Страница:
Гауптман дивизии генерала Штудента, которому правители третьего рейха поручили выкрасть злосчастного Муссолини, стал подбирать участников операции. Требовались не только немцы, но и итальянцы. Среди последних оказался Хуго Ловетти — нацисты не сомневались в его преданности.
Туманным днем середины сентября 1943 года над горой Абруццо бесшумно возникли десантные планеры немцев. Они приземлились близ отеля “Кампо императоре”, где содержался свергнутый дуче. Из планеров выскакивали диверсанты. Ловетти и другой итальянец — генерал Солетти — во всю силу легких выкрикивали ругательства на родном языке. Нужный эффект был достигнут — охрана отеля пришла в замешательство, немцы выиграли несколько драгоценных минут. Это решило исход операции — карабинеров удалось обезоружить. Представитель СС Отто Скорцени, который до этого времени держался в тени, не упустил своего шанса — первым нашел Муссолини, затолкал его в маленький самолет и увез к Гитлеру.
Отто Скорцени вспомнил о расторопном итальянце, когда пришел черед новой сложной акции. На этот раз местом действий была Венгрия, где немцы стали испытывать трудности в связи с крупными военными неудачами на востоке… Октябрь 1944 года, Будапешт. Скорцени должен выкрасть из королевского дворца молодого человека по имени Николас Хорти, чтобы привести в покорность его родителя — регента Венгрии, престарелого адмирала Миклоша Хорти, который, как полагали немцы, мог начать заигрывать с противником. Однако венгерская лейб-гвардия окружила дворец. Как быть?
Здесь в полной мере развернулся талант Хуго Ловетти. Это он придумал усыпить Хорти-младшего — усыпить его, спрятать в мешок, закатать в ковер и в таком виде вынести из дворца…
Ну а в первые недели после окончания второй мировой войны в Европе Хуго Ловетти действовал вместе с Аннели Райс в Мертвых горах Германии. Там случай свёл его с Лотаром Лашке.
Воспоминания, воспоминания!.. Вздохнув, Ловетти покрутил головой. Да, вот так было в те удивительные годы. И память не отпускает — то и дело возвращает к прошлому. Ничего не поделаешь, если за плечами жизнь и человеку есть на что оглянуться!
Он все еще стоял у гардероба, откуда достал шорты. Последний раз оглядел себя в зеркало и отошел к иллюминатору.
“Боинг” стоял в центре взлетной площадки. Вокруг было тихо. Что с девицами? Ловетти шагнул в салон. Тот был пуст. Значит, их уже увезли. Не посчастливилось бедняжкам. Впрочем, сказано же в священном писании: каждому — свое.
Он набожно перекрестился и пошел к трапу.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Туманным днем середины сентября 1943 года над горой Абруццо бесшумно возникли десантные планеры немцев. Они приземлились близ отеля “Кампо императоре”, где содержался свергнутый дуче. Из планеров выскакивали диверсанты. Ловетти и другой итальянец — генерал Солетти — во всю силу легких выкрикивали ругательства на родном языке. Нужный эффект был достигнут — охрана отеля пришла в замешательство, немцы выиграли несколько драгоценных минут. Это решило исход операции — карабинеров удалось обезоружить. Представитель СС Отто Скорцени, который до этого времени держался в тени, не упустил своего шанса — первым нашел Муссолини, затолкал его в маленький самолет и увез к Гитлеру.
Отто Скорцени вспомнил о расторопном итальянце, когда пришел черед новой сложной акции. На этот раз местом действий была Венгрия, где немцы стали испытывать трудности в связи с крупными военными неудачами на востоке… Октябрь 1944 года, Будапешт. Скорцени должен выкрасть из королевского дворца молодого человека по имени Николас Хорти, чтобы привести в покорность его родителя — регента Венгрии, престарелого адмирала Миклоша Хорти, который, как полагали немцы, мог начать заигрывать с противником. Однако венгерская лейб-гвардия окружила дворец. Как быть?
Здесь в полной мере развернулся талант Хуго Ловетти. Это он придумал усыпить Хорти-младшего — усыпить его, спрятать в мешок, закатать в ковер и в таком виде вынести из дворца…
Ну а в первые недели после окончания второй мировой войны в Европе Хуго Ловетти действовал вместе с Аннели Райс в Мертвых горах Германии. Там случай свёл его с Лотаром Лашке.
Воспоминания, воспоминания!.. Вздохнув, Ловетти покрутил головой. Да, вот так было в те удивительные годы. И память не отпускает — то и дело возвращает к прошлому. Ничего не поделаешь, если за плечами жизнь и человеку есть на что оглянуться!
Он все еще стоял у гардероба, откуда достал шорты. Последний раз оглядел себя в зеркало и отошел к иллюминатору.
“Боинг” стоял в центре взлетной площадки. Вокруг было тихо. Что с девицами? Ловетти шагнул в салон. Тот был пуст. Значит, их уже увезли. Не посчастливилось бедняжкам. Впрочем, сказано же в священном писании: каждому — свое.
Он набожно перекрестился и пошел к трапу.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Обед близился к концу. Впрочем, к блюдам, которыми был уставлен стол, почти не прикасались — шел серьезный разговор. Лашке и Райс внимали Хуго Ловетти. Чуть слышное бормотание кондиционера, негромкая размеренная речь итальянца подчеркивали тишину и покой вечера.
Дело происходило на вилле супругов Лашке, где поселили и гостя (спальня, ванная и гостиная в изолированном крыле дома). Истекал третий час со времени, когда они собрались за столом, а интерес к информации, привезенной Ловетти, не ослабевал.
Итальянец прошел к карте, висевшей на стене, стал водить по ней пальцем. Замелькали названия городов Франции, Италии, Испании, Португалии, Греции… В этих пунктах все активнее действует организация. Да, теперь уже можно говорить именно так — организация, ибо группы в различных странах постепенно сводятся в единое целое, обеспечены связью, руководством и, таким образом, могут работать согласованно, бить в нужную точку.
— И эта точка — Франция? — спросил Лашке. — Ведь именно она охвачена волной террора. Бомбы взрываются на улицах Парижа, Марселя. Газеты пишут: принято решение удвоить личную охрану президента де Голля.
