Моспан Татьяна. Партия в преферанс

   Вадим не собирался останавливаться в поселке, хотел устроить стоянку где-нибудь в удобном и достаточно укромном месте, недалеко от бывшей деревни Ежовка. Поэтому и экипировку подбирал по всем правилам. Палатку придется брать, это однозначно, на случай дождя вещь необходимая. Тащить ли с собой матрас и спальник?
   Он, прикидывая вес рюкзака, выкинул оттуда матрас. Пожалуй, без него можно обойтись. Веток нарубит, как в студенческих походах делали.
   Повздыхав, привыкший к комфорту Вадим вытащил и спальник, слишком объемный рюкзак получается, и это сразу бросается в глаза. Лучше теплые вещи взять, в августе ночи холодные.
   Барахла набиралось порядочно.
   - Буду как верблюд тащиться, - он, приговаривая, стал надевать рюкзак.
   Одна из лямок оборвалась.
   - Вот зараза! - выругался Вадим.
   Плохая примета перед дорогой, тут же мелькнула мысль, но он отмахнулся. Это пусть Першин с приметами разбирается, он специалист, во все верит. Лямка лопнула, потому что сто лет рюкзаком не пользовался. Лежала на антресоли и сгнила, ткань, значит, не качественная, а он уже запаниковал из-за такой ерунды. Лучше бы подумал, что делать, барахла набирается порядочно.
   Опять мелькнула спасительная мысль: хорошо бы "жигуленком" воспользоваться... Комфортно, уютно, тогда и палатка не нужна и в вещах можно себя не ограничивать.
   От этой затеи Вадим отказался. Нет, с самого начала правильно решил: никакой машины. Не развалится под этим рюкзаком.
   Звонок Костыля раздался именно тогда, когда ожидал. Шигин, ознакомившись с местностью, подсказал Ладынину, где они должны встретиться.
   - Выйдешь на центральной площади, увидишь пятиэтажные дома, иди прямо на них. Там магазинчик небольшой, "желток" называется, хороший ориентир, не перепутаешь. За "желтком" недостроенный и заросший травой стадион. Там лошадей выпасают. Место хорошее, никого не бывает, от него до бывшей деревни недалеко.
   Они договорились о времени. Вадим, сойдя с поезда в Гагарине, должен был успеть на послеобеденный автобусный рейс.
   - Народу, правда, до черта, но уехать можно.
   Положив трубку, Вадим вспомнил, что не спросил про Славика, приехал тот или нет? Такая забывчивость была для него непростительна. Ладно, успокоил себя, завтра спросит. Шигин ничего не сказал, значит, все в порядке.
   Ишь ты, улыбнулся Вадим, все разузнал: и стадион бывший, и лошадей выпасают... Он вспомнил, как впервые принимал участие в политической тусовке. Встречались на Тверской возле памятника основателю Москвы Юрию Долгорукову. На площади напротив бывшего дома генерал-губернатора всегда крутилось много народу, особенно если надвигалась очередная громкая дата. Приятельница Ладынина, политически активная дама, благодаря которой познакомился с нужными людьми, на полном серьезе говорила ему:
   - Смотри, не перепутай. Наши собираются под хвостом коня Юрия Долгорукова.
   Потом эти слова "под хвостом коня" стали основным ориентиром для членов движения.
   Ладынин поймал себя на мысли, что, как и его знакомая Рая, относится к затее с поиском клада не всерьез. Ну, и ладно, в конце концов ничем не рискует. Съездит, проветрится, какие проблемы?
   Насвистывая веселую мелодию, которая особенно хорошо получалась, он с удвоенной энергией принялся укомплектовывать рюкзак.
   Глава 16
   Косте Шигину в это время было совсем не до смеха.
   Сначала все шло хорошо. Придя на почту, он заказал разговор. Телефонистка, ядреная бабенка в обтягивающей кофточке, заулыбалась ему, как старому знакомому.
   - Опять Москва? - спросила она.
   - Да.
   - Подождать придется, линия занята.
   - А долго?
   - Да нет, погуляйте пока, я вас крикну.
