Надеждина Ирина Николаевна. Горький мед, сладкий яд

   – Конечно. Больше ведь не на ком, – Ника взяла из вазы на журнальном столике яблоко и с удовольствием его надкусила. – Алинька, посмотри который час, а то мне отсюда часов не видно.
   – Полшестого. Батя когда приедет?
   – Сорок минут назад позвонил и сказал, что сейчас выходит, – в голосе Ники мелькнули нотки беспокойства.
   – Мало ли, в последний момент что-нибудь задержало, – предположил Алик. – Конечно, лучше бы не задерживало, а то я уже умираю от голода. И мяско не такое вкусное будет.
   – И салат стечет, – вздохнула Ника.
   – По-моему, он приехал, – сказала, прислушиваясь, Катя. – Машина остановилась, и калитка хлопнула.
   По дому прошел музыкальный сигнал, вроде трели звонка. Это действительно вернулся Владислав. Ника поднялась и пошла ему навстречу, а Алик снова обнял Катю и начал целовать. Катя попробовала высвободиться из его объятий, уперлась ему кулачками в грудь и зашептала:
   – Алька! Прекрати! Сейчас твой отец сюда зайдет!
   – Не зайдет, – успокоил ее Алик. – Он пока с Никой налижется у порога, полчаса пройдет.
   – Привет, двоечники! – раздался голос отца.
   Алик и Катя снова резко отстранились друг от друга, и Катя покраснела.
   – Привет, па! – Алик поднялся.
   – Здравствуйте, Влад Павлович, – пролепетала Катя.
   – А ты где пропал? – улыбаясь, сказал Алик. – Мы уже заждались.
   – Заметно. И решили зря времени не терять, – Владислав отпустил Алику легкий подзатыльник. – Не красней, Катюша, я знаю, что это все проделки моего отпрыска. Дела у меня были, срочные. А вы на что отстрелялись?
   – Извините, папаша, – скорбно произнес Алик. – Последнюю радость доставить вам и сдать последний же экзамен меньше чем на пять, не удалось. И так мы химика уламывали, и этак, а он ни в какую.
   – Так это дело стоит вспрыснуть, – Владислав улыбнулся и обнял Нику за плечи. – В доме три отличника. Само собой просится.
   – Конечно. У нас все уже готово, а вы где-то дела какие-то делаете, – Ника щелкнула его по носу. – Пора бежать за стол.
   – А дела мы делали такие, – Владислав открыл кейс и достал оттуда две бутылки красного шампанского и коробку с шоколадным набором. – Это мальчикам, а это девочкам.
   – О-о-о! – протянул Алик. – И мне перепадет?
   – Полкапли. Нам на троих как раз хорошо будет. Ты пока к девочкам присоединишься. Ну что, мне дается три минуты на переодевание?
   – Не больше! – Ника взяла у него бутылки с шампанским. – Катя, Алик! Несите бокалы! Серега, Гена! Вы тоже быстренько руки мойте и к столу!
   – У меня руки чистые, – из комнаты телохранителей вышел Гена. – Может, я что-нибудь отнести помогу?
   – Все, что в кухне на столе стоит, начинай переносить, – скомандовала Ника. Потом, задумавшись, подала ему бутылки и сказала: – Я сейчас, на секундочку к Владу поднимусь. Командуй, Генчик.
   – Бу сделано, мадам! – отрапортовал Гена. – Серега, присоединяйся!
   Ника поднялась в спальню. Владислав выходил из ванной. Сейчас, когда никого рядом не было, лицо его стало усталым и невеселым.
   – Влад, что случилось? – осторожно спросила Ника. – Тебе нездоровится?
   – Что ты, котенок? – Владислав попытался беззаботно улыбнуться. – Все нормально. Немного устал.
   Он подошел к шкафу, достал низко вырезанную черную майку и светло-бежевые спортивные брюки и начал одеваться. Ника подошла к нему. От Владислава едва ощутимо пахло горьковато-терпким дезодорантом. Она знала, что сильных парфюмерных запахов он не любит. Волосы он уже расплел, кончики были мокрыми после душа.
