Профессор улыбнулся, употребив это уменьшительное имя. Бартельми воспринял известие спокойно. Но когда они остались одни в 117-й палате, Симеон дал собственное толкование словам Мойвуазена:
– Анемия – это тебе ничего не напоминает? Именно так твой д-р Шалон назвал тогда мою лейкемию. У меня рецидив, вот что.
Барт питал глубочайшее уважение к умственным способностям младшего брата. Да и не знал ничего, что могло бы опровергнуть его подозрения.
После переливания крови Симеон вернулся домой, где изрядно отравлял жизнь старшему брату. Во всем он видел тревожные симптомы – заболит ли живот, заколет ли в боку, синяк ли появится. Он сердился, что Барт не замечает явных признаков рецидива. И не меньше сердился, что тот не разубеждает его в значении этих симптомов. Ко дню, на который назначен был анализ крови, братья так друг друга довели, что уже не разговаривали. А через два дня позвонил Никола.
– Барт? Все хорошо. Скажи брату, что можно лечиться дальше.
Барта звонок обрадовал вдвойне: никакого рецидива не оказалось, да еще Никола обратился к нему на «ты».
В клинике Жоффре предупредил Бартельми, что Симеона будут держать на морфине, чтобы «ударить по нему уроганным огнем» перед предстоящими каникулами.
– Ты не психуй, как в тот раз. Твой брат будет спать, но это не значит, что он вот-вот загнется.
Барт пожал плечами. Он уже начинал привыкать к этому особому миру, к его языку и ритму. Закалился. Когда Симеона снова стало рвать, поддерживал его над судном Барт. Рутина, что поделаешь, рутина.
Результаты экзаменов на степень бакалавра были обнародованы, когда Симеон еще находился в больнице. Бартельми, у которого коленки дрожали, решил вырядиться как лорд. Победа или поражение – все равно надо будет держать марку. Директор сказал ему, что списки вывесят перед главным входом лицея. А в одиннадцать часов в холле г-н Филипп будет поздравлять и приносить соболезнования ученикам и их родителям.
Когда Барт подошел к лицею, на улице перед входом уже собралась целая толпа. Он еще издали разглядел директора и преподавателя философии и, не подходя, кивнул обоим. За своей спиной он услышал:
– Это Барт. Брат Симеона.
Шепотки сопровождали его до самого крыльца. Весь выпускной класс был здесь. По улыбкам ребят Барт понял, что Симеон получил степень бакалавра. Люди, теснившиеся перед списками, расступились, выстроившись как в почетном карауле. Черным по белому было написано:
Морлеван Симеон – степень бакалавра с отличием.
– Oh, boy, – выдохнул Барт.
Какой-то миг он стоял как оглушенный. Потом обернулся, выбросил вверх кулак и заорал:
– Йес! Он сделал это!
Ответом был залп аплодисментов и смех. Г-н Филипп, сияя, подошел к Барту:
– Поразительно, правда?
И без лишних церемоний расцеловал юношу. Барт отошел, лопаясь от гордости, и на углу улицы, обернувшись ко всем, кто смотрел ему вслед, выбросил вверх оба кулака. Вся улица радостно грохнула.
В клинике Барт отфутболил к стенке дверь 117-й палаты и заорал:
– Есть бог на небесах, подаюсь в мормоны!
Симеон подскочил и ошарашенно уставился на брата. Он не знал даже, день сейчас или ночь. Барт присел на корточки у кровати.
– Победа, цыпленок. Степень с отличием. Прямо в яблочко. Ты понял?
Симеон поморгал, просыпаясь, потом улыбнулся.
– Одаренный, – пробормотал он в виде объяснения.
И снова уснул. Поздравления достались Барту. Все отделение перебывало в палате, чтобы порадоваться и посмеяться вместе с ним. Жоффре и Мойвуазен, услышав новость, взбежали друг за другом по лестнице, ведущей к 117-й палате. Барт ухватил Жоффре за воротник халата.
– Можешь не говорить, сам знаю, что я тебя достал, – поддразнил он его и расцеловал в обе щеки.
Мойвуазен наблюдал это, держа руки в карманах халата. Потом вынул одну и протянул Барту.
– Мы все очень рады, – сдержанно сказал он.
