Страница:
– Как тебе доктор? – спросил он брата.
– Зашибись, – буркнул Барт.
– Дурак ты все-таки, – сказал Симеон, утомленно прикрыв глаза.
Но тут же снова их открыл.
– Принесешь мне завтра мои учебники? Они у меня в чемодане в приюте. И тетради, и пенал. И задания. И в школу сходи, ладно? Объяснишь все директору, г-ну Филиппу. О'кей?
– Есть, босс, – вздохнул Барт, заранее изнемогая.
Когда за Симеоном пришли, Барт заинтересовался вопросом, что же такое пункция. Потом, почувствовав, что сейчас ему станет дурно, выбросил из головы эти мысли. Симеону такой возможности не представилось. Молодая команда профессора Мойвуазена порой грешила чрезмерным просветительским рвением. Так что один из врачей, хоть и молодой, но уже лысеющий, не без энтузиазма объяснил Симеону, что сейчас у него будут брать пробу спинномозговой жидкости, для чего проткнут кость троакаром («это такой пробойник»), а потом вытянут шприцом немного жидкости.
– Меня усыпят? – спросил Симеон.
– Ни в коем случае, – жизнерадостно ответил врач. – Перед пункцией тебя намажут специальным кремом. Он должен облегчить боль. Если этого будет недостаточно, вдохнешь кислородно-азотную смесь вот из этой маски. Очень помогает.
На самом деле крем ничего не облегчал, а смесь нисколько не помогала. Но надо же было медикам как-то себя успокаивать при процедурах, болезненных для пациента.
– Мама! – заорал Симеон, когда игла Т-образного сечения проткнула кость.
И кусал себе руку, пока к игле подсоединяли шприц и набирали в него спинномозговую жидкость.
– Ну как оно, нормально? – спросил Барт, когда медсестра помогала Симеону лечь.
– Зашибись, – ответил мальчик. – Я пожалуй вздремну, Барт.
Бартельми присел на корточки, склонившись к самому лицу брата.
– До завтра, – шепнул он ему на ухо. – Я принесу твои книжки.
– Вы поосторожнее, месье, существует опасность заражения, – предупредила медсестра.
– А? Он заразный?
Барт поспешно отстранился. У Симеона вырвался слабый смешок.
– Да не я, болван. Ты!
Из-за лейкемии сопротивляемость к инфекциям у Симеона была очень низкой.
– Oh, boy! – облегченно вздохнул Барт.
Пау-вау состоялось на следующее утро прямо в палате. Профессор Мойвуазен, молодой врач, медсестра и санитарка, которым предстояло вплотную заниматься Симеоном, некоторое время просто болтали с ним.
– Ладно, – сказал наконец профессор, взглянув на часы. – Подытожим, что нам известно о твоем состоянии, Симеон. У тебя острая лимфобластная лейкемия. Пусть эти слова тебя не пугают. Чаще всего именно эту форму лейкемии мы здесь и лечим, и у нас очень высокий процент ремиссий. Однако мы стартуем в невыгодном положении, поскольку у тебя не такой уж большой запас сил.
– Вы имеете в виду мою худобу? Она как-то связана с лейкемией, или одно от другого не зависит? – спросил Симеон, не в первый раз удивляя медиков непринужденной грамотностью речи.
– Ты худой, потому что такая у тебя конституция. Но это не должно тебя смущать. У худых людей часто очень высокая сопротивляемость.
– Это точно, – подтвердила добродушная санитарка. – Вот мой Винсент уж до того тощий, а никогда не болеет. Даже насморка не бывает.
– Благодарю вас, Мария, – сказал Мойвуазен с не совсем искренней улыбкой. – Так вот, мы все это обсуждали с Жоффре…
Молодой лысеющий врач, который делал пункцию, кивнул Симеону.
– …и думаем, что ты, пожалуй, сможешь в этом году сдавать экзамены. Во всяком случае, мы – Жоффре, Эвелина, Мария и я – сделаем все, чтобы поставить тебя на ноги к середине июня.
У Симеона слезы навернулись на глаза. Однако он видел, что в этой оптимистической речи возможность окончательного выздоровления не рассматривается. Профессор Мойвуазен вообще избегал слова «выздоровление».
– Барт сегодня принесет мне книги, – сказал Симеон. – Здесь можно будет заниматься?
Мойвуазен и Жоффре переглянулись. Надо ли на данном этапе рассказывать о побочных эффектах лечения?
– В свободное от рвоты время, – с улыбкой уточнил Симеон.
Профессор одобрительно кивнул.
– Обидно будет, если ты не доживешь до восьмидесяти девяти лет.
С этими словами Мойвуазен пожал мальчику руку.
– Сегодня я должен сократить свой визит.
Он обернулся к Жоффре:
– Сейчас придут родители Филиппа, я буду с ними у себя в кабинете.
– А, того бедняжки, у которого рецидив, – проявила осведомленность Мария. – Принести им кофе?
Профессор крепко провел рукой по глазам и подумал, что сплоченный коллектив иногда бывает тяжелым испытанием для нервов.
– Хорошо, Мария, спасибо. Жоффре, ты объяснишь Симеону поподробнее, как мы будем его лечить?
– Без проблем, – заверил Жоффре со своим неизменным энтузиазмом.
Первые шесть недель – ударная химиотерапия. Жоффре, как гурман, сыпал названиями препаратов, одно другого головоломнее. Однако всем им, видимо, предпочитал Vinca rosea – экстракт барвинка.
– Это будет капельница? – спросил Симеон.
– Вот-вот. Поступает в кровь день и ночь. Тебе поставят капельницу завтра в два и снимут, когда ты выздоровеешь.
Жоффре улыбнулся. Он не боялся употреблять это слово. Он был молод и верил в то, что говорил.
В два часа дня профессор Мойвуазен сам пришел ставить Симеону капельницу – обычно он препоручал это медсестре. Симеон смотрел, как он вводит иглу в вену на локтевом сгибе. Профессор закрепил иглу пластырем. К ней была присоединена тонкая длинная трубочка, идущая от прозрачного пластикового мешка с какой-то жидкостью. Мешок был подвешен к высокому кронштейну на колесиках, который Симеон принял сначала за вешалку оригинального дизайна.
– Ты сможешь ходить несмотря на капельницу, толкая перед собой этот кронштейн, – объяснил Мойвуазен. – Так что свободу передвижения сохранишь.
Симеон с дружеским чувством смотрел на мешок с лекарством, которое должно было уничтожить злокачественные клетки.
– Вы мне поставили Vinca rosea? – спросил он.
– Наш любимый барвинок? Да, он там тоже есть. Видишь его? – спросил Никола, по примеру Симеона вглядываясь в прозрачную жидкость.
– У моей младшей сестренки глаза цвета барвинка.
– У старшего брата тоже, – заметил профессор. – Он, кажется, сегодня собирался принести тебе книги?
– Да. Наверное, скоро появится.
