Мюрай Мари-Од. Oh, Boy!

   – Да-да, никаких проблем.
   У него горели уши, ему хотелось ласки.
   – Тогда Бенедикт приведет к вам Моргану и Симеона в субботу около одиннадцати.
   Барт очнулся:
   – Что?
   – Так будет лучше всего, – заверила Лоранс. – А в воскресенье вечером проводите их обратно в приют.
   Бартельми понял, что дал навязать себе старших детей Морлеван на все выходные. Лео ему голову оторвет. Но, провожая судью до двери, он успокоился, вспомнив, что для Лео дети Морлеван по-прежнему дети соседки. Вот пусть ими и остаются.
 
   В этот же вечер Эме сама дала о себе знать. Все началось с грозных раскатов мужского голоса, потом послышался звон бьющейся посуды, потом какие-то глухие удары. Наверху хлопнула дверь, кто-то начал сбегать по лестнице.
   – О, как раз кстати, – обрадовался Бартельми.
   Он открыл дверь и перехватил соседку.
   – Э-гм… Эме? Я хотел попросить вас о небольшой услуге…
   Молодая женщина ухватилась за перила, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть от неожиданности.
   – Ой, да у нее кровь! – ахнул Барт, попятившись. И добавил с упреком: – Я этого не выношу.
   – Он хотел меня убить, – сказала молодая женщина, лицо которой было залито слезами и кровью.
   – Видно, у него среда плохой день, – заметил Барт. – Вы бы подсыпали ему в суп «Теместы».
   Эме вошла в квартиру, опасливо оглянувшись на верхнюю площадку.
   – Я так всегда делаю, когда меня достает Лео. Немножко транквилизатора в кофе – и все, тишь да гладь.
   – Вы что, серьезно, г-н Морлеван? – с сомнением спросила Эме.
   – Вы мне тут все кровью закапаете, – вскрикнул Барт. – Боже, какая гадость. Идите скорее в ванную.
   Эме умылась. У нее была довольно глубоко рассечена левая скула.
   – Он швырнул в меня крышкой от кастрюли, – пояснила она.
   – А вы замените все крышки летающими тарелочками, они легкие и края не острые, – невозмутимо посоветовал Барт.
   Эме подставила руки под холодную воду. На них были видны отчетливые следы зубьев вилки. Бартельми содрогнулся от отвращения, но заговорил игриво:
   – Между прочим, тут в субботу опять придут ваши детки.
   – Мои дети? – переспросила Эме. – О! Вы не сказали г-ну Лео?
   Барт помотал головой.
   – Но что плохого в том, что вы опекун своего брата и сестер? – удивилась Эме. – Почему вы это скрываете?
   – Вы не знаете Лео. Он ненавидит все, что я люблю. Герани мои жжет сигаретами.
   Такое поведение показалось Эме почти нормальным. Ее муж, например, рвал книги, которые она читала.
   – Я прошу вас немножко мне помочь, Эме, – заискивающе сказал Барт.
   Он принялся разглаживать замявшийся воротничок ее блузки.
   – Лео в субботу придет ко мне обедать. Надо бы сказать, к нам, – поправился Барт, стыдливо потупившись. – Потому что он переселяется сюда.
   – Вы уверены? – тихонько спросила молодая женщина.
   – Что он ко мне переезжает?
   – Нет. Что это будет хорошо?
   Бартельми только отмахнулся манерным беззаботным жестом. Потом снова принялся за ее воротничок.
   – Так вот, понимаете.… Будьте душечкой, Эме, приведите мне ребят так эдак в половине первого, вроде как у вас беда. Позвоните в дверь с этим вашим выражением жертвы семейного насилия…
   Он придирчиво изучал лицо бедняжки.
   – До субботы ведь это не слишком заживет, а? Вы скажете…
   Он в совершенстве воспроизвел затравленный взгляд и интонации Эме:
   – Он хотел меня убить. У него приступ буйства. Г-н Морлеван, пусть дети побудут у вас. Не надо им этого видеть!
   Испуг, недоумение, смех прошли по лицу Эме, как тени облаков по лугу.
   – Попробуйте, скажите так. – Барт хотел провести репетицию. – Еще можно руки ломать, если у вас получится.
