Неизвестен Автор. Без названия (Я вскочил с дивана)

   Так зачастую рушатся все планы жизни, а причиной этого всего лишь могло послужить какое-то дело, которое мы решили произвести внезапно, оно даже может быть пустячным, но если оно встретило на пути своего следования энергетический щит, то последствия непредсказуемы, но опять же при условии свободного распределения нашей освободившейся энергии, энергии дела, которое нам запретили и от которого мы отказались. Внезапно влетевшая в тарелку с борщом муха может расстроить свадьбу - так бы я сказал в приблизительном сравнении.
   И все-таки вернемся и рассмотрим немного подробнее осознанный сбор энергии, наш второй случай.
   Здесь очень важно твердо подчеркнуть следующее: осознанный сбор энергии на выполнение задуманного действия можно и должно производить только в состоянии Мага, и не иначе.
   Почему?
   Потому что лишь у человека, достигшего состояния Мага, мир его дел четко сбалансирован, у него нет и не может быть так называемых чаш, не заполненных до краев, и его освободившаяся энергия, оттолкнувшаяся от запрещающего щита, действительно возвратится в чашу, из которой она была забрана, но это при идеальном магическом состоянии человека, и такого совершенства практически нет, поэтому Маг в той или иной степени всегда несовершенен.
   Как же в этом случае он поступает?
   А поступает он так: он перемещает свои незавершенные дела, незаполненные чаши, сразу же неподалеку, располагает их в постоянном перемещении по ходу набранной энергии действия, как бы подстраховывается тем самым, и в случае возврата энергии от запрещающего щита многие его незавершенные дела ранее, незаполненные до краев чаши, приводятся в порядок в той или иной степени, наполняются. Иными словами, Маг, производя какие-либо энергетические действия, с помощью собранной энергии, всегда памятует, как бы издалека посматривает на деле незавершенный и в любой момент готов он вернуться к ним, отказавшись от запрещенного ему дела, где победить Маг не смог, сломить щит.
   И еще, опять же исходя из мира равновесий, исходя из того, что лишнего не возьмешь, лишнего не потеряешь, требуется объяснить, что же происходит в мире дел Мага, человека при сборе энергии для произведения определенного действия, дела: предположим, что запрещенный щит сломан, преодолен (это будет справедливо и для того случая, когда щита не было вообще), тогда задуманное дело исполняется - чаша нового завершенного дела наполнена или же наполнена в какой-то мере, в какой-то мере произведено дело. Но ведь энергия, при условии равновесия, а это аксиома, была набрана из уже существующих чаш, а значит пострадали, в некоторой степени опустошились, приостановились предыдущие дела, но в этом для Мага есть своя прелесть, удовлетворение, ибо он собирал энергию и располагал близко к щиту те чаши, те дела, которые ему не нужны, и даже не исключено, что вредны, либо необходимость в них отпала на пути совершенства. И такие чаши-дела при полном энергетическом опустошении вовсе исчезают.
   Так поступает человек - Маг.
   И вот еще почему верна пословица "Нет худа без добра": ее справедливость состоит в том, что освободившаяся энергия от щита запрещающего балансирует чаши, в какой-то мере незаполненные, внезапно продвигает какие-то из наших дел, спонтанно или осознанно. В данном случае щит олицетворяет - худо, а возвращающаяся энергия - добро.
   Чтобы картина энергетического запрета увиделась более или менее объемнее, нельзя не сказать еще и об операторе, то есть о человеке, производящем энергетический запрет, выставляющем щит. Что же происходит с ним, во время того, когда его энергетический щит сработал, его "жертва" подчинилась запрету, объект отступил от выполнения действия, и если произошло обратное - оператор проиграл сражение: его энергетический щит, которым он попытался запретить действие объекта ("жертвы"), преодолен, сломлен, разрушен или отвергнут.
   В первом случае оператор либо потратил свою энергию впустую, либо, что не исключено, защитился от нападения, с последним все ясно, а со вторым: стоит ли тратить свою энергию, а значит свою жизнь, напрасно?
   Здесь выставление щита во втором случае всегда принадлежит лишь невежеству, ибо никто не в праве менять путь развития человека по своему на то усмотрению. Если же разрушен щит оператора, то, в том случае, если на него нападали, он получит удар, а в том случае, если оператор запрещал не нападение, он потерял свою энергию щита, потому что разрушенная, она не возвратится к оператору, а сольется с прорвавшейся энергией объекта ("жертвы"), усилив ее.
