Страница:
— Извольте! — он передал Луизе полную тарелку макарон. — Приятного аппетита, сеньорита!
Девушка ловко накрутила макароны на вилку, точным движением отправила их в рот.
— Смотрите, — пробормотал Ловетти, — сделали все по правилам, будто итальянка. Ну, какая оценка?
— Прима! — Луиза закатила глаза и сложила колечком большой и указательный пальцы.
— Тогда я счастлив. — Ловетти переложил в тарелку порцию макарон для Лашке, позаботился и о себе.
Наступило молчание. Все энергично работали челюстями.
В эти минуты Луиза прокручивала в сознании магнитофонную запись.
Итак, на острове — двое русских, которые особенно заботят хозяев медицинского центра. Вдруг один из пленников профессор Брызгалова?..
При последней встрече Сизова сказала, что будет подогревать интерес противника к личности “богатой владелицы” “лендровера”. И вот — начала действовать. Не слишком ли рискованна затея с анонимными письмами? Нет, все сделано с точным прицелом: Луиза подготовлена к ответам на вопросы, которые могут задать Лашке и Ловетти.
Когда доели макароны, Ловетти снял с огня сковороду со свининой.
После бекона были консервированные ананасы, затем Лашке поставил перед спутницей чашку кофе.
— Сеньорита, — сказал Ловетти, передавая девушке пакет с сахаром, — я любовался тем, как ловко управлялись вы со спагетти. По тому, как это делает человек, можно определить — итальянец он, или, скажем, француз или англичанин. Вы долго жили в Италии? Или, быть может, в вас есть итальянская кровь?
“Ну вот, начинается, — подумала Луиза. — Что ж, чем скорее — тем лучше”.
Мужчины увидели: собеседница вдруг улыбнулась, закрыла глаза.
— Что такое? — сказал Ловетти.
— Я вспоминаю, — Луиза подняла ладонь, как бы прося, чтобы ей не мешали. Выпрямившись, стала декламировать: — Во имя бога и Италии я клянусь исполнять приказы дуче и служить всеми своими силами, а если нужно, и кровью делу фашистской революции.
Ловетти замер с раскрытым ртом. Придя в себя, вытащил платок и стал вытирать лицо, сразу покрывшееся каплями пота.
— Мадонна, — бормотал он, — мадонна, спаси меня и помилуй, уж не схожу ли я с ума!.. Ведь и я произносил эти слова! — Он всем корпусом повернулся к Луизе, схватил ее за руку: — Но это было давно, очень давно… Дуче ушел из жизни, когда вы только появились на свет. Вы не могли давать такую клятву, нет!
— Я и не давала ее.
— Тогда откуда она вам известна?
— Простите, это допрос? — Луиза тряхнула гривой волос и сердито посмотрела на итальянца.
Тот молитвенно сложил руки и сказал, что девушка разбередила дорогие сердцу воспоминания. Из каких она мест, где провела детство и юность?
Продолжая говорить, Ловетти прижимал руки к груди, тряс головой — демонстрировал, что взволнован. Но в глазах его была настороженность.
— Мои детство и юность касаются меня одной, — резко сказала Луиза.
Ловетти запнулся:
— Я бы хотел… Точнее, подумал, что провидение послало мне соотечественницу.
— Нет, я не итальянка. Хотя, как видите, владею языком. Мой отец был испанец. Он оставил семью, когда я еще лежала в колыбели. Но вот отчим, вырастивший меня и воспитавший!.. Что вы знаете о легионе “Тальяменто”?[13]
При этих словах Ловетти вскочил на ноги.
— Ваш отец служил в “Добровольческой милиции национальной безопасности”? — закричал он.
— Отчим!
— Кто же он был? Рядовой или офицер?
— Кажется, командовал манипулой[14]. Но это относится к началу войны. Потом он получил чин проконсула. Видите ли, все это было до моего появления на свет божий. Я родилась в 1945 году. Моим отчимом он стал десять лет спустя.
— А клятва, которую вы процитировали? Когда он произнес ее? Во время войны?
Задав новый вопрос, Ловетти напряженно ждал ответа. Луиза усмехнулась:
— Конечно, вы шутите. Так присягали юнцы из “отрядов сыновей Муссолини”. Отчим рассказывал, что принял эту присягу, когда ему было неполных двенадцать лет. Давал присягу мальчишкой, а, как видите, запомнил на всю жизнь. Однако что это с вами? Вы нервничаете.
— Ну-ну! — Ловетти сделал вид, что вытирает слезу. — Не такие мы неженки. Все дело в том, что когда-то и я принимал эту присягу. То были счастливые дни. Небо казалось безоблачным, а солнце ласковым. Увы, вскоре все изменилось!.. Кстати, могли бы вы подробнее рассказать о своем отчиме?
— Не пойму, чего вы хотите от меня? Я же не вторгаюсь в ваше прошлое.
Луиза говорила с вызовом, стремясь произвести впечатление уверенного в себе человека. Впрочем, так оно и было. Во время подготовки к поездке учли, что испанский она знает в совершенстве, итальянский — несколько хуже. Вот и возникла идея об “отчиме” — на случай контактов с итальянцами. Задача облегчалась тем обстоятельством, что кандидат на такую роль имелся.
Прежде чем рассказать об этом человеке, следует вспомнить один из эпизодов второй мировой войны. Летом 1943 года немцы расстреляли тысячи своих вчерашних союзников, не пожелавших продолжать сражаться на стороне Германии после выхода Италии из войны. Самая жестокая экзекуция состоялась в оккупированном нацистами Львове. В июльский солнечный день длинная колонна итальянских солдат, офицеров и генералов под сильным конвоем немцев маршировала за город, к противотанковым рвам, где всех ждала смерть. И вот на одном из поворотов шоссе столкнулись и загорелись автомобили. В поднявшейся суматохе группе итальянцев удалось бежать.
Дорога была одна — на восток. После долгих мытарств они перешли линию фронта. Среди них был проконсул фашистской милиции Джинно Джаннетти. По окончании войны на землю Италии он ступил другим человеком — многое понял за истекшие годы. Однако помалкивал о своих новых взглядах — видел, что в стране вновь поднимает голову фашизм. Словом, для всех оставался почитателем Муссолини.
Этого человека и “определили” на роль отчима Луизы. Он был достаточно хорошо изучен… Кстати, в семье, которая у него образовалась после войны, воспитывалась приемная дочь… А вскоре пожилой итальянец сменил адрес — переехал в новый район города, где никто ничего не знал о его родных и близких…
Для ночлега мужчины поставили маленькую палатку. Один спал, другой дежурил у костра. Луизе был предоставлен автомобиль: спинки передних сидений откидывались, образуя в салоне подобие кровати.
