Неизвестен Автор. Без названия (Я вскочил с дивана)

   С другой стороны пригорка, там, внизу, возле рощицы, я увидел группу захвата: человек двести, в специальных комбинезонах, со щитами, в касках, с дубинками в руках.
   Люди наперекор всему начали веселиться, танцевать, петь, читать стихи.
   Милиционеры активно призывали в рупоры всех расходиться. Они вежливо зазывали в автобусы, на которых гарантировался бесплатный проезд до ближайшей станции электрички.
   Я снова нажал спуск кинокамеры и отснял все происходящее вокруг.
   По моему плечу кто-то похлопал, я повернул голову назад: капитан милиции, представший во всем своем величии, ростом выше меня на голову, тихо сказал:
   - Ваши документы, - и мне стало ясно, что он обратился ко мне, а не к кому-то другому, хотя сказал он эту фразу совершенно не глядя мне в глаза, а так, исподволь, чтобы никто не обратил внимания.
   Я полез во внутренний карман куртки, достал свой паспорт и подал его капитану, а тот взял документ и так же тихо проговорил:
   - Прошу следовать за мной.
   - За что? - спросил я. Вика и Юра в это время находились в стороне, возле одной из гудящих людских кучек и увлеченно слушали перекрестные разговоры, и я не решился позвать их, дабы не ввязать в эту ситуацию тоже.
   - Пройдемте со мною, - непоколебимо подтвердил капитан мою участь и махнул рукой вдаль.
   От железного частокола, невысокого заборчика, что окружал весь храм вокруг, отделились два здоровенных человека в штатском и направились к нам. Я понял, что обстановка осложняется, и тут же повиновался, и покорно пошел в сопровождении капитана навстречу этим парням и тому, что меня ожидало.
   Меня завели за храм. Здесь стояла огромная машина - радиостанция на колесах, как я понял, когда оказался внутри ее.
   Капитан предложил мне сесть, переписал данные моего паспорта карандашом на какой-то листок бумаги.
   - Ну, давай, - сказал он.
   - Что? - недоумевая, спросил я.
   - Засвечивай пленку.
   Ничего не говоря, я вскрыл крышку кассетного отделения кинокамеры, вытащил кассету, размотал всю кинопленку и подал пустую кассету и скомканный пучок кинопленки капитану. Он взял это у меня из рук и, морщась, как от заразы, выбросил в корзину для мусора, стоявшую тут же, возле железного стола, за которым он сидел.
   - Вы сюда специально приехали? - спросил он.
   Я понял, что говорить правду ему нельзя, ибо я вырвался с работы всего на два дня, тайком, незаконно, никто из начальства моего об этом не знал! Теперь надо было выкручиваться и рассчитывать на судьбу. В любом случае я попытался, а что будет, то и будет!
   - Нет, - сказал я.
   - Как попали сюда? - поинтересовался капитан.
   - Я в гостях у друга в Москве, а об открытии памятника узнал случайно, на вокзале...
   И... меня отпустили, а я даже не испугался своего зловещего пребывания, но когда вышел из машины и сделал несколько шагов от нее, то вслед себя я услышал:
   - Иногда птицы могут и клевать!
   Я обернулся и увидел, как мой капитан скрылся в машине, захлопнул дверь. "Может, мне и послышалось!" - подумал я.
   Все это произошло настолько быстро, что Вика и Юра даже и не заметили моего отсутствия.
   Я подошел к ним, но промолчал о случившемся.
   Побродив по пригорку еще с полчаса и вдоволь наслушавшись всевозможных разговоров, которые смутно жужжали в моем сознании, мы спустились вниз к автобусам.
   Люди наотрез отказывались ехать в них и наперекор услужливым приглашениям направлялись в сторону станции пешком.
   У Вики побаливала нога, и потому мы вынуждены были направиться в готовившийся к отправлению автобус. Автобус уже дернулся на месте, и нам пришлось немного пробежаться.
   Но тут произошло неожиданное! Только я и Юра посадили Вику в автобус, как двери его со скрежетом захлопнулись, и автобус тронулся, и поехал, и стал набирать скорость.
