И вот он, кажется, дождался звездного часа. Не было ни одной газеты в стране, которая бы не хотела узнать имени его новой пациентки. Но Парат знал, как держать прессу в напряжении. Пусть сперва обдумают вопросы, а он пока выстроит сюжет, возбудив любопытство сильнее, а затем передаст рукопись издателю, чтобы в ней и открыть все тайны. Доктор Парат был кудесником не только в области медицины. Он любил писать, потому что в книгах мог себя выразить, и временами ему приходилось обуздывать свой темперамент, чтобы герой всех его книг оставался правдоподобным, не превращался в супермена. Все-таки он создает нехудожественные произведения. Надо оставаться скромным. Правда сама по себе вполне заслуживала внимания.
Он отнюдь не был святым и знал это. Он обожал славу, он купался в ней, он стремился быть всегда на виду, и люди охотно давали ему такую возможность. У них не было выхода, они от него зависели. А он еще ни разу их не подвел.
Частью платы за излечение была его растущая слава. Больные излечивались, а он о них писал. Разумеется, с их согласия, но они всегда соглашались.
Но с последней пациенткой он отчего-то не был в себе уверен. Девушка была необычная, и он испытывал к ней уважение. Шестое чувство подсказывало ему, что она не захочет привлекать к себе внимания. Здесь надо действовать осторожно. Он сомневался, что она даст ему разрешение на публикацию, во всяком слу чае, сейчас.
А оно ему было необходимо как воздух, предыдущая порция славы сходила на нет, его книги не было в последнем списке бестселлеров. Он нуждался в очередной дозе, и Натали Парнелл была его наркотиком.
Возле Натали стояла сестра, держа стакан, из которого девушка пила через соломинку. Увидев доктора Парата, Натали оттолкнула ее руку. Говорила она шепотом.
Еще раз – здравствуйте.
Парат бодро улыбнулся.
– Мне приятно, что вы запомнили меня. Натали снова взялась за соломинку и попила еще немного. Глотательный рефлекс восстанавливался, и доктор Парат был доволен. Значит, она сделала еще один шаг в направлении к исцелению.
– Я почти ничего не помню, – сказала она с усилием, делая паузу после каждого слова.
Она еще попила, потом вздохнула.
– Ужасно хотелось пить.
Доктор Парат жестом показал ей, чтобы она не смущалась.
– Ну конечно, может быть хотите еще?
Натали отрицательно покачала головой.
– Где я сейчас?
– Я вам вчера уже объяснял, – вкрадчиво сказал доктор.
– Объясните еще раз.
Парата рассмешил ее тон. Не девушка – огонь. Она приказывала. Даже оставаясь в полном неведении, желала сохранить контроль за тем, что с ней, и где она. Только такая девушка могла продержаться столько лет. Внутри у нее сгусток энергии, который управляет ею. Можно себе представить, какой из нее выйдет юрист, когда она встанет на ноги. А Парат убежден, что это произойдет даже быстрее, чем он предсказывал.
– Вы в больнице, а я вас лечу.
– А как я сюда попала?
Ее память, когда дело касалось недавних событий, была совсем зыбкой. Парат повторял все это третий раз за неделю. Правда, он не был уверен, что ей на самом деле очень важно знать то, о чем она спрашивает. Возможно, она применяла обычные юридические трюки. Она еще не была готова узнать правду – по крайней мере пока.
– Я уже объяснил вам вчера, что вы попали в аварию.
– Вчера в аварию? – Натали казалась озадаченной.
– Нет, не вчера.
Натали говорила медленно и тщательно выбирала слова.
– Но вы же только что сказали, что авария случилась вчера.
Все заулыбались, а доктор Парат расхохотался.
– Это старый судебный прием, мисс Парнелл.
Она с усилием подвинулась в постели, но от помощи сестры отказалась. Она устроилась удобней, и ее лицо выражало удовольствие. Ей было приятно, что она проявила подобную смекалку.
– Вы помните какие-нибудь законы?
Она пожала плечами.
– Помню, что мне хотелось стать юристом, когда я кончу учиться.
– В университете?
Натали посмотрела на него удивленно.
– Нет, что за чепуха. – Она задумалась на мгновенье, явно силясь все вспомнить. – Не в университете, в школе.
Люди в холле принялись переговариваться, и Натали почувствовала беспокойство. Если что-то здесь было не так, если тут была какая-то тайна, то она хотела ее узнать, а вовсе не быть ее предметом. Она заметила, что доктор одним взглядом заставил всех замолчать.
– Прошу всех соблюдать полную тишину, благодарю вас.
Натали чувствовала, что Парат тщательно взвешивает каждое слово, и это заставило ее забеспокоиться еще сильнее. Она решила нарушить молчание первая.
– Сколько я, дол... долго?.. – спросила она. Парат смутился.
– Простите, я не понял. Вы спросили, как долго?..
Натали утвердительно кивнула.
– А, вы наверное хотели спросить, сколько времени вы находитесь здесь, в больнице?
Она имела в виду другое, но поняла, что он пока чего-то недоговаривает. Пожалуй, на него можно положиться. Собственно, пока ей ничего другого просто не оставалось.
Доктор Парат взял ее руки в свои перед тем, как продолжить.
– Вы здесь уже почти четыре недели, Натали. – Он помедлил, тщательно обдумывая следующее слово. – Я уверен, что врач обязан говорить пациенту правду, и клянусь, что никогда не солгу вам, но я имею право считать, что вы пока не готовы кое-что услышать. Вы согласны поверить мне?
– Я буду вам верить, – сказала девушка и добавила с подозрением, – но только пока.
Многие заулыбались, а кто-то не удержался от смеха. Натали внимательнее всмотрелась в лица, желая понять, что она сказала смешного.
Доктору Парату девушка нравилась. Очень нравилась. Он ею просто восхищался. Она была на редкость хороша. Выдержка у нее была просто потрясающая, и она сумела сохранить изящество, пройдя через немыслимые испытания, что выглядело совершенно неправдоподобным.
– Юная леди, у вас есть все, чтобы окончательно выздороветь, – объявил он.
– От чего?
Парат был озадачен.
– От... несчастного случая.
Натали старалась, как могла, сдерживать любопытство, но ей было необходимо все знать. Ей твердили про катастрофу, но умалчивали о том, с чем она была связана. Где все это случилось? Когда? Наверное, ее покалечили четыре недели назад. Был ли с ней кто-то еще? Ей казалось, что с ней должен был быть еще кто-то, о ком она очень беспокоилась. И что, выходит, только она выжила?