И ушел, чтобы уединиться у себя в кабинете. Радость переполняла его, даже слезы наворачивались на глаза. Это было глупо. Так ликовать… Но это ведь была и его победа. Победа над смертью. Возможно, у этой победы не было завтра. Но сегодня, сегодня… Позволив себе наконец расслабиться, Никола прикрыл глаза и вздохнул:
– Oh, boy…
Глава шестнадцатая,
– Анемия – это тебе ничего не напоминает? Именно так твой д-р Шалон назвал тогда мою лейкемию. У меня рецидив, вот что.
Барт питал глубочайшее уважение к умственным способностям младшего брата. Да и не знал ничего, что могло бы опровергнуть его подозрения.
После переливания крови Симеон вернулся домой, где изрядно отравлял жизнь старшему брату. Во всем он видел тревожные симптомы – заболит ли живот, заколет ли в боку, синяк ли появится. Он сердился, что Барт не замечает явных признаков рецидива. И не меньше сердился, что тот не разубеждает его в значении этих симптомов. Ко дню, на который назначен был анализ крови, братья так друг друга довели, что уже не разговаривали. А через два дня позвонил Никола.
– Барт? Все хорошо. Скажи брату, что можно лечиться дальше.
Барта звонок обрадовал вдвойне: никакого рецидива не оказалось, да еще Никола обратился к нему на «ты».
В клинике Жоффре предупредил Бартельми, что Симеона будут держать на морфине, чтобы «ударить по нему уроганным огнем» перед предстоящими каникулами.
– Ты не психуй, как в тот раз. Твой брат будет спать, но это не значит, что он вот-вот загнется.
Барт пожал плечами. Он уже начинал привыкать к этому особому миру, к его языку и ритму. Закалился. Когда Симеона снова стало рвать, поддерживал его над судном Барт. Рутина, что поделаешь, рутина.
Результаты экзаменов на степень бакалавра были обнародованы, когда Симеон еще находился в больнице. Бартельми, у которого коленки дрожали, решил вырядиться как лорд. Победа или поражение – все равно надо будет держать марку. Директор сказал ему, что списки вывесят перед главным входом лицея. А в одиннадцать часов в холле г-н Филипп будет поздравлять и приносить соболезнования ученикам и их родителям.
Когда Барт подошел к лицею, на улице перед входом уже собралась целая толпа. Он еще издали разглядел директора и преподавателя философии и, не подходя, кивнул обоим. За своей спиной он услышал:
– Это Барт. Брат Симеона.
Шепотки сопровождали его до самого крыльца. Весь выпускной класс был здесь. По улыбкам ребят Барт понял, что Симеон получил степень бакалавра. Люди, теснившиеся перед списками, расступились, выстроившись как в почетном карауле. Черным по белому было написано:
Морлеван Симеон – степень бакалавра с отличием.
– Oh, boy, – выдохнул Барт.
Какой-то миг он стоял как оглушенный. Потом обернулся, выбросил вверх кулак и заорал:
– Йес! Он сделал это!
Ответом был залп аплодисментов и смех. Г-н Филипп, сияя, подошел к Барту:
– Поразительно, правда?
И без лишних церемоний расцеловал юношу. Барт отошел, лопаясь от гордости, и на углу улицы, обернувшись ко всем, кто смотрел ему вслед, выбросил вверх оба кулака. Вся улица радостно грохнула.
В клинике Барт отфутболил к стенке дверь 117-й палаты и заорал:
– Есть бог на небесах, подаюсь в мормоны!
Симеон подскочил и ошарашенно уставился на брата. Он не знал даже, день сейчас или ночь. Барт присел на корточки у кровати.
– Победа, цыпленок. Степень с отличием. Прямо в яблочко. Ты понял?
Симеон поморгал, просыпаясь, потом улыбнулся.
– Одаренный, – пробормотал он в виде объяснения.
И снова уснул. Поздравления достались Барту. Все отделение перебывало в палате, чтобы порадоваться и посмеяться вместе с ним. Жоффре и Мойвуазен, услышав новость, взбежали друг за другом по лестнице, ведущей к 117-й палате. Барт ухватил Жоффре за воротник халата.
– Можешь не говорить, сам знаю, что я тебя достал, – поддразнил он его и расцеловал в обе щеки.
Мойвуазен наблюдал это, держа руки в карманах халата. Потом вынул одну и протянул Барту.
– Мы все очень рады, – сдержанно сказал он.
И ушел, чтобы уединиться у себя в кабинете. Радость переполняла его, даже слезы наворачивались на глаза. Это было глупо. Так ликовать… Но это ведь была и его победа. Победа над смертью. Возможно, у этой победы не было завтра. Но сегодня, сегодня… Позволив себе наконец расслабиться, Никола прикрыл глаза и вздохнул:
– Oh, boy…
Глава шестнадцатая,
в которой дом Морлеванов обретает крышу, а читатель должен признать, что жизнь – она такая.