Однако скоро Барт не появился, и нескоро тоже. В пять часов вечера его все еще не было. Это мучило Симеона сильнее, чем начавшаяся мигрень, от которой голова просто раскалывалась. Если Барт уже подводит, то что же будет, когда начнется настоящая борьба? В шесть часов молодой человек ввалился в палату.
– Ты бы еще позже пришел! – встретил его упреком Симеон.
– А ты бы меня еще больше нагрузил! – огрызнулся Барт, с грохотом скинув на пол две огромные сумки книг.
Он побывал у директора лицея, и тот засыпал его инструкциями и наставлениями.
– Ему по фигу твоя лейкемия. Его одно волнует – чтобы ты получил степень бакалавра с отличием.
– Ну и правильно, – миролюбиво ответил Симеон. – Как там сестры? Что-нибудь про них знаешь?
– А как же! – раздраженно воскликнул Барт. – Новости лучше некуда. Моргана торчит одна-одинешенька в этой дыре, Фоли-как-его-там. Отказывается есть. Социальная сотрудница звонила. Такой мне пистон вставила!
Бенедикт упрекала его в том, что он забыл про Моргану.
– Венеция – что ж, как я и предсказывал, – продолжал Бартельми. – Жозиана ее заграбастала и не хочет отдавать. Судья звонила. Сказала, что Жозиана утверждает, будто у Венеции психологическая травма и ей надо пройти курс психотерапии. Виноват, разумеется, я. Я всегда кругом виноват. Аксиома номер один.
Барт был на грани срыва. Он чувствовал себя непонятым, преследуемым и жертвой эксплуатации.
– И это, конечно, очень мило, что меня просят заботиться о тебе и сестрах, только денег-то за это не платят. А я без работы остался. И куда мне теперь, на панель?
– Не ори так, Барт, – взмолился Симеон, болезненно морщась.
– О'кей, могу вообще отвалить.
– Я этого не говорил, – прошептал младший брат, вконец измученный.
Барт стоял в нерешительности, ни туда ни сюда. Его взгляд остановился на кронштейне.
– Что это за хрень?
– Капельница.
Симеон откинул простыню, демонстрируя свою руку. Барт увидел выходящую из-под пластыря трубку. Его передернуло.
– Закрой скорее. Гадость какая.
Он повалился на стул, тяжело вздохнул:
– Что за мрак, ну что за мрак! – и вытащил из сумки журнал, купленный по дороге.
– «Спиру»? [6]– Симеон не сумел скрыть удивление, увидев, что читает его брат.
– У них не было «Фрипуне», – буркнул Барт. – Ну да, я дурак! Даже когда ты этого не говоришь, я вижу, что ты хочешь сказать.
Он сунул в рот жевачку и уткнулся в свой комикс с таким сосредоточенным видом, как будто читал по меньшей мере Декарта.
– Ты мне не достанешь «Трактат о методике»? – тихо попросил Симеон.
Барт раздраженно вздохнул, словно его оторвали от важного дела. Перерыл сумки, безбожно разворошив конспекты и ксерокопии. Лежа на боку, Симеон смотрел на это и молча страдал.
– «Трактат о методике»… На, вот он. Тощий какой, – заметил Барт. – Про что там говорится?
– Трактуется про методику, – пошутил Симеон, пытаясь повернуться на спину.
Трубка капельницы пошевелилась, и он испугался, как бы она не сорвалась.
– Барт, ты… ты не помог бы мне приподняться?
– Да что ж это такое! – вскипел Барт. – Нельзя в кои-то веки почитать спокойно!
Он подошел к кровати, оперся коленом о матрас и довольно неловко подхватил брата под мышки. Симеон подтянулся, потом в изнеможении откинулся на подушку, вымотанный даже таким усилием. Барт увидел наконец то, что все это время старался не замечать: четырнадцатилетнего мальчика, который как умел цеплялся за жизнь. Он сел на кровать и уткнулся лбом в лоб брату.
– Я говно, – тихо сказал он. – Но мне хреново, знаешь как хреново. Я тебя не очень достал?
Симеон не мог ответить – в горле стоял ком. Скоро они уже мирно читали, каждый свое, во внушительном безмолвии больничного вечера. В 18:30 Мария принесла ужин: овощной суп, цыпленка с рисом, карамельный крем. Симеон пытался есть, но скоро почувствовал дурноту и отодвинул поднос.
– Невкусно? – спросил Барт.
Симеон выдавил слабую улыбку, вдруг превратившуюся в страдальческий оскал.
– Барт?
– М-м-м?
– У меня живот болит.
Старший брат никак на это не отреагировал. Симеон бледнел на глазах.
– Больно, – прошептал он.
Барт вылетел в коридор. Там было пусто.
– Кто-нибудь, помогите! – позвал он.
Никого. Только закрытые двери. 115. 116. Барт заорал:
– Помогите!
Одна из дверей открылась. Вышел профессор Мойвуазен.
– Что тако… А, это вы?
– Нет, Симеон, – пролепетал Барт. – Он умирает.
У него это как-то само сорвалось. Врач бросился в 117-ю палату. Симеона рвало. Когда все закончилось, Мойвуазен знаком подозвал Бартельми.
– Вы сейчас заставили меня исполнять обязанности санитара, г-н Морлеван, – сказал он, стараясь подавить раздражение. – Если возникают какие-то проблемы, у изголовья есть кнопка вызова. А пока санитарка не подойдет, вы сами можете подать судно и поддерживать брата, когда его рвет.
Барт с вежливым сожалением отклонил предложение:
– Нет, это я не могу.
У Никола даже ноздри затрепетали от сдерживаемой ярости.
– Не можете? – переспросил он лишенным всякого выражения голосом, все еще не давая воли гневу.
– Нет, не могу. Ну давайте, ругайте меня, – с видом фаталиста вздохнул Барт.
Глава девятая,
Глава десятая,
– Зашибись, – буркнул Барт.
– Дурак ты все-таки, – сказал Симеон, утомленно прикрыв глаза.
Но тут же снова их открыл.
– Принесешь мне завтра мои учебники? Они у меня в чемодане в приюте. И тетради, и пенал. И задания. И в школу сходи, ладно? Объяснишь все директору, г-ну Филиппу. О'кей?
– Есть, босс, – вздохнул Барт, заранее изнемогая.
Когда за Симеоном пришли, Барт заинтересовался вопросом, что же такое пункция. Потом, почувствовав, что сейчас ему станет дурно, выбросил из головы эти мысли. Симеону такой возможности не представилось. Молодая команда профессора Мойвуазена порой грешила чрезмерным просветительским рвением. Так что один из врачей, хоть и молодой, но уже лысеющий, не без энтузиазма объяснил Симеону, что сейчас у него будут брать пробу спинномозговой жидкости, для чего проткнут кость троакаром («это такой пробойник»), а потом вытянут шприцом немного жидкости.
– Меня усыпят? – спросил Симеон.