Она решила временно отступить.
– Я очень устала.
Натали скользнула под простыню, и толпа снаружи стала рассасываться. Корреспондент, стоявший возле кровати, дописал что-то в блокноте и собрался уходить, но задержался, услышав, что Парат задал еще один, последний вопрос.
– Натали, прошу вас, скажите – сколько вам лет?
Ответом ему было молчание.
– Натали, сколько вам лет?
Она повернулась набок, но не для того чтобы уснуть, а с целью выиграть время.
Образы, похожие на сны, теснились в сознании, они могли быть и реальными, и воображаемыми. Ей было сложно отделить одно от другого. Она представляла себе автомобильную катастрофу. Она видела, как горит ресторан на окраине города. Кто-то, имевший к ней отношение, поджигал его изнутри. Другой человек плыл. Может, ее отец? Кто был ее отец? Где ее мать?
Что-то не совпадало. Странно, что матери нет с нею рядом в такой момент. Ее мать обязательно оказалась бы здесь. Она всегда приходила на выручку, если Натали было трудно.
– Мама, мамочка, где ты?
Доктор Парат с болью следил за ее муками. Она заплакала.
– Натали, что случилось?
Слезы текли по ее щекам, и Натали как ребенок обняла подушку.
– Мама, я хочу к маме!
Она плакала долго, упрямо и отказывалась отдать доктору подушку, даже в обмен на его раскрытые навстречу ей объятия.
Парату оставалось лишь дать ей возможность плакать, пока не уснет. Но когда она притихла, видимо начиная дремать, доктор задал еще один вопрос.
Он наклонился совсем близко и прошептал ей на ухо еще раз:
– Натали?
– Что? – Она всхлипнула и повернулась к нему лицом. Ее лицо было мокрым И опухшим. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и ждала, чтобы он спросил снова.
– Натали?
Она подняла на него глаза, полные грусти. Сейчас она напоминала ему ангела с разбитым сердцем.
– Сколько вам лет?
Похоже было, что она никогда по-настоящему об этом не задумывалась.
– Мне... мне – Она запнулась и напряженно задумалась.
– Сколько вам лет?
Он ждал очень долго.
Натали думала над его вопросом. Ей было сложно сразу ответить. Как ни странно, она не знала точно – может ей десять? Нет, она должна быть старше. Она знает алгебру, геометрию. Читала Китса, и... да, Шекспира, и еще ей нравились Джейн Остин и сестры Бронте.
– Так, мне скорей всего семнадцать, – сказала она с гордой улыбкой. – Да, точно, семнадцать. Я уезжаю в колледж осенью изучать право. – Она снова замолчала, чтобы подумать. – Нет, это глупость; я хотела сказать – преподавать английский, да, верно, английский.
Парат кивнул и погладил ее по голове, когда она засыпала.
– Отлично, Натали, мы здорово продвинулись за последний месяц. – Он взглянул на сестру и корреспондента, которые все еще оставались в комнате. – Да, здорово, – повторил он, обращаясь на этот раз к ним.
Корреспондент выглядел озадаченным, и доктор пояснил:
– На прошлой неделе ей было десять, мы прожили семь лет за семь дней. – Парат очень хотел, чтобы до них дошло. – Осталось всего семь.
– Семь? – переспросил журналист, – вы, наверное, имели в виду четырнадцать? Ей ведь сейчас тридцать один, если я не ошибаюсь?
Доктор Парат обвел их всех довольным взглядом.
– Сейчас ей семнадцать. – Он подошел опять к Натали, чтобы накрыть ее одеялом, и его рука, помимо желания, потянулась к ее волосам. Он погладил ее по голове. – Доброй ночи, Спящая красавица, – сказал он с нежностью, и добавил скорее уже не для нее, а для корреспондента, – тебе осталось повзрослеть совсем чуть-чуть.
14
15
Он отнюдь не был святым и знал это. Он обожал славу, он купался в ней, он стремился быть всегда на виду, и люди охотно давали ему такую возможность. У них не было выхода, они от него зависели. А он еще ни разу их не подвел.
Частью платы за излечение была его растущая слава. Больные излечивались, а он о них писал. Разумеется, с их согласия, но они всегда соглашались.
Но с последней пациенткой он отчего-то не был в себе уверен. Девушка была необычная, и он испытывал к ней уважение. Шестое чувство подсказывало ему, что она не захочет привлекать к себе внимания. Здесь надо действовать осторожно. Он сомневался, что она даст ему разрешение на публикацию, во всяком слу чае, сейчас.
А оно ему было необходимо как воздух, предыдущая порция славы сходила на нет, его книги не было в последнем списке бестселлеров. Он нуждался в очередной дозе, и Натали Парнелл была его наркотиком.
Возле Натали стояла сестра, держа стакан, из которого девушка пила через соломинку. Увидев доктора Парата, Натали оттолкнула ее руку. Говорила она шепотом.
Еще раз – здравствуйте.
Парат бодро улыбнулся.
– Мне приятно, что вы запомнили меня. Натали снова взялась за соломинку и попила еще немного. Глотательный рефлекс восстанавливался, и доктор Парат был доволен. Значит, она сделала еще один шаг в направлении к исцелению.
– Я почти ничего не помню, – сказала она с усилием, делая паузу после каждого слова.
Она еще попила, потом вздохнула.
– Ужасно хотелось пить.
Доктор Парат жестом показал ей, чтобы она не смущалась.
– Ну конечно, может быть хотите еще?
Натали отрицательно покачала головой.
– Где я сейчас?
– Я вам вчера уже объяснял, – вкрадчиво сказал доктор.
– Объясните еще раз.
Парата рассмешил ее тон. Не девушка – огонь. Она приказывала. Даже оставаясь в полном неведении, желала сохранить контроль за тем, что с ней, и где она. Только такая девушка могла продержаться столько лет. Внутри у нее сгусток энергии, который управляет ею. Можно себе представить, какой из нее выйдет юрист, когда она встанет на ноги. А Парат убежден, что это произойдет даже быстрее, чем он предсказывал.
– Вы в больнице, а я вас лечу.
– А как я сюда попала?
Ее память, когда дело касалось недавних событий, была совсем зыбкой. Парат повторял все это третий раз за неделю. Правда, он не был уверен, что ей на самом деле очень важно знать то, о чем она спрашивает. Возможно, она применяла обычные юридические трюки. Она еще не была готова узнать правду – по крайней мере пока.
– Я уже объяснил вам вчера, что вы попали в аварию.
– Вчера в аварию? – Натали казалась озадаченной.