   Костя поблагодарил её. Только здесь, в глубинке, можно встретить человеское отношение. Вчера, когда приходил звонить Доронькину, работала эта же женщина. Слышно было плохо, так она разрешила ему со своего аппарата разговаривать.
   Он вышел из здания почты и расслабленно опустился на скамейку под липами. Хорошо! Вытянул ноги, достал сигарету и... Затылком почувствовал цепкий острый взгляд. Оглянулся. К скамейке, где сидел, шагал милиционер. Крепкий, мордастый. Шел и с видом хозяина поглядывал на все вокруг. Он и на Костыля так посмотрел, захочу, мол, помилую, захочу, нервы помотаю. Шигин эту породу очень хорошо знал.
   Милиционер обогнул скамейку и направился к зданию почты. Костя беспомощным взглядом наблюдал за ним. С трудом взял себя в руки. Да что в самом деле, какого-то сельского мента испугался...
   - Мужчина, идите, линия освободилась! - услышал он.
   Первое, что бросилось в глаза, когда вошел в маленький зальчик, был милиционер, который стоял, облокотившись о деревянный барьер, и любезничал с телефонисткой.
   - Идите в кабину, сегодня связь хорошая.
   Пока разговаривал с Вадимом, чувствовал на себе все тот же острый взгляд. Хорошо, что дверь кабины плотно закрывается, подумал он.
   Краем глаза покосился на красномордого. Тот продолжал ухаживать за телефонисткой.
   Радужное настроение Кости Шигина было испорчено. Он расстроился бы ещё больше, если бы слышал, о чем мордастый говорил с приветливой сотрудницей после его ухода.
   Разговор шел о нем, о Косте и вел его Леонид Сычев, местный милиционер по прозвищу Лоскут.
   - Это что за кент?
   - К Василию Доронькину приехал. Вроде из Москвы.
   - А ты откуда знаешь?
   - Говорят, - уклончиво сказала женщина.
   - А звонил кому?
   - В столицу. И вчера, и сегодня.
   - Он и вчера звонил?
   - Да, только по другому телефону.
   - Все-то ты, Ксюха, знаешь, - Леонид, перегнувшись через невысокий деревянный барьер, притянул женщину к себе.
   - Пусти, увидит кто, - вяло сопротивлялась она.
   - А тебе какая забота, мужа нет, синяков не наставит.
   - Меня твоя Галина и так на каждом углу позорит. Орет, что проходу не даю. А мне больно-то надо за чужие грехи отвечать. У тебя таких, как я, в каждой деревне...
   - Ну, не в каждой, - ухмыльнулся Ленька.
   - Отстань, говорю.
   - Да что ты все отстань, да отстань, недотрога какая, - Сычев запустил руку под кофточку. - Сегодня к тебе загляну на чаек. Не прогонишь?
   - Ага, как в песне поется, приходи, мол, на чаек, выпьем водочки.
   - И водочки можно. Кто нам мешает?
   - Ох, Ленька, допрыгаешься. - Ксения вырвалась из цепких рук и опустилась на стул.
   - Ксюша, кому этот фраер вчера звонил, случайно не слышала?
   - Слышала. Он вчера по моему телефону разговаривал, в кабинке связи не было. Славику какому-то.
   - Славику? - красная морда милиционера напряглась. - Это какому же Славику, уж не Доронькину ли?
   - Не знаю.
   - А говорил что?
   - Не прислушивалась я.
   - А все-таки?
   - Говорил, что кто-то приехал. Спрашивал, когда тот здесь появится. Еще места нахваливал, - улыбнулась женщина. - А какие здесь места? Самые обычные. Грязь да скука.
   Хлопнула дверь. Сычев мгновенно выпрямился и, придав лицу значительное выражение, обернулся.
   В помещение вошла бабка Дарья в темном платочке, та самая, что недавно честила Леньку Сыча на весь автобус.
   - Мне бы телеграмму отправить.
   Ксения сделала вид, будто старательно пересчитывает деньги. Лишь немного растрепанные волосы и заливший щеки румянец напоминали о посягательствах Сычева.
   Бабка Дарья все поняла правильно, её неодобрительный взгляд остановился на распахнутой кофточке.