– Ни в коем случае, – жизнерадостно ответил врач. – Перед пункцией тебя намажут специальным кремом. Он должен облегчить боль. Если этого будет недостаточно, вдохнешь кислородно-азотную смесь вот из этой маски. Очень помогает.
На самом деле крем ничего не облегчал, а смесь нисколько не помогала. Но надо же было медикам как-то себя успокаивать при процедурах, болезненных для пациента.
– Мама! – заорал Симеон, когда игла Т-образного сечения проткнула кость.
И кусал себе руку, пока к игле подсоединяли шприц и набирали в него спинномозговую жидкость.
– Ну как оно, нормально? – спросил Барт, когда медсестра помогала Симеону лечь.
– Зашибись, – ответил мальчик. – Я пожалуй вздремну, Барт.
Бартельми присел на корточки, склонившись к самому лицу брата.
– До завтра, – шепнул он ему на ухо. – Я принесу твои книжки.
– Вы поосторожнее, месье, существует опасность заражения, – предупредила медсестра.
– А? Он заразный?
Барт поспешно отстранился. У Симеона вырвался слабый смешок.
– Да не я, болван. Ты!
Из-за лейкемии сопротивляемость к инфекциям у Симеона была очень низкой.
– Oh, boy! – облегченно вздохнул Барт.
Пау-вау состоялось на следующее утро прямо в палате. Профессор Мойвуазен, молодой врач, медсестра и санитарка, которым предстояло вплотную заниматься Симеоном, некоторое время просто болтали с ним.
– Ладно, – сказал наконец профессор, взглянув на часы. – Подытожим, что нам известно о твоем состоянии, Симеон. У тебя острая лимфобластная лейкемия. Пусть эти слова тебя не пугают. Чаще всего именно эту форму лейкемии мы здесь и лечим, и у нас очень высокий процент ремиссий. Однако мы стартуем в невыгодном положении, поскольку у тебя не такой уж большой запас сил.
– Вы имеете в виду мою худобу? Она как-то связана с лейкемией, или одно от другого не зависит? – спросил Симеон, не в первый раз удивляя медиков непринужденной грамотностью речи.
– Ты худой, потому что такая у тебя конституция. Но это не должно тебя смущать. У худых людей часто очень высокая сопротивляемость.
– Это точно, – подтвердила добродушная санитарка. – Вот мой Винсент уж до того тощий, а никогда не болеет. Даже насморка не бывает.
– Благодарю вас, Мария, – сказал Мойвуазен с не совсем искренней улыбкой. – Так вот, мы все это обсуждали с Жоффре…
Молодой лысеющий врач, который делал пункцию, кивнул Симеону.
– …и думаем, что ты, пожалуй, сможешь в этом году сдавать экзамены. Во всяком случае, мы – Жоффре, Эвелина, Мария и я – сделаем все, чтобы поставить тебя на ноги к середине июня.
У Симеона слезы навернулись на глаза. Однако он видел, что в этой оптимистической речи возможность окончательного выздоровления не рассматривается. Профессор Мойвуазен вообще избегал слова «выздоровление».
– Барт сегодня принесет мне книги, – сказал Симеон. – Здесь можно будет заниматься?
Мойвуазен и Жоффре переглянулись. Надо ли на данном этапе рассказывать о побочных эффектах лечения?
– В свободное от рвоты время, – с улыбкой уточнил Симеон.
Профессор одобрительно кивнул.
– Обидно будет, если ты не доживешь до восьмидесяти девяти лет.
С этими словами Мойвуазен пожал мальчику руку.
– Сегодня я должен сократить свой визит.
Он обернулся к Жоффре:
– Сейчас придут родители Филиппа, я буду с ними у себя в кабинете.
– А, того бедняжки, у которого рецидив, – проявила осведомленность Мария. – Принести им кофе?
Профессор крепко провел рукой по глазам и подумал, что сплоченный коллектив иногда бывает тяжелым испытанием для нервов.
– Хорошо, Мария, спасибо. Жоффре, ты объяснишь Симеону поподробнее, как мы будем его лечить?
– Без проблем, – заверил Жоффре со своим неизменным энтузиазмом.
Первые шесть недель – ударная химиотерапия. Жоффре, как гурман, сыпал названиями препаратов, одно другого головоломнее. Однако всем им, видимо, предпочитал Vinca rosea – экстракт барвинка.
– Это будет капельница? – спросил Симеон.
– Вот-вот. Поступает в кровь день и ночь. Тебе поставят капельницу завтра в два и снимут, когда ты выздоровеешь.
Жоффре улыбнулся. Он не боялся употреблять это слово. Он был молод и верил в то, что говорил.
В два часа дня профессор Мойвуазен сам пришел ставить Симеону капельницу – обычно он препоручал это медсестре. Симеон смотрел, как он вводит иглу в вену на локтевом сгибе. Профессор закрепил иглу пластырем. К ней была присоединена тонкая длинная трубочка, идущая от прозрачного пластикового мешка с какой-то жидкостью. Мешок был подвешен к высокому кронштейну на колесиках, который Симеон принял сначала за вешалку оригинального дизайна.
– Ты сможешь ходить несмотря на капельницу, толкая перед собой этот кронштейн, – объяснил Мойвуазен. – Так что свободу передвижения сохранишь.
Симеон с дружеским чувством смотрел на мешок с лекарством, которое должно было уничтожить злокачественные клетки.
– Вы мне поставили Vinca rosea? – спросил он.
– Наш любимый барвинок? Да, он там тоже есть. Видишь его? – спросил Никола, по примеру Симеона вглядываясь в прозрачную жидкость.
– У моей младшей сестренки глаза цвета барвинка.
– У старшего брата тоже, – заметил профессор. – Он, кажется, сегодня собирался принести тебе книги?
– Да. Наверное, скоро появится.
Однако скоро Барт не появился, и нескоро тоже. В пять часов вечера его все еще не было. Это мучило Симеона сильнее, чем начавшаяся мигрень, от которой голова просто раскалывалась. Если Барт уже подводит, то что же будет, когда начнется настоящая борьба? В шесть часов молодой человек ввалился в палату.
– Ты бы еще позже пришел! – встретил его упреком Симеон.
– А ты бы меня еще больше нагрузил! – огрызнулся Барт, с грохотом скинув на пол две огромные сумки книг.
Он побывал у директора лицея, и тот засыпал его инструкциями и наставлениями.
– Ему по фигу твоя лейкемия. Его одно волнует – чтобы ты получил степень бакалавра с отличием.
– Ну и правильно, – миролюбиво ответил Симеон. – Как там сестры? Что-нибудь про них знаешь?
– А как же! – раздраженно воскликнул Барт. – Новости лучше некуда. Моргана торчит одна-одинешенька в этой дыре, Фоли-как-его-там. Отказывается есть. Социальная сотрудница звонила. Такой мне пистон вставила!
Бенедикт упрекала его в том, что он забыл про Моргану.