– Нет, не вчера.
Натали говорила медленно и тщательно выбирала слова.
– Но вы же только что сказали, что авария случилась вчера.
Все заулыбались, а доктор Парат расхохотался.
– Это старый судебный прием, мисс Парнелл.
Она с усилием подвинулась в постели, но от помощи сестры отказалась. Она устроилась удобней, и ее лицо выражало удовольствие. Ей было приятно, что она проявила подобную смекалку.
– Вы помните какие-нибудь законы?
Она пожала плечами.
– Помню, что мне хотелось стать юристом, когда я кончу учиться.
– В университете?
Натали посмотрела на него удивленно.
– Нет, что за чепуха. – Она задумалась на мгновенье, явно силясь все вспомнить. – Не в университете, в школе.
Люди в холле принялись переговариваться, и Натали почувствовала беспокойство. Если что-то здесь было не так, если тут была какая-то тайна, то она хотела ее узнать, а вовсе не быть ее предметом. Она заметила, что доктор одним взглядом заставил всех замолчать.
– Прошу всех соблюдать полную тишину, благодарю вас.
Натали чувствовала, что Парат тщательно взвешивает каждое слово, и это заставило ее забеспокоиться еще сильнее. Она решила нарушить молчание первая.
– Сколько я, дол... долго?.. – спросила она. Парат смутился.
– Простите, я не понял. Вы спросили, как долго?..
Натали утвердительно кивнула.
– А, вы наверное хотели спросить, сколько времени вы находитесь здесь, в больнице?
Она имела в виду другое, но поняла, что он пока чего-то недоговаривает. Пожалуй, на него можно положиться. Собственно, пока ей ничего другого просто не оставалось.
Доктор Парат взял ее руки в свои перед тем, как продолжить.
– Вы здесь уже почти четыре недели, Натали. – Он помедлил, тщательно обдумывая следующее слово. – Я уверен, что врач обязан говорить пациенту правду, и клянусь, что никогда не солгу вам, но я имею право считать, что вы пока не готовы кое-что услышать. Вы согласны поверить мне?
– Я буду вам верить, – сказала девушка и добавила с подозрением, – но только пока.
Многие заулыбались, а кто-то не удержался от смеха. Натали внимательнее всмотрелась в лица, желая понять, что она сказала смешного.
Доктору Парату девушка нравилась. Очень нравилась. Он ею просто восхищался. Она была на редкость хороша. Выдержка у нее была просто потрясающая, и она сумела сохранить изящество, пройдя через немыслимые испытания, что выглядело совершенно неправдоподобным.
– Юная леди, у вас есть все, чтобы окончательно выздороветь, – объявил он.
– От чего?
Парат был озадачен.
– От... несчастного случая.
Натали старалась, как могла, сдерживать любопытство, но ей было необходимо все знать. Ей твердили про катастрофу, но умалчивали о том, с чем она была связана. Где все это случилось? Когда? Наверное, ее покалечили четыре недели назад. Был ли с ней кто-то еще? Ей казалось, что с ней должен был быть еще кто-то, о ком она очень беспокоилась. И что, выходит, только она выжила?
Она решила временно отступить.
– Я очень устала.
Натали скользнула под простыню, и толпа снаружи стала рассасываться. Корреспондент, стоявший возле кровати, дописал что-то в блокноте и собрался уходить, но задержался, услышав, что Парат задал еще один, последний вопрос.
– Натали, прошу вас, скажите – сколько вам лет?
Ответом ему было молчание.
– Натали, сколько вам лет?
Она повернулась набок, но не для того чтобы уснуть, а с целью выиграть время.
Образы, похожие на сны, теснились в сознании, они могли быть и реальными, и воображаемыми. Ей было сложно отделить одно от другого. Она представляла себе автомобильную катастрофу. Она видела, как горит ресторан на окраине города. Кто-то, имевший к ней отношение, поджигал его изнутри. Другой человек плыл. Может, ее отец? Кто был ее отец? Где ее мать?
Что-то не совпадало. Странно, что матери нет с нею рядом в такой момент. Ее мать обязательно оказалась бы здесь. Она всегда приходила на выручку, если Натали было трудно.
– Мама, мамочка, где ты?
Доктор Парат с болью следил за ее муками. Она заплакала.
– Натали, что случилось?
Слезы текли по ее щекам, и Натали как ребенок обняла подушку.
– Мама, я хочу к маме!
Она плакала долго, упрямо и отказывалась отдать доктору подушку, даже в обмен на его раскрытые навстречу ей объятия.
Парату оставалось лишь дать ей возможность плакать, пока не уснет. Но когда она притихла, видимо начиная дремать, доктор задал еще один вопрос.
Он наклонился совсем близко и прошептал ей на ухо еще раз:
– Натали?
– Что? – Она всхлипнула и повернулась к нему лицом. Ее лицо было мокрым И опухшим. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и ждала, чтобы он спросил снова.
– Натали?
Она подняла на него глаза, полные грусти. Сейчас она напоминала ему ангела с разбитым сердцем.
– Сколько вам лет?
Похоже было, что она никогда по-настоящему об этом не задумывалась.
– Мне... мне – Она запнулась и напряженно задумалась.
– Сколько вам лет?
Он ждал очень долго.
Натали думала над его вопросом. Ей было сложно сразу ответить. Как ни странно, она не знала точно – может ей десять? Нет, она должна быть старше. Она знает алгебру, геометрию. Читала Китса, и... да, Шекспира, и еще ей нравились Джейн Остин и сестры Бронте.
– Так, мне скорей всего семнадцать, – сказала она с гордой улыбкой. – Да, точно, семнадцать. Я уезжаю в колледж осенью изучать право. – Она снова замолчала, чтобы подумать. – Нет, это глупость; я хотела сказать – преподавать английский, да, верно, английский.
Парат кивнул и погладил ее по голове, когда она засыпала.
– Отлично, Натали, мы здорово продвинулись за последний месяц. – Он взглянул на сестру и корреспондента, которые все еще оставались в комнате. – Да, здорово, – повторил он, обращаясь на этот раз к ним.
Корреспондент выглядел озадаченным, и доктор пояснил:
– На прошлой неделе ей было десять, мы прожили семь лет за семь дней. – Парат очень хотел, чтобы до них дошло. – Осталось всего семь.
– Семь? – переспросил журналист, – вы, наверное, имели в виду четырнадцать? Ей ведь сейчас тридцать один, если я не ошибаюсь?
Доктор Парат обвел их всех довольным взглядом.