   Вместо этого Эме перехватила руки Барта и, удерживая их, сказала:
   – Вы сумасшедший.
   Лицо молодого человека помрачнело.
   – Знаю, – сказал он.
   А потом, подражая своей младшей сестренке:
   – Эме, ну пожалуйста, ладно?
   Губы молодой женщины дрогнули. Барт счел это за знак согласия. Он поцеловал ее в щечку и шепнул на ухо:
   – Спасибо.
 
   Оставшиеся до выходных дни он провел в свое удовольствие, даже и не думая, какова будет реакция младшего брата.
   – Веди нас обратно в приют, – сказал Симеон, когда Барт изложил ему свой план.
   – Да почему? – удивился Бартельми. – Все отлично устроится. Я буду прятать вас от злого мужа весь уикэнд, а в воскресенье вечером якобы верну матери.
   Симеон пожал плечами; он был в бешенстве. Все это был бред какой-то. И с Бартом, видимо, так будет всегда. А тем временем Жозиана Морлеван прибирает к рукам малышку Венецию. Моргана тихонько сидела в гостиной на диване. Надувшись, братья отвернулись друг от друга и теперь смотрели на нее.
   – Что это ты сделала со своими ушами? – спросил ее Бартельми.
   Девочка больше не носила обруч. Она обеими руками приподняла волосы.
   – Прикрыла, – с удовольствием объяснила она.
   Бартельми обернулся к брату.
   – Вот видишь, и я так делаю! Все шито-крыто.
   – Морока с тобой, – проворчал Симеон. – Лео же догадается. Разве только он еще глупее тебя.
   – Не исключено, – согласился Бартельми.
   Короче говоря, Барт как всегда добился своего. Он все продумал. Симеон и Моргана должны ждать в сквере около качелей до двенадцати двадцати. Соседка, возвращаясь из магазина, заберет их и приведет к Барту. Разыграет свою сценку и поспешит домой встречать мужа, который возвращается после боулинга в час дня.
   Лео пришел ровно в полдень. Настроение у него было преотвратное. Всю неделю ему пришлось управляться в магазине одному.
   – Да чем ты, блин, занимался все это время? – заорал Лео, пнув ногой ближайшую коробку.
   Бартельми практически ничего не распаковал.
   – Никак не удавалось пройти на следующий уровень в «Ларе Крофт», – озабоченно сообщил Барт.
   – Этот тип меня с ума сведёт! – взвизгнул Лео, призывая в свидетели некую невидимую аудиторию.
   – Не понимаю, что ты имеешь против Лары Крофт, – сказал Барт, рисуя себе в воздухе пышный бюст.
   Это было неосмотрительно с его стороны. Следующий пинок пришелся по игровой приставке. Перед тем как сесть за стол, Барт завернул в ванную, открыл аптечку и протянул руку за «Рогипнолом», или «Теместой». Жребий пал на снотворное. Барт вернулся в гостиную и объявил:
   – Прошу к столу, мадам! Я тебе приготовил тапенаду. ^[5]
   – Чой-то за пакость? – проворчал Лео, которого нелегко было умаслить.
   – На основе черных маслин. Немножко горчит, – предупредил Барт, всыпавший туда растолченную таблетку.
   Лео, действительно, счел тапенаду слишком горькой.
   – Ничем на тебя не угодишь, – заметил Барт. – Извини, звонят.
   Это была соседка, которая по мере сил разыграла роль только что избитой жены. Симеон и Моргана угрюмо дожидались конца сцены.
   – Знаете что, Эме? – перебил ее Бартельми. – Пускай ваши ребята побудут эти выходные у меня. Отсидятся в безопасности.
   Лео чуть не подавился бутербродом с тапенадой. Но Барт так быстро все провернул, что он не успел вмешаться.
   – Ладно, Эме, бегите. Постарайтесь успокоить вашего мужа.
   Ну вот, все получилось. Барт ликовал. Но он не учел темперамента Лео. Тот буквально взорвался, отшвырнул свой бутерброд, обрушился на Барта с ругательствами и толкнул бедняжку Моргану. Симеон с сестрой удрали на кухню.