— Да, о положении дел во Франции сказано верно, — Ловетти взял бокал, стал разглядывать вино на свет. — Верно, что там пылают автомобили и на улицах падают окровавленные люди. Но то же самое происходит и в Италии — разве что в несколько меньших масштабах. Но дайте срок!.. — он сделал глоток из бокала. — Дайте срок, и в огне запылает весь запад Европы! Террор — вот наше главное оружие на данном этапе. Обыватель будет оглушен, схвачен за глотку. Он должен задрожать от ужаса. Потом на сцене появятся…
— Появимся мы?
— Я бы сказал, не сразу. Историей многократно доказано: обыватель, если он напуган хаосом, всегда за помощью обращается к правым силам. Пусть это случится, тогда придет наш черед… Только бы пробить брешь, взять власть хоть в одном из европейских государств!
— Сейчас вы изложили свою собственную точку зрения? — осторожно спросила Аннели Райс, — Хочу уточнить: это ваша личная оценка ситуации в Европе и перспектив развития событий?
— Нет, мадам, — Ловетти все еще держал бокал на весу. — Свою личную точку зрения я могу высказать по поводу качества этого напитка, — он сделал новый глоток. — Кстати, вино хорошее… Все услышанное от меня считайте официальной информацией, как если бы получили сводку, подписанную шефом… Между прочим, можете его поздравить. В ФРГ он вычеркнут из списка военных преступников.
— Ого, победа! — воскликнула Аннели Райс. — Надо полагать, он уже на родине?
— Ему неплохо и в Мадриде, пока здравствует Франциско Франко.
Все встали, подняли бокалы.
— Он принял титул фюрера, — негромко сказал Ловетти.
— Слава фюреру! — воскликнули Лашке и Райс.
Четверть часа спустя, когда перешли в гостиную, Ловетти сказал, что хотел бы ознакомиться с островом.
Лашке возразил: служб много, так что гостю не худо бы сперва отдохнуть, тем более что уже вечер. Впрочем, кое-что можно посмотреть, даже не выходя из дома. Видя недоумение Ловетти, пояснил: речь идет о фильме. Многое в нем снято скрытой камерой или без подготовки. Поэтому нередко кадр прыгает, есть погрешности с фокусировкой, освещенностью объектов съемки. Будут и перерывы в экспонировании пленки, когда экран темен… Тем не менее фильм стоит того, чтобы на него потратили время…
Фильм начался с показа красот экзотического острова. Особенно впечатляюща была площадка у крохотного родника. С одной стороны к нему подступали темно-зеленые джунгли, с другой — была ровная гладь лагуны.
Вот камера задержалась на группе молодых мужчин близ кромки воды.
Юноши, по виду обычные купальщики, играли в карты, устроившись в тени кокосовых пальм. Возле карт лежали деньги. Самая толстая кучка банкнот была у парня с родинкой на щеке. В момент съемки он выиграл очередную ставку.
— Сейчас его будут убивать, — сказал Лашке. — Вот, кстати, тот, кому поручена акция.
Возник новый кадр. В тропических зарослях стояли двое — некто в белом халате и медицинской шапочке и здоровяк, всю одежду которого составляли шорты и кроссовые туфли на толстой подошве. Этот последний всматривался в фотографию, которую только что протянул ему человек в халате. На снимке был парень с родинкой на щеке.
Изучение фотографии было закончено, и человек в халате передал собеседнику сверток.
— Оружие, — сказал Лашке. — Нам его покажут.
Будто отвечая на эту реплику, человек в шортах медленно развернул бумагу. В ней оказался револьвер. Оружие поднесли к объективу, и зрители могли убедиться: барабан револьвера заполнен патронами.
Лашке продолжал комментировать:
— Итак, нас постарались убедить, что оружие заряжено и передано по назначению. Теперь проследим за тем, как оно будет использовано.
Съемочная камера неотступно следовала за человеком в шортах, пока тот пробирался к опушке джунглей. Вот он с револьвером приблизился к группе людей под пальмами и впился глазами в юношу с родинкой на щеке.
Хуго Ловетти вцепился пальцами в подлокотники кресла и подался вперед, боясь пропустить то, что сейчас, через секунду, произойдет на экране.
А тот, в шортах, уже поднял руку со свертком. Впечатление было такое, будто он хочет передать его одному из участников карточной игры. Юноша с родинкой на щеке так все и понял — улыбнулся и протянул к свертку руку.
В этот момент оружие задергалось в руке убийцы, пули растерзали голову и грудь жертвы. Юноша с протянутой к свертку рукой стал валиться на песок, где лежали выигранные деньги.
Пленка кончилась. Дали свет.
— Что за люди убийца и его жертва? — спросил Ловетти. — У них были какие-то счеты?
— Вот их фотографии. Вглядитесь в лица обоих. Не спешите, сравните карточки.
— Они похожи… Родственники?
— Родные братья. Тот, кто стрелял, старший брат. Воспитывал младшего, потому что семья рано лишилась отца. Вырастил его, дал образование…
— Что же произошло между братьями?
— Ровным счетом ничего. Они даже не ссорились… Старший убил младшего, потому что выполнял приказ.
— Убил брата, которого сам же вырастил и воспитал? Убил без всякой причины? Что это, акт фанатизма?
— Сейчас покажут вторую половину фильма. Там ответ на ваши вопросы.
Первая часть фильма была беззвучной. Теперь же экран заговорил.
Демонстрировалась комната, уставленная приборами и механизмами, по виду — лаборатория. Мужчина в белом халате вел допрос убийцы. Отвечая на вопросы, тот говорил спокойно и неторопливо, застенчиво улыбался. Судя по всему, это был добродушный человек — такие, как он, здоровяки ощущают напряженность во взаимоотношениях с людьми, боятся неловко повернуться, не рассчитать свою силу и причинить неприятность окружающим.
Вот фонограмма второй части фильма.
Вопрос. Вы до сих пор не женаты? Не могли найти подходящую спутницу жизни?
Ответ. Девушки были, и среди них — очень хорошие… Видите ли, еще в юности я решил, что буду вторым…
Вопрос. Расшифруйте вашу мысль.
Ответ. Это значит — женюсь только после того, как свою жизнь устроит брат. Ведь он целиком зависит от меня. Для него я не только старший брат, но, как бы это сказать… вроде отца.
Вопрос. Вы с братом рано лишились отца?
Ответ. Я еще помню его, а брату и года не было, как отец скончался от сердечного приступа. Вот тут мне и пришлось впрячься в постромки. Да я и не в обиде. Он вырос хорошим парнем. Этим летом присмотрел девицу, так что скоро сыграет свадьбу…
Вопрос. А где сейчас брат?..
