Страница:
— Самое главное — не ошибиться в выборе наживки. Каждому экземпляру я подбираю индивидуальную.
— Но как это возможно?
— Я долгое время провожу в наблюдениях. И не тороплюсь. Вот и сегодня меня ждал успех. Это шедевр моей коллекции!
По мановению щупалец говорившего пространство подёрнулось рябью, и собеседники увидели окно в соседнее помещение. Там в разных позах сидело, стояло и лежало около десятка гладкокожих созданий.
— Вот этих, — щупальце колыхнулось в сторону трёх существ с необычайно пурпурными физиономиями, — я изловил на разбавленный этиловый спирт. — Его, — щупальце качнулось в сторону довольно упитанной особи с густой белой порослью на голове, — на доказательство, подумать только, теоремы Гу-Ли, которую мы проходим ещё в период созерцания, известную здесь как теорема их соотечественника Пьера Ферма. И вот — мой шедевр, — многоуважаемый Хо указал на две крепких и довольно молодых особи, — обоих я изловил на одну наживку. На живца!
— А кто послужил живцом? — в голосе Хай-Дэ звучала неподдельная зависть.
— О!.. — многозначительная пауза. — Их собственный математик — тот, что с пышной растительностью.
— Господин Хо, позвольте полюбопытствовать, а что вы собираетесь делать с этими особями?
— Как что? — в голосе Хо звучало недоумение. — Отпущу. Я же спортсмен!
Татьяна Карпачёва. Амальгама (виртуальный абсурд)
Mar. Троян
Иван Мроев. Домой…
— Но как это возможно?
— Я долгое время провожу в наблюдениях. И не тороплюсь. Вот и сегодня меня ждал успех. Это шедевр моей коллекции!
По мановению щупалец говорившего пространство подёрнулось рябью, и собеседники увидели окно в соседнее помещение. Там в разных позах сидело, стояло и лежало около десятка гладкокожих созданий.
— Вот этих, — щупальце колыхнулось в сторону трёх существ с необычайно пурпурными физиономиями, — я изловил на разбавленный этиловый спирт. — Его, — щупальце качнулось в сторону довольно упитанной особи с густой белой порослью на голове, — на доказательство, подумать только, теоремы Гу-Ли, которую мы проходим ещё в период созерцания, известную здесь как теорема их соотечественника Пьера Ферма. И вот — мой шедевр, — многоуважаемый Хо указал на две крепких и довольно молодых особи, — обоих я изловил на одну наживку. На живца!
— А кто послужил живцом? — в голосе Хай-Дэ звучала неподдельная зависть.
— О!.. — многозначительная пауза. — Их собственный математик — тот, что с пышной растительностью.
— Господин Хо, позвольте полюбопытствовать, а что вы собираетесь делать с этими особями?
— Как что? — в голосе Хо звучало недоумение. — Отпущу. Я же спортсмен!
Татьяна Карпачёва. Амальгама (виртуальный абсурд)
Первого апреля я позвонил Рине и сказал, что вечером она мне нужна, как женщина. Рина, смекнув, что пахнет розыгрышем, рассмеялась и пообещала, что, закончив семейный кулинарный шедевр, будет вся моя. И действительно, на встречу с Амальгамой во «Флеш-клуб» мы приехали вдвоём. Рина в лаковых сапожках, в облегающе-чёрно-золотом выглядела броско и элегантно. В фойе я отразился рядом с ней в зеркальном коллаже и вздохнул: в кремовом пиджаке и наглаженной белой сорочке, высокий и моложавый, я был, конечно, ничего. Стильно подстриженная седина гармонировала с пепельными локонами Рины, и на ровесника дамы вне возраста я достойно тянул. Но кто из нас двоих эскорт, а кто — основная дипмиссия, угадывалось в отполированном стекле с точностью до наоборот.
Предстоящую встречу я секретил до последнего, мечтая о тет-а-тет с Амальгамой. Щекотал и нежил своё воображение, но, в последний момент, чутьём старого сетевого провокатора почуял крепкую разводку. И, как в молодости на мутные разборки, — позвал друга.
До встречи оставалось полчаса. Я заказал шашлык и греческий салат, а любительница экзотики Рина — ажурное сооружение из холодной индейки, рукколы и грибов в соусе с маринованными вишнями.
Столик стоял в углу у окна, шеренга фикусов закрывала нас от посетителей в зале. Снаружи озябшие кусты часто-часто кланялись колючему ветру, совершенно не весеннему. Прохожие и птицы попрятались. Иллюзия виртуального колпака, отделившего нас двоих от реала…
Интересно, она тоже его почувствовала?
— С первым апреля, Ринка!
— С первым!
Чокаемся боржоми, с удовольствием разглядывая друг друга. Третий стул пока пуст.
Прибор с острым колпачком белоснежной салфетки и парой стройных бокалов — элемент декорации второго акта, но мы-то — в первом. И вне сети не общались сто лет. Молчим и жадно разговариваем глазами. В интернете эта женщина никогда не секретила ни фото, ни мыслей, ни слов. Правда, мысли были не бог весть, но — собственные и разные, а слова — ласковые, весёлые и любезные. Рина окуналась в виртуальность, как в море со скалы прыгала, по-русалочьи разметав по плечам мягкие волосы. Мы с ней раскручивали такие экспромты, иногда в стихах и прозе, что оживали и начинали искриться самые замшелые ресурсы. История, как известно, не терпит сослагательных наклонений, но интернет — не история. Он терпит и даже сам плодит перелицованные биографии своих персонажей.
Из крошечной коралловой сумочки звучат шлягерные ноты, и Рина, извинившись, уходит беседовать о насущном за фикусы, пересекая границу нашего виртуального колпака. Ниточка разрывается.
Остаток ожидания мои мысли посвящены вкусовым ощущениям. И Амальгаме, ворвавшейся в кухонный мирок маленького литературного форума с яркими, эпатирующими публику, натуралистичными рассказами: талантливая, смелая, острая на язык. После полугода настойчивых виртуальных игр на форуме я нахально пригласил её на на ужин.
Возвращается Рина, и тут же, явно узнав меня по фотографии, подходят двое: представительный пожилой мужчина в дорогом костюме держит на кожаном поводке худощавую бледную женщину лет тридцати с черными короткими волосами. Рот женщины зашит грубыми, тугими стежками через край. Веки, скреплённые скобками степлера, неестественно вывернуты. Одета женщина в светлые брюки и чёрную водолазку, кожаный ошейник плотно прилегает к воротнику.
Мужчина кланяется нашим окаменевшим физиономиям и протягивает руку:
— Павел Валентинович Вересов. А вы, наверное, Игорь Ронин?