Перед офисом судьи по делам несовершеннолетних Барт притормозил и перебрал в уме наставления младшего брата: «Не строй из себя жертву, не приплетай к делу личную жизнь, не пори чушь ради красного словца, твердо стой на том, что мы с тобой решили».
– О'кей, – прошептал он, словно летчик после инструктажа.
Когда он вошел, Жозиана уже сидела в кабинете, без сомнения, вовсю перетягивая судью на свою сторону. Барт бросил на нее свирепый взгляд, но тут же поспешил загладить его самой очаровательной своей улыбкой с ямочками.
– Как жизнь, девочки? – спросил он почти галантно.
– Присаживайтесь, – пригласила Лоранс. – Нам предстоит многое решить.
Она посмотрела на Жозиану, потом на Бартельми. Переговоры обещали быть трудными.
– Наша сегодняшняя задача, – напомнила она, – назначить одного из вас опекуном Симеона Морлевана, пятнадцати лет, Морганы Морлеван, восьми лет, и Венеции Морлеван, шести лет.
– Шесть ей только вчера исполнилось, – встряла Жозиана. – Отпраздновали в кругу семьи.
Это был камешек в огород Барта. «В кругу семьи» означало в семье Морлеван – Танпье.
– В настоящее время, – продолжала судья, – Симеон живет у Бартельми и, насколько мне известно, у него все хорошо, так?
Вопрос был обращен к Барту, который ограничился утвердительным кивком.
– Моргана и Венеция сейчас у вас, и с ними тоже все в порядке?
Судья посмотрела на Жозиану.
– Все прекрасно, – заверила та.
Она несколько преувеличивала, чтобы не ударить в грязь лицом перед сводным братом. Венеция – та цвела, но Моргана по-прежнему оставалась отстраненной и замкнутой.
– Благодарю вас обоих за готовность взять на себя заботу об этих детях, – продолжила Лоранс, не забывшая, однако, с каким неприятием вначале пришлось столкнуться детям Морлеван.
– Теперь я хотела бы, чтобы каждый из вас высказал свои соображения относительно их дальнейшей судьбы.
Барт, вспомнив, что он мужчина, знаком предложил Жозиане говорить первой.
– Я прошу опеки над всеми троими, – сказала она, – с проживанием девочек у меня.
Барт заерзал на стуле. Лоранс сделала ему знак сидеть смирно.
– Я знаю, что Симеон очень сблизился с Бартом, – продолжала Жозиана, заставив себя улыбнуться брату. – Симеон уже почти взрослый, и если он хочет остаться с Бартом, я думаю, надо считаться с его выбором.
– Так и запишем, – сказала Лоранс, приятно удивленная таким миролюбием.
– Что же касается девочек… я совершенно не представляю, как Барт мог бы взять их к себе, принимая во внимание…
Барт уже готов был вскинуться: принимая во внимание что?
– …его жилищные условия.
Жозиана, по-видимому, тоже провела пау-вау со своим мужем на предмет огибания острых углов.
– В дальнейшем я собираюсь предпринять необходимые шаги для удочерения обеих девочек.
Она обернулась к брату:
– У меня никогда не будет детей, Барт. Последние обследования подтвердили это окончательно. А я больше всего на свете хотела быть матерью и иметь возможность дать детям то, чего у меня самой не было: настоящую семью.
Барт опустил голову и прокомментировал себе под нос: «Здорово сыграно». Потом не спеша поднялся и взглянул на судью:
– Теперь моя очередь?
– Прошу вас, Барт, – сказала Лоранс ободряющим тоном.
Жозиана вздрогнула. Судье был больше по душе Барт. Всегда всем больше по душе Барт.
– Я не претендую на опеку над братом и сестрами, – сказал Бартельми с печалью в голосе. – И я слишком молод, чтобы взять малышек. В материальном плане…
– Вы тогда получали бы материальную помощь, – напомнила судья.
– Знаю… Но, как сказала бы Жозиана, я такой безответственный…
Тут он осекся. «Не строй из себя жертву, это недостойно», говорил ему Симеон.
– Ну и потом, для маленьких девочек… – начал он.
Он собирался сказать: «Я неподходящий пример». Но опять вспомнил Симеона: «Не приплетай к делу свою личную жизнь. То, что ты гомосексуалист, никого кроме тебя не касается».
