Мелоди Морган
Приют любви
Друг – это тот, кто верит в тебя,
поддерживает тебя и никогда
не позволяет тебе сдаться.
Спасибо, Джоан.
ГЛАВА 1
Штат Вайоминг, 1886 год
Джонси Девон Тейлор переступила через порог. Глаза ее медленно привыкали к темноте огромного викторианского дома. Тоненький лучик солнца отразился от противоположной стены. Щурясь, она перевела взгляд на большую картину и, задохнувшись от потрясения, сделала шаг назад.
Она не верила своим глазам: перед ней на огромной красной софе, как живая, возлежала обнаженная женщина. Но не только лицезрение этой картины заставило Джонси схватиться за горло – женщина. Джонси разглядывала длинный, густой золотисто-каштановый водопад волос, скрывавший нижнюю часть тела женщины и подчеркивавший тем самым обнаженную грудь. А в ответ с правильного овала лица смотрели на нее темно-карие глаза. Изображение было почти в натуральную величину. И потрясла ее не столько нагота женщины, сколько то, что та была похожа на нее.
Джонси нерешительно приблизилась к картине, совсем забыв о вознице, которого она наняла, чтобы доехать сюда, и который стоял в открытых дверях позади нее. Свет причудливо струился сквозь бахрому неплотно задернутых штор, отбрасывая тени на полотно. Пытаясь сосредоточиться, Джонси сжала губы.
– Внести ваши чемоданы, мэм?
Круто повернувшись, Джонси очутилась лицом к лицу с возницей. Она не могла не заметить выражения удивления, промелькнувшего в его глазах, когда он сперва посмотрел на нее, потом на картину и снова на нее. Шея Джонси налилась жаром. Она еще раз повернулась к большому полотну. Она не потерпит этого бесстыдно выставленного тела. Придется ему покинуть эту стену. И сейчас же. Ухватившись за нижний край громоздкой рамы, она попыталась снять картину с крюка.
– Погодите, – сказал возница, спеша через переднюю, – я помогу вам.
Приложив некоторое усилие, он снял картину и вопросительно посмотрел на девушку, от смущения лицо у него стало алым.
– М-м-м… положите… просто положите ее на пол, – сказала она, отвернувшись и махнув рукой в попытке как-то разрушить злополучное сходство.
Она оглядела душное полутемное помещение, раздраженная тем, что некуда, даже временно, поставить ее чемоданы. Хмурясь, она рассматривала мебель и множество всяких предметов, в беспорядке выстроившихся вдоль всех стен: плевательницы, стулья и уставленные пустыми бокалами столики.
– Можете поставить чемоданы в центре комнаты, раз уж это единственное свободное место.
Она проговорила эти слова через плечо, держа голову прямо. Неловкость не давала Джонси посмотреть в глаза вознице, смущенному даже еще больше, чем она.
Отступив в сторону, она упорно отводила глаза от картины, пока возница перетаскивал чемоданы с широкого крыльца в помещение. Но ее голова, словно у дергаемой за веревочку марионетки, поворачивалась к изображению женщины с золотисто-каштановыми волосами, частично загороженному теперь стулом.
Возница кашлянул и встал, переминаясь с ноги на ногу и изучая взором пыльный ковер.
– О! – произнесла Джонси, роясь в ридикюле. – Спасибо.
Она расплатилась, вежливо подождала, пока он выйдет, и быстро закрыла дверь. Ссутулившись, она прижалась лбом к стеклу.
– Публичный дом, – пробормотала она. Как это могло случиться? Почему никто не сказал ей? Ведь никто и словом не обмолвился – ни юрист, приехавший в Сент-Луис, ни контролер на железнодорожной станции, ни даже возница. Ей лишь сообщили, что она унаследовала большой дом, в котором можно устроить пансион. И что же! Какой уважающий себя человек захочет снять комнату, в которой усердно занималась своим ремеслом падшая женщина?
Теперь, оставшись одна, Джонси открыто уставилась на картину. Судя по словам юриста, это была ее тетка, до своей смерти владевшая этим домом. Сходство между теткой и ею самой было не просто явным, оно было пугающим. Словно смотришь в зеркало и видишь себя, превратившуюся во что-то или кого-то, вызывающего отвращение. Она заставила себя отвернуться.
Чувствуя себя обманутой, разочарованной и весьма раздраженной, Джонси раздвинула тяжелые шторы на выходящих на улицу окнах, впустив в комнату свет, затем обошла помещение, исследуя обстановку. Проведя пальцем по деревянному подлокотнику маленького дивана и обнаружив значительный слой пыли, она неодобрительно сморщила нос. Пыль лежала повсюду. Грязный ковер у нее под ногами, покрывавший весь пол, почти потерял свой цвет. Беспорядочно расставленные медные плевательницы выглядели так, словно те, кто ими пользовался, по большей части попадали мимо. Видимо, в доме ничего не трогали в течение нескольких месяцев – со времени смерти тетки.
Судя по закрытым дверям в каждой стене, можно было предположить, что передняя соединялась с комнатами, где, по всей вероятности, принимали гостей. Решительно вздохнув, Джонси направилась к ближайшей от входа двери. Мягко толкнула ее. Та скрипнула, но поддалась легко.
Полному непритворного ужаса взору Джонси предстала комната, которую иначе как хлевом назвать было нельзя. Ее взгляд перебежал с пола, заваленного грудами одежды, на выдвинутые ящики комода, откуда свисали предметы мужской одежды, названия которых не принято было произносить вслух, и на холм медной кровати, покрытой одеялами. Она и в самом деле никогда в жизни не видела ничего подобного.
– Ты кто? – донесся из-под вороха постельного белья сонный голос. – Как ты сюда попала?
Женщина с подозрительно яркими рыжими волосами, пребывавшими в диком беспорядке, моргала на свету, заливавшем комнату через дверь.
– Что… Что? – донесся хриплый мужской голос, приглушенный подушкой.
Сердце Джонси скакнуло, остановилось, потом бешено заколотилось. То, что она увидела перед собой, повергло ее в ужас, а в голове осталась только одна мысль: “Бежать!”. Она повернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь, задыхаясь от желания скрыться отсюда, но у входной двери остановилась, сжав дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. Она закрыла глаза и приказала себе не двигаться.
Боже милостивый! Что ей делать? Мысли бежали одна за другой. Это по-прежнему публичный дом! И вполне возможно, что другие комнаты тоже заняты женщинами, подобными этой. Она крепче зажмурилась и попыталась представить себе похожие сцены, и даже хуже.
