Страница:
Это же он нарочно оставил включенным Винамп в ноутбуке, чтоб не скучно было на крыше сидеть. До сих пор там потихоньку мурлыкала Эния, потому и было не так слышно. Олег попытался переместиться на лестницу, приставленную с другой стороны дома, по которой он и влез на крышу. Но нечаянно опустил ногу не на ступеньку, а мимо, сам оттолкнув её. Лестница громко чебурахнулась во двор. Предводитель компании решительно зашагал к дому, на ходу вытаскивая меч из ножен. За ним рванули ещё трое мужиков с мечами и топорами. Но, дойдя до места, где начинался ветхий забор из посеревших от времени низеньких досок, резко остановились, будто наткнулись на каменную стену. Один из мужиков что-то испуганно крикнул предводителю и схватился за шею, на которой висел амулет на шнурке. Предводитель развернулся и жестами погнал мужиков обратно, к лошадям и колодцу. Быстренько напоив коней и набрав воды с собой, гости поспешили уехать.
Упадут сто замков,
И спадут сто оков,
И сойдут сто потов
C целой груды веков,
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков…
Олег облегчённо вздохнул и спрыгнул с крыши. Высоцкий пел уже другую, как нельзя более актуальную балладу:
«…Повезло, наконец повезло», — мысленно продолжил Олег. — «Вляпался. А во что — сказать затрудняюсь…»
Нет острых ощущений — всё старьё, гнильё и хлам,
Того гляди, с тоски сыграю в ящик…
Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус — пополам:
Вот это дело, это подходяще!..
* * *
Острые ощущения на этом не закончились. Выйдя к колодцу и стоя на тропе, по которой уехали оружные и конные мужики, он обнаружил, что избы отсюда не видать вовсе, будто и нет её. А там, где она должна быть, видна только непролазная чаща, из которой голос Высоцкого доносится… да, любой бы на месте мужиков перекрестился. Вот только, похоже, не христиане они — у того, кто хватался за шнурок на шее, вместо креста было нечто, подозрительно похожее на молот Тора. Олег его хорошо разглядел — с этой стороны от забора до дома было максимум метров пять. Викинги, значит. И вроде как настоящие, не ролевики — было в них этакое ощущение долго находящихся в дороге людей: мятая нестираная одежда, немытые волосы и оружие… С виду — побывавшее во многих переделках почище потешных боёв.Со стороны тропинки послышались шаги. На всякий случай отступив назад во двор, Олег с облегчением увидел выходящего из-за поворота Никиту.
— Что, гости побывали? — ухмыльнулся тот, ковыряя покрытую следами копыт землю носком кроссовки. — Жди ещё, раз с утра началось. Тропа открывается примерно раз в месяц, но на весь день.
— А ну рассказывай, — не выдержал Олег. — Всё, что знаешь, рассказывай — про дом, день, тропу… И вообще — что это за люди были?
— Ну что тут скажешь… Дорога здесь проходила. И до сих пор ещё иногда проходит. Из варяг в греки. Слыхал? Вот варяги тут до сих пор и шастают. Васька, что дом тебе продал, жить на этом месте боится: как-то сдуру не ушёл с тропы, когда лошадей услыхал, так варяги забрали его с собой. Как раба. Еле убежал через месяц, спёр у них лошадь. Твой-то коник от той лошади, не спутаешь — лет пять назад Васька уж почти собрался вернуться, каждый день на этой телеге барахло потихоньку перевозил, а потом вдруг запил. И уехал обратно. Я девять классов тогда как раз закончил, делать было нечего — ну и полез как-то сюда, там и увидел… ты в сарае ещё порядок не наводил, ничего такого не нашел?
— Нет, пока руки не доходили. Я вообще-то дом чиню. И ещё долго буду. Хотел вот кого из друзей в помощь вызвонить, так тут и мобила не работает. Тем более интернет. Так что, ты говоришь, есть в том сарае?
— А идём, покажу, — предложил Никита.
После долгих поисков в самом дальнем и тёмном углу, на стене, обнаружился здоровенный щит. Около метра в диаметре, обтянутый кожей, выкрашенной в красный цвет, и с характерными украшениями в виде спиралевидных линий из кованого железа. Олег вытащил находку во двор и восхищённо разглядывал, щупал и переворачивал.
— Ты смотри, и вправду были красные щиты, как в сагах! Так, погоди… я хоть и допускаю многие вещи, теоретически — но… что тут у вас не так? Дорога-то проходила по многим местам, городам и сёлам. Но вот такое — только здесь… почему?
— Я тоже думал, — признался Никита. — И у стариков спрашивал — они-то это всё тоже видели, только помалкивают, ничего менять не хотят. Вся штука в том, что у нас тут, в этом лесу, за тыщу лет не изменилось ровным счетом ничего. И если изменить хоть что-то, или, не дай бог, рассказать сдуру учёным или начальству — дорога исчезнет. А так-то в ней вреда нет — проходит себе и проходит, Васькины родители спокойно жили, их с дороги не видно. А если выйти к колодцу, когда все уедут, можно и чего поинтересней найти. — Никита что-то вытащил из-за ворота футболки — на шнурке висел золотой молоточек Тора. — Это они в уплату оставляют: думают, тут нечистая сила живёт… мы, то есть.
Лауталь. Розовый ключ
Насторожённо-радостный, я вошёл в класс. Первое сентября наступило как будто раньше времени, ещё бы немного каникул… Удар портфелем по спине прервал мои размышления. — Ну, что, Мыш? Опять все каникулы бабкиных коров пас? — сосед по парте Славка, непривычно загорелый, ехидно скалился.
