Страница:
Он вынул серебряную кольчугу, которая так засверкала в свете факелов, словно он положил ее туда только вчера, а не год назад. Держа кольчугу в руках, Тристан в который раз подивился ее легкости и подумал о мастере, сделавшем ее еще для его деда. Да и самому Тристану довелось испытать ее в деле, и эта кольчуга не раз спасла ему жизнь.
Он снова доверит кольчуге свою жизнь — она защитит и поможет ему, в отличие от его приятелей, черт подери их! Дарус не сказал ему ни слова за все утро, лишь мрачно готовился в дорогу. Даже Полдо был непривычно сдержан.
Конечно же, они все волновались за Робин, — можно подумать, что он о ней не беспокоился. «Мы обязательно найдем и спасем ее», — подумал Тристан. Он был совершенно в этом уверен. Он надел дар отца и почувствовал себя увереннее, когда плотная кольчуга легла ему на плечи. Тристан снова подумал, что надежно защищен от любого врага, только вот сердце болит, и тут уж никакая кольчуга не поможет.
Рассердившись, он приказал себе не думать о девушке, убеждая себя, что только слабаки испытывают чувство вины.
Молодой король прошел по коридорам замка, спустился вниз по лестнице и, выйдя во двор, направился к конюшням. Авалон радостно заржал, увидев своего хозяина.
Тристан заметил, что белоснежный жеребец от нетерпения перебирает копытами, словно чувствует, что впереди их ждет приключение. Тристан оседлал Авалона и прикрепил к седлу свои вещи.
Краем глаза он увидел, что Тэвиш и Полдо стоят неподалеку у своих лошадей. Полдо прекрасно подготовился к дальнейшей дороге: он был одет в плотный костюм из кожи, а на боку у него висел короткий меч.
Тэвиш выбрала себе меч в замковом арсенале и прикрепила его к седлу, чтобы еще можно было взять с собой и лютню. Ее седельные сумки чуть не лопались от еды и бурдюков с крепким вином, которые она туда сумела затолкать.
Ньют и Язиликлик, взволнованно жужжа, носились в воздухе. Им обоим не терпелось вернуться в Долину Мурлок. Все молчали, и робкий Язиликлик тоже не решался заговорить, но, заметив, что у Тэвиш возникли проблемы с бурдюками, предложил свою помощь, и она вручила ему один, который никак не хотел помещаться в ее сумку.
Обычно же болтливый Ньют был непривычно молчалив и незаметен. Он тихо сидел на одной из балок конюшни, а когда все были готовы отправиться в путь, слетел вниз и без слов уселся на седло Тристана.
Дарус и Кантус уже ждали всех во дворе. Как всегда, на поясе у калишита висел его верный ятаган. Не обращая ни на кого внимания, Дарус повернулся в сторону ворот. Тристан чувствовал себя ужасно, он понимал, что в эту минуту все думают о Робин и о том, что ее нет с ними. Когда они выехали из ворот, он срывающимся от волнения голосом проговорил:
— Робин исчезла. Я уверен, что она отправилась в Долину Мурлок в рощу Верховной Друиды. Мы поедем следом и отыщем ее.
Он сжал коленями бока Авалона, и конь резво понес его вперед, оставив спутников короля позади. Как Тристан ни старался отогнать воспоминания о прошлой ночи, они настойчиво возвращались к нему. Как он мог так обидеть Робин? Где была его голова? Какая-то часть его сознания хваталась за спасительную мысль, что та женщина просто околдовала его. Но он подозревал, что дело не только в этом.
Тристан все время помнил о том, что Робин нет рядом, хотя и старался не думать, что ведь это из-за него она покинула замок одна. Он обязательно найдет ее — он ни секунды не сомневался, что сможет разыскать девушку в Долине Мурлок. Остальные могут присоединиться к нему или остаться — ему совершенно все равно.
Северный ветер грозно ревел, возвещая приближение зимы, но одинокий корабль Грюннарха Рыжего упорно перебирался с одной громадной волны на другую, словно чувствуя приближение дома. Команда корабля состояла из нескольких десятков северян, которых Грюннарх нашел в Корвелльских тавернах, а одного он даже извлек из тюрьмы. Управляемый опытными моряками, корабль настойчиво плыл на север.
— Следите за направлением ветра, — приказал король и перешел на нос корабля, но всюду, куда хватало глаз, было серое холодное море. Опустились сумерки, и мысли короля в который раз полетели впереди него, — туда, где был его дом, теплый очаг и жена.
Уже очень скоро они будут в Норландии, и на душе у короля потеплело. Честное слово, возвращаться домой очень приятно, но на этот раз все будет во много раз лучше и радостнее.
И все же, он не мог отвести глаз от серых волн, бьющихся в борт корабля. Он вспомнил сахуагинов, которые неожиданно появились прямо из воды и отняли жизнь у многих его людей. Он знал, что чудовища по-прежнему прячутся где-то в морских глубинах. Грюннарх был почему-то уверен, что им еще предстоит встретиться. Он еще не знал, что сахуагины только начали действовать и что впереди его народ ждут невероятные страдания.
Громадный пес безошибочно выбирал наиболее удобный путь, когда путники поднимались по крутому скалистому склону. Тристан шел за ним, ведя Авалона под уздцы. Ветер крепчал, и Тристан постарался поплотнев укутаться в плащ.
Когда они поднялись в горы, их продвижение — впервые за четыре дня пути — заметно замедлилось. Из своих прошлых походов в Долину Тристан запомнил, что это самый трудный отрезок пути.
— Давайте поохотимся на фирболгов! — донеслось с седла Авалона, где удобно устроился Ньют. Тристан не обратил внимания на заявление дракончика, но тут из седельной сумки появилась голова Язиликлика.
— Ты, что, с-с ума сошел? — заикаясь, прошептал эльф, он был так взволнован, что его усики мелко дрожали. — М-мы же и-ищем Р-Робин!
— А что, если ее поймали фирболги? Я хочу сказать… ну, может же такое случиться. Разве нет?
— Заткнись! — прорычал Тристан, резко обернувшись и взглянув в упор на дракончика.
Ньют опустил голову и целую минуту обижался на короля, а у того глаза горели негодованием. За дракончиком Тристан увидел Тэвиш и Полдо, которые осторожно вели своих лошадей по узкой тропинке. Далеко позади, то появляясь, то исчезая из виду, ехал Дарус — он замыкал их небольшой отряд, следя за тем, чтобы на них не напали сзади.
— А может, чтобы быть подальше от меня, — пробормотал Тристан.
Он заметил, что калишит избегает смотреть на него и за все время не сказал ему ни единого слова. Когда они разбивали на ночь лагерь, Дарус под любым предлогом уходил побродить неподалеку и возвращался, только когда Тристан уже спал.