   – Ничего, сейчас пройдет, – сказал Бартельми, заглянув к ним. – Он буйный, но не злой. Сейчас ему кофейку сварю. С «Рогипнолом».
   – Противный у тебя кофе, – буркнул Лео. – Тебе не кажется?
   – Нет, – твердо сказал Барт. – Пей.
   Понемногу Лео расслабился. Очертания окружающего мира смягчились, расплылись. Горестная история Эме даже заставила его прослезиться. От смеха, к сожалению, потому что рассказывал-то ее Барт. Тем временем Моргана и Симеон, сидя на диване, уплетали тапенаду и читали: он – «Так говорил Заратустра», она – «Доктора Дулитла».
   – Вырубаюсь я что-то, – сказал Лео, зевая.
   Барт видел, что близок миг, когда Лео рухнет в постель и освободит ему остаток дня. Все шло по плану. Кроме одного: в дверь позвонили.
   – Я открою! – сказала Моргана.
   Лео и Барт переглянулись с удивлением. Они никого не ждали. Оказалось, что это соседка.
   – Он хочет меня убить!
   – Да нет, пока еще вряд ли! – попытался успокоить ее Бартельми.
   – Он хотел заставить меня выпить «Антинакипин», – пролепетала Эме.
   Симеон вздрогнул и вскочил с дивана. Он вспомнил «Сортирного Крота».
   – Значит, у него суббота тоже плохой день, – заметил Барт, – среда и суббота.
   – Ты что, совсем, что ли, дурак? – закричал на него Симеон. – Он правда хотел ее убить. Смотри, у нее синяки на шее!
   – Он меня слегка придушил, – призналась Эме. – Не влезайте в это, Симеон. Вы еще ребенок.
   Лео ошарашенно смотрел на них. Хотя сознание у него и затуманилось от снотворного, он все же понимал, что происходит нечто несуразное.
   – Ты ваще кто? – спросил он, ткнув пальцем в сторону Симеона.
   Симеон решил, что хватит подыгрывать брату.
   – Я Симеон Морлеван. А это Моргана Морлеван. Мы сводные брат и сестра Бартельми.
   – Че… Че… Чего?
   Лео с трудом встал на ноги.
   – Не психуй, – сказал Барт. – Все очень просто. Сейчас Симеон тебе объяснит.
   Бартельми отпасовал мяч брату. Симеон в двух словах обрисовал ситуацию и заключил:
   – Барт не хотел признаваться вам, что он наш опекун. Но поскольку он не опекун и никогда им не будет…
   – Эт' п'чему? – спросил Лео.
   – Потому что он гомосексуалист. Судья по делам несовершеннолетних не разрешит.
   – Это дискриминация! – завопил Лео. – Барта ущемляют в правах!
   Это меняло все. Теперь Лео не только не возражал против опекунства Барта, но и требовал его.
   – Напишем открытое письмо в «Либерасьон»! – горячился он.
   – И дадим подписать аббату Пьеру, – подхватил Барт. – А прилечь не хочешь?
   Лео признал, что у него была трудная неделя и он, пожалуй, не отказался бы немного вздремнуть. Когда он вышел из гостиной, Бартельми обернулся к брату.
   – Ну вот. С ним на сегодня все. Можно идти в кино.
   – Но надо же как-то помочь Эме, – сказал Симеон. – Позвони в полицию.
   – Нет, нет-нет, – испуганно запротестовала Эме. Бартельми взялся за воротник брата.
   – Я позабочусь об Эме, – сказал он, несколько переигрывая в роли настоящего мужчины.
   Симеон открыл было рот, но Барт осадил его:
   – Я тут старший. Понял, малыш?
   Он кивнул на дверь соседке, которая все лепетала:
   – Нет, только не полиция, нет, нет…
   Барт вытолкнул молодую женщину в коридор и повел в ванную. Открыл аптечку и достал нераспечатанную упаковку «Теместы». Вручил ее Эме и поднял два пальца – V, знак победы.
   – Две таблетки.
   После чего изложил рецепт полностью:
   – Растолочь, смешать с овощами. Развести бульоном. Добавить ложку сметаны. Посолить. Поперчить.
   Уладив проблему с Эме, Бартельми вернулся в гостиную к детям. Симеон в кино не хотел, он лучше дочитает свою книгу.