   Сыч, подмигнув Ксении, чтобы помнила уговор про вечер, направился к выходу. Ему эта старая ведьма ничего в глаза не скажет. Он при исполнении служебных обязанностей, Ксюхе вот, наверное, сейчас достанется.
   Он не ошибся. Едва за ним закрылась дверь, бабка Дарья принялась стыдить женщину.
   - На кой тебе сдался этот кобелина, опомнись. Сын растет, перед ним стыдно.
   - Да что вы все меня достаете, это нельзя, то нельзя. Живу, как хочу!
   - Да ладно бы кто другой, а то этот... Хуже его и мужика-то нету.
   - Много вы все понимаете, - огрызнулась Ксения.
   - И понимать нечего, нет мужика, и этот не мужик.
   - Где же хорошего взять? Они все давно при деле. Хороший от жены не побежит. На весь поселок три с половиной мужичонки незанятых осталось, да и те пьют.
   - Пьют, окаянные, - вздыхала бабка.
   - Я ведь ещё молодая.
   - И, милая, я весь век без мужа прожила. Как с войны не пришел, так и жуву одна.
   - А чего хорошего-то?
   - Хорошего мало, - согласилась старуха. - Только Леньку твово, чует мое сердце, скоро попрут из милиции. Он только этим и жив, должностью своей. Как же - власть, что хочу, то и ворочу. Они, Сычи, все такие. Батька самого Егора немцам служил, его сослали после войны, так в Сибири и сгинул.
   - Ну, если всех родственников вспоминать, кто когда сидел... - отмахнулась Ксения.
   - Ты рукой-то не маши, - обиделась старуха. - Кто, может, и зря сидел, а папаша Егорки за дело. Помню, как из-за него людей в бане пороли, да шкуру спускали.
   Телефонистка насупилась, но бабку Дарью не пербивала.
   - Ладно, дело прошлое, только у них весь корень гнилой. Раньше семейство в Ежовке проживало, потом, как деревню под снос, сюда перебрались, на центральную усадьбу. С Егоркой Сычем, батькой Леньки, не каждый мужик в деревне здоровался. Его скопидомом называли, да ещё пауком зловредным. А уж завистлив... У него любимая поговорка была. Что такое счастье? Это не когда у тебя есть корова, а когда у соседа корова сдохла.
   - Баба Дарья, вы то откуда все знаете?
   - Знаю, - улыбнулась старушка. - От людей ничего не скроешь. Думаешь, никто не видит, как Ленька браконьерам да ворам потворствует? Подожди, его ещё потянут... Не зря и прозвище дали - Лоскут. Говорят, в детстве так обозвали.
   - За что? - вырвалось у Ксении.
   - Не помню толком. Крохоборничал, видать, вот и наградили. У нас зря не назовут. Его ещё Сучонком называли. Не вяжись ты, девонька, с ним, не вяжись. Может, найдешь себе кого.
   Ксения вздохнула.
   - Слышали, у Веры Пчелкиной мать умерла? - спросила она.
   - Да, - горестно кивнула баба Дарья. - Все там будет. Отмучилась Люба. Рак у неё был. Матрена из Степаников, она им родней приходится, на поминках была. Сама Матрена-то тоже едва живая, но пыхтит еще. Катька Доронькина, говорят, напилась, на поминках чуть ли не песни пела. Стыд-то какой! Водку как хороший мужик хлещет. Она тоже с этим твоим одно время схлестнулась.
   - А сейчас? - спросила Ксения.
   - Сейчас не знаю, а врать не буду. С женой своей Галиной он никогда не разведется. Батька не даст. Так и будут тебя на весь поселок славить. Говорю тебе, девка, не вяжись ты с этим кобелем, - опять повторила бабка Дарья.
   А Ленька Сыч, выйдя из здания почты, крепко задумался. Значит, этот парень, приезжий, звонил Доронькину. А вчера в одном автобусе с ним ехал Першин. Он его сразу узнал. Першинская порода, ни с кем не спутаешь. Глазищи голубые, ресницы, как у девки. Красивый был парень, да и сейчас ничего, только больно худой. Ленька завидовал ему в детстве, все девчонки глаз с него не сводили, такой красавчик был. А потом случилась какая-то история, заболел он, что ли?