Ответ. Кто его знает. У него свои дела, у меня — свои.
Вопрос. Значит, сегодня вы не виделись?
Ответ. Ни сегодня, ни вчера. Вы же знаете — он на другом конце острова, где виварий.
Вопрос. А чем вы занимались сегодня? Ну-ка, вспомните весь свой день, начиная с утра, когда поднялись с постели… Почему вы молчите?
Ответ. Что было вчера — помню до последней мелочи. А вот про сегодняшний день… Что-то не получается. У меня ощущение…
Вопрос. Какое? Не торопитесь, опишите свое состояние.
Ответ. На память приходит глупость. Будто я вижу перед глазами лист бумаги, на котором что-то изображено — запись или рисунок. Но протянулась рука с резинкой, стерла изображение. Остались лишь неясные следы — линии или точки.
Вопрос. Вам пришло на ум странное сравнение… Может, и вместо картин сегодняшнего дня у вас в памяти только неясные штрихи?
Ответ. Так и есть, доктор. Что-то мелькает перед глазами… Хочу позвонить в виварий, поболтать с братом.
Вопрос. Скоро увидитесь с ним… Но закончим разговор. Меня очень интересуют штрихи, мелькающие у вас перед глазами. Они так и не выстраиваются в картину?
Ответ. Резинка все начисто стерла.
На этом показ второй части фильма прервался.
— Благодарю за любопытное зрелище, — сказал Хуго Ловетти, когда в гостиной зажегся свет. — Узнал ли убийца в конце концов, что убил брата?
— Нет.
— Как же вы все устроили?
— Можно, я не сразу отвечу на ваш вопрос?
— Но напрашивается вывод…
— С выводами не следует спешить.
— Значит, мне показали не все?
— Вы смотрели только репетицию, проверку готовности объекта к настоящей работе.
— Что же произошло дальше?
— Объект сделал эту работу… Итак, Европа, один из провинциальных городов Франции… Мы можем начать?
Хуго Ловетти кивнул в знак согласия, поудобней устроился в кресле.
Первые кадры сюжетно повторяли начало предыдущей картины. Убийца снова получал инструктаж. Разница состояла в том, что был он не в шортах, как тогда в джунглях, а в элегантном костюме и сидел за столиком бистро, витринные окна которого выходили на городскую площадь. Здесь же находился и второй участник акции — инструктор. Съемка началась за полминуты до того, как исполнителю была передана фотография мужчины. Инструктор что-то говорил. Губы его шевелились, но с экрана не доносилось ни звука.
— В бистро то и дело заходили посетители, — пояснил Лашке. — В этих условиях я не мог ухитриться установить микрофон. В бистро находился я, снаружи — два помощника. У них имелись специальные камеры-автоматы, заделанные в портфели или саквояжи. О, это была сложная работа! Но мы отвлекаемся. Сейчас появится дичь. Ага, глядите!
Из дома на противоположной стороне площади вышел мужчина в строгом костюме и котелке.
— Окружной прокурор, — сказал Лашке.
— Почему выбор пал на него?
— Прокурора хорошо знают в регионе…
— Чтобы был резонанс?
— Вот именно.
Инструктор первый заметил человека в котелке, толкнул локтем соседа. Тот повернулся к окну. Карточка все еще была у него в руке и сейчас попала в поле зрения объектива. Да, сфотографирован был окружной прокурор.
Парень разжал пальцы. В ту же секунду инструктор вложил ему в руку нечто, завернутое в газету.
— Револьвер, который вы уже видели, — сказал Лашке. — Испытан и действует безотказно.
Был предвечерний час тихого летнего дня. В центре площади возле фонтана копошились дети и сидели влюбленные парочки. Десятка два обывателей коротали время за столиками, вынесенными из кофейни на тротуар под полосатые навесы.
Преступник двигался мимо столиков, убыстряя шаг. Тот, кого он преследовал, был уже недалеко — шел, помахивая тростью, то и дело приподнимая котелок: здесь его многие знали.
Маленькая девочка упустила мячик — он прокатился мимо прокурора, попал под ноги его преследователю. Удар носком башмака — и мяч отлетел далеко в сторону. Это было сделано механически — преследователь не спускал глаз с прокурора.
— Будто собака, — вдруг сказал Ловетти.
— Собака? — переспросил Лашке.
— Полицейская ищейка, которой дали понюхать перчатку преступника. Она бежит по следу, и во всем мире для нее существует только один человек — тот, кого она должна настичь.
Двадцать шагов отделяют убийцу от его жертвы. Десять шагов. Кадр прыгает. Чувствуется — снимающий эту сцену оператор прилагает все силы, чтобы не отстать, перешел на бег, и кадр прыгает все сильнее, люди на нем мечутся из угла в угол рамки.
Расстояние между преследователем и его жертвой — два шага. Прокурор будто почувствовал опасность — оборачивается. Недоумение в его глазах сменяется страхом. Он видит, как преследующий его человек поднял руку со свертком. Бумага развернулась, обнажив ствол оружия. Ужас в глазах прокурора. Он выставил руки навстречу револьверу. А взгляд преследователя безучастен, будто человек все еще рассматривает фотографию за столиком бистро…
Выстрелы следуют один за другим, первые две пули — в человека, остальные дырявят распростертое на земле тело…
Камера зафиксировала: к месту происшествия бегут полицейские, хватают убийцу; револьвер, в котором расстреляны все патроны, висит в безвольно опущенной руке…
Действие основной части фильма завершено. Далее следуют кадры, в которых экспонируются газеты со статьями о происшествии: десяток фотографий убийцы и жертвы под кричащими заголовками. Во всех статьях подчеркивается: преступник тут же лишился сознания, а когда пришел в себя — утратил память. Он не смог назвать свое имя, рассказать, откуда приехал и где остановился на жительство, категорически отрицал свое участие в преступлении.
— Чем все кончилось? — спросил Ловетти. — Следствию удалось развязать ему язык?
— Не удалось. Человек вскоре умер.
— И это тоже было… запрограммировано?
