Неизвестен Автор. Бессонный патруль (Сборник)

   Кое-как успокоилась... Давление у меня
   - А вы не волнуйтесь, - сказал я, заметив, что на шее женщины выступили розовые пятна.
   - А, - отмахнулась хозяйка, - Слушайте самое интересное. Наутро квартирантка в милицию ушла. Потом ваш работник приходил... Вечером заявляется она. Напевает что-то, видно, опять пятерка. И ко мне: "Ничего у вас, хозяюшка, не выйдет. Защита у меня теперь надежная.
   Следователь! Он так и сказал: "Никто не имеет права выбрасывать вещи на улицу". Вот придет да штрафанет будете знать. Между прочим, обещал. А еще проконсультировал, что выселяет только суд. Вот так, дорогая Ираида Ивановна". Первый раз меня так назвала. А то все бабушкой. Меня-то! Вот бы я вас расчехвостила, - хозяйка грубовато рассмеялась, - Думаю, пусть приходит, я этого защитника назад пятками поверну... Вижу, пришел, не соврала квартирантка.
   Такого предательства от Задонской я не ожидал. Собственно, а почему предательство? Каждый волен защищаться так, как считает нужным. Да, по какое она имела право прикрываться мной? Это уже запрещенный прием.
   Старинные часы в углу начали бить, показывая одиннадцать часов. Напомнили, что я засиделся:
   - Ираида Ивановна, - сказал я, - Вот прочтите. Если согласны, поставьте подпись внизу.
   Пока хозяйка раскрывала очки, я осмотрелся В комнате идеальная чистота. Домашние половики. Сервант.
   Большой цветок на самом свету. Над комодом портрет двух улыбающихся девушек с такими же энергичными как у хозяйки, лицами.
   - А Задонская защитников себе найдет, будьте уверены. К любому в душу залезет, - говорила Ираида Ивановна, когда мы шли к калитке. Остановились за воротами.
   Невдалеке четко белели новые, каменные дома
   - Скоро и ваш теремок снесут, - сказал я. - Не жалко?
   - Что жалеть-то? - улыбнулась женщина, но в глазам ее появилась грусть, - Вся жизнь в этом переулке, - тихо проговорила она. - Детей вырастила. Мужа похоронила.
   Сын в прошлом году на Север укатил. Зовет к себе. Дочки разлетелись кто куда. Одна - в Венгрии с мужем. Другая-на Украине. Время такое. Что жалеть-то? Новую квартиру дадут.
   - А с Задонской, - вдруг вспомнила Ираида Ивановна. - вчера был последний разговор. Смотрю, другая стала.
   Поглядывает ласково. К чему бы? Оказалось, старая песня на новый лад. Теперь просит продать комнату. Вон куда метила. Благоустроиться хочет, цепкая, не по годам. Новую квартиру хотела отхватить, ведь сносить будут, потому из общежития ушла. Пробивная. Я, знаете, на такие сделки не способна. Так и сказала. Живи, говорю, до конца экзаменов, а о своих думках забудь. И - на все четыре стороны! - Хозяйка взялась за щеколду.
   - Постойте, - остановил я ее, вспомнив, что не выяснил одно обстоятельство, связанное с анонимкой. - Задонская с кем-нибудь дружит из военнослужащих?
   - Не знаю. По-моему, нет. А вот у Камилы есть в армии паренек. Да что-то замолчал. Месяца два нет писем.
   На обратном пути возле одного из высоких домов дорогу мне преградила машина с домашним скарбом. Плыли к подъезду зеркала, комоды... Из окон и с балконов выглядывали улыбающиеся лица новоселов.
   "Пробивная", - сказала Ираида Ивановна. Это как?
   Расталкивая других локтями? Правдами-неправдами?
   На что надеялась, обращаясь ко мне с просьбой? Что сразу наброшусь на хозяйку? И декан тоже: "Поговорите построже". Но что же делать? Я попробовал сформулировать ответ Задонской: "Извините, но вынуждены поставить вас в известность: людям, которые потеряли наше уважение, мы не помогаем..." Вот был бы номер! Но скажи я такое Задонской, уверен, не сконфузится. Дверью хлопнет, Да с жалобой к вышестоящим: грабителя, мол, оставляют на свободе.
   Когда я ехал в автобусе, мне вдруг припомнились категорические заверения кассирши. Может, и в самом деле она права, и деньги выданы Задонской?
   НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ
   "Характеристика на студентку первого курса Гуревич Камилу Иосифовну. Камила Гуревич при поступлении в музыкальное училище обнаружила неплохие знания по общеобразовательным предметам и хорошие музыкальные данные. Была определена вольнослушателем, так как по конкурсу не прошла.
   В дальнейшем проявила себя только с положительной стороны. Отличалась упорством, прилежанием, любовью к музыке. После зимней экзаменационной сессии зачислена студенткой по классу фортепьяно.
   В коллективе пользуется уважением. Комсомолка. Является успевающей. С обязанностями агитатора во время выборной кампании справлялась.
   По характеру замкнута.
   Классный руководитель Бельская".
   Характеристика - еще одна страничка в деле.
   - К вам гражданочка, - предупредил по телефону постовой. - Пропустить?
   - Пропустите.
   Дверь распахнулась широко и резко. На пороге стояла Камила Гуревич, взволнованная, бледная, с каким-то лихорадочным, болезненным блеском в глазах.
   - Это сделала я, - выпалила она. - Вот! - улыбнулась принужденно, прикусила губу. Ей не хватало дыхания.
   "Явка с повинной", - подумал я.
   Ей стоило больших усилий сдвинуться с места, точно весь запал ушел на признание.
   Отняла плечо от дверного косяка, подошла к столу тяжелой походкой. Выложила новые пятирублевки.
   - Вот, - повторила она.
   И села, опустив голову. В том же костюмчике и той же белой блузке.
   - Те самые? - спросил я, перебирая негнущиеся купюры. Шесть штук.
   Отрицательно покачала головой.
   "Те истратила. Самая обыкновенная мошенница..."
   Я был раздосадован. После разговора с Ираидой Ивановной я еще надеялся, что подозрение не оправдается. "Еще свое отдаст, будьте уверены..." Вот тебе и отдала!
   За ярлычком "мошенница" открывалось что-то жалкое, достойное презрения.
   И словно прочитав мои мысли, девушка закрыла лицо ладонями. Приткнулась к столешнице. Я увидел, как мелко вздрагивают ее плечи, и потянулся за гоафином с водой.
   - Успокойтесь. Ну, что же вы... Так честнее. Это смягчающее обстоятельство. Выпейге...
   - Нет, я знаю. Ничто меня не спасет, - расслышал я сквозь всхлипывания. - Не успокаивайте меня. Для меня все пропало. Все!.. Теперь меня выгонят из училища. Она...
   Она...
   Девушка разрыдалась.
   - Почему вы не сказали об этом сразу? На первом допросе? - спросил я, когда в кабинете стало тихо.
   - Разве что-нибудь изменится?.. И сейчас я вас прошу ничего ему не сообщать. Очень. Я расскажу...
   А было так. Кассирша тогда болтала о чем-то через стол со своей соседкой. Смеялись. Она сверила реквизиты извещения, заполненные рукой Гуревич, с паспортом Задонской. И выдала деньги.
   - Давайте так, - предложил я. - Лучше напишите сами. Собственноручно. Садитесь на мое кресло. Вот ручка.
   Сейчас бумагу... Так. Только поподробнее. А вверху: "Заявление", показал я и подумал: "Оформим как явку с повинной. Интересно, на что потрачены деньги?"
   - Да. Укажите дальнейшую судьбу денег, - добавив я. - И почему вы их взяли? Вы понимаете? Что вас толкнуло на это? Только чистосердечно и поподробнее. Ну, не буду мешать.
   Я включил лампу и отошел к окну.
   Свет на улице мерк постепенно, как в кинозале перед началом сеанса. "Ханзада просмотрел, наверное, уже половину картины, - прикинул я. - Не знал, а то бы остался..."
   "Или-или, - говорил Ханзада. И вот одна из версий нашла подтверждение. В общем-то, он молодец, этот мой новый помощник. И следователь из него, дай бог, получится со временем неплохой..."
   "Почему эта, казалось бы, неплохая девушка споткнулась? Нехватка денег? Но разве так поступает каждый, у кого материальные трудности?"
   Через полчаса Камила Гуревич дописывала шестой лист. Писала быстро, как будто опасаясь, что времени осталось мало-мало и она ничего не успеет.
   "А Задонская тоже мошенница, - вдруг пришло мне на ум. - Обманным путем хотела заполучить благоустроенную квартиру. А это откуда?.."