Она лежала в машине, заложив руки за голову. Изредка приподымалась на локтях, чтобы посмотреть, что делается вокруг. Сейчас дежурил Лашке. Вот он встал, разминая затекшие ноги, походил возле костра, заглянул в палатку. Вернувшись, подбросил в огонь охапку валежника.
Луиза вздохнула, опустилась на подушку. Прямо перед глазами была приборная панель “лендровера” и в ней часы со светящимся циферблатом. Время давно перевалило за полночь. Еще немного, и появятся те, кого она ждет. Только бы не передумал Ронно!
Он сказал: “Мы придем перед рассветом”. А рассвет скоро наступит. В окно видно, как померкли в далеком небе звезды. Так бывает в конце ночи — небо темнеет и меркнут звезды.
Не выдержав, Луиза опустила боковое стекло. Ждала, что со свежим воздухом в автомобиль ворвутся шумы леса. Но лес спал — деревья были неподвижны.
Еще полчаса миновало. Почему же не идет Ронно?
Она лежала в той же позе — на спине, с ладонями под затылком, едва дыша от напряжения. Показалось: громче застучали часы. Села в постели — так и есть, костер догорает, не трещит, потому и часы стучат слышнее… А Лашке дремлет у костра, положив локти на карабин…
Почему не идет Ронно? Глубоко вздохнув, расслабила руки. Задремала, положив ладони на лоб. Внезапно очнулась: где-то хрустнула веточка. Отняла руки от лица и увидела человека. Он крался к автомобилю. Еще секунда, и в окно просунулась рука с растопыренными пальцами. Луиза вздрогнула, закричала. Ей и впрямь сделалось страшно, хотя она с нетерпением ждала именно этой минуты.
Ее схватили, потащили из машины. Она дотянулась до рулевого колеса, вдавила кнопку сирены.
Ловетти выскочил из палатки и был схвачен. Лашке уже валялся на земле со скрученными за спиной руками.
Оба видели, как Луизу вытаскивали из автомобиля, а она сопротивлялась, билась…
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Ближе к вечеру лес стал редеть. Потом блеснула полоска воды.
Пленников вывели на берег реки. Здесь предстояла ночевка. Их усадили на бугре, прислонив к деревьям. Путы на руках были ослаблены, зато пленникам связали ноги. Лашке попробовал было запротестовать, но получил удар палкой и смолк.
Между тем у кромки воды кипела работа. Индейцы стаскивали на песчаную косу лесины, лианами связывали их в плот. Видимо, готовилась переправа на противоположный берег.
Запылал костер. Один из индейцев стал делать тесто из маисовой муки и печь лепешки. Те, что возились на берегу, закончили работу, столкнули плот в воду и привязали его к коряге.
Затем все собрались у костра и стали есть.
— Вот как работают челюстями, — сказал Лашке. — Нажравшись, начнут переправу. Река будет еще одним препятствием, если надумаем бежать.
— Бежать? — пробормотал Ловетти. — Куда денешься в этом лесу? Мы здесь чужие, они — у себя дома. Схватят на первом же километре, тогда наверняка конец. А сейчас есть надежда, что все обойдется. Могут потребовать выкуп.
— Они сразу бы сказали о выкупе. Но ведь молчат. Молчат и тащат нас в самые дебри. — Лашке сделал паузу, скосил глаза на Луизу, как бы не зная, продолжать ли разговор в ее присутствии. — Я вот о чем подумал… Вдруг это месть?
— Месть? — переспросила Луиза.
— Недавно наши люди насолили здешним индейцам. Вдруг мы напоролись на остатки того самого племени?..
Девушка делала вид, что ничего не понимает, и молча глядела на реку.
— Надо бежать, — продолжал Лашке. — Бежать, чего бы это ни стоило.
— У меня есть нож, — вдруг сказала Луиза.
Мужчины уставились на нее.
— Есть нож, — повторила она.
— Но всех нас обыскивали!
— Легкие водолазы привязывают нож к голени ноги — при плавании под водой это удобно. А я аквалангистка со стажем. Вот и сработала привычка. — Луиза подбородком показала на свои ноги: — Видите, под брюками нож не заметен. При первом же удобном случае освобождайтесь от веревок, берите нож и действуйте.
— Пока нельзя, — Лашке оглядел людей у костра. — Прежде пусть отяжелеют от еды, станут дремать…
Он не договорил. Один из индейцев встал, схватил Луизу и под одобрительные крики тех, что остались у костра, поволок прочь от берега.
Вскоре они оказались за высокой скальной грядой. Конвоир стал распутывать веревки на ногах у пленницы.
— Спасибо, Ронно, — сказала она, растирая затекшие икры.
— Тебя крепко связали. Но сама же хотела, чтобы все было по-настоящему. Что делать дальше?
— Вы уже многое сделали — привели нас на берег реки, приготовили плот… Ты не ошибаешься, река действительно проходит мимо города?
— Отсюда по течению два дня пути. Потом, когда услышишь шум водопада, выйди на правый берег и стань лицом к закату. Город будет в той стороне. Расстояние — один день пути.
— Спасибо, Ронно. Теперь хочу попросить: сожги мой автомобиль со всеми вещами.
— Зачем?
— Мне это необходимо.
— Но он может ездить и дальше?
— Автомобиль исправен… Как видишь, я откровенна с тобой.
— Разве сжигают нужную вещь? Ты учишь нас плохому. А еще считаешь себя другом индейцев!
— Зачем тебе автомобиль? Собираешься ездить по сельве? Или хочешь продать его?
— Хочу подарить.
— Кому он может понадобиться в этом лесу?
— Хосебе, — сказал Ронно. — Хосеба давно хочет иметь его.
Здоровяк с выпуклой грудью и красивой сухой головой, гордо посаженной на мускулистой шее, он вдруг по-детски улыбнулся, даже прищелкнул пальцами.
— Зачем Хосебе понадобился автомобиль?
— Этот сезон был хорош для сборщиков чикле. Кроме того, братья Хосебы нашли… большой кусок золота.
— Самородок?
— Да! Они получили много денег.
— Значит, Хосеба поехала в город за автомобилем?
— Кто-то привез в город много автомобилей. Вот Хосеба и поспешила туда. Но автомобиль ждет ее здесь…
— Ронно, исполни мою просьбу, прошу тебя.