   Ленька, грузно шагавший по тропинке, которая начиналась сразу за почтой, остановился. Ничего себе - заболел! Клад он копал, пименовский клад! Отец ведь тогда ему рассказывал, как он мог забыть? Подожди, подожки...
   Он даже рот открыл и уставился на проходящих мимо молоденьких девчонок, щеголявших в коротеньких юбочках.
   Девчонки, обходя застывшего милиционера, на всякий случай дружно поздоровались:
   - Здрассте, дядь Леня!
   Сыч непонимающе уставился на них.
   Девчонки, чинно пройдя несколько шагов, одновременно прыснули и бросились бежать, решив, что он выпил лишнего.
   А Сыч продолжал столбом торчать на дороге. Выходит, и Колька Першин, и приятель Доронькина неспроста сюда явились?.. Это что же получается...
   Развернувшись всем корпусом, Леонид быстро, насколько позволяла комплекция, зашагал к дому отца.
   Старого Сыча он не видел несколько дней. Отец был на него сердит, и поводов для этого имелось достаточно. От Галины гуляет, раз, пьет, два, отца уважать перестал, три. Были, были у Егора Сыча причины, чтобы сердиться на сына.
   Леонид одернул китель и помрачнел. И чего батька лается, чего не хватает? Пьет много, так ведь кто сейчас не пьет... Не на свои гуляет, должность позволяет.
   - Должность, - орал отец. - Турнут тебя, дурака, с этой должности не сегодня, так завтра. К кому тогда прибежишь? Самогонку жрать - большого ума не нужно.
   - Живу не чуже других.
   - Лучше, лучше других надо жить. Каждый день пьяный, каждый Божий день. Донесут начальству.
   - Я сам себе начальник, старший участковый. У меня в подчинении двое.
   - Сам, - сплюнул отец. - Вот погоди, начнут бабы жалобы на тебя строчить, тогда завоешь. Турнут. Думаешь на твое место других не найдется? Как бы не так.
   - Да ладно тебе, - отмахивался Леонид.
   - А бабы? - не унимался Сыч. - Всех баб перещупал. Мне уже глаза колят.
   - Что бабы-то? Кто не без греха.
   - Гулял бы с разведенками, так нет, на замужних тянет. Кого в коровнике на сене застукали, меня, что ли? Как кобель за молодыми бабенками таскаешься, а у самого дочка невеста.
   Ленька возмутился.
   - Ладно, батя, вспомни, сколько сам грешил да сколько мать слез пролила. Я мальчишка был, а до сих пор перед глазами стоит, как ты на неё с вилами набросился, когда слово поперек сказала. Может, потому и умерла раньше времени. В тебя я, батя, такой кобель уродился.
   Как раненый медведь заревел Сыч.
   - Во-он! Вон отсюда, и чтобы я тебя... Сын, которого выростил, на ноги поставил, меня попрекает! Мать болела много, вот и умерла раньше времени, работа в крестьянском хозяйстве тяжелая. Не тебе меня судить.
   Поговорили, называется...
   Сейчас, вспомнив об этом, Леонид скривился. Зря на него родитель нападает. Он, конечно, его выростил, и дом новый помог построить. Не дом - домину. Обставлял хоромы сам Леонид.
   Отец сказал тогда:
   - На мебеля сами скопите, а то жить не интересно будет.
   Сами... Тяжело самим-то было. Ленька злился, куда папаша деньгу копит. Прессует он их, что ли? Сначала боялся, что женится на молодухе. Хоть и в возрасте, дедом давно стал, да крепкий, как пень. Ведет правильный образ жизни, лишнего не пьет, на земле трудится, а это тоже силы прибавляет. Но нет, отец жениться и не помышлял. Ленька прямо у него спросил об этом.
   Старый Сыч изумился:
   - Я из ума ещё не выжил.
   Егора Сычева все жадным считали, ничего мимо себя не пропустит. Ленька знать не знал, сколько у него денег, таился отец от сына. Когда внезапно грянула павловская денежная реформа, вот тогда все и прояснилось.
   Старик прибежал, как сумасшедший, лица на нем не было.
