Мугуев Хаджи-Мурат Магометович. Кукла госпожи Барк

   – Она ревнует вас ко мне… Потому что она влюбилась в вас. Это немножко забавляет меня… Что вы так удивлены, разве вы не знали этого?
   – Не знал… хотя это приятное открытие.
   – Еще бы! Девушка мила, свежа, пикантна…
   – Но… вы уверены в этом?
   – Конечно, и, правду говоря, мой полковник, мне не хочется так легко отдать вас ей… потому что вы нравитесь и мне…
   Она поднесла бокал к губам и, глядя мне прямо в глаза, кивнула головой.
   – Да, нравитесь! А теперь поступайте, как знаете. Если хотите, то я могу сейчас отправить погулять с вами Зосю. Я не ревнива, но только прошу перед вашим отлетом в Закавказье зайдите ко мне…
   Она вздохнула, встала и подойдя ко мне, нежно и очень целомудренно поцеловала меня в лоб.
   – Я не могу так проститься с вами… Обещаете?
   – Да, дорогая госпожа Барк, – смотря ей в глаза, сказал я.
   – Благодарю. Я буду вас ждать, – закрывая глаза и нежно гладя меня по голове, прошептала она. Ее пальцы, мягкие, холеные и теплые, источали аромат духов. – А теперь, – открывая глаза и отходя в сторону, сказала она, – идите и погуляйте с влюбленной малюткой. Только не вскружите ей головы и… не забывайте меня.
   Спустя несколько минут я и Зося сходили с лестницы, провожаемые поклонами швейцара.
   Прогулка наша продолжалась долго. Наняв экипаж, мы выехали на шоссе за Казвинские ворота и, оставив на заставе фаэтон, вышли в поле, собирали цветы и рассказывали друг другу впечатления вчерашнего дня.
 

 
   – Когда госпожа Барк осталась с вами в моей комнате, я чуть не потеряла сознание от страха. Мне показалось, что она знает о вашем посещении. Я не находила себе места и поспешила обратно в комнату, боясь, что она обнаружит вас.
   – И это случилось бы непременно, если бы вы не пришли так вовремя, – сказал я, – она что-то искала у вас, и ваше появление остановило ее.
   – Я уже не впервые замечаю следы осмотра вещей, – сказала Зося.
   Из разговора с девушкой я понял, что, когда она накрывала чай, в гостиной находились только Сайкс, лейтенант и сама хозяйка. Где же был Кожицин? Возможно, что его держали внизу, в комнатах первого этажа, до тех пор, пока Зося не ушла к Янковецкой.
   Я переменил тему разговора, конечно, не сказав девушке ни о Кожицине, ни о моих открытиях на карнизе ее дома.
   – Как только я увидела незакрытое окно, я поняла, что вы ушли через него, и у меня отлегло от сердца. Вы не ушиблись? – улыбаясь, спросила она.
   – Нет! Я даже не представлял, что так легко совершу этот прыжок. Вы когда вернулись домой, Зося?
   – В начале первого часа. Госпожа Барк позвонила к Янковецкой, а спустя десять минут за мною пришел автомобиль.
   – А когда вернулись?
   – Когда вернулась, госпожа Барк была одна, лежала в постели, читала книгу. Со мною была исключительно мила. Ну, а сейчас вы видели, как она продолжает вести свою игру. Я говорю о бокале вина…
   – Я очень боялся, Зося… – начал было я.
   – Не бойтесь, – остановила она. – Я не знаю тонкостей и методов моей госпожи, я не так хитра, как она, но и не такая простушка, какой она считает меня. Многое мне было непонятно, ко многому я относилась безразлично, а кое-что нарочно не хотела замечать. Я была в стороне от интриг и затей госпожи Барк, мне не было ни нужды, ни охоты заниматься ими, но когда я вижу, что служу только орудием в чужой подлой игре, когда дорогие для меня… – она поправилась, – дорогой для меня человек, мой брат, чуть не стал жертвой их гнусной интриги, я перестаю быть равнодушной. Я становлюсь на ту сторону, где находится мой брат… и вы! – взволнованно сказала она.