— Не могу. Если тебе не нужен автомобиль, его возьмет Хосеба. Она всегда помогает нам. Пусть хоть один раз индеец поможет Хосебе.
Убедить Ронно могла только правда. Но как сказать, что обязательно надо уничтожить магнитофон? И дело не только в нем. Не далее как через час она совершит то, во имя чего затеяна экспедиция, — спасет своих спутников.
Индейцы, которых она “одолеет”, должны выглядеть коварными и кровожадными. Иначе не будет настоящей цены совершаемому ею “подвигу”. Вот почему Ронно до конца должен сыграть свою роль: упустив пленников, он в ярости сжигает все их имущество, включая автомобиль…
— Ты скрываешь от меня что-то важное, — вдруг сказал Ронно.
Она все еще молчала. Пауза затягивалась. Индеец терпеливо ждал.
— Хорошо! — Луиза глубоко вздохнула. — Хорошо, будет по-твоему. Ты не тронешь автомобиль, но разведешь костер и бросишь в огонь все то, что находится в машине. Согласен, Ронно? Сожжешь все, понял? Там есть ящики, большие и маленькие…
— Ящики сгорят, не беспокойся.
— А судьбу автомобиля пусть решит Хосеба. Ты скажешь, что я хотела уничтожить его. Обязательно скажешь, что для меня это очень важно. Согласен?
— Будет, как ты хочешь.
— Спасибо, Ронно, — Луиза порывисто протянула ему руку. — Я тоже хотела бы иметь такого брата!
— Оставайся, — сказал индеец. — Разве тебя гонят из сельвы?
— Не могу. У каждого своя родина… Да, чуть не забыла. Спутникам я сказала, что смогла сохранить нож.
— У тебя нет ножа.
— Верно, ты его отобрал. Но я сказала им, что спрятала нож. Верни мне его.
— Зачем?
— Как же я “убью” тебя, если не имею ножа?
— Об этом я не подумал, — индеец усмехнулся. — Хорошо, возьми его. — Он вытянул из кармана холщовых штанов короткий кинжал: — Острый нож. — Потрогал пальцем лезвие: — Вполне можно убить человека…
Луиза взяла нож, рассеянно взглянула на индейца:
— Они хитрые, опытные люди. Вдруг догадаются?..
— Надо, чтобы увидели, как ты убиваешь?
— Было бы хорошо…
— Увидят. Потом, когда отплывете, покажешь им нож. Он будет в крови.
— Спасибо, Ронно!
— Хосеба сказала, что ты испанка, — вдруг проговорил индеец. — Это правда?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Сам не знаю… Но ты скоро покинешь сельву, мы расстанемся…
— Мой отец был испанец.
— Он умер?
— Умер давно — я только должна была родиться. Мать говорит, что это был самый лучший человек на свете.
— Где живет твоя мать? Ты вернешься к матери?
Луиза почувствовала, что сейчас разрыдается. Нагнулась, стала шарить руками в траве.
— Ты уронила нож? — участливо спросил Ронно и опустился на колени.
Она закивала, не подымая головы…
— Так и пропадем, — пробормотал Лашке. — Перепьются и прикончат нас, как баранов. Эх, будь у меня свободными руки да хоть какое оружие!
Ловетти вздохнул, вспомнив про нож, который удалось спрятать Луизе. Но где теперь она! Верзила, наверное, позабавится и убьет девицу.
Спор у костра вспыхнул с новой силой. Человек с палкой сделал очередную попытку расправиться с пленниками, расшвырял тех, кто его держал. Вот он уже возле Лашке, схватил его за горло.
Но прозвучал властный голос.
Ловетти сразу узнал индейца, который полчаса назад уволок в скалы Луизу. Но как сейчас выглядел этот абориген! Появился на берегу истерзанный, шатаясь от слабости. В свете костра видна была кровь, покрывавшая его грудь и живот. Теряя силы, индеец показал рукой за скалы и рухнул на песок.
Буян, готовившийся расправиться с Лашке, бросился туда, куда показал раненый. За ним помчались те, что были у костра.
Лашке медленно приходил в сознание от шока — у него все плыло перед глазами. Ловетти был в полном здравии и не прекращал наблюдать за валявшимся на песке индейцем. Тот силился подняться на ноги.
Послышались частые шаги. Из кустарника выбежала Луиза.
— Берегитесь! — закричал Ловетти.
Луиза круто обернулась, выставила руку с ножом.
Костер ярко пылал, освещая кровь на теле индейца, его искаженное злобой лицо. Он уже встал и двигался к девушке.
Лашке тоже увидел девушку и ее противника.
— Берегитесь! — снова закричал Ловетти, заметив, что индеец достал кинжал.
В следующую секунду кинжал был брошен. Но сделано это было слабеющей рукой. Луиза без труда уклонилась от атаки, шагнула вперед и сама нанесла удар.
В эти минуты лесные жители — те, что недавно изображали пьяниц и дебоширов, — наблюдали за происходящим, затаившись в кустарнике. Неподалеку валялась тушка большой мускусной крысы, кровью которой старательно вымазал себя Ронно.
Они видели, как девушка освободила пленников от веревок, как затем один из них решил добить валявшегося на земле “тяжелораненого”. Конечно, индейцы защитили бы Ронно — у каждого наготове было духовое ружье. Но этого не понадобилось: девушка загородила дорогу мужчине, стала торопливо говорить, показывая на реку и плот.
Через несколько секунд трое беглецов были у кромки воды, и Луиза перерубила лиану, удерживавшую плот у берега.
— Спасибо, Бланка, — сказал Лашке. — Я уже молился праотцам, думал, что нам крышка. Ловко же вы рассчитались с обидчиком. Как это удалось?
Луиза не ответила. Сейчас, когда самое трудное было позади, она едва держалась на ногах.
— В таких обстоятельствах действуешь автоматически, — сказал Ловетти. — Для чувства страха времени не остается. Страх приходит потом, когда дело сделано. — Он взял руку Луизы, поцеловал. — Горжусь вами, сеньорита. Как все же вы справились с таким верзилой?
— Не знаю… За скалами он навалился на меня. Хотела закричать, но негодяй зажал мне рот.
— Зажал рот — значит, освободил вашу руку! — воскликнул Ловетти. — Ведь так? И вы — за нож?
— Нож? — Луиза наморщила лоб. — Нет, сперва я ударила его камнем. Большой голыш оказался под рукой, когда я упала…
— Куда ударили?
— В темя.
— Ну что же, — сказал Ловетти, — попали в самое уязвимое место.