“Уходи! – кричал ей напуганный разум. – Покинь это отвратительное место?”. Но она не открыла дверь. Вместо этого разум начал сражаться с чувствами. Ее мать захотела бы, нет, ожидала бы от нее, что она побежит отсюда как можно быстрее. Но мамы нет рядом, она сама должна принимать решения.
Все еще плотно зажмурив глаза, Джонси взвешивала “за” и “против”. Ей двадцать четыре года, уже давно прошли все сроки замужества, и нужно либо, преодолев чувство унижения, продолжать жизнь на положении бедной родственницы, либо воспользоваться представившейся ей возможностью и, оставшись, начать новую жизнь.
Она не может все бросить, только не сейчас, когда у нее появилась надежда самой зарабатывать на жизнь, стать самостоятельной. Слишком долго жила она у своих родственников из милости. Она не может вернуться. Она не вернется!
Расправив плечи, Джонси повернулась лицом к закрытой двери. Сердце у нее билось, как у маленькой птички. Она приблизилась, рука ее дрогнула над дверной ручкой. Но не успела она дотронуться до нее, как дверь отворилась, явив небрежно причесанную женщину, чей шелковый капот едва скрывал пышную грудь.
Она оценивающе оглядела Джонси с головы до ног.
– Вы, должно быть, племянница Спайси. Извините, я не прибралась тут, но, думаю, раз вы приехали, мне нечего из-за этого волноваться.
Саркастическая улыбка изогнула уголок ее тонких губ, окруженных морщинками.
– Ваше предположение верно, – голос Джонси звучал натянуто. – Это больше не… – она едва не поперхнулась этими словами, – …публичный дом.
– Вот как? – Женщина расширила глаза в притворном удивлении, потом пожала плечами. – Пожалуй, работать на вас было бы труднее, чем на Спайси.
Она повернулась и снова ушла в комнату, где по голому деревянному полу скрипели сапоги.
Джонси подождала, не зная, что делать дальше. Начать распаковывать чемоданы или стоять на страже, пока женщина не уйдет? Не способная изображать безразличие, она стояла прямо, как телеграфный столб, чувствуя себя неуклюжей и испытывая неловкость. Спустя несколько мгновений в дверях комнаты показался высокий темноволосый ковбой, державший в руке шляпу. Смущаясь, он слегка улыбнулся в сторону Джонси, потом быстро отвел глаза и обошел ее кругом, направляясь к входной двери.
– Билл! Проклятый бродяга, ты мне не заплатил! – раздался грубый окрик.
С выражением робости на лице ковбой снова обошел Джонси, пробормотав:
– Извините, мэм.
Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, Джонси отвернулась к противоположной двери и принялась изучать длинные полотнища паутины.
– Извини, Руби, – промямлил он и поспешно ретировался.
Когда он ушел, полуодетая Руби появилась в дверях.
– Если вы не против, я приду за своими вещами после того, как устроюсь на новом месте. Я быстро управлюсь. После смерти Спайси Сэм не отстает – зовет меня работать у него в салуне. Да и то, не все ли равно – везде одинаково. А по правде говоря, меня уже слегка тошнит от хныкающих особ в юбках.
Руби привычно управлялась со шнуровкой своего корсета. Она доверительно понизила голос.
– Жизнь тяжела, дорогуша, ни в чем нельзя быть уверенной. И когда подворачивается случай, девушка должна взять все, что может.
Затем она надолго исчезла, чтобы закончить туалет. Не оглянувшись и не сказав больше ни слова, проследовала затем мимо Джонси и покинула дом.
“Ни в чем нельзя быть уверенной”, – подумала Джонси. Как это верно. Не было уверенности, что родители проживут долгую жизнь и будут здоровы или что ее мать сможет после смерти отца сохранить их дом недалеко от Сент-Луиса.
Внезапно у нее заболела голова и новые черные туфли стиснули пальцы ног. Она с облегчением опустилась в стоявшее у двери мягкое кресло с прямой спинкой. Откинув голову и закрыв глаза, она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Мысленно же она невольно повторяла сцену, недавно разыгравшуюся перед ней. “Что за хныкающие особы? ” – подумала она.
Тихий шуршащий звук заставил Джонси вздернуть голову и широко открыть глаза. На верхней площадке лестницы стояли две женщины. Та, что казалась постарше, была невысокой, ее мягкие темные кудри были аккуратно зачесаны назад. Глубоко посаженные темные глаза не выказывали никакого любопытства, одно лишь спокойное ожидание. Рядом с ней стояла женщина повыше, со светлыми волосами. Ее большие голубые глаза выдавали настороженность, а узенькая ладонь крепко сжимала руку другой женщины.
Они медленно спустились. Внизу темные глаза, изучающие, застывшие, встретились с глазами Джонси.
– Привет, меня зовут Милочка. – Голос старшей женщины был низким и ровным. – Это Мэгги.
Ни одна из женщин не улыбнулась.
Джонси не совсем уверенно поднялась с кресла.
– Я Джонси Тейлор, – произнесла она, собственный голос показался ей чужим.
– Мы знаем. Мистер Коллинз сказал нам, что вы скоро приедете. – На лице Милочки ничего не отразилось, в то время как Мэгги, казалось, едва держалась на ногах. Теперь, когда Джонси рассмотрела женщин поближе, она была уверена, что Мэгги гораздо моложе Милочки, ей, вероятно, не больше восемнадцати.
– Вы закрываете заведение, – без всякого выражения проговорила Милочка.
– Да.
При этом слове Мэгги упала на нижнюю ступеньку лестницы и, зарыв лицо в юбки Милочки, заплакала.
Хорошо знакомая со скорбью, Джонси распознала здесь кое-что еще – страх. И это тоже ей было понятно.
Джонси смотрела, как Милочка встала на колени и оберегающим жестом обняла Мэгги за плечи, голос ее зазвучал мягко, брови озабоченно изогнулись.
– Я не брошу тебя. Мы будем вместе. Я обещала. Помнишь?
В это мгновенье Джонси осознала, что та же самая судьба, которая дала ей дом, отобрала его у этих двух женщин. Ей так хорошо известно, что это значит – внезапно оказаться без крыши над головой, унижаться и зависеть от других ради еды и одежды.
– Ш-ш-ш, Мэгги, – тем же успокаивающим голосом продолжала Милочка. Ее ладонь нежно гладила светлые волосы, только они и были видны из складок Милочкиной юбки. – Не тревожься. То, что было до твоего прихода сюда, не повторится. Я о тебе позабочусь, – вполголоса звучали проникновенные утешения.
Последние слова Милочки глубоко поразили Джонси. Горло у нее сжалось, она сглотнула, но комок не исчез. Внезапная потребность моргнуть предупредила ее о скопившейся в глазах влаге.