– Сейчас ей семнадцать. – Он подошел опять к Натали, чтобы накрыть ее одеялом, и его рука, помимо желания, потянулась к ее волосам. Он погладил ее по голове. – Доброй ночи, Спящая красавица, – сказал он с нежностью, и добавил скорее уже не для нее, а для корреспондента, – тебе осталось повзрослеть совсем чуть-чуть.
14
Доктор Лейн мерил шагами свой кабинет, чтобы успокоиться. Сегодня за ленчем он позволил себе выпить, хотя много раз клялся никогда этого не делать в операционные дни. Но сегодня можно. Сегодня Натали Парнелл заговорит. Сегодня опять начнутся вопросы, которые, всплывая один за другим, непременно коснутся недостающих кусков ее жизни, и речь, конечно, зайдет и о том, о чем доктор Парат еще не спрашивал, – пока не спрашивал.
Но Лейн не боялся вопросов Парата. Он боялся вопросов, которые она сможет задать сама, если ее память окончательно восстановится.
Лейн осматривал Натали Парнелл на прошлой неделе и был огорчен тем, что увидел. За прошедшие семь лет рубец сгладился, но был заметен куда лучше, чем он надеялся.
Не исключено, что ему повезет, и из-за травмы, которую она перенесла, ее память так и останется неполноценной. Но это, если повезет. Тогда она может решить, что шов лишь след какой-то операции, воспоминания о которой навсегда утонули в глубинах затуманенного сознания.
«Да, хорошо, если повезет», – подумал Лейн, стараясь припомнить, какие медицинские манипуляции могли бы объяснить наличие шва на таком месте.
«Будь он проклят, это Джуд Райкен!» подумал он.
Джуд фотографировал ее. Идиот-юрист, обуреваемый жаждой как следует ободрать страховую компанию, фотографировал Натали Парнелл, и на снимках того времени у нее не было никакого рубца в нижней части живота. По всему кабинету Лейна были разбросаны книги, раскрытые наугад и так оставленные, чтобы вновь и вновь перечитывать нужные места.
Подняв один из тридцати томов, в беспорядке сваленных на полу возле стола, он открыл его на закладке и пробежал глазами главу о восстановлении памяти восемнадцатый раз на этой неделе.
Сведения показались ему не более утешительными, чем тогда, когда он обратился к ним впервые. Полное восстановление возможно, и то, что больная находится сейчас здесь, в Чэпл-Хиле, делает его весьма вероятным. «Черт побери, лучше бы она выздоравливала где-нибудь подальше!» – с досадой подумал Лейн.
Он продолжал читать описание сходных случаев, и везде в глаза ему первым делом бросались два слова: «знакомая обстановка».
Знакомая обстановка ускоряет восстановительные процессы в памяти. Чем больше вокруг примет прошлой жизни, которые воздействуют на восприятие, тем выше вероятность возбудить деятельность дремавших многие годы нейронов.
Лейн налил себе еще виски и посмотрел туда, где лежала другая книга, не имеющая отношения к медицине. Это был толстый юридический журнал со статьей, посвященной проблемам судебной ответственности врача за профессиональный проступок.
Статью Лейн уже выучил наизусть. Но не исключено, что ему придется испытать то, о чем она написана, на собственной шкуре, если у Натали Парнелл окончательно восстановится память.
«Если!» – Лейн захохотал и сделал хороший глоток бурбона. Этой девушке еще предстоит здорово поднапрячься. Но она, судя по всему, вполне на это способна! Более волевой пациентки ему не приходилось встречать за всю свою врачебную практику.
– Будь ты проклят, Райкен, – пробормотал он опять, – за твое небольшое одолжение, я теперь заплачу кровью.
Однако помощь Райкена не была столь уж незначительной, и он это отлично знал. Он вполне мог лишиться лицензии на медицинскую практику. И чем бы он тогда занимался? Сидел до конца жизни в подвале какой-нибудь занюханной провинциальной больницы, проводя лабораторные исследования? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Зазвонил телефон, и он снял трубку.
– Доктор Лейн? – раздался голос Парата. – Вы не забыли обо мне?
Лейн собрался с мыслями, прежде чем ответить. Нет, он не забыл, где ему следовало быть в этот час. Он просто не хотел там сейчас находиться. Он был нетрезв и опасался, что от него несет спиртным.
– Да, я сейчас буду.
Он подошел к умывальнику, чтобы, освежив лицо, скрыть хотя бы внешние признаки похмелья. Как правило, это ему удавалось, но сегодня нервы, видимо, были на пределе. Ладно, зато вечером, дома, он достанет заветную бутылку и в полной безопасности надерется до бесчувствия.
Пока он готовился к дневному обходу, его осенила совершенно невероятная идея. Ему надо убить Натали Парнелл, и все разрешится само собой. Но это уже походило на бред. Он врач, а не убийца. Однако на мгновение ему все же показалось, что он нашел выход, – пусть ненадолго, но нашел.
Франческа Луккези лихо катила по коридору в инвалидном кресле новейшей конструкции и чуть не налетела на доктора Парата, когда тот выходил из палаты Натали.
– Извините, доктор, я хотела навестить вашу пациентку.
Она сделала попытку объехать его, чтобы побыстрей оказаться в палате у Натали, но Парат опередил ее, схватив кресло за подлокотники и повернув к себе.
– Вы что, не заметили надписи «Просьба не беспокоить»? – Он пальцем указал на табличку на двери Натали. – Не беспокоить, вам понятно, Луккези?
Франческа была хорошенькой двадцатисемилетней девушкой и к мужчинам относилась благосклонно. Откинув со лба непослушные, вьющиеся крупными кольцами черные пряди, она, дерзко улыбаясь, погладила доктора по щеке.
– Ваше слово – закон, Кудесник! А когда мне можно будет навестить Спящую красавицу?
– Когда я разрешу, и ни минутой раньше!
Доктор Парат начал было решительно разворачивать ее кресло, как неожиданно помешала чья-то опустившаяся ему на плечо рука.
– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей.
Перед ним во всей красе стояла Натали Парнелл, и именно она помешала ему действовать. Она набрала за последнюю неделю еще пять фунтов, волосы ее были аккуратно причесаны, а на щеках начинал проступать легкий румянец.
– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей, – повторила она.
Доктор Парат решил перейти в наступление.
– Интересно, что это вы здесь делаете, почему вы не в постели? По-моему, я вам строжайше наказал не выходить в коридор.
Натали прислонилась к стене.
– А мне сегодня захотелось прогуляться. Я просидела взаперти больше месяца. Если уж на то пошло, то я вообще забыла, как там, на воле.