   Я заглянул в ее чистые, еще горевшие огнем возбуждения глаза, и мы крепко поцеловались. Потом она высвободилась из моих объятий и быстро пошла по дороге.
   – Завтра, Зосенька, Ян будет в Тегеране, и когда только захотите – вы увидите его.
   – Я несказанно счастлива… и приездом брата, и вашей… – Она тихо договорила: – Привязанностью ко мне.
   – Зося! Будьте осторожны. Один неосторожный шаг, малейшая оплошность – и эти изверги не задумаются уничтожить вас! – взволнованно сказал я.
   – Я знаю это. Они не остановятся ни перед чем, но теперь я не боюсь их. Возле меня будут брат и вы… – Она взглянула на меня таким, смелым и доверчивым взглядом, что я успокоенно кивнул.
   – Вы знаете, где мы живем? И сумеете, если нужно будет, прийти к нам?
   – Если будет надо, днем ли, ночью ли, бросив все, я сумею добраться до вас. А теперь, мой дорогой друг, – она лукаво улыбнулась, – как называет вас госпожа Барк, пойдемте к экипажу. Пора домой.
   Мы условились о деталях и условных знаках, которые должны были облегчить наши следующие встречи. Так, например, телефонный звонок ко мне и английские слова: «Что это, магазин Пель-Мель?» означали, что случилось нечто важное и что Зося ожидает меня в вестибюле этого магазина.
   Я отвез ее домой и, довольный успехами дня, вернулся к себе.
   Генерал сидел в кабинете.
 
 
   – Ну, как здоровье вашей знакомой? – спросил он, повернувшись в сторону спрятанного микрофона. – Болеет или уже поднялась?
   – Лучше… Вчера был врач… предписан покой и отдых, но, сами понимаете, сердце, – сказал я.
   – Знаем мы эти женские болезни. Нервы или еще какие-нибудь пустяки… А вы, конечно, растаяли, видя ее этакой умирающей Травиатой.
   – Не растаял, но… по правде сказать, стало жалко… – я запнулся.
   – …И соблазнительно, – смеясь закончил генерал. – Ах, Александр Петрович, женщины – это та самая апельсиновая корочка, на которой вам суждено поскользнуться. Ну, да ладно, скажите лучше, когда вы сможете лететь в Тбилиси? – он молча подсунул мне бумажку.
   «Дня через два» – было написано на ней.
   – Дня через два.
   – Отлично! Я без вас занялся работой, и вот у меня есть кое-какие замечания по поводу доклада. Все эти данные и план важны для верного освещения дела. Секретные данные, собранные вами, я ценю, но надо, чтобы доклад отражал не вашу личную точку зрения, а был политически обоснован и верен. Помните, что выводы касаются работы всей смешанной комиссии. Мы отвечаем за каждое слово, – строго закончил генерал.
   – Слушаюсь, товарищ генерал! Итак, доклад я беру с собою, а его копию оставлю здесь. Он и комментарии будут в сейфе.
   – Хорошо! Закончим это. А теперь расскажите, как поживает прелестная полячка Зося, – снова переходя на шутливый тон, спросил генерал.
   – Нормально. Ездил с нею за Казвинские ворота. Замечательная девушка.
   – Хорош! – засмеялся генерал. – Запутался в двух соснах… Кто же, наконец, вам нравится, Барк или Зося?
   – Не знаю, – вздохнул я. – Когда нахожусь с госпожой Барк – она, а когда встречаюсь с Зосей, то Зося.
   – Черт знает, что вы говорите! Довольно-таки безнравственные речи! – возмущенно прервал меня генерал. – Не нравится мне это, дорогой Александр Петрович, улетайте-ка скорее в Тбилиси, может быть, недельная разлука остудит ваши донжуанские страсти. Жениться, говорю вам, жениться пора, – вставая, сказал он, с шумом захлопывая папку.
   – Товарищ генерал, я завтра съезжу на аэродром, выясню, когда идут самолеты на Тбилиси.
   – Съездите, – сказал генерал, и мы вышли из кабинета.