– Вам не нужно уходить отсюда, – чуть слышным шепотом выговорила Джонси.
Милочка подняла глаза, задержав ладонь на погребенной в ее юбке голове Мэгги. Она ничего не сказала, но мимолетный проблеск надежды отразился на ее бледном лице.
Джонси ухватилась за кольцо с аметистом, которое носила на правой руке, и начала нервно вертеть его. Она размышляла, не придется ли ей вскоре пожалеть о своем необдуманном решении. Она долго смотрела на женщину, потом заговорила:
– Вы можете остаться здесь, если вам некуда идти.
– Вы сознаете, что говорите?
– Возможно, не вполне. Нам всем придется подстроиться друг к другу и попытаться придумать что-нибудь подходящее для всех.
Джонси опустила руки. Явно насторожившись, Милочка спросила:
– Вы хотите сказать, что мы будем жить у вас из милости?
– Я не об этом говорю. Как я сказала, мы что-нибудь придумаем.
– Например?
– Я еще не знаю.
Джонси вернулась в оставленное кресло. Успокоившаяся к этому времени Мэгги повернула голову, чтобы разглядеть Джонси. Свисающие светлые волосы скрывали почти все ее лицо.
– Когда я узнала, что тетя оставила мне большой дом, то стала прикидывать, что можно с ним сделать, – сказала Джонси, – и сразу же подумала о пансионе.
– О… пансионе? – Мэгги села, икая, как маленький ребенок.
– Да. И, без сомнения, три женщины смогут управиться с пансионом.
Джонси отбросила все опасения, чувствуя, как крепнет в ней уверенность. Если они по-настоящему захотят этого, почему бы и нет?
– И в нем будут жить исправившиеся проститутки? – Голос Милочки зазвенел сарказмом.
Джонси пришлось признать, что Милочка права. Да и сможет ли она вообще в одиночку управлять таким большим пансионом? Вряд ли ей удастся нанять еще кого-нибудь на те деньги, что она выручит за сданные комнаты. И работа обещает быть тяжелой, сказала она себе, поглядев вокруг. Дом нуждается в основательной уборке и полной переделке. Мягко говоря, будет трудно.
– Я делаю вам предложение. Вы отказываетесь? – заговорила деловым тоном Джонси, глядя Милочке прямо в глаза.
– Милочка! Не говори “нет”. Пожалуйста! – Мэгги схватила Милочку за руку, в ее голубых глазах застыла мольба.
Милочка накрыла ладонь Мэгги своей.
– Я не могу сказать “нет”, но нам придется нелегко.
Да, подумала Джонси, нам будет очень нелегко. Нужно еще преодолеть репутацию этого дома. Удастся ли это, если Милочка и Мэгги будут жить здесь? Но, по правде говоря, в любом случае она едва ли найдет почтенных женщин, чтобы убрать публичный дом. Что ж, выбора нет. Они нужны ей, а она нужна им.
Джонси быстро поднялась, чувствуя себя еще не вполне свободно в их обществе. Потребуется некоторое время, но она привыкнет. А что еще ей остается?
– Вы не покажете мне спальни? Потом я смогу перенести наверх свои вещи и устроиться.
Милочка кивнула, затем мягко освободилась от Мэгги. Она улыбнулась и пригладила волосы девушки, сказав при этом:
– Пожалуйста, приготовь нам чай. Мэгги без слов поднялась и пошла в заднюю часть дома.
К Милочке вернулась холодная отчужденность.
– Сюда, – произнесла она, поднимаясь вверх по лестнице. – Десять спален наверху – и две внизу.
Джонси еще не знала, сколько будет брать с постояльцев, но, как бы там ни было, – девяти комнат вполне достаточно, чтобы обеспечить ее предприятию успех. Да у нее и нет другого выхода.
– Которая из комнат тетина? – спросила Джонси.
– Спайси жила в комнате с окнами на улицу. Там есть маленький балкон над крыльцом. Хотите занять ее? – спросила Милочка, оглядываясь через плечо на Джонси, поднимавшуюся следом за ней по лестнице.
– Нет, – поспешно ответила она, жалея, что вообще спросила. Она не хотела иметь дела ни с чем, принадлежавшим тетке, если только в этом не было крайней необходимости.
Вдоль перил красного дерева они прошли по галерее второго этажа, откуда была видна гостиная внизу. Дом обладал несомненной красотой, которую только нужно было раскрыть. Джонси избегала прикасаться к чему-либо, уверенная, что наверху лежит столько же грязи, сколько и внизу.
Милочка привела ее в комнату в конце коридора, обставленную простой дубовой мебелью: большая, аккуратно застеленная кровать с четырьмя столбиками, рядом с ней ночной столик, обыкновенный комод и зеркало над ним, картину довершал большой платяной шкаф.
Тяжелые шторы были отдернуты, являя взгляду на удивление чистую комнату. Джонси едва не подумала, что ее приготовили специально для нее.
Положив ладонь на гладкий деревянный столбик в изножье кровати, Джонси сказала:
– Комната милая. И в ней так много окон.
В каждой наружной стене комнаты, разместившейся в одном из многих углов дома, было по два окна, смотревших на крыши и верхушки молодых деревьев.
– Я рада, что она вам понравилась, – сухо ответила Милочка, поворачиваясь, чтобы уйти. – Ужин будет готов примерно через час. Вам нужна помощь, чтобы перенести ваши вещи наверх?
Джонси моментально вспомнила о тяжелых чемоданах. Нет никакого сомнения, что их содержимое придется переносить отдельно, только после этого можно будет занести сюда чемоданы. В них лежали все ее личные вещи и одежда. Она колебалась, боясь показаться неблагодарной, но и не желая, чтобы кто-то чужой копался в ее имуществе.
– Ничего, я понимаю. – Лицо Милочки было лишено всякого выражения, как оконное стекло, правда, далеко не такое прозрачное. – Ужин будет готов примерно через час, – повторила она и ушла.
Совершая бесчисленные переходы с тяжелым грузом одежды, Джонси сразу же вспотела в своем дорожном костюме. При каждом шаге она готова была откусить себе язык за то, что отвергла Милочкину помощь. К тому времени, когда дело было сделано, она вымоталась вконец. Но даже в таком состоянии Джонси была полна решимости как-то отметить, что это ее комната: поставила блюдечко со шпильками и положила щетку для волос, принадлежавшую раньше ее матери.