Он хотел продолжать расспросы, но девушка вдруг мягко осела на ногах. Мужчины подхватили ее, уложили на бревна. Минутой позже послышалось ее ровное дыхание.
— Спит, — пробормотал Ловетти.
Лашке мысленно перебирал все случившееся за день, эпизод за эпизодом. Что-то не давало ему покоя — он пытался найти натяжку, фальшивинку в поведении спутницы.
— Пожалуй, прилягу и я, — сказал Ловетти. Вздохнув, он растянулся на бревнах.
Лашке все так же сидел возле спящей. На запястье у Луизы тускло поблескивал браслет. Оба спутника давно приметили, что девушка бережет свое украшение, то и дело протирает браслет, не расстается с ним даже ночью. Лашке наклонился к браслету. Определил, что особой ценности безделушка не представляет. Три серебряных дельфина гоняются друг за другом, только и всего. Вдруг вспомнил о ноже. Как же девица прикрепляла его к ноге? Осторожно приподнял ее левую штанину. Верно, на лодыжке осталось веревочное кольцо — в такое можно просунуть плоский предмет.
Например, нож… Вытянув руки, пошарил пальцами между бревен. Ничего не обнаружил. Решил подождать до утра. Нож должен быть где-то здесь.
Обязательно надо найти и осмотреть нож.
Взошла луна. Река сразу сделалась загадочной, черной. Она несла плот тихо, без единого всплеска. И ветра не было, ни единого дуновения ветерка. И лес по обоим берегам стоял неподвижно, будто был нарисован.
Ловетти завозился на бревнах, что-то пробормотал во сне. Лашке покосился на него. Завидная способность у человека спать при любых обстоятельствах…
Вскоре он почувствовал, что и самого клонит ко сну. Нет, спать нельзя! Мало ли что может произойти. Передвинувшись к краю плота, зачерпнул воды, ополоснул лицо, шею. Сразу стало легче. Обернулся и некоторое время глядел на смутно белевшее в темноте лицо спутницы.
Странная девушка, легко согласилась на участие в экспедиции. Зачем ей это понадобилось?
Тут же сам себе возразил: недавно она отвозила в сельву старика и трех его спутников. Что же, и тогда преследовались какие-то цели?..
Чепуха! Нет особых целей. Есть характер. Авантюрный склад мышления, жажда приключений — вот и все.
Луна успела подняться над горизонтом, и плот стал виден до последнего бревнышка. Вот он, нож, завалился между лесинами под самым плечом своей владелицы… Лашке осторожно поднял его, потрогал пальцем липкую темную массу, покрывавшую почти все лезвие. Несомненно, это кровь.
Отложив нож, склонился над спящей. Искал царапины или ссадины на лице и шее Луизы. Искал их и нашел.
Итак, она действительно боролась с индейцем. Боролась и победила. Да, это редкий характер! И не теряет головы в критических ситуациях. Во всем этом теперь можно не сомневаться.
Ронно продолжал лежать и после того, как темнота поглотила отплывший от берега плот. Ждал, чтобы плот отнесло за поворот реки.
Потом поднялся на ноги, пучком травы стал счищать с тела кровь убитого животного.
Подошли те, что прятались в кустарнике, стали помогать своему вождю.
— Мы все сделали правильно? — спросил индеец, который усерднее других изображал буяна и забияку.
— Да. — Ронно показал на костер: — Залейте его водой. Мы возвращаемся к плоским камням, где остались вещи этих людей.
— Правильно, — улыбнулся “буян”. — Там много хороших вещей.
— Мы сожжем их. — Ронно поднял ладонь, предупреждая дальнейшие вопросы: — Я все сказал!
ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
— Смотрите, — кричал Ловетти, тряся ее за плечо, — смотрите же хорошенько!
Она ничего не понимала. Силилась поднять голову и не могла: затылок, шея затекли, лопатки и поясница были словно деревянные. Она шевельнула рукой:
— Помогите мне сесть.
Ловетти подхватил девушку за талию, усадил.
Оказалось, что уже утро. Поверхность реки была белой, от нее прядями поднимался туман, будто вода в реке нагрелась, вот-вот закипит.
— Что такое? — сказала Луиза. — Что вы увидели?
— Автомобиль! Сейчас его загораживает лесистый мыс. Потерпите минуту!
Она с трудом поднялась на ноги, бросила взгляд на Лашке. Тот работал шестом, помогая плоту миновать встретившийся на пути островок.
— Автомобиль, — подтвердил Лашке, на секунду обернувшись.
— Мой? — прошептала Луиза в полной растерянности. — Да откуда он взялся?
Течение пронесло плот мимо поросшего лесом мыса. К этому времени разошлись облака, закрывавшие солнце, и тогда будто фотограф проявил огромный цветной снимок — небо, река, лес заиграли всеми оттенками зелени и голубизны.
— Вот он! — закричал Ловетти, показывая на открывшийся каменистый откос.
Луиза увидела автомобиль. Тот стоял на полого спускавшемся к воде скальном монолите. Можно было разглядеть часть кузова, переднее колесо. Остальное скрывал кустарник. Но это был не “лендровер”.
— А вот и палатка, — сказал Лашке. — Видите ее?
Да, теперь открылась и палатка — раньше ее загораживали деревья. Мужчины стали подгонять плот к берегу. Работая шестом, Ловетти рассуждал:
— Выходит, путники здесь ночевали. Глядите, не испугались индейцев, палатку не замаскировали. Какой можно сделать вывод? Такой, что они горожане, вроде нас. Лесные жители не поступили бы столь опрометчиво.
Вскоре плот коснулся грунта. Лашке и Ловетти спрыгнули в воду, помогли Луизе перебраться на берег.
— Надо привязать плот, — сказала она.
— Плот уже не нужен, — Лашке тоже вылез на каменистый откос. — До города доберемся в автомобиле. Цивилизованные люди не откажут в помощи тем, кто попал в беду.
Они стали карабкаться по круче. На полпути к вершине задержались, чтобы перевести дух. Оглянувшись на реку, увидели: плот медленно удаляется от берега.
Девушка ловко накрутила макароны на вилку, точным движением отправила их в рот.
— Смотрите, — пробормотал Ловетти, — сделали все по правилам, будто итальянка. Ну, какая оценка?
— Прима! — Луиза закатила глаза и сложила колечком большой и указательный пальцы.
— Тогда я счастлив. — Ловетти переложил в тарелку порцию макарон для Лашке, позаботился и о себе.
Наступило молчание. Все энергично работали челюстями.
В эти минуты Луиза прокручивала в сознании магнитофонную запись.