— Да, знаешь, — начал было я, но тут грянул звонок, и одноклассники, роняя стулья и портфели, принялись рассаживаться по местам.
Первым уроком, как всегда, была литература, и банальная донельзя тема «Как я провел летние каникулы» заставляла одноклассников морщить лбы и покусывать колпачки ручек. Я потихоньку вытащил листок с загодя написанным сочинением и стал машинально переносить слова в новенькую, пахнущую типографской краской тетрадь.
Разговор по пути почти не вели, дядя Савелий лишь спросил одними губами: «Привёз?», а я в ответ кивнул в сторону сумки. Дядя прикрыл глаза и, кажется, задремал.
Спустя почти четыре часа тряской езды лес, перемежающийся старыми вырубками, постепенно превратился в ольховник, а затем невдалеке проглянула и деревенька. Я знал, что ольха выросла на месте некогда обрабатываемых полей, но деревню видел лишь такой, какой она предстала передо мной сейчас: восемь высоких домов, серых от времени, крытых тёсом, с маленькими оконцами, закрывающимися ставнями. Жилыми были только три дома: бабушки, дяди Савелия и «молодых» — Алёны и Павла.
Поначалу я не понял, что меня насторожило. Лошадь споткнулась, телегу повело в сторону. Я выровнял вожжи, а когда во второй раз глянул на деревню, обомлел: ставни в двух брошенных домах были открыты, а на крышах оленьими рогами ветвились антенны, торчала пара спутниковых «тарелок», переплетённые провода тянулись к окнам. Я растолкал Савелия и полушёпотом спросил:
— Нашли?..
— А?.. Нет. Это научная экспедиция, иностранцы. То ли НЛО ищут, то ли йети ловят. Переводчик у них из Москвы, шофёр леспромхозовский, а сами вроде англичане… или немцы, лешак их разберёт. Переводчик у Серафимы остановился, так что ты языком, того, не очень…
Я облегчённо перевёл дух. Савелий принял у меня вожжи, подвёз к дому бабушки Серафимы. Я подхватил сумку и ступил во двор.
Бабушка встретила меня на пороге. Улыбающаяся, она выглядела очень молодо, не более чем сорокалетней. На самом деле она моя пра-пра-прабабушка.
Я протянул ей сумку. Бабушка нетерпеливо расстегнула молнию и заглянула внутрь. Запахло оружейной смазкой.
— Ну, слава Богу, завтра и пойдем. Шесть магазинов, должно хватить…
— У меня ещё россыпью, в карманах.
Мы торопливо упрятали патроны на полати и прошли в избу.
С продавленного дивана навстречу нам поднялся грузный взъерошенный мужчина.
— Познакомьтесь, Владимир, это мой внук, Михаил.
— Очень приятно, — пробасил тот, пожал мне руку и улёгся обратно на диван. Я глянул в угол комнаты. На старом бабушкином столе стоял компьютер, рядом с ним — переполненная пепельница и два пустых стакана.
Бабушка провела меня в летнюю избу.
— …Как приехал, на постой определился, так и квасят с их шофёром каждую ночь, а потом до обеда отсыпаются… Самогона всего одна бутылка осталась… За твой приезд придётся по стакану налить, а больше ни капли нельзя, на дело не хватит.
Я разобрал вещи, протянул бабушке свернутый в трубку кусок поролона. Она помяла его в руках, буркнула «сойдёт», и ушла накрывать стол к ужину.
— Здрасьте, приятного аппетита, вижу, ужинаете? — мужик вполне очевидно желал составить нам компанию.
— Проходи, Сергей, не стой в дверях, — бабушка решилась пригласить гостя за стол.
Я пододвинул табурет, но гость, видимо, надумал сесть поближе к Владимиру, пошатнулся, ухватился за скатерть… Бутыль самогона, поистине драгоценная для нас с бабушкой, упала и… нет, не разбилась, но содержимое её постепенно вытекало на пол. Я бросился к бутылке, но когда поднял, внутри оставалось уже меньше половины содержимого. Тут подоспела бабушка с тряпкой, аккуратно собрала с пола то, что не успело впитаться в доски, и отжала обратно в бутылку. Видимо, наши бледные лица напугали Сергея, так как он поспешил удалиться, прихватив с собой Владимира.
— Эх, ты — неужели нельзя было запас сделать? — пожурил я бабушку.
— Был запас, да весь вылакали, лешак бы их унёс. Тайком таскали, пока я не хватилась. Одну бутыль всего и сберегла… Экспедиторы проклятые.
Вышли к оврагу. Почти отвесные, уходящие глубоко вниз склоны скрывал туман. Я стоял как будто на краю земли. Да, собственно, так оно и было.
— Не боишься? — спросила бабушка. Она каждый год меня об этом спрашивала.
— Всё будет хорошо, бабуля, — бросил я ей и шагнул в пропасть.
Невдалеке тускло поблёскивали скалы — второй заслон, и мы остановились, чтобы подготовиться. Автоматы Калашникова — основное средство борьбы с летучими тварями. Я сунул запасной рожок под ремень брюк, ещё два бабушка опустила в карман фартука, и мы направились к видневшемуся между скал проходу.