Казалось, что осеннее солнце, ехидно посмеивается над королем. Даже благородная цель их путешествия померкла для Тристана. Дарус должен был бы помочь ему, предложить свою дружбу и участие. А он, черт его побери!
Тристан старался не думать о собственном поведении, но память настойчиво возвращала его к событиям той ужасной ночи. Исчезновение Робин удивило и заинтриговало его, впрочем, он догадывался, что она решила отправиться в Долину одна. Но как ей удалось покинуть свою комнату и не привлечь ничьего внимания — вот что было для Тристана полной загадкой.
Сейчас ей грозит страшная опасность, и Тристан прекрасно понимал — это он виноват в том, что все сложилось именно так. Он внутренне сжался от этих мыслей. «Я же предал Робин, — подумал он, — и по-другому это не назовешь».
— Ее же могут убить! — прошептал он себе под нос и, отчаянно замотав головой, словно хотел прогнать эти страшные мысли, пошел быстрее. Когда он догнал Кантуса, громадный мурхаунд стоял в небольшой каменной нише в скале, возвышающейся над долиной. Принюхиваясь к запахам, которые нес ветер, пес величественно взирал на долину, раскинувшуюся внизу. Тристан знал, что именно там Долина Мурлок и… Робин.
Во всяком случае, он очень на это надеялся.
Сурок сидел в норке, а огромный хищник, который, похоже, обладал неистощимым запасом терпения, скорчившись, поджидал его у входа. Словно каменное изваяние, он целых три дня не покидал своего поста. Казалось, чудовище готово в любую минуту броситься на свою жертву, стоит ей только высунуть кончик носа.
Превращение в сурка отняло у Робин столько сил, что она проспала полтора дня. Сейчас, когда силы постепенно к ней вернулись, она начала прислушиваться к звукам, доносящимся снаружи. Крошечный зверек, обладавший более тонким слухом, чем Робин в своем человеческом обличье, улавливал биение сердца страшного зверя. Друида поняла, что попала в ловушку.
От страха она не услышала стука копыт, раздавшегося далеко внизу, по чудовище слышало и видело. Его безжизненные глаза проследили за четырьмя укутанными в плащи фигурами. Люди вели за собой лошадей, а впереди бежала огромная собака. Перитон наблюдал, как они прошли через переход и спустились вниз в Долину.
Перитон беспокойно заворочался, и его огромные рога начали раскачиваться из стороны в сторону. Его создатель приказал: охранять Долину, нападать на чужаков, сообщать, если в Долине появятся большие группы живых существ.
Перитон оказался в сложном положении, он не знал, как поступить. Разве он не готовился уничтожить того, кто сейчас прятался в норке? Но ведь там, внизу, в Долине, были чужие — они вторглись в его владения, и их было много. Может быть, они представляли гораздо более серьезную угрозу. Но жертва, прятавшаяся вот тут, в поре, была совсем рядом. А поскольку перитон был туп, он решил, что существо у него под носом — гораздо важнее тех других, которые были довольно-таки далеко.
Поэтому он не сдвинулся с места и не покинул своего поста, продолжая подстерегать крошечного сурка, которому, рано или поздно, все равно придется выбраться наружу. А четверо людей и их лошади уходили все дальше на север.
Ощущения Робин приняли новую форму. Страх ее покинул, а раны затянулись. Теперь она испытывала голод и решимость продолжить свой путь и выполнить то, ради чего она покинула Кер Корвелл. Девушка не боялась чудовища, загнавшего ее в эту малюсенькую тесную норку, — она ненавидела его.
И тут Робин поняла, что знает, как выбраться наружу. Приняв решение, девушка сразу успокоилась.
Она нападет на это страшилище и отгонит его от норы! По сначала ей понадобится новое обличье. Она осмотрелась по сторонам — очень мало места, да и вход в норку слишком узкий. Ей придется выбраться наружу в небольшом, но сильном и ловком теле, которое даст ей возможность убить отвратительное существо, готовое в любой момент растерзать ее.
Она подумала о теле большого волка, но тут же отказалась от этой мысли из-за узкого входа. Потом она решила, что можно превратиться в змею, но вспомнила, что холодная погода замедлит ее реакции. И тут она сообразила, в какое животное может превратиться, и мгновенно ее тело начало меняться: оно стало длиннее и шире, но ростом она по-прежнему оставалась не выше сурка. Когти на лапах вытянулись и загнулись вниз; голова тоже постепенно изменилась, и во рту появились острые кривые клыки.
Сердце начало биться медленнее, приспосабливаясь к телу, которое стало больше размером; глаза налились кровью. Рычание, вырвавшееся из груди этого животного, никак не походило на писк маленького сурка — ведь сурок уже превратился в росомаху. Робин напрягла сильные задние ноги и единым ловким движением выскользнула из норы. Чудовище, захлопав крыльями, изумленно шарахнулось в сторону, но тут же пришло в себя и, оскалившись, злобно зашипело. Росомаха мертвой хваткой вцепилась передними лапами в тело чудовища, ее зубы тянулись к его глотке, и лишь судорожные отчаянные попытки перитона высвободиться помещали росомахе нанести ему смертельный удар. Страшное чудище покачнулось, но Робин не ослабила своей хватки, одновременно она лягалась и царапалась задними ногами, не обращая внимания на то, что чудовище изо всех сил колотит ее крыльями по голове.
Неожиданно они оказались у края пропасти, и Робин поняла, что они падают, но инстинкты животного заставили ее еще крепче вцепиться в свою жертву. Это и спасло ее, потому что через несколько секунд они рухнули на камни, и, приняв на себя удар, страшное существо погибло. Однако ярость, кипевшая в росомахе, не прошла — злобно рыча, она принялась рвать на куски тело уже мертвого врага, и вскоре земля вокруг нее была усеяна перьями и обломками костей — вот и все, что осталось от одного из детей Бога Баала.
Наконец ненависть в душе друиды улеглась, но она, в обличье росомахи, еще несколько минут бродила у останков уничтоженного врага. Время от времени она заглядывала на небо, словно бросая вызов новым чудовищам и предлагая им сразиться с ней. Наконец, она села на задние лапы и попыталась сосредоточиться, чтобы представить свое прежнее, человеческое тело, но в сознании у нее начали мелькать какие-то неясные и незнакомые образы. Она обнаружила, что думает о еде.
Инстинктивно она зарычала и моментально пришла в себя. «Я должна начать по-настоящему думать. Я должна принять свой прежний облик… сейчас!» Вдруг Робин испугалась. А что если она пробыла слишком долго в теле росомахи, и у нее не хватит сил, чтобы снова стать человеком!