Итак, на острове — двое русских, которые особенно заботят хозяев медицинского центра. Вдруг один из пленников профессор Брызгалова?..
При последней встрече Сизова сказала, что будет подогревать интерес противника к личности “богатой владелицы” “лендровера”. И вот — начала действовать. Не слишком ли рискованна затея с анонимными письмами? Нет, все сделано с точным прицелом: Луиза подготовлена к ответам на вопросы, которые могут задать Лашке и Ловетти.
Когда доели макароны, Ловетти снял с огня сковороду со свининой.
После бекона были консервированные ананасы, затем Лашке поставил перед спутницей чашку кофе.
— Сеньорита, — сказал Ловетти, передавая девушке пакет с сахаром, — я любовался тем, как ловко управлялись вы со спагетти. По тому, как это делает человек, можно определить — итальянец он, или, скажем, француз или англичанин. Вы долго жили в Италии? Или, быть может, в вас есть итальянская кровь?
“Ну вот, начинается, — подумала Луиза. — Что ж, чем скорее — тем лучше”.
Мужчины увидели: собеседница вдруг улыбнулась, закрыла глаза.
— Что такое? — сказал Ловетти.
— Я вспоминаю, — Луиза подняла ладонь, как бы прося, чтобы ей не мешали. Выпрямившись, стала декламировать: — Во имя бога и Италии я клянусь исполнять приказы дуче и служить всеми своими силами, а если нужно, и кровью делу фашистской революции.
Ловетти замер с раскрытым ртом. Придя в себя, вытащил платок и стал вытирать лицо, сразу покрывшееся каплями пота.
— Мадонна, — бормотал он, — мадонна, спаси меня и помилуй, уж не схожу ли я с ума!.. Ведь и я произносил эти слова! — Он всем корпусом повернулся к Луизе, схватил ее за руку: — Но это было давно, очень давно… Дуче ушел из жизни, когда вы только появились на свет. Вы не могли давать такую клятву, нет!
— Я и не давала ее.
— Тогда откуда она вам известна?
— Простите, это допрос? — Луиза тряхнула гривой волос и сердито посмотрела на итальянца.
Тот молитвенно сложил руки и сказал, что девушка разбередила дорогие сердцу воспоминания. Из каких она мест, где провела детство и юность?
Продолжая говорить, Ловетти прижимал руки к груди, тряс головой — демонстрировал, что взволнован. Но в глазах его была настороженность.
— Мои детство и юность касаются меня одной, — резко сказала Луиза.
Ловетти запнулся:
— Я бы хотел… Точнее, подумал, что провидение послало мне соотечественницу.
— Нет, я не итальянка. Хотя, как видите, владею языком. Мой отец был испанец. Он оставил семью, когда я еще лежала в колыбели. Но вот отчим, вырастивший меня и воспитавший!.. Что вы знаете о легионе “Тальяменто”?[13]
При этих словах Ловетти вскочил на ноги.
— Ваш отец служил в “Добровольческой милиции национальной безопасности”? — закричал он.
— Отчим!
— Кто же он был? Рядовой или офицер?
— Кажется, командовал манипулой[14]. Но это относится к началу войны. Потом он получил чин проконсула. Видите ли, все это было до моего появления на свет божий. Я родилась в 1945 году. Моим отчимом он стал десять лет спустя.
— А клятва, которую вы процитировали? Когда он произнес ее? Во время войны?
Задав новый вопрос, Ловетти напряженно ждал ответа. Луиза усмехнулась:
— Конечно, вы шутите. Так присягали юнцы из “отрядов сыновей Муссолини”. Отчим рассказывал, что принял эту присягу, когда ему было неполных двенадцать лет. Давал присягу мальчишкой, а, как видите, запомнил на всю жизнь. Однако что это с вами? Вы нервничаете.
— Ну-ну! — Ловетти сделал вид, что вытирает слезу. — Не такие мы неженки. Все дело в том, что когда-то и я принимал эту присягу. То были счастливые дни. Небо казалось безоблачным, а солнце ласковым. Увы, вскоре все изменилось!.. Кстати, могли бы вы подробнее рассказать о своем отчиме?
— Не пойму, чего вы хотите от меня? Я же не вторгаюсь в ваше прошлое.
Луиза говорила с вызовом, стремясь произвести впечатление уверенного в себе человека. Впрочем, так оно и было. Во время подготовки к поездке учли, что испанский она знает в совершенстве, итальянский — несколько хуже. Вот и возникла идея об “отчиме” — на случай контактов с итальянцами. Задача облегчалась тем обстоятельством, что кандидат на такую роль имелся.
Прежде чем рассказать об этом человеке, следует вспомнить один из эпизодов второй мировой войны. Летом 1943 года немцы расстреляли тысячи своих вчерашних союзников, не пожелавших продолжать сражаться на стороне Германии после выхода Италии из войны. Самая жестокая экзекуция состоялась в оккупированном нацистами Львове. В июльский солнечный день длинная колонна итальянских солдат, офицеров и генералов под сильным конвоем немцев маршировала за город, к противотанковым рвам, где всех ждала смерть. И вот на одном из поворотов шоссе столкнулись и загорелись автомобили. В поднявшейся суматохе группе итальянцев удалось бежать.
Дорога была одна — на восток. После долгих мытарств они перешли линию фронта. Среди них был проконсул фашистской милиции Джинно Джаннетти. По окончании войны на землю Италии он ступил другим человеком — многое понял за истекшие годы. Однако помалкивал о своих новых взглядах — видел, что в стране вновь поднимает голову фашизм. Словом, для всех оставался почитателем Муссолини.
Этого человека и “определили” на роль отчима Луизы. Он был достаточно хорошо изучен… Кстати, в семье, которая у него образовалась после войны, воспитывалась приемная дочь… А вскоре пожилой итальянец сменил адрес — переехал в новый район города, где никто ничего не знал о его родных и близких…
Для ночлега мужчины поставили маленькую палатку. Один спал, другой дежурил у костра. Луизе был предоставлен автомобиль: спинки передних сидений откидывались, образуя в салоне подобие кровати.
Она лежала в машине, заложив руки за голову. Изредка приподымалась на локтях, чтобы посмотреть, что делается вокруг. Сейчас дежурил Лашке. Вот он встал, разминая затекшие ноги, походил возле костра, заглянул в палатку. Вернувшись, подбросил в огонь охапку валежника.
Луиза вздохнула, опустилась на подушку. Прямо перед глазами была приборная панель “лендровера” и в ней часы со светящимся циферблатом. Время давно перевалило за полночь. Еще немного, и появятся те, кого она ждет. Только бы не передумал Ронно!