– Венеция – что ж, как я и предсказывал, – продолжал Бартельми. – Жозиана ее заграбастала и не хочет отдавать. Судья звонила. Сказала, что Жозиана утверждает, будто у Венеции психологическая травма и ей надо пройти курс психотерапии. Виноват, разумеется, я. Я всегда кругом виноват. Аксиома номер один.
Барт был на грани срыва. Он чувствовал себя непонятым, преследуемым и жертвой эксплуатации.
– И это, конечно, очень мило, что меня просят заботиться о тебе и сестрах, только денег-то за это не платят. А я без работы остался. И куда мне теперь, на панель?
– Не ори так, Барт, – взмолился Симеон, болезненно морщась.
– О'кей, могу вообще отвалить.
– Я этого не говорил, – прошептал младший брат, вконец измученный.
Барт стоял в нерешительности, ни туда ни сюда. Его взгляд остановился на кронштейне.
– Что это за хрень?
– Капельница.
Симеон откинул простыню, демонстрируя свою руку. Барт увидел выходящую из-под пластыря трубку. Его передернуло.
– Закрой скорее. Гадость какая.
Он повалился на стул, тяжело вздохнул:
– Что за мрак, ну что за мрак! – и вытащил из сумки журнал, купленный по дороге.
– «Спиру»? [6]– Симеон не сумел скрыть удивление, увидев, что читает его брат.
– У них не было «Фрипуне», – буркнул Барт. – Ну да, я дурак! Даже когда ты этого не говоришь, я вижу, что ты хочешь сказать.
Он сунул в рот жевачку и уткнулся в свой комикс с таким сосредоточенным видом, как будто читал по меньшей мере Декарта.
– Ты мне не достанешь «Трактат о методике»? – тихо попросил Симеон.
Барт раздраженно вздохнул, словно его оторвали от важного дела. Перерыл сумки, безбожно разворошив конспекты и ксерокопии. Лежа на боку, Симеон смотрел на это и молча страдал.
– «Трактат о методике»… На, вот он. Тощий какой, – заметил Барт. – Про что там говорится?
– Трактуется про методику, – пошутил Симеон, пытаясь повернуться на спину.
Трубка капельницы пошевелилась, и он испугался, как бы она не сорвалась.
– Барт, ты… ты не помог бы мне приподняться?
– Да что ж это такое! – вскипел Барт. – Нельзя в кои-то веки почитать спокойно!
Он подошел к кровати, оперся коленом о матрас и довольно неловко подхватил брата под мышки. Симеон подтянулся, потом в изнеможении откинулся на подушку, вымотанный даже таким усилием. Барт увидел наконец то, что все это время старался не замечать: четырнадцатилетнего мальчика, который как умел цеплялся за жизнь. Он сел на кровать и уткнулся лбом в лоб брату.
– Я говно, – тихо сказал он. – Но мне хреново, знаешь как хреново. Я тебя не очень достал?
Симеон не мог ответить – в горле стоял ком. Скоро они уже мирно читали, каждый свое, во внушительном безмолвии больничного вечера. В 18:30 Мария принесла ужин: овощной суп, цыпленка с рисом, карамельный крем. Симеон пытался есть, но скоро почувствовал дурноту и отодвинул поднос.
– Невкусно? – спросил Барт.
Симеон выдавил слабую улыбку, вдруг превратившуюся в страдальческий оскал.
– Барт?
– М-м-м?
– У меня живот болит.
Старший брат никак на это не отреагировал. Симеон бледнел на глазах.
– Больно, – прошептал он.
Барт вылетел в коридор. Там было пусто.
– Кто-нибудь, помогите! – позвал он.
Никого. Только закрытые двери. 115. 116. Барт заорал:
– Помогите!
Одна из дверей открылась. Вышел профессор Мойвуазен.
– Что тако… А, это вы?
– Нет, Симеон, – пролепетал Барт. – Он умирает.
У него это как-то само сорвалось. Врач бросился в 117-ю палату. Симеона рвало. Когда все закончилось, Мойвуазен знаком подозвал Бартельми.
– Вы сейчас заставили меня исполнять обязанности санитара, г-н Морлеван, – сказал он, стараясь подавить раздражение. – Если возникают какие-то проблемы, у изголовья есть кнопка вызова. А пока санитарка не подойдет, вы сами можете подать судно и поддерживать брата, когда его рвет.
Барт с вежливым сожалением отклонил предложение:
– Нет, это я не могу.
У Никола даже ноздри затрепетали от сдерживаемой ярости.
– Не можете? – переспросил он лишенным всякого выражения голосом, все еще не давая воли гневу.
– Нет, не могу. Ну давайте, ругайте меня, – с видом фаталиста вздохнул Барт.
Глава девятая,
вы любите тапенаду?
Без Симеона Моргана была лишь тенью прежней девочки. А все этот ноль, который она сегодня получила в школе. Одна-одинешенька в своей каморке, Моргана рылась в портфеле, пока не нашла листок с домашним заданием. «Пусть мама подпишет», – велела учительница. Она не знала, что у Морганы больше нет мамы. Моргана ей не говорила об этом, а социальная сотрудница попросту забыла сообщить в школу. Потому что про Моргану вообще, как правило, все забывали.
– Да что с тобой такое? – выговаривала ей учительница, которая в глубине души недолюбливала эту дурнушку-отличницу. – Ты не выучила урок? Смотри, у Лексаны 10!
А теперь надо было, чтобы кто-то подписал этот ноль. Но кто? Моргана не знала телефона Бенедикт. Она понятия не имела, где живет Жозиана, которая отняла у нее младшую сестренку. Симеон был в клинике Сент-Антуан, но где эта клиника? А Бартельми? Разве есть адрес у сквозного ветерка.
Моргане пришло в голову, что она может сама подписаться, скопировав мамину подпись. Это, наверное, преступление, но что ей еще остается? А есть ли у нее образец подписи? Она снова стала рыться в портфеле и наконец нашла записку, которую когда-то учительница, прочитав, вернула ей.
В записке говорилось: «Будьте так добры, разрешите моей дочери Моргане сегодня, во вторник, 19 октября, не ходить в бассейн. Она немного простужена и кашляет. Заранее благодарю». И подпись: «Катрин Дюфур». Читая эту записку, страшную своей обыденностью, – немудрящую записку матери, у которой приболела дочка, – Моргана почувствовала, что сердце у нее вот-вот остановится. Все это было так близко, вот только что, вчера. Слова выглядели еще совсем живыми. Моргана обвела глазами комнату, как ребенок, которому что-то приснилось. Ее взгляд снова упал на домашнюю работу. Ноль. Моргана как сомнамбула взяла ручку и, сильно нажимая, недрогнувшей рукой подделала подпись.
– Ку-ку!
Это был Барт. Моргана поспешно перевернула листок, скрывая свой позор и свое преступление. Она встала, стиснув руки словно в мольбе.