Сосредоточившись, в отчаяньи она представила себя в человеческом обличье и призвала на помощь все силы духа, обитавшие в маленьком мускулистом теле дикого зверя. Неожиданно окружающий ее мир закружился, Робин почувствовала, что ей стало трудно дышать, и потеряла сознание. Вскоре она очнулась и поняла, что мучительно хочет пить. Девушка попыталась открыть рот, но от жажды у нее распух язык и потрескались губы… Все равно она была счастливой, потому что поняла, что сумела снова превратиться в человека. Впрочем, все ее существо сковала слабость, словно она отдала слишком много энергии своему превращению.
Обессиленная, Робин сидела на жесткой земле, у нее отчаянно кружилась голова.
— Мать-Земля, что случилось со мной? Где ты?
По как и прежде. Богиня не ответила на ее молитву.
Робин потребовалось некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя; тут она поняла, что проголодалась, и пожалела, что не догадалась взять с собой еды. Впрочем, она не взяла ничего из того, что могло бы облегчить ее долгий и нелегкий путь. Почему-то ей казалось, что она, став ветром, сумеет добраться до Источника и спасти друидов, и что ей не нужно будет заботиться о своей телесной оболочке.
«Да уж, надо было предвидеть, что такое может произойти», — сердито подумала девушка. Взяв свой посох и свитки, она огляделась по сторонам. Упав вместе с перитоном, Робин оказалась у подножия горы. Извиваясь по склону, на север уходила тропинка, по которой девушка и решила пойти.
Через час она уже шагала по мрачной равнине, которая раньше благоухала цветами и славилась своей мягкой сочной травой. Вскоре тропинка вывела ее к почерневшим мертвым деревьям. Даже от земли исходил отвратительный запах разложения, и Робин прикрыла лицо плащом, но даже и это не помогло: жуткая вонь легко проникала сквозь ткань. Робин постояла на опушке леса, не решаясь войти, но тут же стала убеждать себя, что эта тропинка ведет через Долину Мурлок в рощу Верховной Друиды. Девушка несколько раз глубоко вздохнула, словно чувствовала, что в течение многих дней ей придется дышать отравленным воздухом оскверненной Долины.
Затем она прошептала молитву, вновь обращаясь к своей Богине и, несмотря на то, что та по-прежнему не отвечала на ее призыв, Робин решительно вступила в мертвый лес.
Мягкие кошачьи лапы бесшумно ступали по высохшему мху — черный гладкий зверь с желтыми глазами крался в ночи. Если бы луне удалось пробиться сквозь ночные облака, можно было бы увидеть острые кривые зубы, торчащие из пасти пантеры, и безобразные щупальца, извивающиеся на спине чудовища. Шанту, зверь-путающий-следы, вышел на охоту.
Шанту не стремилась утолить голод, — во всяком случае, ею не двигало желание набить брюхо. Голод Шанту был совсем другого рода. Желание ощутить вкус свежей крови — вот что толкало Шанту вперед, а еще мысль о предсмертных воплях жертвы, и как остынет ее тело, прямо у Шанту на глазах.
Шанту не волновала пища — только смерть. Поэтому терпеливо, с невероятным коварством и совершенно бесшумно, двигался зверь-путающий-следы по Долине Мурлок в поисках хоть какого-нибудь живого существа, которое, погибнув в его лапах, подарило бы ему несказанное наслаждение.
— Мы разобьем лагерь, как только найдем подходящее место, — объявил Тристан.
Стемнело, и люди ехали тесной группой. Полдо и Тэвиш остановились рядом с Тристаном. Дарус же, где-то поблизости в темноте, осматривал тропинку.
— Жаль, ребята, что вы не видите в темноте! Я еще совсем не устал! — громко сообщил Ньют, он был явно недоволен тем, что отряд вынужден остановиться на ночлег.
— Успокойся! — сердито прошипел Высокий Король, всматриваясь в окружавший путников со всех сторон сухой мертвый лес. Они оставили горы далеко позади, а эта местность, в которой раньше был густой лес, превратилась в зловонный кошмар: тут и там торчали высохшие стволы деревьев.
— Давайте поищем место для лагеря. И вот еще что — костер сегодня разводить не будем!
— Но мы же замерзнем до смерти без костра! — заспорил Полдо. Карлик сидел съежившись на своем пони, и было видно, что он до костей продрог и устал.
Тристан молча вернулся на тропинку. Он уже понял, что бессмысленно бродить в темноте в поисках места для ночлега, и тут, к счастью, услышал голос Тэвиш.
— Вон там, смотрите, что-то вроде рощицы, — Тэвиш указала рукой на несколько сухих сосен. Деревья могли послужить неплохим укрытием, да и спать на иголках было намного мягче, чем на каменистой земле. Поэтому все быстро решили расположиться на ночлег пол громадными, бывшими когда-то зелеными, соснами.
Расседлав Авалона и наблюдая, как вокруг их лагеря быстро сгущается тьма, Тристан вдруг почувствовал, что его охватывает ужасное одиночество. Он знал, что ближайшее поселение, где они могли встретить людей, находилось в двух днях пути.
Где ты, Робин? Уже в сотый раз проносился этот вопрос в уме Тристана. У него снова сжалось сердце, и он попытался отогнать мысль о том, что это из-за него Робин отправилась в Долину одна. Но чувство вины не отступало, а за ним пришла жалость к себе и гнев на своих спутников.
— Черт подери! — выругался он в темноту. Ужиная хлебом с сыром, он попытался отбросить мрачные мысли, но у него ничего не получилось.
— Надо будет охранять лагерь ночью. Я беру на себя середину ночи, — проговорил Тристан, сердито схватив еще кусок хлеба.
— Выпей вина, — предложила Тэвиш, и король с благодарностью взял из ее рук мех с вином.
— Я подежурю первым, — сказал Дарус, появляясь в лагере.
— А я утром! Полдо сможет спокойно дрыхнуть всю ночь! — хихикая, вставила Тэвиш.
— Но я же тоже могу охранять лагерь! Почему моя очередь никогда не наступает? — совершенно искренне возмутился Ньют. — Я вижу в темноте получше любого из вас!
— Присоединяйся ко мне! Мне лишняя пара глаз не помешает! — попыталась утешить дракончика Тэвиш, и он, довольный, тут же свернулся клубочком и заснул.
— Я н-не могу п-поверить, что это Долина Мурлок! — проговорил, нервно оглядываясь, Язиликлик. Над головами путешественников висели тяжелые черные тучи, а во все стороны тянулся безжизненный серый лес. — Все-все такое мертвое-мертвое! Вот подождите, вы увидите, что будет, когда Генна узнает про это! Генна!
Тристан сделал еще один большой глоток вина и, повернувшись к Дарусу, сказал:
— Давай проверим лошадей, пока окончательно не стемнело.