— Наверное, — мямлю я, пожимая вялую ладонь.
Рина решительно ломает куртуазность церемонии:
— Это кто?
— Это Амальгама, — спокойно объясняет Вересов, удобно расположившись за столиком, и открывает меню. Он дёргает поводок и пленница кланяется слепо.
— За что вы её так? — вскипает моя подруга.
— Да вы не беспокойтесь — это же не человек, это Виртуал, ей не больно: она существует только в моём воображении.
— А как же мы её видим?
— Ну, это уж не знаю: я не физик, и крайне слабо разбираюсь в оптике. Разве что из школьного курса запомнил термин — «дифракция».
— Павел Валентинович, мы ведь собирались поговорить с Амальгамой — может, вы нитки разрежете? — упрямствует Рина.
— А зачем? Это же мой Виртуал: она, если и говорит, то — моими словами.
— Мерзость какая!
Вересов коротко и остро смотрит за плечо моей подруги и улыбается.
— Арина Юрьевна, вы вчера под ником Галатея успешно разводили в чате пресыщенного пожилого Пигмалиона, не так ли?
— Это была просто шутка, — розовеет Рина.
— Тем не менее, фантом симпатичной мордашки а-ля Клаудиа Шиффер маячит у вас за спиной. Богатая, умная, раскованная — с белоснежными зубами, с фигурой, идеальной в любое время суток. Может, потому, что дневной рацион Галатеи — пара перьев сельдерея и половинка яблока «антоновка»?
Рина круто оборачивается, вглядываясь в пустоту.
— Бесполезно. Фантом Галатеи почти развеялся, и вообще — тут нужен тренированный глаз!
Я вилкой гоняю по фаянсу одинокую скользкую оливку и украдкой скашиваю глаза за левое плечо.
Вересов улыбается:
— Игорь… можно на «ты», как в письмах?
— Нельзя.
— Ну, хорошо. Игорь Михалыч, ваш вчерашний Виртуал…
— Извините, Вересов, поскольку в зале не курят, я ненадолго вас оставлю, — я драпаю за фикусы.
В курилке перевожу дух.
Проклятье!
Не хватало еще, чтобы этот Амальгам отзеркалил Рине моего Наездника. Не то чтобы это было заманчиво — рyгаться, хамить, обижать пyбликy, прикрывшись левым ником: просто мне иногда (очень редко!) это бывает необходимо, как многим приличным людям. У кого-то начальник придyрок или подчиненные — хамы… кому-то дома кушать нечего, а метро yже закрылось.
У меня часто случается работы непочатый край. Край хочется почать. Потом временно забить и пробежаться по знакомым форумам, топча подкованной маской местнyю пyбликy, Главное — не перебарщивать, потому что пyблика недолго остаётся ошарашенной. Хором выдохнув, она дает отпор злобномy наезжале — точнее, его простывшему следу.
Маневренность особенно важна в игре с модераторами. Эти неприятные люди, сетевые менты, хозяйничают на вверенных ресурсах с усердием натасканных псов. Исчезать надо, не доводя их до кнопки — иначе двери в приличные собрания будут захлопнуты, а лазить в окна в моём возрасте и при должности как-то несолидно. Встречаются среди модераторов беспредельщики: один такой, бывший морпех, срисовал мой айпи и торпедировал машину неизвестными моделями диких вирyсов. Я долго матерился над грудой покореженного железа, потом ржал, а в итоге мы с этим каперангом познакомились и, попив пивка в реале, здорово поладили, придя к единому мнению: если бы во времена Шекспира был интернет, Монтекки и Капyлетти поливали бы дрyг дрyга грязью на форумах, не пачкая своей и вражеской кровью благословенные yлицы Вероны. И кто сказал, что это не достойный выход?
Я аккуратно прижимаю окурок к краю урны и возвращаюсь к столику.
Декорации сменились.
Вересов с аппетитом уплетает черничный торт, увенчанный сугробом из мороженого и взбитых сливок, и что-то увлечённо рассказывает. Рина вежливо улыбается, помешивая ложечкой ароматный кофе. Бессловесная Амальгама задвинута в тень фикуса.
Жуть какая… хоть усадил бы её, что ли…
— Скажите, Вересов, а почему её никто, кроме нас, не видит? — раздражённо начинаю я.
— Я же сказал — не знаю. Может, потому, что она создана из моего ребра и посторонними отдельно не воспринимается.
— Вы ребро для метафоры упомянули?
— Какая метафора? Это основной принцип создания Виртуала!
— Поясните.
— Извольте. Хороший Виртуал всегда интереснее своего Хозяина тем, что узкоспециален: по способностям, интересам, воззрениям.
— Абсурд.
— Ну, это как посмотреть… Степень организации Хозяина намного выше, чем у Виртуала — следовательно, он более расплывчат. Хозяин может вести себя по-разному в разных условиях, менять своё мнение и вообще — «стать другим человеком», «быть непохожим на себя».
А Виртуал всегда имеет цельный характер, более предсказуем в своих проявлениях, и потому его можно бурить вглубь, как скважину. Это народу намного интереснее, чем гундеть о всеобщей несправедливости и отсутствии взаимопонимания тонкоорганизованных натур.
— Вы хотите сказать — чем примитивнее, тем интереснее?
— Я не сказал, что Виртуал примитивен. Я сказал — не так изменчив. Он своего рода слепок с Хозяина: строгие рамки ребра не позволяют Виртуалу метаться вширь, при том увеличивают его потребность урываться вглубь. А, главное, внутрь Виртуала люди лезут со скальпелями, не причиняя ощутимого вреда. С любопытством молодых хирургов в анатомичке, изучающих путь к сердцу через желудок.
— Не только лезут, но и увлечённо ставят диагнозы.
Мы с Вересовым смеёмся, Рина сидит молча и тихо злится.
Какого чёрта она злится?
— Павел Валентинович, — я впервые называю Вересова по имени, — Не от вас ли тогда тяга Амальгамы к шокирующим, даже клиническим случаям в своих рассказах?
— Видимо, да — но мне сложно было это понять, пока я не создал этого Виртуала. Сам бы никогда не стал живописать то, до чего додумалась эта… — он дёрнул поводок и Амальгама мотнула головой. — У меня отличная семья — две дочки взрослые, Зоя и Вера, жена, работа. Мне некогда заниматься ерундой, — жалобно заканчивает он, опустив бегающие глаза.
Тут оживает Рина и начинает язвить:
— А если этот узкоспециализированный наткнется на собрата противоположной специализации, то Хозяева их, вероятно, стравливают.