 
 
   Автомобиль вынесся через Казвинские ворота. Мелькнула цветная мозаика стен, блеснул ствол ружья охранявшего арку сарбаза. Шоссе длинной лентой протянулось впереди. Вдали темнели горы, слева тянулась равнина, впереди раскинулись сады, окружающие Тегеран. Обгоняя вереницы пешеходов и караваны верблюдов, перегоняя «доджи» и здоровенных мужчин, едущих верхом на осликах, мы понеслись вперед. Столица Ирана осталась позади. Вот и первая почтовая станция, пережиток прошлого, когда от Тегерана и до Энзели шли почтовые дилижансы. Мелькнул американский «флипп», за ним «виллис», и снова пыльное шоссе с темнеющими на горизонте деревьями.
   Вечерело. Знойный день заканчивался. Темная пелена уже сгущалась над горами. С Демавенда и Мазандеранских хребтов медленно сходила прохлада. Хотя шоссе и не очень загружено транспортом, но езда по нему опасна главным образом из-за беспорядочного лихачества военных машин.
   Мой шофер осторожно вел машину, лавируя среди попадающихся караванов, уже издалека давая оглушительные гудки встречавшимся по пути американским авто. Спустя час мы доехали до Кереджа, где находился наш аэродром. Часовой, проверив пропуск, поднял рогатку шлагбаума, и мы очутились на территории аэродрома.
   Самолеты из Баку еще не пришли. Переговорив с начальником аэродрома, я попросил у него закрытый «зис», в котором намеревался везти к себе Аркатова и Кружельника. Ничего, кажется, нет на свете томительнее ожидания на вокзале запаздывающего поезда или на аэродроме идущего не по расписанию самолета.
   – Скоро, – утешил меня подполковник, начальник аэродрома, – минут, может быть, через сорок, не позже, – спокойно закончил он и, вдруг улыбнувшись, добавил: – Хотя один может появиться и раньше. На нем такой лихой пилот, что точно сказать нельзя. А вы не тоскуйте, поиграем в шахматы, чайку с коньяком попьем – время и пробежит.
   Я так и сделал. Расставив шахматы и потягивая дымящийся, заправленный коньяком чай, мы начали игру. Я далеко не Ботвинник, а мой партнер не Капабланка, поэтому, сделав ходов по двадцать и безбожно запутав партию, мы остались без ферзей и без слонов. Поредевшие пешки уныло торчали по краям доски, было видно, что каша скучная игра не вдохновляла их.
   – Ничья! – вдруг решительно сказал подполковник, хотя и кони, и ладьи были еще целы на доске.
   – Может, еще повоюем, – неуверенно сказал я, – у меня тут намечается интересная комбинация.
   – Самолет подходит, надо встречать, – поднимаясь, сказал мой партнер.
   И тут, напрягая слух, я услышал далекое, чуть слышное рокотанье мотора.
   – Да, как вы это различили? Ведь тут ваши машины ревут без конца? – спросил я.
   – Э-э! Моих я знаю по голосу. Любую интонацию своих моторов наизусть помню, в воздухе их по почерку узнаю. – Он засмеялся, видя мое непонимающее лицо. – Ну, по манере полета, что ли, а этот не мой. Это воздушный извозчик, полувоенно-пассажирский самолет, людей и грузы таскает. У него свой, особый голосок имеется, весьма отличный от наших.
   Мы вышли из помещения.
   – Во-он он, по-над тучкой ползет, видите? Да не туда… левей, левей смотрите, – указал подполковник, и я не без труда разглядел идущий на очень большой высоте самолет.
   – Однако забрался… – сказал я.
   – Это что!.. Пилот этого самолета ниже чем на трех тысячах не ходит. Ему бы боевой «ил» или «як» дать, он на нем чудеса бы делал.
   – Так дайте.
   – Нельзя…
   – Почему?
   – Увидите сами, а затем, разве вести сюда ответственные грузы и людей – не важная задача. По-моему, еще сложней, чем фрицев из облаков выковыривать, – сказал подполковник и восхищенно закричал: – Ох, и летит же здорово! Вы посмотрите, товарищ полковник, какая посадка будет. На три точки прямо из-под самого неба сядет.