   Я и Юра бежали за ним метров двести, Вика металась по автобусу, но он не останавливался, видимо, такова была установка властей.
   В надежде на то, что Вика будет ожидать нас на станции, мы бегло зашагали вслед удаляющемуся автобусу.
   По пути мы с Юрой обменивались короткими фразами, на длинные не хватало дыхания, надо было спешить! Я видел, как Юра волновался: он постоянно оглядывался назад в надежде, что следующий транспорт догонит нас и все-таки подхватит, подвезет до станции... Я же в абсолютном спокойствии перебирал ногами, как во сне, и хорошо, что мы стремительно шли, ибо одышка вполне походила на взволнованность и озабоченность о случившемся, и, таким образом, я мог скрывать от своего друга мои чувства.
   - Послушай! - обронил Юра на ходу. Он размашисто шагал, раскачивая в такт широкими плечами.
   - Что? - тут же отреагировал я на обращение друга.
   - Вика тебе кто?
   - В смысле? - спросил я, будто не понимал, в чем дело.
   - Я имею в виду, - Юра сглотнул воздух, - невеста?
   - Не знаю...
   - Не понял... - удивился Юра. - А кто же знает?
   - Я шучу, - сказал я.
   Мы свернули на обочину и пропустили прошумевшую крутыми шинами "Волгу".
   - Так все же? - настаивал Юра на продвижении разговора.
   - Соседка! - определил я.
   Юра замолчал... и уже проплыло справа от нас три-четыре телеграфных столба, как друг снова обратился ко мне.
   - А Вика... - задохнулся он от быстрого шага, - сказала, что вы... поженитесь!..
   - Нет! - отрезал я.
   - Ты опять шутишь? - заволновался Юра и в который раз оглянулся назад в надежде на попутный транспорт.
   - Я серьезно! - подтвердил я.
   - Поругались? - поинтересовался Юра, перешагнув большой, угловатый камень на обочине, о который едва не споткнулся я.
   - Нет! - сказал я.
   - Разлюбил?
   - Нет! - снова ответил я отрицательно.
   - Ну, хватит... Сереж...
   Я промолчал, но тоже оглянулся назад и продолжал идти, и думал: "Сколько же слов людьми было обронено на этой дороге!.. И многие слова теперь дремлют под асфальтом автострады...
   Наверное где-то здесь же можно прислушаться и услышать незримо зависшие на века слова Сергия Радонежского, а сейчас сквозь них проезжают автобусы, проносятся "Волги", шагаем сейчас и мы!.."
   - Ну, так что? - опять спросил меня Юра.
   - Это... Долго объяснять! - сказал я.
   - Ясно... А мне Вика - понравилась, - застенчиво признался Юра. - Я женился бы... Не раздумывая! - сказал он.
   - Ну и женись!.. В чем же дело?! - определил я.
   - А что... Женился бы! - подзадорил себя Юра.
   - Она хорошая, - сказал я и опять обернулся назад: метрах в ста нас догонял, свирепо рыча, автобус.
   Мы остановились и стали усердно махать, сигнализируя руками шоферу. Через минуту мы уже сидели в полупустом салоне автобуса и мчались в сторону станции.
   - Откуда ты узнал об открытии памятника? - поинтересовался я у Юры.
   - В литинституте, ребята подсказали, - ответил он.
   - Ты что, и в "Памяти" состоишь?
   - Нет, но в группе у нас есть люди оттуда.
   Мы помолчали и проехали с полкилометра.
   - Откуда этот отрывок? - спросил Юра.
   - Какой? - не понял я.
   - Тот, в твоем письме, - уточнил Юра.
   - А-а, - вспомнил я. - Приедем в Москву, расскажу...
   Вику Юра заметил первым: она стояла на обочине шоссе. Мы разразились криками на весь автобус так, что ошеломили всех пассажиров! Шофер остановил машину...
   Снова мы были все вместе: Юра, Вика и я. Вика очень радовалась! Она хотела меня поцеловать, но я, глянув на погрустневшего Юру, игриво увернулся от поцелуя.