— Вы неправы, Арина Юрьевна. Разве хозяева котов, отпускающие животных гулять по ночным крышам, организуют и кошачьи бои? Это во-первых. А во-вторых… Виртуалы интуитивно распознают друг друга и не желают конфликтовать. Вернее, не могут: это все равно, что борьба воздуха с воздухом, в ней нет накала и энергетики. По-настоящему конфликтовать Виртуалы могут только с людьми. Как и пробуждать дружеские и романтические чувства, в том числе и любовь, — в людях. Они и созданы для охоты на людей.
— Позвольте вам не поверить, уважаемый! Во-первых, вы сами сказали, что любой человек умнее и сложнее Виртуала — а, значит, у охотника нет шансов. А во-вторых, как Виртуал может охотиться — он же бесплотный?
— Давайте по порядку, Арина Юрьевна. Вот вы более организованны, чем тарантул, умнее его. Но он может вас убить, укусив правильно и своевременно. Несложный крокодил тупо заглатывает вас, полуживой венец природы, а потом долго и со вкусом переваривает, извините за амальгамность. Конечно, Виртуалы никого не убивают, насколько мне известно. Они действуют как охотничьи собаки.
Тут он снова дёрнул поводок, и Амальгама присела в стойку.
— Потому что наверху иерархии всё-таки стоит человек. Для него Виртуалы и загоняют добычу. А что до бесплотия… ну вот — был со мной случай: на одном местном поэтическом сайте нашел душевные стихи. Один немолодой уже человек всю душу, видимо, в них вложил. Я украл эти стихи, растянул сеть под ником Сирано и — представьте! — поймал его жену! Она так была потрясена стихами! Видимо, муж был в реале очень застенчив и не обнажал свои чувства. И вот я её… — Вересов замолкает.
— Что «вы её…»? — грозно наседает Рина.
— Не знаю… Больше я эту женщину не видел.
Побледневшая Рина, сжав кулаки, поднимается. Бормочет извинение и удаляется в туалет, а я машинально продолжаю:
— Так вы что же — смотрите на добычу и отпускаете? — тут уже я замолкаю, поперхнувшись.
Пауза. Вересов косится на дверь.
— Погодите-ка, Павел Валентинович, Что-что вы делаете с людьми?
— Я не знаю, что с ними делать, да и зачем они мне? Отдаю Хозяину, так у нас заведено.
— ???
— Ну что за брезгливый взгляд, помилуйте! Для вас есть какая-то разница — человек я или виртуал? В сети-то этой разницы нет, Игорь.
Уж мне ли не знать.
— Кто ваш Хозяин?
— Понятия не имею. Мы не видим в «ту» сторону; потому что, если начинаем туда смотреть — это конец, долго не протянешь… Я даже не знаю, человек он или тоже Виртуал. И вообще, подозреваю, я сирота: иногда нас создают на волне сильнейшей эмоции — обиды, стресса, восторга. Когда человек сам себя не сознаёт. А потом, когда возвращается в адекват, перестаёт питомцев узнавать.
— Бред.
— Ничуть. Если кота отпустить гулять по крышам и забыть, что вообще есть кот, то обратно его впустить будет некому. Кот станет бродячим. Хотя и будет приносить задушенных мышей к хозяйскому порогу. По инерции.
— Ну хоть чем ваш Хозяин занимается, если не секрет? Мужчина это или женщина?
— Женщина. Я знаю про неё только то, что очень много времени она проводит за компьютером. И однажды, тринадцатого сентября, была сильно расстроена. Этот день я считаю своим Дэ-Эр.
Я молчал, силясь переварить несусветную дикость происходящего.
И тут случилось невероятное.
Что-то очень большое и плоское, напоминающее мухобойку, на миг привиделось через потолок «Флеш-клуба». Оно приближалось со страшной быстротой, закрывая небо, и… я уткнулся головой в пустую тарелку с оголёнными шашлычными палочками.
Раздался короткий, резкий звук.
Бац!
И на месте Вересова оказалось тёмное, быстро исчезающее пятно.
Шшиххх…
Амальгама, сгруппировавшись на четвереньках, сиганула в окно, не повредив стекла, и скрылась в вихрящей снежности.
Никто из посетителей не заметил происходящего, продолжая жевать и обсуждать проблемы.
Официант принёс счёт, и я расплатился, отметив, что черничный торт в него не включён. Подошла Рина, встряхивая вымытыми руками.
— Ушли? Ну, слава богу — от этой парочки у меня мороз по коже. Игорь, та женщина, у которой муж застенчивый поэт — моя подруга. Она крепко влюбилась в этого фальшивого Сирано. Потом, когда он исчез и всё открылось, была тяжелая семейная сцена с валидолом и депрессиями. Как услышала — всё… пошла мыть руки, а то бы моё злобное «чтоб тебе пусто было!» влепилось не в зеркало над раковиной, а прямо в лицо этого мудака. И вообще… Неужели ему не жалко Амальгаму?
Я смотрел в сверкающие глаза Рины со смесью восхищения и робости. Подавая пальто, скользнул ладонью по её руке — кожа тёплая, мягкая…
— Спасибо тебе, — шепнул я, открывая дверь её подъезда.
— И тебе, — рассмеялась она. — Спасибо за встречу, это было так интересно!
Мне не нужно было лезть в электронную почту, чтобы ещё раз увидеть письмо Рины, пришедшее прохладным сентябрьским вечером. Я помнил его наизусть.
Списал на женскую импульсивность и тринадцатое число, решил закуклиться и выждать — авось всё разрешится само собой. Но через неделю в сети появилась Амальгама, оккупировавшая мои мысли без остатка. Мысленно выстроив цепочку персонажей, вплоть до сегодняшнего клубного бэмса, я понял: всё действительно разрешилось само собой.
И вообще — на сегодняшний вечер к чёрту виртуальность!
Пил его с удовольствием, а сам читал газету и думал о том, что машину надо гнать на мойку, и что издателю нужно срочно позвонить… а ещё — что кошке не понравится гулять по заснеженной крыше.
Хотя ей и нужен свежий воздух.
Предстоящую встречу я секретил до последнего, мечтая о тет-а-тет с Амальгамой. Щекотал и нежил своё воображение, но, в последний момент, чутьём старого сетевого провокатора почуял крепкую разводку. И, как в молодости на мутные разборки, — позвал друга.
До встречи оставалось полчаса. Я заказал шашлык и греческий салат, а любительница экзотики Рина — ажурное сооружение из холодной индейки, рукколы и грибов в соусе с маринованными вишнями.