– Так будет продолжаться, пока вы постепенно ко всему не привыкнете. А когда я говорю «привыкнете», – то имеется в виду, что я, доктор Парат, под этим подразумеваю, именно это.
Натали поклонилась ему.
– Слушаюсь, ваше Величество. Но разве вы никогда не слышали о правах пациентов?
– Правах пациентов? А что это такое?
Натали указала на него пальцем.
– Согласно статье семьдесят три положения об ущемлении прав человека, больной, находящийся в стадии выздоровления, имеет право ходатайствовать, чтобы ему разрешили покинуть лечебное заведение, и получить ответ в течение двадцати четырех часов. Если по истечении указанного срока вышеназванное учреждение оспорит названное право, больной может… – Натали запнулась и дотронулась до своей головы. – Что это Я сейчас произнесла?
Франческа расхохоталась.
– Ты насмотрелась на Перри Мейсона по телевизору, да?
Доктор Парат находился под сильным впечатлением от только что услышанного.
– Может, вы наконец поверите мне, когда я опять скажу, что вы закончили юридический факультет?
– Иногда я сама себе напоминаю книгу, которую когда-то прочитала, но полностью забыла.
Франческа показала пальцем в сторону своей палаты.
– Меня зовут Франческа Луккези, я из семьсот двадцать шестой, мы почти соседи, но только Муссолини, который сейчас здесь с нами стоит, никого к тебе не пускает. Он думает, я на тебя окажу дурное влияние, или что-нибудь еще в этом роде.
Парат прислушался, ожидая, что ответит Натали.
– Я Натали Парнелл.
– Знаю, я о тебе читала. Ты – знаменитость. Местные остряки не могут решить, как тебя называть, – «Спящая Красавица» или «Рип-ва-Винкль в юбке».
– Что? – Натали поразилась. – Обо мне пишут в газетах?
Парат не успел остановить Франческу, и она мгновенно выхватив из под сиденья своего кресла газету, уже протягивала ее Натали.
Парат знал, что рано или поздно это должно было случиться. Но он хотел, чтобы все было заранее подготовлено, а не вот так, в коридоре. Он сделал попытку как бы между прочим перехватить газету, но ему не хватило ловкости, и Натали уже цепко держала ее. Парат все же решил потянуть, но, обнаружив у себя в руке нижнюю половину первой страницы, почувствовал, что его охватывает паника.
Он не узнавал сам себя. Может, она не заметит? Натали, прищурившись, смотрела на него поверх оставшегося у нее в руках обрывка газеты. Он видел, как беспокойно забегали ее глаза. Затем ее взгляд, вначале упав на заголовок, скользнул на число.
Ее словно ударило громом. 14 июля 1987! Не может быть. Она снова взглянула на газетную строчку, потом на испуганное лицо врача, чтобы удостовериться, что эти цифры в действительности напечатаны, а не привиделись ей. Чем внимательнее она вглядывалась в цифры, тем больше они ее завораживали. Она ощутила слабость, и ей почудилось, что она снова не может двигаться... 1987 – ослепила ей глаза непереносимым неоновым лучом напечатанная крупным шрифтом дата. Она зажмурилась, и перед ней замелькали один за другим: 1981... 1982... 1983... 1984... 1985... 1986... 1987...
Франческа ничего не заметила.
– Тут как раз про тебя, – пояснила она спокойно, – на шестой странице, правая колонка. – Она улыбнулась. – Хоть и не на первой, но, мне кажется, если пишут целый месяц, то это здорово! Может, ты подойдешь для шоу Опры Уинфри?
Натали онемела, но, взяв себя в руки, все же попыталась заговорить. У нее было ясное, хотя, возможно, и подсознательное ощущение, что, если она не будет сейчас двигаться, думать, отвечать, то провалится снова в черную бездну, в которой пробыла бесконечно долго.
– Для чего? – переспросила она, плохо расслышав последние слова Франчески, из-за того, что ее занимало лишь число 1987... Все это не могло происходить наяву.
Франческа развеселилась.
– Опра Уинфри, ты что, не знаешь Уинфри?
Натали отрицательно помотала головой.
– Я мало смотрю телевизор, хотя, помню, «Даллас» мне нравился. – Она снова взглянула на цифры, потом опять на Парата. Похоже, я пропустила кое-какие серии, – договорила она через силу и осеклась.
Доктор Парат шагнул к ней, но она отпрянула, предусмотрительно выставив вперед ладони, чтобы он не мог подойти.
– Не беспокойся, – не унималась Франческа, – мне «Даллас» тоже нравится. Я. тебе расскажу с любого места, если ты пропустила.
Натали вдруг с удивлением взглянула на Франческу.
– Расскажешь с любого места? – Она истерически захохотала, и доктор Парат схватил ее за руку.
– Натали, ну пожалуйста, пойдемте в палату, прошу вас! – Он знал, что потрясение такой силы может оказаться пагубным для нее. Все может вернуться обратно, если не проявить осторожность. Она нетвердо стояла на ногах, но отказывалась двинуться с места. Парат попытался потянуть ее за руку, больше ничего не говоря, но беспокойный взгляд выдал его.
Натали вела себя, будто глухая.
– Какая я была глупая, как я не поняла...
– Не поняли чего, Натали?
Газета выпала из ее рук. Она смеялась, сама того не желая, и смех ее был далеко не радостен. В голове у Парата сработал сигнал тревоги. Он чувствовал себя очень неуверенно, понимая, что ситуация требует от него чрезвычайной осмотрительности.
Натали перестала смеяться. Ее глаза стали спокойными, и она понимающе кивнула:
– Кажется, я начинаю соображать, – произнесла она. Натали сосредоточенно думала, будто вспоминала что-то самое важное для нее. – Да, это последнее, что я ясно запомнила, перед тем как случилось несчастье.
Парат был готов в любую минуту подхватить ее на руки и отнести в палату, но он понимал, что вот-вот наступит решающий для нее момент, и боялся помешать.
– Чудесно, а теперь давайте войдем к вам в палату, и вы все мне расскажете.
Он обнял ее за плечи и увел из коридора.
Она вновь засмеялась, сбросив его руку.
– Вам надо сесть, Натали, прошу вас.
Но Натали не желала садиться. Она судорожно рылась в памяти.
– Это было в самом начале лета, в восьмидесятом, – сказала она.
Ее ненормальная веселость постепенно стихла, и она вдруг заулыбалась.