Он сказал: “Мы придем перед рассветом”. А рассвет скоро наступит. В окно видно, как померкли в далеком небе звезды. Так бывает в конце ночи — небо темнеет и меркнут звезды.
Не выдержав, Луиза опустила боковое стекло. Ждала, что со свежим воздухом в автомобиль ворвутся шумы леса. Но лес спал — деревья были неподвижны.
Еще полчаса миновало. Почему же не идет Ронно?
Она лежала в той же позе — на спине, с ладонями под затылком, едва дыша от напряжения. Показалось: громче застучали часы. Села в постели — так и есть, костер догорает, не трещит, потому и часы стучат слышнее… А Лашке дремлет у костра, положив локти на карабин…
Почему не идет Ронно? Глубоко вздохнув, расслабила руки. Задремала, положив ладони на лоб. Внезапно очнулась: где-то хрустнула веточка. Отняла руки от лица и увидела человека. Он крался к автомобилю. Еще секунда, и в окно просунулась рука с растопыренными пальцами. Луиза вздрогнула, закричала. Ей и впрямь сделалось страшно, хотя она с нетерпением ждала именно этой минуты.
Ее схватили, потащили из машины. Она дотянулась до рулевого колеса, вдавила кнопку сирены.
Ловетти выскочил из палатки и был схвачен. Лашке уже валялся на земле со скрученными за спиной руками.
Оба видели, как Луизу вытаскивали из автомобиля, а она сопротивлялась, билась…
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
1
Почти весь день пленников гнали по сельве. Первой вели Луизу. Ловетти и Лашке видели: подгоняемая конвоиром, она то и дело оступалась, падала, со связанными руками беспомощно барахталась на земле, а конвоир, рослый индеец, тыкал палкой в лежащую, понуждая ее подняться на ноги.Ближе к вечеру лес стал редеть. Потом блеснула полоска воды.
Пленников вывели на берег реки. Здесь предстояла ночевка. Их усадили на бугре, прислонив к деревьям. Путы на руках были ослаблены, зато пленникам связали ноги. Лашке попробовал было запротестовать, но получил удар палкой и смолк.
Между тем у кромки воды кипела работа. Индейцы стаскивали на песчаную косу лесины, лианами связывали их в плот. Видимо, готовилась переправа на противоположный берег.
Запылал костер. Один из индейцев стал делать тесто из маисовой муки и печь лепешки. Те, что возились на берегу, закончили работу, столкнули плот в воду и привязали его к коряге.
Затем все собрались у костра и стали есть.
— Вот как работают челюстями, — сказал Лашке. — Нажравшись, начнут переправу. Река будет еще одним препятствием, если надумаем бежать.
— Бежать? — пробормотал Ловетти. — Куда денешься в этом лесу? Мы здесь чужие, они — у себя дома. Схватят на первом же километре, тогда наверняка конец. А сейчас есть надежда, что все обойдется. Могут потребовать выкуп.
— Они сразу бы сказали о выкупе. Но ведь молчат. Молчат и тащат нас в самые дебри. — Лашке сделал паузу, скосил глаза на Луизу, как бы не зная, продолжать ли разговор в ее присутствии. — Я вот о чем подумал… Вдруг это месть?
— Месть? — переспросила Луиза.
— Недавно наши люди насолили здешним индейцам. Вдруг мы напоролись на остатки того самого племени?..
Девушка делала вид, что ничего не понимает, и молча глядела на реку.
— Надо бежать, — продолжал Лашке. — Бежать, чего бы это ни стоило.
— У меня есть нож, — вдруг сказала Луиза.
Мужчины уставились на нее.
— Есть нож, — повторила она.
— Но всех нас обыскивали!
— Легкие водолазы привязывают нож к голени ноги — при плавании под водой это удобно. А я аквалангистка со стажем. Вот и сработала привычка. — Луиза подбородком показала на свои ноги: — Видите, под брюками нож не заметен. При первом же удобном случае освобождайтесь от веревок, берите нож и действуйте.
— Пока нельзя, — Лашке оглядел людей у костра. — Прежде пусть отяжелеют от еды, станут дремать…
Он не договорил. Один из индейцев встал, схватил Луизу и под одобрительные крики тех, что остались у костра, поволок прочь от берега.
Вскоре они оказались за высокой скальной грядой. Конвоир стал распутывать веревки на ногах у пленницы.
— Спасибо, Ронно, — сказала она, растирая затекшие икры.
— Тебя крепко связали. Но сама же хотела, чтобы все было по-настоящему. Что делать дальше?
— Вы уже многое сделали — привели нас на берег реки, приготовили плот… Ты не ошибаешься, река действительно проходит мимо города?
— Отсюда по течению два дня пути. Потом, когда услышишь шум водопада, выйди на правый берег и стань лицом к закату. Город будет в той стороне. Расстояние — один день пути.
— Спасибо, Ронно. Теперь хочу попросить: сожги мой автомобиль со всеми вещами.
— Зачем?
— Мне это необходимо.
— Но он может ездить и дальше?
— Автомобиль исправен… Как видишь, я откровенна с тобой.
— Разве сжигают нужную вещь? Ты учишь нас плохому. А еще считаешь себя другом индейцев!
— Зачем тебе автомобиль? Собираешься ездить по сельве? Или хочешь продать его?
— Хочу подарить.
— Кому он может понадобиться в этом лесу?
— Хосебе, — сказал Ронно. — Хосеба давно хочет иметь его.
Здоровяк с выпуклой грудью и красивой сухой головой, гордо посаженной на мускулистой шее, он вдруг по-детски улыбнулся, даже прищелкнул пальцами.
— Зачем Хосебе понадобился автомобиль?
— Этот сезон был хорош для сборщиков чикле. Кроме того, братья Хосебы нашли… большой кусок золота.
— Самородок?
— Да! Они получили много денег.
— Значит, Хосеба поехала в город за автомобилем?
— Кто-то привез в город много автомобилей. Вот Хосеба и поспешила туда. Но автомобиль ждет ее здесь…
— Ронно, исполни мою просьбу, прошу тебя.
— Не могу. Если тебе не нужен автомобиль, его возьмет Хосеба. Она всегда помогает нам. Пусть хоть один раз индеец поможет Хосебе.
Убедить Ронно могла только правда. Но как сказать, что обязательно надо уничтожить магнитофон? И дело не только в нем. Не далее как через час она совершит то, во имя чего затеяна экспедиция, — спасет своих спутников.