Столик стоял в углу у окна, шеренга фикусов закрывала нас от посетителей в зале. Снаружи озябшие кусты часто-часто кланялись колючему ветру, совершенно не весеннему. Прохожие и птицы попрятались. Иллюзия виртуального колпака, отделившего нас двоих от реала…
Интересно, она тоже его почувствовала?
— С первым апреля, Ринка!
— С первым!
Чокаемся боржоми, с удовольствием разглядывая друг друга. Третий стул пока пуст.
Прибор с острым колпачком белоснежной салфетки и парой стройных бокалов — элемент декорации второго акта, но мы-то — в первом. И вне сети не общались сто лет. Молчим и жадно разговариваем глазами. В интернете эта женщина никогда не секретила ни фото, ни мыслей, ни слов. Правда, мысли были не бог весть, но — собственные и разные, а слова — ласковые, весёлые и любезные. Рина окуналась в виртуальность, как в море со скалы прыгала, по-русалочьи разметав по плечам мягкие волосы. Мы с ней раскручивали такие экспромты, иногда в стихах и прозе, что оживали и начинали искриться самые замшелые ресурсы. История, как известно, не терпит сослагательных наклонений, но интернет — не история. Он терпит и даже сам плодит перелицованные биографии своих персонажей.
Из крошечной коралловой сумочки звучат шлягерные ноты, и Рина, извинившись, уходит беседовать о насущном за фикусы, пересекая границу нашего виртуального колпака. Ниточка разрывается.
Остаток ожидания мои мысли посвящены вкусовым ощущениям. И Амальгаме, ворвавшейся в кухонный мирок маленького литературного форума с яркими, эпатирующими публику, натуралистичными рассказами: талантливая, смелая, острая на язык. После полугода настойчивых виртуальных игр на форуме я нахально пригласил её на на ужин.
Возвращается Рина, и тут же, явно узнав меня по фотографии, подходят двое: представительный пожилой мужчина в дорогом костюме держит на кожаном поводке худощавую бледную женщину лет тридцати с черными короткими волосами. Рот женщины зашит грубыми, тугими стежками через край. Веки, скреплённые скобками степлера, неестественно вывернуты. Одета женщина в светлые брюки и чёрную водолазку, кожаный ошейник плотно прилегает к воротнику.
Мужчина кланяется нашим окаменевшим физиономиям и протягивает руку:
— Павел Валентинович Вересов. А вы, наверное, Игорь Ронин?
— Наверное, — мямлю я, пожимая вялую ладонь.
Рина решительно ломает куртуазность церемонии:
— Это кто?
— Это Амальгама, — спокойно объясняет Вересов, удобно расположившись за столиком, и открывает меню. Он дёргает поводок и пленница кланяется слепо.
— За что вы её так? — вскипает моя подруга.
— Да вы не беспокойтесь — это же не человек, это Виртуал, ей не больно: она существует только в моём воображении.
— А как же мы её видим?
— Ну, это уж не знаю: я не физик, и крайне слабо разбираюсь в оптике. Разве что из школьного курса запомнил термин — «дифракция».
— Павел Валентинович, мы ведь собирались поговорить с Амальгамой — может, вы нитки разрежете? — упрямствует Рина.
— А зачем? Это же мой Виртуал: она, если и говорит, то — моими словами.
— Мерзость какая!
Вересов коротко и остро смотрит за плечо моей подруги и улыбается.
— Арина Юрьевна, вы вчера под ником Галатея успешно разводили в чате пресыщенного пожилого Пигмалиона, не так ли?
— Это была просто шутка, — розовеет Рина.
— Тем не менее, фантом симпатичной мордашки а-ля Клаудиа Шиффер маячит у вас за спиной. Богатая, умная, раскованная — с белоснежными зубами, с фигурой, идеальной в любое время суток. Может, потому, что дневной рацион Галатеи — пара перьев сельдерея и половинка яблока «антоновка»?
Рина круто оборачивается, вглядываясь в пустоту.
— Бесполезно. Фантом Галатеи почти развеялся, и вообще — тут нужен тренированный глаз!
Я вилкой гоняю по фаянсу одинокую скользкую оливку и украдкой скашиваю глаза за левое плечо.
Вересов улыбается:
— Игорь… можно на «ты», как в письмах?
— Нельзя.
— Ну, хорошо. Игорь Михалыч, ваш вчерашний Виртуал…
— Извините, Вересов, поскольку в зале не курят, я ненадолго вас оставлю, — я драпаю за фикусы.
В курилке перевожу дух.
Проклятье!
Не хватало еще, чтобы этот Амальгам отзеркалил Рине моего Наездника. Не то чтобы это было заманчиво — рyгаться, хамить, обижать пyбликy, прикрывшись левым ником: просто мне иногда (очень редко!) это бывает необходимо, как многим приличным людям. У кого-то начальник придyрок или подчиненные — хамы… кому-то дома кушать нечего, а метро yже закрылось.
У меня часто случается работы непочатый край. Край хочется почать. Потом временно забить и пробежаться по знакомым форумам, топча подкованной маской местнyю пyбликy, Главное — не перебарщивать, потому что пyблика недолго остаётся ошарашенной. Хором выдохнув, она дает отпор злобномy наезжале — точнее, его простывшему следу.
Маневренность особенно важна в игре с модераторами. Эти неприятные люди, сетевые менты, хозяйничают на вверенных ресурсах с усердием натасканных псов. Исчезать надо, не доводя их до кнопки — иначе двери в приличные собрания будут захлопнуты, а лазить в окна в моём возрасте и при должности как-то несолидно. Встречаются среди модераторов беспредельщики: один такой, бывший морпех, срисовал мой айпи и торпедировал машину неизвестными моделями диких вирyсов. Я долго матерился над грудой покореженного железа, потом ржал, а в итоге мы с этим каперангом познакомились и, попив пивка в реале, здорово поладили, придя к единому мнению: если бы во времена Шекспира был интернет, Монтекки и Капyлетти поливали бы дрyг дрyга грязью на форумах, не пачкая своей и вражеской кровью благословенные yлицы Вероны. И кто сказал, что это не достойный выход?
Я аккуратно прижимаю окурок к краю урны и возвращаюсь к столику.
Декорации сменились.
Вересов с аппетитом уплетает черничный торт, увенчанный сугробом из мороженого и взбитых сливок, и что-то увлечённо рассказывает. Рина вежливо улыбается, помешивая ложечкой ароматный кофе. Бессловесная Амальгама задвинута в тень фикуса.
Жуть какая… хоть усадил бы её, что ли…
— Скажите, Вересов, а почему её никто, кроме нас, не видит? — раздражённо начинаю я.