   Вика рассказала, что она долго протестовала в салоне того, увезшего ее, автобуса, и в конце концов надоела шоферу, и он высадил ее на полдороге...
   Теперь, уже не спеша, мы пошли к ближайшей станции электрички, пошли напрямик, через редкий лесок.
   Юра шел впереди метрах в десяти по тропе, вымощенной деревянными досками, выложенной, видимо, жителями неподалеку расположенного поселка. По всему было видно, что Юра старался не мешать мне разговаривать с Викой. Он, вероятно, еще надеялся на то, что я пошутил, и все-таки примечал я, как он нет-нет, да прислушивается к нам.
   - Смотри! - театрально воскликнул я для Вики, так, чтобы и Юра услышал. Он обернулся и глянул на нас.
   - Смотри внимательно - на деревья! - предложил я все так же громко Вике.
   - А что? - насторожилась Вика, озираясь вокруг.
   - Ты видишь, - это все женщины! И мужчины! А не деревья!
   - С чего ты взял?! - удивилась она.
   - Смотри, смотри, внимательнее! Деревья с одним-единственным стволом - это мужчины, а деревья, стволы у которых ветвятся на двое, трое, - это женщины, они все закопаны головою в землю, по пояс! Видишь: и две ноги у этих деревьев-женщины, и кривые полоски - между ног!.. Что же эти полоски напоминают, - разыгрывал я ситуацию. - Сейчас вспомню! Минуточку!..
   - Вот дурак! - весело крикнула на меня Вика и пихнула меня в плечо с деревянной тропинки.
   - А что, разве я не прав?! - выкрикнул я, как бы окликая тем самым Юру и приглашая его в разговор.
   - Да, есть что-то похожее, - поддержал меня друг. Он на мгновение оглянулся в мою сторону: я шел неподалеку от деревянного настила: Вика не пускала меня на него и мне приходилось перепрыгивать с кочки на кочку, чтобы не угодить в заснеженные по колено рытвины.
   - Ну ладно, иди по тропе! - заботливо окрикнула меня Вика, сжалившись. - Не хватало, чтобы еще и ты себе ногу вывихнул!
   Я повиновался.
   - Вот, слушай, - сказал она, когда я уже снова шел с нею рядом по деревяшкам. - Я сейчас вспомнила! Скажи: ты знаешь, что такое бесстрашный, бескорыстный, бесстыдный?! - она тоже говорила громко, чтобы слышал и Юра, который шагал теперь метрах в пяти от нас. - В общем, что значит все слова, начинающиеся на "бес"? - договорила Вика.
   - Нет! - шутливо ответил я. - Не знаю!
   - Ну!... Бес же! Бес! - улыбаясь, вопрошала Вика и как бы пытаясь подсказать ответ интонацией своего голоса.
   - Не знаю! - снова ответил я.
   - Бес!.. Дьявол значит! Недогадливый ты! - торжествующе выкрикнула Вика и глянула на Юру.
   - И что же получается: бес страшный! - Вика хохотала, а я продолжал перечислять, - бес стыдный! Слушай! - остановился я, обращаясь к Вике. - А как же тогда понимать бес корыстный, ведь само слово - бескорыстный хорошее слово?!
   - В том-то и дело, что - нет! - объяснила Вика, забегая вперед меня и, тем самым, притесняя меня с деревянной тропы. - Ведь люди, - говорила она, - двойные и корыстные, как ни крути! Двойные и корыстные в своей душе, а бескорыстный только притворяется таким, а на самом деле он дьявол в маске.
   Бес корыстный, такой же бескорыстный, как, помнишь, в сказке "Коза и семеро козлят! - волк шкуру одевал и голосок утончал! "Козлятушки ребятушки!", а сам о себе думает, о желудке.
   - Откуда ты такого нахваталась?! - удивился я.
   - Это не я!
   - А кто?
   - Мария Федоровна!
   - Какая Мария Федоровна? - припоминая, спросил я.
   - Ну что ты, не помнишь! Соседка моя! Бабушка! - воскликнула Вика.
   - А-а... - только и вымолвил я с понимающим видом, шутливо оттопырив губы.