   – Влад, сколько раз можно говорить, не пытайся улыбаться, когда тебе не хочется, – Ника провела рукой по его щеке. – Я же вижу, что что-то случилось.
   – От тебя не спрячешься, – вздохнул Владислав и взял ее за руку. – Так, всякая ерунда. Я действительно сегодня в порядке.
   – И все же? Не хочешь говорить?
   – Не хочу настроение портить, – Владислав присел на край кровати и сжал ладонями виски. – Мать со своим сынком приходила, они устроили у меня в офисе небольшой цирк. Сынок пообещал на меня из баллончика попшикать газком. Мамаша дерьмо возить начала. В общем, настроение подняли на уровень выше среднего.
   – Дан знает?
   – Нет. Они с Нелей сегодня после обеда уехали к ее тетке. Что-то со старушкой случилось, и он просил извиниться, что их не будет.
   – Может быть, мы некстати все решили устроить? – Ника даже слегка растерялась.
   – Глупости! – Владислав поднял голову и откинул назад упавшие пряди волос. – Из-за всякой дряни портить такое событие? Не много ли чести для них будет? Идем, нас, наверное, все уже заждались. И не вешай свой маленький носик, а то я совсем скисну.
   – Идем, – Ника поцеловала его в щеку. – Мы решили накрыть стол в беседке, чтобы не было жарко.
   – Подожди, – Владислав поднялся и задержал Нику.
   – Что? – она посмотрела на него.
   Владислав обнял ее и начал нежно целовать. Как всегда от прикосновения его сухих горячих губ у Ники закружилась голова. Дверь спальни открылась, и раздался возмущенный голос Алика:
   – Народ, ну сколько вас ждать можно?! – Увидев целующихся отца и Нику, он широко заулыбался и уже тише добавил: – Пардон, родители, не подумал, что у вас интим.
   – Алька! – Владислав оторвался от Ники и погрозил сыну кулаком. – Ох, выпросишь!
   – Я пока только есть прошу. Умру с голоду, будешь тогда плакать! – Алик притворно вздохнул и скорчил рожу.
   – Идем, Влад, – Ника рассмеялась. – Действительно, вдруг дите с голодухи опухнет?
   Они спустились вслед за Аликом и пошли в сад, в беседку, где был накрыт стол и их уже ждали Катя, Гена и Сергей.

Глава 40

   Вечер удался. Ника смотрела на Владислава и думала, что он немного отвлекся от малоприятных забот дня. Все шутили, смеялись. Алик и Катя почувствовали себя теперь совершенно взрослыми. Потом все ударились в свои школьные воспоминания.
   – У нас биологичка была, – рассказывал Сергей. – Кличка у нее была Муха. У нее были волосенки такие каштаново-рыжеватенькие, непонятно как взбитые, носик туфелькой и конопушки. По школе она ходила в белом халате нараспашку, и этот халат у нее сзади трепыхался, как крылышки. Вообще она постоянно суетилась, как настоящая муха. Так вот любимой темой нашей Мухи были близнецы. Палыч, ты не смейся, ты послушай, это очень свежий взгляд. Почти как теория Дарвина. Мы, когда хотели, чтобы она нас не спрашивала, начинали на нее наезжать и просить рассказать нам о близнецах. При этом мы изображали такую живую и неподдельную заинтересованность, что вряд ли кто-то мог сказать, что мы каждое ее слово об этих близнецах наизусть знаем. Так минут пять в начале урока поупрашиваем, а потом она сдается и начинает рассказывать. Пока она рассказывает, мы делаем кому что нужно. Если она успевала закончить свои байки до звонка, тогда мы начинали задавать вопросы, порой самые нелепые. Заранее договаривались, кто спрашивать будет. Вот как-то и моя очередь дошла. Ну, я тяну руку, а сам понятия не имею, что бы такое спросить. Дело было в десятом классе и, по мнению определенной части наших учителей, мы о сексе понятия никакого не имели, откуда дети берутся тоже знали понаслышке. И вообще секса у нас не было. Обратила Муха на меня внимание, спрашивает, что меня заинтересовало, а я возьми да ляпни: «Тамара Ивановна, а откуда близнецы берутся?» У нее челюсть отвалилась, она смотрит на меня, как на чудище какое-то. Я во вкус вошел, смотрю, весь класс уже на партах лежит, и продолжаю: «Как будущий отец я должен знать, как от этого по возможности уберечься». Ее совсем чуть кондрашка не хватила. Она бедненькая позеленела, конопушки ярко-оранжевыми стали, и еле лепечет: «Сережа, что ты такое говоришь?» Весь класс умирает, а я продолжаю настаивать. Мушка с силами собралась и выдает такую теорию, при этом то краснея, то бледнея: «Представь себе, что женщина, которая… которая… в общем, которая уже месяца два замужем, едет, например, на… на брычке». Она так и сказала «брычка». Я еще и переспросил, на чем. Муха уже приободрилась и так поуверенней говорит: «На брычке. Телега такая в деревне есть. Вот. Едет она, едет, брычка трясется по неровной дороге, а клетки у нее внутри и раздвояются. Вот так потом получаются близнецы». Состояние у всех было такое, что животы посводило от смеха, и сказать никто уже ничего не мог. Мне этого мало показалось, и я продолжаю: «А в городе они откуда берутся? У нас же дороги почти ровные и „брычки“ не ездят». Она слегка призадумалась и говорит: «Ну, может, какой другой транспорт трясет». Вы, мужики, маршрут «двадцатку» помните? Я на нем в школу ездил. Там всегда народу было, как сельдей в бочке, и автобусы вечно были такие разбитые, что трясло в них нещадно. И тут я выдал о наболевшем: «Это что ж получится, если жена моя будет в „двадцатке“ ездить? Эти штучки начнут в геометрической прогрессии делиться? А чем я их потом кормить буду?» Класс рыдал. Муха подошла и так по-матерински погладила меня по плечу, потому что выше уж никак не доставала, и ласково мне говорит: «Не волнуйся, Сереженька, тебе еще об этом думать рано. А когда ты вырастешь, будет какой-нибудь другой транспорт». Не знаю, что я еще сморозил бы, вопросы, вероятно, нашлись бы, а смерть всего класса на уроке биологии и учителя от скромности моих вопросов вечно меня бы тяготила, но вовремя прозвенел звонок, – Сергей с улыбкой посмотрел на смеющихся до слез собеседников и добавил: – Не знаю я, босс, на чем твои родители на работу и на каком месяце ездили, но покойный Павел Александрович, видно, вовремя узнал об этой теории и больше одного раза ездить жене не позволил. А то было бы вас не двое, а не знаю сколько.
   – Да уж, Шмелев, мысль ты хорошую до нас донес, – Владислав обратился к Алику: – Алена, ты в детстве спрашивал, почему у дедушки брат, у второго дедушки брат, нас с Вальком двое, а ты один. Так вот с Зосей мы исключительно пешком всегда ходили.
   – А у меня прикол тоже был с учительницей биологии. Мы сюда переехали из Тбилиси, когда мне было шестнадцать лет. Тоже, как раз десятый класс. Класс у нас был дружный, влился я в него легко, без проблем, – начал рассказывать Гена. – Все было хорошо, но ЕОТ говорил я еще с сильным акцентом. Выговорился я только годам к двадцати двум. Биологичка у нас была молодая, только после университета. И звали ее Татьяна Дмитриевна. Пришла она к нам уже во второй четверти. Мы как раз «Онегина» изучали. Вот привел ее директор к нам, представил, что, мол, новая учительница биологии, закончила не что-нибудь, а Киевский университет и так далее, но самое интересное, что имени ее он не назвал. Его кто-то срочно позвал, и он ушел. Остались мы с новой учительницей. Стоит она и не знает, с чего начать. У нас уже самые коварные планы созревать начали. Тянет один орел руку и чуть ли не кричит: «Как вас зовут?» Она так загадочно и говорит: «А зовут меня Татьяна Дмитриевна. Отца моего звали Дмитрий». Тут из меня «Онегин» так и попер. Я с галерки голос и подаю: «Усопший грешник Дмитрий Ларин, смиренный раб и бригадир, под камнем сим вкушает мир». Все дружно грохнули, а она строго сказала, что у нас не урок литературы и что моя реплика не просто не к месту, а очень глупа. Почему-то после этого за ней закрепилось отчество не Дмитриевна, а Ларьевна. Это, естественно, за глаза. Судить о ее познаниях в биологии было не мне. Дальше учебной программы мы на полстрочки не выходили. Зато она постоянно вызывала у нас массу всяких интересных мыслей. Она была такая худая, что трудно себе представить. Кроме того, да простят меня присутствующие здесь дамы, она была совершенно плоская, но зачем-то носила лифчик. Лифчики у нее были вообще замечательные – бретельки от них сползали не с плеча, а почему-то в сторону шеи. Вообще это была эротика для дистрофиков – барышня такая, что можно было дверь перед ней не открывать, она и так просунулась бы в щелку, классно одетая, но почему-то всегда в платье с большим вырезом, в вырезе торчат сплошные кости, и время от времени к шее выезжает бретелька от лифчика. Шея у нее была невероятно тонкая. Можно было подумать, что она у нее вот-вот под тяжестью головы переломится. Мы по поводу ее внешности всегда довольно едко острили. Стоило ей войти в класс, как начинали судорожно закрывать форточки. Она как-то спросила, зачем мы это делаем. Я скромно так глазки потупил и сказал, чтоб на нее не дуло, чтоб сквозняка не было. Она почему-то истолковала это по-своему и стала оказывать мне знаки внимания, какие может оказывать учительница влюбленному ученику. Я обычно глазки продолжал опускать, а весь класс умирал. Вот вызывает она меня как-то уже в конце четвертой четверти к доске. Мы ударно повторяли весь пройденный материал, готовились к экзаменам. Я выхожу с опущенными глазками под всеобщее хихиканье. Она строго указкой по столу постучала, брови сдвинула и призвала всех к тишине. Я стою у доски и думаю, как бы мне не начать ржать, больно уж меня распирало. Она так ласково и говорит: «Гена, расскажи о половом процессе». Весь класс снова начал покатываться со смеху. Она опять указкой по столу, бровки сдвинула и к тишине призывает. Только все унялись, я выдаю так проникновенно: «Понимаете ли, я не могу вам этого рассказать». Она удивилась: «Почему? Ты что, не повторял?» «Повторял, – говорю, – и неоднократно». – «Так повтори еще раз. Расскажи, как этот процесс происходит», – предлагает она и показывает на плакат с инфузориями туфельками. «При всех не могу», – скорбно так говорю я. Она удивилась почему, а я еще скорбнее ответил, что при всех я стесняюсь. В классе стоял буквально рев. Она сменила все цвета радуги за секунду, вкатила мне пару, пожаловалась директору и вызвала родителей.
   – Зато мы с Вальком прикалывались в школе, – Владислав закурил. – Один учил одно, другой – другое. Сидели рядом, одевались совершенно одинаково, ручки были одинаковые, тетради тоже, а дневники всегда лежали по центру парты один на другом. В общем, различить нас было трудно. К доске мы умудрялись выходить по два раза. Вот как-то раз наша украинка – Какаду, ее так за прическу и наряды прозвали, – что-то заподозрила. Мы тогда «Люову шсню» Леси Украинки проходили. Вызывает она к доске Валька. Он выходит, все отвечает на пять. Она подходит к парте и становится так, что нам никак не провернуть свой трюк, и вызывает меня. Я, как каторжный, иду к доске. Она мне задает вопрос про Лукаша. А я, хоть стреляй, понятия не имею, что там и к чему. Я точные предметы в тот раз готовил. Я глубоко вздохнул и начинаю, что произведение значительное, имеет огромную культурную ценность, было написано великой писательницей и прочее, прочее. В общем, тяну время, чтобы она отвернулась и Валек или еще кто-нибудь смог мне подсказать. Она не отворачивается и поторапливает, давай, мол, непосредственно по теме. Вот тут-то я и начал спотыкаться. Говорю: «Лукаш, це хлопчина такий був. А Мавка – це дiвчина, у Aici жила. Так ось зycтpiвcя Лукаш з Мавкою i того…», а чего – понятия не имею. А Какаду стоит и смотрит такими ясными глазами, что просто выть охота. Я опять повторяю: «Ну, Лукаш Мавку того… ну… того…» В это время весь класс начинает так сально похихикивать. Мне уже и самому смешно становится, а Какаду покраснела и спрашивает: «Чого, „того“?». А я уже больше ничего не могу ответить и повторяю еще раз: «Ну, того…». Все попадали на парты. Она чуть как чайник не закипела и аж засвистела: «Сдайте, Вансовичу, двшка!» И тут я выдаю уже по инерции: «Ну, того, надурив». Самое интересное, что никто из учителей в эту байку, что мы меняемся, не поверил. Мы для перестраховки недели две полностью уроки готовили. Все подумали, что просто я решил пошло пошутить, и я имел некоторые неприятности с классной и директором. Отца вызвали в школу, а дома над этим смеялись еще года три точно.
   – А я любила срывать уроки обществоведения, – начала рассказывать Ника. – У нас читала этот предмет бабулька марксистско-ленинской закалки и ярая материалистка. Я начинала задавать всякие вопросы, типа: «А откуда взялась материя, чтобы быть вечной?» – и никак не соглашалась, что из «ниоткуда», была всегда и всегда будет. И доканывать я ее могла такими вопросами весь урок, пока весь класс занимался, чем находил нужным. И еще я обожала химику менять местами реактивы. Я сидела за первой партой и, пока он отворачивался к доске, чтобы записать формулы, вместе с соседом по парте – Володей, – она быстро посмотрела на Владислава, – быстренько меняла местами то, что было одинаково упаковано и одного цвета. Химик у нас был близорукий и рассеянный и никогда по второму кpyгу на этикетки не смотрел. Когда у него получалась в лучшем случае не та реакция, а в худшем – дымовая завеса и газовая атака, все покатывались со смеху, а он бормотал: «Ничего не понимаю!» Мы же с Володей сидели с невинными лицами. Единственное, что во всем этом было неприятно, запахи доходили до нас первых.
   – Катя, а помнишь, как… – начал было Алик.
   В это время около двора остановилась милицейская машина, из нее вышли несколько человек и направились к калитке. Все удивленно смотрели на входящих.
   – Влад, похоже, к тебе гости, – сказал Сергей и перестал улыбаться. – Странно, что могло случиться?
   – Сейчас узнаем, – спокойно ответил Владислав, поднимаясь со своего места.
   Сергей встал и вместе с ним пошел навстречу непрошеным гостям. В это время на улице остановилась еще одна машина, и из нее вышли парень с видеокамерой и девушка с микрофоном. Эту девушку Ника знала. Она вела криминальные новости и два года назад закончила тот же факультет журналистики, что и Ника.

Глава 41

   – Вечер добрый, господа, – спокойно произнес Владислав. – Какие-то проблемы?
   – Да, – ответил, хмурясь, молодой мужчина, которого такой прием явно не устроил. По всей видимости, он ожидал большей почтительности от стоявшего перед ним верзилы с распущенными белыми волосами и руками, засунутыми в карманы спортивных брюк, о цене которых приходилось только гадать. – Оперуполномоченный ОУР старший лейтенант Смирницкий. Мне нужен Вансович Владислав Павлович.
   – Будьте любезны, ваше удостоверение, – так же спокойно сказал верзила.
   Смирницкому ничего не оставалось делать, как показать удостоверение. Невозмутимость собеседника начинала его просто выводить из себя. Заметно начали нервничать стоявшие рядом с ним оперативники.
   – Вансович Владислав Павлович, – представился верзила. – Что-то случилось?
   – У вас есть оружие?
   – Да. И разрешение на ношение оружия есть. – Какое оружие?
   – Два пистолета и два охотничьих ножа. Что дальше?
   – Еще в настоящий момент оружие в доме есть?
   – Есть у телохранителей. Разрешения в порядке.
   – Вам придется предъявить ваши пистолеты, а также пистолеты телохранителей и проехать с нами в райотдел для выяснения некоторых обстоятельств.
   – Даже так? – по лицу Владислава скользнуло что-то похожее на тень удивления. – А что, собственно, случилось?
   – Разговаривать мы с вами будем в райотделе, – хмуро повторил Смирницкий.
   – Господин Смирницкий, – Влад улыбнулся с некоторой иронией, – я сейчас покажу вам оружие и проеду с вами, но, Бог свидетель, не стал бы я на вашем месте себя так вести. Давайте решим все вопросы, как цивилизованные люди. Ведь в райотдел приедет мой адвокат, и мы поговорим уже совсем не так, как здесь.
   – Вы что, пугать меня собираетесь? – огрызнулся Смирницкий.
   – Что вы, что вы! – Владислав еще шире улыбнулся. – Я, видите ли, по случаю, тоже законы немного знаю и хотел бы спросить вас, а если я не найду нужным показывать вам оружие?
   – Мы вынуждены будем обратиться в прокуратуру за санкцией на обыск.
   – Думаете, что получите?
   – Уверен. А вас я сейчас задерживаю в порядке статьи сто пятнадцать УПК.
   – Прекрасно. Идемте в дом оружие смотреть.
   – Влад, проблемы? – спросил, подходя, Гена.
   – Все в порядке, Генчик. Идем с нами, ты можешь понадобиться.
   – Влад, – тихо сказал Сергей и кивнул в сторону снимающего его оператора и девушки, что-то говорящей в микрофон.
   – Кстати, господа, а кино мы сегодня не снимаем, – Владислав нахмурился. – Идемте, посмотрите оружие, и расстанемся с миром.
   – Костя, иди за понятыми! – приказал Смирницкий. – Вы не совсем поняли нас, Владислав Павлович, вы задержаны. Это съемка для вечернего выпуска криминальной хроники. Кроме того, задержаны и те, у кого есть оружие. Оружие мы будем не просто смотреть, а изымаем.
   – О, это уже серьезно! А без понятых? – Владислав слегка напрягся.
   – Вы же сказали, что законы знаете, – Смирницкий торжествовал.
   – Воля ваша, – в глазах у Владислава появился стальной оттенок. – Только не пожалеть бы потом.
   – Вы только не пугайте меня своими тягами и не рассказывайте, что вы знакомы с нашим начальником! Я этого не боюсь. Да и начальник в отпуске.
   – С этого можно было и начать, – Владислав усмехнулся и достал из кармана брюк трубку сотового телефона. – Один звонок сделать я имею право, – он набрал номер и сказал невидимому собеседнику: – Гриша? Да, Влад. Извини, что отрываю тебя от дел, но у меня проблемы с нашими правоохранительными органами… Пока дома… Что-то из-за оружия, но здесь товарищ слишком правильный и пообещал рассказать все в райотделе, а пока меня, Серегу и Генчика задерживают в порядке сто пятнадцатой… Вот и я говорю, что бред какой-то, но настроен товарищ решительно, гонца за понятыми послал, и снимают нас, если я не ошибаюсь, для новостей. Будь любезен, душа моя, подъедь. Я без тебя не хочу в разговоры пускаться. Отлично! Спасибо. Я не прощаюсь.
   Он сунул трубку в карман. Вернулся посланный Смирницким Костя с двумя соседями Владислава. Вид у них был удивленный. Все прошли в дом. Уже у двери их догнала испуганная Ника.
   – Влад, что происходит? – спросила она.