— Я же сказал — не знаю. Может, потому, что она создана из моего ребра и посторонними отдельно не воспринимается.
— Вы ребро для метафоры упомянули?
— Какая метафора? Это основной принцип создания Виртуала!
— Поясните.
— Извольте. Хороший Виртуал всегда интереснее своего Хозяина тем, что узкоспециален: по способностям, интересам, воззрениям.
— Абсурд.
— Ну, это как посмотреть… Степень организации Хозяина намного выше, чем у Виртуала — следовательно, он более расплывчат. Хозяин может вести себя по-разному в разных условиях, менять своё мнение и вообще — «стать другим человеком», «быть непохожим на себя».
А Виртуал всегда имеет цельный характер, более предсказуем в своих проявлениях, и потому его можно бурить вглубь, как скважину. Это народу намного интереснее, чем гундеть о всеобщей несправедливости и отсутствии взаимопонимания тонкоорганизованных натур.
— Вы хотите сказать — чем примитивнее, тем интереснее?
— Я не сказал, что Виртуал примитивен. Я сказал — не так изменчив. Он своего рода слепок с Хозяина: строгие рамки ребра не позволяют Виртуалу метаться вширь, при том увеличивают его потребность урываться вглубь. А, главное, внутрь Виртуала люди лезут со скальпелями, не причиняя ощутимого вреда. С любопытством молодых хирургов в анатомичке, изучающих путь к сердцу через желудок.
— Не только лезут, но и увлечённо ставят диагнозы.
Мы с Вересовым смеёмся, Рина сидит молча и тихо злится.
Какого чёрта она злится?
— Павел Валентинович, — я впервые называю Вересова по имени, — Не от вас ли тогда тяга Амальгамы к шокирующим, даже клиническим случаям в своих рассказах?
— Видимо, да — но мне сложно было это понять, пока я не создал этого Виртуала. Сам бы никогда не стал живописать то, до чего додумалась эта… — он дёрнул поводок и Амальгама мотнула головой. — У меня отличная семья — две дочки взрослые, Зоя и Вера, жена, работа. Мне некогда заниматься ерундой, — жалобно заканчивает он, опустив бегающие глаза.
Тут оживает Рина и начинает язвить:
— А если этот узкоспециализированный наткнется на собрата противоположной специализации, то Хозяева их, вероятно, стравливают.
— Вы неправы, Арина Юрьевна. Разве хозяева котов, отпускающие животных гулять по ночным крышам, организуют и кошачьи бои? Это во-первых. А во-вторых… Виртуалы интуитивно распознают друг друга и не желают конфликтовать. Вернее, не могут: это все равно, что борьба воздуха с воздухом, в ней нет накала и энергетики. По-настоящему конфликтовать Виртуалы могут только с людьми. Как и пробуждать дружеские и романтические чувства, в том числе и любовь, — в людях. Они и созданы для охоты на людей.
— Позвольте вам не поверить, уважаемый! Во-первых, вы сами сказали, что любой человек умнее и сложнее Виртуала — а, значит, у охотника нет шансов. А во-вторых, как Виртуал может охотиться — он же бесплотный?
— Давайте по порядку, Арина Юрьевна. Вот вы более организованны, чем тарантул, умнее его. Но он может вас убить, укусив правильно и своевременно. Несложный крокодил тупо заглатывает вас, полуживой венец природы, а потом долго и со вкусом переваривает, извините за амальгамность. Конечно, Виртуалы никого не убивают, насколько мне известно. Они действуют как охотничьи собаки.
Тут он снова дёрнул поводок, и Амальгама присела в стойку.
— Потому что наверху иерархии всё-таки стоит человек. Для него Виртуалы и загоняют добычу. А что до бесплотия… ну вот — был со мной случай: на одном местном поэтическом сайте нашел душевные стихи. Один немолодой уже человек всю душу, видимо, в них вложил. Я украл эти стихи, растянул сеть под ником Сирано и — представьте! — поймал его жену! Она так была потрясена стихами! Видимо, муж был в реале очень застенчив и не обнажал свои чувства. И вот я её… — Вересов замолкает.
— Что «вы её…»? — грозно наседает Рина.
— Не знаю… Больше я эту женщину не видел.
Побледневшая Рина, сжав кулаки, поднимается. Бормочет извинение и удаляется в туалет, а я машинально продолжаю:
— Так вы что же — смотрите на добычу и отпускаете? — тут уже я замолкаю, поперхнувшись.
Пауза. Вересов косится на дверь.
— Погодите-ка, Павел Валентинович, Что-что вы делаете с людьми?
— Я не знаю, что с ними делать, да и зачем они мне? Отдаю Хозяину, так у нас заведено.
— ???
— Ну что за брезгливый взгляд, помилуйте! Для вас есть какая-то разница — человек я или виртуал? В сети-то этой разницы нет, Игорь.
Уж мне ли не знать.
— Кто ваш Хозяин?
— Понятия не имею. Мы не видим в «ту» сторону; потому что, если начинаем туда смотреть — это конец, долго не протянешь… Я даже не знаю, человек он или тоже Виртуал. И вообще, подозреваю, я сирота: иногда нас создают на волне сильнейшей эмоции — обиды, стресса, восторга. Когда человек сам себя не сознаёт. А потом, когда возвращается в адекват, перестаёт питомцев узнавать.
— Бред.
— Ничуть. Если кота отпустить гулять по крышам и забыть, что вообще есть кот, то обратно его впустить будет некому. Кот станет бродячим. Хотя и будет приносить задушенных мышей к хозяйскому порогу. По инерции.
— Ну хоть чем ваш Хозяин занимается, если не секрет? Мужчина это или женщина?
— Женщина. Я знаю про неё только то, что очень много времени она проводит за компьютером. И однажды, тринадцатого сентября, была сильно расстроена. Этот день я считаю своим Дэ-Эр.
Я молчал, силясь переварить несусветную дикость происходящего.
И тут случилось невероятное.
Что-то очень большое и плоское, напоминающее мухобойку, на миг привиделось через потолок «Флеш-клуба». Оно приближалось со страшной быстротой, закрывая небо, и… я уткнулся головой в пустую тарелку с оголёнными шашлычными палочками.
Раздался короткий, резкий звук.
Бац!
И на месте Вересова оказалось тёмное, быстро исчезающее пятно.
Шшиххх…
Амальгама, сгруппировавшись на четвереньках, сиганула в окно, не повредив стекла, и скрылась в вихрящей снежности.
Никто из посетителей не заметил происходящего, продолжая жевать и обсуждать проблемы.