Парат не впервые сталкивался с подобной реакцией, и она ему очень не нравилась. Затишье перед бурей. Дальше обязательно последует истерика. Взяв шприц, он набрал в него пять кубиков успокаивающего, прикидывая, будет ли достаточно такой дозы.
– Весна подошла к концу, – продолжала Натали неторопливо.
– Да.
Неожиданно вид у нее стал взволнованным. Парат похолодел. Он сделал знак Франческе, чтобы та молчала.
Натали заметив его жест, немедленно выказала раздражение. Она обрела право быть подозрительной и недовольной. Они ей говорили неправду. Сейчас не лето 1980. Сейчас на семь лет больше.
Доктор Парат спросил мягко:
– Так что вы такое вспомнили, Натали? Теперь спокойствие покинуло ее окончательно, грозовые тучи надвигались стремительно, и Натали Парнелл решительно бросилась навстречу действительности.
– Что такое, Натали?
Девушка дрожала. На лбу у нее выступили крупные капли пота. Сознание ее судорожно впитывало только что ставший для нее очевидным факт.
Прошло гораздо больше времени, чем ей говорили прежде. Ясно, почему ей не давали ни журналов, ни газет, и телевизор был под запретом. Только книги, старые книги были доступны.
Она сердито взглянула на Парата.
– Почему вы мне не сказали сразу?
Он не ответил.
– Прошло семь лет! – В голосе ее слышались мольба и отчаяние.
Он старательно взвешивал каждое слово:
– Да, Натали, семь лет.
Ей вдруг снова захотелось хохотать, потому что то, о чем она подумала, казалось нелепым до абсурда.
Доктор Парат принял решение – пора было положить этому конец.
– Натали, я очень прошу вас успокоиться.
На этот раз его слова возымели действие. Натали, видимо, решила, что лучше не спорить, ей надо было узнать кое-что важное.
– Франческа, – обратилась она к новой знакомой, оборвав смех до того резко, что та растерялась, – у меня к тебе вопрос.
Франческа взглянула на нее, растерянно пожимая плечами:
– Спрашивай, конечно.
– Он может показаться тебе необычным.
– Ты разговариваешь с Франческой Луккези, я и сама необычная.
Натали, видимо, окончательно пришла к выводу, что лучше вопроса, чем тот, который она собралась задать, ей не придумать, – ибо по нелепости он мог сравниться разве что с той сценой, которая здесь разыгралась. Натали посмотрела на Франческу с подчеркнутой серьезностью. Пожалуй, пауза получилась немного длинноватой, но зато доктор Парат успел ввести ей успокаивающее. Эффект наступил почти мгновенно. Ей едва хватило времени задать свой вопрос, прежде чем она заснула.
– Будь добра, скажи… – Франческа и доктор Парат наклонились, чтобы лучше расслышать ее последние слова, едва шевеля губами, она спросила:
– Кто застрелил Дж. Р. Эвинга?[1]
Но Лейн не боялся вопросов Парата. Он боялся вопросов, которые она сможет задать сама, если ее память окончательно восстановится.
Лейн осматривал Натали Парнелл на прошлой неделе и был огорчен тем, что увидел. За прошедшие семь лет рубец сгладился, но был заметен куда лучше, чем он надеялся.
Не исключено, что ему повезет, и из-за травмы, которую она перенесла, ее память так и останется неполноценной. Но это, если повезет. Тогда она может решить, что шов лишь след какой-то операции, воспоминания о которой навсегда утонули в глубинах затуманенного сознания.
«Да, хорошо, если повезет», – подумал Лейн, стараясь припомнить, какие медицинские манипуляции могли бы объяснить наличие шва на таком месте.
«Будь он проклят, это Джуд Райкен!» подумал он.
Джуд фотографировал ее. Идиот-юрист, обуреваемый жаждой как следует ободрать страховую компанию, фотографировал Натали Парнелл, и на снимках того времени у нее не было никакого рубца в нижней части живота. По всему кабинету Лейна были разбросаны книги, раскрытые наугад и так оставленные, чтобы вновь и вновь перечитывать нужные места.
Подняв один из тридцати томов, в беспорядке сваленных на полу возле стола, он открыл его на закладке и пробежал глазами главу о восстановлении памяти восемнадцатый раз на этой неделе.
Сведения показались ему не более утешительными, чем тогда, когда он обратился к ним впервые. Полное восстановление возможно, и то, что больная находится сейчас здесь, в Чэпл-Хиле, делает его весьма вероятным. «Черт побери, лучше бы она выздоравливала где-нибудь подальше!» – с досадой подумал Лейн.
Он продолжал читать описание сходных случаев, и везде в глаза ему первым делом бросались два слова: «знакомая обстановка».
Знакомая обстановка ускоряет восстановительные процессы в памяти. Чем больше вокруг примет прошлой жизни, которые воздействуют на восприятие, тем выше вероятность возбудить деятельность дремавших многие годы нейронов.
Лейн налил себе еще виски и посмотрел туда, где лежала другая книга, не имеющая отношения к медицине. Это был толстый юридический журнал со статьей, посвященной проблемам судебной ответственности врача за профессиональный проступок.
Статью Лейн уже выучил наизусть. Но не исключено, что ему придется испытать то, о чем она написана, на собственной шкуре, если у Натали Парнелл окончательно восстановится память.
«Если!» – Лейн захохотал и сделал хороший глоток бурбона. Этой девушке еще предстоит здорово поднапрячься. Но она, судя по всему, вполне на это способна! Более волевой пациентки ему не приходилось встречать за всю свою врачебную практику.
– Будь ты проклят, Райкен, – пробормотал он опять, – за твое небольшое одолжение, я теперь заплачу кровью.
Однако помощь Райкена не была столь уж незначительной, и он это отлично знал. Он вполне мог лишиться лицензии на медицинскую практику. И чем бы он тогда занимался? Сидел до конца жизни в подвале какой-нибудь занюханной провинциальной больницы, проводя лабораторные исследования? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Зазвонил телефон, и он снял трубку.
– Доктор Лейн? – раздался голос Парата. – Вы не забыли обо мне?
Лейн собрался с мыслями, прежде чем ответить. Нет, он не забыл, где ему следовало быть в этот час. Он просто не хотел там сейчас находиться. Он был нетрезв и опасался, что от него несет спиртным.
– Да, я сейчас буду.
Он подошел к умывальнику, чтобы, освежив лицо, скрыть хотя бы внешние признаки похмелья. Как правило, это ему удавалось, но сегодня нервы, видимо, были на пределе. Ладно, зато вечером, дома, он достанет заветную бутылку и в полной безопасности надерется до бесчувствия.