– …лучше, чтобы была мама, – вывернулся он.
– Спасибо, Барт, – расчувствовалась Жозиана.
– Э, погоди, – одернул ее брат, – я еще не закончил. Мои условия такие: ты мне, я тебе. Симеон остается со мной, это ты сама сказала. Девочки остаются с тобой, это я тебе говорю. Но я требую, чтобы они проводили у меня каждые вторые выходные и половину школьных каникул.
Как при разводе. Это и было компромиссное решение, которое они придумали. Теперь Барту надо было твердо стоять на своем. Потому что Жозиана сразу полезла в бутылку:
– Немыслимо! Это сломает всю семейную жизнь. У них будет две семьи!
– Будет, – признал Бартельми.
– И где ты их разместишь?
– Днем у себя. А ночевать будут у Эме, она им предоставляет одну комнату.
Он оглянулся на судью.
– Это моя соседка сверху, помните?
Лоранс сдержанно кивнула. О да! Еще бы ей не помнить комедию, которую Барт перед ней разыграл.
– Она уже родила, – сообщил Барт. – Девочку. Одри. Я ее крестный. С этим, правда, предстоят сложности из-за того, что я мормон.
«Не пори чушь ради красного словца», предостерегал его Симеон.
– Шутка, – поспешил объявить Барт. – То есть, что я мормон, а крестный я и вправду. И у Эме правда готова комната для девочек. Так что все устроено.
Жозиана безнадежно покачала головой. Она ревновала к Барту. Ее мучила мысль, что девочки больше любят его. Это было нечестно. Она делала для них все, а он только и умел что пичкать их конфетами и компьютерными играми. И они все равно любили больше его.
– Благодарю вас обоих за то, что вы приложили все усилия, чтобы выйти из тупика, – сказала судья. – Жозиана, ничто больше не препятствует вашему назначению опекуншей детей Морлеван. Бартельми, вы согласны, чтобы вас назначили исполняющим обязанности опекуна?
– Да мне, знаете, все эти звания…
Лоранс чуть нахмурилась, делая ему знак соглашаться.
– Ладно, – буркнул Барт, не слишком обрадованный перспективой оказаться под началом сестры.
– Позвольте выразить вам мое глубочайшее удовлетворение тем, что дело Морлеван можно закрыть, – сказала Лоранс не без торжественности. – Еще несколько месяцев назад эти дети могли рассчитывать только на себя и на общественную благотворительность. Сегодня же я имею удовольствие сообщить вам, что создан семейный совет, который будет блюсти их интересы и, не сомневаюсь, утвердит опекунство Жозианы. Совет составляют следующие лица: м-ль Бенедикт Оро, социальная сотрудница; г-н Антуан Филипп, директор лицея Св. Клотильды; г-н Жан Мерио, директор приюта Фоли-Мерикур; профессор Никола Мойвуазен, заведующий лейкемическим отделением клиники Сент-Антуан, и г-н Бартельми Морлеван, и. о. опекуна…
– … и официант в кафе, – закончил Барт.
Лоранс знала, что Жозиана не совсем удовлетворена решением. Сначала г-жа офтальмолог боялась все проиграть. Теперь ей было обидно, что она не все выиграла. Несмотря на это, она поцеловала брата на прощание и вышла.
Лоранс облегченно вздохнула. Она сделала все, чтобы защитить интересы Барта. Семейный совет, который она подобрала, будет на его стороне в случае конфликта со старшей сестрой. Она улыбнулась юноше.
– Трудно пришлось. Вы ни о чем не жалеете?
– Вы бы отдали мне сестренок?
– Честно говоря, нет.
Барт пожал плечами с видом фаталиста. Потом заговорщицки шепнул:
– У вас осталось еще?
Он показал, как ломают плитку шоколада.
– О! Да-да, конечно, – зардевшись, сказала Лоранс. – В ящике стола. У меня всегда есть. А вы никому не расскажете?
– Унесу вашу тайну в могилу. Только дайте кусочек. Мне надо подкрепить силы.
Лоранс достала плитку черного шоколада, уже наполовину съеденную. Она поровну разделила остаток. И на глазах у Барта непринужденно запустила зубы в твердую сердцевину шоколадки.
– Знаете, – пробормотал Барт с набитым ртом, – когда вы едите шоколад, вид у вас – просто зашибись!
Лоранс опять зарделась. Вот это комплимент!
– До чего же обидно, Барт, что вы по другой части.
– Да, не правда ли?