Официант принёс счёт, и я расплатился, отметив, что черничный торт в него не включён. Подошла Рина, встряхивая вымытыми руками.
— Ушли? Ну, слава богу — от этой парочки у меня мороз по коже. Игорь, та женщина, у которой муж застенчивый поэт — моя подруга. Она крепко влюбилась в этого фальшивого Сирано. Потом, когда он исчез и всё открылось, была тяжелая семейная сцена с валидолом и депрессиями. Как услышала — всё… пошла мыть руки, а то бы моё злобное «чтоб тебе пусто было!» влепилось не в зеркало над раковиной, а прямо в лицо этого мудака. И вообще… Неужели ему не жалко Амальгаму?
Я смотрел в сверкающие глаза Рины со смесью восхищения и робости. Подавая пальто, скользнул ладонью по её руке — кожа тёплая, мягкая…
— Спасибо тебе, — шепнул я, открывая дверь её подъезда.
— И тебе, — рассмеялась она. — Спасибо за встречу, это было так интересно!
Мне не нужно было лезть в электронную почту, чтобы ещё раз увидеть письмо Рины, пришедшее прохладным сентябрьским вечером. Я помнил его наизусть.
«Игорь, извини, но я больше не могу считать тебя своим другом».И будь я проклят, если понял, за какие сетевые грехи получил от близкого человека официальный отлуп.
Списал на женскую импульсивность и тринадцатое число, решил закуклиться и выждать — авось всё разрешится само собой. Но через неделю в сети появилась Амальгама, оккупировавшая мои мысли без остатка. Мысленно выстроив цепочку персонажей, вплоть до сегодняшнего клубного бэмса, я понял: всё действительно разрешилось само собой.
И вообще — на сегодняшний вечер к чёрту виртуальность!
* * *
Я отправился на кухню и сварил себе кофе.Пил его с удовольствием, а сам читал газету и думал о том, что машину надо гнать на мойку, и что издателю нужно срочно позвонить… а ещё — что кошке не понравится гулять по заснеженной крыше.
Хотя ей и нужен свежий воздух.
Mar. Троян
— Я есть зелёный человечек.
Он стоял передо мной, грустно опустив бирюзовые плечи, и смотрел в землю. От длинных зелёных ресниц на впалые щёки падала тень, припухлые желтоватые губы были скорбно поджаты. Росточка в нём оказалось мне вровень, включая высоко взбитый клок волос.
Я невольно поёжился: он стоял босиком на заснеженной тропинке, и из одежды на нём была лишь коротенькая аквамариновая туника. Которую безжалостно трепал пронизывающий до костей ветер.
— Вам не холодно?
— Нет. Ответьте мне, — он умоляюще сложил руки с длинными пальцами, — вы умеете ремонтировать летательные тарелочки?
— Ни разу не доводилось, — растерялся я.
— Она разбилась, — зелёный человечек грустно посмотрел на меня, и я поразился, насколько прозрачные у него глаза. — Её нужно склеить.
Я посмотрел на часы. …Сократил дорогу, называется.
— Это не займёт много времени. Я один не получаться.
Пахло от него странно, вот что. Смешной запах — кофе и лилии одновременно. То сильнее, то слабее. Впрочем, конечно — ветер. Порывы.
— Вам не холодно?
Зеленый человечек очень удивился:
— Космос — холодно. Планета — жарко. Очень жарко.
Гибкие пальцы поднялись к длинной шее, зацепили ткань, и… Я быстро повернулся спиной.
— Вам будет очень сложно снова одеться? У нас не принято, когда женщины ходят по улице голые.
— Я есть зелёный человечек, — удивилась она. И снова запахло лилиями… и кофе.
— Вы оделись? — разозлился я. В конце концов, дома, в компьютере, меня ждали совсем другие зелёные женщины.
— Да, — прозвенело в ответ. Лучше бы я не оборачивался: одежду она намотала на высоко сбитую прическу.
— Девушка, милая, оденьтесь, пожалуйста, так, как было.
— Это не одежда. Это разум.
— Что? А, понятно.
Дублёнку отдавать не имело смысла, а вот свитер вполне можно было на девушку надеть. Или рубашку?
— Рубашка лучше, — сказала девушка. Я поперхнулся.
Потом быстро стащил с себя свитер, рубашку, и мгновенно оделся обратно: зима стояла злая, с морозом под тридцать.
В белой рубашке с зелёным тюрбаном на голове она смотрелась почти как африканочка где-нибудь в Конго. Или Джулия Робертс в известном фильме. Тюрбан трепыхнулся, укладываясь поудобнее.
— Я есть зелёный человечек. Вы мне поможешь склеить тарелочку?
— Показывай дорогу, пожалуйста, — вздохнул я.
И она пошла вперёд по тропинке. Боги, наши женщины так не умеют ходить, как шла босиком по снегу эта тощая зелёная инопланетница… Так гордо держа спину! Вперёд, вдоль круглого озера… занесённый снегом теннисный корт… ещё одно озеро…
— Вот.
В сугробе у корявой рощи мигала бирюзовым светом раненая тарелка. Метра с три кружочек, да кабинка крохотная, открытая, с чёрным, видно, отключённым, экраном и пультом управления. Что-то там ещё валялось под сидением, неопрятной кучей.
Отбитый край тарелочки лежал рядом — пара кусков размером с полчеловека каждый. Конечно, в одиночку ей было бы не справиться.
— В дерево врезался, — виновато сказала девушка. — Слишком светло, глаза не привыкли.
— Чем клеить? — грубовато прервал я. Она засуетилась, потащила из кабинки тонкий шланг.
— Этим…
— А обезжирить?
Девушка виновато развела руками:
— Нету. Но оно прочное, удержит.
— В космосе?
Она моргнула:
— Ну да.
Я поставил два осколка торчком, смахнул перчаткой снег. Края сколов были странно правильными — как ножом тарелку разрезали.
— Ты откуда сама-то? — спросил я, выдавливая из шланга голубоватую пенку. Пенка с лёгким шипением плотно ложилась на поверхность, не растекалась, не сползала.
Название она произнесла быстро, и состояло оно, наверное, из всех гласных мира.
— Это далеко, наверное, — осколки были состыкованы, я держал ледяной металл перчатками, и от холода сводило пальцы. Чёрт его знает, как оно схватится на морозе.
— Близко, — я чувствовал, что она улыбается.
— А как тебя зовут?
И снова певучий набор звуков. Что-то вроде Эо — бесконечное, как музыка.
— Красивое имя.
Вроде схватился клей. Я на всякий случай поломал куски — всё равно иначе не проверить, и успокоился.
Тарелочка, развернувшись, подставила мне битый край.