Пока он готовился к дневному обходу, его осенила совершенно невероятная идея. Ему надо убить Натали Парнелл, и все разрешится само собой. Но это уже походило на бред. Он врач, а не убийца. Однако на мгновение ему все же показалось, что он нашел выход, – пусть ненадолго, но нашел.
Франческа Луккези лихо катила по коридору в инвалидном кресле новейшей конструкции и чуть не налетела на доктора Парата, когда тот выходил из палаты Натали.
– Извините, доктор, я хотела навестить вашу пациентку.
Она сделала попытку объехать его, чтобы побыстрей оказаться в палате у Натали, но Парат опередил ее, схватив кресло за подлокотники и повернув к себе.
– Вы что, не заметили надписи «Просьба не беспокоить»? – Он пальцем указал на табличку на двери Натали. – Не беспокоить, вам понятно, Луккези?
Франческа была хорошенькой двадцатисемилетней девушкой и к мужчинам относилась благосклонно. Откинув со лба непослушные, вьющиеся крупными кольцами черные пряди, она, дерзко улыбаясь, погладила доктора по щеке.
– Ваше слово – закон, Кудесник! А когда мне можно будет навестить Спящую красавицу?
– Когда я разрешу, и ни минутой раньше!
Доктор Парат начал было решительно разворачивать ее кресло, как неожиданно помешала чья-то опустившаяся ему на плечо рука.
– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей.
Перед ним во всей красе стояла Натали Парнелл, и именно она помешала ему действовать. Она набрала за последнюю неделю еще пять фунтов, волосы ее были аккуратно причесаны, а на щеках начинал проступать легкий румянец.
– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей, – повторила она.
Доктор Парат решил перейти в наступление.
– Интересно, что это вы здесь делаете, почему вы не в постели? По-моему, я вам строжайше наказал не выходить в коридор.
Натали прислонилась к стене.
– А мне сегодня захотелось прогуляться. Я просидела взаперти больше месяца. Если уж на то пошло, то я вообще забыла, как там, на воле.
– Так будет продолжаться, пока вы постепенно ко всему не привыкнете. А когда я говорю «привыкнете», – то имеется в виду, что я, доктор Парат, под этим подразумеваю, именно это.
Натали поклонилась ему.
– Слушаюсь, ваше Величество. Но разве вы никогда не слышали о правах пациентов?
– Правах пациентов? А что это такое?
Натали указала на него пальцем.
– Согласно статье семьдесят три положения об ущемлении прав человека, больной, находящийся в стадии выздоровления, имеет право ходатайствовать, чтобы ему разрешили покинуть лечебное заведение, и получить ответ в течение двадцати четырех часов. Если по истечении указанного срока вышеназванное учреждение оспорит названное право, больной может… – Натали запнулась и дотронулась до своей головы. – Что это Я сейчас произнесла?
Франческа расхохоталась.
– Ты насмотрелась на Перри Мейсона по телевизору, да?
Доктор Парат находился под сильным впечатлением от только что услышанного.
– Может, вы наконец поверите мне, когда я опять скажу, что вы закончили юридический факультет?
– Иногда я сама себе напоминаю книгу, которую когда-то прочитала, но полностью забыла.
Франческа показала пальцем в сторону своей палаты.
– Меня зовут Франческа Луккези, я из семьсот двадцать шестой, мы почти соседи, но только Муссолини, который сейчас здесь с нами стоит, никого к тебе не пускает. Он думает, я на тебя окажу дурное влияние, или что-нибудь еще в этом роде.
Парат прислушался, ожидая, что ответит Натали.
– Я Натали Парнелл.
– Знаю, я о тебе читала. Ты – знаменитость. Местные остряки не могут решить, как тебя называть, – «Спящая Красавица» или «Рип-ва-Винкль в юбке».
– Что? – Натали поразилась. – Обо мне пишут в газетах?
Парат не успел остановить Франческу, и она мгновенно выхватив из под сиденья своего кресла газету, уже протягивала ее Натали.
Парат знал, что рано или поздно это должно было случиться. Но он хотел, чтобы все было заранее подготовлено, а не вот так, в коридоре. Он сделал попытку как бы между прочим перехватить газету, но ему не хватило ловкости, и Натали уже цепко держала ее. Парат все же решил потянуть, но, обнаружив у себя в руке нижнюю половину первой страницы, почувствовал, что его охватывает паника.
Он не узнавал сам себя. Может, она не заметит? Натали, прищурившись, смотрела на него поверх оставшегося у нее в руках обрывка газеты. Он видел, как беспокойно забегали ее глаза. Затем ее взгляд, вначале упав на заголовок, скользнул на число.
Ее словно ударило громом. 14 июля 1987! Не может быть. Она снова взглянула на газетную строчку, потом на испуганное лицо врача, чтобы удостовериться, что эти цифры в действительности напечатаны, а не привиделись ей. Чем внимательнее она вглядывалась в цифры, тем больше они ее завораживали. Она ощутила слабость, и ей почудилось, что она снова не может двигаться... 1987 – ослепила ей глаза непереносимым неоновым лучом напечатанная крупным шрифтом дата. Она зажмурилась, и перед ней замелькали один за другим: 1981... 1982... 1983... 1984... 1985... 1986... 1987...
Франческа ничего не заметила.
– Тут как раз про тебя, – пояснила она спокойно, – на шестой странице, правая колонка. – Она улыбнулась. – Хоть и не на первой, но, мне кажется, если пишут целый месяц, то это здорово! Может, ты подойдешь для шоу Опры Уинфри?
Натали онемела, но, взяв себя в руки, все же попыталась заговорить. У нее было ясное, хотя, возможно, и подсознательное ощущение, что, если она не будет сейчас двигаться, думать, отвечать, то провалится снова в черную бездну, в которой пробыла бесконечно долго.
– Для чего? – переспросила она, плохо расслышав последние слова Франчески, из-за того, что ее занимало лишь число 1987... Все это не могло происходить наяву.
Франческа развеселилась.
– Опра Уинфри, ты что, не знаешь Уинфри?
Натали отрицательно помотала головой.
– Я мало смотрю телевизор, хотя, помню, «Даллас» мне нравился. – Она снова взглянула на цифры, потом опять на Парата. Похоже, я пропустила кое-какие серии, – договорила она через силу и осеклась.
Доктор Парат шагнул к ней, но она отпрянула, предусмотрительно выставив вперед ладони, чтобы он не мог подойти.