— Конечно. Акцию я бы назвал многоцелевой. Первая цель — устрашение. Если подобное будет происходить достаточно часто, стране не избежать паники. А паника толкает обывателя в объятия правых сил. От них до нашего лагеря — один шаг… Вторая цель — дискредитация коммунизма. Мы в состоянии организовать убийство члена правительства страны, даже самого президента. А в кармане преступника могут оказаться подходящие документы — скажем, письма, изобличающие убийцу в связях с “левыми” экстремистами, или даже билет члена коммунистической партии.
— Это неоригинально. Уже был поджог рейхстага, и все знают, чем кончилось дело.
— А я до сих пор считаю, что всё тогда правильно задумали. Провал акции произошел по вине исполнителей: устроили гласный суд, позволили Георгию Димитрову выступить с речами. Для успеха же дела нужен был мертвый Димитров…
Наступило молчание. Хуго Ловетти сидел в глубокой задумчивости.
— В ваших словах есть резон, — сказал он после паузы. — Я бы сделал убийцу выходцем из Советов. Конечно, все должно быть организовано тщательно, солидно…
— Верно, потенциального исполнителя акции на какое-то время отправляют в Советский Союз. Пусть поживет там, обрастет связями, примелькается. А потом человек возвращается на Запад и стреляет в какого-нибудь лидера свободного мира. Представляете, какой будет эффект?
— На память приходит инцидент, когда были устранены король Александр и Барту[10]. А затем в Париже еврейский юноша Гриншпан убил немецкого дипломата. Это дало повод фюреру организовать “хрустальную ночь”. — Ловетти встал, прошелся по комнате. — Думаю, вы на правильном пути. Попрошу позже еще раз прокрутить оба фильма — хочу кое-что уточнить. Да и вообще мы вернемся к этому разговору. Я дрожу от возбуждения при мысли, что возникает возможность решить кардинальную задачу — столкнуть лбами две самые могущественные державы. Нет, что ни говори, проделана полезная работа!
Лашке встал. Поднялась с кресла и Аннели Райс. Итальянец протянул руку, Лотар Лашке пожал ее, но как-то неуверенно.
— Что такое? — сказал Хуго Ловетти. — Вы чем-то встревожены?
— Есть немного… — Лашке помедлил. — Должен заметить, что фильмы сняты давно…
— И с тех пор произошло нечто важное, изменившее ситуацию, ваши возможности?
— Именно так. Человека, готовившего обе акции, уже нет.
— Речь идет о мужчине, которого я видел в фильме, — того, что дает задание главному действующему лицу?
— Нет, о другом. Человек в фильме был всего лишь ретранслятором идей метра.
— А сам метр?
— Он бежал. Бежал, понимая, что не имеет шансов выжить.
— Бедняга лишился рассудка?
— Нет, был в полном здравии… Видите ли, я никогда не верил ему до конца, хотя он и стремился расположить меня к себе. Вы смотрели фильмы и убедились, как гениально поставил он обе акции. Оказалось, действовал с далеко идущими целями. Темнил. Усыплял бдительность стражей. И в конце концов бежал…
— У вас странный тон. Да, противника надо уважать, если это сильный человек, опасный. Но в вашем тоне — нежность!
— Эжена Бартье я хотел бы иметь другом, а не противником. Это был необыкновенный человек. Пробыл у меня свыше десяти лет и все это время не оставлял мысль о побеге, совершил много таких попыток. После каждой я ужесточал режим содержания пленника, а он — готовил новый побег.
— Однако в конце концов он понял, что живым ему не вырваться?
— Он все хорошо понимал. Хотел во что бы то ни стало доставить информацию нашим противникам.
— Зная, что сам при этом погибнет?
— Да.
— Но вы перехватили его?
— Когда он был уже мертв.
— Как все случилось?
— Бартье бежал из нашей подводной лаборатории. Она установлена на дне моря, где слой воды шестьдесят метров. Представьте себе рифовое образование, поросшее одной удивительной водорослью…
— Водорослью с особым качеством?
— Именно так. Бартье экспериментировал с этим растением, добывая из него нужный нам препарат. В фильме вы видели его действие. Так вот, в лаборатории жили двое — Эжен Бартье и помощник. Там, на дне, они дышали сжатым воздухом. Глубина моря шестьдесят метров, значит, давление семь атмосфер. В таких условиях никакой охраны не требуется. Ученый мог работать в районе дна — собирать водоросли нужного ему типа. А всплыть не имел возможности. Вам, старому ныряльщику, хорошо известно, что с такой глубины водолаз всплывает долго, несколько часов, чтобы произошло освобождение организма от растворенного в нем азота. Иначе неизбежна закупорка кровеносных сосудов газовыми пузырьками и — гибель.
— Эжен Бартье был информирован обо все этом?
— О да! Ведь его специально готовили к работе под водой, обучили обращению с аквалангом.
— Интересно, сколько же было аквалангов в подводной лаборатории?
— Всего два аппарата. Конечно, имелись запасные мембраны, которые часто выходят из строя, а также несколько больших транспортных баллонов со сжатым воздухом для перезарядки аквалангов. Но Бартье располагал одним аквалангом трехбаллонной конструкции с суммарной емкостью двадцать один литр.
— На какое рабочее давление рассчитаны баллоны?
— Полтораста атмосфер.
— Минуту! — Ловетти закрыл глаза, что-то подсчитал в уме. — По моим данным, такой аппарат позволял на глубине шестьдесят метров работать не более девяти—десяти минут.
— Совершенно точно. Десять минут — это максимальная возможность. А потом пловец должен был вернуться в лабораторию и перезарядить опустевшие баллоны.
— Вон как вы все организовали! Верно, в таких условиях побег равносилен гибели.
— Тем не менее он бежал! Решил вынырнуть — пусть даже мертвым!
— Почему? Нес с собой информацию?
— Я был предусмотрителен. В лаборатории у него имелась бумага особого свойства — при соприкосновении с влагой немедленно растворялась. Ни клочка другого материала, пригодного для письма. И знаете, что он сделал? Написал сообщение на самом себе. Позже выяснилось: ученый ложился ничком, диктовал запись, а помощник по буквам накалывал слова на спине Бартье… Что ни говорите, это был подвиг. Человек мог стать нашим союзником и жить как король. Не пошел на это, обрек себя на гибель.
Наступило молчание. Ловетти прервал его, сказав, что все же хочет уже сегодня осмотреть остров. Лашке взглянул на часы и покачал головой. Было десять вечера.
— Ничего не значит, — сказал Ловетти. — Я вовсе не устал. Кстати, взгляну, как устроили моих девиц.