Потом она открыла маленькую шкатулку, которую дал ей дядя Гарольд перед ее отъездом в Ларами. Внутри лежал небольшой крупнокалиберный пистолет, размером чуть более ее ладони. Первый раз в жизни она владела оружием и, коль уж на то пошло, вообще впервые держала его в руках. Она не хотела брать его, но дядя настоял, заявив, что, раз она направляется на запад, пистолет ей пригодится. Она взяла его – вопреки своим опасениям, – но даже не зарядила. Закрыв крышку, Джонси поставила шкатулку на столик рядом с кроватью.
Удовлетворенная наконец, что все разложено как следует, она представила, что нужно совершить еще одно путешествие вниз по лестнице – на ужин, и застонала вслух. Но от аромата пекущихся оладий, смешанного со сладким запахом горящих поленьев, в животе у нее заурчало, и она вспомнила, что со времени ее последней трапезы прошло несколько часов.
Джонси заставила свои ноющие ноги спуститься по ступенькам, пересечь грязную переднюю и войти в кухню. Остановившись в дверях, она, онемев, огляделась. Помещение было безукоризненно чистым, а такой большой кухни она не видела никогда. На двух стенах висели большие дубовые шкафчики с застекленными дверцами, а посередине, в окружении скамеек и стульев, стоял длинный широкий стол. Но даже его подавляла чугунная плита – Джонси в жизни не встречала ничего подобного. Восемь конфорок, резервуары для горячей воды с каждой стороны и такая высокая духовка, что непонятно, кто может дотянуться до ее верха. С благоговейным страхом Джонси села к огромному столу, испытывая такое чувство, словно она вторглась в чье-то частное владение.
Мэгги наполнила три тарелки тушеным мясом, поставила на стол блюдо с оладьями и уселась рядом с Милочкой.
Джонси намазала маслом оладью, потом отправила в рот вкуснейшую тушеную говядину. Она съела уже половину своей порции, но никто так и не произнес ни слова, и Джонси попыталась сказать комплимент:
– Бесподобно вкусно, Мэгги.
Но Мэгги не ответила. Напротив, она тихо жевала, наклонив голову над тарелкой.
Неловкая тишина затянулась. Джонси перевела взгляд с Мэгги на Милочку. Им не удастся узнать друг друга ближе, если кто-то не начнет разговор, решила она. Но что у них общего? Пансион.
Сделав глубокий вдох, она начала:
– Я думаю, что завтра нам следует начать убирать внизу. Тогда мы сможем сдать две комнаты, а тем временем приведем в порядок спальни наверху.
Джонси взглянула на Милочку, надеясь на поддержание разговора. У нее вырвался вздох облегчения, когда Милочка посмотрела ей прямо в глаза.
– Внизу самая трудная работа, не считая, конечно, кухни, – ответила Милочка, никакие чувства не отразились в ее мягком голосе. – Боковая гостиная гораздо больше передней. После смерти Спайси именно там Руби по большей части принимала гостей.
“А где принимали гостей Мэгги и Милочка? ” – подумала Джонси. И тут же отогнала непрошеную мысль. Ее это не волнует, она и знать не хочет.
– Завтра я осмотрю помещения внизу, а сегодня я слишком устала для всего, кроме ванны. Надеюсь, вы не возражаете, если я оставлю посуду вам. Следующие два раза – за мной.
Джонси отодвинула стул. Женщины не выразили протеста, заставив Джонси подумать, что они скорей вообще обойдутся без нее.
Она оставила женщин с их заботами и с трудом поднялась по лестнице в свою комнату. На пороге она остановилась и оглядела свое новое жилище. Потребуется время привыкнуть к нему. Ее комната. Ее дом. Много лет прошло с тех пор, как она жила в своем доме. И хотя дядя Гарольд был очень добр к ней и ее матери, взяв их к себе, все равно это было не то. Дядя Гарольд делал все, чтобы они не чувствовали себя бедными родственниками. Но к тете Иде это не относилось.
Вынув из волос шпильки, Джонси расплела косу. Потом достала из комода чистую белую ночную рубашку и снова пошла вниз, в комнатку, которую она заметила из кухни и где стояла ванна.
Мэгги домывала тарелки в мойке, а Милочка черпала воду из резервуара огромной плиты.
– В резервуаре есть ведра два. Добавьте холодной воды и как раз наполните ванну, – сказала ей Милочка.
– Спасибо.
Джонси как можно быстрее приготовила себе ванну, разделась и села в теплую, неглубокую воду. Последние два дня она только и имела возможность, что умыться, и сейчас сидела расслабившаяся, омывая куском ткани руки и плечи. Джонси оставалась в воде, пока та не начала остывать и не сморщились кончики пальцев. Потом взяла сложенное вчетверо полотенце и вдохнула запах солнца и лимона.
Надев ночную рубашку, Джонси проверила, все ли она оставила в том порядке, в каком нашла.
Она зажала свое белье под мышкой и, поскольку Мэгги и Милочка уже ушли спать, потушила лампу на кухне. Когда же она взяла лампу в передней, входная дверь распахнулась, впустив внезапный порыв сырого ночного воздуха.
У Джонси от неожиданности перехватило дыхание. Босые ноги словно приросли к засыпанному песком полу передней, узел с бельем она плотно прижала к боку.
На фоне чернильной тьмы в раме открытой двери стоял свирепейшего вида мужчина. Одним испуганным взглядом она охватила резкие черты лица, черные усы, покрытую пылью широкополую шляпу и хмурое лицо.
Сердце у нее колотилось, взгляд переместился на револьвер в пристегнутой к бедру кобуре. Слова предостережения дяди Гарольда всплыли у нее в мозгу, и по спине пробежал холодок.
С решительным видом мужчина быстро вошел в помещение – грязный ковер заглушал его шаги, мягко позвякивали шпоры.
Когда Джонси глянула ему прямо в лицо, то увидела отразившееся там удивление, но это длилось одно мгновенье. Затем хмурое выражение вернулось, а темные глаза шарили по комнате.
– Дела, должно быть, идут не очень, – сказал он, глядя мимо нее.
– Убирайтесь! – прошептала она со смесью страха и ярости.
– Где этот чертов Джонни? – От его злого голоса прямо-таки завибрировали доски пола у нее под ногами. – И не воображайте, что я уйду без него!
Она собрала все свое мужество в кулак и повторила:
– Убирайтесь, я сказала!
– Не раньше, чем найду его.
Джонси с ужасом смотрела, как незваный гость передвигается по передней, открывая двери. Потом, встав посреди комнаты, он крикнул достаточно громко, чтобы разбудить всех соседей в квартале:
– Джонни!
– Здесь нет никого по имени Джонни, – сказала Джонси, стараясь, чтобы у нее не дрожал голос.
Но он не обратил на нее внимания и бросился вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки.