   – Ох уж мне эти одаренные! – вздохнул Барт, не догадываясь, что брат чувствует себя слишком усталым, чтобы снова куда-то идти по холоду.
   От нечего делать Барт завалился на диван к детям и стал читать через плечо Симеона. Вдруг что-то на запястье брата привлекло его внимание. Он тихонько оттянул рукав.
   – Oh, boy! – испуганно охнул он.
   Красное пятно разрослось. Было видно, что мелкие кровеносные сосуды полопались. Симеон оттолкнул руку брата и одернул рукав. Оба молчали, делая вид, что читают. Но Барт успел разглядеть еще одно пятно – на шее, под воротником.
   – Что это? – спросил он шепотом, чтобы не услышала Моргана, с головой ушедшая в книгу.
   – Не знаю, – выговорил Симеон с трудом, словно ему не хватало воздуха.
   – И еще есть?
   – Да. Их становится все больше.
   «К врачу. Надо идти к врачу». Барт повторял эти слова про себя и не мог произнести вслух. Произнести вслух – это значило связать себя; это значило крепко взять Симеона за руку, как старший брат. А такое было невозможно. Барт всегда чихать хотел на всех и вся.
   – Симеон?
   – Чего?
   Нет, слова не шли с языка. Вновь воцарилось молчание.
   – Да, я знаю, – выговорил наконец Симеон. – Мне следовало бы показаться врачу.
   Но сам он не пойдет. Почему? Потому что ему всего четырнадцать лет и мужество вдруг ему изменило. Барт встал.
   – Ты куда?
   – Позвоню моему врачу. Нельзя так оставлять эту дрянь.
   Д-р Шалон наблюдал Барта с детства. Так что секретарша сразу подозвала его.
   – Не знал, что у тебя есть сводный брат, – заметил Д-р Шалон. – Ну так что там с ним? Я вообще-то по субботам на вызовы не хожу. Если ангина…
   – Не думаю, – сказал Барт и с отвращением описал странные пятна на теле Симеона.
   – Температура есть?
   – Н-нет, – неуверенно ответил Барт.
   – Усталость?
   – Да, все время!
   Прозрев задним числом, Барт увидел, как Симеон отдыхает на лестнице, вцепившись в перила, как приваливается к стене, опирается о раковину…
   – Приводи его ко мне, – сказал д-р Шалон.
   – В понедельник?
   – Прямо сейчас.

Глава шестая,
когда «поднимается ветер, надо постараться жить»

   Венеция начала мало-помалу открываться Жозиане с другой стороны. То была истинная Морлеван. Дочь этого человека, Жоржа Морлевана, который прошелся по жизни Жозианы и ее матери, посеяв бурю и оставив их пожинать Бартельми.
   – А у меня есть Кен! – похвасталась Венеция, прибыв к Жозиане в эту февральскую субботу.
   – Какой кен? – спросила Жозиана, больше имевшая дело с пожилыми дамами, страдающими катарактой, чем с пятилетними девочками.
   Венеция вынула из своего рюкзачка куклу.
   – Барт подарил. А то моим Барби не с кем заниматься любовью.
   Жозиана вздрогнула, как от укуса насекомого.
   – А ты занимаешься любовью с Франсуа? – прозвенел детский голосок.
   – Э-э… ну… да, – признала Жозиана, не зная куда деваться.
   Неужели уже поздно? Возможно ли еще выправить девочку разумным воспитанием? Кого-нибудь другого на месте Жозианы, у которой ужас перед порочностью брата превратился в навязчивую идею, только позабавила бы любознательность Венеции. Просто ребенок, оставшийся без родителей, задается вопросом: откуда я взялся, каким чудом? Но Жозиана уже рылась в памяти, стараясь вспомнить кого-нибудь из коллег-психологов, кому можно было бы показать девочку.
   – А письки у Кена под штанами нет, не знаю, почему так, – рассуждала Венеция, раздевая куклу. – У всех ведь мальчиков есть письки, да? У Барта большая такая, я видела. А у Франсуа?
   «Шапиро, Доротея Шапиро!» – Жозиана вспомнила фамилию психолога, и ей стало легче.