– Что это с тобой, а? – спросил Барт с присущей ему дикарской бесцеремонностью.
– Я очень плохо сделала, – призналась девочка и разразилась рыданиями, не вмещающимися в ее маленькой груди.
– И что же ты такое сделала? Да перестань ты выть!
Моргана всхлипывала: «Я… я…», и больше ничего не могла выговорить. Барту хотелось пришибить ее портфелем.
– Я… я получила но-о-ль!
– Ну вот, приехали! – сказал Барт с наигранным негодованием. – Ты и так уже уродина. Если еще и дурой станешь…
Он уселся на кровать и проворчал:
– Да ладно тебе. Подумаешь, ноль, у меня вот одни нули и были по всем предметам! И видишь, это мне не помешало вырасти большим красивым круглым нулем!
– Это… это еще не самое плохое, – всхлипывала Моргана.
– А что еще? Ты кастрировала своего дружка за то, что он клеился к твоей лучшей подруге?
Моргана помотала головой: нет, не совсем так. Барт довольно сильно схватил девочку за локоть и притянул к себе.
– Иди-ка сюда, стрекоза.
Он усадил ее себе на колени.
– Ну давай, рассказывай. Обожаю про всякое плохое.
– Я подписалась.
– Подписалась?
– Под нулем.
Барт сначала даже не понял, потом лицо его прояснилось:
– Oh, boy! Да я всегда так делал. Подписывался и под нулями, и под замечаниями, и под табелями; и писал поддельные записки, почему не был в школе. И на уроках списывал, и врал учителям, и выворачивался, чтобы вместо меня наказывали других.
Моргана перестала плакать. Ее преступление совершенно померкло на фоне злодейств Барта.
– Но мы ведь не скажем Симеону про подпись? – сказала она.
– Я, конечно, дурак, но не до такой же степени, – успокоил ее Барт. – Ну а в остальном как жизнь?
– Да что ж, сам видишь, – сказала Моргана, обводя взглядом стены своей тюрьмы. – Иногда мне хочется, чтобы я уже умерла, как мама.
Барт знал, что социальная сотрудница ищет для Морганы другое пристанище. Возможно, девочку согласилась бы взять Жозиана. Это сразу повысило бы ее шансы на опекунство.
– Пошли, я тебя забираю, – решил Барт, ссадив Моргану с колен.
– Куда?
– К себе.
– Правда?
Моргана не могла опомниться. Значит, она не ошиблась? Парус на горизонте, замечательный старший брат, – все это есть на самом деле?
– Погоди так-то уж радоваться, – предупредил Барт. – Характер у меня не из легких, и потом, не знаю с какой дури я вчера наготовил тапенады недели на две. Надеюсь, ты любишь маслины?
Он сгреб пожитки Морганы в беспорядочную кучу и запихнул в две большие сумки. И, ни на секунду не задумаясь, похитил сестру из приюта.
В 19:30, когда рабочий день уже кончился, задержавшуюся у себя в кабинете Лоранс Дешан застиг панический звонок социальной сотрудницы.
– Моргана сбежала из приюта!
– Ах, этого следовало ожидать! – воскликнула судья, горько себя упрекая. – Ее совсем забросили!
– Столько всего сразу навалилось, – оправдывалась Бенедикт. – Я сообщила о побеге Жозиане Морлеван. Но до Бартельми никак не могу дозвониться.
И неудивительно: в это время Барт и Моргана сидели в кафе и уплетали банановое мороженое.
– Зайду к нему, – решила судья. – Если девочка ищет пристанище, его адрес – единственное, чем она располагает.
Моргана не только располагала адресом Бартельми, но даже открыла дверь на звонок судьи.
– Так ты здесь? – воскликнула Лоранс.
– Я играю с Бартом на приставке, – радостно сообщила девочка. – Он суперски играет в «Лару Крофт».
Судья начала подозревать, что весь этот переполох вызван очередной глупостью молодого человека.
– Кого я вижу! Мисс Лоранс, – приветствовал ее Барт, не выпуская джойстик из рук. – Смотрите, какой, я сейчас сделаю супербросок.
Лоранс села на диван.
– Что вы опять натворили? – проявляя чудеса выдержки, спросила она. – Почему не сообщили в приют, что Моргана сбежала к вам?
– Да она не сбежала, – успокоил ее Барт. – Это я ее увел. Уж больно там противно, в этом приюте.
Лоранс смотрела на него, потеряв дар речи.
– Вы знаете, что директор вызвал полицию?
– Зачем? – спросил Барт, оторвавшись наконец от экрана.
– Но, Бартельми, когда пропадает маленькая девочка, все ведь беспокоятся, с ума сходят. Всякий разумный человек сообщает в полицию!
Судья начала спокойно, но потом тормоза у нее отказали.
– Ну вот, приехали, – безнадежно простонал Барт. – Опять на меня ругаются. То ругаются, что я не забочусь о Моргане. Забочусь – тоже ругаются.
– Ну а что делать, чтобы заставить вас понять? – вскипела судья.
– Да все я понимаю! Вы хотите назначить опекуном Жозиану.
– Это у вас навязчивая идея, – констатировала Лоранс. – Разумеется, я скорее доверю девочек Жозиане! Вы совершенно безответственный человек.
– Вы говорите, как Жозиана! Это женский заговор! – заорал Барт.
Внезапно, словно автомобильная сигнализация, заревела Моргана.
– Я… я… я хочу остаться у Барта!
Лоранс кинулась утешать девочку.
– Ну конечно, моя маленькая, не плачь. Мы устроим все так, чтобы вам с Венецией было хорошо.
– Я люблю Ба-а-а-рта!
– Ну да, о'кей, любишь, все поняли, – сказал Бартельми, встряхивая ее за плечи. – Но если ты не вырубишь свою сирену, я тебя в окошко вышвырну!
Моргана еще раз-другой всхлипнула и затихла.
– Видали? Я нашел способ, как сделать, чтобы она перестала, – похвастался Барт. – Надо встряхивать.
– А с вами что надо сделать, чтобы вы перестали? – спросила судья.
Барт, казалось, всерьез задумался над вопросом. Лоранс воспользовалась моментом, чтобы позвонить Бенедикт.
– Я у Бартельми. Девочка, как я и думала, сбежала к нему…
Она лгала, чтобы выгородить Барта. Молодой человек неслышно подкрался к ней, пока она беседовала с социальной сотрудницей, шепнул ей на ухо: «Спасибо», и поцеловал в шею. Но все впустую. На следующий день Бенедикт пришла за девочкой, чтобы отвезти ее к Жозиане Морлеван. Г-жа офтальмолог согласилась приютить обеих сестер. Она знала, что это повышает ее шансы стать опекуншей.
Барт легко утешился в разлуке с Морганой. Теперь он мог свободно искать замену Лео. Он разработал нечто вроде отборочного теста, состоящего из нескольких пунктов, первым из которых был вопрос: «Вы любите тапенаду?».