Джонси помчалась за ним, одной рукой сжимая свое белье, а другой до колен подняв подол ночной рубашки.
– Я сказала – убирайтесь! Вы что, не слышите?
Джонси Девон Тейлор переступила через порог. Глаза ее медленно привыкали к темноте огромного викторианского дома. Тоненький лучик солнца отразился от противоположной стены. Щурясь, она перевела взгляд на большую картину и, задохнувшись от потрясения, сделала шаг назад.
Она не верила своим глазам: перед ней на огромной красной софе, как живая, возлежала обнаженная женщина. Но не только лицезрение этой картины заставило Джонси схватиться за горло – женщина. Джонси разглядывала длинный, густой золотисто-каштановый водопад волос, скрывавший нижнюю часть тела женщины и подчеркивавший тем самым обнаженную грудь. А в ответ с правильного овала лица смотрели на нее темно-карие глаза. Изображение было почти в натуральную величину. И потрясла ее не столько нагота женщины, сколько то, что та была похожа на нее.
Джонси нерешительно приблизилась к картине, совсем забыв о вознице, которого она наняла, чтобы доехать сюда, и который стоял в открытых дверях позади нее. Свет причудливо струился сквозь бахрому неплотно задернутых штор, отбрасывая тени на полотно. Пытаясь сосредоточиться, Джонси сжала губы.
– Внести ваши чемоданы, мэм?
Круто повернувшись, Джонси очутилась лицом к лицу с возницей. Она не могла не заметить выражения удивления, промелькнувшего в его глазах, когда он сперва посмотрел на нее, потом на картину и снова на нее. Шея Джонси налилась жаром. Она еще раз повернулась к большому полотну. Она не потерпит этого бесстыдно выставленного тела. Придется ему покинуть эту стену. И сейчас же. Ухватившись за нижний край громоздкой рамы, она попыталась снять картину с крюка.
– Погодите, – сказал возница, спеша через переднюю, – я помогу вам.
Приложив некоторое усилие, он снял картину и вопросительно посмотрел на девушку, от смущения лицо у него стало алым.
– М-м-м… положите… просто положите ее на пол, – сказала она, отвернувшись и махнув рукой в попытке как-то разрушить злополучное сходство.
Она оглядела душное полутемное помещение, раздраженная тем, что некуда, даже временно, поставить ее чемоданы. Хмурясь, она рассматривала мебель и множество всяких предметов, в беспорядке выстроившихся вдоль всех стен: плевательницы, стулья и уставленные пустыми бокалами столики.
– Можете поставить чемоданы в центре комнаты, раз уж это единственное свободное место.
Она проговорила эти слова через плечо, держа голову прямо. Неловкость не давала Джонси посмотреть в глаза вознице, смущенному даже еще больше, чем она.
Отступив в сторону, она упорно отводила глаза от картины, пока возница перетаскивал чемоданы с широкого крыльца в помещение. Но ее голова, словно у дергаемой за веревочку марионетки, поворачивалась к изображению женщины с золотисто-каштановыми волосами, частично загороженному теперь стулом.
Возница кашлянул и встал, переминаясь с ноги на ногу и изучая взором пыльный ковер.
– О! – произнесла Джонси, роясь в ридикюле. – Спасибо.
Она расплатилась, вежливо подождала, пока он выйдет, и быстро закрыла дверь. Ссутулившись, она прижалась лбом к стеклу.
– Публичный дом, – пробормотала она. Как это могло случиться? Почему никто не сказал ей? Ведь никто и словом не обмолвился – ни юрист, приехавший в Сент-Луис, ни контролер на железнодорожной станции, ни даже возница. Ей лишь сообщили, что она унаследовала большой дом, в котором можно устроить пансион. И что же! Какой уважающий себя человек захочет снять комнату, в которой усердно занималась своим ремеслом падшая женщина?
Теперь, оставшись одна, Джонси открыто уставилась на картину. Судя по словам юриста, это была ее тетка, до своей смерти владевшая этим домом. Сходство между теткой и ею самой было не просто явным, оно было пугающим. Словно смотришь в зеркало и видишь себя, превратившуюся во что-то или кого-то, вызывающего отвращение. Она заставила себя отвернуться.
Чувствуя себя обманутой, разочарованной и весьма раздраженной, Джонси раздвинула тяжелые шторы на выходящих на улицу окнах, впустив в комнату свет, затем обошла помещение, исследуя обстановку. Проведя пальцем по деревянному подлокотнику маленького дивана и обнаружив значительный слой пыли, она неодобрительно сморщила нос. Пыль лежала повсюду. Грязный ковер у нее под ногами, покрывавший весь пол, почти потерял свой цвет. Беспорядочно расставленные медные плевательницы выглядели так, словно те, кто ими пользовался, по большей части попадали мимо. Видимо, в доме ничего не трогали в течение нескольких месяцев – со времени смерти тетки.
Судя по закрытым дверям в каждой стене, можно было предположить, что передняя соединялась с комнатами, где, по всей вероятности, принимали гостей. Решительно вздохнув, Джонси направилась к ближайшей от входа двери. Мягко толкнула ее. Та скрипнула, но поддалась легко.
Полному непритворного ужаса взору Джонси предстала комната, которую иначе как хлевом назвать было нельзя. Ее взгляд перебежал с пола, заваленного грудами одежды, на выдвинутые ящики комода, откуда свисали предметы мужской одежды, названия которых не принято было произносить вслух, и на холм медной кровати, покрытой одеялами. Она и в самом деле никогда в жизни не видела ничего подобного.
– Ты кто? – донесся из-под вороха постельного белья сонный голос. – Как ты сюда попала?
Женщина с подозрительно яркими рыжими волосами, пребывавшими в диком беспорядке, моргала на свету, заливавшем комнату через дверь.
– Что… Что? – донесся хриплый мужской голос, приглушенный подушкой.
Сердце Джонси скакнуло, остановилось, потом бешено заколотилось. То, что она увидела перед собой, повергло ее в ужас, а в голове осталась только одна мысль: “Бежать!”. Она повернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь, задыхаясь от желания скрыться отсюда, но у входной двери остановилась, сжав дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. Она закрыла глаза и приказала себе не двигаться.
Боже милостивый! Что ей делать? Мысли бежали одна за другой. Это по-прежнему публичный дом! И вполне возможно, что другие комнаты тоже заняты женщинами, подобными этой. Она крепче зажмурилась и попыталась представить себе похожие сцены, и даже хуже.
“Уходи! – кричал ей напуганный разум. – Покинь это отвратительное место?”. Но она не открыла дверь. Вместо этого разум начал сражаться с чувствами. Ее мать захотела бы, нет, ожидала бы от нее, что она побежит отсюда как можно быстрее. Но мамы нет рядом, она сама должна принимать решения.