   – Хочешь, солнышко, сыграем в лошадки? – предложила она с преувеличенным энтузиазмом.
   Венеция отложила куклу:
   – Извини, Кен, придется оставить тебя голеньким.
   Она положила на него сверху одну из Барби с нежной улыбкой, снисходительной ко всей мужской половине человечества.
   – Чтобы ему тепло было, – объяснила она Жозиане.
   Молодая женщина ответила ей бледной улыбкой и бросила кубики:
   – О, мне везет! Шесть очков!
   Играя, Венеция считала выпавшие очки и то и дело переключалась на другие подсчеты. В частности, принялась пересчитывать по пальцам всех известных ей Морлеванов:
   – Барт, ты, Симеон, Моргана, я. Пять, смотри!
   – Да, пять, – согласилась Жозиана, отметив про себя, что отца в списке не было.
   Малышка, должно быть, уже не помнила Жоржа Морлевана. А вот Жозиана, стоило ей закрыть глаза и подумать о нем, видела его как живого. Высокий, сильный, шумный. И красивый. Прежде всего, красивый. Барт и Венеция пошли в него. Но он-то был мужчина – Мужчина с большой буквы. Он играл на пианино в барах, курил сигары, иногда мог всю ночь куролесить, а утром валился пьяный. Из-за него у Жозианы развился страх перед мужчинами – так празднично гулял он в их доме, растаптывая ее сердце. А потом ушел, взял и исчез, словно оборвав швартовы. Оставил ее и беременную мать. Тут Жозиана заметила, что Венеция что-то ей говорит.
   – Ты что-то сказала, солнышко?
   – Почему тебе не нравятся серьги?
 
   В то время как Жозиана терялась от реплик Венеции, Барт сидел в приемной доктора Шалона. Или, точнее, сидел как на иголках в приемной д-ра Шалона, то листая, то откладывая журналы, барабаня пальцами по подлокотникам кресла, вскакивая и снова садясь. Как затравленный. А на Симеона снизошел покой. Облегчение. Наконец-то он мог поделиться тем, что скрывал столько недель. Открылась дверь, и врач выглянул в приемную. Барт привстал было с кресла, но за братом в кабинет не пошел. Через четверть часа дверь снова открылась.
   – Барт! – с очень серьезным лицом позвал врач.
   Когда Бартельми вошел, д-р Шалон положил ему руку на плечо как-то уж слишком крепко.
   – Сядь.
   Симеон одевался. Он был спокоен.
   – Так значит, – обратился врач к Барту, – вы с братом только недавно познакомились?
   Взгляд Барта упал на обнаженный торс Симеона.
   Красные пятна, такие же как на руке, и несколько синих кровоподтеков. Барту вспомнилась соседка. Неужели Симеона тоже бьют? И если да, то кто? Он перевел вопросительный взгляд на врача. Д-р Шалон ответил короткой и довольно искусственной улыбкой.
   – Ну так вот. Я осмотрел Симеона. Теперь нужно всестороннее обследование. И для начала – анализ крови.
   – Я поговорю с социальной сотрудницей, – пообещал Барт, первым побуждением которого было переложить трудности на кого-нибудь другого.
   – Это надо сделать уже в понедельник.
   Симеон кончил одеваться.
   – Подожди в приемной, ладно? – сказал ему д-р Шалон, постаравшись, чтобы просьба прозвучала вполне невинно. – У меня есть еще небольшое дело к твоему брату.
   Симеон сдержал улыбку. Вот и этот не понимает, что такое одаренный ребенок. Когда дверь за ним закрылась, врач прокашлялся, взял листок бумаги и набросал на нем несколько слов.
   – Вот тебе координаты моего коллеги в клинике Сент-Антуан. Симеона надо срочно госпитализировать.
   – Чтобы сдать анализ крови?
   – Чтобы сделать пункцию. Я не хотел пугать мальчика. Подготовишь его постепенно. Но с тобой я не стану так церемониться. По всей вероятности, у него лейкемия.
   – Нет.
   Барт замотал головой. Он не мог согласиться.
   – Конечно, стопроцентной уверенности у меня нет. Я могу ошибаться. Но очень важно как можно скорее поставить диагноз.