Индейцы, которых она “одолеет”, должны выглядеть коварными и кровожадными. Иначе не будет настоящей цены совершаемому ею “подвигу”. Вот почему Ронно до конца должен сыграть свою роль: упустив пленников, он в ярости сжигает все их имущество, включая автомобиль…
— Ты скрываешь от меня что-то важное, — вдруг сказал Ронно.
Она все еще молчала. Пауза затягивалась. Индеец терпеливо ждал.
— Хорошо! — Луиза глубоко вздохнула. — Хорошо, будет по-твоему. Ты не тронешь автомобиль, но разведешь костер и бросишь в огонь все то, что находится в машине. Согласен, Ронно? Сожжешь все, понял? Там есть ящики, большие и маленькие…
— Ящики сгорят, не беспокойся.
— А судьбу автомобиля пусть решит Хосеба. Ты скажешь, что я хотела уничтожить его. Обязательно скажешь, что для меня это очень важно. Согласен?
— Будет, как ты хочешь.
— Спасибо, Ронно, — Луиза порывисто протянула ему руку. — Я тоже хотела бы иметь такого брата!
— Оставайся, — сказал индеец. — Разве тебя гонят из сельвы?
— Не могу. У каждого своя родина… Да, чуть не забыла. Спутникам я сказала, что смогла сохранить нож.
— У тебя нет ножа.
— Верно, ты его отобрал. Но я сказала им, что спрятала нож. Верни мне его.
— Зачем?
— Как же я “убью” тебя, если не имею ножа?
— Об этом я не подумал, — индеец усмехнулся. — Хорошо, возьми его. — Он вытянул из кармана холщовых штанов короткий кинжал: — Острый нож. — Потрогал пальцем лезвие: — Вполне можно убить человека…
Луиза взяла нож, рассеянно взглянула на индейца:
— Они хитрые, опытные люди. Вдруг догадаются?..
— Надо, чтобы увидели, как ты убиваешь?
— Было бы хорошо…
— Увидят. Потом, когда отплывете, покажешь им нож. Он будет в крови.
— Спасибо, Ронно!
— Хосеба сказала, что ты испанка, — вдруг проговорил индеец. — Это правда?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Сам не знаю… Но ты скоро покинешь сельву, мы расстанемся…
— Мой отец был испанец.
— Он умер?
— Умер давно — я только должна была родиться. Мать говорит, что это был самый лучший человек на свете.
— Где живет твоя мать? Ты вернешься к матери?
Луиза почувствовала, что сейчас разрыдается. Нагнулась, стала шарить руками в траве.
— Ты уронила нож? — участливо спросил Ронно и опустился на колени.
Она закивала, не подымая головы…
2
Ловетти и Лашке лежали на прежнем месте, неподалеку от стражей. Те сидели вокруг костра и поочередно прикладывались к большой тыквенной бутыли. По мере того как бутыль пустела, голоса индейцев становились громче и возбужденнее. Вскоре у костра уже кричали. Судя по всему, возник спор, темой которого были пленники. Индейцы оглядывались на них, грозили кулаками, все больше распаляясь. Один из спорщиков не выдержал — схватил палку и кинулся к связанным людям, но был остановлен другими.— Так и пропадем, — пробормотал Лашке. — Перепьются и прикончат нас, как баранов. Эх, будь у меня свободными руки да хоть какое оружие!
Ловетти вздохнул, вспомнив про нож, который удалось спрятать Луизе. Но где теперь она! Верзила, наверное, позабавится и убьет девицу.
Спор у костра вспыхнул с новой силой. Человек с палкой сделал очередную попытку расправиться с пленниками, расшвырял тех, кто его держал. Вот он уже возле Лашке, схватил его за горло.
Но прозвучал властный голос.
Ловетти сразу узнал индейца, который полчаса назад уволок в скалы Луизу. Но как сейчас выглядел этот абориген! Появился на берегу истерзанный, шатаясь от слабости. В свете костра видна была кровь, покрывавшая его грудь и живот. Теряя силы, индеец показал рукой за скалы и рухнул на песок.
Буян, готовившийся расправиться с Лашке, бросился туда, куда показал раненый. За ним помчались те, что были у костра.
Лашке медленно приходил в сознание от шока — у него все плыло перед глазами. Ловетти был в полном здравии и не прекращал наблюдать за валявшимся на песке индейцем. Тот силился подняться на ноги.
Послышались частые шаги. Из кустарника выбежала Луиза.
— Берегитесь! — закричал Ловетти.
Луиза круто обернулась, выставила руку с ножом.
Костер ярко пылал, освещая кровь на теле индейца, его искаженное злобой лицо. Он уже встал и двигался к девушке.
Лашке тоже увидел девушку и ее противника.
— Берегитесь! — снова закричал Ловетти, заметив, что индеец достал кинжал.
В следующую секунду кинжал был брошен. Но сделано это было слабеющей рукой. Луиза без труда уклонилась от атаки, шагнула вперед и сама нанесла удар.
В эти минуты лесные жители — те, что недавно изображали пьяниц и дебоширов, — наблюдали за происходящим, затаившись в кустарнике. Неподалеку валялась тушка большой мускусной крысы, кровью которой старательно вымазал себя Ронно.
Они видели, как девушка освободила пленников от веревок, как затем один из них решил добить валявшегося на земле “тяжелораненого”. Конечно, индейцы защитили бы Ронно — у каждого наготове было духовое ружье. Но этого не понадобилось: девушка загородила дорогу мужчине, стала торопливо говорить, показывая на реку и плот.
Через несколько секунд трое беглецов были у кромки воды, и Луиза перерубила лиану, удерживавшую плот у берега.
3
Ловетти и Лашке изо всех сил работали шестами, отгоняя плот от берега. Течение подхватило его, вынесло на середину реки. Здесь, на глубине, шесты были бесполезны. Мужчины оставили их, подошли к Луизе.— Спасибо, Бланка, — сказал Лашке. — Я уже молился праотцам, думал, что нам крышка. Ловко же вы рассчитались с обидчиком. Как это удалось?
Луиза не ответила. Сейчас, когда самое трудное было позади, она едва держалась на ногах.
— В таких обстоятельствах действуешь автоматически, — сказал Ловетти. — Для чувства страха времени не остается. Страх приходит потом, когда дело сделано. — Он взял руку Луизы, поцеловал. — Горжусь вами, сеньорита. Как все же вы справились с таким верзилой?
— Не знаю… За скалами он навалился на меня. Хотела закричать, но негодяй зажал мне рот.