Выйдя от судьи, Барт направился в клинику Сент-Антуан. Симеона там уже не было. Но профессор Мойвуазен просил его зайти.
– Ну как твои семейные дела? – спросил он, – улаживаются?
Барт все рассказал ему, время от времени изображая в лицах. Мойвуазен не слишком одобрял дурачества Барта, но смеялся против воли.
– А с Симеоном как, – спросил Барт, снова становясь серьезным, – тоже улаживается?
– Последние анализы дали превосходные результаты. За лето он набрал вес. Поступил на философский факультет…
Барт все-таки решился задать вопрос, который его давно мучил.
– Ты считаешь, он окончательно выкарабкался?
– С этим типом лейкемии я добиваюсь выздоровления в восьмидесяти случаях из ста.
– Выздоровления? – переспросил Барт.
– Да.
– А у Симеона?
– Мне хотелось бы заверить тебя, что все позади. Что мы победили. Но я не знаю…
Барт понял, что придется довольствоваться этим. Быть и. о. опекуна и оставаться в неведении насчет Симеона. Жизнь – она такая. У него оставалась еще одна зыбкая надежда. Барт встал, чтобы попрощаться с Никола, и решился:
– У тебя, случайно, вечер сегодня не свободен?
– Нет.
Ответ был недвусмысленным. Почти резким. У Мойвуазена был усталый и недовольный вид, очень хорошо знакомый Барту.
– Ну ладно. Просто я сегодня как раз свободен, – пробормотал Барт, отступая.
Проиграл так проиграл, так уж оно повелось с самого начала. Однако на этот раз Барт было поверил… Мойвуазен надел очки и пристально поглядел на молодого человека.
– Вопрос требует рассмотрения, – пошутил он.
И осторожно отложил очки.
– Я бы мог… выкроить время… завтра в обед? – медленно проговорил он.
– Oh, boy! – огорчился Барт. – У меня как раз будут все Морлеваны. Давно уже договорились. Я веду их в «Макдональдс».
– Так это же прекрасно. Где этот твой «Макдональдс»?
На следующий день, в субботу, Жозиана привела девочек к Бартельми. Не к подъезду. Она поднялась с ними на шестой этаж, зашла, расспросила Симеона о его делах, немного поболтала с Бартом, потом передала ему два рюкзачка.
– Вот их пожитки, – сказала она брату. – Значит, в эти выходные они у тебя. А в следующие у меня.
– У тебя прямо мания какая-то распоряжаться моим временем, – проворчал Барт.
– А я принесла тебе Прекрасного принца, – поддразнила его Венеция. – Он у меня в рюкзаке.
В дверях Жозиана оглянулась. Она хотела сказать: «До завтра, мои хорошие!» Барт и Венеция затеяли возню, вырывая друг у друга Прекрасного принца. Моргана и Симеон уткнулись в книги: она – в «Путешествие к центру Земли», он – в «Бытие и небытие». Как будто Жозианы уже и в природе не существовало. С болью в сердце она вдруг поняла, что в гостиной что-то веет. Ветер рода Морлеван. Легкий бриз или тайфун, смотря по обстоятельствам. Эти четверо были детьми человека-вихря, опустошившего ее детство. Что-то объединяло их, что-то такое, что ей было недоступно. И, может быть, чтобы не разбить себе сердце, она должна просто принять это. Жозиана бесшумно, на цыпочках вышла.
В двенадцать часов дня все четверо отправились в «Макдональдс». Впереди шагали Моргана и Симеон, следом Барт вел за руку Венецию. Они выбрали столик и уселись. Барт заметно нервничал. Он то и дело поглядывал на входную дверь, на часы. Мойвуазен опаздывал. Или вообще передумал. Действительно, нельзя сказать, что это супер-пупер – свидание в «Макдональдсе» с кучей Морлеванов в нагрузку. Барт вздохнул и принялся за гамбургер.
– А я вон того дяденьку знаю, – вдруг сказала Венеция.
Все четверо оглянулись на дверь. Мойвуазен только что вошел и озирался, словно искал кого-то.
– Это твой Прекрасный принц? – спросила малышка.
Они с Морганой прыснули. Симеон закатил глаза. Мойвуазен заметил их и направился к их столику.
– Ты неизлечим, – упрекнул Симеон старшего брата.
– Да, в отличие от тебя, – весело парировал Барт, накрыв руку брата своей.
Моргана, осененная вдохновением, поставила сверху свой кулачок и произнесла слова клятвы:
– Морлеван или смерть.