   - Пятидесятирублевые купюры, говорят, срочно меняют. По списку. Ограниченно.
   Он дышал, как загнанный волк.
   - А тебе какая печаль? - отозвался Леонид, спокойно попивая чаек. - Я у тебя в долг недавно просил, ты сказал, денег нет.
   - Дурак, - взвыл Егор. - У меня все сбережения в пятидесятирублевых купюрах.
   Ох, и побегал тогда Леонид Сычев! Всех баб своих привлек. Все до последнего полтинника обменял. Ну и скопидомный у него папаша, прямо как центральный банк!
   Именно тогда он взял батьку за горло и заставил раскошелиться на машину.
   Сыч упирался, как мог.
   - Баб своих возить? Не дам денег. Разобъешь по пьянке.
   - Уж лучше по пьяни разбить, да пожить в свое удовольствие, чем в чулке деньги сгноить.
   Галина тоже просила за мужа: пить меньше будет.
   Папаша со скрипом согласился.
   Ленька как в воду смотрел. Грянула демократия, денежки превратились в ничто. Батька на реформы не жаловался, значит, успел реализовать кровно нажитое. Несколько раз в столицу мотался, хотя раньше его туда на аркане не затащишь. Ленька дурных вопросов не задавал надо, папаша сам скажет. А ведь сколько людей тогда лопухнулись, понадеялись на государство! Сам видел, как благим матом орал мужик, подорвавший здоровье на Севере. Вернулся, думал, обеспечил себя и детей, а вот те хрен! "Позаботилось" о нем государство. Сельский житель, не то что городской, он привык деньги по углам распихивать. Если они у него, конечно, есть.
   Нет, зря на него отец рычит, польза от Леньки есть. Кто перед августом 98 года подсказал, что в рублях капиталы хранить незачем. Отец ничего не сказал, но в город, знает Ленька, ездил. Ученый стал. Интересно, сколько у него в загашнике накоплено? Не узнать. Внучку дед любит да и к Галине хорошо относится. Придет время, все ему, Леньке, достанется.
   Не ожидал младший Сыч, что отец настолько серьезно отнесется к его рассказу.
   - Вчера, говоришь, Кольку Першина видел, а сегодня гость Доронькиных в Москву звонил?
   - Он и вчера звонил.
   - Эх, парень, боюсь, как бы не поздно уже было...
   Крепко задумался старый Сыч. События большой давности встали у него перед глазами.
   Знал он, знал, что Пимен имеет при себе немалые деньги. Многие про то в деревне догадывались. Да только как те деньги достать? Егорка Сычев стал присматриваться к Гришке-дурачку, старшему сыну Пимена. Заведет его к себе, угостит и начинает выпытывать.
   - Знаешь, где у батьки деньги упрятаны?
   Дурак мычит только и знай себе сахар трескает. Сколько ему Егорка сладостей скормил! И все без толку. Пробовал самогоном угощать. Тот совсем чумовой становился.
   Однажды все-таки сумел его пронять. Увидел, как дурак на соседскую девку смотрит, и начал его подзуживать:
   - Принеси денежку, к девкам поедем. Девки во какие... - Он разводил руки в стороны. - Ядреные.
   Гришка, сходя с ума, закатывал глаза.
   - Найди денежку у батьки. Где они у него, в сундуке, да?
   - Да, да, - кивал дурачок и смеялся от радости, очень уж ему хотелось к девкам поехать.
   - А ты тот сундук гвоздиком поковыряй. Вот так, вот так, - Егор, вертя большой гвоздь перед носом, показывал, что надо делать с замком.
   В конце концов Гришке удалось обмануть бдительность Пимена, он принес Сычу пачку двадцатипятирублевых купюр, украденных у отца. Егор тогда обалдел от радости. С первой попытки такая добыча... Поговаривали, что у Пимена и золотишко имеется. Но про золотые монеты с дураком разговаривать было бесполезно. Ладно, решил, может, в другой раз ещё чего притащит.
   - Мало принес, этого не хватит.
   Он продолжал обрабатывать дурака.