Зазвонил телефон. Лашке взял трубку, с минуту слушал. Помрачнев, положил ее.
— Геликоптер, — сказал он, посмотрев на Аннели Райс. — Его сбили в сельве.
— Боже мой! — прошептала женщина. — Кто это сделал?
— Лесные бродяги. Машина сгорела. Но ранен был и сам стрелявший. Его принесли в город, оказали помощь. Теперь группа на пути назад, в сельву. С ней отправилась женщина-врач, обработавшая рану старику. У нее есть “лендровер”. На нем и повезли раненого. — Лашке обернулся к итальянцу: — Извините, наш диалог может показаться загадкой. Скоро все объясню. Пока что скажу: мы давно охотимся за этими бродягами.
— Те самые, что живут у Синего озера? — спросил Ловетти.
— Вам и это известно? — пробормотал Лашке.
Ловетти пожал плечами:
— Я регулярно читаю ваши сообщения организации. Ведь вы давно возитесь с этими бродягами?
— Порядочно. Тот район леса — одно из наших главных охотничьих угодий. Оттуда черпался экспериментальный материал. Все шло хорошо, пока не появился старик со своей группой. Они собирают сырье для изготовления жевательной резинки, ищут алмазы. Старик — евангелический миссионер…
— Из тех, что наживаются на продаже хинина индейцам: грамм хины — грамм золота?
— Церковников индейцы опасаются. Этого старика боготворят. Хинин он раздает бесплатно. А главное — научил индейцев бояться наших экспедиций. В итоге мы потеряли этот район. Пытались рассчитаться со стариком и его группой. И вот — лишились геликоптера…
— У нас есть еще время до конца связи, — сказала Аннели Райс. — Там, в городе, один из наших людей ждет у приемника. Хочу поговорить. — Она шагнула к двери.
— Я бы не тревожил старика и его группу, — вдруг сказал Ловетти. — Пусть считают, что взяли верх над нами…
Райс задержалась у порога, посмотрела на итальянца.
— Эти люди могут пригодиться, — продолжал тот. — Дадим возможность старику залечить раны, остальным успокоиться, почувствовать себя в безопасности.
Райс вышла из комнаты. Когда-то Хуго Ловетти был рядовым исполнителем в ее группе, но времена меняются. Теперь, как она знала, Хуго Ловетти — один из тех, кто стоит у руля организации…
Оставшись вдвоем с Лотаром Лашке, гость сказал, что хотел бы получить информацию об исследованиях, которыми занимался Эжен Бартье. Кто их продолжает?
— Задаю этот вопрос, надеясь получить положительный ответ, — Ловетти хитро сощурил глаз. — Иначе зачем бы вы показывали сегодня два таких фильма! Или я не прав?
Дело происходило на вилле супругов Лашке, где поселили и гостя (спальня, ванная и гостиная в изолированном крыле дома). Истекал третий час со времени, когда они собрались за столом, а интерес к информации, привезенной Ловетти, не ослабевал.
Итальянец прошел к карте, висевшей на стене, стал водить по ней пальцем. Замелькали названия городов Франции, Италии, Испании, Португалии, Греции… В этих пунктах все активнее действует организация. Да, теперь уже можно говорить именно так — организация, ибо группы в различных странах постепенно сводятся в единое целое, обеспечены связью, руководством и, таким образом, могут работать согласованно, бить в нужную точку.
— И эта точка — Франция? — спросил Лашке. — Ведь именно она охвачена волной террора. Бомбы взрываются на улицах Парижа, Марселя. Газеты пишут: принято решение удвоить личную охрану президента де Голля.
— Да, о положении дел во Франции сказано верно, — Ловетти взял бокал, стал разглядывать вино на свет. — Верно, что там пылают автомобили и на улицах падают окровавленные люди. Но то же самое происходит и в Италии — разве что в несколько меньших масштабах. Но дайте срок!.. — он сделал глоток из бокала. — Дайте срок, и в огне запылает весь запад Европы! Террор — вот наше главное оружие на данном этапе. Обыватель будет оглушен, схвачен за глотку. Он должен задрожать от ужаса. Потом на сцене появятся…
— Появимся мы?
— Я бы сказал, не сразу. Историей многократно доказано: обыватель, если он напуган хаосом, всегда за помощью обращается к правым силам. Пусть это случится, тогда придет наш черед… Только бы пробить брешь, взять власть хоть в одном из европейских государств!
— Сейчас вы изложили свою собственную точку зрения? — осторожно спросила Аннели Райс, — Хочу уточнить: это ваша личная оценка ситуации в Европе и перспектив развития событий?
— Нет, мадам, — Ловетти все еще держал бокал на весу. — Свою личную точку зрения я могу высказать по поводу качества этого напитка, — он сделал новый глоток. — Кстати, вино хорошее… Все услышанное от меня считайте официальной информацией, как если бы получили сводку, подписанную шефом… Между прочим, можете его поздравить. В ФРГ он вычеркнут из списка военных преступников.
— Ого, победа! — воскликнула Аннели Райс. — Надо полагать, он уже на родине?
— Ему неплохо и в Мадриде, пока здравствует Франциско Франко.
Все встали, подняли бокалы.
— Он принял титул фюрера, — негромко сказал Ловетти.
— Слава фюреру! — воскликнули Лашке и Райс.
Четверть часа спустя, когда перешли в гостиную, Ловетти сказал, что хотел бы ознакомиться с островом.
Лашке возразил: служб много, так что гостю не худо бы сперва отдохнуть, тем более что уже вечер. Впрочем, кое-что можно посмотреть, даже не выходя из дома. Видя недоумение Ловетти, пояснил: речь идет о фильме. Многое в нем снято скрытой камерой или без подготовки. Поэтому нередко кадр прыгает, есть погрешности с фокусировкой, освещенностью объектов съемки. Будут и перерывы в экспонировании пленки, когда экран темен… Тем не менее фильм стоит того, чтобы на него потратили время…
Фильм начался с показа красот экзотического острова. Особенно впечатляюща была площадка у крохотного родника. С одной стороны к нему подступали темно-зеленые джунгли, с другой — была ровная гладь лагуны.
Вот камера задержалась на группе молодых мужчин близ кромки воды.
Юноши, по виду обычные купальщики, играли в карты, устроившись в тени кокосовых пальм. Возле карт лежали деньги. Самая толстая кучка банкнот была у парня с родинкой на щеке. В момент съемки он выиграл очередную ставку.
