Страница:
— Что происходит? — Магомедов подбежал к вахтенному штурману.
— Резко возросла нагрузка на винт — намотался обрывок сетей.
Капитан с силой опустил трубку на рычаг:
— Бред какой-то. Придется сходить под воду, глянуть, что там с винтом.
— Видел пловца, — торопливо сказал Магомедов, — в маске. Он вынырнул возле катера!
Капитан мгновенно все понял, схватил Магомедова за плечо:
— Быстро! Быстро радиограмму в пароходство: “Диверсия против судна, выведен из строя винт…”
Грохот моторов заглушил его голос. Над “Роговым” промчалась летающая лодка, выпущенной на тросе “кошкой” сорвала протянутую между мачтами антенну, развернулась и пошла на посадку. Она еще бежала по воде, а к ней уже спешил катер с “терпящим бедствие”.
Еще через две минуты этот же катер доставил к борту советского теплохода Лотара Лашке и пятерых вооруженных. Среди них находился и подводный пловец — даже не успел снять рубаху из губчатой черной резины.
Это был человек двухметрового роста с бочкообразным торсом и непропорционально маленькой головой, которая, казалось, ни на секунду не оставалась без движения — рывками, по-птичьи, поворачивалась из стороны в сторону, а прозрачные глаза цепко схватывали все, что происходило на палубе советского судна.
Под угрозой оружия (спаренные пулеметы летающей лодки дали несколько очередей по надстройкам теплохода) капитан Мисун вынужден был принять незваных гостей. Он попробовал схитрить — вывалил штормтрап в надежде, что поднимающихся на борт бандитов можно будет поодиночке обезвредить, завладеть их оружием. Но Лашке был опытным противником — потребовал, чтобы подали парадный трап.
Увидев Магомедова, подводный пловец ткнул его в живот стволом автомата:
— Это ты торчал на корме? Подсматривал за мной, падаль? — И вдруг закричал: — Глядите, шеф, у него две фотокамеры! Две, а не одна!
Лотар Лашке обернулся к капитану, выкинул руку с пистолетом:
— Где ваша каюта? Ведите!
В капитанской каюте он вывалил на пол содержимое ящиков письменного стола, нашел пакет с фотографиями. Осмотрев их, поднял глаза на капитана:
— Что собирались делать со снимками? Хотели отправить в свою страну?
Капитан не успел ответить. Под снимками Лашке нашел докладную записку в пароходство.
— Тоже хотели отправить? — Пошел к иллюминатору, стал изучать бумагу: — Боже, да это копия! А где первый экземпляр?
— Это единственный, — сказал капитан.
Несколько секунд Лашке соображал, затем сунул руку под стол и перевернул мусорную корзину. Он сразу увидел то, что искал, — скомканный лист копирки. Расправил копирку, посмотрел ее на свет.
— Ну что скажете теперь?
— Да, это копия. А первый экземпляр куда-то выбросил. Стал исправлять — мне не понравился стиль… Дело было не к спеху: отправить снимки и докладную записку я мог только из порта выгрузки.
У Лашке отлегло от сердца. В самом деле, судно никуда не заходило. Это он знал точно.
— Шеф, — пловец постучал пальцем по наручным часам, — не мешкайте, времени в обрез…
— Так… — Лашке обернулся к Мисуну: — Пусть ваши люди соберутся на спардеке. Все без исключения.
Станислав Николаевич понял, что бандиты могут уничтожить судно. Возможно, даже с экипажем. Что же предпринять?
Набирая номер телефона мостика, скосил глаза на противников. Один из них стоял близко — пожалуй, дотянешься, прежде чем успеет применить оружие. Зато другой был в противоположном углу каюты и автомат держал наготове.
— Пошли! — скомандовал Лашке, когда по трансляции зазвучал голос вахтенного штурмана, передававшего распоряжение капитана о сборе команды.
Они вышли из каюты и двинулись к спардеку — впереди Лотар Лашке, за ним — капитан Мисун и, отступя на несколько шагов, пловец.
Спардек. У поручней левого борта столпилось большинство членов экипажа. В отдалении заняли посты автоматчики.
— Сколько человек в команде? — Лашке обращался к капитану.
— Тридцать два, — последовал ответ.
— Вот остальные, — Станислав Николаевич показал на боцмана Вовка и моториста, появившихся из люка машинного отделения. С противоположной стороны по трапу поднимался Ибрагим Магомедов.
— Слушайте все! — Лашке повысил голос. — Я ненадолго увезу вашего капитана: есть необходимость серьезного разговора… Остальные будут ждать его возвращения, после чего судно сможет продолжать путь. Конечно, прежде вам придется освободить винт от троса, который так ловко намотал этот симпатичный человек, — Лашке показал на водолаза. — Мы не причиним вам вреда, только поговорим с капитаном.
— Я не покину судно, — тихо, но отчетливо сказал Станислав Николаевич.
— Очень жаль, если вы так решили. — Лашке сделал знак пловцу. Тот вскинул автомат. Прозвучала короткая очередь. Матрос, стоявший на левом фланге строя, был убит наповал. — У нас мало времени. Если капитан и дальше будет дрожать за свою шкуру, через десять секунд я расстреляю очередного члена экипажа, потом следующего… — Он поднес к глазам руку с часами: — Я веду отсчет времени.
— Хорошо, я подчиняюсь силе, — Мисун направился к трапу.
Лашке отошел от борта и оглядел моряков на спардеке. Вспомнилось озеро в Мертвых горах, американский лейтенант и солдаты, сгрудившиеся у кромки воды. Они были веселы — верили, что их сфотографируют… А на что надеются эти? Могли бы догадаться, какая судьба им уготована. Так нет же, стоят смирненько.
Он взглянул на автоматчиков, чтобы подать знак открыть огонь.
Именно в этот момент Магомедов и боцман Вовк метнули в ближайших автоматчиков ножи. Это было сделано неумело. Радист промахнулся. А нож боцмана плашмя ударился о грудь бандита. Тот опешил, рукой загородил лицо.
Заминки было достаточно, чтобы Вовк успел вцепиться в горло врагу. Капитан Мисун, который был уже на трапе, резко повернулся и ударил конвоира. Кинулись вперед остальные моряки. Автоматчики открыли огонь. Но они стреляли вразброд. На спардеке закипело сражение. Лашке и пловец с трудом отбивались от наседавших на них членов экипажа.
— Шеф! — закричал пловец. — Время вышло!
— Тихо!
— Время вышло! — еще громче крикнул пловец.
Он толкнул через поручни капитана и вслед за ним прыгнул в море. Лашке тоже перемахнул за борт. Мисун и оба противника вынырнули возле катера и тут же были подняты из воды.
— Назад! — крикнул Лашке рулевому. — Уходите от судна.
Тут же громыхнул взрыв. Это сработали магнитные мины, прикрепленные пловцом к килю теплохода.
Застучали спаренные пулеметы гидросамолета. Они били по палубе, где не затихало сражение, дырявили борт судна у ватерлинии.
Катер достиг летающей лодки. Та приняла пассажиров и пошла на взлет.
Сверху было видно, как теплоход накренился и осел на корму; как с палубы прыгают в воду люди.
Новый взрыв потряс воздух, после чего “Капитан Рогов” лег на борт и ушел под воду.
Летающая лодка несколько раз прошлась над местом гибели советского судна, расстреливая тех, кто еще мог держаться на воде.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕРВАЯ ГЛАВА
ВТОРАЯ ГЛАВА
— Резко возросла нагрузка на винт — намотался обрывок сетей.
Капитан с силой опустил трубку на рычаг:
— Бред какой-то. Придется сходить под воду, глянуть, что там с винтом.
— Видел пловца, — торопливо сказал Магомедов, — в маске. Он вынырнул возле катера!
Капитан мгновенно все понял, схватил Магомедова за плечо:
— Быстро! Быстро радиограмму в пароходство: “Диверсия против судна, выведен из строя винт…”
Грохот моторов заглушил его голос. Над “Роговым” промчалась летающая лодка, выпущенной на тросе “кошкой” сорвала протянутую между мачтами антенну, развернулась и пошла на посадку. Она еще бежала по воде, а к ней уже спешил катер с “терпящим бедствие”.
Еще через две минуты этот же катер доставил к борту советского теплохода Лотара Лашке и пятерых вооруженных. Среди них находился и подводный пловец — даже не успел снять рубаху из губчатой черной резины.
Это был человек двухметрового роста с бочкообразным торсом и непропорционально маленькой головой, которая, казалось, ни на секунду не оставалась без движения — рывками, по-птичьи, поворачивалась из стороны в сторону, а прозрачные глаза цепко схватывали все, что происходило на палубе советского судна.
Под угрозой оружия (спаренные пулеметы летающей лодки дали несколько очередей по надстройкам теплохода) капитан Мисун вынужден был принять незваных гостей. Он попробовал схитрить — вывалил штормтрап в надежде, что поднимающихся на борт бандитов можно будет поодиночке обезвредить, завладеть их оружием. Но Лашке был опытным противником — потребовал, чтобы подали парадный трап.
Увидев Магомедова, подводный пловец ткнул его в живот стволом автомата:
— Это ты торчал на корме? Подсматривал за мной, падаль? — И вдруг закричал: — Глядите, шеф, у него две фотокамеры! Две, а не одна!
Лотар Лашке обернулся к капитану, выкинул руку с пистолетом:
— Где ваша каюта? Ведите!
В капитанской каюте он вывалил на пол содержимое ящиков письменного стола, нашел пакет с фотографиями. Осмотрев их, поднял глаза на капитана:
— Что собирались делать со снимками? Хотели отправить в свою страну?
Капитан не успел ответить. Под снимками Лашке нашел докладную записку в пароходство.
— Тоже хотели отправить? — Пошел к иллюминатору, стал изучать бумагу: — Боже, да это копия! А где первый экземпляр?
— Это единственный, — сказал капитан.
Несколько секунд Лашке соображал, затем сунул руку под стол и перевернул мусорную корзину. Он сразу увидел то, что искал, — скомканный лист копирки. Расправил копирку, посмотрел ее на свет.
— Ну что скажете теперь?
— Да, это копия. А первый экземпляр куда-то выбросил. Стал исправлять — мне не понравился стиль… Дело было не к спеху: отправить снимки и докладную записку я мог только из порта выгрузки.
У Лашке отлегло от сердца. В самом деле, судно никуда не заходило. Это он знал точно.
— Шеф, — пловец постучал пальцем по наручным часам, — не мешкайте, времени в обрез…
— Так… — Лашке обернулся к Мисуну: — Пусть ваши люди соберутся на спардеке. Все без исключения.
Станислав Николаевич понял, что бандиты могут уничтожить судно. Возможно, даже с экипажем. Что же предпринять?
Набирая номер телефона мостика, скосил глаза на противников. Один из них стоял близко — пожалуй, дотянешься, прежде чем успеет применить оружие. Зато другой был в противоположном углу каюты и автомат держал наготове.
— Пошли! — скомандовал Лашке, когда по трансляции зазвучал голос вахтенного штурмана, передававшего распоряжение капитана о сборе команды.
Они вышли из каюты и двинулись к спардеку — впереди Лотар Лашке, за ним — капитан Мисун и, отступя на несколько шагов, пловец.
Спардек. У поручней левого борта столпилось большинство членов экипажа. В отдалении заняли посты автоматчики.
— Сколько человек в команде? — Лашке обращался к капитану.
— Тридцать два, — последовал ответ.
— Вот остальные, — Станислав Николаевич показал на боцмана Вовка и моториста, появившихся из люка машинного отделения. С противоположной стороны по трапу поднимался Ибрагим Магомедов.
— Слушайте все! — Лашке повысил голос. — Я ненадолго увезу вашего капитана: есть необходимость серьезного разговора… Остальные будут ждать его возвращения, после чего судно сможет продолжать путь. Конечно, прежде вам придется освободить винт от троса, который так ловко намотал этот симпатичный человек, — Лашке показал на водолаза. — Мы не причиним вам вреда, только поговорим с капитаном.
— Я не покину судно, — тихо, но отчетливо сказал Станислав Николаевич.
— Очень жаль, если вы так решили. — Лашке сделал знак пловцу. Тот вскинул автомат. Прозвучала короткая очередь. Матрос, стоявший на левом фланге строя, был убит наповал. — У нас мало времени. Если капитан и дальше будет дрожать за свою шкуру, через десять секунд я расстреляю очередного члена экипажа, потом следующего… — Он поднес к глазам руку с часами: — Я веду отсчет времени.
— Хорошо, я подчиняюсь силе, — Мисун направился к трапу.
Лашке отошел от борта и оглядел моряков на спардеке. Вспомнилось озеро в Мертвых горах, американский лейтенант и солдаты, сгрудившиеся у кромки воды. Они были веселы — верили, что их сфотографируют… А на что надеются эти? Могли бы догадаться, какая судьба им уготована. Так нет же, стоят смирненько.
Он взглянул на автоматчиков, чтобы подать знак открыть огонь.
Именно в этот момент Магомедов и боцман Вовк метнули в ближайших автоматчиков ножи. Это было сделано неумело. Радист промахнулся. А нож боцмана плашмя ударился о грудь бандита. Тот опешил, рукой загородил лицо.
Заминки было достаточно, чтобы Вовк успел вцепиться в горло врагу. Капитан Мисун, который был уже на трапе, резко повернулся и ударил конвоира. Кинулись вперед остальные моряки. Автоматчики открыли огонь. Но они стреляли вразброд. На спардеке закипело сражение. Лашке и пловец с трудом отбивались от наседавших на них членов экипажа.
— Шеф! — закричал пловец. — Время вышло!
— Тихо!
— Время вышло! — еще громче крикнул пловец.
Он толкнул через поручни капитана и вслед за ним прыгнул в море. Лашке тоже перемахнул за борт. Мисун и оба противника вынырнули возле катера и тут же были подняты из воды.
— Назад! — крикнул Лашке рулевому. — Уходите от судна.
Тут же громыхнул взрыв. Это сработали магнитные мины, прикрепленные пловцом к килю теплохода.
Застучали спаренные пулеметы гидросамолета. Они били по палубе, где не затихало сражение, дырявили борт судна у ватерлинии.
Катер достиг летающей лодки. Та приняла пассажиров и пошла на взлет.
Сверху было видно, как теплоход накренился и осел на корму; как с палубы прыгают в воду люди.
Новый взрыв потряс воздух, после чего “Капитан Рогов” лег на борт и ушел под воду.
Летающая лодка несколько раз прошлась над местом гибели советского судна, расстреливая тех, кто еще мог держаться на воде.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕРВАЯ ГЛАВА
Книжные стеллажи соседствовали с двумя большими столами, заваленными рукописями, книгами и вырезками из газет. Однако все это занимало лишь часть кабинета. В противоположном углу, наиболее освещенном, стоял мольберт с начатым этюдом: рассветная степь, табун коней… В кабинете было место и для нескольких чучел животных, неподалеку от входа поместился овальный полированный стол.
Сейчас за этим столом сидели мужчина лет шестидесяти и посетительница. Они только что закончили разговор, хозяин кабинета подписывал бумаги.
— Ну вот и конец, — сказала женщина, отодвигая один документ и кладя на его место другой. — И здесь, пожалуйста. У вас элегантная подпись, мистер Лавров.
— Польщен. — Профессор Алексей Лавров иронически оглядел собеседницу. У нее было круглое лицо и веселые глаза — этакая смешливая простушка. — Передайте мои поздравления шефу налогового управления. Клиент такого очаровательного сборщика налогов подпишет что угодно — даже свой смертный приговор. Кстати, куда девался угрюмый верзила потрошивший меня в прошлые годы?
— Имеете в виду сборщика, который работал раньше? — посетительница почему-то смутилась. — Не то уехал, не то умер. У нас столько работников, профессор! Вот вертится на языке вопрос. В налоговой декларации вы указали свой годовой доход. Это больше, чем зарабатывает министр. А банковский счет весьма невелик. Что же останется после уплаты налогов? Кстати, вы и в прошлые годы зарабатывали не меньше. Это же надо ухитриться просадить такую уйму денег! И дома своего у вас нет — снимаете квартиру. А годы бегут. Кроме того, надо помнить и о наследниках.
— Я один на всем белом свете. — Лавров посмотрел на часы.
Сборщица налогов перехватила этот взгляд:
— Простите, профессор! Веду себя бестактно, отнимаю столько времени у знаменитого человека! Но для меня поговорить с вами просто удовольствие!
Лавров вновь взглянул на часы.
— Исчезаю! — воскликнула женщина. — Вот ваша чековая книжка и все другие документы. Прощайте!
Она встала, чтобы идти к двери, и вдруг замерла, увидев двухметровое чучело гориллы.
— Вот так трофей! Сами прикончили зверя?
— Это Денис, — в голосе Лаврова зазвучали ласковые нотки. — Он не был убит. Всему виной трагический случай… Придет время, люди поставят ему золотой памятник.
— Обезьяне? Что же такое она совершила?
Протянув руку, сборщица налогов коснулась чучела. Лавров ждал этого, нажал кнопку под крышкой стола. Горилла раскрыла пасть, обнажив клыки. Женщина с воплем отпрянула.
Хозяин кабинета расхохотался.
— Уф, чуть не умерла… Дайте, пожалуйста, глоток воды. Так что же совершил этот ваш Дэнис?
— Денис, — поправил Лавров. — Есть такое имя у русских.
— Бог мой, да я и забыла, что вы из России!.. По чести, не тянет туда? В Москве делаются большие дела. Ох, эти русские, никогда не знаешь, чего от них ждать. У меня есть приятели среди коммунистов. Так вот, они утверждают…
— Стоп! — Лавров поднял ладонь. — Политика не мое дело.
— И слава богу. Я и сама не терплю политиков. Все они жулики, вам не кажется? Все же я съездила бы в Россию. Эти просторы, снега!.. И потом, так дешево можно купить шубку… Говорят, у них красивые мужчины, мистер Лавров? Судя по вас, это чистая правда.
Продолжая болтать и сделав еще один шаг к двери, посетительница остановилась у портрета девушки на стене:
— Ваша работа, профессор?
— Моя.
— Глядите, ко всему вы еще и художник. Сколько талантов!.. Хорошая девушка. Такое чистое лицо! Она русская?
— Русская.
— Ваша первая любовь? — Сборщица налогов вздохнула: — Понимаю: ее уже нет в живых?.. Господи, прими ее душу! Как-то о вас рассказывали по телевидению. Ведь вы были в армии Советов, не так ли?
— Был.
— Потом ранение, плен, лагерь нацистов… И как вы все выдержали?!
— Повезло.
— Это в каком смысле, профессор?
— Повезло, что выдержал. Там выживал один тысяч на десять.
Женщина прошлась по комнате. Она готовилась задать главный вопрос и сейчас прикидывала, как это лучше сделать.
— Почему же не вернулись в Россию? — она обернулась к хозяину кабинета. — Были серьезные причины?
Лавров молчал.
— Какие же? — настаивала сборщица налогов. — Не знаю почему, но у меня сердце разрывается от жалости. Что заставило вас принять решение об эмиграции, профессор?
Лавров сидел, уставясь в стол, и молчал.
— Потерял веру в человека, — наконец проговорил он.
— В нее? — посетительница показала на портрет девушки. — А в страну? Наверное, в страну тоже?
— Зачем же обобщать? Это не так мало — потерять веру в того, кого считал главным человеком в своей жизни. Нет, не о стране речь. Э, да что вспоминать — решил, и все тут!
Взяв портфель, сборщица налогов направилась к выходу. У двери остановилась:
— Да, жизнь!.. Это подумать только, как вы все превозмогли! Я рада, что такому хорошему человеку посчастливилось в моей стране. Прощайте, профессор! — она взялась за ручку двери. — Смотрели сегодняшние газеты? Нет еще? Так вы ничего не знаете? Все газеты трубят: двое русских попросили у нас политического убежища, двое ученых — муж и жена. Они только вчера прибыли. А сегодня газеты напечатали их заявление. И что только творится в этой России!.. До свидания, мистер Лавров. Мне было приятно познакомиться с вами.
Проводив посетительницу, Лавров побрел к лестнице, ведущей наверх, в спальню, но был остановлен настойчивыми звонками в дверь. Два коротких звонка чередовались с длинным. Так всегда сигналил сосед и давний приятель Лаврова.
Сосед был маленьким суетливым человеком. Явился без пиджака, в домашних туфлях, широко улыбнулся Лаврову:
— Привет, ученый, как протекает жизнь? Все пишешь и пишешь?
— У тебя есть телефон, Мартин! — строго сказал Лавров. — Надо предупреждать, когда собираешься нагрянуть. А вдруг у меня… дама?
— Дама — и ты?! — воскликнул сосед. — Будь у меня время, смеялся бы до утра. Дама, да еще молоденькая!.. Нет, ты спятил, ученый. Для человека твоих лет дамы — самые страшные враги. Дамы и автомобили. Никаких дам! И — больше ходить пешком. Больше ходить! Заведи себе кобеля. Его надо выгуливать, чтобы у каждой тумбы он поднял ногу. А тумб много, старина, и ему требуется обежать все до единой. И так — трижды за день. Да еще разок ночью, если тебе попался удачный кобель… Посчитай, сколько миль будет за одни только сутки?! А за неделю? За месяц?
Лавров молча слушал. Он слишком хорошо знал Мартина, чтобы поверить его беззаботной болтовне.
— Сам-то завел собаку? — улыбаясь, спросил он.
— Не завел, — Мартин вдруг сник, опустил голову. — Нет у меня кобеля и, что еще хуже, нету денег.
— Так я и знал. Выпивка или бега?
— То и другое… Требуется пятьдесят монет до пенсии.
Лавров вытащил бумажник:
— Бери и будь проклят, несносный ты человек!
— Я верну! — Сосед затолкал купюры в карман, показал на чучело гориллы: — Сделай, чтобы он лязгнул зубами!
Лавров обнял Мартина.
— Недостает сил взять себя в руки? — тихо сказал он. — Ведь не старый же человек. И голова у тебя золотая. Я готов все сделать для тебя, только перестань пить и займись поисками работы…
Через минуту после ухода Мартина зазвонил телефон. Консьержка сообщала, что к профессору направилась еще одна посетительница. Она уже в лифте — та самая богатая леди, что приезжала на прошлое рождество.
Лавров улыбнулся. Этому визиту он был рад. Распорядившись, чтобы консьержка купила утренние газеты, положил трубку, критически оглядел свое жилище, снял со спинки стула пиджак и отнес в холл.
— Милый! — вошедшая женщина сбросила короткую пушистую шубку, обняла и поцеловала Лаврова. — Я уже думала, что не дождусь этой минуты.
— Хорошо, что ты приехала, Джоан. Один мой соотечественник написал: “Человек создан для счастья, как птица для полета”. Какое заблуждение! Удел человека — страдания… Но прочь грустные мысли! Как тебе удалось вырваться? И где супруг?
— В эти минуты его самолет подлетает к Парижу… Мы перелетели океан, и он высадил меня. А сам — в Париж, хочет купить там какую-то газету. Оттуда отправится в Ирак.
— В Ирак… Ах да, ты говорила — у него там нефтяные поля…
— Нефтяные поля и любовница — дочь управляющего промыслами. Он прожигает жизнь. Так почему бы и мне не делать то же самое? Ой!.. — Джоан увидела чучело гориллы. — Это Денис?
— Да.
— Бедняга. — Она подошла к чучелу: — Как все произошло?
— Ночью. Ночь, ливень, порыв ветра качнул дерево, ветка разбила окно. В вольер хлынула ледяная вода. Он простудился и умер. Не будь этой трагической случайности, прожил бы бог знает сколько!..
— Он и так вдвое превысил среднюю продолжительность жизни горилл.
— Прожил бы еще столько же, — упрямо повторил Лавров. — Дениса анатомировали, тщательно исследовали. Данные говорят о том, что я был на верном пути… Но теперь все пошло прахом. Бьюсь над заменой, но пока ничего подходящего. К тому же мои возможности ограниченны…
— Погоди-ка! Я кое-что привезла. — Джоан стала рыться в сумочке и протянула Лаврову документы, украшенные гербовыми печатями. — Дом, озеро, почти пятьдесят акров леса, — перечисляла она. — В доме полторы дюжины комнат. Неподалеку расположены службы, вольеры…
— Какие вольеры?
— Не перебивай! — Джоан ладонью прикрыла Лаврову рот. — Сейчас для нас с тобой — торжественный момент. Ты держишь в руках купчую. И учти, это Флорида. Следовательно, интенсивная солнечная радиация, высокая средняя годовая температура. В вольерах много обезьян, есть две гориллы — самец и самка.
— Ты купила все это для меня?
Гибсон кивнула. Глаза ее сияли.
— Да не могу я принять такой презент.
— Но почему? Дом и земля стоили совсем недорого. И потом, это мои личные деньги. Он не имеет к ним отношения.
— Я тоже не имею к ним отношения. Твои деньги — это твои деньги.
— Боже праведный, он сошел с ума!.. Хорошо, несносный ты человек, я даю тебе их взаймы. Вернешь долг. Можешь даже с процентами.
Лавров не ответил.
Многое связывало его с Джоан Гибсон. Оказавшись после войны в этой стране, он ценой огромных усилий завершил университетское образование. Вскоре было сделано и первое важное открытие. Оно утвердило его имя в науке, но не принесло материальных выгод — по контракту, составленному ловкими юристами, все деньги достались фирме, в которой служил Лавров. В этот же период он тяжко заболел, оказался в больнице некоего благотворительного общества и умер бы там, не приди на помощь Джоан Гибсон. Она не жалела денег на то, чтобы лечение проводили хорошие врачи, добывала редкие лекарства и препараты… Что привело ее в ту больничную палату, где он метался в горячечном бреду? Лавров сто раз задавал себе этот вопрос. Ответа не было. Джоан, когда в разговорах с ней он возвращался к этой теме, отделывалась шуточками… Итак, она выходила Лаврова. А потом сделалась его любовницей. Теперь время от времени прилетает из-за океана, где ее дом. Уговаривает Лаврова переехать в Соединенные Штаты: только там может по-настоящему развернуться перспективный ученый. Он неизменно отказывает. Вот и теперь Джоан вернулась к теме об Америке. И Лавров снова отверг предложение о переезде.
Джоан продолжала сердиться. На Лаврова сыпались упреки. Вдруг она подбежала к портрету девушки с явным намерением сорвать его со стены.
— Не трогай! — нервно крикнул Лавров.
— Вот как! Сам же обещал снять портрет… Боже, да ты до сих пор любишь эту особу!.. Что ж, я напомню ее последнее письмо.
— Шарила в моих бумагах?
— Сам же просил, чтобы я разложила их по новым папкам. А письмо лежало на виду. И какое письмо! Я запомнила каждую его букву. — Джоан закрыла глаза и выставила вперед руку, как бы готовясь к декламации: — “Рада, что ты жив, Алексей. Но я вышла замуж. Мы живем хорошо, у нас будет ребенок…” Какой это год?
— Сорок третий.
— Голодная, истекающая кровью Россия. И — “мы живем хорошо”. Еще бы! Муженек — хозяин крупного магазина!.. Тогда-то тебя и ранило? — Джоан поперхнулась от возникшей догадки: — Стой! Ты, наверное, сам искал смерти? Подумать только — из-за кого!.. Воин истекает кровью на поле битвы, а она и этот торгаш делают своего первого ребенка!.. Молчишь, Алекс? Ведь и в плен попал тогда же? Что ж, навсегда порвав с ней, ты поступил как настоящий мужчина. Но прошло время — и стал жалеть?
— Я ни о чем не жалею. Это лишь память о прошлом.
— Память! Ниточка, которая тянется в Россию, вот что! Боишься порвать ниточку? — Гибсон кулаком погрозила портрету: — Не обольщайся, сейчас это рыхлая женщина с сальными волосами. У нее потные ладони и толстый живот. Ведь они жрут один картофель!
— Замолчи, Джоан!
— Да, да, варят его бушелями, давят деревянными ложками и — в желудки, в желудки! Вместе с кожурой!..
Лавров шагнул к ней. Мужчина почти двухметрового роста, он весил верных сто килограммов. Казалось, его гнев вот-вот обрушится на кричащую.
Но он сдержался.
— В войну люди радовались, когда в доме была картошка, — сказал он печально. — Это вам посчастливилось, вы не знали, что такое настоящая война. У вас в стране не сгорел ни один дом, не был убит ни один ребенок.
В дверь позвонили. Лавров ушел в холл и вернулся с пачкой газет, на ходу разворачивая одну из них.
Джоан заглянула в газету:
— Ого, интересно! — Она включила приемник, и в комнату ворвался голос репортера.
— Да-да, — кричал он, — их зовут доктор Анна Брызгалова и доктор Петр Брызгалов! Это супруги. Они только вчера приехали в нашу страну из России. Слушайте, слушайте, со своим микрофоном я у подъезда Амбассадор-отеля, где остановились эти ученые… Улица — сплошное стадо автомобилей. На тротуарах сотни людей. Я подхожу к одному из них… Ну, вот вы! Зачем вы пришли сюда? Назовите себя.
— Мое имя Рой Тернер.
— Очень хорошо, мистер Тернер. Зачем вы здесь?
— Кто-то сказал, будто самоубийца собирается прыгнуть с крыши отеля.
— Все верно! — со смехом ответил репортер. — Глядите не прозевайте — он вот-вот появится… А вы? Как вас зовут? Что это у вас на рукаве? Смотрите-ка, свастика!.. Вы не немец?
— Можете считать меня немцем… И эти мои дружки, что стоят рядом, они тоже для тебя боши. — На секунду голос говорившего был заглушен хохотом. — Так вот, мы заявляем: беглецы из большевистской России могут оставаться у нас.
— Понял, спасибо! — скороговоркой ответил репортер. — А вы, мистер, не скажете ли несколько слов?
— Что ж, скажу, — вступил новый голос. — Скажу так: у меня нет ни дома, ни жратвы — ночую где придется, ем, что поднесет господь бог. Они — предатели, эти двое русских! Зачем они здесь? У нас хватает своих прохвостов. Фашизм не пройдет!.. Ты ударил меня? Ах ты, каналья!..
Шум потасовки заглушил все остальные звуки. Потом стало тихо: видимо, репортер выключил микрофон. Но вот снова послышался его голос. Все той же профессиональной скороговоркой было сообщено, что русских ученых увезли представители иммиграционной службы.
— Но я отыскал их след! — кричал репортер. — Я разыскал их, совершил невозможное, чтобы вы могли прослушать это интервью!.. Доктор Петр Брызгалов, что побудило вас совершить столь решительный шаг?
Другой голос, запинаясь и делая неожиданные остановки между словами, сказал, что подготовлено специальное коммюнике. Оно будет опубликовано.
— А как здоровье вашей супруги? Миссис Анна Брызгалова — неплохо звучит, как вы думаете?
— Для моих ушей это райская музыка.
— Приятно слышать, сэр… Итак, где же она? Вот бы и ей сказать в микрофон несколько слов!
— Жена нездорова. Все случилось так внезапно…
— Внезапно? — в голосе репортера было недоверие. — Что вы имеете в виду?
— Ну… Как бы это сказать, мы не сговаривались заранее… Но, очутившись здесь, посмотрели друг другу в глаза и поняли, что уже не вернемся.
— Вот ка-ак, — протянул репортер. — А я слышал иную версию. Утверждают, будто в Москве вы спешно продали дачу и автомобиль.
— Каждый волен поступить с принадлежащими ему вещами, как ему заблагорассудится!
— Мистер Брызгалов, что вы сделали с вырученными деньгами?
— Это мои деньги, понимаете, мои!
— Ну ладно, не будем ссориться… У вас есть дети?
— По счастью, мы бездетны.
Лавров, слушавший репортаж с нарастающим раздражением, выключил приемник:
— Прости, Джоан, не могу. Перебежчики, откуда и куда бы они ни бежали, всегда омерзительны.
Гибсон будто не слышала — повернула к свету газетный лист с большой фотографией Петра Брызгалова:
— А он ничего, этот русский. — Взяла другую газету: — Здесь еще импозантней… Сколько ему может быть лет?
— Удивительно, — задумчиво произнес Лавров, — говорил по радио он, Брызгалов, в газете только его портреты. Где же “миссис Анна”?
— Анна… Я уже встречала это имя…
— Была императрица Анна, потом Анна Каренина — героиня романа Льва Толстого.
— Не то, Алекс… Стоп! — Джоан кивнула на портрет девушки на стене кабинета. — Это тоже была Анна… Знаешь что, провались они обе! — Обняла Лаврова, потерлась щекой о его плечо: — Я иду наверх, приму ванну и буду ждать тебя, хорошо? А деньги за дом и за обезьян отдашь, как только сможешь. Ты и сейчас хорошо зарабатываешь, за океаном же твои доходы удесятерятся — это я беру на себя!
— Сколько, ты сказала, там обезьян?
Джоан встрепенулась. Все еще не веря, что наконец-то вырвала согласие Лаврова на переезд, схватила его за плечи, стала трясти.
— Пятьдесят! — закричала она. — Пятьдесят обезьян — и среди них две гориллы. У тебя будет сто обезьян, двести, сколько захочешь!
— Вот и славно. И не будем медлить с отъездом. Конечно, я быстро за все расплачусь. Стану экономить на чем только могу. Подальше отсюда, от этого гнезда политиканства, грязи! — Он скомкал и швырнул на пол газеты. — Мерзавцы, мерзавцы!..
Джоан Гибсон смотрела на него и счастливо улыбалась.
Сейчас за этим столом сидели мужчина лет шестидесяти и посетительница. Они только что закончили разговор, хозяин кабинета подписывал бумаги.
— Ну вот и конец, — сказала женщина, отодвигая один документ и кладя на его место другой. — И здесь, пожалуйста. У вас элегантная подпись, мистер Лавров.
— Польщен. — Профессор Алексей Лавров иронически оглядел собеседницу. У нее было круглое лицо и веселые глаза — этакая смешливая простушка. — Передайте мои поздравления шефу налогового управления. Клиент такого очаровательного сборщика налогов подпишет что угодно — даже свой смертный приговор. Кстати, куда девался угрюмый верзила потрошивший меня в прошлые годы?
— Имеете в виду сборщика, который работал раньше? — посетительница почему-то смутилась. — Не то уехал, не то умер. У нас столько работников, профессор! Вот вертится на языке вопрос. В налоговой декларации вы указали свой годовой доход. Это больше, чем зарабатывает министр. А банковский счет весьма невелик. Что же останется после уплаты налогов? Кстати, вы и в прошлые годы зарабатывали не меньше. Это же надо ухитриться просадить такую уйму денег! И дома своего у вас нет — снимаете квартиру. А годы бегут. Кроме того, надо помнить и о наследниках.
— Я один на всем белом свете. — Лавров посмотрел на часы.
Сборщица налогов перехватила этот взгляд:
— Простите, профессор! Веду себя бестактно, отнимаю столько времени у знаменитого человека! Но для меня поговорить с вами просто удовольствие!
Лавров вновь взглянул на часы.
— Исчезаю! — воскликнула женщина. — Вот ваша чековая книжка и все другие документы. Прощайте!
Она встала, чтобы идти к двери, и вдруг замерла, увидев двухметровое чучело гориллы.
— Вот так трофей! Сами прикончили зверя?
— Это Денис, — в голосе Лаврова зазвучали ласковые нотки. — Он не был убит. Всему виной трагический случай… Придет время, люди поставят ему золотой памятник.
— Обезьяне? Что же такое она совершила?
Протянув руку, сборщица налогов коснулась чучела. Лавров ждал этого, нажал кнопку под крышкой стола. Горилла раскрыла пасть, обнажив клыки. Женщина с воплем отпрянула.
Хозяин кабинета расхохотался.
— Уф, чуть не умерла… Дайте, пожалуйста, глоток воды. Так что же совершил этот ваш Дэнис?
— Денис, — поправил Лавров. — Есть такое имя у русских.
— Бог мой, да я и забыла, что вы из России!.. По чести, не тянет туда? В Москве делаются большие дела. Ох, эти русские, никогда не знаешь, чего от них ждать. У меня есть приятели среди коммунистов. Так вот, они утверждают…
— Стоп! — Лавров поднял ладонь. — Политика не мое дело.
— И слава богу. Я и сама не терплю политиков. Все они жулики, вам не кажется? Все же я съездила бы в Россию. Эти просторы, снега!.. И потом, так дешево можно купить шубку… Говорят, у них красивые мужчины, мистер Лавров? Судя по вас, это чистая правда.
Продолжая болтать и сделав еще один шаг к двери, посетительница остановилась у портрета девушки на стене:
— Ваша работа, профессор?
— Моя.
— Глядите, ко всему вы еще и художник. Сколько талантов!.. Хорошая девушка. Такое чистое лицо! Она русская?
— Русская.
— Ваша первая любовь? — Сборщица налогов вздохнула: — Понимаю: ее уже нет в живых?.. Господи, прими ее душу! Как-то о вас рассказывали по телевидению. Ведь вы были в армии Советов, не так ли?
— Был.
— Потом ранение, плен, лагерь нацистов… И как вы все выдержали?!
— Повезло.
— Это в каком смысле, профессор?
— Повезло, что выдержал. Там выживал один тысяч на десять.
Женщина прошлась по комнате. Она готовилась задать главный вопрос и сейчас прикидывала, как это лучше сделать.
— Почему же не вернулись в Россию? — она обернулась к хозяину кабинета. — Были серьезные причины?
Лавров молчал.
— Какие же? — настаивала сборщица налогов. — Не знаю почему, но у меня сердце разрывается от жалости. Что заставило вас принять решение об эмиграции, профессор?
Лавров сидел, уставясь в стол, и молчал.
— Потерял веру в человека, — наконец проговорил он.
— В нее? — посетительница показала на портрет девушки. — А в страну? Наверное, в страну тоже?
— Зачем же обобщать? Это не так мало — потерять веру в того, кого считал главным человеком в своей жизни. Нет, не о стране речь. Э, да что вспоминать — решил, и все тут!
Взяв портфель, сборщица налогов направилась к выходу. У двери остановилась:
— Да, жизнь!.. Это подумать только, как вы все превозмогли! Я рада, что такому хорошему человеку посчастливилось в моей стране. Прощайте, профессор! — она взялась за ручку двери. — Смотрели сегодняшние газеты? Нет еще? Так вы ничего не знаете? Все газеты трубят: двое русских попросили у нас политического убежища, двое ученых — муж и жена. Они только вчера прибыли. А сегодня газеты напечатали их заявление. И что только творится в этой России!.. До свидания, мистер Лавров. Мне было приятно познакомиться с вами.
Проводив посетительницу, Лавров побрел к лестнице, ведущей наверх, в спальню, но был остановлен настойчивыми звонками в дверь. Два коротких звонка чередовались с длинным. Так всегда сигналил сосед и давний приятель Лаврова.
Сосед был маленьким суетливым человеком. Явился без пиджака, в домашних туфлях, широко улыбнулся Лаврову:
— Привет, ученый, как протекает жизнь? Все пишешь и пишешь?
— У тебя есть телефон, Мартин! — строго сказал Лавров. — Надо предупреждать, когда собираешься нагрянуть. А вдруг у меня… дама?
— Дама — и ты?! — воскликнул сосед. — Будь у меня время, смеялся бы до утра. Дама, да еще молоденькая!.. Нет, ты спятил, ученый. Для человека твоих лет дамы — самые страшные враги. Дамы и автомобили. Никаких дам! И — больше ходить пешком. Больше ходить! Заведи себе кобеля. Его надо выгуливать, чтобы у каждой тумбы он поднял ногу. А тумб много, старина, и ему требуется обежать все до единой. И так — трижды за день. Да еще разок ночью, если тебе попался удачный кобель… Посчитай, сколько миль будет за одни только сутки?! А за неделю? За месяц?
Лавров молча слушал. Он слишком хорошо знал Мартина, чтобы поверить его беззаботной болтовне.
— Сам-то завел собаку? — улыбаясь, спросил он.
— Не завел, — Мартин вдруг сник, опустил голову. — Нет у меня кобеля и, что еще хуже, нету денег.
— Так я и знал. Выпивка или бега?
— То и другое… Требуется пятьдесят монет до пенсии.
Лавров вытащил бумажник:
— Бери и будь проклят, несносный ты человек!
— Я верну! — Сосед затолкал купюры в карман, показал на чучело гориллы: — Сделай, чтобы он лязгнул зубами!
Лавров обнял Мартина.
— Недостает сил взять себя в руки? — тихо сказал он. — Ведь не старый же человек. И голова у тебя золотая. Я готов все сделать для тебя, только перестань пить и займись поисками работы…
Через минуту после ухода Мартина зазвонил телефон. Консьержка сообщала, что к профессору направилась еще одна посетительница. Она уже в лифте — та самая богатая леди, что приезжала на прошлое рождество.
Лавров улыбнулся. Этому визиту он был рад. Распорядившись, чтобы консьержка купила утренние газеты, положил трубку, критически оглядел свое жилище, снял со спинки стула пиджак и отнес в холл.
— Милый! — вошедшая женщина сбросила короткую пушистую шубку, обняла и поцеловала Лаврова. — Я уже думала, что не дождусь этой минуты.
— Хорошо, что ты приехала, Джоан. Один мой соотечественник написал: “Человек создан для счастья, как птица для полета”. Какое заблуждение! Удел человека — страдания… Но прочь грустные мысли! Как тебе удалось вырваться? И где супруг?
— В эти минуты его самолет подлетает к Парижу… Мы перелетели океан, и он высадил меня. А сам — в Париж, хочет купить там какую-то газету. Оттуда отправится в Ирак.
— В Ирак… Ах да, ты говорила — у него там нефтяные поля…
— Нефтяные поля и любовница — дочь управляющего промыслами. Он прожигает жизнь. Так почему бы и мне не делать то же самое? Ой!.. — Джоан увидела чучело гориллы. — Это Денис?
— Да.
— Бедняга. — Она подошла к чучелу: — Как все произошло?
— Ночью. Ночь, ливень, порыв ветра качнул дерево, ветка разбила окно. В вольер хлынула ледяная вода. Он простудился и умер. Не будь этой трагической случайности, прожил бы бог знает сколько!..
— Он и так вдвое превысил среднюю продолжительность жизни горилл.
— Прожил бы еще столько же, — упрямо повторил Лавров. — Дениса анатомировали, тщательно исследовали. Данные говорят о том, что я был на верном пути… Но теперь все пошло прахом. Бьюсь над заменой, но пока ничего подходящего. К тому же мои возможности ограниченны…
— Погоди-ка! Я кое-что привезла. — Джоан стала рыться в сумочке и протянула Лаврову документы, украшенные гербовыми печатями. — Дом, озеро, почти пятьдесят акров леса, — перечисляла она. — В доме полторы дюжины комнат. Неподалеку расположены службы, вольеры…
— Какие вольеры?
— Не перебивай! — Джоан ладонью прикрыла Лаврову рот. — Сейчас для нас с тобой — торжественный момент. Ты держишь в руках купчую. И учти, это Флорида. Следовательно, интенсивная солнечная радиация, высокая средняя годовая температура. В вольерах много обезьян, есть две гориллы — самец и самка.
— Ты купила все это для меня?
Гибсон кивнула. Глаза ее сияли.
— Да не могу я принять такой презент.
— Но почему? Дом и земля стоили совсем недорого. И потом, это мои личные деньги. Он не имеет к ним отношения.
— Я тоже не имею к ним отношения. Твои деньги — это твои деньги.
— Боже праведный, он сошел с ума!.. Хорошо, несносный ты человек, я даю тебе их взаймы. Вернешь долг. Можешь даже с процентами.
Лавров не ответил.
Многое связывало его с Джоан Гибсон. Оказавшись после войны в этой стране, он ценой огромных усилий завершил университетское образование. Вскоре было сделано и первое важное открытие. Оно утвердило его имя в науке, но не принесло материальных выгод — по контракту, составленному ловкими юристами, все деньги достались фирме, в которой служил Лавров. В этот же период он тяжко заболел, оказался в больнице некоего благотворительного общества и умер бы там, не приди на помощь Джоан Гибсон. Она не жалела денег на то, чтобы лечение проводили хорошие врачи, добывала редкие лекарства и препараты… Что привело ее в ту больничную палату, где он метался в горячечном бреду? Лавров сто раз задавал себе этот вопрос. Ответа не было. Джоан, когда в разговорах с ней он возвращался к этой теме, отделывалась шуточками… Итак, она выходила Лаврова. А потом сделалась его любовницей. Теперь время от времени прилетает из-за океана, где ее дом. Уговаривает Лаврова переехать в Соединенные Штаты: только там может по-настоящему развернуться перспективный ученый. Он неизменно отказывает. Вот и теперь Джоан вернулась к теме об Америке. И Лавров снова отверг предложение о переезде.
Джоан продолжала сердиться. На Лаврова сыпались упреки. Вдруг она подбежала к портрету девушки с явным намерением сорвать его со стены.
— Не трогай! — нервно крикнул Лавров.
— Вот как! Сам же обещал снять портрет… Боже, да ты до сих пор любишь эту особу!.. Что ж, я напомню ее последнее письмо.
— Шарила в моих бумагах?
— Сам же просил, чтобы я разложила их по новым папкам. А письмо лежало на виду. И какое письмо! Я запомнила каждую его букву. — Джоан закрыла глаза и выставила вперед руку, как бы готовясь к декламации: — “Рада, что ты жив, Алексей. Но я вышла замуж. Мы живем хорошо, у нас будет ребенок…” Какой это год?
— Сорок третий.
— Голодная, истекающая кровью Россия. И — “мы живем хорошо”. Еще бы! Муженек — хозяин крупного магазина!.. Тогда-то тебя и ранило? — Джоан поперхнулась от возникшей догадки: — Стой! Ты, наверное, сам искал смерти? Подумать только — из-за кого!.. Воин истекает кровью на поле битвы, а она и этот торгаш делают своего первого ребенка!.. Молчишь, Алекс? Ведь и в плен попал тогда же? Что ж, навсегда порвав с ней, ты поступил как настоящий мужчина. Но прошло время — и стал жалеть?