   Но Гришка денег больше не носил и жаловался на отца. Видно, Пимен вовремя хватился и перепрятал захоронку. Гришку стали держать под замком, а потом и вовсе в дурдом спровадили. Однажды он убежал и притащился домой. Как дорогу нашел, непонятно, говорили, несколько суток в лесах скрывался. Пимен его в дурдом не отправлял, при себе оставил, но из виду не упускал. Под замком держал.
   Егор пробовал подкатиться к дочерям Пимена. Но это было бесполезно. Маня его не понимала. А Полина... Долго потом Сыча мороз по коже пробирал, когда вспоминал про старшую дочь старообрядца.
   Полину бесноватой в Ежовке называли и боялись.
   - Опять выкликать начала, - шептались старухи, когда Полину "забирало".
   Понять, что у неё в голове, невозможно, то как нормальная и ходила, и говорила, а то становилась хуже Маньки.
   Подкараулил её Егор, стал, как и Гришку, посулами сманивать. Она головой кивала, вроде как соглашалась с ним. А потом такую карусель устроила, не обрадовался, что связался.
   Однажды слышит, жена орет не своим голосом. Зашел в огород, а там, батюшки мои, что понаделано! Середина лета, а лук весь выдернут и на грядках лежит. Еще перо зеленое. Чеснок зимовой - то же самое. Жена - в голос.
   - Заткнись, дура! - приказал ей.
   Она, тихонько воя, обрезала лук и плакала. В деревне оставить крестьянина без урожая не решится даже самый злобный человек. Ругаться друг с другом ругались, но до такой пакости дело никогда не доходило.
   Промолчал тогда Егор. Кому пожалуешься?
   А потом Полина чуть дом не сожгла и его самого. Вот тогда он пошел к Пимену.
   Да, помотала ему нервов эта дура, никаких денег не захочешь. Егорка после этого и думать про клад забыл. Слышал краем уха, что пацан Першиных ночью в Выселки шатался, это уже после смерти Пимена было. Вроде искал там что-то.
   Казалось, что та старая история забылась навсегда, а вот поди ж ты, нет. Все помнит. Сейчас как только услышал от Леньки про появление Першина и доронькинского дружка, сразу будто что в сердце толкнуло. Маня-то Першина, бабка Кольки, с Пименом в большой дружбе была. Может, и сообщил ей что старый перед смертью.
   Сыч опять задумался. Больно времени много прошло с тех пор. Если было что брать, давно бы уж откопали. Глаза Егора подернулись поволокой. Кто знает, кто знает... Непросто все было в той истории. Чуял он сердцем, что не взял никто Пименова клада. А у него на деньги нюх особый. Так и Ленька его считает.
   - Значит, так, - приказал он сыну. - С гостя Доронькиных глаз не спускай. И поинтересуйся, зачем сюда Першин заявился. Очень может быть, что эти хлопцы не зря приехали. На Выселки надо бы заглянуть. Не забыл дорогу?
   - Нет. А на Выселки-то зачем?
   - Затем, - обрубил Егор.
   - Не найду я один усадьбу, батя, заросло там все.
   - Заросло, - передразнил старик. - Ладно, вместе туда на мотоцикле прокатимся.
   Сыч, приложив руку к глазам, взглянул на солнце.
   - Хорошо бы сегодня съездить, да боюсь, дождик натянет, а у меня сено не убрано, да ещё бычка к ветеринару вести собрался, договорились уже.
   - Завтра сгоняем.
   Егор вздохнул. Хороший хозяин, он не мог оставить хозяйство без присмотра.
   На Выселки решили наведаться завтра.
   - А за гостечком этим, который у Доронькиных живет, все же присмотри. Чует мое сердце, неспроста это все...
   Ленька, помогая отцу сгребать сено, помалкивал.
   - Сегодня вечерком ко мне зайди, разговор есть, - сказал старик.
   Леонид скуксился. Чудит батя, но разве поперек него слово скажашь?
   - Может, до завтра подождет? - на всякий случай начал он.