Вырубив последние ветви, я сунул топорик в рюкзак и осторожно выглянул на поляну. Так и есть — Киса безмятежно спала. И никакой это не грифон, а обыкновенная кошка с недоразвитыми крыльями. Правда, весит около трехсот килограммов…
Мы почти бесшумно крались мимо Кисы, когда зловредная птица снова подняла гвалт. Мы замерли, наблюдая, как Киса приоткрыла один глаз, обвела взором поляну, сощурилась… И вот её взгляд выделил из привычной остановки что-то неправильное, а именно — нас с бабушкой. Эх, мало было самогона. Я, недолго думая, сорвал с плеча автомат и длинной очередью полоснул по вытянутому пушистому телу. Киса рассерженно мяукнула и вскочила на ноги. Чуть замешкавшись, бабушка тоже открыла огонь. Автомат в её руках дергался, как живой, посылая в сторону разъяренного животного пули со стальными наконечниками.
— …Миша, у Савелия внук погиб, — прокричала бабушка, перезаряжая автомат. Это значит, что остался один я… Киса плавно перемещалась в сторону бабушки. Патроны быстро кончались. Я отшвырнул бесполезный автомат в сторону и выхватил топорик. Правда, против Кисы это — не оружие.
Расстреляв последний магазин, бабушка достала нож. Киса, почувствовав, что больше в её шкуру ничего не вонзается, приготовилась к прыжку, и через мгновение уже подмяла под себя бабушку.
— Миша, беги! Теперь всё зависит от тебя! — услышал я сдавленный крик. Это значит, я должен бежать к роднику, набрать воды и покинуть это место, пока тварь жрёт бабушку? Ярость наполнила меня, я кинулся к Кисе и вонзил топорик в основание шеи. Видимо, я родился везучим, потому что внезапно Киса дёрнулась, всхлипнула и замерла.
Ноги бабушки были придавлены туловищем Кисы, глаза закрыты, но дыхание ещё можно было различить. Я бросился к центру поляны, где из земли тонкой струйкой пробивался ключ с удивительной розоватого цвета водой — целью нашего путешествия. Набрав полные пригоршни, я бегом возвращался к бабушке, брызгал водой ей в лицо, смачивал платье в тех местах, где оно насквозь было пропитано кровью… Потом снова бежал к источнику. Спустя, кажется, бессчётное количество минут бабушка открыла глаза, глубоко вздохнула. Я помог ей вытащить ноги из-под мёртвой туши.
— Ты набрал воду? — первое, о чём спросила меня бабушка.
Радуясь, что она ожила, я подхватил сумку и помчался к ключу. Вода медленно наполняла бутылки, переливаясь в лучах солнца розоватыми змейками, будто живая. Да она и была живая…
Вода сохраняла свои волшебные свойства лишь в руках того, кто никогда её не пил, поэтому со смертью внука дяди Савелия, я остался единственным, кому она даётся в руки, до тех пор, пока у меня не будет детей. Потом уже я поведу их в Иноземье, и, может быть, меня будет терзать новая Киса… Вода позволяла нам жить сколь угодно долго, вылечивала от любой болезни, но тем, кто однажды её выпил, приходилось принимать эту воду не реже, чем раз в год. В противном случае старость неумолимо брала своё. Если мы не приготовим запас воды этим летом, то до зимы доживу один я.
Совсем немного времени ушло на обратную дорогу. Больше нас никто не атаковал, твари чувствовали воду и отступали. На закате мы входили в деревню. Было решено сразу раздать воду соседям, двухсотсорокалетнему дяде Савелию, девяностолетним Алёне и Павлу. Две бутылки я увезу домой, моим родителям.
— Да, знаешь, — начал было я, но тут грянул звонок, и одноклассники, роняя стулья и портфели, принялись рассаживаться по местам.
Первым уроком, как всегда, была литература, и банальная донельзя тема «Как я провел летние каникулы» заставляла одноклассников морщить лбы и покусывать колпачки ручек. Я потихоньку вытащил листок с загодя написанным сочинением и стал машинально переносить слова в новенькую, пахнущую типографской краской тетрадь.
«К бабушке в деревню я ехал на поезде…»Я и в самом деле ехал на поезде — до областного центра, потом автобусом до небольшого районного городка, попутной машиной до леспромхоза, а там уже меня ждал дядя Савелий. Сидя на телеге, он переругивался с шофёром грузовика. Шофёр костерил леспромхозные дороги, а дядя Савелий упирал на неумение водителя объезжать пни. Видно было, что спорить им уже надоело. Завидев меня, дядя обошёл вокруг лошади, поправил шлею — так сказать, провёл «техосмотр». После чего вручил мне вожжи, а сам уселся на край телеги. Я закинул сумку в телегу, забрался сам, и мы тронулись.
Разговор по пути почти не вели, дядя Савелий лишь спросил одними губами: «Привёз?», а я в ответ кивнул в сторону сумки. Дядя прикрыл глаза и, кажется, задремал.
Спустя почти четыре часа тряской езды лес, перемежающийся старыми вырубками, постепенно превратился в ольховник, а затем невдалеке проглянула и деревенька. Я знал, что ольха выросла на месте некогда обрабатываемых полей, но деревню видел лишь такой, какой она предстала передо мной сейчас: восемь высоких домов, серых от времени, крытых тёсом, с маленькими оконцами, закрывающимися ставнями. Жилыми были только три дома: бабушки, дяди Савелия и «молодых» — Алёны и Павла.
Поначалу я не понял, что меня насторожило. Лошадь споткнулась, телегу повело в сторону. Я выровнял вожжи, а когда во второй раз глянул на деревню, обомлел: ставни в двух брошенных домах были открыты, а на крышах оленьими рогами ветвились антенны, торчала пара спутниковых «тарелок», переплетённые провода тянулись к окнам. Я растолкал Савелия и полушёпотом спросил:
— Нашли?..
