Мур Артур. Лас-Вегас

   Такая машина слишком привлекает внимание. А Теоретик не один раз предупреждал: необходимо вести себя как можно незаметнее.
   Все еще не одетый, Лэш вызвал такси, потом торопливо натянул на себя штаны и рубаху. Теоретик остановился в небольшом мотеле, на полдороге из деловой части города в Стрип, и зарегистрировался под именем Карла Десантиса. Лэш отпустил такси за два квартала и дошел до мотеля пешком. Оба входа были открыты, так что Лэшу удалось войти через заднюю дверь никем не замеченным.
   Теоретик занимал крайнюю комнату. Лэш четко осознавал, что сейчас делает первый шаг к тому, что может стать самым значительным событием всей его жизни. И возможно, постучав в дверь номера, он начинает дело, которое приведет его к огромному богатству. Его переполняло волнение, некое возбуждение, похожее на сексуальное. Лэш усмехнулся. Вот будет номер, если Теоретик сейчас откроет, а у гостя штаны оттопырены.
   Карл Десантис распахнул дверь, кивнул, повел головой налево, потом направо, осмотрел веранду; Лэш проскользнул внутрь. Теоретик повернул ключ в замке и подошел к гостю. Мужчины пожали друг другу руки.
   — Привет. Добро пожаловать в Вегас.
   Десантис буркнул что-то под нос и осмотрел Лэша с головы до ног. Они уже встречались прежде, но только мельком, в машине на стоянке. Все другие беседы проходили исключительно по телефону.
   Лэшу пришлось приложить некоторые усилия, чтобы подыскать человека, способного помочь в разработке плана такого серьезного мероприятия. Он порасспросил сведущих людей и добыл номер телефона. Теоретик согласился заняться этим делом, обдумал ситуацию, потом приехал в Лас-Вегас, прошелся по казино и лишь после этого встретился с Лэшем во взятой напрокат машине.
   Сейчас у них есть возможность и время поговорить по-настоящему.
   — Выпить хотите, Лэшбрук? — Десантис мотнул головой в сторону открытого бара.
   Лэш хотел, но чутье подсказало ему, что следует отказаться. Улыбка одобрения появилась на неприветливом лице Десантиса — значит, решение Лэша оказалось верным.
   Сегодня Теоретик произвел на него еще большее впечатление, чем при первой встрече. Сосредоточенный, хладнокровный, с цепкими и непроницаемыми глазами, он, казалось, ежесекундно ожидал, что на него может обрушиться самая неприятная неожиданность, и всегда был готов к подобному повороту. Этот парень не признает случайностей. Он рассчитывает каждый свой шаг и всегда настороже.
   Лэш чувствовал себя молокососом, салагой-бойскаутом, в первый раз попавшим в летний лагерь.
   Десантис — исключительный человек, выдающаяся личность, а он, Лэш, — всего лишь ноль, пустое место.
   Да и работа предстоит необычная. Лэш успел попробовать свои силы в разных сферах: он и сводничал, если нужно было добыть деньжат на жратву, и занимался угоном машин, даже ограбил несколько бензозаправок и винных магазинов. Но ни один из его подвигов даже близко не стоял рядом с тем, что предстояло на сей раз.
   — И каков же ответ?
   — А ответ простой. Если бы я сделал это, хоть раз, хоть один-единственный раз ссучился, то для меня все было бы кончено. Понятно? Никто и никогда не обратился бы ко мне. Да еще, вполне возможно, прислали бы деятеля с пером. А я предпочитаю не иметь дырок в теле. Так что я не обманываю парней, которые выполняют работу.
   — Учту, — кивнул Лэш. Он чувствовал себя облитым помоями: ему не нравилось, когда его называли ослом. Но сейчас не время возмущаться по этому поводу.
   — Ну так что? — снова спросил Десантис.
   — Вы об условиях?
   Выражение лица Десантиса едва уловимо изменилось. Он дважды стукнул сигаретой по краю пепельницы и произнес тем же спокойным тоном, но с чуть заметной ноткой нетерпения:
   — Да, об условиях.