   Самолет был уже недалеко. Блеснули под лучами заходящего солнца его крылья, затем он вырвался из бегущего впереди облачка, сделав крутой вираж и стремительно планируя, пошел на посадку.
   – Ловко! – восхищенно сказал подполковник.
   На подготовленной к приему площадке уже суетились махальщики с флажками. Показался прямо на нас бегущий самолет, он рос, из-под его колес взлетала взвихренная пыль и былинки, захваченное мощным воздуховоротом пропеллера.
   Мгновенье, другое… и самолет застыл метрах в сорока от нас, прямо у черты, отмеченной белой краской.
   – Ни на дюйм дальше!.. – восхищенно крикнул подполковник и побежал к самолету.
   Я бросился за ним к дверцам, которые уже открыл дежурный сержант. В открывшееся отверстие я увидел немножко растерянное, знакомое лицо Аркатова.
   – Привет! – завидя меня, закричал капитан и замахал руками. Он сошел по лесенке, и мы расцеловались.
   – Ох и похорошели же вы, товарищ полковник! – сказал Аркатов.
   – Ну, уж и похорошел!.. Просто отдохнул от фронта, – засмеялся я.
   – Честное слово, правда, товарищ полковник, вы даже моложе стали! – уверял он.
   – Могу подтвердить слова капитана. Вас действительно не узнать, товарищ полковник, – раздался возле меня женский голос.
   Я оглянулся. Возле нас, улыбаясь, стояла женщина-пилот в кожанке с погонами старшего лейтенанта и летным шлемом на голове, из-под которого выбивались золотые пряди волос.
   – »Сусанин», – вдруг вспомнил я. – Елена… Елена…
   – Павловна. Ну, значит, не совсем забыли, – рассмеялась летчица, – вот где привелось свидеться…
   – Действительно, неожиданная встреча! – сказал я, пожимая ей руку.
   – Э-э, да вы, оказывается, старые приятели, – разочарованно произнес подполковник, – а я-то хотел похвалить вас товарищ Кожанова. Вот, мол, какой у нас лихой летчик на связи работает.
   – »Старые друзья», а ведь не сказала, куда едет, – засмеялся я.
   – Но ведь и вы тоже промолчали, – сказала Елена Павловна. – Да и зачем это было надо? Военная тайна, пусть даже самая незначительная, остается тайной.
   – Правильно, старший лейтенант! – важно подтвердил подполковник. – А теперь прошу в помещение, разговеться с дороги.
   Они пошли.
   – А где же Кружельник? – спросил я Аркатова.
   – Я тут, обыватэлю полковник, – делая шаг вперед, проговорил молодой высокого роста сержант в летной форме, стоявший у самолета.
   – Это мы в целях конспирации переодели его в нашу форму, – объяснил Аркатов.
   Я посмотрел в лицо спокойно глядевшего на меня сержанта. Оно понравилось мне. Взор был ясный, глаза смотрели спокойно и доверчиво, а открытое, симпатичное лицо располагало к себе.
   – Здравствуйте, Ян Кружельник! – подавая ему руку, сказал я.
   – Здравствуйте, обыватэлю полковник! Вы знаете мое имя? – спросил он, и по вспыхнувшему лицу пробежала краска радостного смущения.
   – Знаю! Мне приятно познакомиться с вами. Я много слышал о вас хорошего, сержант.
   Он недоумевающе посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Аркатова, тоже вопросительно смотревшего на меня.
   – Потом объясню, а сейчас пойдемте к нашему гостеприимному хозяину и закусим с дороги. Во всяком случае, Ян, помните, что вы попали к доброжелательно относящимся к вам людям. – И мы пошли к дому подполковника.
   Кружельник говорил по-русски довольно свободно, лишь несколько твердо произнося слова.
   – Где вы научились русскому языку? – спросил я.
   – В Варшаве. Я брал уроки у живших там русских, а затем, когда мы отступили из Польши, – в армии.