— Зажал рот — значит, освободил вашу руку! — воскликнул Ловетти. — Ведь так? И вы — за нож?
— Нож? — Луиза наморщила лоб. — Нет, сперва я ударила его камнем. Большой голыш оказался под рукой, когда я упала…
— Куда ударили?
— В темя.
— Ну что же, — сказал Ловетти, — попали в самое уязвимое место.
Он хотел продолжать расспросы, но девушка вдруг мягко осела на ногах. Мужчины подхватили ее, уложили на бревна. Минутой позже послышалось ее ровное дыхание.
— Спит, — пробормотал Ловетти.
Лашке мысленно перебирал все случившееся за день, эпизод за эпизодом. Что-то не давало ему покоя — он пытался найти натяжку, фальшивинку в поведении спутницы.
— Пожалуй, прилягу и я, — сказал Ловетти. Вздохнув, он растянулся на бревнах.
Лашке все так же сидел возле спящей. На запястье у Луизы тускло поблескивал браслет. Оба спутника давно приметили, что девушка бережет свое украшение, то и дело протирает браслет, не расстается с ним даже ночью. Лашке наклонился к браслету. Определил, что особой ценности безделушка не представляет. Три серебряных дельфина гоняются друг за другом, только и всего. Вдруг вспомнил о ноже. Как же девица прикрепляла его к ноге? Осторожно приподнял ее левую штанину. Верно, на лодыжке осталось веревочное кольцо — в такое можно просунуть плоский предмет.
Например, нож… Вытянув руки, пошарил пальцами между бревен. Ничего не обнаружил. Решил подождать до утра. Нож должен быть где-то здесь.
Обязательно надо найти и осмотреть нож.
Взошла луна. Река сразу сделалась загадочной, черной. Она несла плот тихо, без единого всплеска. И ветра не было, ни единого дуновения ветерка. И лес по обоим берегам стоял неподвижно, будто был нарисован.
Ловетти завозился на бревнах, что-то пробормотал во сне. Лашке покосился на него. Завидная способность у человека спать при любых обстоятельствах…
Вскоре он почувствовал, что и самого клонит ко сну. Нет, спать нельзя! Мало ли что может произойти. Передвинувшись к краю плота, зачерпнул воды, ополоснул лицо, шею. Сразу стало легче. Обернулся и некоторое время глядел на смутно белевшее в темноте лицо спутницы.
Странная девушка, легко согласилась на участие в экспедиции. Зачем ей это понадобилось?
Тут же сам себе возразил: недавно она отвозила в сельву старика и трех его спутников. Что же, и тогда преследовались какие-то цели?..
Чепуха! Нет особых целей. Есть характер. Авантюрный склад мышления, жажда приключений — вот и все.
Луна успела подняться над горизонтом, и плот стал виден до последнего бревнышка. Вот он, нож, завалился между лесинами под самым плечом своей владелицы… Лашке осторожно поднял его, потрогал пальцем липкую темную массу, покрывавшую почти все лезвие. Несомненно, это кровь.
Отложив нож, склонился над спящей. Искал царапины или ссадины на лице и шее Луизы. Искал их и нашел.
Итак, она действительно боролась с индейцем. Боролась и победила. Да, это редкий характер! И не теряет головы в критических ситуациях. Во всем этом теперь можно не сомневаться.
Ронно продолжал лежать и после того, как темнота поглотила отплывший от берега плот. Ждал, чтобы плот отнесло за поворот реки.
Потом поднялся на ноги, пучком травы стал счищать с тела кровь убитого животного.
Подошли те, что прятались в кустарнике, стали помогать своему вождю.
— Мы все сделали правильно? — спросил индеец, который усерднее других изображал буяна и забияку.
— Да. — Ронно показал на костер: — Залейте его водой. Мы возвращаемся к плоским камням, где остались вещи этих людей.
— Правильно, — улыбнулся “буян”. — Там много хороших вещей.
— Мы сожжем их. — Ронно поднял ладонь, предупреждая дальнейшие вопросы: — Я все сказал!
ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
1
Открыв глаза, Луиза не сразу вспомнила, где находится.— Смотрите, — кричал Ловетти, тряся ее за плечо, — смотрите же хорошенько!
Она ничего не понимала. Силилась поднять голову и не могла: затылок, шея затекли, лопатки и поясница были словно деревянные. Она шевельнула рукой:
— Помогите мне сесть.
Ловетти подхватил девушку за талию, усадил.
Оказалось, что уже утро. Поверхность реки была белой, от нее прядями поднимался туман, будто вода в реке нагрелась, вот-вот закипит.
— Что такое? — сказала Луиза. — Что вы увидели?
— Автомобиль! Сейчас его загораживает лесистый мыс. Потерпите минуту!
Она с трудом поднялась на ноги, бросила взгляд на Лашке. Тот работал шестом, помогая плоту миновать встретившийся на пути островок.
— Автомобиль, — подтвердил Лашке, на секунду обернувшись.
— Мой? — прошептала Луиза в полной растерянности. — Да откуда он взялся?
Течение пронесло плот мимо поросшего лесом мыса. К этому времени разошлись облака, закрывавшие солнце, и тогда будто фотограф проявил огромный цветной снимок — небо, река, лес заиграли всеми оттенками зелени и голубизны.
— Вот он! — закричал Ловетти, показывая на открывшийся каменистый откос.
Луиза увидела автомобиль. Тот стоял на полого спускавшемся к воде скальном монолите. Можно было разглядеть часть кузова, переднее колесо. Остальное скрывал кустарник. Но это был не “лендровер”.
— А вот и палатка, — сказал Лашке. — Видите ее?
Да, теперь открылась и палатка — раньше ее загораживали деревья. Мужчины стали подгонять плот к берегу. Работая шестом, Ловетти рассуждал:
— Выходит, путники здесь ночевали. Глядите, не испугались индейцев, палатку не замаскировали. Какой можно сделать вывод? Такой, что они горожане, вроде нас. Лесные жители не поступили бы столь опрометчиво.
Вскоре плот коснулся грунта. Лашке и Ловетти спрыгнули в воду, помогли Луизе перебраться на берег.
— Надо привязать плот, — сказала она.
— Плот уже не нужен, — Лашке тоже вылез на каменистый откос. — До города доберемся в автомобиле. Цивилизованные люди не откажут в помощи тем, кто попал в беду.
Они стали карабкаться по круче. На полпути к вершине задержались, чтобы перевести дух. Оглянувшись на реку, увидели: плот медленно удаляется от берега.