   — Выбор у меня невелик. Правильно я понимаю?
   — Правильно, если вы все еще хотите, чтобы план действий составил я. Я работаю со всеми заказчиками по одной схеме. Или вы выполняете мои условия, или я выхожу из игры. — Десантис пожал плечами. — Не торопитесь с ответом. А коли уж согласитесь, то не нарушайте слова. Если вы хоть на полшага отступите от условий, пока мы работаем вместе, то разговаривать будем по-другому.
   Лэш беспокойно зашевелился и опять потянулся за сигарой.
   — Ну, это немного…
   — Послушайте, я не работаю с новичками, — жестко заявил Десантис, — а вы никогда не были даже рядовым участником настоящего дела. Я навел справки. Значит, это у меня есть великолепная возможность, а не у вас. Это мне может улыбнуться удача, а не вам.
   Кроме того, я уже занимался такими вещами. Так что или будет по-моему, или можете убираться к черту!
   Лэш пялился на свою сигару. Он никак не мог принять решение. Его «я» протестовало, слова застряли в горле, словно кость. Ему не хотелось выпускать такое дело из рук. Оно должно выгореть, обязательно выгорит, только вот боссом будет Теоретик, а не он, Лэш. Это яснее ясного. Досада жгла его, разъедала, словно соль, насыпанная на свежую рану.
   Надо же, первое крупное дело в жизни — и уплывает из рук!
   Но ведь в итоге он станет богатым. Не было такого случая, чтобы дело, спланированное Теоретиком, проваливалось, — во всяком случае, Лэш о подобном не слышал. Потому он помялся-помялся и со вздохом сказал:
   — Ладно, пусть будет по-вашему.
   Десантис кивнул, но выражение его лица не изменилось.
   — Тогда еще одно. Эта операция отличается от многих других. Здесь будут деньги, живые, настоящие, хрустящие доллары, а не чеки, не фишки, не ценные бумаги. Значит, мы сможем сразу же разделить добычу, без промедлений.
   Лэш послушно кивнул, но насторожился.
   — Итак, — продолжал Десантис, — я сам назначу день. И хочу уехать из Вегаса не позже чем через час после дела.
   Лэш помрачнел. Теоретик, заметив это, улыбнулся. Правда, улыбка не слишком смягчила выражение его лица.
   Лэш набрал в грудь побольше воздуха, словно перед прыжком в воду.
   — Ладно, я же сказал: играем по вашим правилам.
   Десантис кивнул:
   — Отлично. Вы говорили, у вас есть свой человек среди служащих казино. Так?
   — Да, говорил.
   — Кто он такой? Расскажите.
 
   Все-таки некоторые из своих обязанностей Брент Мэйджорс терпеть не мог — к примеру, общение с певцами и комиками. Не со всеми, конечно. Некоторые из них были весьма милыми и приятными людьми. Но большинство — самое настоящее мерзкое и вонючее дерьмо.
   Джей Ди Фэлкон представлял последнюю группу.
   И даже, по мнению Мэйджорса, возглавлял этот парад мерзости.
   Мэйджорс возражал против приглашения Фэлкона — слухи о нем ходили самые, мягко говоря, нелестные. Но владельцы «Клондайка» не согласились с управляющим.
   Номер у Фэлкона был исключительный, отрицать невозможно. Все билеты на месяц вперед расхватали моментально, стоило лишь объявить о его гастролях.
   — Шутки Фэлкона отличались непристойностью и особой скабрезностью. Он жутко гордился надписью на афише: «Джей Ди Фэлкон, грязные шуточки!» Помимо непристойных хохм, почти половина представления сводилась к тому, что он всячески оскорблял и поносил зрителей, заплативших кругленькую сумму за билет, как это проделывал и Дон Риклес. Но Джей Ди использовал все нецензурные бранные слова, какие только существуют на свете, и ни на секунду не задумывался перед тем, как назвать человека «дерьмо» или «член».
   И странное дело, зрители с удовольствием проглатывали подобные помои. Пожирали за милую душу.