   Мы вошли в комнату, где уже хлопотал подполковник. Елена Павловна, сбросив кожанку, осталась в платье защитного цвета, на котором блестела «Красная Звезда».
   Аркатов и Кружельник пошли помыться, а я присел возле Кожановой.
   Итак, два москвича снова случайно встретились в столице Ирана.
   Удивительные все-таки вещи бывают на свете, – сказала она.
   – На войне все возможно, – ответил я.
   В комнату вошли Аркатов и Кружельник. Свежие, только что помывшиеся, пахнущие одеколоном, они внесли с собой струю молодости и задора. Когда все расселись по местам, подполковник, подняв бокал, сказал:
   – Сто казенных граммов за победу, за разгром врага!
   Мы выпили.
   – Вторые и последние за Родину! – снова произнес хозяин.
   Мы стоя выпили за предложенный тост, потом сели, беседуя о Москве, о делах фронта, обо всем, что волновало наши сердца.
   За окнами уже была ночь, когда я встал и распростился с гостеприимным хозяином.
   – Ваш «зис» вернется к утру.
   – Пож-жалуйста. У меня тут еще три машины, – ответил он.
   – Товарищ полковник! Через день я улетаю обратно, завтра буду в Тегеране, может быть, вы разрешите навестить вас? – сказала Кожанова.
   – Будем рады, Елена Павловна. Обязательно зайдите, – и я дал ей наш адрес.
   Спустя полчаса вместе с Кружельником я ехал обратно в столицу. За нами шла моя машина, в которой подремывал Аркатов.
 
 
   Мы въехали во двор через распахнутые ворота, сейчас же захлопнувшиеся наглухо. Спущенные занавески не дали возможности дежурившим у дома шпикам рассмотреть сидевших в машинах людей.
   Я и Аркатов пошли к генералу, дожидавшемуся нас на своей половине дома.
   – Здравствуйте, старый приятель, – радушно приветствовал Аркатова генерал. Они трижды поцеловались. – Ну, выглядите вы по-старому, разве только одеты попарадней, – сказал генерал, оглядывая Аркатова.
   – Зато вы оба, товарищ генерал, помолодели.
   – Ну, какое там помолодели, просто отдохнули на спокойных хлебах невоюющего государства, – сказал генерал. – А где же ваш спутник?
   – Он остался с Сеоевым, – ответил я.
   Мы сели. Генерал спрашивал Аркатова о фронте, об офицерах-сослуживцах, словом, обо всем, не задавая ему вопроса о «деле с привидениями». Капитан охотно и подробно отвечал, но было видно, что этот общий и не имеющий прямого отношения к его вызову разговор удивлял его.
   – А мы, товарищ генерал, ломали голову, где вы. Одни говорили – в Верховной ставке, другие уверяли, что на Дальнем Востоке, третьи – что вы командуете армией на юге, а были и такие, что уверяли, будто видели вас даже на Урале.
   – Словом, сам вездесущий бог, – засмеялся генерал. – Ну, а как там у вас идут дела? Кончили вы, наконец, «дело о привидениях»?
   Аркатов хитро посмотрел на него.
   – Так точно, товарищ генерал! Все то, что касалось нас, уже сделано, а теперь будем вместе заканчивать то, что осталось у вас.
   Мы рассмеялись.
   – А почему вы так думаете, Аркатов?
   – Очень просто, товарищ генерал. Во-первых, потому, что товарищ полковник писал, что и мы, и вы с двух концов ведем это дело. А раз вы находитесь здесь, значит, и оно тут. Это первое. Если же так стремительно и срочно вызывают меня и капрала Кружельника с фронта, значит именно по тому самому делу, которое распутываем мы, – это второе.
   Он замолчал, выразительно глядя на нас.
   – Кое-что верно, во всяком случае логически мыслить вы еще не разучились, – улыбаясь, сказал генерал. – Так вот, именно за этим вы и вызваны сюда. Расскажите сжато и ясно все, что показал Юльский, и какие выводы и заключение сделало следствие.
   Было уже около двух часов ночи, когда капитан закончил свой «сжатый» доклад.