Руки братьев тоже немедленно сжались в кулаки, а Венеция добавила свой. Мойвуазен посмотрел на хрупкое сооружение и улыбнулся:
– А мне можно? – спросил он.
И накрыл всю башню сложенными ладонями, словно надежной крышей.
– О'кей, – прошептал он, словно летчик после инструктажа.
Когда он вошел, Жозиана уже сидела в кабинете, без сомнения, вовсю перетягивая судью на свою сторону. Барт бросил на нее свирепый взгляд, но тут же поспешил загладить его самой очаровательной своей улыбкой с ямочками.
– Как жизнь, девочки? – спросил он почти галантно.
– Присаживайтесь, – пригласила Лоранс. – Нам предстоит многое решить.
Она посмотрела на Жозиану, потом на Бартельми. Переговоры обещали быть трудными.
– Наша сегодняшняя задача, – напомнила она, – назначить одного из вас опекуном Симеона Морлевана, пятнадцати лет, Морганы Морлеван, восьми лет, и Венеции Морлеван, шести лет.
– Шесть ей только вчера исполнилось, – встряла Жозиана. – Отпраздновали в кругу семьи.
Это был камешек в огород Барта. «В кругу семьи» означало в семье Морлеван – Танпье.
– В настоящее время, – продолжала судья, – Симеон живет у Бартельми и, насколько мне известно, у него все хорошо, так?
Вопрос был обращен к Барту, который ограничился утвердительным кивком.
– Моргана и Венеция сейчас у вас, и с ними тоже все в порядке?
Судья посмотрела на Жозиану.
– Все прекрасно, – заверила та.
Она несколько преувеличивала, чтобы не ударить в грязь лицом перед сводным братом. Венеция – та цвела, но Моргана по-прежнему оставалась отстраненной и замкнутой.
– Благодарю вас обоих за готовность взять на себя заботу об этих детях, – продолжила Лоранс, не забывшая, однако, с каким неприятием вначале пришлось столкнуться детям Морлеван.
– Теперь я хотела бы, чтобы каждый из вас высказал свои соображения относительно их дальнейшей судьбы.
Барт, вспомнив, что он мужчина, знаком предложил Жозиане говорить первой.
– Я прошу опеки над всеми троими, – сказала она, – с проживанием девочек у меня.
Барт заерзал на стуле. Лоранс сделала ему знак сидеть смирно.
– Я знаю, что Симеон очень сблизился с Бартом, – продолжала Жозиана, заставив себя улыбнуться брату. – Симеон уже почти взрослый, и если он хочет остаться с Бартом, я думаю, надо считаться с его выбором.
– Так и запишем, – сказала Лоранс, приятно удивленная таким миролюбием.
– Что же касается девочек… я совершенно не представляю, как Барт мог бы взять их к себе, принимая во внимание…
Барт уже готов был вскинуться: принимая во внимание что?
– …его жилищные условия.
Жозиана, по-видимому, тоже провела пау-вау со своим мужем на предмет огибания острых углов.
– В дальнейшем я собираюсь предпринять необходимые шаги для удочерения обеих девочек.
Она обернулась к брату:
– У меня никогда не будет детей, Барт. Последние обследования подтвердили это окончательно. А я больше всего на свете хотела быть матерью и иметь возможность дать детям то, чего у меня самой не было: настоящую семью.
Барт опустил голову и прокомментировал себе под нос: «Здорово сыграно». Потом не спеша поднялся и взглянул на судью:
– Теперь моя очередь?
– Прошу вас, Барт, – сказала Лоранс ободряющим тоном.
Жозиана вздрогнула. Судье был больше по душе Барт. Всегда всем больше по душе Барт.
– Я не претендую на опеку над братом и сестрами, – сказал Бартельми с печалью в голосе. – И я слишком молод, чтобы взять малышек. В материальном плане…
– Вы тогда получали бы материальную помощь, – напомнила судья.
– Знаю… Но, как сказала бы Жозиана, я такой безответственный…
Тут он осекся. «Не строй из себя жертву, это недостойно», говорил ему Симеон.
– Ну и потом, для маленьких девочек… – начал он.
Он собирался сказать: «Я неподходящий пример». Но опять вспомнил Симеона: «Не приплетай к делу свою личную жизнь. То, что ты гомосексуалист, никого кроме тебя не касается».
– …лучше, чтобы была мама, – вывернулся он.
– Спасибо, Барт, – расчувствовалась Жозиана.