Калишит пожал плечами и пошел за Тристаном на небольшую полянку, где они привязали лошадей. Король проверил, хорошо ли привязан Авалон, а Дарус занялся другими лошадьми. Все это время Тристан не сводил глаз со своего приятеля, но тот упорно не смотрел в его сторону.
— Дарус! Почему ты не хочешь даже взглянуть на меня?
Дарус повернулся и посмотрел на короля в упор, и Тристан подумал, что было лучше, когда Дарус старался не встречаться с ним взглядом: глаза калишита обвиняли Тристана. Затем, не говоря ни слова, Дарус отошел и продолжил заниматься лошадьми.
— В чем я провинился?
— Из-за тебя пропала Робин, — прошептал Дарус, и в его голосе Тристан услышал упрек.
— Я уверен, она еще жива! Клянусь тебе, мы найдем ее, она примет мои извинения и простит меня. Вместе нам будет гораздо легче разыскать ее. Мы обязательно отыщем Робин, и она поймет, что я просто совершил ошибку. — Король говорил резко, словно выплевывая каждое слово. Замолчав, он сделал большой глоток; вино охладило горло и, казалось, успокоило готовое вырваться из груди сердце.
— Клянусь Богиней, она обязательно простит меня!
— Ты слишком многого хочешь от нее, — очень спокойно сказал калишит.
— Слишком много? Разве сложно простить небольшую ошибку?
— Тебя любит самая прекрасная девушка на свете! Как ты смеешь не ценить ее любовь?!
— Прекрати! Я король, и я приказываю тебе замолчать! Ты дал клятву служить мне, и ты должен…
— А я и буду служить… вам, сир. Но вы не в силах приказать человеку не чувствовать. Во всяком случае, до сих пор мне казалось, что вам хватит ума этого не делать.
Рука Тристана потянулась к мечу, но в глубине души он понимал, что Дарус прав, и сдержался. Он только не мог отвести от калишита глаз, в которых полыхали гнев, обида на друга и боль.
— Я вызвался сопровождать вас, я надеюсь, вы не забыли об этом? — сердито сказал калишит. — Да, я помню, что вы спасли мне жизнь, когда я украл у вас кошелек. И с тех пор мы вместе победили немало врагов, я наблюдал за тем, как вы становитесь все сильнее и увереннее в себе. Я всегда знал, что у вас впереди большое будущее, и я был рад помогать вам. Но увидеть, как вы отказались от всего ради какой-то шлюхи…
— Я ни от чего не отказывался! Я помирюсь с Робин! Что это значит — отказался от будущего?
— Вы оказались недостойны ее любви!
Тристан пошатнулся, словно его ударили, но тут же пришел в себя и уставился на Даруса. Вдруг он понял потрясающую вещь.
— Ты тоже ее любишь, да?
Дарус покраснел и отвернулся, а король в это время сделал еще глоток.
— Не знаю, что и делать — смеяться или в ярости начать топать ногами, — сказал он.
— Смеяться? Она, может быть, умерла, или ей грозит смертельная опасность. И это все потому, что ты прогнал ее! Действительно, в самый раз сейчас как следует повеселиться!
— Убирайся Отсюда! — завопил король. — Оставь меня одного! Я не нуждаюсь ни в твоей помощи, ни в твоей компании. Если так выглядит твоя верность королю… — Он замолк, не в состоянии произнести больше ни слова: его охватила жгучая ревность.
Дарус резко повернулся и пошел в противоположную от лагеря сторону. Через мгновение он уже исчез из виду, и тут Тристан заметил, что окончательно стемнело и наступила ночь.
— Подожди! — крикнул он негромко, хотя знал, что Дарус не остановится. По правде говоря, Тристан даже обрадовался, что больше не увидит обвиняющих глаз калишита. Ведь каждое слово Даруса жгло душу, как раскаленное железо.
Вскоре стало так темно, что Тристану показалось, будто ночь укутала каждого из них черным одеялом. Темнота поглотила и высокие деревья, под которыми они разбили лагерь. Спотыкаясь о корни и ругаясь, Тристан вернулся к своим спутникам и уселся, прислонившись к стволу, в стороне от Полдо и Тэвиш. Вдруг он заметил, что у него дрожат руки и что он весь напряжен, как в минуты страшной опасности. Ему очень захотелось вскочить и с дикими криками начать кружить по лагерю и ломать все, что попадется под руку, по он заставил себя сдержаться. Вскоре Тристан услышал ровное дыхание своих спутников — все заснули, только Кантус подошел к нему и, тихо заскулив, улегся у ног.
Тристан поднес к губам полупустой бурдюк с вином, но вино показалось ему отвратительно горьким, и он тут же выплюнул его. Итак, Дарус любил Робин… Как же ему удавалось столько времени держать свою любовь в секрете? Как больно, наверное, ему было видеть счастливых Тристана и Робин.
И тут Тристан вспомнил лицо Даруса, обращенное на Робин, когда на него никто не смотрел. Раньше Тристан не придавал этому значения, но теперь… А как внимательно Дарус слушал, когда Робин говорила, и как он смеялся, когда смеялась она… «Почему я не замечал этого раньше? Я просто не обращал внимания, вот и все!»
Неожиданно Кантус тихо зарычал, и Тристан мгновенно вернулся в настоящее. Он бесшумно вскочил на ноги и прислушался, стараясь различить хоть что-нибудь в окружившей его плотным кольцом кромешной тьме. Там кто-то был!
Тристан услышал легкое шуршание и почувствовал, как рядом напрягся Кантус. Снова послышался какой-то звук, где-то позади. На мгновение Тристан подумал, что это, может быть, вернулся Дарус, — но калишит ушел на север, в противоположном направлении. Даже Дарус не смог бы зайти в лагерь с другой стороны столь быстро и бесшумно.
Тристан решил пока не вынимать меч Симрика Хью. Сияющий клинок, конечно же, осветит лагерь, если он достанет оружие из ножен, но заодно поможет увидеть их тому, кто прятался в темноте. Он почувствовал, как Кантус занял боевую стойку и начал медленно пробираться на звук. Тристан пошел рядом с мурхаундом, стараясь идти как можно тише и проклиная сухие листья, которые неимоверно громко шуршали. Ощущение, что кто-то приближается к ним, усилилось, и снова Тристан замер на месте, пытаясь понять, что же это такое. Он хотел было разбудить остальных, но потом решил, что не стоит этого делать, он и сам-то не был до конца уверен в том, что в темноте кто-то есть. Только его напряженные до предела нервы и поведение Кантуса заставили заподозрить неладное. Но тут он очень ясно различил звук шагов и понял, что кто-то идет прямо к их лагерю. Меч, словно по своей воле, оказался у Тристана в руке, и поляну осветил яркий волшебный свет древнего клинка. С грозным рычанием Кантус бросился вперед. Проснулся Ньют и, взволнованно зажужжав, взвился в воздух, а ничего не понимающий спросонья Полдо вскочил и завертел головой. Из седельной сумки высунулся Язиликлик и испуганно залепетал:
Он снова доверит кольчуге свою жизнь — она защитит и поможет ему, в отличие от его приятелей, черт подери их! Дарус не сказал ему ни слова за все утро, лишь мрачно готовился в дорогу. Даже Полдо был непривычно сдержан.