– А вам не кажется, что стоило бы поискать работу? – намекнула однажды Эме во время очередной отлучки представителя бельевой фирмы.
– Кто ищет, тот ведь, чего доброго, найдет, – заметил Барт.
– Вы что, вообще не хотите нигде работать? – забеспокоилась соседка.
– Ну почему же вообще нигде, – возразил Барт. – Просто мне надо, чтобы работа была не бей лежачего. Например, испытывать компьютерные игры.
Он подумал и предусмотрительно добавил:
– На полставки.
Эме огорчилась. Она переживала за Бартельми.
– Вас так невесть куда занесет, Барт.
Молодой человек рассмеялся. Он щелкнул Эме по животу:
– А вас разнесет как бочку. Распространитель бюстгальтеров-то как, согласен?
– Он еще не знает. – Эме вздрогнула и прикрыла руками живот. – Этого я хочу сохранить.
Барт неодобрительно скривился. Хорошенькая же ей предстоит взбучка.
– Вы ему готовите супчик по моему рецепту?
– Тс-с…
Зазвонил телефон. Барт успокоил соседку:
– Это мне, насчет свидания сегодня вечером.
Но это была Жозиана.
– Oh, boy! – испугался Бартельми. – У девчонок ветрянка, и ты хочешь спихнуть их мне?
– Они совершенно здоровы. Спрашивают, можно ли им с тобой повидаться. Я сказала, что позвоню и спрошу.
– Повидаться?
– Да. С тобой, – раздраженно отчеканила Жозиана. – Ты, насколько я поняла, суперчемпион в какой-то, как ее там, то ли «Сара», то ли «Клара Лофт»…
Барт прыснул:
– «Лара Крофт»!
Жозиана умолчала о том, что уступила девочкам лишь после того, как Моргана включила на полную мощность свою сирену, а Венеция нарисовала целый легион чертей.
– Я привезу их к тебе в 18:00, а после ужина заберу, – объявила Жозиана с неосознанным деспотизмом старшей сестры. – Жди.
– Но… но…
Она повесила трубку, не дав Барту слова сказать, так что ему оставалось только срывать зло на своем телефоне:
– У меня же вечером свидание! Совсем баба оборзела!
– Так вы перенесите свидание, – посоветовала Эме.
– Это ж мужчина моей мечты, – в отчаянии сетовал Барт. – Высокий такой блондин. Швед. А может, американец. К тому же я не знаю, куда ему звонить. Я ничего не понял, что он мне говорил.
В 18:00 с военной точностью явилась Жозиана с девочками. Венеция кинулась к Барту на шею с криком: «Поцеловать!», в то время как Моргана, молитвенно сложив руки, смотрела на него с безмолвным обожанием. Жозиана острее чем когда-либо ощутила себя жертвой несправедливости.
– Привет, Эме! – закричали девочки, увидев в гостиной соседку.
Жозиана не стала вникать в эту новую загадку и поспешила удалиться.
– Играть, играть! – требовала Венеция.
Моргана потянула Барта за рукав:
– Ты был сегодня у Симеона?
– Да, у него все отлично! – ответил Барт, подражая энтузиазму Жоффре. – Как поест – блюет, но это хороший симптом. Значит, лечение действует. Когда помрет, тогда уж никаких симптомов.
– Барт, – тихонько одернула его Эме.
Сестренки смотрели на него, приоткрыв рты в горестном изумлении.
– Но доктор Жоффре дал мне название одного лекарства, чтобы я купил его Симеону в аптеке, – спохватился Бартельми. – Такая штука, от которой человек становится сильным как супермен. Это лекарство принимают велогонщики, чтобы победить в «Тур де Франс».
Венеция с трудом могла представить себе Симеона в роли велогонщика, но все-таки заулыбалась. Моргана смотрела в пол.
– Я, – тихо сказала она, поднимая голову, – половинка Симеона.
И показала раскрытую левую ладонь в подтверждение этих странных слов.
– Я хочу его видеть, – добавила она.
Ей не дали увидеть умершую мать. Теперь она хотела видеть живого Симеона.
– Увидишь, – пообещал Барт. – Я попрошу доктора Жоффре.
Жоффре не внушал ему такого страха, как профессор Мойвуазен. Однако он очень сомневался, что врач даст согласие. Детям вход в отделение был запрещен во избежание инфекции.
В 19:00 с такой же военной точностью явилось новое увлечение Барта. Им оказался блондин очень высокого роста, прямой как палка, с лицом, испещренным оспинами от подростковых прыщей.
– Хэлло, Джек! – приветствовал его Бартельми. – Девочки, это Джек. Мой приятель.
– God bless you! – провозгласил гость, и лицо его перечеркнула улыбка. – My name is Mike.
– По-моему, он не Джек, а Майк, – сообщила Моргана, изучавшая английский.
– Yes, Mike, – подтвердил молодой человек. – Я не много хорошо говорить француски.
– Мы уже поняли, – сказал Барт.
У гостя была с собой потертая кожаная торба. Он вытащил из нее пачку кричаще-ярких буклетов и сообщил:
– Бог, Он любить все люди.
– Не слишком-то Он разборчив, – заметил Барт, примерив сказанное к себе. – А это еще что?
Майк раздавал буклеты всем присутствующим. Эме перелистала свой.
– Он мормон, Барт. Хочет обратить вас в свою веру.
– Oh, boy! Надо сказать ему, что я уже обращен.
Он ткнул себя в грудь с самым убежденным видом:
– I am mormon, старик. Можешь не трудиться.
– Все люди есть брат, – начал Майк, обращаясь к двум сестрам. – Бог, Он любить все люди.
– Точно, – согласился Барт. – А ты, ты любишь тапенаду?
– Do you like the tapenade? – перевела Моргана.
– Да что с тобой такое? – выговаривала ей учительница, которая в глубине души недолюбливала эту дурнушку-отличницу. – Ты не выучила урок? Смотри, у Лексаны 10!
А теперь надо было, чтобы кто-то подписал этот ноль. Но кто? Моргана не знала телефона Бенедикт. Она понятия не имела, где живет Жозиана, которая отняла у нее младшую сестренку. Симеон был в клинике Сент-Антуан, но где эта клиника? А Бартельми? Разве есть адрес у сквозного ветерка.
Моргане пришло в голову, что она может сама подписаться, скопировав мамину подпись. Это, наверное, преступление, но что ей еще остается? А есть ли у нее образец подписи? Она снова стала рыться в портфеле и наконец нашла записку, которую когда-то учительница, прочитав, вернула ей.
В записке говорилось: «Будьте так добры, разрешите моей дочери Моргане сегодня, во вторник, 19 октября, не ходить в бассейн. Она немного простужена и кашляет. Заранее благодарю». И подпись: «Катрин Дюфур». Читая эту записку, страшную своей обыденностью, – немудрящую записку матери, у которой приболела дочка, – Моргана почувствовала, что сердце у нее вот-вот остановится. Все это было так близко, вот только что, вчера. Слова выглядели еще совсем живыми. Моргана обвела глазами комнату, как ребенок, которому что-то приснилось. Ее взгляд снова упал на домашнюю работу. Ноль. Моргана как сомнамбула взяла ручку и, сильно нажимая, недрогнувшей рукой подделала подпись.