   Один из журналистов, пишущих про ночные клубы, сделал вывод, что подобным образом удовлетворяется присущая американской публике страсть к мазохизму. Мэйджорс не читал эту статью, любовь публики к Фэлкону ставила его в тупик. Если бы какой-то языкастый клоун посмел обозвать его подобными словами, да еще на публике, он просто врезал бы ему в зубы.
   Конечно, поступить так возможно лишь в теории.
   Мэйджорс знал, что не стоит срываться из-за похабщины, произнесенной в переполненном зале. Но неприязнь к Фэлкону была вызвана вовсе не его сквернословием на эстраде. Брент знал и других комиков, использующих в своих выступлениях нецензурные выражения и задирающих публику. Но в частной жизни, с друзьями и знакомыми, они были вежливыми и воспитанными людьми, разговаривали тихо и спокойно и не говорили грубостей.
   Только не Фэлкон. Похабщина так и перла из него, он грязно ругался на сцене и еще сильнее во все остальное время, хотя сильнее, казалось, уже невозможно.
   Фэлкону было лет сорок — пятьдесят. Внешне он походил на драчливого петуха. Роста в нем было пять футов четыре дюйма (если без каблуков), он уже начал оплывать и старался с помощью корсета прятать во время выступления свой выпирающий животик. У него был нос картошкой и такое неуемное либидо, что он и ослицей не побрезговал бы, если бы не нашел никого другого.
   Мэйджорс хорошо помнил, с чего возникла его неприязнь к этому субъекту. Во время их первой встречи, за два часа до того момента, как Фэлкону предстояло появиться перед публикой в «Клондайке», он заявил:
   — У меня всегда стоит, начальник. Я слишком занятой человек, чтобы рыскать в поисках шлюх. В твои обязанности входит обеспечивать мои потребности.
   Понял?
   — Я не сводник, ни тебе и никому другому девочек не поставлял и поставлять не буду!
   Фэлкон, еще почти трезвый и потому настроенный довольно дружелюбно, захихикал:
   — Посмотрим, начальник, посмотрим.
   …Сейчас разъяренный Мэйджорс решительно шагал по коридору к гримерным, что располагались за сценой концертного холла, тащил за собой Линду и думал: «Вот сейчас и посмотрим».
   Он без стука вломился в гримерку Фэлкона, следом за ним влетела Линда.
   Джей Ди сидел за туалетным столиком, перед ним стояла полупустая бутылка водки. Услышав, что дверь распахнулась, он резко обернулся.
   — Стучать надо, когда входишь, осел! — Рука Фэлкона непроизвольно дернулась, чтобы прикрыть лысый череп.
   Мэйджорс уже знал, что Джей Ди просто не выносит, когда его застают без парика. Сейчас эта деталь его туалета валялась на столике, словно коричневый мохнатый зверек, свернувшийся в клубок и уснувший возле бутылки водки.
   — Здесь женщина, Фэлкон, — процедил сквозь зубы Мэйджорс.
   — Где женщина? — глумливо осклабился комик. — Я тут вижу только черное дерьмо.
   Ярость захлестнула Мэйджорса, он рванулся было вперед, но Линда удержала его и спокойно сказала:
   — Не надо, Брент, не стоит. Не пачкай руки.
   Мэйджорс остановился, гнев душил его.
   Фэлкон с явным вызовом и подчеркнутым пренебрежением потянулся за бутылкой и отхлебнул прямо из горлышка. Он уже почти полностью оделся для выступления, осталось натянуть туфли, но выглядел совершенно неприглядно: красная рожа, мутные глаза, язык заплетается.
   — Тебе уже достаточно, и так напился, — заметил Мэйджорс.
   — Я никогда не напиваюсь, начальник. В меня можно влить три бутылки, и никто не заметит. А пью я для того, чтобы выдержать целый вечер со стадом ослов, которые собрались там… — Он ткнул рукой, в сторону сцены.
   — Хватит. Ты же на ногах не стоишь.
   — Ты кто такой, чтобы мне указывать? Только я имею право решать, хватит мне или не хватит!