— Живая она у тебя, что ли… Эо?
Девушка хихикнула.
— Живая.
— Тогда попроси, чтобы край подняла, как только осколки поставим. Нам с тобой, пока клей загустеет, на весу такую тяжесть не удержать.
Тарелочка фыркнула, как лошадь, но край послушно подняла. Минут пять я честно держал вставку, потом решил, что достаточно.
Руки потеряли чувствительность напрочь. Я стащил перчатки, растёр пальцы снегом. Эо стояла рядом и с интересом наблюдала за тем, что я делаю.
— Спасибо, что помог, — поклонилась она. — Я сейчас сниму твоя рубашка?
— Дарю, — отмахнулся я. И поинтересовался:
— Ты к нам часто прилетаешь?
— Я — зелёный человечек, — лукаво улыбнулась Эо. — Я летаю тут и там.
— Зачем? Изучаешь Землю?
Она неопределённо пожала плечами:
— Бывает, что изучаю.
— А твой разум? — я покосился на тюрбан. Тот вёл себя смирно, в отличие от тарелочки: та, явно застоявшись, качала краями и недовольно сопела.
— Разум тоже изучает, — весело сказала девушка и протянула мне руку:
— От лица инопланетной цивилизации зелёных человечков я, Эо, благодарю тебя, человек, за рубашка и ремонт моя тарелочка.
— Это было несложно, — скромно сказал я. — Прилетайте ещё. Эо, а ты мне можешь дать что-нибудь на память?
Эо задумалась, потом подняла руки, почти полностью оголив изящные ножки.
— Могу оставить разум.
Мягкая тряпка покорно лежала на зелёных руках:
— Бери, человек.
Я заколебался.
— Ты сам просил, — рассмеялась Эо. — Бери.
Потом она села в кабинку, тарелочка оторвалась от снега и пошла вверх с тихим свистом, радостно сияя огнями.
Я смотрел на тряпку, и страх медленно и безжалостно вползал мне в душу.
— Контакт, — сказал я вслух.
— Контакт, — спокойно ответила мне ветошь. — А там посмотрим.
Он стоял передо мной, грустно опустив бирюзовые плечи, и смотрел в землю. От длинных зелёных ресниц на впалые щёки падала тень, припухлые желтоватые губы были скорбно поджаты. Росточка в нём оказалось мне вровень, включая высоко взбитый клок волос.
Я невольно поёжился: он стоял босиком на заснеженной тропинке, и из одежды на нём была лишь коротенькая аквамариновая туника. Которую безжалостно трепал пронизывающий до костей ветер.
— Вам не холодно?
— Нет. Ответьте мне, — он умоляюще сложил руки с длинными пальцами, — вы умеете ремонтировать летательные тарелочки?
— Ни разу не доводилось, — растерялся я.
— Она разбилась, — зелёный человечек грустно посмотрел на меня, и я поразился, насколько прозрачные у него глаза. — Её нужно склеить.
Я посмотрел на часы. …Сократил дорогу, называется.
— Это не займёт много времени. Я один не получаться.
Пахло от него странно, вот что. Смешной запах — кофе и лилии одновременно. То сильнее, то слабее. Впрочем, конечно — ветер. Порывы.
— Вам не холодно?
Зеленый человечек очень удивился:
— Космос — холодно. Планета — жарко. Очень жарко.
Гибкие пальцы поднялись к длинной шее, зацепили ткань, и… Я быстро повернулся спиной.
— Вам будет очень сложно снова одеться? У нас не принято, когда женщины ходят по улице голые.
— Я есть зелёный человечек, — удивилась она. И снова запахло лилиями… и кофе.
— Вы оделись? — разозлился я. В конце концов, дома, в компьютере, меня ждали совсем другие зелёные женщины.
— Да, — прозвенело в ответ. Лучше бы я не оборачивался: одежду она намотала на высоко сбитую прическу.
— Девушка, милая, оденьтесь, пожалуйста, так, как было.
— Это не одежда. Это разум.
— Что? А, понятно.
Дублёнку отдавать не имело смысла, а вот свитер вполне можно было на девушку надеть. Или рубашку?
— Рубашка лучше, — сказала девушка. Я поперхнулся.
Потом быстро стащил с себя свитер, рубашку, и мгновенно оделся обратно: зима стояла злая, с морозом под тридцать.
В белой рубашке с зелёным тюрбаном на голове она смотрелась почти как африканочка где-нибудь в Конго. Или Джулия Робертс в известном фильме. Тюрбан трепыхнулся, укладываясь поудобнее.
— Я есть зелёный человечек. Вы мне поможешь склеить тарелочку?
— Показывай дорогу, пожалуйста, — вздохнул я.
И она пошла вперёд по тропинке. Боги, наши женщины так не умеют ходить, как шла босиком по снегу эта тощая зелёная инопланетница… Так гордо держа спину! Вперёд, вдоль круглого озера… занесённый снегом теннисный корт… ещё одно озеро…
— Вот.
В сугробе у корявой рощи мигала бирюзовым светом раненая тарелка. Метра с три кружочек, да кабинка крохотная, открытая, с чёрным, видно, отключённым, экраном и пультом управления. Что-то там ещё валялось под сидением, неопрятной кучей.
Отбитый край тарелочки лежал рядом — пара кусков размером с полчеловека каждый. Конечно, в одиночку ей было бы не справиться.
— В дерево врезался, — виновато сказала девушка. — Слишком светло, глаза не привыкли.
— Чем клеить? — грубовато прервал я. Она засуетилась, потащила из кабинки тонкий шланг.
— Этим…
— А обезжирить?
Девушка виновато развела руками:
— Нету. Но оно прочное, удержит.
— В космосе?
Она моргнула:
— Ну да.
Я поставил два осколка торчком, смахнул перчаткой снег. Края сколов были странно правильными — как ножом тарелку разрезали.
— Ты откуда сама-то? — спросил я, выдавливая из шланга голубоватую пенку. Пенка с лёгким шипением плотно ложилась на поверхность, не растекалась, не сползала.
Название она произнесла быстро, и состояло оно, наверное, из всех гласных мира.
— Это далеко, наверное, — осколки были состыкованы, я держал ледяной металл перчатками, и от холода сводило пальцы. Чёрт его знает, как оно схватится на морозе.
— Близко, — я чувствовал, что она улыбается.
— А как тебя зовут?
И снова певучий набор звуков. Что-то вроде Эо — бесконечное, как музыка.
— Красивое имя.
Вроде схватился клей. Я на всякий случай поломал куски — всё равно иначе не проверить, и успокоился.
Тарелочка, развернувшись, подставила мне битый край.