   Барт опустил голову. Нет. Это была не его жизнь. Не его дело. Пусть социальная сотрудница разбирается.
   – Так что я тебе тут написал фамилию врача, он работает в Сент-Антуане. Блестящий специалист. Профессор Мойвуазен. Позвонишь ему, сошлешься на меня. Он на первый взгляд сухарь, но на самом деле душевный человек и по-настоящему борется за своих пациентов. Лечит как раз детей и подростков, больных лейкемией.
   Барту казалось, что эти слова скользят мимо его сознания. Но они проникали ему в голову, под кожу. Сент-Антуан. Мойвуазен. Лейкемия. Были еще: «мужество», «воля» и, в заключение, «удачи!». Симеон, улыбаясь, ждал в приемной. Барту хотелось заорать: «У тебя лейкемия, парень! Тебе хана!»
   В этой жизни каждому свое. Почему он, Барт, должен переживать? Если Симеону вздумалось портить себе кровь, так и пусть его. Он послал брату саркастическую усмешку.
   – Карета подана, Симона, – бросил он.
   Симеон пожал плечами и спросил, понизив голос:
   – Ну, что он сказал?
   – Это я у тебя должен спрашивать, – возразил Бартельми.
   – Вроде бы анемия. А тебе он что сказал?
   Симеон прекрасно понимал, что врач попросил его выйти, чтобы сказать всю правду старшему брату.
   – Про тебя ничего, – заверил Барт. – Он меня спрашивал, не забываю ли я предохраняться от СПИДа.
   Объяснение звучало правдоподобно. И Симеон, который, возможно, сам не хотел знать больше, им удовлетворился.
 
   К их возвращению Лео проснулся, а у Морганы кончился «Доктор Дулитл». Лео встал с тяжелой головой и в дурном расположении духа. Его правозащитный пыл изрядно выдохся. Он увел Барта в сторонку:
   – Слуш'й, на фиг они тут на весь уик-энд? Н'зя их от'слать в приют?
   Можно было подумать, что речь идет о почтовой посылке. Бартельми свирепо зыркнул на него:
   – Нет. Я обещал.
   Лео хихикнул. Когда это Барта смущало какое-то обещание?
   – Ла'но, ток см'ри, чтоб на тот уик-энд т'бе их не п'дкинули! – потребовал Лео.
   – Буду заходить к ним в приют на неделе, и все. Такой вариант тебя устраивает?
   Он будет заходить время от времени, справляясь о здоровье Симеона, и раз в месяц дарить сестренке очередную Барби. «Ну вот на том и порешим», – подумал он. Но приговор врача весь вечер не выходил у него из головы. Одно-единственное слово – «лейкемия» – оккупировало все жизненное пространство вокруг. Барт смотрел на Лео, усевшегося перед телевизором, и думал: «Вот он включил лейкемию». Готовя на кухне салат и шаря на полке в поисках уксуса, он бормотал про себя: «Куда это я задевал лейкемию?»
   За ужином Лео всячески отравлял существование младшим Морлеванам.
   – Мы их 'ще и корми, да? Эт'му вот скок'ж надо, вон какой тощой! М'лолетки, они зна'шь как жрать зд'ровы!
   Бартельми сдерживался. Но пальцы у него нервно подрагивали. Лео начал цепляться к Симеону:
   – Прям' не вер'тся, что ты брат Барта! С т'кой-то рожей!
   Бартельми вскочил.
   – Ну ты, оставь парня в покое! У него лейкемия, понял? Лейкемия. Рак. У него нет ни отца ни матери. А теперь еще рак. В четырнадцать лет. Чем он провинился? За что ему такое? Он классный парень. Почему на него это свалилось?
   Барт вопрошал Лео, или, может быть, самого Бога. Ответом ему было молчание, каменное молчание, придавившее всех за столом. Симеон смотрел в пустоту перед собой. Значит, вот что это за пятна. У него лейкемия. По его щеке поползла слеза. Он всхлипнул. Тут Барт понял, что натворил. Он обнял брата за плечи и повторил ему слова доктора: «мужество» и «воля».
   – У тебя все шансы выздороветь, – говорил он. – Профессор Мойвуазен – гениальный врач. Вылечивает лейкемию у девяноста человек из ста. Девяносто процентов, представляешь?
   Никогда еще вранье не давалось ему так легко.
   – Я пойду с тобой сдавать анализ крови. Я все время буду с тобой. Вот увидишь, мы прорвемся.
   И откуда только взялись у него эти слова, эти жесты? Он ласково трепал по плечу убитого брата, вытирал ему слезы. Он даже догадался взглянуть на Моргану: как она восприняла страшное известие? Девочка не сводила с него взгляда, полного отчаяния и обожания. В ее жизни, в этом океане горя, замаячил парус надежды. У нее есть замечательный старший брат, который их всех спасет.
 
   Сострадание Лео оказалось недолговечным. Вечером в спальне он принялся запугивать Бартельми.
   – Ты х'ть зна'шь, что с'брался на с'бя взв'лить?
   Лейкемия – это значит химиотерапия, рвота, волосы выпадают. Мальчишка и так тощий, а будет вообще кожа да кости. Как из концлагеря.
   – Ему не жить, – предсказывал Лео. – Но в ч'тырн'цть лет сердце зд'ровое, он долго бу'т помирать. Год, два. Пр'кинь, два года с ж'вым труп'м? И всю д'рогу анализы, п'р'ливания, морфин!
   Он не говорил, а истерически кричал. Дверь спальни открылась. На пороге стоял Симеон.
   – А нельзя ли потише? Я в курсе, что такое лейкемия, хотя, конечно, спасибо за информацию.
   Лео обернулся к Барту:
   – Т'перь он бу'т расп'ряжат'ся в моем доме?
   – В твоем? С чего ты взял? – сказал Барт. – Ты сейчас в моем доме, и ты меня достал. И давай-ка вали отсюда.
   Сказано это было очень жеманно, но и в высшей степени непререкаемо.
 
   В воскресенье, пока Лео собирал свои пожитки, Барт повел детей в ресторан. Полночи он выслушивал угрозы и упреки и теперь двигался как на автопилоте.
   – Мне очень жаль, – заикнулся Симеон, сам хорошенько не зная, о чем тут жалеть.
   – Да хрен бы с ним, с Лео, – сухо возразил Барт, – с работой вот проблема.
   Работу он потерял.
   – Я там ничего не делал, а получал хорошо. Такое место не так-то легко найти.
   «Да уж, – подумал Симеон, – и называется такая работа не слишком красиво». Он принялся насвистывать «I m just a gigolo…»
   – У меня теперь нет средств на ваше содержание, – буркнул Барт в качестве объяснения.
   – Если бы тебе оформили над нами опеку, и мы жили бы у тебя, ты бы получал на нас социальную помощь. И мамиными деньгами распоряжался.
   Симеон уже давно все обдумал.
   – Все это очень мило, – ответил Барт. – Но судья не разрешит.
   – Потому что ты педик? – спросила Моргана, полагавшая, что это вполне нормативное выражение.
   Барт с шокированным видом закатил глаза:
   – Oh, boy! Знаете что, Морлеваны? Вы очень трудные дети.
   Но не выдержал и рассмеялся. Он тоже успел об этом подумать. Симеон, пожалуй, прав. Если бы он был официальным опекуном, ему причиталась бы материальная поддержка. Но чтобы претендовать на эту роль, надо производить впечатление типа с нормальной ориентацией. Может, приударить за пышечкой-судьей? А что, она милая. Но все-таки это стремно. Она может отнестись к его заигрываниям отрицательно… или слишком положительно. А если заставить всех поверить, что у него есть подружка? Барт просиял. Ну конечно же! За подружку сойдет Эме. Она то и дело к нему забегает.
   Барт с аппетитом принялся за еду. В мыслях он уже все устроил наилучшим образом. Он сыграет роль гетеросексуала, станет законным опекуном детей, да еще найдет какую-нибудь непыльную работенку. Например, выгуливать собачек старых дам. Одно только омрачало эту картину: лейкемия. Но Барт столько раз повторял про себя это слово, что как-то привык к нему. Лейкемия. Лейкемия. «Ничего, это лечится», – решил он. У него и так уже суббота, считай, пропала. А сейчас было воскресенье, и ничто не мешало ему повзрывать всех динозавров в компании Лары Крофт.