   Тут Мэйджорс не выдержал. Он сорвался с места и бросился к Фэлкону. Не успел тот опомниться, понять, что происходит, как Мэйджорс точно рассчитанным движением двинул опешившему комику прямо в челюсть. Тот покачнулся и начал сползать на пол.
   Мэйджорс сгреб его в охапку.
   — Линда, открой воду в душе. — Брент резко мотнул головой в направлении маленькой ванной комнаты.
   Она метнулась туда, настежь распахнула стеклянную дверцу душевой кабинки. Мэйджорс со своей ношей вошел следом.
   — Давай холодную, на всю.
   Мэйджорс сунул комика в кабинку под барабанящие струи ледяной воды, потом закрыл дверь и подпер ее спиной. Невозмутимо вытащил сигару из кармана. Линда чиркнула спичкой, и Мэйджорс прикурил. Он втягивал в себя воздух до тех пор, пока сигара не начала тлеть так, как ему нравится.
   Темное лицо Линды приняло озорное выражение.
   — Начальник, у тебя сейчас будет раскисший комик.
   — Уж лучше раскисший, чем надравшийся. Прости, детка, за грубости, какие тебе пришлось выслушать.
   — Ты думаешь, я раньше ничего такого не слышала? Я же выросла в гетто, забыл? — И рассудительно добавила:
   — Тебе не стоит обращать внимания на его выходки, Брент. Он просто неуверенный в себе человек.
   — Черт! Мне тошно слышать, когда пытаются объяснить, почему ублюдок ведет себя как ублюдок.
   Он мразь и никто больше.
   Линда протянула руку, и он дал ей сигару. Она глубоко втянула дым, потом вернула ее Мэйджорсу.
   Внезапно ему в голову пришла неприятная мысль.
   — Фэлкон к тебе приставал?
   — Конечно. Джей Ди пристает ко всему, что движется и имеет более или менее длинные волосы. — Линда равнодушно пожала плечами. — Но это ерунда, Брент. Ему дашь промеж ног, он и отстанет.
   — Если он еще сунется к тебе, скажи мне. Мне нужен только повод, чтобы разорвать с ним контракт. — Брент прислушался. В душе по-прежнему шумела вода, других звуков не было.
   — Думаешь, он там утонул? — спросила Линда.
   — Если бы! — Мэйджорс рывком дернул дверку.
   Фэлкон скрючился в углу кабинки, жалкий, промокший. Мэйджорс выключил воду. Джей Ди заморгал, сощурился, по лысой голове стекали струйки воды.
   — За это я оторву тебе яйца, Мэйджорс, — не слишком уверенно пригрозил он.
   — Ну-ну, попробуй.
   — Посмотри на мой костюм! На что он похож? — жалобно заныл Фэлкон. — В чем мне теперь выступать?
   — А в чем мать родила. Наверняка на голого Фэлкона приятно будет посмотреть. Публика с ума сойдет от восторга.
   Мэйджорс наклонился и рывком поставил артиста на ноги.
 
   Билли Рэй Томпсон — крупный человек во всех смыслах. Шесть футов и два дюйма роста и, как он любил говаривать, «три обхвата в талии». Он предпочитал пить виски большими глотками и обожал разгромные попойки — с битьем посуды и потасовками.
   Он любил большие выигрыши, крупных женщин и все в этом роде. Даже когда он проигрывался в пух и прах, не расстраивался.
   Томпсон мог позволить себе такое развлечение.
   Он владел пятьюстами акрами земли в Западном Техасе, к северу от Одессы. На его пастбищах паслось несколько тысяч голов скота, а около десятка скважин выдавали на поверхность — день и ночь, круглосуточно и без перерыва — баррель за баррелем черное золото. Причем золото притекало к нему гораздо быстрее, чем он успевал потратить, как ни старался.
   Томпсон наезжал в Лас-Вегас часто и бывал здесь то дольше, то меньше, в зависимости от настроения.
   На этот раз он приехал на покерный турнир. Брент Мэйджорс позвонил ему в Саванну, куда он отправился на несколько дней «погреться на солнышке».