   - Я написала и о письме, - сказала девушка. - Письмо в тот день получила я. Вот оно, прочтите.
   На страницах заявления мелькали знакомые слова: "извещение", "письмо", "Задонская", "обида"...
   И вдруг я увидел слово, которое все это дело поворачивало на сто восемьдесят градусов. Точнее, ставило с головы на ноги. Слово-неожиданность! Слово-выстрел!
   Прокурор, рассматривая материалы на арест, не даст санкции на лишение свободы заочно, без предварительной беседы с обвиняемым. Такая беседа должна предостеречь от возможных ошибок. Как бы ни нагромождались обвинения одно на другое, в каких бы смертных грехах человек ни подозревался, может быть такой случай, когда живой разговор с подследственным, его объяснения дадут абсолютно иной поворот делу.
   До прокурора дело не дошло. Но на нашу с Ханзадой долю выпал именно такой редкостный случаи.
   Одно только слово!
   Она ушла, тихо притворив дверь. Такая же неулыбчивая, серьезная.
   Листкам, исписанным девушкой, суждено было быть предпоследними. Последнее слово оставим Задонской.
   Я подравнял листки заявления, соединил их скрепкой. Прошелся по кабинету туда-сюда: громыхнула железная дверца шкафа, скрипнули оконные задвижки.
   М-ла, вот так история...
   РЕДКИЙ СЛУЧАЙ
   - "...Вы служите, мы вас подождем, - ребята часто ставят эту пластинку. Здесь, в армии, песенка звучит поновому и не надоедает..." - Ханзада читал громко, четко, с видимым наслаждением. Письмо, которое оставила Камила, я подсунул Ханзаде, как только принесли заключение почерковедческой экспертизы.
   - "...Песенка настраивает на грустную волну, - читал Ланзада. Воспоминания... Вот выхожу из автобуса Между большими домами виден ваш с бабушкой низенький дом.
   Н ты в окне. Улыбаешься. Машешь рукой. Я бегу мимо палисадника, нагибаюсь под ветвями. Мимо стены дома. Скорее. За углом снова вижу тебя..."
   Судьба дела решена. Специалисты не подвели: заключение подготовлено вовремя. Все правильно: на извещении почерк Гуревич.
   Я сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться. Я готовлю Ханзаде сюрприз: заключение экспертизы по всем материалам он пока не видел.
   Часы показывают половину десятого. До прихода Задонской - полчаса. И я знаю, почему Ханзада пришел в отлично отутюженном черном костюме, в белой рубашке с галстуком. Я знаю, что будет через полчаса, и мне становится жаль Ханзаду.
   - Читай, читай, - тороплю я. - Подходишь к главному.
   "...Рядовой Мошкин опять балагурит. Ребята смеются, а мне не весело, как и все это время, - терпеливо читал Ханзада. - Ты знаешь мой дурацкий характер, Камила..."
   Ханзада вскинулся:
   - Гуревич?
   - Читай, читай.
   - "...Знаешь мой... характер, Камила. Знаешь, что может меня на какой-то момент вышибить из седла. И я не стремлюсь подняться сразу. Не стремлюсь выяснить, чего-то добиваться сразу же. Но проходит время и появляется желание "помахать кулаками". Я не писал тебе и теперь казню себя за это. Какое имел право забыть все. Все! Поверить той жалкой писульке..."
   - Стоп! - оборвал я чтение. - Теперь слушай меня.
   "Рукописный текст записки, - прочел я первый пункт заключения экспертизы, - выполненный черными чернилами, начинающийся словами: "Дорогой солдатик" и оканчивающийся: "Доброжелательница", исполнен левой рукой Задонской".
   Веки Ханзады дрогнули. Он приподнялся со стула, подавшись всем телом ко мне.
   - Задонской, - повторил я. - Анонимка пришла обратно вместе с письмом.
   - Задонской? Вы шутите? - ошеломленно пробормотал Ханзада. - Дайте взглянуть.
   - Сюрприз второй, - сказал я, тихонько отодвигая его руку. - Вчера после твоего ухода Гуревич явилась с повинной. Деньги Задонской получила она. Но мы не будем...
   - В корне не согласен! - Ханзада вскочил. Заволновался. Без видимой причины начал переставлять на столе чернильницу, стакан с карандашами. Какой же сюрприз?
   Я доложил: "Или-или". Разве неожиданно? Одно подтвердилось. Теперь все ясно. - Ханзада говорил быстро, не глядя на меня.
