чтобы описанный им в очередной раз случай украсил список бестселлеров. На этот раз, по заверению издателя, его книге суждено стать настольной даже в тех домах, где вообще не покупали книг. Этой предназначено быть великой, той, к которой он шел всю свою профессиональную жизнь.
Как правило, доктор Парат появлялся на сцене, когда у пациента совсем не оставалось надежды на исцеление, как спустившийся с небес святой. Последнее сравнение принадлежало его бывшей жене и было высказано ею, как раз перед тем, как она его навсегда покинула.
А Льюис Парат ничего не почувствовал. Его безумие достигло той степени, когда он мог безразлично наблюдать, как от него уходит жена, с которой он прожил десять лет. В общем-то ему всегда не хватало времени для супружеской жизни. Он нуждался в жене, как нуждается хирург в операционной сестре, но, если бы у него и не было помощницы, Парат бы от операции не отказался.
Собственно, Нэнси и была такой сестрой. Все годы, что он учился на медицинском факультете, она поддерживала его, выслушивала, помогала приобретать умение обращаться с больными, которое так важно иметь врачу и которым часто пренебрегают студенты.
Она готовила для него великолепную еду, трудилась бессчетное число часов, чтобы платить за квартиру, и еще больше часов дожидалась его возвращений домой. В первый год интернатуры он нередко ночевал в больнице по нескольку суток подряд. Но такова была участь всех студентов-медиков, и Нэнси не роптала. Она верила, что наступит день, когда они смогут переехать из жалкой квартирки в Соммервиле в большой загородный дом возле Чистого озера. Это была ее мечта. Большой красивый дом в одном из лучших районов Бостона или Кембриджа, а в нем пятеро славных детишек.
Доктору Льюису Парату было вполне по силам помочь этой мечте воплотиться. На пятом году женитьбы он был главным нейрохирургом центральной больницы штата Массачусетс. А спустя еще восемь публикаций в научных журналах, ему предлагали на выбор Нью-Йорк, Бостон и Чикаго.
Он отдал предпочтение Бостону, и решение было продиктовано тем, что именно там он мог заниматься вопросами, которые его интересовали. Там родилась первая книга. Она была посвящена пациенту, находившемуся десять месяцев в коме, которого он лечил, рискнув использовать совершенно новый метод электрохимической стимуляции. «Отважный и самоотверженный молодой врач из Бостона», как написала о нем «Нью-Йорк таймс». «Бостон глоб» придумала еще более броское коммерческое название – с ее легкой руки его прозвали «Кудесником», и прозвище с тех пор приклеилось к Парату навсегда.
Теперь «Кудеснику» понадобилось покинуть родную больницу на несколько месяцев. Сотрудники устроили в его честь прощальный вечер, уверенные, что он сумеет заслужить их заведению еще большую славу, и он не сомневался, что и в честь его возвращения вечер тоже состоится. Как раз после одного из таких мероприятий Нэнси и оставила его.
Парат даже не мог точно вспомнить, после какого именно. То ли в связи с выходом очередной книги, то ли по случаю спасения еще одного пациента. А может, дело было в очередном жертвователе в фонд госпиталя – на таких вечерах он тоже всегда бывал в центре внимания. Не исключено, что эго произошло после того, как он появился в «Шестидесяти минутах». Его выступление по телевидению еще больше возвысило Парата в глазах коллег, издателя, пациентов.
Но только не в глазах Нэнси. Чем большего успеха он добивался в профессии, тем она становилась недовольнее. Он продолжал все откладывать с детьми, говоря, что у него нет для них времени. Между тем Нэнси исполнилось тридцать, и число детей в ее мечтах уменьшилось с пяти до двух. Вместо большого дома у них была собственная очень дорогая квартира. У Нэнси – своя спальня, а у Парата – своя. Третья пустовала, и она часто говорила, что если бы он задерживался у нее подольше, может у третьей появились бы хозяева.
Но он не прислушался. Он вечно спешил. После очередного достижения устремлялся к следующей вершине. Нэнси стала звать его блудным сыном, и он не спорил. Но он-то знал больше. Он знал, что он наркоман, и ему это нравилось. Он относился к своей слабости с любовью и страстью, которых никогда не знала его жена. Когда она уходила, он взглянул на нее, пожелал ей успеха и пошел прямо на работу.