   Брент нравился Билли Рэю и внушал доверие — он ведь тоже был из старых техасских парней. Брент сказал, что на турнир должны приехать несколько хороших ребят, сильных игроков, и Билли Рэй не мог не ответить на вызов. Он не из тех трусов, что уклоняются от состязания, и никогда не был таким, тем более если сражаться приходилось за зеленым сукном с картами в руке. Эта маленькая слабость не раз прибавляла солидности его бумажнику; пока на его земле не обнаружили нефть, она принесла ему пару миллионов прибыли.
   Сейчас Билли Рэй чувствовал себя абсолютно счастливым, как молодой бычок, который удрал на волю и оказался посреди поля люцерны. Фред Уайли заманил его на маленькую «дружескую встречу» с несколькими приятелями в одном из уединенных кабинетов «Клондайка». Джонни Доббс будет и Хэнк Пэррот, обещал Фред.
   И Билли Рэй пришел. Они играли по маленькой.
   (Королевский размах, ехидно подумал он про себя.)
   — Ставлю двадцать пять центов, — вступил в торг Джонни Доббс.
   — Согласен.
   — Поднимаю вдвое, — объявил Билли Рэй, у него на руках были две пары, семерки и валеты.
   — Откроемся, — предложил Хэнк Пэррот.
   Томпсон забрал банк и разбогател на один доллар и пятнадцать центов. На загорелом лице появилось детское выражение счастливого удовлетворения, когда он аккуратно раскладывал на кучки блестящие монетки, словно это были тысячедолларовые банкноты.
   — Кажется, я сдаю, джентльмены?
   — Говорят, Френчи собирался приехать на турнир, — заговорил Джонни. — Явится сюда прямиком из Нового Орлеана.
   Джонни Доббса, рыжеволосого, худого как палка, издалека можно было принять за восемнадцатилетнего юнца, а вблизи становилось ясно, что он уже приближается к шестидесяти.
   — Френчи? — переспросил Билли Рэй, шустро перетасовывая карты. — Точно? Ты не ошибся? Помнится, мне говорили, что он сейчас где-то в Южной Америке.
   — Он в городе, — подтвердил Фред Уайли, — я видел его своими глазами. Ну, Билли Рэй, играем?
   — Сдаю пять, — сказал Билли Рэй, — первую закрытой, остальные четыре рубашкой вниз. — Он отсчитал каждому по две карты, потом перечислил те, что лежали открытыми:
   — Король, семерка, черная десятка, а у меня — дама. Король начинает.
   — Ставлю двадцать пять центов.
   В центре стола зазвякали монетки.
   — Оставляю. — Билли Рэй снова раздал карты, у каждого теперь оказалось по три. — Ничего, еще семерка, опять ничего, у меня двойка, — равнодушно улыбнулся он. — Пара заказывает.
   — Пятьдесят центов. Как дела у Френчи? Он процветает?
   — Да что ты будешь делать! — с досадой выдохнул Фред. — Что за черт! В этой колоде, похоже, нет ни одной пары.
   Билли Рэй раздал еще по карте.
   — Семерка, осталась еще одна, красная десятка, ничего, а у меня еще одна дама. Дама играет, парни.
   Попробуем рискнуть, ставлю доллар. — Он кинул монету в плошку. — Кто еще приехал в город?
   — Соупи, — отозвался Доббс. — Я видел, как он в «Дюне» играл в кости.
   — Соупи? Ха! — усмехнулся Билли Рэй. — Небось рассчитывает подзаработать деньжат. — Он посмотрел свою нижнюю карту — оказалось, это еще одна дама — и улыбнулся. Его удача такая же стремительная и неутомимая, как техасский торнадо. Одно плохо, что игра идет по мелочи. — Все поставили. — Он раздал оставшиеся карты. — Ничего, пятерка, валет, и у меня тоже ничего. Раскошеливайтесь, джентльмены, с вас по доллару. Дама проголодалась.
   Джонни бросил свои карты. Остальные остались в игре, и Фред предложил:
   — Раскрываемся.