   Я хмыкнул:
   - Что молодому оппоненту ясно?
   - Объявим Гуревич статью. В чем обвиняется. Так! - Ханзада пригнул палец. Он по-прежнему на меня не смотрел. - Разъясним процессуальные права. - Пригнул второй палец. Задумался на секунду и зачастил: - Изберем меру пресечения, скажем, подписку о невыезде. Арестовывать не будем. Три! Представление в училище: "Куда, мол, смотрели? Четыре! Ознакомление обвиняемого с делом. Обвинительное...
   - Сюрприз второй, - и остановил скороговорку Ханзады. - Ты не дал мне договорить. Мы не будем вменять Гуревич статью. Дело подлежит прекращению. И представления не будет. Теперь все ясно.
   - Вы это серьезно? Н-не понимаю. Поблажка? - опять зачастил он. - Из-за Задонской?
   - Ты полагаешь, что это тот случаи, когда, допустим, жертвой хулигана оказался злостный неплательщик алиментов? И неплательщика не очень-то хочется защищать?
   Ханзада передернул плечами,
   - Но даже и тогда хулиган получит по заслугам. Это другой случай, Ханзада.
   Часы показывали без пятнадцати десять.
   - Деньги она сожгла, - сказал я. - Получила и сожгла.
   И я подробно рассказал о вчерашнем разговоре с Камилои Гуревич.
   - Своей соседке я никогда не могла ответить так, как надо. Никогда... говорила она. - А у нас с Володей характеры одинаковые. Даже на удивление. Я никогда почему-то не могу дать отпор сразу. Почему-то слова приходят потом, когда уже поздно. Отчего не сразу? Просто паралич какой-то от обиды. - Она медленно провела рукой по щеке, голос звучал глуше. - Мы часто переписывались. Каждую неделю приходило по нескольку писем. Но вдруг замолчал.
   Думала, думала... Хотела командиру части написать, - девушка потупила взгляд. - Сердилась... - Она смутилась еще больше. Вы даже не представляете, что для меня Володя... И примолкла.
   Я не торопил ее. Молчание длилось несколько секунд.
   - Только он и бабушка... - Камила наконец подняла голову. - Как она смела распускать клевету! Боже мой! Какая подлость! Ведь я слышала об этом обществе "Эксплуатируем карманы юношей". Очередная ее шутка. Помню, еще зимой она веселила этим подружек... А вначале Задонская мне понравилась, припомнила Камила. - С ней не соскучишься. Друзей у нее много. Думала, подружимся. По потом... начался какой-то кошмар. Эти замечания, ухмылочки. Ноты потерялись... Мухи... Может, не поверите, но плохого я ей ничего не сделала. Даже не отвечала на ее шуточки. Как-то не могла... Конечно, расстраивалась. Старалась дома бывать реже. И вдруг поняла, что ненавижу ее самым настоящим образом. Что надо немедленно бросить квартиру... Как она ходит! Как говорит!.. Ее самодовольство.
   Смех. Желание командовать всеми. Ненавижу буквально все. Все! А тут письмо Володино. Знаете... Разрываю конверт, и... эта гадкая записка. Ну, такое во мне поднялось!
   Отомстить! Только это! Думаю: ты такая, и я тебе так же.
   Получай! И больше ни о чем другом... не хотела думать, - сквозь смуглоту ее щек явственно проступил румянец. - Посидишь без денег, узнаешь, как мне достается. Понимаю, все это несерьезно. Не по-взрослому. Надо было не так. Но нормальные мысли пришли позднее. Все рассказала Ираиде Ивановне, а она послала к вам...
   Я где-то читал, в арсенале заплечных дел мастеров имеется изуверская пытка - капать водой с высоты на затылок.
   Методически и длительно повторяемый удар капли в одно и тоже место непереносим. Жертва сходит с ума.
   Примерно так, наверное, нагнетались в Гуревич неприязнь к Задонской и чувство сопротивления. Обида за обидой. Кап! Кап! Человек впечатлительный и скрытный, девушка замыкалась в себе. Молча переживала каждый удар.
   А они становились все ощутимее, больней. Внутреннее напряжение до поры не получало разрядки. И вот произошел нервный срыв.
   К концу моего рассказа Ханзада опять был самим собой.
   Только раз по его лицу пробежала горькая, жесткая усмешка.