   Юльский не утаил ничего. Поняв, что выхода нет, что дело раскрыто и что Сайкс выбыл в Иран, он решил рассказать все.
   – Сначала он не верил в отъезд Сайкса и просил вызвать кого-нибудь из Союзной торговой миссии, но когда мы показали ему письменное отношение из миссии об отъезде Сайкса и о том, что никто не знает Юльского и поэтому ничем не может быть полезным ему, он сдал, растерялся и показал все, что знал, – пояснил Аркатов.
   Отступая из города, немцы оставили часть своей агентуры, которая перешла в подчинение Сайксу. Никто, кроме Юльского и «Красновой», не знал Сайкса и не встречался с ним. Это отчасти и послужило причиною смерти «Красновой» после того, как покушение на полковника и генерала не удалось.
   – Сайкс как таковой выплыл только в конце следствия. До этого он у нас фигурировал сначала как «маленький человечек», а затем как Косоуров, – пояснил Аркатов. – «Краснова» – немецкая шпионка. Агент объединенной разведки. Незадолго до этого она провалилась на работе в Польше и была переведена в Н-ск, но уже тогда дни ее были сочтены, и Юльский знал об этом. Неудача с отравлением и возможность ее ареста заставили Косоурова покончить с нею.
   – Кто убил ее?
   – Сайкс.
   Я похолодел от страха, думая о Зосе.
   – Что скажете о Кружельнике? – спросил генерал.
   – Только хорошее. Честный, правдивый, храбрый солдат. Прямой и справедливый человек, истинный польский патриот.
   – О-о, как вы его хвалите, а я помню другую характеристику!..
   – Я ошибался. Кружельник настоящий патриот, мечтающий о социальных переменах в стране. Такие, как он, будут строителями будущей демократической Польши.
   – Как вы думаете, почему он вызван сюда вместе с вами? Ну, Аркатов, подумайте.
   – Я всю дорогу об этом думал, товарищ генерал, да и сейчас думаю о том же, но, честное слово, не знаю… То есть, конечно, потому, что конец «дела с призраками» находится здесь, но вот точнее не догадываюсь.
   – Ну, ладно! За то, что вы честно признались в своей ошибке относительно капрала Кружельника… – И генерал подробно рассказал о Зосе, мистрис Барк и о Генриэтте Янковецкой.
   Аркатов внимательно слушал генерала, и только когда генерал коснулся Зоси, он медленно сказал:
   – Какое счастье для Кружельника!.. Ведь он убежден, что она погибла. А что она представляет из себя?
   Генерал посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал:
   – Она знакомая полковника. Он еще лучше аттестует ее, чем вы брата. – Потом уже серьезно добавил: – Они действительно хорошие ребята, и я буду рад за них, когда они встретятся.
   – Ну, товарищ генерал, теперь мне все понятно, – сказал Аркатов. – В ней и заключается причина вызова Кружельника!
   – Точно! – сказал я, давая ему копию письма Юльского к Зосе.
   Аркатов прочел, посмотрел на нас, подумал и затем сказал:
   – Понимаю… Значит, появление брата убедит сестру во лжи Сайкса, и тогда…
   – …и тогда будет окончена последняя страница «дела о привидениях» и захлопнута папка с ним, – закончил генерал.
 
 
   Кружельник лежал на кровати, которую ему уступил Сеоев. Великан осетин угощал капрала чаем, виноградным вином и холодной курицей, оставшейся от обеда Сеоев не знал, что его гость родной брат Зоси. Я еще утром приказал ему не рассказывать людям, которые приедут со мною, ни о микрофоне, ни о Зосе, и вообще вовсе не касаться этой темы.
   Оба сержанта вскочили при моем появлении.
   – Садитесь, товарищи, – сказал я, усаживаясь на краешек кровати. – Ну, как, отдохнули с дороги?
   – Отдохнул, обыватэлю полковник, да и путешествие не было тяжелым, – подбирая слова, ответил Кружельник.