– Ку-ку!
Это был Барт. Моргана поспешно перевернула листок, скрывая свой позор и свое преступление. Она встала, стиснув руки словно в мольбе.
– Что это с тобой, а? – спросил Барт с присущей ему дикарской бесцеремонностью.
– Я очень плохо сделала, – призналась девочка и разразилась рыданиями, не вмещающимися в ее маленькой груди.
– И что же ты такое сделала? Да перестань ты выть!
Моргана всхлипывала: «Я… я…», и больше ничего не могла выговорить. Барту хотелось пришибить ее портфелем.
– Я… я получила но-о-ль!
– Ну вот, приехали! – сказал Барт с наигранным негодованием. – Ты и так уже уродина. Если еще и дурой станешь…
Он уселся на кровать и проворчал:
– Да ладно тебе. Подумаешь, ноль, у меня вот одни нули и были по всем предметам! И видишь, это мне не помешало вырасти большим красивым круглым нулем!
– Это… это еще не самое плохое, – всхлипывала Моргана.
– А что еще? Ты кастрировала своего дружка за то, что он клеился к твоей лучшей подруге?
Моргана помотала головой: нет, не совсем так. Барт довольно сильно схватил девочку за локоть и притянул к себе.
– Иди-ка сюда, стрекоза.
Он усадил ее себе на колени.
– Ну давай, рассказывай. Обожаю про всякое плохое.
– Я подписалась.
– Подписалась?
– Под нулем.
Барт сначала даже не понял, потом лицо его прояснилось:
– Oh, boy! Да я всегда так делал. Подписывался и под нулями, и под замечаниями, и под табелями; и писал поддельные записки, почему не был в школе. И на уроках списывал, и врал учителям, и выворачивался, чтобы вместо меня наказывали других.
Моргана перестала плакать. Ее преступление совершенно померкло на фоне злодейств Барта.
– Но мы ведь не скажем Симеону про подпись? – сказала она.
– Я, конечно, дурак, но не до такой же степени, – успокоил ее Барт. – Ну а в остальном как жизнь?
– Да что ж, сам видишь, – сказала Моргана, обводя взглядом стены своей тюрьмы. – Иногда мне хочется, чтобы я уже умерла, как мама.
Барт знал, что социальная сотрудница ищет для Морганы другое пристанище. Возможно, девочку согласилась бы взять Жозиана. Это сразу повысило бы ее шансы на опекунство.
– Пошли, я тебя забираю, – решил Барт, ссадив Моргану с колен.
– Куда?
– К себе.
– Правда?
Моргана не могла опомниться. Значит, она не ошиблась? Парус на горизонте, замечательный старший брат, – все это есть на самом деле?
– Погоди так-то уж радоваться, – предупредил Барт. – Характер у меня не из легких, и потом, не знаю с какой дури я вчера наготовил тапенады недели на две. Надеюсь, ты любишь маслины?
Он сгреб пожитки Морганы в беспорядочную кучу и запихнул в две большие сумки. И, ни на секунду не задумаясь, похитил сестру из приюта.
В 19:30, когда рабочий день уже кончился, задержавшуюся у себя в кабинете Лоранс Дешан застиг панический звонок социальной сотрудницы.
– Моргана сбежала из приюта!
– Ах, этого следовало ожидать! – воскликнула судья, горько себя упрекая. – Ее совсем забросили!
– Столько всего сразу навалилось, – оправдывалась Бенедикт. – Я сообщила о побеге Жозиане Морлеван. Но до Бартельми никак не могу дозвониться.
И неудивительно: в это время Барт и Моргана сидели в кафе и уплетали банановое мороженое.
– Зайду к нему, – решила судья. – Если девочка ищет пристанище, его адрес – единственное, чем она располагает.
Моргана не только располагала адресом Бартельми, но даже открыла дверь на звонок судьи.
– Так ты здесь? – воскликнула Лоранс.
– Я играю с Бартом на приставке, – радостно сообщила девочка. – Он суперски играет в «Лару Крофт».
Судья начала подозревать, что весь этот переполох вызван очередной глупостью молодого человека.
– Кого я вижу! Мисс Лоранс, – приветствовал ее Барт, не выпуская джойстик из рук. – Смотрите, какой, я сейчас сделаю супербросок.
Лоранс села на диван.
– Что вы опять натворили? – проявляя чудеса выдержки, спросила она. – Почему не сообщили в приют, что Моргана сбежала к вам?
– Да она не сбежала, – успокоил ее Барт. – Это я ее увел. Уж больно там противно, в этом приюте.
Лоранс смотрела на него, потеряв дар речи.
– Вы знаете, что директор вызвал полицию?
– Зачем? – спросил Барт, оторвавшись наконец от экрана.
– Но, Бартельми, когда пропадает маленькая девочка, все ведь беспокоятся, с ума сходят. Всякий разумный человек сообщает в полицию!
Судья начала спокойно, но потом тормоза у нее отказали.
– Ну вот, приехали, – безнадежно простонал Барт. – Опять на меня ругаются. То ругаются, что я не забочусь о Моргане. Забочусь – тоже ругаются.
– Ну а что делать, чтобы заставить вас понять? – вскипела судья.
– Да все я понимаю! Вы хотите назначить опекуном Жозиану.
– Это у вас навязчивая идея, – констатировала Лоранс. – Разумеется, я скорее доверю девочек Жозиане! Вы совершенно безответственный человек.
– Вы говорите, как Жозиана! Это женский заговор! – заорал Барт.
Внезапно, словно автомобильная сигнализация, заревела Моргана.
– Я… я… я хочу остаться у Барта!
Лоранс кинулась утешать девочку.
– Ну конечно, моя маленькая, не плачь. Мы устроим все так, чтобы вам с Венецией было хорошо.
– Я люблю Ба-а-а-рта!
– Ну да, о'кей, любишь, все поняли, – сказал Бартельми, встряхивая ее за плечи. – Но если ты не вырубишь свою сирену, я тебя в окошко вышвырну!
Моргана еще раз-другой всхлипнула и затихла.
– Видали? Я нашел способ, как сделать, чтобы она перестала, – похвастался Барт. – Надо встряхивать.
– А с вами что надо сделать, чтобы вы перестали? – спросила судья.
Барт, казалось, всерьез задумался над вопросом. Лоранс воспользовалась моментом, чтобы позвонить Бенедикт.
– Я у Бартельми. Девочка, как я и думала, сбежала к нему…
Она лгала, чтобы выгородить Барта. Молодой человек неслышно подкрался к ней, пока она беседовала с социальной сотрудницей, шепнул ей на ухо: «Спасибо», и поцеловал в шею. Но все впустую. На следующий день Бенедикт пришла за девочкой, чтобы отвезти ее к Жозиане Морлеван. Г-жа офтальмолог согласилась приютить обеих сестер. Она знала, что это повышает ее шансы стать опекуншей.
Барт легко утешился в разлуке с Морганой. Теперь он мог свободно искать замену Лео. Он разработал нечто вроде отборочного теста, состоящего из нескольких пунктов, первым из которых был вопрос: «Вы любите тапенаду?».
– А вам не кажется, что стоило бы поискать работу? – намекнула однажды Эме во время очередной отлучки представителя бельевой фирмы.
– Кто ищет, тот ведь, чего доброго, найдет, – заметил Барт.
– Вы что, вообще не хотите нигде работать? – забеспокоилась соседка.
– Ну почему же вообще нигде, – возразил Барт. – Просто мне надо, чтобы работа была не бей лежачего. Например, испытывать компьютерные игры.
Он подумал и предусмотрительно добавил:
– На полставки.
Эме огорчилась. Она переживала за Бартельми.
– Вас так невесть куда занесет, Барт.
Молодой человек рассмеялся. Он щелкнул Эме по животу:
– А вас разнесет как бочку. Распространитель бюстгальтеров-то как, согласен?
– Он еще не знает. – Эме вздрогнула и прикрыла руками живот. – Этого я хочу сохранить.
Барт неодобрительно скривился. Хорошенькая же ей предстоит взбучка.
– Вы ему готовите супчик по моему рецепту?
– Тс-с…
Зазвонил телефон. Барт успокоил соседку:
– Это мне, насчет свидания сегодня вечером.
Но это была Жозиана.
– Oh, boy! – испугался Бартельми. – У девчонок ветрянка, и ты хочешь спихнуть их мне?
– Они совершенно здоровы. Спрашивают, можно ли им с тобой повидаться. Я сказала, что позвоню и спрошу.
– Повидаться?
– Да. С тобой, – раздраженно отчеканила Жозиана. – Ты, насколько я поняла, суперчемпион в какой-то, как ее там, то ли «Сара», то ли «Клара Лофт»…
Барт прыснул:
– «Лара Крофт»!
Жозиана умолчала о том, что уступила девочкам лишь после того, как Моргана включила на полную мощность свою сирену, а Венеция нарисовала целый легион чертей.
– Я привезу их к тебе в 18:00, а после ужина заберу, – объявила Жозиана с неосознанным деспотизмом старшей сестры. – Жди.
– Но… но…
Она повесила трубку, не дав Барту слова сказать, так что ему оставалось только срывать зло на своем телефоне:
– У меня же вечером свидание! Совсем баба оборзела!
– Так вы перенесите свидание, – посоветовала Эме.
– Это ж мужчина моей мечты, – в отчаянии сетовал Барт. – Высокий такой блондин. Швед. А может, американец. К тому же я не знаю, куда ему звонить. Я ничего не понял, что он мне говорил.
В 18:00 с военной точностью явилась Жозиана с девочками. Венеция кинулась к Барту на шею с криком: «Поцеловать!», в то время как Моргана, молитвенно сложив руки, смотрела на него с безмолвным обожанием. Жозиана острее чем когда-либо ощутила себя жертвой несправедливости.
– Привет, Эме! – закричали девочки, увидев в гостиной соседку.
Жозиана не стала вникать в эту новую загадку и поспешила удалиться.
– Играть, играть! – требовала Венеция.
Моргана потянула Барта за рукав:
– Ты был сегодня у Симеона?
– Да, у него все отлично! – ответил Барт, подражая энтузиазму Жоффре. – Как поест – блюет, но это хороший симптом. Значит, лечение действует. Когда помрет, тогда уж никаких симптомов.
– Барт, – тихонько одернула его Эме.
Сестренки смотрели на него, приоткрыв рты в горестном изумлении.
– Но доктор Жоффре дал мне название одного лекарства, чтобы я купил его Симеону в аптеке, – спохватился Бартельми. – Такая штука, от которой человек становится сильным как супермен. Это лекарство принимают велогонщики, чтобы победить в «Тур де Франс».
Венеция с трудом могла представить себе Симеона в роли велогонщика, но все-таки заулыбалась. Моргана смотрела в пол.
– Я, – тихо сказала она, поднимая голову, – половинка Симеона.
И показала раскрытую левую ладонь в подтверждение этих странных слов.
– Я хочу его видеть, – добавила она.
Ей не дали увидеть умершую мать. Теперь она хотела видеть живого Симеона.
– Увидишь, – пообещал Барт. – Я попрошу доктора Жоффре.
Жоффре не внушал ему такого страха, как профессор Мойвуазен. Однако он очень сомневался, что врач даст согласие. Детям вход в отделение был запрещен во избежание инфекции.
В 19:00 с такой же военной точностью явилось новое увлечение Барта. Им оказался блондин очень высокого роста, прямой как палка, с лицом, испещренным оспинами от подростковых прыщей.
– Хэлло, Джек! – приветствовал его Бартельми. – Девочки, это Джек. Мой приятель.
– God bless you! – провозгласил гость, и лицо его перечеркнула улыбка. – My name is Mike.
– По-моему, он не Джек, а Майк, – сообщила Моргана, изучавшая английский.
– Yes, Mike, – подтвердил молодой человек. – Я не много хорошо говорить француски.
– Мы уже поняли, – сказал Барт.
У гостя была с собой потертая кожаная торба. Он вытащил из нее пачку кричаще-ярких буклетов и сообщил:
– Бог, Он любить все люди.
– Не слишком-то Он разборчив, – заметил Барт, примерив сказанное к себе. – А это еще что?
Майк раздавал буклеты всем присутствующим. Эме перелистала свой.
– Он мормон, Барт. Хочет обратить вас в свою веру.
– Oh, boy! Надо сказать ему, что я уже обращен.
Он ткнул себя в грудь с самым убежденным видом:
– I am mormon, старик. Можешь не трудиться.
– Все люди есть брат, – начал Майк, обращаясь к двум сестрам. – Бог, Он любить все люди.
– Точно, – согласился Барт. – А ты, ты любишь тапенаду?
– Do you like the tapenade? – перевела Моргана.
Глава десятая,
что значит давать
Ученики выпускного класса не питали к Симеону особой симпатии. Им, как и многим другим, было как-то неуютно с не по годам умным мальчиком. Но когда на него обрушилась беда, они всем классом принялись помогать ему с учебой. Так что Барт без конца курсировал между Св. Клотильдой и Св. Антуаном, не сомневаясь, что теперь-то уж место в раю ему обеспечено. Он относил учителям письменные работы, которые Симеон выполнял лежа на больничной койке, а ему приносил ксерокопии заданий и конспекты уроков, составленные одноклассниками. В этот день директор, г-н Филипп, лично вручил Бартельми проверенные работы его младшего брата.