   - Мудрая бабушка! - отозвался Юра впереди...
   До Москвы мы добрались без проблем...
   Всю ночь напролет я пробеседовал с Юрой полушепотом, сидя у окна в его комнате в общежитии. Вика сладко спала на Юриной кровати, и Юра нежно, время от времени, поглядывал на нее.
   На следующий день Юра проводил нас в аэропорт рано утром, я спешил объявиться на работе, так как та запись карандашом моих паспортных данных, сделанная капитаном милиции в помещении радиостанции, помнилась, хотя и холодно, но близко, и мне надо было, на всякий случай, хотя бы упредить сообщение о моем, если таковое последует, задержании. Тогда, по крайней мере, один день можно будет объяснить, как отгул. О засвеченной пленке я так никому и не сказал...
   Надо было кончать с Викой. Всю дорогу в самолете я хладнокровно обдумывал, а точнее, настраивался это сделать. Еще утром, там, в Москве, у Юры, когда мы все втроем завтракали, я сидел молчаливо, и Вика наверное начинала понимать или чувствовать приближение чего-то нехорошего, потому что в самолете она уже совсем расстроилась, ей было неуютно сидеть в тесном кругу моего молчания, а если я и отвечал на ее какие-нибудь вопросы, то очень кратко и сухо...
   Но, к моему счастью, все произошло абсолютно свободно, без паники, легко для меня...
   Вика мешала мне, она являлась свинцовой привязкой, может быть, именно она больше всего удерживала меня в моем теле!
   ...Когда мы оба приехали из аэропорта на такси, и поднялись на Викин этаж, и остановились у ее дверей, она уже была готова к убийству...
   Ее глаза метались по сторонам под непоколебимостью моего взгляда. Ко мне она не прикасалась, а просто - стояла рядом.
   Нет! Я вовсе не был зло настроен к этой девушке, и я не ревновал! Я должен был выполнить задуманное: убить Вику сейчас.
   - Вика, - сказал я.
   - Что? - тут же отозвалась она, и в ее глазах еще промелькнула надежда!
   "Нет!.. - подумал я. - Пора!.."
   - Уйди прочь! - резко сказал я и равнодушно впялился глазами в бедную девушку. - Уйди прочь! - сказал я еще раз Вике в упор, и добавил. - Я больше не хочу тебя видеть!..
   Вика прислонилась к своей двери и тихо заплакала так, будто доплакивала то, что уже отрыдалось в душе.
   Так я убил Вику...
   ПРОСТИТУТКА
   И снова одинокий в поселке, опустошенный от суеты дня кинотеатр. Приземистый, доверчивый свет ночника. Я хожу в кабинете по скрипучему полу и думаю.
   Прошел целый месяц, как Вика убита... С тех пор я ее даже не видел! Но я до сих пор так и не в силах был покинуть свое тело, хотя и продолжал заниматься энергетическим дыханием и жить по образу, определенному учителем.
   Всего один раз, с неделю назад, мое тело, когда я лег было уже спать, разуверившись научиться покидать его, начала сотрясать неведомая мне сила! Будто могучие волны перекатывались от ступеней до макушки. Тело содрогалось как резиновое, волны словно ударялись в какое-то препятствие и пружинили в голове. Но, не находя выхода - метались по всему телу! И улеглись наконец... Как в прошлый раз, - не случилось хлопка в макушке (будто вылетевшей пробки), и волны не вырвались наружу, как я ни силился им помочь: будто мою макушку заварили, запаяли, заклеили!.. И все... И больше ничего, даже подобного, до сих пор...
   И все-таки я понимал, Вика, Вика держала меня!.. Она несомненно вспоминала Сережу и мешала ему... А думала она обо мне все потому, что я сам был в этом виноват, все потому, что где-то что-то никак не могло отключиться у меня в сознании, как я ни настаивал на этом! А может и потому, что я слишком настаивал, хотел опустошенности памяти о девушке и тем только усугублял свою принадлежность к этому, воспитанному мною символу...
   Несомненно нужно было построить противоположность, довести свою бессознательную привязку к Вике - до абсурда, до противоречия, до самоотрицания.