Конечно же, они все волновались за Робин, — можно подумать, что он о ней не беспокоился. «Мы обязательно найдем и спасем ее», — подумал Тристан. Он был совершенно в этом уверен. Он надел дар отца и почувствовал себя увереннее, когда плотная кольчуга легла ему на плечи. Тристан снова подумал, что надежно защищен от любого врага, только вот сердце болит, и тут уж никакая кольчуга не поможет.
Рассердившись, он приказал себе не думать о девушке, убеждая себя, что только слабаки испытывают чувство вины.
Молодой король прошел по коридорам замка, спустился вниз по лестнице и, выйдя во двор, направился к конюшням. Авалон радостно заржал, увидев своего хозяина.
Тристан заметил, что белоснежный жеребец от нетерпения перебирает копытами, словно чувствует, что впереди их ждет приключение. Тристан оседлал Авалона и прикрепил к седлу свои вещи.
Краем глаза он увидел, что Тэвиш и Полдо стоят неподалеку у своих лошадей. Полдо прекрасно подготовился к дальнейшей дороге: он был одет в плотный костюм из кожи, а на боку у него висел короткий меч.
Тэвиш выбрала себе меч в замковом арсенале и прикрепила его к седлу, чтобы еще можно было взять с собой и лютню. Ее седельные сумки чуть не лопались от еды и бурдюков с крепким вином, которые она туда сумела затолкать.
Ньют и Язиликлик, взволнованно жужжа, носились в воздухе. Им обоим не терпелось вернуться в Долину Мурлок. Все молчали, и робкий Язиликлик тоже не решался заговорить, но, заметив, что у Тэвиш возникли проблемы с бурдюками, предложил свою помощь, и она вручила ему один, который никак не хотел помещаться в ее сумку.
Обычно же болтливый Ньют был непривычно молчалив и незаметен. Он тихо сидел на одной из балок конюшни, а когда все были готовы отправиться в путь, слетел вниз и без слов уселся на седло Тристана.
Дарус и Кантус уже ждали всех во дворе. Как всегда, на поясе у калишита висел его верный ятаган. Не обращая ни на кого внимания, Дарус повернулся в сторону ворот. Тристан чувствовал себя ужасно, он понимал, что в эту минуту все думают о Робин и о том, что ее нет с ними. Когда они выехали из ворот, он срывающимся от волнения голосом проговорил:
— Робин исчезла. Я уверен, что она отправилась в Долину Мурлок в рощу Верховной Друиды. Мы поедем следом и отыщем ее.
Он сжал коленями бока Авалона, и конь резво понес его вперед, оставив спутников короля позади. Как Тристан ни старался отогнать воспоминания о прошлой ночи, они настойчиво возвращались к нему. Как он мог так обидеть Робин? Где была его голова? Какая-то часть его сознания хваталась за спасительную мысль, что та женщина просто околдовала его. Но он подозревал, что дело не только в этом.
Тристан все время помнил о том, что Робин нет рядом, хотя и старался не думать, что ведь это из-за него она покинула замок одна. Он обязательно найдет ее — он ни секунды не сомневался, что сможет разыскать девушку в Долине Мурлок. Остальные могут присоединиться к нему или остаться — ему совершенно все равно.
Северный ветер грозно ревел, возвещая приближение зимы, но одинокий корабль Грюннарха Рыжего упорно перебирался с одной громадной волны на другую, словно чувствуя приближение дома. Команда корабля состояла из нескольких десятков северян, которых Грюннарх нашел в Корвелльских тавернах, а одного он даже извлек из тюрьмы. Управляемый опытными моряками, корабль настойчиво плыл на север.
— Следите за направлением ветра, — приказал король и перешел на нос корабля, но всюду, куда хватало глаз, было серое холодное море. Опустились сумерки, и мысли короля в который раз полетели впереди него, — туда, где был его дом, теплый очаг и жена.
Уже очень скоро они будут в Норландии, и на душе у короля потеплело. Честное слово, возвращаться домой очень приятно, но на этот раз все будет во много раз лучше и радостнее.
И все же, он не мог отвести глаз от серых волн, бьющихся в борт корабля. Он вспомнил сахуагинов, которые неожиданно появились прямо из воды и отняли жизнь у многих его людей. Он знал, что чудовища по-прежнему прячутся где-то в морских глубинах. Грюннарх был почему-то уверен, что им еще предстоит встретиться. Он еще не знал, что сахуагины только начали действовать и что впереди его народ ждут невероятные страдания.
Громадный пес безошибочно выбирал наиболее удобный путь, когда путники поднимались по крутому скалистому склону. Тристан шел за ним, ведя Авалона под уздцы. Ветер крепчал, и Тристан постарался поплотнев укутаться в плащ.
Когда они поднялись в горы, их продвижение — впервые за четыре дня пути — заметно замедлилось. Из своих прошлых походов в Долину Тристан запомнил, что это самый трудный отрезок пути.
— Давайте поохотимся на фирболгов! — донеслось с седла Авалона, где удобно устроился Ньют. Тристан не обратил внимания на заявление дракончика, но тут из седельной сумки появилась голова Язиликлика.
— Ты, что, с-с ума сошел? — заикаясь, прошептал эльф, он был так взволнован, что его усики мелко дрожали. — М-мы же и-ищем Р-Робин!
— А что, если ее поймали фирболги? Я хочу сказать… ну, может же такое случиться. Разве нет?
— Заткнись! — прорычал Тристан, резко обернувшись и взглянув в упор на дракончика.
Ньют опустил голову и целую минуту обижался на короля, а у того глаза горели негодованием. За дракончиком Тристан увидел Тэвиш и Полдо, которые осторожно вели своих лошадей по узкой тропинке. Далеко позади, то появляясь, то исчезая из виду, ехал Дарус — он замыкал их небольшой отряд, следя за тем, чтобы на них не напали сзади.
— А может, чтобы быть подальше от меня, — пробормотал Тристан.
Он заметил, что калишит избегает смотреть на него и за все время не сказал ему ни единого слова. Когда они разбивали на ночь лагерь, Дарус под любым предлогом уходил побродить неподалеку и возвращался, только когда Тристан уже спал.
Казалось, что осеннее солнце, ехидно посмеивается над королем. Даже благородная цель их путешествия померкла для Тристана. Дарус должен был бы помочь ему, предложить свою дружбу и участие. А он, черт его побери!