   - Пепел! Где пепел? - Ханзада пошел в угол комнаты. - В сейфе?
   - Твой трофей у меня, - я выдвинул ящик стола. - Смотри. На горстке пепла лежал тот же недогоревший бумажный уголок величиной чуть больше спичечной головки.
   - Теперь сравни с другим. - Я достал из ящика второй, точно такой же уголок, блестящий и желтоватый с одной стороны. - Видишь, сходны. Но второй получен экспериментально. Очень просто. Отрезать от пятерки уголок, от белой ее полоски, и поджечь. Этот пепел - деньги, Ханзада. Точнее, остатки денег...
   Забегая вперед, замечу, что впоследствии это было полностью подтверждено выводами экспертизы.
   - А мы с тобой и не догадались. Выходит, плохие мы пинкертоны!
   - А вдруг она часть сожгла, а другую присвоила? - с вызовом спросил Ханзада и я увидел, как он украдкой взглянул на часы. До прихода Задонской оставалось всего три минуты.
   - Какой ты рационалист, однако.
   - А умышленное уничтожение имущества? - примерил Ханзада другую статью.
   - Статья-то подходит, - сказал я, - но посуди сам: явка с повинной, ущерб возмещен. Нужно ли привлекать Гуревич?
   - Пожалуй... - Ханзада пришел в движение, будго ожившая фотография. Он опять не смотрел на меня и бубнил, частил без остановки. - Видите! Значит осмотр нужен!
   Кто оказался прав? Ага! А если бы я не нашел? Если бы осмотра не было?.. - Он тогда не понял моей иронии. Разумеется, осмотр был необходим. Но оправдываться поздно.
   - Если бы да кабы... Результат один. Презумпция невиновности. Знаешь?
   - Еще бы! - упавшим голосом сказал Ханзада. - Следователь обязан исходить из предположения, что лицо не виновно.
   - Пятерка, - похвалил я, - Завтра на планерке доложишь это дело. Любопытный оборот все-таки!
   Но Ханзада почему-то сник и слушал с прохладцей. Он опять сидел в любимой позе, крутил двумя пальцами прядку волос. В сквере, куда поглядывал Ханзада, бегала детвора. Пенсионеры отдыхали на лавочках.
   - Мне бы о другом, - запоздало отозвался Ханзада. - О раскрытии бы. Про настоящего преступника. А этокакое-то исключение из правила. Вы уж сами... - он уныло подергал себя за лацкан пиджака.
   - Чудак-человек! - изумился я, - Будет другое! Будут раскрытия. Но пойми... А, впрочем, - махнул я рукой, - сам разберешься.
   Итак, Гуревич кара в виде лишения свободы на срок до трех лет не грозит... По ведь она выступила под фамилией Задонской - налицо обман. Она завладела чужим денежным переводом. Как будто все ясно. Отнеслась без должного почтения к одной из статей Уголовного кодекса.
   "Преследуя цель незаконного обогащения..." Пли: "Из стремления извлечь материальную выгоду..." Но, выходит, не преследовала. Не стремилась! Не было корыстолюбия. А было душевное волнение, сгусток обид в сердце, желание отомстить...
   Уникальный в своем роде случай. "Сожгла" - это то самое слово, которое вмиг осветило всю историю иным светом.
   Нет умысла на присвоение!
   Ханзада вторично перечитывал заключение экспертизы.
   Вертел в руках анонимку.
   "Поведение Задонской заслуживает самого широкого обсуждения в институте", - укажем мы в представлении.
   "В результате халатного отношения кассира почтового отделения к своим обязанностям стало возможным..." - укажем в другом официальном послании.
   Время отсчитывало последнюю минуту до прихода Задонской. В том, что она явится, я не сомневался. Я встал, чтобы забрать у Ханзады бумаги. Потом достал папку с обвинительными заключениями. Полистал. После каждого проведенного дела один экземпляр я оставляю себе на память.
   Когда-нибудь я узнаю, как сложилась дальше жизнь моих подследственных. Есть такая задумка...
   - Ничего, Ханзада, где наша не пропадала?!
   Он ответил какой-то скользящей, скороспелой, стеснительной улыбкой. А парень-то принарядился: черный костюм, нейлоновая рубашка, галстук. Жаль, конечно, его. Ну, ничего, бывает и хуже. Выдюжит.
   В коридоре по паркету весело зацокали каблучки. Идет.
   - А что мы ей скажем? - как будто без интереса спросил Ханзада, рассматривая ногти.
   - Отдадим деньги, - ответил я. - Ты, помнится, говорил про точное попадание в носителя зла? Про разговор по душам?.. Ну вот. Похвалим за преднамеренную травлю.
   Для такого разговора мы созрели вполне. Оба созрели.
   Я увидел, как Ханзада выпрямился на стуле и побледнел.
   С порога уже улыбалась Задонская. Приветливая, как всегда.
   В. ХМЕЛЕВ.
   * * *
   К НОВОЙ ЖИЗНИ
   Полковника Худайбергена Жантаевича Абельдинова мы знаем давно. Убедились: умеет он верить в людей. Где бы ни работал, постоянной оставалась искренняя заинтересованность в человеке, любовь к нему. Главное, к чему он стремятся, чему отдает все силы и энергию, - сделать люден лучше. Это его призвание.
   В 1968 году Абельдинова назначили начальником колонии строгого режима. Трудностей встретилось немало, но он с честью преодолел их.
   Одно из первых дел, за которое ему пришлось взяться - это жалобы на плохое питание. Не потому, что не хватало продуктов: они растаскивались ворами. Обстановка в колонии накалялась.
   Абельдинов понимал, что, если не принять срочных мер, будут неприятности.
   В хлеборезке он лично перевешал готовые пайки хлеба.
   Жулика-хлебореза тут же отправил в штрафной изолятор.
   Потом пересчитал количество ведер воды, залитой в котлы, лично проконтролировал закладку продуктов. Приготовили суп - завтрак всем пришелся по вкусу. Установленная для заключенных норма продуктов попала по назначению.
   И этим было сказано все: в колонии появился заботливый человек.
   Однако перемены, несмотря на старания Абельдпнова, наступали медленно. Правда, землянки стали содержаться в чистоте, повышался процент выхода заключенных на работу. Но неработающих или отказчиков было еще много.
   Они группировались в жарко натопленной землянке, пели, играли в карты и, конечно, ожидали, когда новый начальник придет к ним и начнет "понуждать работать". Но новый начальник не заходил. С одной стороны, хорошо - живи, как знаешь. С другой - настораживало. Воры, лишенные права распоряжаться кухней и не привыкшие к нормированным харчам, решили созвать "сходку" и на ней договориться, как действовать против новых порядков. Когда после отбоя собрались в бане, неожиданно вошел Абельдинов. Примостившись на перевернутом бачке, он не спеша полез в карманы шинели и стал выкладывать кубики индийского чая.
   Осужденные ждали. Сложив аккуратно кубики, Абельдипов попросил принести ведро, электрическую плитку и для всех присутствующих - по кружке.
   - Люблю чай, - проговорил он, - в особенности в такую стужу. Если я правильно понял, вы тоже собрались чайком побаловаться. Попьем вместе.
   Когда чай был готов, он наполнил кружки и сказал:
   - Скучно так. Не будем притворяться. Я знаю, зачем вы собрались. Но вы не сделаете того, что надумали: ведь вы - люди. Договоримся так: попьем чай, пойдем спать, а завтра - на работу.
   В это морозное утро, кроме больных и хозобслуги, в зоне никого не осталось: все вышли па. работу,
   Не прошло к недели, вновь жалобы. Причина - плохо пропеченный хлеб.
   Уговаривать осужденных, ссылаясь на то, что здесь какое-то недоразумение, было бессмысленно.
   - Пригласить повара и хлебореза, - распорядился Абельдннов, оказавшись в окружении разъяренной толпы.
   - Опять митинг! - заорали со всех сторон. - Хватит.
   Намитинговались! Прокурора!
   - Вот что, - сказал Абельдннов появившемуся повару и хлеборезу, немедленно несите чашку супа и пайку хлеба.
   Когда принесли еду, Абельдинов снял шапку и поудобней уселся на табуретку. Суп оказался наваристым, вкусным. Хлеб же смахивал на глину. Но он сосредоточенно ел, хотя почти давился непропеченным хлебом.
   Неугомонная толпа приумолкла. А Худайберген Жантаевич старался казаться равнодушным. Главное сейчас было не сконфузиться, одолеть пайку хлеба. Опорожнив чашку с супом и проглотив последние крошки, он встал, надел шапку и совсем незлобиво сказал окружавшим его осужденным:
   - Прохвосты, скажу вам. Хлеб не по вкусу пришелся!
   А знаете ли вы, сколько людей во время войны за такой хлеб для женщин и детей в Ленинграде головы сложили?..
   Осужденные молчали.
   Уже за воротами колонии, когда колонна отмерила добрый километр, он остановил ее и сказал: "В одном вы правы: хлеб и впредь скверный. Виновные понесут строгое наказание. Но даю слово коммуниста: в обед вы получите хороший хлеб". И хотя развод задержался на три часа, с дневным заданием осужденные справились.
   Кончился квартал. Производственное задание колония выполнила. Это была несомненная победа, но праздновать было еще рано. В колонии плохо обстояло дело с режимом, беспредметно велась политико-воспитательная работа.
   А главное, по-прежнему в зоне верховодили воры.
   Можно было, конечно, разобщить воровскую группировку, и потом всеми силами повести наступление, чтобы масса сведенных, пока еще неорганизованная и не собранная, сама, своими силами воздействовала на тех, кому она сегодня безропотно повинуется. Путь к обузданию воров и их прихвостней Абельдинов видел в создании актива. Без актива, без помощников из числа заключенных ему не справиться с возложенной на него задачей. Но как раз актива у него не было. Осужденные пока боялись даже этого слова.
   Уловил Абсльдинов еще одну немаловажную деталь.
   Осужденные с недовернем относились к коллективу сотрудников. Они видели в воспитателях не добрых наставников, а лишь исполнителей приказов. И это, конечно, было ненормальным явлением.
   Абельдинов со своими помощниками решил - пусть заключенные сами выдвинут кандидатуры в самодеятельные органы. Он понимал, что в числе их окажутся и люди, которые не только станут помогать администрации в работе, но даже будут вредить. Но надо же с чего-то начинать. Первое, чего он хотел добиться, чтобы слово "активист" не пугало осужденных, а уж потом неторопливо, но настойчиво проводить в жизнь задачи, которые возлагаются на самодеятельные организации.
   К выборам совета актива готовились долго и тщательно. На видных местах повесили объявления о дате и месте оощего соорання осужденных, в день выборовппигласилп представителей общественности из соседнего предприятия.
   Накануне состоялось собрание офицеров колонии. Решение по предложению Абельдинова приняли одно: па собрание явиться в парадней форме, при орденах и медалях
   И сот ровно в десять утра офицеры организованно явились в клуб, за кулисами сцены сняли шинели и сели за стол. Последним занял место в президиуме Абельдинов, каоалер пятнадцати орденов и медалей. Зал на миг замер а потом поднялся, приветствуя воспитателей-фронтовиков
   - Собрание, - вспоминает Абельдинов, - прошло на редкость дружно и организованно. Выступило человек тридцать. Ни до, ни после подобного собрания не помню. Этим крайнем мы встряхнули людей, и в колонии началась новая жизнь.
   С той поры об Абельдинове пошла молва как о способном воспитателе и умелом организаторе
   Конечно, и потом ему нередко приходилось начинать сначала, снова сталкиваться с трудностями, преодолевать их и это закономерно. Жизнь сложна, и трижды сложнее она у тех, кто находится на переднем крае борьбы за человека.
   Худайберген Жаитаевич - на редкость скромен. Но мы знаем: многим, очень многим людям он помог стать на истинный путь. Красноречивее всего об этом говорят письма, которые ежедневно получает Абельдинов из разных концов страны: из городов и сел, с фабрик, новостроек.
   "Дорогой товарищ полковник! Только теперь, когда я на свободе, когда наконец устроился в жизни, понял, как много вы для меня сделали", - это из письма бывшего осужденного Виктора Т. "Приезжайте, товарищ, полковник, ко мне в отпуск. Встречу вас, как родного отца", - пишет в прошлом злостный нарушитель режима Сергеи И.
   Подобных писем много. А когда бывшие воспитанники Абельдииова узнали, что к полувековому юбилею Октября он за свои нелегкий труд был отмечен высшей правительственной наградой - орденом Ленина, поток писем и телеграмм неизмеримо возрос.
   Мы идем по городу, выросшему в пустыне. Ровными рядами стоят красивые многоэтажные здания, по асфальтированным улицам бегут машины. Торопятся пешеходы.
   И никто не подозревает, что шагающий им навстречу человек в серой шинели забил здесь первый колышек жилого дома, и во многом благодаря ему для многих людей здесь началась настоящая жизнь.
   П. ВИТВИЦКИЙ