— А?.. Нет. Это научная экспедиция, иностранцы. То ли НЛО ищут, то ли йети ловят. Переводчик у них из Москвы, шофёр леспромхозовский, а сами вроде англичане… или немцы, лешак их разберёт. Переводчик у Серафимы остановился, так что ты языком, того, не очень…
Я облегчённо перевёл дух. Савелий принял у меня вожжи, подвёз к дому бабушки Серафимы. Я подхватил сумку и ступил во двор.
«В доме у бабушки всегда пахнет травами…»В бабушкином доме пахло валерьяной и самогоном. Значит, всё готово. Завтра или послезавтра в путь.
Бабушка встретила меня на пороге. Улыбающаяся, она выглядела очень молодо, не более чем сорокалетней. На самом деле она моя пра-пра-прабабушка.
Я протянул ей сумку. Бабушка нетерпеливо расстегнула молнию и заглянула внутрь. Запахло оружейной смазкой.
— Ну, слава Богу, завтра и пойдем. Шесть магазинов, должно хватить…
— У меня ещё россыпью, в карманах.
Мы торопливо упрятали патроны на полати и прошли в избу.
С продавленного дивана навстречу нам поднялся грузный взъерошенный мужчина.
— Познакомьтесь, Владимир, это мой внук, Михаил.
— Очень приятно, — пробасил тот, пожал мне руку и улёгся обратно на диван. Я глянул в угол комнаты. На старом бабушкином столе стоял компьютер, рядом с ним — переполненная пепельница и два пустых стакана.
Бабушка провела меня в летнюю избу.
— …Как приехал, на постой определился, так и квасят с их шофёром каждую ночь, а потом до обеда отсыпаются… Самогона всего одна бутылка осталась… За твой приезд придётся по стакану налить, а больше ни капли нельзя, на дело не хватит.
Я разобрал вещи, протянул бабушке свернутый в трубку кусок поролона. Она помяла его в руках, буркнула «сойдёт», и ушла накрывать стол к ужину.
«Ужин у бабушки…»На ужин была варёная картошка в мундире со свежими огурцами и солёными рыжиками. Владимир то и дело заискивающе поглядывал на бабушку, и, наконец, она сдалась, вышла в сени и вернулась с большой бутылью самогона. В самом деле, подозрительно не выпить за приезд внука. Мы неторопливо ужинали, когда в дверь ввалился полупьяный всклокоченный мужик, обвёл мутным взором сидящих за столом. Затем его взгляд как магнитом притянуло к бутыли.
— Здрасьте, приятного аппетита, вижу, ужинаете? — мужик вполне очевидно желал составить нам компанию.
— Проходи, Сергей, не стой в дверях, — бабушка решилась пригласить гостя за стол.
Я пододвинул табурет, но гость, видимо, надумал сесть поближе к Владимиру, пошатнулся, ухватился за скатерть… Бутыль самогона, поистине драгоценная для нас с бабушкой, упала и… нет, не разбилась, но содержимое её постепенно вытекало на пол. Я бросился к бутылке, но когда поднял, внутри оставалось уже меньше половины содержимого. Тут подоспела бабушка с тряпкой, аккуратно собрала с пола то, что не успело впитаться в доски, и отжала обратно в бутылку. Видимо, наши бледные лица напугали Сергея, так как он поспешил удалиться, прихватив с собой Владимира.
— Эх, ты — неужели нельзя было запас сделать? — пожурил я бабушку.
— Был запас, да весь вылакали, лешак бы их унёс. Тайком таскали, пока я не хватилась. Одну бутыль всего и сберегла… Экспедиторы проклятые.
«Однажды мы с бабушкой пошли в лес…»Вышли мы рано, рассвет застал нас в пути. Иногда тропинку почти полностью скрывали кусты, и осыпающиеся с них капли росы неприятно стекали за шиворот. Плечи оттягивал рюкзак, в левой руке я нёс сумку с пустыми пластиковыми бутылками, а правой прикрывал лицо, чтобы веткой не хлестнуло по глазам. Бабушка шла впереди, хотя я знал дорогу не хуже неё.
Вышли к оврагу. Почти отвесные, уходящие глубоко вниз склоны скрывал туман. Я стоял как будто на краю земли. Да, собственно, так оно и было.
— Не боишься? — спросила бабушка. Она каждый год меня об этом спрашивала.
— Всё будет хорошо, бабуля, — бросил я ей и шагнул в пропасть.
«Было жарко…»Нещадно палило солнце, трава Иноземья упруго пружинила под ногами. Миллиарды насекомых вились вокруг, но мы, обильно смазанные настойкой из бабушкиных трав, были для них недоступны. Это первый заслон — полчища жалящих насекомых. Бабушка рассказывала, что когда она была совсем молодой, состав настойки ещё только подбирался, и чтобы уберечься приходилось натираться сырой глиной.
Невдалеке тускло поблёскивали скалы — второй заслон, и мы остановились, чтобы подготовиться. Автоматы Калашникова — основное средство борьбы с летучими тварями. Я сунул запасной рожок под ремень брюк, ещё два бабушка опустила в карман фартука, и мы направились к видневшемуся между скал проходу.