   - Не подождет! - лицо Сыча даже перекосило от злости. - В кого ты такой уродился? Работать не хочешь, а жрать-пить вкусно привык. Кому я бычка выращиваю да двух поросят до зимы держу? Галина весь погреб собственной тушенкой заставила. Одному мне столько не надо. Я и мяса-то почти не ем. Все для вас стараюсь. Не будь меня, давно бы все хозяйство оголил. За что ни возьмешься, все сикось-накось. Шкурки кроличьи кто сгубил?
   - Да будет тебе, батя про шкурки-то. Когда это было!
   - А хоть бы и давно, - разошелся Сыч. - Не хозяин ты, Ленька! Все тебе: ер да еры упали с горы. Знаю, наследства моего ждешь. Так вот, парень, может статься, что я просто нищий по сравнению с тем, что там может быть. Понял?
   В этот вечер Ксения так и не дождалась младшего Сыча.
   Глава 17
   - Коля, Коленька!
   Першин открыл глаза. Над ним склонилась Вера.
   - Что с тобой? - она трясла его за плечо.
   Николай приподнял голову и с недоумением посмотрел на Веру.
   - Ты... что здесь делаешь?
   Он почувствовал, как кто-то прерывисто дышит рядом. Теплый шершавый язык лизнул руку.
   - Малыш! - сообразил он и погладил собачью голову.
   Пес вертелся вокруг лежавшего на земле Николая и всем своим видом выражал готовность помочь.
   - На тебя кто-то напал?
   - Я... не знаю.
   Костерок, разведенный Першиным, потух. Луна, светившая несколько часов назад откуда-то сбоку, висела прямо над головой. На траве валялись остатки бекона, хлеб, раздавленные помидоры. Бутылка водки лежала тут же. Она была пустая.
   Николай уставился на нее, пытаясь восстановить в памяти события.
   Он все отлично помнил. Вязы, под которыми сидел на потемневшей от дождей скамейке, двух каркающих воронов, сорок, перелетавших с места на место и переругивавшихся между собой. Потом ходил на пруд, видел дергача. Вспомнил, что когда ломал сухие ветки для костра, услышал треск сучьев. Что-то живое находилось совсем рядом. Подумал, что это потревоженная птица или ночной зверек. Потом он стелил газету на траве, доставал продукты и пил водку прямо из горла.
   Николай закрыл глаза.
   - Тебе опять плохо? - тут же раздался голос Веры.
   - Хорошо, - прошептал он. - Подожди...
   Когда сидел возле разведенного огонька, продолжал вспоминать он, стало зябко. А перед этим... Перед этим показалось, что кто-то стоит за его спиной. Он сидел и боялся оглянуться. Да, да, все так и было. Он замерз и потянулся за курткой. Вот в этот момент на него и напали. Кто-то выскочил из кустов и ударил по голове.
   Он застонал. Вера, сидевшая рядом, желая подбодрить, крепко сжала его руку.
   - Надо уходить отсюда, - сказала она.
   - Да, да.
   - Ты сможешь идти?
   - Постараюсь.
   Он ощупывал голову, ныло возле виска. Но это была не та изматывающая, одуряющая боль, к которой привык. От той, что бы ни делал, не было спасения. Эта...
   Он осторожно поворачивался, словно хотел удостовериться, что не скрутит его, не согнет от сильнейшего приступа. Это тогда, боясь потерять сознание от невыносимой боли, он научился не крутить шеей, а разворачиваться всем корпусом. Странное дело, с каждой минутой шум в голове утихал, он чувствовал себя все лучше и лучше. А главное, помнил все, что произошло.
   - Малыш, как тебе не стыдно! Не смей здесь ничего трогать, - раздался голос Веры.
   Она протянула руку, чтобы отобрать у собаки бекон, но пес, поняв её намерения, мгновенно проглотил найденный кусок. Звякнула пустая бутылка.
   Николай уставился на нее. А почему она пустая? Он выпил ровно половину. Помнит, перед тем, как потянуться за курткой, даже завернул бутылку пробкой, чтобы не пролить. Потом... Кто-то выскочил из кустов и кинулся к нему. Видно, этот неизвестный и допил потом водку, остававшуюся в бутылке.
   С помощью Веры Першин поднялся на ноги.
   - Вот так, потихонечку и пойдем, - как маленького уговаривала она его.
   - Вороны здесь все кружили, - усмехнулся он.