Все еще плотно зажмурив глаза, Джонси взвешивала “за” и “против”. Ей двадцать четыре года, уже давно прошли все сроки замужества, и нужно либо, преодолев чувство унижения, продолжать жизнь на положении бедной родственницы, либо воспользоваться представившейся ей возможностью и, оставшись, начать новую жизнь.
Она не может все бросить, только не сейчас, когда у нее появилась надежда самой зарабатывать на жизнь, стать самостоятельной. Слишком долго жила она у своих родственников из милости. Она не может вернуться. Она не вернется!
Расправив плечи, Джонси повернулась лицом к закрытой двери. Сердце у нее билось, как у маленькой птички. Она приблизилась, рука ее дрогнула над дверной ручкой. Но не успела она дотронуться до нее, как дверь отворилась, явив небрежно причесанную женщину, чей шелковый капот едва скрывал пышную грудь.
Она оценивающе оглядела Джонси с головы до ног.
– Вы, должно быть, племянница Спайси. Извините, я не прибралась тут, но, думаю, раз вы приехали, мне нечего из-за этого волноваться.
Саркастическая улыбка изогнула уголок ее тонких губ, окруженных морщинками.
– Ваше предположение верно, – голос Джонси звучал натянуто. – Это больше не… – она едва не поперхнулась этими словами, – …публичный дом.
– Вот как? – Женщина расширила глаза в притворном удивлении, потом пожала плечами. – Пожалуй, работать на вас было бы труднее, чем на Спайси.
Она повернулась и снова ушла в комнату, где по голому деревянному полу скрипели сапоги.
Джонси подождала, не зная, что делать дальше. Начать распаковывать чемоданы или стоять на страже, пока женщина не уйдет? Не способная изображать безразличие, она стояла прямо, как телеграфный столб, чувствуя себя неуклюжей и испытывая неловкость. Спустя несколько мгновений в дверях комнаты показался высокий темноволосый ковбой, державший в руке шляпу. Смущаясь, он слегка улыбнулся в сторону Джонси, потом быстро отвел глаза и обошел ее кругом, направляясь к входной двери.
– Билл! Проклятый бродяга, ты мне не заплатил! – раздался грубый окрик.
С выражением робости на лице ковбой снова обошел Джонси, пробормотав:
– Извините, мэм.
Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, Джонси отвернулась к противоположной двери и принялась изучать длинные полотнища паутины.
– Извини, Руби, – промямлил он и поспешно ретировался.
Когда он ушел, полуодетая Руби появилась в дверях.
– Если вы не против, я приду за своими вещами после того, как устроюсь на новом месте. Я быстро управлюсь. После смерти Спайси Сэм не отстает – зовет меня работать у него в салуне. Да и то, не все ли равно – везде одинаково. А по правде говоря, меня уже слегка тошнит от хныкающих особ в юбках.
Руби привычно управлялась со шнуровкой своего корсета. Она доверительно понизила голос.
– Жизнь тяжела, дорогуша, ни в чем нельзя быть уверенной. И когда подворачивается случай, девушка должна взять все, что может.
Затем она надолго исчезла, чтобы закончить туалет. Не оглянувшись и не сказав больше ни слова, проследовала затем мимо Джонси и покинула дом.
“Ни в чем нельзя быть уверенной”, – подумала Джонси. Как это верно. Не было уверенности, что родители проживут долгую жизнь и будут здоровы или что ее мать сможет после смерти отца сохранить их дом недалеко от Сент-Луиса.
Внезапно у нее заболела голова и новые черные туфли стиснули пальцы ног. Она с облегчением опустилась в стоявшее у двери мягкое кресло с прямой спинкой. Откинув голову и закрыв глаза, она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Мысленно же она невольно повторяла сцену, недавно разыгравшуюся перед ней. “Что за хныкающие особы? ” – подумала она.
Тихий шуршащий звук заставил Джонси вздернуть голову и широко открыть глаза. На верхней площадке лестницы стояли две женщины. Та, что казалась постарше, была невысокой, ее мягкие темные кудри были аккуратно зачесаны назад. Глубоко посаженные темные глаза не выказывали никакого любопытства, одно лишь спокойное ожидание. Рядом с ней стояла женщина повыше, со светлыми волосами. Ее большие голубые глаза выдавали настороженность, а узенькая ладонь крепко сжимала руку другой женщины.
Они медленно спустились. Внизу темные глаза, изучающие, застывшие, встретились с глазами Джонси.
– Привет, меня зовут Милочка. – Голос старшей женщины был низким и ровным. – Это Мэгги.
Ни одна из женщин не улыбнулась.
Джонси не совсем уверенно поднялась с кресла.
– Я Джонси Тейлор, – произнесла она, собственный голос показался ей чужим.
– Мы знаем. Мистер Коллинз сказал нам, что вы скоро приедете. – На лице Милочки ничего не отразилось, в то время как Мэгги, казалось, едва держалась на ногах. Теперь, когда Джонси рассмотрела женщин поближе, она была уверена, что Мэгги гораздо моложе Милочки, ей, вероятно, не больше восемнадцати.
– Вы закрываете заведение, – без всякого выражения проговорила Милочка.
– Да.
При этом слове Мэгги упала на нижнюю ступеньку лестницы и, зарыв лицо в юбки Милочки, заплакала.
Хорошо знакомая со скорбью, Джонси распознала здесь кое-что еще – страх. И это тоже ей было понятно.
Джонси смотрела, как Милочка встала на колени и оберегающим жестом обняла Мэгги за плечи, голос ее зазвучал мягко, брови озабоченно изогнулись.
– Я не брошу тебя. Мы будем вместе. Я обещала. Помнишь?
В это мгновенье Джонси осознала, что та же самая судьба, которая дала ей дом, отобрала его у этих двух женщин. Ей так хорошо известно, что это значит – внезапно оказаться без крыши над головой, унижаться и зависеть от других ради еды и одежды.
– Ш-ш-ш, Мэгги, – тем же успокаивающим голосом продолжала Милочка. Ее ладонь нежно гладила светлые волосы, только они и были видны из складок Милочкиной юбки. – Не тревожься. То, что было до твоего прихода сюда, не повторится. Я о тебе позабочусь, – вполголоса звучали проникновенные утешения.
Последние слова Милочки глубоко поразили Джонси. Горло у нее сжалось, она сглотнула, но комок не исчез. Внезапная потребность моргнуть предупредила ее о скопившейся в глазах влаге.
– Вам не нужно уходить отсюда, – чуть слышным шепотом выговорила Джонси.