   Надо было сжечь, растворить мыслительную тропу, по которой так долго и нежно прогуливалась девушка в моем сознании.
   На любовь ни в коем случае нельзя тратить энергию! Лучше, когда тебя любят, а ты хладнокровен, чем когда любишь ты и сгораешь!
   Когда любят тебя, - тебе посылают, передают энергию, но этой же энергией, если ты среагировал на нее положительно, связывают тебя по рукам и ногам!..
   Неожиданно дверь кабинета резко открылась настежь!
   Я встрепенулся!.. Еще бы!..
   В двух шагах от меня, я сразу же узнал ее, стояла в разноцветном восточном халате, и кто бы мог подумать, - Екатерина!
   - Екатерина Васильевна? - пробормотал я и отступил пару шагов назад.
   - Не ждали? - сказал она своим осипшим от сигарет голосом.
   В этот момент на моей руке прожужжали электронные часы. Машинально я протянул потяжелевшую руку к лицу, чтобы глянуть, который час.
   - Не трудитесь, Сергей Александрович, - двенадцать! Самое время, не правда ли?
   Я ничего не сказал на это, молчал... Не шевелившись, стоял я в тупике кабинета... Нет, я не боялся ведьму, это мое тело, оно упрямилось подчиняться мне...
   - Ну, что? - спросила Екатерина.
   - А что? - переспросил я.
   - От тебя не требуется много, - сказал она. - Но одну-то ты в состоянии сегодня обслужить?
   - Тебя? - поинтересовался я.
   - Да! - подытожила ведьма. - Пойдем наверх, в библиотеку, попьем чайку.
   - Пойдем, - согласился я.
   Когда мы вышли в темную тишину малого фойе, в руках у Екатерины откуда-то появилась зажженная свеча...
   Мы поднимались по ступенькам на второй этаж, и две наших тени властно сопровождали нас, проплывая над нами.
   Вскоре мы оказались в книгохранилищной комнате библиотеки. Здесь, прямо на полу была разостлана кипельнно-белая постель. Ведьма поставила свечу на стол и обратилась ко мне:
   - Садись, попою чайком...
   Я послушно сел на стул, но задрал на секунду голову на потолок и глянул на тени, а когда снова обратил внимание на стол, то убедился, что передо мною уже стоит в черной подставке стакан горячего чая. Чай золотисто шевелился в стакане, будто кипел.
   - Не бойся, не обожжешься! - успокоила Екатерина.
   Я взял стакан, осторожно поднес его к напряженным губам и только хотел сделать крохотный глоток, как чая в мгновение не стало! Даже черной подставки со стаканом не оказалось у меня в руке...
   Ведьма неистово расхохоталась!
   Потом она подошла ко мне и бесцеремонно уселась на колени.
   - Ты хотел сделать глоток? Тебя мучает жажда? Да? Я тебе помогу ее утолить!
   Екатерина умело стянула с меня свитер. Затем расстегнула и сняла с меня рубашку, освободила меня от майки...
   - Ну, что, голенький мой?! - спросила она и, не дожидаясь ответа, сочно вцепилась своими горячими губами в мои губы и гибко обвила руками мою шею.
   Я сидел, будто вкопанный, и повиновался.
   Нацеловавшись, ведьма погладила мою мускулистую грудь, нащупала и расшевелила своими острыми пальчиками смуглые ядрышки моих сосков и принялась покусывать из острыми зубками.
   И вот ведьма встала с моих коленей, подошла к постели, остановилась, помедлила секунду-другую и сорвала с себя разноцветно переливающийся халат.
   С минуту я продолжал сидеть на стуле, околдованный блеском голого тела ведьмы. Я ощущал, как обсыхают обслюнявленные ядрышки моих сосков...
   Я встал со стула и потянулся к ведьме. И когда я обнял ее, она, будто подкошенная, ослабела, обмякла у меня в руках, и тяжесть ее тела начала увлекать меня за собой на постель.