– Э, погоди, – одернул ее брат, – я еще не закончил. Мои условия такие: ты мне, я тебе. Симеон остается со мной, это ты сама сказала. Девочки остаются с тобой, это я тебе говорю. Но я требую, чтобы они проводили у меня каждые вторые выходные и половину школьных каникул.
Как при разводе. Это и было компромиссное решение, которое они придумали. Теперь Барту надо было твердо стоять на своем. Потому что Жозиана сразу полезла в бутылку:
– Немыслимо! Это сломает всю семейную жизнь. У них будет две семьи!
– Будет, – признал Бартельми.
– И где ты их разместишь?
– Днем у себя. А ночевать будут у Эме, она им предоставляет одну комнату.
Он оглянулся на судью.
– Это моя соседка сверху, помните?
Лоранс сдержанно кивнула. О да! Еще бы ей не помнить комедию, которую Барт перед ней разыграл.
– Она уже родила, – сообщил Барт. – Девочку. Одри. Я ее крестный. С этим, правда, предстоят сложности из-за того, что я мормон.
«Не пори чушь ради красного словца», предостерегал его Симеон.
– Шутка, – поспешил объявить Барт. – То есть, что я мормон, а крестный я и вправду. И у Эме правда готова комната для девочек. Так что все устроено.
Жозиана безнадежно покачала головой. Она ревновала к Барту. Ее мучила мысль, что девочки больше любят его. Это было нечестно. Она делала для них все, а он только и умел что пичкать их конфетами и компьютерными играми. И они все равно любили больше его.
– Благодарю вас обоих за то, что вы приложили все усилия, чтобы выйти из тупика, – сказала судья. – Жозиана, ничто больше не препятствует вашему назначению опекуншей детей Морлеван. Бартельми, вы согласны, чтобы вас назначили исполняющим обязанности опекуна?
– Да мне, знаете, все эти звания…
Лоранс чуть нахмурилась, делая ему знак соглашаться.
– Ладно, – буркнул Барт, не слишком обрадованный перспективой оказаться под началом сестры.
– Позвольте выразить вам мое глубочайшее удовлетворение тем, что дело Морлеван можно закрыть, – сказала Лоранс не без торжественности. – Еще несколько месяцев назад эти дети могли рассчитывать только на себя и на общественную благотворительность. Сегодня же я имею удовольствие сообщить вам, что создан семейный совет, который будет блюсти их интересы и, не сомневаюсь, утвердит опекунство Жозианы. Совет составляют следующие лица: м-ль Бенедикт Оро, социальная сотрудница; г-н Антуан Филипп, директор лицея Св. Клотильды; г-н Жан Мерио, директор приюта Фоли-Мерикур; профессор Никола Мойвуазен, заведующий лейкемическим отделением клиники Сент-Антуан, и г-н Бартельми Морлеван, и. о. опекуна…
– … и официант в кафе, – закончил Барт.
Лоранс знала, что Жозиана не совсем удовлетворена решением. Сначала г-жа офтальмолог боялась все проиграть. Теперь ей было обидно, что она не все выиграла. Несмотря на это, она поцеловала брата на прощание и вышла.
Лоранс облегченно вздохнула. Она сделала все, чтобы защитить интересы Барта. Семейный совет, который она подобрала, будет на его стороне в случае конфликта со старшей сестрой. Она улыбнулась юноше.
– Трудно пришлось. Вы ни о чем не жалеете?
– Вы бы отдали мне сестренок?
– Честно говоря, нет.
Барт пожал плечами с видом фаталиста. Потом заговорщицки шепнул:
– У вас осталось еще?
Он показал, как ломают плитку шоколада.
– О! Да-да, конечно, – зардевшись, сказала Лоранс. – В ящике стола. У меня всегда есть. А вы никому не расскажете?
– Унесу вашу тайну в могилу. Только дайте кусочек. Мне надо подкрепить силы.
Лоранс достала плитку черного шоколада, уже наполовину съеденную. Она поровну разделила остаток. И на глазах у Барта непринужденно запустила зубы в твердую сердцевину шоколадки.
– Знаете, – пробормотал Барт с набитым ртом, – когда вы едите шоколад, вид у вас – просто зашибись!
Лоранс опять зарделась. Вот это комплимент!
– До чего же обидно, Барт, что вы по другой части.
– Да, не правда ли?
Выйдя от судьи, Барт направился в клинику Сент-Антуан. Симеона там уже не было. Но профессор Мойвуазен просил его зайти.
– Ну как твои семейные дела? – спросил он, – улаживаются?