Милочка подняла глаза, задержав ладонь на погребенной в ее юбке голове Мэгги. Она ничего не сказала, но мимолетный проблеск надежды отразился на ее бледном лице.
Джонси ухватилась за кольцо с аметистом, которое носила на правой руке, и начала нервно вертеть его. Она размышляла, не придется ли ей вскоре пожалеть о своем необдуманном решении. Она долго смотрела на женщину, потом заговорила:
– Вы можете остаться здесь, если вам некуда идти.
– Вы сознаете, что говорите?
– Возможно, не вполне. Нам всем придется подстроиться друг к другу и попытаться придумать что-нибудь подходящее для всех.
Джонси опустила руки. Явно насторожившись, Милочка спросила:
– Вы хотите сказать, что мы будем жить у вас из милости?
– Я не об этом говорю. Как я сказала, мы что-нибудь придумаем.
– Например?
– Я еще не знаю.
Джонси вернулась в оставленное кресло. Успокоившаяся к этому времени Мэгги повернула голову, чтобы разглядеть Джонси. Свисающие светлые волосы скрывали почти все ее лицо.
– Когда я узнала, что тетя оставила мне большой дом, то стала прикидывать, что можно с ним сделать, – сказала Джонси, – и сразу же подумала о пансионе.
– О… пансионе? – Мэгги села, икая, как маленький ребенок.
– Да. И, без сомнения, три женщины смогут управиться с пансионом.
Джонси отбросила все опасения, чувствуя, как крепнет в ней уверенность. Если они по-настоящему захотят этого, почему бы и нет?
– И в нем будут жить исправившиеся проститутки? – Голос Милочки зазвенел сарказмом.
Джонси пришлось признать, что Милочка права. Да и сможет ли она вообще в одиночку управлять таким большим пансионом? Вряд ли ей удастся нанять еще кого-нибудь на те деньги, что она выручит за сданные комнаты. И работа обещает быть тяжелой, сказала она себе, поглядев вокруг. Дом нуждается в основательной уборке и полной переделке. Мягко говоря, будет трудно.
– Я делаю вам предложение. Вы отказываетесь? – заговорила деловым тоном Джонси, глядя Милочке прямо в глаза.
– Милочка! Не говори “нет”. Пожалуйста! – Мэгги схватила Милочку за руку, в ее голубых глазах застыла мольба.
Милочка накрыла ладонь Мэгги своей.
– Я не могу сказать “нет”, но нам придется нелегко.
Да, подумала Джонси, нам будет очень нелегко. Нужно еще преодолеть репутацию этого дома. Удастся ли это, если Милочка и Мэгги будут жить здесь? Но, по правде говоря, в любом случае она едва ли найдет почтенных женщин, чтобы убрать публичный дом. Что ж, выбора нет. Они нужны ей, а она нужна им.
Джонси быстро поднялась, чувствуя себя еще не вполне свободно в их обществе. Потребуется некоторое время, но она привыкнет. А что еще ей остается?
– Вы не покажете мне спальни? Потом я смогу перенести наверх свои вещи и устроиться.
Милочка кивнула, затем мягко освободилась от Мэгги. Она улыбнулась и пригладила волосы девушки, сказав при этом:
– Пожалуйста, приготовь нам чай. Мэгги без слов поднялась и пошла в заднюю часть дома.
К Милочке вернулась холодная отчужденность.
– Сюда, – произнесла она, поднимаясь вверх по лестнице. – Десять спален наверху – и две внизу.
Джонси еще не знала, сколько будет брать с постояльцев, но, как бы там ни было, – девяти комнат вполне достаточно, чтобы обеспечить ее предприятию успех. Да у нее и нет другого выхода.
– Которая из комнат тетина? – спросила Джонси.
– Спайси жила в комнате с окнами на улицу. Там есть маленький балкон над крыльцом. Хотите занять ее? – спросила Милочка, оглядываясь через плечо на Джонси, поднимавшуюся следом за ней по лестнице.
– Нет, – поспешно ответила она, жалея, что вообще спросила. Она не хотела иметь дела ни с чем, принадлежавшим тетке, если только в этом не было крайней необходимости.
Вдоль перил красного дерева они прошли по галерее второго этажа, откуда была видна гостиная внизу. Дом обладал несомненной красотой, которую только нужно было раскрыть. Джонси избегала прикасаться к чему-либо, уверенная, что наверху лежит столько же грязи, сколько и внизу.
Милочка привела ее в комнату в конце коридора, обставленную простой дубовой мебелью: большая, аккуратно застеленная кровать с четырьмя столбиками, рядом с ней ночной столик, обыкновенный комод и зеркало над ним, картину довершал большой платяной шкаф.
Тяжелые шторы были отдернуты, являя взгляду на удивление чистую комнату. Джонси едва не подумала, что ее приготовили специально для нее.
Положив ладонь на гладкий деревянный столбик в изножье кровати, Джонси сказала:
– Комната милая. И в ней так много окон.
В каждой наружной стене комнаты, разместившейся в одном из многих углов дома, было по два окна, смотревших на крыши и верхушки молодых деревьев.
– Я рада, что она вам понравилась, – сухо ответила Милочка, поворачиваясь, чтобы уйти. – Ужин будет готов примерно через час. Вам нужна помощь, чтобы перенести ваши вещи наверх?
Джонси моментально вспомнила о тяжелых чемоданах. Нет никакого сомнения, что их содержимое придется переносить отдельно, только после этого можно будет занести сюда чемоданы. В них лежали все ее личные вещи и одежда. Она колебалась, боясь показаться неблагодарной, но и не желая, чтобы кто-то чужой копался в ее имуществе.
– Ничего, я понимаю. – Лицо Милочки было лишено всякого выражения, как оконное стекло, правда, далеко не такое прозрачное. – Ужин будет готов примерно через час, – повторила она и ушла.
Совершая бесчисленные переходы с тяжелым грузом одежды, Джонси сразу же вспотела в своем дорожном костюме. При каждом шаге она готова была откусить себе язык за то, что отвергла Милочкину помощь. К тому времени, когда дело было сделано, она вымоталась вконец. Но даже в таком состоянии Джонси была полна решимости как-то отметить, что это ее комната: поставила блюдечко со шпильками и положила щетку для волос, принадлежавшую раньше ее матери.
Потом она открыла маленькую шкатулку, которую дал ей дядя Гарольд перед ее отъездом в Ларами. Внутри лежал небольшой крупнокалиберный пистолет, размером чуть более ее ладони. Первый раз в жизни она владела оружием и, коль уж на то пошло, вообще впервые держала его в руках. Она не хотела брать его, но дядя настоял, заявив, что, раз она направляется на запад, пистолет ей пригодится. Она взяла его – вопреки своим опасениям, – но даже не зарядила. Закрыв крышку, Джонси поставила шкатулку на столик рядом с кроватью.