   А потом громко хмыкнул, когда Билли Рэй раскрыл припрятанную даму.
   Доббс опустошил свой стакан и собрался заказать выпивку.
   — На этот раз я угощаю, — заявил Билли Рэй. — Как-никак выиграл три, нет, четыре доллара. Целое состояние! — Он кинул карты на стол. — Хочется повидать старину Соупи. На ком он сейчас женат?
   — Кто его знает, — отозвался Фред, — наверное, ни на ком. А что случилось с Лил?
   — Сбежала с каким-то парнем. Не баба, а просто подстилка. Ложилась под первого встречного, — заметил Хэнк Пэррот, ковыряя в носу. Руки у него были покрыты огромными веснушками, размером с серебряный доллар; он всегда ходил в коричневой шляпе, сдвинутой на затылок.
   — Да Соупи любая девчонка вокруг пальца обведет, — сказал Фред Уайли и оглянулся, потому что в этот момент открылась дверь. — Ба, ребята, смотрите, кто к нам пришел! Привет, крошка!
   — Привет, мальчики, — весело проговорила Нона.
   Она обольстительно улыбнулась Томпсону и обошла вокруг стола. Он видел, как под блузкой с глубоким декольте колышутся умопомрачительные груди с огромными, твердыми, выступающими сквозь ткань сосками. Нона носила такую же юбку, что и большинство девушек, работающих в «Клондайке», со множеством сборок на талии, очень короткую спереди, а сзади длинную, чуть не до пола, с маленьким турнюром. Чрезвычайно соблазнительный наряд.
   И у нее были классные ноги. Это первое, что восхитило в Ноне Билли Рэя. Черт возьми, такие ноги нельзя пропустить!
   — Кто звонил? — спросила Нона.
   — Почему ты разносишь выпивку, детка? — удивился Хэнк Пэррот. — Ведь ты же работаешь внизу?
   — Обычно да. Но сейчас там мало народа. Все тихо.
   Никто по-крупному не играет. Вы все здесь собрались. — Она подмигнула. — Я узнала, что у вас тут маленький междусобойчик. И вот пришла! Чего желаете?
   — Эй, забудь про эти бутылки, — сказал Джонни Доббс, — останься и станцуй для нас. Нона. Что-нибудь знойное, южное.
   Нона засмеялась. Она изогнула спину, подняла руку и положила ее на затылок.
   — Ты про это говоришь, дорогой? — Она повела бедрами и, притопывая, прошлась по комнате.
   Доббс и Уайли принялись пронзительно свистеть, а Пэррот хлопал в ладоши, подбадривая:
   — Ах, ах, ах!
   Томпсон не отрывал взгляда от ее подрагивающих ягодиц. Зрелище весьма интересное и пробуждающее определенные мысли. Нахлынули воспоминания о прежних встречах с Ноной. Он почувствовал возбуждение. А такое не часто случается с мужчиной, которому вот-вот стукнет шестьдесят, как старине Билли Рэю.
   Он поманил Нону пальцем, она присела к нему на колени. И сразу вскинула на него глаза, удивленная.
   — Эй! Что такое? Или мне показалось? — прошептала она.
   — Пять одиннадцать, — сказал Томпсон ей на ухо, — это мой номер, дорогая.
   — Я подумаю, — ответила Нона и чмокнула его в щеку. Потом соскользнула с его коленей и засмеялась. — Ладно, ребята, концерт окончен. Что будете пить?
   — Бурбон со льдом, — сказал Джонни Доббс.
   — То же самое, — попросил Фред Уайли.
   — Скотч с водой, — заказал Хэнк Пэррот.
   Нона посмотрела на Томпсона.
   Он громко зевнул.
   — Сам не люблю, мужики, отпускать других с выигрышем, но мне сейчас надо подняться в номер. Пойдем-ка со мной, детка, поможешь ботинки снять и нальешь рюмочку перед ужином. — Он тяжело поднялся на ноги. — Запиши их выпивку на мой счет, я их сегодня оставил без гроша.