«У бабушки есть птицы — куры, гуси…»Летающие твари атаковали небольшими стаями, как правило, впятером. Больше всего они были похожи на гарпий, какими их изображают в компьютерных играх. Видимо, они плохо переносили жару, поэтому часто зависали на одном месте, как мишени в тире. Выпустив пару коротких очередей, я перевёл автомат на стрельбу одиночными, добил ползущую по земле раненую гадину, бабушка же с самого начала экономила патроны. Обычно за время продвижения к третьему заслону твари атакуют не более пяти раз. Сегодня обошлось четырьмя. Мы перезарядили оружие, и двинулись дальше.
«Рыжий бабушкин котёнок умильно щурился на солнце…»Третий заслон встретил нас сплошной стеной кустарника. Проход приходилось прорубать каждый год заново. Я достал из рюкзака лёгкий плотницкий топорик и неспешно начал вырубать гибкие ветви. Я старался не шуметь, но потревоженная птица подняла такой гвалт, что Большая Киса нас наверняка услышала. Бабушка тем временем готовила «куклу». В мешок с корнями валерианы был помещен привезённый мной кусок поролона, он пропитывался самогоном — игрушка для Кисы готова. Вот только самогона у нас маловато. Жаль, что на Кису не действует ни одно снотворное… Алкоголь же усыпляет почти мгновенно, но столь же быстро его действие заканчивается. Когда до скрывающейся за кустами поляны оставалось не более одного ряда кустарника, я отложил топор и легко перебросил «куклу» на ту сторону. В ответ раздался полный ярости рык, быстро сменившийся довольным урчанием. Киса нашла игрушку.
Вырубив последние ветви, я сунул топорик в рюкзак и осторожно выглянул на поляну. Так и есть — Киса безмятежно спала. И никакой это не грифон, а обыкновенная кошка с недоразвитыми крыльями. Правда, весит около трехсот килограммов…
Мы почти бесшумно крались мимо Кисы, когда зловредная птица снова подняла гвалт. Мы замерли, наблюдая, как Киса приоткрыла один глаз, обвела взором поляну, сощурилась… И вот её взгляд выделил из привычной остановки что-то неправильное, а именно — нас с бабушкой. Эх, мало было самогона. Я, недолго думая, сорвал с плеча автомат и длинной очередью полоснул по вытянутому пушистому телу. Киса рассерженно мяукнула и вскочила на ноги. Чуть замешкавшись, бабушка тоже открыла огонь. Автомат в её руках дергался, как живой, посылая в сторону разъяренного животного пули со стальными наконечниками.
— …Миша, у Савелия внук погиб, — прокричала бабушка, перезаряжая автомат. Это значит, что остался один я… Киса плавно перемещалась в сторону бабушки. Патроны быстро кончались. Я отшвырнул бесполезный автомат в сторону и выхватил топорик. Правда, против Кисы это — не оружие.
Расстреляв последний магазин, бабушка достала нож. Киса, почувствовав, что больше в её шкуру ничего не вонзается, приготовилась к прыжку, и через мгновение уже подмяла под себя бабушку.
— Миша, беги! Теперь всё зависит от тебя! — услышал я сдавленный крик. Это значит, я должен бежать к роднику, набрать воды и покинуть это место, пока тварь жрёт бабушку? Ярость наполнила меня, я кинулся к Кисе и вонзил топорик в основание шеи. Видимо, я родился везучим, потому что внезапно Киса дёрнулась, всхлипнула и замерла.
Ноги бабушки были придавлены туловищем Кисы, глаза закрыты, но дыхание ещё можно было различить. Я бросился к центру поляны, где из земли тонкой струйкой пробивался ключ с удивительной розоватого цвета водой — целью нашего путешествия. Набрав полные пригоршни, я бегом возвращался к бабушке, брызгал водой ей в лицо, смачивал платье в тех местах, где оно насквозь было пропитано кровью… Потом снова бежал к источнику. Спустя, кажется, бессчётное количество минут бабушка открыла глаза, глубоко вздохнула. Я помог ей вытащить ноги из-под мёртвой туши.
— Ты набрал воду? — первое, о чём спросила меня бабушка.
Радуясь, что она ожила, я подхватил сумку и помчался к ключу. Вода медленно наполняла бутылки, переливаясь в лучах солнца розоватыми змейками, будто живая. Да она и была живая…
Вода сохраняла свои волшебные свойства лишь в руках того, кто никогда её не пил, поэтому со смертью внука дяди Савелия, я остался единственным, кому она даётся в руки, до тех пор, пока у меня не будет детей. Потом уже я поведу их в Иноземье, и, может быть, меня будет терзать новая Киса… Вода позволяла нам жить сколь угодно долго, вылечивала от любой болезни, но тем, кто однажды её выпил, приходилось принимать эту воду не реже, чем раз в год. В противном случае старость неумолимо брала своё. Если мы не приготовим запас воды этим летом, то до зимы доживу один я.
Совсем немного времени ушло на обратную дорогу. Больше нас никто не атаковал, твари чувствовали воду и отступали. На закате мы входили в деревню. Было решено сразу раздать воду соседям, двухсотсорокалетнему дяде Савелию, девяностолетним Алёне и Павлу. Две бутылки я увезу домой, моим родителям.
«Я очень люблю свою бабушку…»— Ты что, заснул? — Славка бесцеремонно тряс меня за плечо. — Дописывай скорее, сейчас звонок будет. Ух, я тебе такое расскажу…
«Я очень люблю свою стошестидесятилетнюю бабушку и желаю ей долгой и счастливой жизни», —вывел я в тетради, перечитал и жирно заштриховал возраст. Всё равно мне никто не поверит…
Вальдемар Эбель. Урок
По пыльной степной дороге шёл странно одетый босой старик. На плече он нёс суковатую палку. Взгляд был отрешённым, выдавая постоянную работу мысли. Но что-то в его лице говорило о том, что этот человек умеет и улыбаться.