   Если подобное разрушение щитов у оператора будет происходить многократно, его дела будут идти все хуже, он будет опустошаться, не исключено - болеть, и может погибнуть.
   До свидания, мой друг, скоро тебе позвоню.
   СРЕДИ МЕРТВЕЦОВ?
   Наташа испугалась, точно была мертвой не она, а ее мама, приближающаяся к ней. И Наташа торопливо отбежала от калитки и спряталась за поворотом забора. Исподволь она посматривала в сторону калитки и ожидала, что та женщина сейчас выйдет. Сердце больно ужалило грудь Наташи, когда она увидела вышедшую из двора на площадь свою растерянную маму.
   - Мамочка, - прошептали Наташины губы.
   Женщина испуганно озиралась по сторонам, а Наташа не могла сделать ни единого шага из-за поворота. Опустошенная, с обвисшими руками, едва передвигаясь и покачиваясь, Наташина мама ушла с площади Лесного поселка, но калитка еще не захлопнулась!
   И тут к Наташе неожиданно вернулась полная память земной жизни, вся она воспламенела чувствами. Наташа яростно ринулась туда, на площадь, к незакрытой калитке. Женщина стояла посреди двора, когда Наташа возникла в калиточном проеме.
   - Мама! - выкрикнула Наташа, женщина обернулась. - Мамочка! воскликнула снова ее дочь. Женщина немного помолчала, рассматривая обратившуюся к ней девушку.
   - Вы кто? - сказала она.
   - Я Наташа, мамочка, Наташа, - надрывно проговорила Наташа.
   - Зачем же вы так? - печально отозвалась на восклицание обращающегося к ней человека женщина. - Моя дочь умерла, а вас я вижу впервые, девушка.
   - Мамочка, это же я и есть, Наташа, твоя дочь, - взволнованно заговорила Наташа, быстро приближаясь к женщине, она подошла и обняла ее, и они обе заплакали.
   Так они простояли с минуту. Женщина гладила девушку по голове.
   - Успокойся, доченька, успокойся, - приговаривала она, - очень жаль, что я не твоя мама, вот, присядь сюда, на лавочку. - Наташа рыдала. - Я тебе сейчас водички принесу. - И на некоторое время женщина скрылась в доме.
   Вскоре она пришла с кружкой в руке и, приблизившись к Наташе, присела рядом с ней, и снова она гладила девушку по голове.
   - Вот, попей, доченька, попей водички, легче будет, - уговаривала она. Наташа отхлебнула глоток воды из предложенной кружки, и снова слезы обиды навернулись на ее глаза.
   - Вот, посмотри, доченька, - обратилась женщина к девушке, доставая из кармана широкого халата небольшую фотографию, и она протянула ее девушке, Наташины рыдания остановились, но она еще всхлипывала. Наташа пристально смотрела на свою фотографию, на карточке в алюминиевой оправе была она!
   - Но это же я и есть, мамочка, - недоумевала девушка.
   - Бедная доченька, как ведь какое-то горе тебя скрутило, - ответила женщина.
   И тут Наташа словно опомнилась.
   - Принесите мне зеркало, - попросила она, - у вас есть зеркало?
   - Да, конечно же, я сейчас, доченька, - спохватилась женщина и торопливо ушла в дом и так ж торопливо вернулась с зеркалом в руке. - Вот, пожалуйста, доченька, держи зеркало, а вот и платочек возьми, приведи себя в порядок, милая.
   Наташа приняла зеркало из рук женщины и во мгновение взглянула в него.
   - Господи! - воскликнула она и больше ничего не смогла проговорить.
   Теперь Наташа шагала через площадь Лесного поселка, даже, скорее, беззаботно брела, все ее чувства остановились там, у зеркала. Бессердечно шла Наташа, узнаваемый мир не узнавал ее.
   Яркое сочное солнце отвесно жмурилось, оно высвечивало Наташу, высвечивало площадь, словно циферблат огромных часов, на которых означались две стрелки: Наташа и ее тень.
   Никто теперь не мог узнать Наташу, потому, что от ее прежнего обличия только и осталось всего очертания фигуры и длинные вьющиеся волосы. Там, в зеркале, она увидела совсем другое лицо, не ее лицо, точно позаимствованное у кого-то, оно было уродливым, с синяками под глазами, с мясистыми носом, губами, с широкими скулами, обтянутыми пористой кожей, приземистый лоб, а эти узкие некрасивые глаза, обвисший подбородок, словно это было не лицо, а маска!
   "Мои волосы и голос, когда я взглянула поверх калитки, обрадовали мамочку, - уже почему-то безболезненно, бесчувственно думала Наташа, - но это ужасное лицо отвергло нашу встречу". Наташа поднялась по ступенькам кинотеатра, остановилась возле колонн.
   - Здравствуйте, - медленно проговорила она в сторону уборщицы Лидии Ивановны, которая, нагнувшись у ведра с грязной водой, отжимала тряпку.
   - Здравствуйте, девушка, - приподняв голову, отозвалась та и как-то вдумчиво посмотрела вслед поздоровавшемуся с ней человеку, будто что-то припоминая. А Наташа не замедлила скрыться в прохладе кинотеатра, потому что новые слезы залили ее лицо.
   Но тут, в малом фойе, Наташино сердце дрогнуло воистину и прежние чувства вернулись к ней: из директорского кабинета вышел с весьма озабоченным лицом, словно о чем-то думающий глубоко... вышел внезапно, и от неожиданности Наташа сразу же отвернулась... Сережа.
   - Сереженька, - прошептали Наташины губы.
   - Наташа?! - возник позади отвернувшейся девушки голос Истины. Незамедлительно Наташа обернулась, даже не успев подумать о том, что у нее нет своего лица.
   - Извините, я обознался, - опечаленно проговорил Сережа.
   - Сергей Александрович, - обратилась к директору мужиковатая контролерша, только что вышедшая из большого фойе, она приблизилась к Истине.
   - Да, я слушаю вас, Клавдия Титовна.
   - Вот, я говорю, какие суки, - произнося слово "суки", она искоса взглянула в сторону Наташи, - такие же вот и магнитофон сперли, а вам отвечать, Сергей Александрович.
   Директор ничего не ответил, он закрыл кабинет на ключ, еще раз внимательно окинул взглядом некрасивую девушку и направился было на выход из кинотеатра, как мужиковатая контролерша незамедлительно окликнула его:
   - Сергей Александрович!
   - Что такое? - приостановившись у входной двери и слегка обернувшись на зов, с нескрываемой неприязнью отозвался директор.
   - Дверь-то в большое фойе... шпингалет отломали, гады, как сопля теперь телепается.
   - Попросите Кириллыча, он прикрутит, - отрезал директор и вышел из кинотеатра.
   - Девушка, вы в кино? - требовательно вопросила контролерша Наташу, и это прозвучало так, словно она хотела сказать: "Если нет, то какого черта здесь стоите, убирайтесь".
   Наташа постучала в окошко кассира и только теперь почувствовала, что в левой руке у нее смята какая-то бумажка, она раскрыла ладонь и глянула на нее, в ладони оказалось три рубля одной купюрой. Фанерная задвижка отодвинулась, и в проеме окошка показалось лицо зевающего кассира. Наташа протянула ему три рубля.
   - Вам один? - послышался вопрос из глубины кассы, словно из деревянной коробки.
   - Да, - подкивнула Наташа, - один на сейчас.
   - Побыстрей, девушка, журнал заканчивается, - будто взвизгнула контролерша позади Наташи. Контролерша рассмотрела поданный Наташей билет и, не оторвав контроля, положила его себе в карман.
   - Проходите, - рявкнула она, - на свободное место!
   В полутьме Наташа нащупала первое попавшееся место в зале и не спеша присела не него, чтобы не скрипеть жестким откидным сиденьем. Единственное пустое место, как потом, приглядевшись, определила она.
   Только что растаяли последние титры, и теперь начал разворачиваться его сюжет: в больничной палате, на единственной деревянной койке, стоящей поодаль от окна, лежала очень красивая девушка, она спала.
   - Господи, - прошептали Наташины губы, и в это же время какой-то мужчина, сидящий рядом с нею в зале, слегка наклонился к Наташе и негромко, но восторженно проговорил: "Обалденный фильм, я его уже видел три раза и каждый раз по-новому".
   - А как называется? - шепотом спросила Наташа у мужчины.
   - "Астральное тело", девушка, - недоумевающе ответил тот, "Астральное тело", - разборчиво выговаривая слова, подтвердил он еще раз.
   На экране дверь в больничную палату приоткрылась, и в палату вошел и приблизился к спящей девушке...
   - Сережечка, - прошептали Наташины губы, Наташа с еще большим усердием прильнула взглядом к экрану, и в следующее мгновение она удивилась еще больше, когда увидела крупным планом во весь экран лицо спящей девушки - это было ее, Наташино, лицо! Это была сама она, Наташа!
   Наташа - та девушка на экране открыла глаза, словно ожила.
   - Сережа, - промолвила она шепотом, - ничего не понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя.
   Сергей Истина подошел совсем близко к Наташе, присел на краешек ее кровати, нагнулся к ее лицу и прошептал:
   - Все прояснится, не бойся меня, все прояснится...
   - Ты думаешь? - с напряжением в голосе спросила Наташа. - А ты, случайно, не призрак?..
   - Нет... Я настоящий.
   - А я? Может, я призрак?
   - Нет, ты тоже настоящая, видишь, я глажу твои волосы и ощущаю их нежность, а сейчас ты чувствуешь мою ладонь на щеке. Ведь правда?..
   - Да, твоя ладонь настоящая, я даже могу дотронуться до нее губами.
   - Как твоя фамилия, Наташа? Вахтерша не пропускает меня, - ласково проговорил Истина.
   - Сказкина, а твоя?
   - Истина, Сережа Истина...
   - Истина, - повторила Наташа. - Это правда?
   - Да.
   - Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа.
   - Наверное так, а твоя фамилия очень ласковая, - Сказкина.
   - Истина рождается тяжеловесно, вырывается из тьмы, освобождает свои крылья из тины невежества, - прошептала задумчиво девушка на экране.
   - Откуда это? - поинтересовался у нее Сережа.
   - Я не помню, - отрешенно ответила девушка, - пришло в голову просто сейчас. - Она всмотрелась в глаза Истине. - А я тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек... - сказала она.
   - У нас есть тайна, наша тайна. Она объединяет нас, Наташа... Ты помнишь хижины?
   - Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне снова становится страшно...
   На экране Истина и его девушка замолчали, они долго, очень долго смотрели друг на друга и было незримо видно, как их чувства и мысли переплетались.
   - Я видела тебя вчера, Сережа, - наконец проговорила девушка первой шепотом.
   - На площади поселка, у свадебных машин? - в ласковой задумчивости отозвался Истина.
   - Нет, - произнесла девушка медленно, и было видно, как ее любимый внутренне весь насторожился, словно его что-то напугало, и с экрана зазвучал закадровый голос Сережи, не спеша он рассуждал про себя: "Нет это значит, что Наташа видела меня в другом... месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась уже здесь, в больнице!.."
   - И где же ты меня видела? - вслух произнес Истина.
   - В твоем дворе, - ответила ему Наташа.
   - А-а, возле хижины, - обрадовался Сережа, но по выразительным глазам Наташи видно было, он понял, что обрадовался напрасно: "Возле хижины мы виделись в том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня видеть?" проговорил Истина про себя снова закадровым голосом, и он еще больше насторожился, его дыхание, словно затаившись, пружинило у него в груди.
   - Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на футбольном поле, Истина вслушивался в каждое слово своей Наташи. - Ты возвращался откуда-то домой, очень печальный, и несколько минут постоял на футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты отшатнулся от меня и так поспешно ушел...
   На экране в глазах у Истины возник ужас, и снова прозвучал его закадровый голос: "Уже не призрак ли, действительно, Наташа?" - Сережа погладил волосы девушки и прикоснулся к ее щеке ладонью.
   - А потом появился какой-то туман, - продолжала говорить Наташа. - Я увидела людей в белых халатах, и один из них похлопывал меня по щекам, я поняла, что приоткрыла глаза, меня тошнило и очень кружилась голова...
   - Можно, я буду тебя навещать? - прошептал Истина.
   - Да, конечно... - утомленным голосом ответила Наташа. - А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. - Она закрыла глаза.
   И тут Наташа в зале вскочила с места, взветренная чувствами, она отвернулась от экрана, она больше не в силах была продолжать смотреть фильм. Так же как и тогда, в больничной палате, и там, на экране, она ничего не понимала сейчас.
   Наташа выскочила из зала. Дверь большого фойе была заперта на расшатанный, отвисший шпингалет, который слегка держался на единственном шурупе. Наташа навалилась плечом на дверь, она не помнила себя, и все мелькало перед ней. Шпингалет, звякнув, отскочил на паркет фойе, распахнулась дверь настежь.
   - Обалдела, сволочь! - где-то растаял позади Наташи возмущенный голос контролерши, но Наташа уже стояла у двери, у закрытой двери в директорский кабинет. Вспыхивали ее торопливые размышления: "Божив, - думала Наташа, директором же работает Божив!.."
   Теперь всем телом Наташа навалилась на кабинетную дверь, - от неожиданности она чуть не свалилась с ног на пол, потому что дверь свободно распахнулась:
   - Юра?! - еле удержавшись на месте, сделав один шаг в кабинет для равновесия, воскликнула Наташа.
   За рабочим столом в кабинете сидел Божив.
   - Наташа? - удивился он. - Что-то случилось? Откуда ты взялась?
   Наташа стояла и смотрела в лицо Боживу ничего не соображая.
   - А где Сережа? - спросила она.
   В свою очередь Божив задумался, даже насторожился.
   - Но... он... спит... - в заботливом, сдерживаемом спокойствии проговорил он и встал из-за стола.
   - Спит, - словно припоминая, сказала Наташа, - да... конечно же.. Сережа спит... извини меня, Юра, я плохо себя чувствую, - извинилась Наташа и решительно зашагала прочь от директорского кабинета, прочь из кинотеатра.
   Но только Наташа сделала шаг, первый шаг на площадку перед ступеньками у выхода из кинотеатра, как у нее закружилась голова, все ее тело стало невесомым, и яркий свет ударил в глаза, и Наташа закрыла их, она словно куда-то проваливалась, но яркий свет продолжал видеться, и где-то вдали промелькнуло что-то серебристое и знакомое...
   - Наташенька, доченька, что с тобой? - беспокоилась возле Наташи Надежда Михайловна, когда Наташа снова открыла глаза и огляделась по сторонам.
   Не сразу она поняла, что находится у себя дома, на кухне, в квартире своего любимого Сережи Истины.
   - А где я была? - спросила Наташа, обращаясь к Сережиной маме, Надежде Михайловне.
   - Ты была дома, - удивилась Надежда Михайловна, - но тебе стало плохо, ничего, это бывает, я едва успела удержать тебя и усадить на стул.
   - А раньше? - снова спросила Наташа.
   - Ну, - призадумалась Надежда Михайловна, - еще раньше ты приехала, в смысле пришла, из роддома, - вы с Юрой навещали Вику.
   - Да, я вспомнила, - оправляясь и приходя в себя, проговорила Наташа.
   - Это у тебя, Наташа, оттого, что ты мало на свежем воздухе бываешь, - заботливо укорила Надежда Михайловна свою невестку.
   И тут раздался телефонный звонок, телефонный аппарат стоял и на кухне, на холодильнике, Наташа потянулась рукою к нему, а в это время, когда звучал телефонный звонок, Сережина мама выходила из кухни в прихожую.
   - Я сама возьму трубку, - сказала она и не замедлила подойти к другому телефону в прихожей. - Алло, - послышался ее голос, - да, она дома... странно... да нет же, дома... давно это было?... Невероятно... хорошо... до вечера, Юра.
   БОЖЬЯ МАТЬ
   Вечером, после работы, перед тем как зайти, как и договаривались, к Надежде Михайловне в гости, Божив решил посетить храм.
   Юре было не по себе, хотя он и привык, уже начинал осваиваться с подобными необъяснимостями, но все равно неожиданность каждой новой встречи с ними заставила даже его настороженность врасплох.
   Вот и теперь, после сегодняшнего Наташиного появления в кинотеатре и одновременного ее же нахождения у себя дома, Юра опять разволновался. Тут же ему припомнился и разговор, его разговор с Наташей по дороге к Вике в роддом, и опять же сегодня!
   У самых ворот храма стоял человек, позади него стул с растрепанной и замусоленной спинкой, прислоненный вплотную к церковной изгороди. Человек опирался на костыли, обеих ног у него не было, вместо них из-под коротких брюк на асфальте стояли две заостренные деревяшки протезов с разорванными резиновыми наконечниками. В одной руке человек держал протянутую кепку. Когда Божив приблизился к нему, он ужаснулся про себя: вся поверхность тела человека, не прикрытого одеждой: руки, шея, лицо - была покрыта гнойными струпьями. Омерзение и жалость, желание помочь и отвергнуть, остановиться и пройти мимо, - и от этого Божив в нерешительности замедлил шаг.
   - Помоги мне, - слюняво произнес человек, нашаривший шатким взглядом Юру.
   Божив полез в карман и достал оттуда рубль, положил эту бумажку в кепку, протянутую кепку человека.
   - Положи... мне в карман, - сказал человек, обращаясь к Боживу.
   И Юра, с внутренним отвращением все-таки, но положил невпопад, не сразу, но засунул деньги в едва отщеленный карман обтрепанной дерматиновой куртки этого калеки, рукава у куртки были некогда оторваны, и в душе ему стало гадко за свои пальцы, выполнившие это.
   - Помоги мне, - опять заговорил человек.
   - Чем помочь? - спросил Юра.
   - Помоги мне... присесть... на стул... - будто выкорчевывая слова из глотки, прикусывая свой непослушный язык, сказал калека.
   Несколько секунд Божив стоял в нерешительности, множества "нет" и "да" столпились в его душе, они расталкивали друг друга, и Божив стоял лишь потому, что он смотрел на них, он вспомнил урок Истины "о свободе прикосновений", и тогда он просто забыл об этой толпе, хотя она продолжала шуметь, толпа его чувств.
   Божив схватил калеку под локти, ощутил ладонями влажные струпья, но теперь он не придал этому значения, свобода прикосновений торжествовала в нем. Юра отозвался на помощь с восторгом.
   Но все-таки, в какой-то момент, одно из брезгливых чувств его как бы отшатнуло слегка назад голову Божива от лица калеки, ибо их лица были в это мгновение совсем рядом друг подле друга, и от того, что Божив немного подернулся назад, калека вырвался у него из рук, соскользнули его локти с подставленных ладоней Божива: изуродованный кожной болезнью калека скользнул спиною по кирпичной колонне ограды, рухнул на свой стул, и его лицо все перекосилось от боли.
   - Извините, я не удержал вас, - только и проговорил Божив, едва наклонившись к стонущему человеку, но тот не слушал его, боль продолжала кривить лицо, но постепенно улеглась, и Божив, отпятившись назад на пару шагов, торопливо зашагал прочь, в храм.
   Толпилось много людей, и приходилось от проталины к проталине протискиваться среди них, так в помещении храма Юра приближался к иконе Казанской Божьей Матери.
   Шла большая праздничная служба: народу было так много, что мало кому удавалось отвести локоть в сторону, и от этого казалось, что каждый молящийся через невероятную скованность движений будто украдкой накладывал на себя крест, будто стесняясь его, будто каждый незримый его крест был украденным, будто здесь, в храме, витала незримая Божья Милость, и каждый исподволь пытался принять ее в себя побольше.
   Еще издали Божив заметил и признал даже со спины, среди прихожан, своего недавнего знакомого: он тоже стоял в нескольких метрах от иконы Казанской Божьей Матери.
   Этот человек стал как бы поерзывать головой, словно почувствовал устремленный взгляд Божива на него.
   Наконец, Юра приблизился к иконе насколько мог, и хотя прихожане на всем его пути через храм к алтарю огрызались, он все-таки сумел найти в себе спокойствие, искреннюю расположенность помолиться, теперь он стоял бок о бок с Васильевым, с тем самым Купсиком, который совсем недавно так зловеще тащил его по вечерней улице города за руку на очную ставку с Остапом Моисеевичем - таинственным Магистром "астральной шайки".
   Васильев стоял в костюме и галстуке, в черных солнцезащитных очках. Из дневников Сергея Истины Божив был уже знаком с тем, как действует зло, с тем, как невежество осуществляет свои безнаказанные расправы.
   Только если невежество наказывает по дозволению Бога, оно не будет наказано последним, потому что здесь вступает в силу первородный закон Космической Справедливости, Вселеннского Равновесия: "Лишнего не возьмешь, лишнего не потеряешь".
   Купсик только изредка бегло накладывал на себя кресты, озираясь по сторонам, и было ясно одно, что он пришел в храм по какому-то тайному умыслу, и не исключено, чтобы сотворить наказание кому-то в миру.
   - Купсик, - негромко обратился Божив к Васильеву.
   - Васильев, - тут же отозвался тот.
   - Здравствуй, - поздоровался Юра.
   - Здравствуй, Божив... Что ты тут делаешь?
   - Грязненький я, Купсик, как и все люди, очиститься пришел, покаяться перед Богом.
   - Понятно, - подытожил Васильев. Разговаривая, они даже не посматривали друг на друга: их взгляды были устремлены на икону Казанской Божьей Матери.
   Две горки свечей на двух никелированных подсвечниках освещали Божественный Лик, пронзительно пылающий разноцветием красок, казалось, икона была не освещена свечным огнем, а сама светилась.
   Божив ощущал между собой и этой иконой какое-то незримое соприкосновение, какое-то напряженное пространство, и он усердно молился, и учащенно кланялся в пояс, отчего Купсик стал искоса поглядывать на него, словно Васильеву от этого соседства стало неуютно у иконы.