 
   Пол Грин не много знал об азартных играх, пожалуй, меньше, чем большинство мужчин. Каким-то образом в школе его миновало всеобщее увлечение, когда пацаны после уроков собирались на заднем дворе и резались в кости. Став взрослым, он никогда не интересовался еженедельными покерными посиделками, которые устраивали его приятели. Единственным азартным развлечением, известным до сих пор Полу, был бридж, по паре центов за роббер. Да еще время от времени, как правило по средам днем, играл в гольф с каким-нибудь из своих начальников. И хотя он был отличным игроком, всегда старательно проигрывал.
   То есть играл не в гольф, а в поддавки.
   На этом его познания и опыт в области азартных и неазартных игр заканчивались.
   Но для того чтобы дергать за рукоятку игрального автомата, много знать и не нужно. Именно к автоматам отправился Пол, оставив Дебби в апартаментах.
   Он разменял пятидолларовую бумажку и с горстью мелочи пристроился к незанятому автомату. Левой рукой забрасывал монетки в машину, а правой резко дергал за рычаг.
   Сначала немного проиграл, потом немного выиграл, потом опять проиграл, потом снова выиграл. Следующая попытка неожиданно оказалась счастливой, и ему выпал джекпот, пятнадцать долларов. Звонок, возвещающий о его удаче, испугал Пола; серебряные монетки посыпались из автомата, да так быстро, что несколько штук отскочили и покатились по полу.
   Пол издал торжествующий крик и принялся радостно отплясывать перед машиной. Потом опомнился, остановился и смущенно огляделся по сторонам. Ему стало неловко. Оказалось, всего лишь несколько человек обратили на него внимание, да и те немногие смотрели с завистью, а не осуждением.
   Полу понадобился еще почти час, чтобы проиграть эти пятнадцать долларов. В кармане не осталось мелочи. Он взглянул на часы, и лицо его вытянулось.
   Он ушел из номера почти два часа назад! Должно быть, Дебби уже рвет и мечет.
   Пол направился к лифту. Его пути пролегал мимо стола для игры в кости, нет, не в кости, а в крап.
   Народу там собралось немного, всего лишь человек шесть. Вечернее шоу было в самом разгаре. Из концертного холла доносились взрывы смеха и аплодисменты. Эти звуки Пол слышал в течение следующих тридцати минут. Он остановился только посмотреть, как играют, из пустого любопытства. Усталым голосом, нараспев, крупье произнес:
   — Семерка проигрывает.
   Пол увидел, как он придвинул своей лопаточкой небольшую стопку фишек и несколькими точными движениями рассчитался с двумя игроками, сидевшими у нижнего края стола. Фишки выплывали из-под его ловких пальцев словно по волшебству.
   Пол обратил внимание на худощавую женщину, напряженную как струна. Она взяла кости, подула на них, пробормотала заклинание на каком-то неизвестном Полу языке и бросила их на стол, с трудом сдерживая нетерпение.
   Кубики подпрыгнули один раз, потом другой и остановились. На одном выпало четыре очка, на другом три.
   — Семерка выигрывает. Казино платит.
   Пол наблюдал за игрой, совершенно очарованный.
   Он легко понял правила. Нащупал деньги в кармане.
   Сколько у него с собой? Двадцать пять долларов наличными. Наверху в чемодане еще три сотни в дорожных чеках.
   Соседка Пола опять схватила кости, ей явно понравилось выигрывать. На этот раз она выбросила восемь очков. Потом пять. Девять. И семь. Женщина выругалась неприличным словом и стукнула рукой по краю стола. Пол поглядел на нее с удивлением; он даже немного отодвинулся, неприятно пораженный ее грубостью и той страстью, с какой она играла. Это так… не по-женски.
   — Сэр?
   Пол вздрогнул. Крупье подтолкнул к нему кости.
   Не раздумывая долго, Пол достал из кармана сложенные пополам банкноты, отсчитал две десятки и отдал их главному кассиру. Тот снова сложил банкноты, опустил их в прорезь в столе и выдал соответствующее количество фишек.