— Живая она у тебя, что ли… Эо?
Девушка хихикнула.
— Живая.
— Тогда попроси, чтобы край подняла, как только осколки поставим. Нам с тобой, пока клей загустеет, на весу такую тяжесть не удержать.
Тарелочка фыркнула, как лошадь, но край послушно подняла. Минут пять я честно держал вставку, потом решил, что достаточно.
Руки потеряли чувствительность напрочь. Я стащил перчатки, растёр пальцы снегом. Эо стояла рядом и с интересом наблюдала за тем, что я делаю.
— Спасибо, что помог, — поклонилась она. — Я сейчас сниму твоя рубашка?
— Дарю, — отмахнулся я. И поинтересовался:
— Ты к нам часто прилетаешь?
— Я — зелёный человечек, — лукаво улыбнулась Эо. — Я летаю тут и там.
— Зачем? Изучаешь Землю?
Она неопределённо пожала плечами:
— Бывает, что изучаю.
— А твой разум? — я покосился на тюрбан. Тот вёл себя смирно, в отличие от тарелочки: та, явно застоявшись, качала краями и недовольно сопела.
— Разум тоже изучает, — весело сказала девушка и протянула мне руку:
— От лица инопланетной цивилизации зелёных человечков я, Эо, благодарю тебя, человек, за рубашка и ремонт моя тарелочка.
— Это было несложно, — скромно сказал я. — Прилетайте ещё. Эо, а ты мне можешь дать что-нибудь на память?
Эо задумалась, потом подняла руки, почти полностью оголив изящные ножки.
— Могу оставить разум.
Мягкая тряпка покорно лежала на зелёных руках:
— Бери, человек.
Я заколебался.
— Ты сам просил, — рассмеялась Эо. — Бери.
Потом она села в кабинку, тарелочка оторвалась от снега и пошла вверх с тихим свистом, радостно сияя огнями.
Я смотрел на тряпку, и страх медленно и безжалостно вползал мне в душу.
— Контакт, — сказал я вслух.
— Контакт, — спокойно ответила мне ветошь. — А там посмотрим.
Иван Мроев. Домой…
— Мяувуу!..
Пересмешник с неохотой оторвался от монитора и посмотрел в сторону кухни. Гульнара, как и полагается всякой уважающей себя кошке, требовала регулярного питания, независимо от всех перипетий научной жизни хозяина.
Пришлось идти насыпать корм.
Придирчиво следя за действиями Пересмешника, Гульнара со вкусом облизывалась. Облизывалась не столько от предвкушения ужина, надо признать, неплохого, сколько от осознания честно выполненной работы. Целых 0,0008 галактических секунды, почти два года по местному времени! Каторжная работа в изменённом теле… Благо одна из разновидностей комнатных животных землян — кошки — почти неотличима от её расы.
Зато закончен проект. Последний. Собран огромный методический материал, который весьма поможет в контакте с землянами. Ну и, разумеется, её карьере социопсихолога.
С довольным урчанием Гульнара — может, оставить это имя, как экзотический псевдоним? — принялась за еду. Ни одна мохнатая лапа не посмеет набиваться в «соавторы» диссертационных изданий, мотивируя «помощью при защите и публикации».
Ха!
Пусть поработают в модулированном теле, без благ цивилизации. Перенося прививки и спасаясь от диких — до конца жизни сниться будут — монстров, именуемых аборигенами «собаки». Бррр.
Хотя в глубине души Гульнара хорошо понимала, что любой коллега, не задумываясь, отдаст три лапы из четырех, лишь бы оказаться на её месте. Изучать разумных приматов в естественной среде обитания! Да ещё на начальных стадиях цивилизации!
Душу продать можно.
Если только Дьявола заинтересует душа инопланетного разведчика. Кстати, одно только человеческое понятие религии сводит с ума уже которое поколение психологов, социологов и философов её родного мира. А также маниакальная предрасположенность к военным технологиям.
Любое открытие могут пустить на стезю смерти. Кто-то из землян пошутил, мол, самое убедительное доказательство существования инопланетного Разума — это то, что до сих пор никто не вышел на Контакт.
Знал бы, остряк, насколько в точку попал.
Люди оказались единственной разумной расой, вышедшей в космос. Поиск продолжался, но пока безрезультатно. А с этими местными братьями по разуму не знали, что делать. При их агрессивности выпустить в космос — война. Рано или поздно.
Пересмешник с неохотой оторвался от монитора и посмотрел в сторону кухни. Гульнара, как и полагается всякой уважающей себя кошке, требовала регулярного питания, независимо от всех перипетий научной жизни хозяина.
Пришлось идти насыпать корм.
Придирчиво следя за действиями Пересмешника, Гульнара со вкусом облизывалась. Облизывалась не столько от предвкушения ужина, надо признать, неплохого, сколько от осознания честно выполненной работы. Целых 0,0008 галактических секунды, почти два года по местному времени! Каторжная работа в изменённом теле… Благо одна из разновидностей комнатных животных землян — кошки — почти неотличима от её расы.
Зато закончен проект. Последний. Собран огромный методический материал, который весьма поможет в контакте с землянами. Ну и, разумеется, её карьере социопсихолога.
С довольным урчанием Гульнара — может, оставить это имя, как экзотический псевдоним? — принялась за еду. Ни одна мохнатая лапа не посмеет набиваться в «соавторы» диссертационных изданий, мотивируя «помощью при защите и публикации».
Ха!
Пусть поработают в модулированном теле, без благ цивилизации. Перенося прививки и спасаясь от диких — до конца жизни сниться будут — монстров, именуемых аборигенами «собаки». Бррр.
Хотя в глубине души Гульнара хорошо понимала, что любой коллега, не задумываясь, отдаст три лапы из четырех, лишь бы оказаться на её месте. Изучать разумных приматов в естественной среде обитания! Да ещё на начальных стадиях цивилизации!
Душу продать можно.
Если только Дьявола заинтересует душа инопланетного разведчика. Кстати, одно только человеческое понятие религии сводит с ума уже которое поколение психологов, социологов и философов её родного мира. А также маниакальная предрасположенность к военным технологиям.
Любое открытие могут пустить на стезю смерти. Кто-то из землян пошутил, мол, самое убедительное доказательство существования инопланетного Разума — это то, что до сих пор никто не вышел на Контакт.
Знал бы, остряк, насколько в точку попал.
Люди оказались единственной разумной расой, вышедшей в космос. Поиск продолжался, но пока безрезультатно. А с этими местными братьями по разуму не знали, что делать. При их агрессивности выпустить в космос — война. Рано или поздно.