Тристан старался не думать о собственном поведении, но память настойчиво возвращала его к событиям той ужасной ночи. Исчезновение Робин удивило и заинтриговало его, впрочем, он догадывался, что она решила отправиться в Долину одна. Но как ей удалось покинуть свою комнату и не привлечь ничьего внимания — вот что было для Тристана полной загадкой.
Сейчас ей грозит страшная опасность, и Тристан прекрасно понимал — это он виноват в том, что все сложилось именно так. Он внутренне сжался от этих мыслей. «Я же предал Робин, — подумал он, — и по-другому это не назовешь».
— Ее же могут убить! — прошептал он себе под нос и, отчаянно замотав головой, словно хотел прогнать эти страшные мысли, пошел быстрее. Когда он догнал Кантуса, громадный мурхаунд стоял в небольшой каменной нише в скале, возвышающейся над долиной. Принюхиваясь к запахам, которые нес ветер, пес величественно взирал на долину, раскинувшуюся внизу. Тристан знал, что именно там Долина Мурлок и… Робин.
Во всяком случае, он очень на это надеялся.
Сурок сидел в норке, а огромный хищник, который, похоже, обладал неистощимым запасом терпения, скорчившись, поджидал его у входа. Словно каменное изваяние, он целых три дня не покидал своего поста. Казалось, чудовище готово в любую минуту броситься на свою жертву, стоит ей только высунуть кончик носа.
Превращение в сурка отняло у Робин столько сил, что она проспала полтора дня. Сейчас, когда силы постепенно к ней вернулись, она начала прислушиваться к звукам, доносящимся снаружи. Крошечный зверек, обладавший более тонким слухом, чем Робин в своем человеческом обличье, улавливал биение сердца страшного зверя. Друида поняла, что попала в ловушку.
От страха она не услышала стука копыт, раздавшегося далеко внизу, по чудовище слышало и видело. Его безжизненные глаза проследили за четырьмя укутанными в плащи фигурами. Люди вели за собой лошадей, а впереди бежала огромная собака. Перитон наблюдал, как они прошли через переход и спустились вниз в Долину.
Перитон беспокойно заворочался, и его огромные рога начали раскачиваться из стороны в сторону. Его создатель приказал: охранять Долину, нападать на чужаков, сообщать, если в Долине появятся большие группы живых существ.
Перитон оказался в сложном положении, он не знал, как поступить. Разве он не готовился уничтожить того, кто сейчас прятался в норке? Но ведь там, внизу, в Долине, были чужие — они вторглись в его владения, и их было много. Может быть, они представляли гораздо более серьезную угрозу. Но жертва, прятавшаяся вот тут, в поре, была совсем рядом. А поскольку перитон был туп, он решил, что существо у него под носом — гораздо важнее тех других, которые были довольно-таки далеко.
Поэтому он не сдвинулся с места и не покинул своего поста, продолжая подстерегать крошечного сурка, которому, рано или поздно, все равно придется выбраться наружу. А четверо людей и их лошади уходили все дальше на север.
Ощущения Робин приняли новую форму. Страх ее покинул, а раны затянулись. Теперь она испытывала голод и решимость продолжить свой путь и выполнить то, ради чего она покинула Кер Корвелл. Девушка не боялась чудовища, загнавшего ее в эту малюсенькую тесную норку, — она ненавидела его.
И тут Робин поняла, что знает, как выбраться наружу. Приняв решение, девушка сразу успокоилась.
Она нападет на это страшилище и отгонит его от норы! По сначала ей понадобится новое обличье. Она осмотрелась по сторонам — очень мало места, да и вход в норку слишком узкий. Ей придется выбраться наружу в небольшом, но сильном и ловком теле, которое даст ей возможность убить отвратительное существо, готовое в любой момент растерзать ее.
Она подумала о теле большого волка, но тут же отказалась от этой мысли из-за узкого входа. Потом она решила, что можно превратиться в змею, но вспомнила, что холодная погода замедлит ее реакции. И тут она сообразила, в какое животное может превратиться, и мгновенно ее тело начало меняться: оно стало длиннее и шире, но ростом она по-прежнему оставалась не выше сурка. Когти на лапах вытянулись и загнулись вниз; голова тоже постепенно изменилась, и во рту появились острые кривые клыки.
Сердце начало биться медленнее, приспосабливаясь к телу, которое стало больше размером; глаза налились кровью. Рычание, вырвавшееся из груди этого животного, никак не походило на писк маленького сурка — ведь сурок уже превратился в росомаху. Робин напрягла сильные задние ноги и единым ловким движением выскользнула из норы. Чудовище, захлопав крыльями, изумленно шарахнулось в сторону, но тут же пришло в себя и, оскалившись, злобно зашипело. Росомаха мертвой хваткой вцепилась передними лапами в тело чудовища, ее зубы тянулись к его глотке, и лишь судорожные отчаянные попытки перитона высвободиться помещали росомахе нанести ему смертельный удар. Страшное чудище покачнулось, но Робин не ослабила своей хватки, одновременно она лягалась и царапалась задними ногами, не обращая внимания на то, что чудовище изо всех сил колотит ее крыльями по голове.
Неожиданно они оказались у края пропасти, и Робин поняла, что они падают, но инстинкты животного заставили ее еще крепче вцепиться в свою жертву. Это и спасло ее, потому что через несколько секунд они рухнули на камни, и, приняв на себя удар, страшное существо погибло. Однако ярость, кипевшая в росомахе, не прошла — злобно рыча, она принялась рвать на куски тело уже мертвого врага, и вскоре земля вокруг нее была усеяна перьями и обломками костей — вот и все, что осталось от одного из детей Бога Баала.
Наконец ненависть в душе друиды улеглась, но она, в обличье росомахи, еще несколько минут бродила у останков уничтоженного врага. Время от времени она заглядывала на небо, словно бросая вызов новым чудовищам и предлагая им сразиться с ней. Наконец, она села на задние лапы и попыталась сосредоточиться, чтобы представить свое прежнее, человеческое тело, но в сознании у нее начали мелькать какие-то неясные и незнакомые образы. Она обнаружила, что думает о еде.
Инстинктивно она зарычала и моментально пришла в себя. «Я должна начать по-настоящему думать. Я должна принять свой прежний облик… сейчас!» Вдруг Робин испугалась. А что если она пробыла слишком долго в теле росомахи, и у нее не хватит сил, чтобы снова стать человеком!
Сосредоточившись, в отчаяньи она представила себя в человеческом обличье и призвала на помощь все силы духа, обитавшие в маленьком мускулистом теле дикого зверя. Неожиданно окружающий ее мир закружился, Робин почувствовала, что ей стало трудно дышать, и потеряла сознание. Вскоре она очнулась и поняла, что мучительно хочет пить. Девушка попыталась открыть рот, но от жажды у нее распух язык и потрескались губы… Все равно она была счастливой, потому что поняла, что сумела снова превратиться в человека. Впрочем, все ее существо сковала слабость, словно она отдала слишком много энергии своему превращению.