– Не беспокойся, – не унималась Франческа, – мне «Даллас» тоже нравится. Я. тебе расскажу с любого места, если ты пропустила.
Натали вдруг с удивлением взглянула на Франческу.
– Расскажешь с любого места? – Она истерически захохотала, и доктор Парат схватил ее за руку.
– Натали, ну пожалуйста, пойдемте в палату, прошу вас! – Он знал, что потрясение такой силы может оказаться пагубным для нее. Все может вернуться обратно, если не проявить осторожность. Она нетвердо стояла на ногах, но отказывалась двинуться с места. Парат попытался потянуть ее за руку, больше ничего не говоря, но беспокойный взгляд выдал его.
Натали вела себя, будто глухая.
– Какая я была глупая, как я не поняла...
– Не поняли чего, Натали?
Газета выпала из ее рук. Она смеялась, сама того не желая, и смех ее был далеко не радостен. В голове у Парата сработал сигнал тревоги. Он чувствовал себя очень неуверенно, понимая, что ситуация требует от него чрезвычайной осмотрительности.
Натали перестала смеяться. Ее глаза стали спокойными, и она понимающе кивнула:
– Кажется, я начинаю соображать, – произнесла она. Натали сосредоточенно думала, будто вспоминала что-то самое важное для нее. – Да, это последнее, что я ясно запомнила, перед тем как случилось несчастье.
Парат был готов в любую минуту подхватить ее на руки и отнести в палату, но он понимал, что вот-вот наступит решающий для нее момент, и боялся помешать.
– Чудесно, а теперь давайте войдем к вам в палату, и вы все мне расскажете.
Он обнял ее за плечи и увел из коридора.
Она вновь засмеялась, сбросив его руку.
– Вам надо сесть, Натали, прошу вас.
Но Натали не желала садиться. Она судорожно рылась в памяти.
– Это было в самом начале лета, в восьмидесятом, – сказала она.
Ее ненормальная веселость постепенно стихла, и она вдруг заулыбалась.
Парат не впервые сталкивался с подобной реакцией, и она ему очень не нравилась. Затишье перед бурей. Дальше обязательно последует истерика. Взяв шприц, он набрал в него пять кубиков успокаивающего, прикидывая, будет ли достаточно такой дозы.
– Весна подошла к концу, – продолжала Натали неторопливо.
– Да.
Неожиданно вид у нее стал взволнованным. Парат похолодел. Он сделал знак Франческе, чтобы та молчала.
Натали заметив его жест, немедленно выказала раздражение. Она обрела право быть подозрительной и недовольной. Они ей говорили неправду. Сейчас не лето 1980. Сейчас на семь лет больше.
Доктор Парат спросил мягко:
– Так что вы такое вспомнили, Натали? Теперь спокойствие покинуло ее окончательно, грозовые тучи надвигались стремительно, и Натали Парнелл решительно бросилась навстречу действительности.
– Что такое, Натали?
Девушка дрожала. На лбу у нее выступили крупные капли пота. Сознание ее судорожно впитывало только что ставший для нее очевидным факт.
Прошло гораздо больше времени, чем ей говорили прежде. Ясно, почему ей не давали ни журналов, ни газет, и телевизор был под запретом. Только книги, старые книги были доступны.
Она сердито взглянула на Парата.
– Почему вы мне не сказали сразу?
Он не ответил.
– Прошло семь лет! – В голосе ее слышались мольба и отчаяние.
Он старательно взвешивал каждое слово:
– Да, Натали, семь лет.
Ей вдруг снова захотелось хохотать, потому что то, о чем она подумала, казалось нелепым до абсурда.
Доктор Парат принял решение – пора было положить этому конец.
– Натали, я очень прошу вас успокоиться.
На этот раз его слова возымели действие. Натали, видимо, решила, что лучше не спорить, ей надо было узнать кое-что важное.
– Франческа, – обратилась она к новой знакомой, оборвав смех до того резко, что та растерялась, – у меня к тебе вопрос.
Франческа взглянула на нее, растерянно пожимая плечами:
– Спрашивай, конечно.
– Он может показаться тебе необычным.
– Ты разговариваешь с Франческой Луккези, я и сама необычная.
Натали, видимо, окончательно пришла к выводу, что лучше вопроса, чем тот, который она собралась задать, ей не придумать, – ибо по нелепости он мог сравниться разве что с той сценой, которая здесь разыгралась. Натали посмотрела на Франческу с подчеркнутой серьезностью. Пожалуй, пауза получилась немного длинноватой, но зато доктор Парат успел ввести ей успокаивающее. Эффект наступил почти мгновенно. Ей едва хватило времени задать свой вопрос, прежде чем она заснула.
– Будь добра, скажи… – Франческа и доктор Парат наклонились, чтобы лучше расслышать ее последние слова, едва шевеля губами, она спросила:
– Кто застрелил Дж. Р. Эвинга?[1]
15
Адам Бреннер, глядя в окно светло-голубого «мерседеса», заметил, что Шейла проскочила перекресток, и сердито воскликнул:
– Ты забыла повернуть, мама! Папа всегда здесь поворачивает!
– Да, солнышко, но сегодня тебя везет в школу мама, а не папа. И мы поедем, как привыкла я, – сказала Шейла, понимая, что совершила ошибку и будет вынуждена объехать целый квартал. Она уже и так опаздывала, и новый тренер по теннису в клубе, скорее всего, успел составить расписание; умирающие от безделья дамы наверняка выстроились в длинную очередь, и для нее может не остаться времени. Впрочем, сегодня ей почему-то было безразлично – не так интересно, как прежде. Теннис терял для нее привлекательность. В клубе она теперь частенько предпочитала выпивать, и нередко как следует. Кроме того, там появился новый инструктор, который вчера на площадке бросил на нее весьма недвусмысленный взгляд.
– Ты забыла повернуть, мама! Папа всегда здесь поворачивает!
– Да, солнышко, но сегодня тебя везет в школу мама, а не папа. И мы поедем, как привыкла я, – сказала Шейла, понимая, что совершила ошибку и будет вынуждена объехать целый квартал. Она уже и так опаздывала, и новый тренер по теннису в клубе, скорее всего, успел составить расписание; умирающие от безделья дамы наверняка выстроились в длинную очередь, и для нее может не остаться времени. Впрочем, сегодня ей почему-то было безразлично – не так интересно, как прежде. Теннис терял для нее привлекательность. В клубе она теперь частенько предпочитала выпивать, и нередко как следует. Кроме того, там появился новый инструктор, который вчера на площадке бросил на нее весьма недвусмысленный взгляд.