   – Дайте-ка и мне, Сеоев, чаю и пройдите ко мне. На окне стоит бутылка розового ширазского вина и пачка московского печенья.
   – Слушаюсь, товарищ полковник, – ответил, уходя, сержант.
   – Ну-с, Ян, расскажите о себе. Мне нужно знать о вас больше для того, чтобы работать с вами.
   – Спрашивайте, обыватэлю полковник, я отвечу на все вопросы, – сказал капрал.
   – Вы женаты?
   – Нет, я одинок. Мать умерла перед войной, была сестра… – голос его стал глуше, – но и она погибла в начале войны.
   – Братьев нет?
   – Нет, я совершенно один.
   – Сестра убита немцами?
   – Да. Когда началась война, я был призван в танковую бригаду под Гдыню, сестра же осталась в Варшаве. Разбитые немцами, мы откатились к вашим границам. Варшава в это время уже была захвачена германом. Бежавшие оттуда люди рассказывали, что та часть города, где жили мы, сожжена немецкой авиацией… Спустя год один из варшавян, служивший у Андерса, говорил, будто бы видел сестру среди беженцев, но вряд ли… Скоро четыре года, как она исчезла… во всяком случае среди польских беженцев ее нет.
   – Да, грустная история, – сказал я, – и вы уже ничего не имели о бедной девушке?
   – Ничего, обыватэлю полковник, да и что можно было иметь, – он вздохнул и тихо произнес: – Погибла моя бедная Зося…
   Какое-то хриплое сопенье раздалось у двери. В проходе, держа в одной руке бутылку с вином, а в другой печенье, стоял Сеоев, устремив широко раскрытые глаза на Кружельника. По его лицу было видно, что произнесенное капралом имя натолкнуло его на разгадку.
   – Сержант Сеоев, раскупорьте вино и налейте нам всем по бокалу, – медленно сказал я, выразительно глядя на него.
   – Слушаюсь, товарищ полковник, – пробормотал гигант и стал поспешно выполнять мое приказание. Капрал Кружельник с недоумением выжидательно смотрел на нас.
   – Выпьем, Ян Кружельник, за здоровье, – передавая ему бокал, сказал я, – за здоровье вашей сестры Зоси!
   Кружельник дико посмотрел на меня, переменившись в лице:
   – Ка-ак за «здоровье»? Значит…
   – …значит, она жива, и вы завтра же увидите ее.
   Кружельник шагнул ко мне. Рука его задрожала, вино расплескалось на кровать, но он не замечал ничего.
   – Зося жива! – еле слышно проговорил он и вдруг, бросив бокал на пол, обхватил меня обеими руками и зарыдал.
   – Жива, жива… Что ж это вы так разволновались? – сказал я, успокаивая его.
   – Жива… Я только вчера разговаривал с нею, – храбро соврал Сеоев.
   – Что ж вы мне этого сразу не сказали? – путая русские и польские слова, взволнованно проговорил Кружельник.
   – А я не знал, что ты ее брат… – переходя на «ты» и похлопывая Кружельника огромной лапищей по плечу, добродушно сказал осетин. – Хорошая у тебя сестра, – похвалил он.
   – Да, Ян! Сестра ваша честный человек. Я знаю вашу биографию, Зося мне все рассказала. Завтра вы встретитесь с нею, а теперь успокойтесь и прочтите это письмо, – и я дал ему уже известное читателю письмо Юльского.
   – Что такое? – прочтя его, недоумевающе сказал Кружельник. – Меня расстрелял какой-то полковник Дигорский?
   – Это я полковник Дигорский.
   – Вы?.. Ничего не понимаю!.. Зачем Юльскому понадобилось это вранье?
   – А затем, что я тот самый полковник, за которым вместе с Сайксом он охотился в городе Н.
   – Это к вам была подослана женщина агент Сайкса с отравленным шприцем?
   – Да.
   – Теперь понимаю… А ваш генерал – это тот, которого хотели взорвать в таинственном доме?
   – Да.
   Кружельник смолк, потом вздохнул и с нескрываемым отвращением сказал:
   – Какой же подлец этот Юльский!.. Хуже гадюки…