Барт все рассказал ему, время от времени изображая в лицах. Мойвуазен не слишком одобрял дурачества Барта, но смеялся против воли.
– А с Симеоном как, – спросил Барт, снова становясь серьезным, – тоже улаживается?
– Последние анализы дали превосходные результаты. За лето он набрал вес. Поступил на философский факультет…
Барт все-таки решился задать вопрос, который его давно мучил.
– Ты считаешь, он окончательно выкарабкался?
– С этим типом лейкемии я добиваюсь выздоровления в восьмидесяти случаях из ста.
– Выздоровления? – переспросил Барт.
– Да.
– А у Симеона?
– Мне хотелось бы заверить тебя, что все позади. Что мы победили. Но я не знаю…
Барт понял, что придется довольствоваться этим. Быть и. о. опекуна и оставаться в неведении насчет Симеона. Жизнь – она такая. У него оставалась еще одна зыбкая надежда. Барт встал, чтобы попрощаться с Никола, и решился:
– У тебя, случайно, вечер сегодня не свободен?
– Нет.
Ответ был недвусмысленным. Почти резким. У Мойвуазена был усталый и недовольный вид, очень хорошо знакомый Барту.
– Ну ладно. Просто я сегодня как раз свободен, – пробормотал Барт, отступая.
Проиграл так проиграл, так уж оно повелось с самого начала. Однако на этот раз Барт было поверил… Мойвуазен надел очки и пристально поглядел на молодого человека.
– Вопрос требует рассмотрения, – пошутил он.
И осторожно отложил очки.
– Я бы мог… выкроить время… завтра в обед? – медленно проговорил он.
– Oh, boy! – огорчился Барт. – У меня как раз будут все Морлеваны. Давно уже договорились. Я веду их в «Макдональдс».
– Так это же прекрасно. Где этот твой «Макдональдс»?
На следующий день, в субботу, Жозиана привела девочек к Бартельми. Не к подъезду. Она поднялась с ними на шестой этаж, зашла, расспросила Симеона о его делах, немного поболтала с Бартом, потом передала ему два рюкзачка.
– Вот их пожитки, – сказала она брату. – Значит, в эти выходные они у тебя. А в следующие у меня.
– У тебя прямо мания какая-то распоряжаться моим временем, – проворчал Барт.
– А я принесла тебе Прекрасного принца, – поддразнила его Венеция. – Он у меня в рюкзаке.
В дверях Жозиана оглянулась. Она хотела сказать: «До завтра, мои хорошие!» Барт и Венеция затеяли возню, вырывая друг у друга Прекрасного принца. Моргана и Симеон уткнулись в книги: она – в «Путешествие к центру Земли», он – в «Бытие и небытие». Как будто Жозианы уже и в природе не существовало. С болью в сердце она вдруг поняла, что в гостиной что-то веет. Ветер рода Морлеван. Легкий бриз или тайфун, смотря по обстоятельствам. Эти четверо были детьми человека-вихря, опустошившего ее детство. Что-то объединяло их, что-то такое, что ей было недоступно. И, может быть, чтобы не разбить себе сердце, она должна просто принять это. Жозиана бесшумно, на цыпочках вышла.
В двенадцать часов дня все четверо отправились в «Макдональдс». Впереди шагали Моргана и Симеон, следом Барт вел за руку Венецию. Они выбрали столик и уселись. Барт заметно нервничал. Он то и дело поглядывал на входную дверь, на часы. Мойвуазен опаздывал. Или вообще передумал. Действительно, нельзя сказать, что это супер-пупер – свидание в «Макдональдсе» с кучей Морлеванов в нагрузку. Барт вздохнул и принялся за гамбургер.
– А я вон того дяденьку знаю, – вдруг сказала Венеция.
Все четверо оглянулись на дверь. Мойвуазен только что вошел и озирался, словно искал кого-то.
– Это твой Прекрасный принц? – спросила малышка.
Они с Морганой прыснули. Симеон закатил глаза. Мойвуазен заметил их и направился к их столику.
– Ты неизлечим, – упрекнул Симеон старшего брата.
– Да, в отличие от тебя, – весело парировал Барт, накрыв руку брата своей.
Моргана, осененная вдохновением, поставила сверху свой кулачок и произнесла слова клятвы:
– Морлеван или смерть.
Руки братьев тоже немедленно сжались в кулаки, а Венеция добавила свой. Мойвуазен посмотрел на хрупкое сооружение и улыбнулся:
– А мне можно? – спросил он.
И накрыл всю башню сложенными ладонями, словно надежной крышей.