Внезапно старик остановился и, поднеся ладонь козырьком к глазам, всмотрелся вдаль.
Впереди, недалеко от дороги, он увидел странное сооружение. Возле него суетился непривычно одетый человек.
Хорошо, можно будет порасспросить его…
Так далеко в будущее он ещё никогда не забирался.
Хозяин повозки представлял собою мужчину лет сорока пяти, полного и на вид грубоватого.
— Приветствую тебя, — обратился к нему путник. И добавил осторожно:
— … добрый человек.
Хозяин вытер пот, выступивший на лбу и одутловатых щеках:
— Здорово! Вы, случаем, не разбираетесь в гравимобилях? Сдох что— то…
— В чём, в чём?
— Да вот в этой дряни, — хозяин пнул ногой по колесу. Потом что-то сообразил и воззрился на старика:
— Да ты, дедуля, из какой глуши-то идешь, что гравимобилей не видел?
— А, повозку посмотреть…
Ничего сложного. Во всякой остановившейся телеге могут быть только две неисправности: либо в том, что вертится, либо в том, что вертит. Либо лошадь встала, либо ось колесная развалилась. А если нет ни колес, ни лошади — значит, неполадка в том, что движет повозками здесь, в этом времени. И отчего бы не посмотреть, раз просит добрый человек?
Старик постучал ладонью по капоту.
— Нажмите комбинацию «эф-три», «хоум» и «старт» — должно заработать.
Мужчина хмыкнул, но наклонился к пульту, выставив наружу рыхлый зад.
Повозка хрюкнула и заурчала, с каждым мгновением все тише и тише.
— Во дела! — изумился дядька. — Экстрасенс, что ли?
— Таких не знаю, — с достоинством ответил старик. — Я волхв. Травосвятом кличут…
Издевательская ухмылка на лице собеседника заставила прерваться на полуслове.
— А-а… — со значением протянул мужчина. — Из этих, значит… Как их… Реконструкторов истории. Нет, за машину, конечно, спасибо, но только бросьте вы эти штуки. Пожилой же человек, а ведёте себя, словно сказок начитались. Я как историк заявляю — бросьте. Нет, и не было никаких волхвов! Сказки это.
— Да? — холодно осведомился старик. В небе громыхнуло.
Ещё один отрицатель! Сколько их встречалось уже по дорогам разных времён!
— Да конечно, не было! Или вы шаманов обыкновенных в колдуны записали? Попрыгают, попляшут, покамлают, наведут страху на первобытные умы — и готово: все верят в сделанное чудо! А чудес не бывает. Все они — либо ещё наукой не открытые законы природы, либо элементарные достижения техники.
— А вот это — какое достижение техники? — язвительно поинтересовался старик, делая пассы руками. Оно, конечно, мужик этот ничего особенно плохого не сказал. И тем более — не сделал. Но уж больно не первый он, уж больно не первый!
— Да я тебя за такое!.. — и волхв выкрикнул заветное слово.
По дороге, поднимая пыль, запрыгала отвратительная, бородавчатая жаба.
Травосвят, удовлетворённо хмыкнув, сделал шаг вперёд. Однако в голову ему пришла милосердная мысль: «А как же жаба-то без воды?».
Убедившись, что водоёмов нигде поблизости нет, волхв огорчённо покачал головой. После нового заклятия в воздухе запахло озоном, и около «гравимобиля» снова появился в своём толстеньком теле историк-скептик.
— Ну, что? Каково оно, жабой-то? — поинтересовался Травосвят.
Мужчина, однако, поколебленным в своих убеждениях не казался.
— Вы что думаете, что если вы гипнотизер, так сразу меня убедите? Размахиваете тут руками, материтесь и думаете, что это похоже на чудо? Тоже мне, блин, экстрас…
Последняя фраза прервалась на полуслове, а на месте водителя повозки возник молодой дубок.
Травосвят оценивающе оглядел его.
— Вот так, постоишь тут лет пятьсот и поймёшь, что… В общем, постоишь тут и посмотришь, как она, история-то, деется. И какую роль в ней чудо занимает.
Вскоре старик снова брёл по пыльной степной дороге, всё дальше уходя от одинокой повозки и растерянно шелестящего листвой деревца.
Внезапно старик остановился и, поднеся ладонь козырьком к глазам, всмотрелся вдаль.
Впереди, недалеко от дороги, он увидел странное сооружение. Возле него суетился непривычно одетый человек.
Хорошо, можно будет порасспросить его…
Так далеко в будущее он ещё никогда не забирался.
* * *
Сооружение походило на повозку. Во всяком случае, наличием четырёх колес. Вот только лошадей или быков поблизости видно не было.Хозяин повозки представлял собою мужчину лет сорока пяти, полного и на вид грубоватого.
— Приветствую тебя, — обратился к нему путник. И добавил осторожно:
— … добрый человек.
Хозяин вытер пот, выступивший на лбу и одутловатых щеках:
— Здорово! Вы, случаем, не разбираетесь в гравимобилях? Сдох что— то…
— В чём, в чём?
— Да вот в этой дряни, — хозяин пнул ногой по колесу. Потом что-то сообразил и воззрился на старика:
— Да ты, дедуля, из какой глуши-то идешь, что гравимобилей не видел?