   – Ничего страшного, котенок. Иди, посиди с Аленой и Катюшкой. Мы сейчас отлучимся, но скоро вернемся, – успокаивающе улыбнулся ей Владислав.
   – Не думаю, – с мрачной улыбкой сказал Смирницкий.
   – А вы бы, старший лейтенант, не вникали в частные разговоры, – Владислав хмуро посмотрел на него. – Я могу переодеться?
   – Нет. Смотрим оружие и едем.
   – Ну, ну…
   Они прошли в кабинет Владислава. Здесь Владислав попросил всех отвернуться, присел перед столом, раскодировал сейф, находящийся в одной из тумбочек письменного стола, и достал два пистолета, два охотничьих ножа и разрешения на них. Рядом с его оружием на стол положили пистолеты Гена и Сергей. Оперативники обыскали их. Соседи смотрели на все это почти испуганными глазами, оперативники старались вовсю, а оператор снимал. Девушка говорила в микрофон: «Сейчас мы присутствуем при изъятии оружия у известного бизнесмена. Как видите, здесь целый арсенал. Остается только выяснить, для каких целей здесь все это находится». Владислав недружелюбно посмотрел на нее. В дверях стояла Ника, бледная и испуганная, и ему становилось от этого больно…
   Через полчаса Владислав сидел в кабинете оперативника и ждал приезда своего адвоката. Кабинет был тесноватый и неуютный. Поверхность старого письменного стола была в светлых пятнах от ставившихся на нее стаканов с чем-то горячим, пепельница полна окурков. Стулья в кабинете тоже были старые и потертые, линолеум на полу в одном месте испачкан чем-то очень черным, и рисунок на нем почти стерся. За пыльным окном начало смеркаться. Оперативник поднялся и включил свет. Вся эта картина навевала на Владислава досаду, очень похожую на зубную боль. К тому же из головы не шли Ника, Алик и Катя. Он знал, что сейчас они волнуются и объяснить им что-либо вразумительное некому. Неудобно было и перед соседями. Владислав скучающим взглядом скользнул по Смирницкому и вдруг понял, что тот очень нервничает. Адвокат приехал вместе с Эриком.
   – Вы отсюда выйдите, – предложил Смирницкий Эрику. – Присутствовать может только адвокат.
   Эрик саркастически улыбнулся и вышел из кабинета. Владислав, Смирницкий и адвокат Владислава – Григорий Осетрян – остались в кабинете.
   – Итак, что инкриминируется моему клиенту? – садясь без приглашения, сказал Григорий.
   – Поступило заявление гражданки Пономаревой Светланы Афанасьевны и Пономарева Евгения Семеновича о том, что сегодня вы угрожали им оружием. Этот факт имел место в семнадцать часов. Что вы можете пояснить по этому поводу?
   – Имел, – ухмыльнулся Владислав. – Только сначала явились Пономаревы – мать и сын – и начали вымогать у меня деньги. Накануне Пономарева нанесла визит моей сестре – Ольге Гончаровой – довела ее почти до нервного срыва. Кстати, Ольге сейчас противопоказано нервничать, она ждет ребенка. Сегодня, когда у меня потребовали деньги, я отказал. Тогда Пономарев стал мне угрожать газовым баллончиком. Мне ничего не оставалось, как достать пистолет и пугнуть его. Стрелять я не собирался. Вы записывать успеваете?
   – Успеваю, – Смирницкий посмотрел на Владислава. – А почему вы не вызвали охрану?
   – Не хотел вмешивать в свои дела посторонних.
   – Где в таком случае был ваш телохранитель?
   – В приемной сидел.
   – Почему не у вас в кабинете?
   – Мой телохранитель. Сидеть будет там, где я захочу.
   – Значит, у вас нет свидетелей, что вам угрожали?
   – Есть. В офисе все просматривается и записывается. Там специально работает служба охраны и наблюдения. Мой кабинет тоже просматривается. Можно просмотреть вечернюю запись.
   – Что ж, запись мы изымем и проверим, а сейчас подпишите протокол, и вас отведут в камеру.