Обессиленная, Робин сидела на жесткой земле, у нее отчаянно кружилась голова.
— Мать-Земля, что случилось со мной? Где ты?
По как и прежде. Богиня не ответила на ее молитву.
Робин потребовалось некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя; тут она поняла, что проголодалась, и пожалела, что не догадалась взять с собой еды. Впрочем, она не взяла ничего из того, что могло бы облегчить ее долгий и нелегкий путь. Почему-то ей казалось, что она, став ветром, сумеет добраться до Источника и спасти друидов, и что ей не нужно будет заботиться о своей телесной оболочке.
«Да уж, надо было предвидеть, что такое может произойти», — сердито подумала девушка. Взяв свой посох и свитки, она огляделась по сторонам. Упав вместе с перитоном, Робин оказалась у подножия горы. Извиваясь по склону, на север уходила тропинка, по которой девушка и решила пойти.
Через час она уже шагала по мрачной равнине, которая раньше благоухала цветами и славилась своей мягкой сочной травой. Вскоре тропинка вывела ее к почерневшим мертвым деревьям. Даже от земли исходил отвратительный запах разложения, и Робин прикрыла лицо плащом, но даже и это не помогло: жуткая вонь легко проникала сквозь ткань. Робин постояла на опушке леса, не решаясь войти, но тут же стала убеждать себя, что эта тропинка ведет через Долину Мурлок в рощу Верховной Друиды. Девушка несколько раз глубоко вздохнула, словно чувствовала, что в течение многих дней ей придется дышать отравленным воздухом оскверненной Долины.
Затем она прошептала молитву, вновь обращаясь к своей Богине и, несмотря на то, что та по-прежнему не отвечала на ее призыв, Робин решительно вступила в мертвый лес.
Мягкие кошачьи лапы бесшумно ступали по высохшему мху — черный гладкий зверь с желтыми глазами крался в ночи. Если бы луне удалось пробиться сквозь ночные облака, можно было бы увидеть острые кривые зубы, торчащие из пасти пантеры, и безобразные щупальца, извивающиеся на спине чудовища. Шанту, зверь-путающий-следы, вышел на охоту.
Шанту не стремилась утолить голод, — во всяком случае, ею не двигало желание набить брюхо. Голод Шанту был совсем другого рода. Желание ощутить вкус свежей крови — вот что толкало Шанту вперед, а еще мысль о предсмертных воплях жертвы, и как остынет ее тело, прямо у Шанту на глазах.
Шанту не волновала пища — только смерть. Поэтому терпеливо, с невероятным коварством и совершенно бесшумно, двигался зверь-путающий-следы по Долине Мурлок в поисках хоть какого-нибудь живого существа, которое, погибнув в его лапах, подарило бы ему несказанное наслаждение.
— Мы разобьем лагерь, как только найдем подходящее место, — объявил Тристан.
Стемнело, и люди ехали тесной группой. Полдо и Тэвиш остановились рядом с Тристаном. Дарус же, где-то поблизости в темноте, осматривал тропинку.
— Жаль, ребята, что вы не видите в темноте! Я еще совсем не устал! — громко сообщил Ньют, он был явно недоволен тем, что отряд вынужден остановиться на ночлег.
— Успокойся! — сердито прошипел Высокий Король, всматриваясь в окружавший путников со всех сторон сухой мертвый лес. Они оставили горы далеко позади, а эта местность, в которой раньше был густой лес, превратилась в зловонный кошмар: тут и там торчали высохшие стволы деревьев.
— Давайте поищем место для лагеря. И вот еще что — костер сегодня разводить не будем!
— Но мы же замерзнем до смерти без костра! — заспорил Полдо. Карлик сидел съежившись на своем пони, и было видно, что он до костей продрог и устал.
Тристан молча вернулся на тропинку. Он уже понял, что бессмысленно бродить в темноте в поисках места для ночлега, и тут, к счастью, услышал голос Тэвиш.
— Вон там, смотрите, что-то вроде рощицы, — Тэвиш указала рукой на несколько сухих сосен. Деревья могли послужить неплохим укрытием, да и спать на иголках было намного мягче, чем на каменистой земле. Поэтому все быстро решили расположиться на ночлег пол громадными, бывшими когда-то зелеными, соснами.
Расседлав Авалона и наблюдая, как вокруг их лагеря быстро сгущается тьма, Тристан вдруг почувствовал, что его охватывает ужасное одиночество. Он знал, что ближайшее поселение, где они могли встретить людей, находилось в двух днях пути.
Где ты, Робин? Уже в сотый раз проносился этот вопрос в уме Тристана. У него снова сжалось сердце, и он попытался отогнать мысль о том, что это из-за него Робин отправилась в Долину одна. Но чувство вины не отступало, а за ним пришла жалость к себе и гнев на своих спутников.
— Черт подери! — выругался он в темноту. Ужиная хлебом с сыром, он попытался отбросить мрачные мысли, но у него ничего не получилось.
— Надо будет охранять лагерь ночью. Я беру на себя середину ночи, — проговорил Тристан, сердито схватив еще кусок хлеба.
— Выпей вина, — предложила Тэвиш, и король с благодарностью взял из ее рук мех с вином.
— Я подежурю первым, — сказал Дарус, появляясь в лагере.
— А я утром! Полдо сможет спокойно дрыхнуть всю ночь! — хихикая, вставила Тэвиш.
— Но я же тоже могу охранять лагерь! Почему моя очередь никогда не наступает? — совершенно искренне возмутился Ньют. — Я вижу в темноте получше любого из вас!
— Присоединяйся ко мне! Мне лишняя пара глаз не помешает! — попыталась утешить дракончика Тэвиш, и он, довольный, тут же свернулся клубочком и заснул.
— Я н-не могу п-поверить, что это Долина Мурлок! — проговорил, нервно оглядываясь, Язиликлик. Над головами путешественников висели тяжелые черные тучи, а во все стороны тянулся безжизненный серый лес. — Все-все такое мертвое-мертвое! Вот подождите, вы увидите, что будет, когда Генна узнает про это! Генна!
Тристан сделал еще один большой глоток вина и, повернувшись к Дарусу, сказал:
— Давай проверим лошадей, пока окончательно не стемнело.
Калишит пожал плечами и пошел за Тристаном на небольшую полянку, где они привязали лошадей. Король проверил, хорошо ли привязан Авалон, а Дарус занялся другими лошадьми. Все это время Тристан не сводил глаз со своего приятеля, но тот упорно не смотрел в его сторону.