— А, повозку посмотреть…
Ничего сложного. Во всякой остановившейся телеге могут быть только две неисправности: либо в том, что вертится, либо в том, что вертит. Либо лошадь встала, либо ось колесная развалилась. А если нет ни колес, ни лошади — значит, неполадка в том, что движет повозками здесь, в этом времени. И отчего бы не посмотреть, раз просит добрый человек?
Старик постучал ладонью по капоту.
— Нажмите комбинацию «эф-три», «хоум» и «старт» — должно заработать.
Мужчина хмыкнул, но наклонился к пульту, выставив наружу рыхлый зад.
Повозка хрюкнула и заурчала, с каждым мгновением все тише и тише.
— Во дела! — изумился дядька. — Экстрасенс, что ли?
— Таких не знаю, — с достоинством ответил старик. — Я волхв. Травосвятом кличут…
Издевательская ухмылка на лице собеседника заставила прерваться на полуслове.
— А-а… — со значением протянул мужчина. — Из этих, значит… Как их… Реконструкторов истории. Нет, за машину, конечно, спасибо, но только бросьте вы эти штуки. Пожилой же человек, а ведёте себя, словно сказок начитались. Я как историк заявляю — бросьте. Нет, и не было никаких волхвов! Сказки это.
— Да? — холодно осведомился старик. В небе громыхнуло.
Ещё один отрицатель! Сколько их встречалось уже по дорогам разных времён!
— Да конечно, не было! Или вы шаманов обыкновенных в колдуны записали? Попрыгают, попляшут, покамлают, наведут страху на первобытные умы — и готово: все верят в сделанное чудо! А чудес не бывает. Все они — либо ещё наукой не открытые законы природы, либо элементарные достижения техники.
— А вот это — какое достижение техники? — язвительно поинтересовался старик, делая пассы руками. Оно, конечно, мужик этот ничего особенно плохого не сказал. И тем более — не сделал. Но уж больно не первый он, уж больно не первый!
— Да я тебя за такое!.. — и волхв выкрикнул заветное слово.
По дороге, поднимая пыль, запрыгала отвратительная, бородавчатая жаба.
Травосвят, удовлетворённо хмыкнув, сделал шаг вперёд. Однако в голову ему пришла милосердная мысль: «А как же жаба-то без воды?».
Убедившись, что водоёмов нигде поблизости нет, волхв огорчённо покачал головой. После нового заклятия в воздухе запахло озоном, и около «гравимобиля» снова появился в своём толстеньком теле историк-скептик.
— Ну, что? Каково оно, жабой-то? — поинтересовался Травосвят.
Мужчина, однако, поколебленным в своих убеждениях не казался.
— Вы что думаете, что если вы гипнотизер, так сразу меня убедите? Размахиваете тут руками, материтесь и думаете, что это похоже на чудо? Тоже мне, блин, экстрас…
Последняя фраза прервалась на полуслове, а на месте водителя повозки возник молодой дубок.
Травосвят оценивающе оглядел его.
— Вот так, постоишь тут лет пятьсот и поймёшь, что… В общем, постоишь тут и посмотришь, как она, история-то, деется. И какую роль в ней чудо занимает.
Вскоре старик снова брёл по пыльной степной дороге, всё дальше уходя от одинокой повозки и растерянно шелестящего листвой деревца.
Р. Эйнбоу. Тернии
«Вот так, наверно, и выглядит счастье», — мелькнула неожиданная мысль. Матвеев улыбнулся, устало наблюдая, как блестящая лента ночного шоссе стелется под колёса Фердинанда. Так старенький «гольф» окрестила когда-то Юлька. Где теперь Юлька, с кем, Матвеев не знал. Всё в прошлом, всё. Так же, как и пять лет каторжного труда… Да ладно, каторжного… скажем мягче и политичнее — «напряжённого».
Всё теперь позади: впереди ещё больше работы, слава и, как «сбоку бантик» — премия имени одного норвега … Или швед он?
А главное — дармовая энергия, море энергии, сколько угодно энергии, всем и даром. Или наоборот: любые элементы таблицы в любых количествах, сверхчистые и бесплатные. Не считать же платой реактор ценой в пару сот тысяч американских?
Матвеев вспомнил, как восемь месяцев назад Дэвид плакал, увидев через смотровое стекло, как разгорается маленькое солнышко внутри реактора. Один микрограмм кремния медленно выгорал потом почти полгода. Дэвид танцевал и плакал, целовал небритого похмельного Максимыча и кричал что-то по-английски, неразборчиво и нецензурно.
Андрей прижался лбом к холодному стальному кожуху — к «мамке», как его прозвали — и чувствовал, как гора давит на плечи. Ощущение было таким настоящим, что задрожали от напряжения ноги.
— Андрюха! — орал Дэвид. — Ты что? С мамкой целуешься?
Матвеев развернулся и сказал:
— Идём, разговор есть.
Рассмотрев лицо напарника, американец замер, хотел что-то сказать, но дошёл до лаборатории молча.
Дэвид закурил, занервничал. Дэвид Вассерман, рыжий детина в интеллигентских очочках — атипичный янки, второй обладатель гранта по проекту «Голконда». В своё время Штаты отвалили кучу денег из своего бюджета на исследование и разработку альтернативных источников энергии, и совместная работа физиков Матвеева и Вассермана признана была достойной внимания. Как деньги оказались в России? А Матвеев наотрез отказался ехать в Америку. Дэвид, наоборот, слинял из Штатов с радостью — что-то у него там было нехорошо, по части налогов.
Андрей смотрел на мечущегося по лаборатории коллегу и вспоминал яростные споры по «мылу»: пришлось тогда подучить английский в части ненормативной лексики. Вспоминал туман непонимания и первый проблеск озарения.
— Ладно, хватит дёргаться. Ты уже понял, о чём разговор, — как мог спокойно сказал Матвеев.
Дэвид потушил сигарету и рухнул в кресло. Как обычно, после сильного возбуждения рыжий впал в апатию, голос прозвучал глухо:
— Но у нас только намёк на супербомбу, теорию мы не работали. Только намёк…
— Ты думаешь, мы одни такие умники? Думаешь, никто не догадается?
— И что ты предлагаешь?
Матвеев ухмыльнулся:
— Другой разговор, — Андрей взял пачку распечаток и ткнул пальцем в строку, выделенную жёлтым маркером. — Вот от сих меняем систему доказательств.
Дэвид то ли всхлипнул, то ли хрюкнул; потом снял очки, мигнул близоруко.
— Ты что, дурак?..
Матвеев молчал.
— Месяца три, — пробормотал Дэвид. — Да и где гарантия, что не найдётся умник…
— Нет гарантии, — отрезал Андрей. — Но есть отсрочка. Да и мы тоже… Станем академиками, будем всячески душить и пресекать в зародыше любые попытки и поползновения.
Сквозь стекло «аквариума» на спорящих шефов исподтишка поглядывали лаборанты. Гоша — подай, принеси, сделай «это» до обеда. И Леночка — кофе, отчёты, телефон. Кроме этих двоих, в штат лаборатории входили Максимыч, повелитель вакуумных контакторов и масляных прерывателей, и Эдик — главный и единственный спец по обслуживанию «Алёши Поповича». «Алёшей» прозвали суперкомп — самое дорогое, что принадлежало проекту «Голконда». Эдик при желании мог бы, наверное, разобраться в работе проекта, но не желал, принципиально. Для него что кварк, что фотон — «божественные байты».
Всё теперь позади: впереди ещё больше работы, слава и, как «сбоку бантик» — премия имени одного норвега … Или швед он?
А главное — дармовая энергия, море энергии, сколько угодно энергии, всем и даром. Или наоборот: любые элементы таблицы в любых количествах, сверхчистые и бесплатные. Не считать же платой реактор ценой в пару сот тысяч американских?
Матвеев вспомнил, как восемь месяцев назад Дэвид плакал, увидев через смотровое стекло, как разгорается маленькое солнышко внутри реактора. Один микрограмм кремния медленно выгорал потом почти полгода. Дэвид танцевал и плакал, целовал небритого похмельного Максимыча и кричал что-то по-английски, неразборчиво и нецензурно.
Андрей прижался лбом к холодному стальному кожуху — к «мамке», как его прозвали — и чувствовал, как гора давит на плечи. Ощущение было таким настоящим, что задрожали от напряжения ноги.
— Андрюха! — орал Дэвид. — Ты что? С мамкой целуешься?
Матвеев развернулся и сказал:
— Идём, разговор есть.
Рассмотрев лицо напарника, американец замер, хотел что-то сказать, но дошёл до лаборатории молча.
Дэвид закурил, занервничал. Дэвид Вассерман, рыжий детина в интеллигентских очочках — атипичный янки, второй обладатель гранта по проекту «Голконда». В своё время Штаты отвалили кучу денег из своего бюджета на исследование и разработку альтернативных источников энергии, и совместная работа физиков Матвеева и Вассермана признана была достойной внимания. Как деньги оказались в России? А Матвеев наотрез отказался ехать в Америку. Дэвид, наоборот, слинял из Штатов с радостью — что-то у него там было нехорошо, по части налогов.
Андрей смотрел на мечущегося по лаборатории коллегу и вспоминал яростные споры по «мылу»: пришлось тогда подучить английский в части ненормативной лексики. Вспоминал туман непонимания и первый проблеск озарения.
— Ладно, хватит дёргаться. Ты уже понял, о чём разговор, — как мог спокойно сказал Матвеев.
Дэвид потушил сигарету и рухнул в кресло. Как обычно, после сильного возбуждения рыжий впал в апатию, голос прозвучал глухо:
— Но у нас только намёк на супербомбу, теорию мы не работали. Только намёк…
— Ты думаешь, мы одни такие умники? Думаешь, никто не догадается?
— И что ты предлагаешь?
Матвеев ухмыльнулся:
— Другой разговор, — Андрей взял пачку распечаток и ткнул пальцем в строку, выделенную жёлтым маркером. — Вот от сих меняем систему доказательств.
Дэвид то ли всхлипнул, то ли хрюкнул; потом снял очки, мигнул близоруко.
— Ты что, дурак?..
Матвеев молчал.
— Месяца три, — пробормотал Дэвид. — Да и где гарантия, что не найдётся умник…
— Нет гарантии, — отрезал Андрей. — Но есть отсрочка. Да и мы тоже… Станем академиками, будем всячески душить и пресекать в зародыше любые попытки и поползновения.
Сквозь стекло «аквариума» на спорящих шефов исподтишка поглядывали лаборанты. Гоша — подай, принеси, сделай «это» до обеда. И Леночка — кофе, отчёты, телефон. Кроме этих двоих, в штат лаборатории входили Максимыч, повелитель вакуумных контакторов и масляных прерывателей, и Эдик — главный и единственный спец по обслуживанию «Алёши Поповича». «Алёшей» прозвали суперкомп — самое дорогое, что принадлежало проекту «Голконда». Эдик при желании мог бы, наверное, разобраться в работе проекта, но не желал, принципиально. Для него что кварк, что фотон — «божественные байты».