— Я ни о чем не жалею. Это лишь память о прошлом.
— Память! Ниточка, которая тянется в Россию, вот что! Боишься порвать ниточку? — Гибсон кулаком погрозила портрету: — Не обольщайся, сейчас это рыхлая женщина с сальными волосами. У нее потные ладони и толстый живот. Ведь они жрут один картофель!
— Замолчи, Джоан!
— Да, да, варят его бушелями, давят деревянными ложками и — в желудки, в желудки! Вместе с кожурой!..
Лавров шагнул к ней. Мужчина почти двухметрового роста, он весил верных сто килограммов. Казалось, его гнев вот-вот обрушится на кричащую.
Но он сдержался.
— В войну люди радовались, когда в доме была картошка, — сказал он печально. — Это вам посчастливилось, вы не знали, что такое настоящая война. У вас в стране не сгорел ни один дом, не был убит ни один ребенок.
В дверь позвонили. Лавров ушел в холл и вернулся с пачкой газет, на ходу разворачивая одну из них.
Джоан заглянула в газету:
— Ого, интересно! — Она включила приемник, и в комнату ворвался голос репортера.
— Да-да, — кричал он, — их зовут доктор Анна Брызгалова и доктор Петр Брызгалов! Это супруги. Они только вчера приехали в нашу страну из России. Слушайте, слушайте, со своим микрофоном я у подъезда Амбассадор-отеля, где остановились эти ученые… Улица — сплошное стадо автомобилей. На тротуарах сотни людей. Я подхожу к одному из них… Ну, вот вы! Зачем вы пришли сюда? Назовите себя.
— Мое имя Рой Тернер.
— Очень хорошо, мистер Тернер. Зачем вы здесь?
— Кто-то сказал, будто самоубийца собирается прыгнуть с крыши отеля.
— Все верно! — со смехом ответил репортер. — Глядите не прозевайте — он вот-вот появится… А вы? Как вас зовут? Что это у вас на рукаве? Смотрите-ка, свастика!.. Вы не немец?
— Можете считать меня немцем… И эти мои дружки, что стоят рядом, они тоже для тебя боши. — На секунду голос говорившего был заглушен хохотом. — Так вот, мы заявляем: беглецы из большевистской России могут оставаться у нас.
— Понял, спасибо! — скороговоркой ответил репортер. — А вы, мистер, не скажете ли несколько слов?
— Что ж, скажу, — вступил новый голос. — Скажу так: у меня нет ни дома, ни жратвы — ночую где придется, ем, что поднесет господь бог. Они — предатели, эти двое русских! Зачем они здесь? У нас хватает своих прохвостов. Фашизм не пройдет!.. Ты ударил меня? Ах ты, каналья!..
Шум потасовки заглушил все остальные звуки. Потом стало тихо: видимо, репортер выключил микрофон. Но вот снова послышался его голос. Все той же профессиональной скороговоркой было сообщено, что русских ученых увезли представители иммиграционной службы.
— Но я отыскал их след! — кричал репортер. — Я разыскал их, совершил невозможное, чтобы вы могли прослушать это интервью!.. Доктор Петр Брызгалов, что побудило вас совершить столь решительный шаг?
Другой голос, запинаясь и делая неожиданные остановки между словами, сказал, что подготовлено специальное коммюнике. Оно будет опубликовано.
— А как здоровье вашей супруги? Миссис Анна Брызгалова — неплохо звучит, как вы думаете?
— Для моих ушей это райская музыка.
— Приятно слышать, сэр… Итак, где же она? Вот бы и ей сказать в микрофон несколько слов!
— Жена нездорова. Все случилось так внезапно…
— Внезапно? — в голосе репортера было недоверие. — Что вы имеете в виду?
— Ну… Как бы это сказать, мы не сговаривались заранее… Но, очутившись здесь, посмотрели друг другу в глаза и поняли, что уже не вернемся.
— Вот ка-ак, — протянул репортер. — А я слышал иную версию. Утверждают, будто в Москве вы спешно продали дачу и автомобиль.
— Каждый волен поступить с принадлежащими ему вещами, как ему заблагорассудится!
— Мистер Брызгалов, что вы сделали с вырученными деньгами?
— Это мои деньги, понимаете, мои!
— Ну ладно, не будем ссориться… У вас есть дети?
— По счастью, мы бездетны.
Лавров, слушавший репортаж с нарастающим раздражением, выключил приемник:
— Прости, Джоан, не могу. Перебежчики, откуда и куда бы они ни бежали, всегда омерзительны.
Гибсон будто не слышала — повернула к свету газетный лист с большой фотографией Петра Брызгалова:
— А он ничего, этот русский. — Взяла другую газету: — Здесь еще импозантней… Сколько ему может быть лет?
— Удивительно, — задумчиво произнес Лавров, — говорил по радио он, Брызгалов, в газете только его портреты. Где же “миссис Анна”?
— Анна… Я уже встречала это имя…
— Была императрица Анна, потом Анна Каренина — героиня романа Льва Толстого.
— Не то, Алекс… Стоп! — Джоан кивнула на портрет девушки на стене кабинета. — Это тоже была Анна… Знаешь что, провались они обе! — Обняла Лаврова, потерлась щекой о его плечо: — Я иду наверх, приму ванну и буду ждать тебя, хорошо? А деньги за дом и за обезьян отдашь, как только сможешь. Ты и сейчас хорошо зарабатываешь, за океаном же твои доходы удесятерятся — это я беру на себя!
— Сколько, ты сказала, там обезьян?
Джоан встрепенулась. Все еще не веря, что наконец-то вырвала согласие Лаврова на переезд, схватила его за плечи, стала трясти.
— Пятьдесят! — закричала она. — Пятьдесят обезьян — и среди них две гориллы. У тебя будет сто обезьян, двести, сколько захочешь!
— Вот и славно. И не будем медлить с отъездом. Конечно, я быстро за все расплачусь. Стану экономить на чем только могу. Подальше отсюда, от этого гнезда политиканства, грязи! — Он скомкал и швырнул на пол газеты. — Мерзавцы, мерзавцы!..
Джоан Гибсон смотрела на него и счастливо улыбалась.
ВТОРАЯ ГЛАВА
В те минуты, когда профессор Лавров узнал о происшествии с двумя советскими учеными, сами они находились в одной из резиденций специальной службы, доставленные туда из крупного магазина самообслуживания. По заявлению служителя, дежурившего у экрана контрольного телевизора, Анна Брызгалова пыталась украсть кофточку белой ангорской шерсти.