— Дарус! Почему ты не хочешь даже взглянуть на меня?
Дарус повернулся и посмотрел на короля в упор, и Тристан подумал, что было лучше, когда Дарус старался не встречаться с ним взглядом: глаза калишита обвиняли Тристана. Затем, не говоря ни слова, Дарус отошел и продолжил заниматься лошадьми.
— В чем я провинился?
— Из-за тебя пропала Робин, — прошептал Дарус, и в его голосе Тристан услышал упрек.
— Я уверен, она еще жива! Клянусь тебе, мы найдем ее, она примет мои извинения и простит меня. Вместе нам будет гораздо легче разыскать ее. Мы обязательно отыщем Робин, и она поймет, что я просто совершил ошибку. — Король говорил резко, словно выплевывая каждое слово. Замолчав, он сделал большой глоток; вино охладило горло и, казалось, успокоило готовое вырваться из груди сердце.
— Клянусь Богиней, она обязательно простит меня!
— Ты слишком многого хочешь от нее, — очень спокойно сказал калишит.
— Слишком много? Разве сложно простить небольшую ошибку?
— Тебя любит самая прекрасная девушка на свете! Как ты смеешь не ценить ее любовь?!
— Прекрати! Я король, и я приказываю тебе замолчать! Ты дал клятву служить мне, и ты должен…
— А я и буду служить… вам, сир. Но вы не в силах приказать человеку не чувствовать. Во всяком случае, до сих пор мне казалось, что вам хватит ума этого не делать.
Рука Тристана потянулась к мечу, но в глубине души он понимал, что Дарус прав, и сдержался. Он только не мог отвести от калишита глаз, в которых полыхали гнев, обида на друга и боль.
— Я вызвался сопровождать вас, я надеюсь, вы не забыли об этом? — сердито сказал калишит. — Да, я помню, что вы спасли мне жизнь, когда я украл у вас кошелек. И с тех пор мы вместе победили немало врагов, я наблюдал за тем, как вы становитесь все сильнее и увереннее в себе. Я всегда знал, что у вас впереди большое будущее, и я был рад помогать вам. Но увидеть, как вы отказались от всего ради какой-то шлюхи…
— Я ни от чего не отказывался! Я помирюсь с Робин! Что это значит — отказался от будущего?
— Вы оказались недостойны ее любви!
Тристан пошатнулся, словно его ударили, но тут же пришел в себя и уставился на Даруса. Вдруг он понял потрясающую вещь.
— Ты тоже ее любишь, да?
Дарус покраснел и отвернулся, а король в это время сделал еще глоток.
— Не знаю, что и делать — смеяться или в ярости начать топать ногами, — сказал он.
— Смеяться? Она, может быть, умерла, или ей грозит смертельная опасность. И это все потому, что ты прогнал ее! Действительно, в самый раз сейчас как следует повеселиться!
— Убирайся Отсюда! — завопил король. — Оставь меня одного! Я не нуждаюсь ни в твоей помощи, ни в твоей компании. Если так выглядит твоя верность королю… — Он замолк, не в состоянии произнести больше ни слова: его охватила жгучая ревность.
Дарус резко повернулся и пошел в противоположную от лагеря сторону. Через мгновение он уже исчез из виду, и тут Тристан заметил, что окончательно стемнело и наступила ночь.
— Подожди! — крикнул он негромко, хотя знал, что Дарус не остановится. По правде говоря, Тристан даже обрадовался, что больше не увидит обвиняющих глаз калишита. Ведь каждое слово Даруса жгло душу, как раскаленное железо.
Вскоре стало так темно, что Тристану показалось, будто ночь укутала каждого из них черным одеялом. Темнота поглотила и высокие деревья, под которыми они разбили лагерь. Спотыкаясь о корни и ругаясь, Тристан вернулся к своим спутникам и уселся, прислонившись к стволу, в стороне от Полдо и Тэвиш. Вдруг он заметил, что у него дрожат руки и что он весь напряжен, как в минуты страшной опасности. Ему очень захотелось вскочить и с дикими криками начать кружить по лагерю и ломать все, что попадется под руку, по он заставил себя сдержаться. Вскоре Тристан услышал ровное дыхание своих спутников — все заснули, только Кантус подошел к нему и, тихо заскулив, улегся у ног.
Тристан поднес к губам полупустой бурдюк с вином, но вино показалось ему отвратительно горьким, и он тут же выплюнул его. Итак, Дарус любил Робин… Как же ему удавалось столько времени держать свою любовь в секрете? Как больно, наверное, ему было видеть счастливых Тристана и Робин.
И тут Тристан вспомнил лицо Даруса, обращенное на Робин, когда на него никто не смотрел. Раньше Тристан не придавал этому значения, но теперь… А как внимательно Дарус слушал, когда Робин говорила, и как он смеялся, когда смеялась она… «Почему я не замечал этого раньше? Я просто не обращал внимания, вот и все!»
Неожиданно Кантус тихо зарычал, и Тристан мгновенно вернулся в настоящее. Он бесшумно вскочил на ноги и прислушался, стараясь различить хоть что-нибудь в окружившей его плотным кольцом кромешной тьме. Там кто-то был!
Тристан услышал легкое шуршание и почувствовал, как рядом напрягся Кантус. Снова послышался какой-то звук, где-то позади. На мгновение Тристан подумал, что это, может быть, вернулся Дарус, — но калишит ушел на север, в противоположном направлении. Даже Дарус не смог бы зайти в лагерь с другой стороны столь быстро и бесшумно.
Тристан решил пока не вынимать меч Симрика Хью. Сияющий клинок, конечно же, осветит лагерь, если он достанет оружие из ножен, но заодно поможет увидеть их тому, кто прятался в темноте. Он почувствовал, как Кантус занял боевую стойку и начал медленно пробираться на звук. Тристан пошел рядом с мурхаундом, стараясь идти как можно тише и проклиная сухие листья, которые неимоверно громко шуршали. Ощущение, что кто-то приближается к ним, усилилось, и снова Тристан замер на месте, пытаясь понять, что же это такое. Он хотел было разбудить остальных, но потом решил, что не стоит этого делать, он и сам-то не был до конца уверен в том, что в темноте кто-то есть. Только его напряженные до предела нервы и поведение Кантуса заставили заподозрить неладное. Но тут он очень ясно различил звук шагов и понял, что кто-то идет прямо к их лагерю. Меч, словно по своей воле, оказался у Тристана в руке, и поляну осветил яркий волшебный свет древнего клинка. С грозным рычанием Кантус бросился вперед. Проснулся Ньют и, взволнованно зажужжав, взвился в воздух, а ничего не понимающий спросонья Полдо вскочил и завертел головой. Из седельной сумки высунулся Язиликлик и испуганно залепетал: