Неизвестен Автор. Без названия (Я вскочил с дивана)

   Я быстро достал из сейфа крохотную библию в нежно-мягком зеленом переплете из полиэтилена, сел за рабочий стол и разлистнул этот священный памятник человечества наугад, где придется. Я загадал, что меня ожидает, и начал читать вслух:
   "И пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим, и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим - дать вам, и сказал Я: "Не нарушу завета Моего с Вами во век.
   И Вы не вступайте в союз с жителями земли сей; жертвенники их разрушьте". Но вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали?
   И потому говорю Я: не изгоню их от вас, и будут они вам петлею, и боги их будут для вас сетью.
   Когда Ангел Господень сказал слова сии всем сынам Израилевым, то народ поднял громкий вопль и заплакал.
   От сего и называют то..."
   В дверь неожиданно резко постучали... Я замер... Постучали еще раз, внушительнее.
   - Да! - выкрикнул я. - Войдите, - и испуганно притаился за столом, сидя. Дверь уверенно раскрылась нараспашку! В кабинет вошла, вот я совсем не ожидал, Катя! И я успокоился.
   Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.
   Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.
   Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.
   - Можно? - спросила она.
   - Ты же уже вошла, - и видишь, что я не против. Значит, проходи! сказал я.
   - И правда! - воскликнула театрально Катя.
   - Ты по делу? - спросил я.
   - Нет, - сказала она, - просто поболтать!.. Мне можно раздеться?
   - Конечно... Вон, пальто на вешалку повесь.
   - Да вижу я, куда вешать...
   - А что тогда спрашиваешь?!!
   - Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.
   - Как видишь, добрый!
   - Это еще надо подтвердить! - сказала Катя.
   - Если надо, подтвердим! - отпарировал я.
   Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.
   Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи...
   Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидели короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.
   Катя растегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.
   Мы смотрели друг на друга.
   - Ну, что? - спросила она.
   - Ничего! - ответил я, будто вовлекаясь в игру.
   - Что у тебя новенького, Сергей Александрович?
   - Да вот же, ты пришла! - сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.
   - А дальше что? - спросила она.
   Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.
   - А ты хотела бы что-то еще? - спросил я, не отводя глаз от Кати.
   - Ну, ты же сам хочешь, я вижу! - сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.
   - Да... Нюх у тебя собачий! - сказал я. - Хочу!
   - Так в чем же дело, давай, - предложила Катя.
   С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!
   Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! "Решайся или не решайся!" - диктовал я себе. - "Раз уж ты впустил птичку, то... ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!"
   Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..
   Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..
   - Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. - металась Катенька. Наконец все закончилось.
   Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!
   "Господи! - воскликнул я про себя, - я же не запер дверь!" Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.
   Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!
   Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.
   От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.
   - Здравствуйте, - наконец-то решился негромко вымолвить я.
   - Здравствуйте! - громыхнул тяжелым голосом участковый. - Чем занимаетесь? - поинтересовался он.
   - Вот, - указал я кивком на Катю. - Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.
   - После десятого на постоянную работу в беседку? - громыхнул милиционер. - А, Катька?
   - А вам какое дело! - повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.
   - Ты что, здесь физзарядкой занималась? - хохотнул он.
   - Танцевала! - ядовито выкрикнула Катя.
   - С голой задницей? - прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.
   - Да нет! - опомнился я. - Она в самом деле танцевала!
   - С чего это вдруг?! - спросил, недоумевая, милиционер.
   - А просто так! - выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.
   - Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. - крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.
   Я молчал. А что я мог сказать!..
   "Однако я очень чувствительно на все прореагировал!" - мысленно подчеркнул я свое состояние.
   - Сергей Александрович! - властно обратился ко мне участковый. - Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, - он даже не спросил разрешения.
   - Да, да, пожалуйста, - не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:
   - Тряпкин!.. Заходи сюда!..
   В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...
   Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:
   - Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?
   - Клянусь я, Сень, - обратился Тряпкин к милиционеру. - Я не знал. Вот, на палец - отрежь, если не так!
   - Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!
   - Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, - участковый отмахнулся рукой. - Ну вот, не веришь! - сказал Тряпкин. - Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!
   - А что это за запах? - спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.
   - Сень, ты че? - недоумевая спросил Тряпкин.
   - Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? - обратился милиционер ко мне.
   - А чем, я что-то не чувствую, - удивился я.
   - Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? - пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром, сегодня, и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... "Ну и нюх же у Дубинина!" - притаившись, подумал я.
   - Сень, я чист, как стеклышко... Вчера - да... Сегодня...
   - Да нет же, - не отступал участковый. - Пивом же прет вовсю! - и он еще раз принюхался.
   Но тут в кабинет постучались.
   - Войдите, - поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!
   Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: "...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану".
   Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, - это начались занятия гимнастикой. С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.
   Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.
   Я стоял, беспокойно покачиваясь на месте, и раздумывал о кинопрокате... Неподалеку от меня сидел у окна какой-то парень, где-то моих лет: откусывал большие куски от сливочного мороженого в вафельном стаканчике. Над его головой красовался красненький компостер.
   - Сынок, пробей! - протянула помятый талон этому парню какая-то грязно одетая старуха.
   - У меня руки заняты, - отрезал парень и спокойно продолжал есть лакомый кусочек замороженного молока.
   Талон выхватил у старухи из рук и нервно пробил наискось, как попало, пассажир, сидящий рядом с жующим парнем.
   - Будьте добры! - некая женщина похлопала все того же парня по плечу. - Пробейте, пожалуйста, - и она протянула к его лицу свой талон. Парень глянул на нее и отвернулся, ничего не сказав.
   Женщина, недоумевая, снова потянулась и похлопала парня по плечу.
   - Молодой человек, - сказала она раздраженно. - Прокомпостируйте талон, пожалуйста!
   - Чем? - повернувшись к возмущенной женщине лицом, азартно спросил парень, показывая ей руку с мороженым.
   И этот талон, снова, нервно пробил пассажир, сидящий рядом с жующим парнем. Так ситуация повторялась в разных вариантах, а парень все твердил:
   - Чем?! - и показывал руку с мороженым.
   Обстановка зрела скандальная. И вот, на очередной вопрос жующего парня "Чем?!", выкрикнул ответ тоже парень, но чуть помоложе, он стоял у соседнего кресла, выдерживал натиск толпы.
   - Рукой! Рукой! - крикнул он.
   Жующий парень повернулся на этот протест всем туловищем и оказался сидящим полубоком к нему:
   - Да пошел ты! - огрызнулся он. - Понапридумывали!.. Все личность хотят воспитать!.. Вы же стадо!.. Как в тюрьме живете!.. С какой стати я должен, обязан, видите ли, пробивать тебе талон! А?! Да я, может, в упор видеть и слышать никого не хочу!.. Ну и страна! Невозможно быть независимым! Попробуй только поступить по-своему!.. Так тебе и вонючие талоны начнут под нос подсовывать, и по плечу хлопать, врываясь к тебе, словно ты кому-то что-то обязан!.. Да пошли вы все к черту!.. Живите своей жизнью, а я буду жить своею!.. Удивительно, но парня никто не перебивал. Все слушали или делали вид, что не обращают внимания.
   - Все, - выкрикивал парень, словно лозунги, - как нарочно придумано!.. Какой-то придурок сообразил компостеры расположить так, чтобы обязательно кто-то являлся общественным контролером!.. Да пошли вы все!..
   - Я плачу за проезд и не хочу оказывать никаких услуг! Я еду, и все!.. С какой стати вы мне в душу лезете? А?! В нос тычете, по плечу хлопаете!.. Орете на меня, приказываете! Все сделано, как нарочно, чтобы разозлить человека, привести его в ярость, чтобы не застоялся, не задумался, что он человек!..
   - Ну, что?! - будто злил публику парень, - зацепили, поиздевались, а теперь приумолкли, безвинно, да?! Дьяволы! Будьте вы прокляты!..
   Подоспела моя остановка, я выскочил из троллейбуса.
   "И все-таки в чем-то этот парень был прав..." - подумал я, стоя на перекрестке и ожидая зеленого сигнала светофора.
   ...В здании кинопроката находился и Совет по кино, и Союз кинематографистов, и студия кинохроники.
   Я шел по его длинному, длинному коридору. По пути перехлопывались, перестукивались двери со всевозможными табличками. Это звучал своеобразный язык стуков и хлопков, двери жили и, наверное, уставали за день не меньше людей... Мне казалось, что двери помоложе вертелись на своих никелированных петлях туда-сюда легко и свободно, бесшумно витая в воздухе, а двери постарше скрипели, точно от боли в суставах своих!.. Я проходил и такие двери, которые, было похоже, открывались и закрывались, будто на цыпочках. Это были двери больших и маленьких начальников... Словом, здесь повсюду суетились люди: неожиданно сходились в кучку и так же неожиданно рассыпались на все четыре стороны, исчезали и появлялись, будто призраки, или мне просто это все так представлялось: расплывчато и нереально.
   Когда я вошел в бухгалтерию, там уже сидел мой перепуганный бухгалтер и о чем-то спорил с главным, кротко высказывая свою правоту.
   Оказалось, что наш финансовый бог кинотеатра успел прикатить сюда вперед меня на такси!
   Здесь меня и его песочили часа три, не меньше... Мы уже сидели в изнеможении. На столе главного выросли целые стопы толстых папок с бумагами и бумажками, в которых рябило от цифр и всевозможных символических описаний, столько было перерыто документов, дабы определить подтверждение задолженности... Но... Все оказалось тщетным, словно таинственная задолженность нашего кинотеатра выросла ниоткуда, а письмо отпечатано и прислано в наш адрес по прихоти чьей-то злой руки и души, но поскольку злополучное письмо это было подписано рукой самого главного, то он продолжал упорные, сонливые поиски и в конце концов нам повезло! Определилось обратное - кинопрокат за прошлый год задолжал нашему кинотеатру семь рублей двадцать копеек!
   На эту сумму денег мне выдали на складе кинопроката пачку агитафиш некогда шедших кинофильмов, и я уже собирался с рулоном этих афиш под мышкой выйти из здания кинопроката, как со второго этажа меня окликнула девушка из опостылевшей бухгалтерии:
   - Сергей Александрович!.. Не уходите!.. - она показалась мне взволнованной. - Вас к телефону. - Мой бухгалтер, успокоившись, уже уехал домой продолжать жить свой выходной день, а я снова, лениво на этот раз, поплелся на второй этаж.
   Мне подали трубку.
   - Алло! - сказал я в полном безразличии.
   - Алло! Сергей Александрович?! - послышался рыдающий голос Тани, той самой выпускницы культпросветучилища, что вела у меня в кинотеатре группы ритмической гимнастики.
   Я был озадачен и даже немного встревожен.
   - Кто вас обидел? Что случилось? Почему вы плачете?.. Да не ревите же вы, - потребовал я.
   - Сергей Александрович!.. - приостановив рыдания, всхлипывая, сообщила Таня. - У меня магнитофон украли!
   - Как?
   - Да, вот так - украли!
   - Когда?
   - Сейчас только!
   - Может, кто пошутил?
   - Нет... - всхлипывала тяжело Таня. - Я все обегала! - снова разрыдалась она.
   - Тьфу ты! Подождите реветь! Успокойтесь. Ну, я прошу вас. Умница. Все. Танечка, как это произошло?
   - Я вниз перекусить пошла, минут десять меня не было...
   - А комнату, конечно же, не заперли? - возмутился я.
   - Забыла, Сергей Александрович! - опять зарыдала Таня.
   - Татьяна, перестаньте!.. Вы милицию вызвали?
   - Да. Они уже приезжали, все обследовали...
   - И что?
   - Нам с вами нужно сегодня к ним в отделение подъехать, - снова ревела Таня.
   - Ладно... Выезжайте сейчас же, и я тоже еду! - приказал я. - Вы слышите меня или нет. Да прекратите же реветь!
   - Слышу, Сергей Александрович.
   - Слушайте внимательно: через полчаса я жду вас в отделении. Все, строго сказал я и положил трубку. И я направился в милицию.
   Ровно через полчаса у входа в районное отделение милиции я ожидал Татьяну. Минут через десять-пятнадцать подъехала и она, заплаканная, ее сильно беспокоило, что придется за свою халатность выплачивать кинотеатру стоимость исчезнувшего магнитофона.
   Мне с большим трудом удалось тогда достать этот злополучный магнитофон для нужд кинотеатра, рекламу тоже делали с его помощью, и вот теперь он пропал! Канул!
   - Вряд ли мы его найдем! - сообщил следователь мне и Татьяне после нескольких часов изнурительного допроса, кто и как поставил аппаратуру, кто и как запер проклятую дверь, кто и где, почему находился во время кражи, и прочее, и прочее...
   - А сейчас, - сказал следователь, откладывая дело по нашему магнитофону в сторону, - пройдите, пожалуйста, в комнату напротив и оставьте свои отпечатки пальцев для следствия.
   Тут я совсем сник. Татьяна опять разревелась и мне пришлось договориться со следователем, что главная виновница пропажи откатает свои отпечатки через пару дней, как успокоится.
   Гадостно, неприятно и мерзко откатывать свои отпечатки пальцев! Меня посадили за стол, какой-то парень в штатском каждый мой палец усердно пачкал в чем-то черном и прикладывал к листу бумаги, разлинованному на ячейки. У меня взяли даже отпечатки ладоней. Потом этот в штатском куда-то ушел ненадолго, вернулся, извинился и снова стал откатывать мои отпечатки на другом листе.
   - Начальнику не понравилось, - объяснил он. - Ладони получились не четкими. И опять я морщился и меня даже подташнивало.
   Когда все закончилось, мне дали небольшую картонную коробку с порошком для мытья рук и полотенце.
   За этот день я так переутомился, что когда уже вечером возвращался домой, все время оглядывался назад. Мне чудилось, что за мною следят, незримо идут по следам. И хотя я был полностью уверен в себе, в голову все же лез какой-то бред! "А вдруг как участковый дознался у Кати обо всем! А магнитофон - предлог... Отпечатки взяли специально!.. Если так, то я пропал... Господи! Только бы все обошлось..."
   У моего подъезда на крупной деревянной лавке сидели две бабки. Они были в валенках, затертых шубах из черного каракуля, в пуховых платках! Вокруг все обледенело, снег порошит, а эти сидят! Я их ненавидел!..
   Одна из них, толстая, низкорослая, любительница ходить в гости из квартиры в квартиру по всему нашему дому, выспрашивать, осведомлять, словом, переносчик заразы! Другая занималась тем же самым, но выглядела иначе: худая, высокая, детвора так ее и дразнила - "Щепка".
   В последнее время я стал замечать удивительное: как только у меня появлялось плохое настроение или же я испытывал некую духовную неуютность, физическое недомогание, так эти две бабки обязательно попадаются мне на глаза! Они будто чувствуют мое отвратительное состояние, будто нагоняют его на меня исподволь из своих квартир, а потом выходят посмотреть: как я там себя чувствую! От одного только вида этих особ у меня возникала раздражительность, агрессивное сопротивление и неприятие! Это происходило еще и от того, что очень часто я проходил мимо них и здоровался, а они промолчат, сделают вид, что не услышали или же заговорились.
   Я перестал с ними здороваться! Всегда молча проходил мимо. Но они окликали меня ехидно, словно посмеиваясь, будто мимо прошел ненормальный! Еще бы! По их понятию, если парню за тридцать и он не женат, значит, тут что-то неладное! В их тоне звучала убежденная, якобы здравомыслящая снисходительность к убогому! А может, это мне просто казалось! Все может быть. Только в одном я уверен, человек неминуемо чувствует недоброжелательность...
   Эти две бабки являлись для меня словно лакмусовой бумагой моего состояния, энергетической силы и независимости. Наверное, у каждого человека есть подобные бабки или другие люди, предметы, но не каждый человек обращает на это внимание. А может, я жертва отзывчивого воображения.
   Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.
   Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!
   Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.
   - Здравствуйте, Сереженька, - снова ехидность послышалась мне вслед. - Что же ты проходишь и не здороваешься?!
   ...Я поднимался по лестничной клетке, грустный, опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.
   Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.
   - Сережа, - услышал я голос Вики.
   - Да... - среагировал я и пошел на открытую дверь. Я боялся выглядеть резким - Вика обняла меня приветливо, но настороженно.
   - Сережа, - прошептала она, - сегодня тобою интересовалась милиция.
   - Как? И здесь тоже? - с печальной покорностью спросил я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.
   - Ты что, выпил? - робко поинтересовалась Вика.
   - Любимая, - сказал.
   - Сереженька, - снова обняла меня Вика, - что же ты натворил?!
   - Я?! Я пойду, девочка... - опустошенно сказал я.
   И я пошел к себе наверх...
   Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в прихожую.
   ...Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
   - У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все квартиры в нашем подъезде, что это значит? Сережа?
   - Не знаю, - ответил я.
   - То что-то натворил? - испуганно произнесла мама.
   - Я? Нет... Вроде, нет...
   - Что значит, вроде? - заволновалась мама еще больше.
   - А что ему, следователю, было нужно? - словно приходя в себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость моего положения!
   - Я так толком и не поняла, - отвечала мне мама, - но вопросы этот следователь задавал удивительные!
   - Какие? - абсолютно опомнившись, спросил я.
   - Самые различные... - мама немного подумала. - Даже невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о твоем отце... Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
   - А что еще он спрашивал?
   - Еще многое... Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все записывал мои показания. Да вот, - мама протянула мне какую-то бумажку. - Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь явиться к нему в отделение... Сынок! - негромко выкрикнула мама, кинулась и обняла меня. - Ну, что ты натворил? Родной!
   - Мамочка, - заговорил я, обнимая ее за плечи. - Я даю тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был сегодня трудный день...
   И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком, недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
   Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
   - Да что это я! - насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.
   Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней: промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота... Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала...
   Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.
   АЛЕФ
   Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и читал.
   Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.