— Сейчас его будут убивать, — сказал Лашке. — Вот, кстати, тот, кому поручена акция.
Возник новый кадр. В тропических зарослях стояли двое — некто в белом халате и медицинской шапочке и здоровяк, всю одежду которого составляли шорты и кроссовые туфли на толстой подошве. Этот последний всматривался в фотографию, которую только что протянул ему человек в халате. На снимке был парень с родинкой на щеке.
Изучение фотографии было закончено, и человек в халате передал собеседнику сверток.
— Оружие, — сказал Лашке. — Нам его покажут.
Будто отвечая на эту реплику, человек в шортах медленно развернул бумагу. В ней оказался револьвер. Оружие поднесли к объективу, и зрители могли убедиться: барабан револьвера заполнен патронами.
Лашке продолжал комментировать:
— Итак, нас постарались убедить, что оружие заряжено и передано по назначению. Теперь проследим за тем, как оно будет использовано.
Съемочная камера неотступно следовала за человеком в шортах, пока тот пробирался к опушке джунглей. Вот он с револьвером приблизился к группе людей под пальмами и впился глазами в юношу с родинкой на щеке.
Хуго Ловетти вцепился пальцами в подлокотники кресла и подался вперед, боясь пропустить то, что сейчас, через секунду, произойдет на экране.
А тот, в шортах, уже поднял руку со свертком. Впечатление было такое, будто он хочет передать его одному из участников карточной игры. Юноша с родинкой на щеке так все и понял — улыбнулся и протянул к свертку руку.
В этот момент оружие задергалось в руке убийцы, пули растерзали голову и грудь жертвы. Юноша с протянутой к свертку рукой стал валиться на песок, где лежали выигранные деньги.
Пленка кончилась. Дали свет.
— Что за люди убийца и его жертва? — спросил Ловетти. — У них были какие-то счеты?
— Вот их фотографии. Вглядитесь в лица обоих. Не спешите, сравните карточки.
— Они похожи… Родственники?
— Родные братья. Тот, кто стрелял, старший брат. Воспитывал младшего, потому что семья рано лишилась отца. Вырастил его, дал образование…
— Что же произошло между братьями?
— Ровным счетом ничего. Они даже не ссорились… Старший убил младшего, потому что выполнял приказ.
— Убил брата, которого сам же вырастил и воспитал? Убил без всякой причины? Что это, акт фанатизма?
— Сейчас покажут вторую половину фильма. Там ответ на ваши вопросы.
Первая часть фильма была беззвучной. Теперь же экран заговорил.
Демонстрировалась комната, уставленная приборами и механизмами, по виду — лаборатория. Мужчина в белом халате вел допрос убийцы. Отвечая на вопросы, тот говорил спокойно и неторопливо, застенчиво улыбался. Судя по всему, это был добродушный человек — такие, как он, здоровяки ощущают напряженность во взаимоотношениях с людьми, боятся неловко повернуться, не рассчитать свою силу и причинить неприятность окружающим.
Вот фонограмма второй части фильма.
Вопрос. Вы до сих пор не женаты? Не могли найти подходящую спутницу жизни?
Ответ. Девушки были, и среди них — очень хорошие… Видите ли, еще в юности я решил, что буду вторым…
Вопрос. Расшифруйте вашу мысль.
Ответ. Это значит — женюсь только после того, как свою жизнь устроит брат. Ведь он целиком зависит от меня. Для него я не только старший брат, но, как бы это сказать… вроде отца.
Вопрос. Вы с братом рано лишились отца?
Ответ. Я еще помню его, а брату и года не было, как отец скончался от сердечного приступа. Вот тут мне и пришлось впрячься в постромки. Да я и не в обиде. Он вырос хорошим парнем. Этим летом присмотрел девицу, так что скоро сыграет свадьбу…
Вопрос. А где сейчас брат?..
Ответ. Кто его знает. У него свои дела, у меня — свои.
Вопрос. Значит, сегодня вы не виделись?
Ответ. Ни сегодня, ни вчера. Вы же знаете — он на другом конце острова, где виварий.
Вопрос. А чем вы занимались сегодня? Ну-ка, вспомните весь свой день, начиная с утра, когда поднялись с постели… Почему вы молчите?
Ответ. Что было вчера — помню до последней мелочи. А вот про сегодняшний день… Что-то не получается. У меня ощущение…
Вопрос. Какое? Не торопитесь, опишите свое состояние.
Ответ. На память приходит глупость. Будто я вижу перед глазами лист бумаги, на котором что-то изображено — запись или рисунок. Но протянулась рука с резинкой, стерла изображение. Остались лишь неясные следы — линии или точки.
Вопрос. Вам пришло на ум странное сравнение… Может, и вместо картин сегодняшнего дня у вас в памяти только неясные штрихи?
Ответ. Так и есть, доктор. Что-то мелькает перед глазами… Хочу позвонить в виварий, поболтать с братом.
Вопрос. Скоро увидитесь с ним… Но закончим разговор. Меня очень интересуют штрихи, мелькающие у вас перед глазами. Они так и не выстраиваются в картину?
Ответ. Резинка все начисто стерла.
На этом показ второй части фильма прервался.
— Благодарю за любопытное зрелище, — сказал Хуго Ловетти, когда в гостиной зажегся свет. — Узнал ли убийца в конце концов, что убил брата?
— Нет.
— Как же вы все устроили?
— Можно, я не сразу отвечу на ваш вопрос?
— Но напрашивается вывод…
— С выводами не следует спешить.
— Значит, мне показали не все?
— Вы смотрели только репетицию, проверку готовности объекта к настоящей работе.
— Что же произошло дальше?
— Объект сделал эту работу… Итак, Европа, один из провинциальных городов Франции… Мы можем начать?
Хуго Ловетти кивнул в знак согласия, поудобней устроился в кресле.
Первые кадры сюжетно повторяли начало предыдущей картины. Убийца снова получал инструктаж. Разница состояла в том, что был он не в шортах, как тогда в джунглях, а в элегантном костюме и сидел за столиком бистро, витринные окна которого выходили на городскую площадь. Здесь же находился и второй участник акции — инструктор. Съемка началась за полминуты до того, как исполнителю была передана фотография мужчины. Инструктор что-то говорил. Губы его шевелились, но с экрана не доносилось ни звука.
— В бистро то и дело заходили посетители, — пояснил Лашке. — В этих условиях я не мог ухитриться установить микрофон. В бистро находился я, снаружи — два помощника. У них имелись специальные камеры-автоматы, заделанные в портфели или саквояжи. О, это была сложная работа! Но мы отвлекаемся. Сейчас появится дичь. Ага, глядите!
Из дома на противоположной стороне площади вышел мужчина в строгом костюме и котелке.
— Окружной прокурор, — сказал Лашке.
— Почему выбор пал на него?
— Прокурора хорошо знают в регионе…
— Чтобы был резонанс?
— Вот именно.
Инструктор первый заметил человека в котелке, толкнул локтем соседа. Тот повернулся к окну. Карточка все еще была у него в руке и сейчас попала в поле зрения объектива. Да, сфотографирован был окружной прокурор.
Парень разжал пальцы. В ту же секунду инструктор вложил ему в руку нечто, завернутое в газету.
— Револьвер, который вы уже видели, — сказал Лашке. — Испытан и действует безотказно.
Был предвечерний час тихого летнего дня. В центре площади возле фонтана копошились дети и сидели влюбленные парочки. Десятка два обывателей коротали время за столиками, вынесенными из кофейни на тротуар под полосатые навесы.
Преступник двигался мимо столиков, убыстряя шаг. Тот, кого он преследовал, был уже недалеко — шел, помахивая тростью, то и дело приподнимая котелок: здесь его многие знали.
Маленькая девочка упустила мячик — он прокатился мимо прокурора, попал под ноги его преследователю. Удар носком башмака — и мяч отлетел далеко в сторону. Это было сделано механически — преследователь не спускал глаз с прокурора.
— Будто собака, — вдруг сказал Ловетти.
— Собака? — переспросил Лашке.
— Полицейская ищейка, которой дали понюхать перчатку преступника. Она бежит по следу, и во всем мире для нее существует только один человек — тот, кого она должна настичь.
Двадцать шагов отделяют убийцу от его жертвы. Десять шагов. Кадр прыгает. Чувствуется — снимающий эту сцену оператор прилагает все силы, чтобы не отстать, перешел на бег, и кадр прыгает все сильнее, люди на нем мечутся из угла в угол рамки.
Расстояние между преследователем и его жертвой — два шага. Прокурор будто почувствовал опасность — оборачивается. Недоумение в его глазах сменяется страхом. Он видит, как преследующий его человек поднял руку со свертком. Бумага развернулась, обнажив ствол оружия. Ужас в глазах прокурора. Он выставил руки навстречу револьверу. А взгляд преследователя безучастен, будто человек все еще рассматривает фотографию за столиком бистро…
Выстрелы следуют один за другим, первые две пули — в человека, остальные дырявят распростертое на земле тело…
Камера зафиксировала: к месту происшествия бегут полицейские, хватают убийцу; револьвер, в котором расстреляны все патроны, висит в безвольно опущенной руке…
Действие основной части фильма завершено. Далее следуют кадры, в которых экспонируются газеты со статьями о происшествии: десяток фотографий убийцы и жертвы под кричащими заголовками. Во всех статьях подчеркивается: преступник тут же лишился сознания, а когда пришел в себя — утратил память. Он не смог назвать свое имя, рассказать, откуда приехал и где остановился на жительство, категорически отрицал свое участие в преступлении.
— Чем все кончилось? — спросил Ловетти. — Следствию удалось развязать ему язык?
— Не удалось. Человек вскоре умер.
— И это тоже было… запрограммировано?
— Конечно. Акцию я бы назвал многоцелевой. Первая цель — устрашение. Если подобное будет происходить достаточно часто, стране не избежать паники. А паника толкает обывателя в объятия правых сил. От них до нашего лагеря — один шаг… Вторая цель — дискредитация коммунизма. Мы в состоянии организовать убийство члена правительства страны, даже самого президента. А в кармане преступника могут оказаться подходящие документы — скажем, письма, изобличающие убийцу в связях с “левыми” экстремистами, или даже билет члена коммунистической партии.
— Это неоригинально. Уже был поджог рейхстага, и все знают, чем кончилось дело.
— А я до сих пор считаю, что всё тогда правильно задумали. Провал акции произошел по вине исполнителей: устроили гласный суд, позволили Георгию Димитрову выступить с речами. Для успеха же дела нужен был мертвый Димитров…
Наступило молчание. Хуго Ловетти сидел в глубокой задумчивости.
— В ваших словах есть резон, — сказал он после паузы. — Я бы сделал убийцу выходцем из Советов. Конечно, все должно быть организовано тщательно, солидно…
— Верно, потенциального исполнителя акции на какое-то время отправляют в Советский Союз. Пусть поживет там, обрастет связями, примелькается. А потом человек возвращается на Запад и стреляет в какого-нибудь лидера свободного мира. Представляете, какой будет эффект?
— На память приходит инцидент, когда были устранены король Александр и Барту[10]. А затем в Париже еврейский юноша Гриншпан убил немецкого дипломата. Это дало повод фюреру организовать “хрустальную ночь”. — Ловетти встал, прошелся по комнате. — Думаю, вы на правильном пути. Попрошу позже еще раз прокрутить оба фильма — хочу кое-что уточнить. Да и вообще мы вернемся к этому разговору. Я дрожу от возбуждения при мысли, что возникает возможность решить кардинальную задачу — столкнуть лбами две самые могущественные державы. Нет, что ни говори, проделана полезная работа!
Лашке встал. Поднялась с кресла и Аннели Райс. Итальянец протянул руку, Лотар Лашке пожал ее, но как-то неуверенно.
— Что такое? — сказал Хуго Ловетти. — Вы чем-то встревожены?
— Есть немного… — Лашке помедлил. — Должен заметить, что фильмы сняты давно…
— И с тех пор произошло нечто важное, изменившее ситуацию, ваши возможности?
— Именно так. Человека, готовившего обе акции, уже нет.
— Речь идет о мужчине, которого я видел в фильме, — того, что дает задание главному действующему лицу?
— Нет, о другом. Человек в фильме был всего лишь ретранслятором идей метра.
— А сам метр?
— Он бежал. Бежал, понимая, что не имеет шансов выжить.
— Бедняга лишился рассудка?
— Нет, был в полном здравии… Видите ли, я никогда не верил ему до конца, хотя он и стремился расположить меня к себе. Вы смотрели фильмы и убедились, как гениально поставил он обе акции. Оказалось, действовал с далеко идущими целями. Темнил. Усыплял бдительность стражей. И в конце концов бежал…
— У вас странный тон. Да, противника надо уважать, если это сильный человек, опасный. Но в вашем тоне — нежность!
— Эжена Бартье я хотел бы иметь другом, а не противником. Это был необыкновенный человек. Пробыл у меня свыше десяти лет и все это время не оставлял мысль о побеге, совершил много таких попыток. После каждой я ужесточал режим содержания пленника, а он — готовил новый побег.
— Однако в конце концов он понял, что живым ему не вырваться?
— Он все хорошо понимал. Хотел во что бы то ни стало доставить информацию нашим противникам.
— Зная, что сам при этом погибнет?
— Да.
— Но вы перехватили его?
— Когда он был уже мертв.
— Как все случилось?
— Бартье бежал из нашей подводной лаборатории. Она установлена на дне моря, где слой воды шестьдесят метров. Представьте себе рифовое образование, поросшее одной удивительной водорослью…
— Водорослью с особым качеством?
— Именно так. Бартье экспериментировал с этим растением, добывая из него нужный нам препарат. В фильме вы видели его действие. Так вот, в лаборатории жили двое — Эжен Бартье и помощник. Там, на дне, они дышали сжатым воздухом. Глубина моря шестьдесят метров, значит, давление семь атмосфер. В таких условиях никакой охраны не требуется. Ученый мог работать в районе дна — собирать водоросли нужного ему типа. А всплыть не имел возможности. Вам, старому ныряльщику, хорошо известно, что с такой глубины водолаз всплывает долго, несколько часов, чтобы произошло освобождение организма от растворенного в нем азота. Иначе неизбежна закупорка кровеносных сосудов газовыми пузырьками и — гибель.
— Эжен Бартье был информирован обо все этом?
— О да! Ведь его специально готовили к работе под водой, обучили обращению с аквалангом.
— Интересно, сколько же было аквалангов в подводной лаборатории?
— Всего два аппарата. Конечно, имелись запасные мембраны, которые часто выходят из строя, а также несколько больших транспортных баллонов со сжатым воздухом для перезарядки аквалангов. Но Бартье располагал одним аквалангом трехбаллонной конструкции с суммарной емкостью двадцать один литр.
— На какое рабочее давление рассчитаны баллоны?
— Полтораста атмосфер.
— Минуту! — Ловетти закрыл глаза, что-то подсчитал в уме. — По моим данным, такой аппарат позволял на глубине шестьдесят метров работать не более девяти—десяти минут.
— Совершенно точно. Десять минут — это максимальная возможность. А потом пловец должен был вернуться в лабораторию и перезарядить опустевшие баллоны.
— Вон как вы все организовали! Верно, в таких условиях побег равносилен гибели.
— Тем не менее он бежал! Решил вынырнуть — пусть даже мертвым!
— Почему? Нес с собой информацию?
— Я был предусмотрителен. В лаборатории у него имелась бумага особого свойства — при соприкосновении с влагой немедленно растворялась. Ни клочка другого материала, пригодного для письма. И знаете, что он сделал? Написал сообщение на самом себе. Позже выяснилось: ученый ложился ничком, диктовал запись, а помощник по буквам накалывал слова на спине Бартье… Что ни говорите, это был подвиг. Человек мог стать нашим союзником и жить как король. Не пошел на это, обрек себя на гибель.
Наступило молчание. Ловетти прервал его, сказав, что все же хочет уже сегодня осмотреть остров. Лашке взглянул на часы и покачал головой. Было десять вечера.
— Ничего не значит, — сказал Ловетти. — Я вовсе не устал. Кстати, взгляну, как устроили моих девиц.
Зазвонил телефон. Лашке взял трубку, с минуту слушал. Помрачнев, положил ее.
— Геликоптер, — сказал он, посмотрев на Аннели Райс. — Его сбили в сельве.
— Боже мой! — прошептала женщина. — Кто это сделал?
— Лесные бродяги. Машина сгорела. Но ранен был и сам стрелявший. Его принесли в город, оказали помощь. Теперь группа на пути назад, в сельву. С ней отправилась женщина-врач, обработавшая рану старику. У нее есть “лендровер”. На нем и повезли раненого. — Лашке обернулся к итальянцу: — Извините, наш диалог может показаться загадкой. Скоро все объясню. Пока что скажу: мы давно охотимся за этими бродягами.
— Те самые, что живут у Синего озера? — спросил Ловетти.
— Вам и это известно? — пробормотал Лашке.
Ловетти пожал плечами:
— Я регулярно читаю ваши сообщения организации. Ведь вы давно возитесь с этими бродягами?
— Порядочно. Тот район леса — одно из наших главных охотничьих угодий. Оттуда черпался экспериментальный материал. Все шло хорошо, пока не появился старик со своей группой. Они собирают сырье для изготовления жевательной резинки, ищут алмазы. Старик — евангелический миссионер…
— Из тех, что наживаются на продаже хинина индейцам: грамм хины — грамм золота?
— Церковников индейцы опасаются. Этого старика боготворят. Хинин он раздает бесплатно. А главное — научил индейцев бояться наших экспедиций. В итоге мы потеряли этот район. Пытались рассчитаться со стариком и его группой. И вот — лишились геликоптера…
— У нас есть еще время до конца связи, — сказала Аннели Райс. — Там, в городе, один из наших людей ждет у приемника. Хочу поговорить. — Она шагнула к двери.
— Я бы не тревожил старика и его группу, — вдруг сказал Ловетти. — Пусть считают, что взяли верх над нами…
Райс задержалась у порога, посмотрела на итальянца.
— Эти люди могут пригодиться, — продолжал тот. — Дадим возможность старику залечить раны, остальным успокоиться, почувствовать себя в безопасности.
Райс вышла из комнаты. Когда-то Хуго Ловетти был рядовым исполнителем в ее группе, но времена меняются. Теперь, как она знала, Хуго Ловетти — один из тех, кто стоит у руля организации…
Оставшись вдвоем с Лотаром Лашке, гость сказал, что хотел бы получить информацию об исследованиях, которыми занимался Эжен Бартье. Кто их продолжает?
— Задаю этот вопрос, надеясь получить положительный ответ, — Ловетти хитро сощурил глаз. — Иначе зачем бы вы показывали сегодня два таких фильма! Или я не прав?