Удовлетворенная наконец, что все разложено как следует, она представила, что нужно совершить еще одно путешествие вниз по лестнице – на ужин, и застонала вслух. Но от аромата пекущихся оладий, смешанного со сладким запахом горящих поленьев, в животе у нее заурчало, и она вспомнила, что со времени ее последней трапезы прошло несколько часов.
Джонси заставила свои ноющие ноги спуститься по ступенькам, пересечь грязную переднюю и войти в кухню. Остановившись в дверях, она, онемев, огляделась. Помещение было безукоризненно чистым, а такой большой кухни она не видела никогда. На двух стенах висели большие дубовые шкафчики с застекленными дверцами, а посередине, в окружении скамеек и стульев, стоял длинный широкий стол. Но даже его подавляла чугунная плита – Джонси в жизни не встречала ничего подобного. Восемь конфорок, резервуары для горячей воды с каждой стороны и такая высокая духовка, что непонятно, кто может дотянуться до ее верха. С благоговейным страхом Джонси села к огромному столу, испытывая такое чувство, словно она вторглась в чье-то частное владение.
Мэгги наполнила три тарелки тушеным мясом, поставила на стол блюдо с оладьями и уселась рядом с Милочкой.
Джонси намазала маслом оладью, потом отправила в рот вкуснейшую тушеную говядину. Она съела уже половину своей порции, но никто так и не произнес ни слова, и Джонси попыталась сказать комплимент:
– Бесподобно вкусно, Мэгги.
Но Мэгги не ответила. Напротив, она тихо жевала, наклонив голову над тарелкой.
Неловкая тишина затянулась. Джонси перевела взгляд с Мэгги на Милочку. Им не удастся узнать друг друга ближе, если кто-то не начнет разговор, решила она. Но что у них общего? Пансион.
Сделав глубокий вдох, она начала:
– Я думаю, что завтра нам следует начать убирать внизу. Тогда мы сможем сдать две комнаты, а тем временем приведем в порядок спальни наверху.
Джонси взглянула на Милочку, надеясь на поддержание разговора. У нее вырвался вздох облегчения, когда Милочка посмотрела ей прямо в глаза.
– Внизу самая трудная работа, не считая, конечно, кухни, – ответила Милочка, никакие чувства не отразились в ее мягком голосе. – Боковая гостиная гораздо больше передней. После смерти Спайси именно там Руби по большей части принимала гостей.
“А где принимали гостей Мэгги и Милочка? ” – подумала Джонси. И тут же отогнала непрошеную мысль. Ее это не волнует, она и знать не хочет.
– Завтра я осмотрю помещения внизу, а сегодня я слишком устала для всего, кроме ванны. Надеюсь, вы не возражаете, если я оставлю посуду вам. Следующие два раза – за мной.
Джонси отодвинула стул. Женщины не выразили протеста, заставив Джонси подумать, что они скорей вообще обойдутся без нее.
Она оставила женщин с их заботами и с трудом поднялась по лестнице в свою комнату. На пороге она остановилась и оглядела свое новое жилище. Потребуется время привыкнуть к нему. Ее комната. Ее дом. Много лет прошло с тех пор, как она жила в своем доме. И хотя дядя Гарольд был очень добр к ней и ее матери, взяв их к себе, все равно это было не то. Дядя Гарольд делал все, чтобы они не чувствовали себя бедными родственниками. Но к тете Иде это не относилось.
Вынув из волос шпильки, Джонси расплела косу. Потом достала из комода чистую белую ночную рубашку и снова пошла вниз, в комнатку, которую она заметила из кухни и где стояла ванна.
Мэгги домывала тарелки в мойке, а Милочка черпала воду из резервуара огромной плиты.
– В резервуаре есть ведра два. Добавьте холодной воды и как раз наполните ванну, – сказала ей Милочка.
– Спасибо.
Джонси как можно быстрее приготовила себе ванну, разделась и села в теплую, неглубокую воду. Последние два дня она только и имела возможность, что умыться, и сейчас сидела расслабившаяся, омывая куском ткани руки и плечи. Джонси оставалась в воде, пока та не начала остывать и не сморщились кончики пальцев. Потом взяла сложенное вчетверо полотенце и вдохнула запах солнца и лимона.
Надев ночную рубашку, Джонси проверила, все ли она оставила в том порядке, в каком нашла.
Она зажала свое белье под мышкой и, поскольку Мэгги и Милочка уже ушли спать, потушила лампу на кухне. Когда же она взяла лампу в передней, входная дверь распахнулась, впустив внезапный порыв сырого ночного воздуха.
У Джонси от неожиданности перехватило дыхание. Босые ноги словно приросли к засыпанному песком полу передней, узел с бельем она плотно прижала к боку.
На фоне чернильной тьмы в раме открытой двери стоял свирепейшего вида мужчина. Одним испуганным взглядом она охватила резкие черты лица, черные усы, покрытую пылью широкополую шляпу и хмурое лицо.
Сердце у нее колотилось, взгляд переместился на револьвер в пристегнутой к бедру кобуре. Слова предостережения дяди Гарольда всплыли у нее в мозгу, и по спине пробежал холодок.
С решительным видом мужчина быстро вошел в помещение – грязный ковер заглушал его шаги, мягко позвякивали шпоры.
Когда Джонси глянула ему прямо в лицо, то увидела отразившееся там удивление, но это длилось одно мгновенье. Затем хмурое выражение вернулось, а темные глаза шарили по комнате.
– Дела, должно быть, идут не очень, – сказал он, глядя мимо нее.
– Убирайтесь! – прошептала она со смесью страха и ярости.
– Где этот чертов Джонни? – От его злого голоса прямо-таки завибрировали доски пола у нее под ногами. – И не воображайте, что я уйду без него!
Она собрала все свое мужество в кулак и повторила:
– Убирайтесь, я сказала!
– Не раньше, чем найду его.
Джонси с ужасом смотрела, как незваный гость передвигается по передней, открывая двери. Потом, встав посреди комнаты, он крикнул достаточно громко, чтобы разбудить всех соседей в квартале:
– Джонни!
– Здесь нет никого по имени Джонни, – сказала Джонси, стараясь, чтобы у нее не дрожал голос.
Но он не обратил на нее внимания и бросился вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки.
Джонси помчалась за ним, одной рукой сжимая свое белье, а другой до колен подняв подол ночной рубашки.
– Я сказала – убирайтесь! Вы что, не слышите?