   Екатерина ложилась так женственно и уступчиво, но слегка капризничая в едва ощутимых движениях бедер, что, когда я подмял ее тело, у меня все преждевременно содрогнулось, и мне стало не по себе, и я стыдливо оставил Екатерину, и, глубоко вдохнув, лег рядом с нею на спину, и замер...
   - Слабачок, - просипела возле моего уха ведьма и пожурила меня, потрепав за щеку.
   - Что поделать, - снова вздохнул я. - Я уже месяц не был с женщиной...
   - Ладно, на первый раз прощаем, - сказала ведьма.
   Где-то с пару минут мы пролежали молча... Я набирался новых сил.
   - Екатерина, - позвал я.
   - Что, уже?! - обрадовалась она.
   - Да...
   Прошло часа два - два с половиной. Мы лежали, утомленные, поодаль друг от друга, отдыхая. Приподнявшись на локти, я предложил ведьме:
   - А хочешь, я тебе прочту стихотворение?
   - Новое? - весело поинтересовалась ведьма в искорках радости.
   - Да! - подтвердил я ее догадку.
   - Читай!
   И я заговорил, снова опрокинувшись на спину, заговорил громко и облегченно и посматривал на почему-то сказочно до сих пор не догоревшую свечу на столе:
   Включать сегодня, почему-то,
   Электролампу не хочу!
   Я запалю огарок, чудо,
   Медово-желтую свечу...
   Смотрю я влажными глазами,
   Как обливается, горя,
   Она горячими слезами,
   Моя настольная ЗАРЯ!..
   Я закончил читать.
   Екатерина любила стихи, и сейчас, завороженная, прижалась ко мне.
   - Хорошо! - сказал ведьма. - Ты знаешь, а я тебе, пожалуй, скажу одну очень важную для тебя вещь.
   - Какую? - спросил я.
   - Ведь меня специально подослали, чтобы совратить тебя!
   - Организовать новую привязку? - уточнил я.
   - Да!.. Чтобы ты не научился выходить из тела! У тебя золотистое начало, правда, с помесью светло-коричневого и коричневого, но и этого достаточно! Ты мешаешь кое-кому!..
   - Я понимаю, - проговорил я. - Но почему же ты мне все это выложила?
   - Потому что ты - настоящий мужчина и поэт! И мне тебя жаль... Они тебя погубят... Так задумано... Ведь все равно ты где-то, да промахнешься, и тогда... - она замолчала.
   Я тоже молчал...
   - О чем думаешь? - через некоторое время спросила ведьма.
   - О Наташе... - ответил я.
   - О той, что похоронили? - поинтересовалась Екатерина.
   - Как - похоронили?! - подскочил я с подушки от неожиданности.
   - Да так!.. Как всех хоронят!
   - А когда? Она же была жива?..
   - С месяц назад, - сказал Екатерина и добавила, припоминая. - Да ты как раз в Москве был, вот, на открытии... - и больше она ничего не сказала, умолкнув. Но меня уже не интересовало то, что им известно: где и зачем я был, я снова, но опечаленно, лег на подушку.
   - Красивая она была в гробу: лежала в подвенечном платье, вспоминала ведьма, будто и не для меня, а просто так, вслух.
   - А дочь?! - опомнился я и всполошился. - А дочь? Ее дочь жива?!
   - Какая дочь?! - удивилась Екатерина.
   Тихо я перевернулся лицом в подушку и проговорил про себя: "Вот и все..."
   РАЗГОВОР С ТЕЛОМ
   Тело!.. Освободи меня, дай мне вольную!.. Я раб твой, крепостной житель...
   Мне все чаще и все нестерпимее хочется порою прикоснуться к горизонту, погладить Луну, разбушевать океан или заглянуть по ту сторону пространства, а ты, мое неуклюжее тело, - на это не способно, и ты не позволишь мне этого сделать, потому что тебе этого - не понять!..
   Ты повелеваешь мне жить в своем одномерном пространстве, где такая спрессованная теснота и духота, что с непостижимым трудом едва вмещаюсь в тебя, и зачем же я в тебя втиснулся!
   Но как только я начинаю протестовать и отвергать тебя, то ты, мое тело, таешь и тускнеешь! И уверен, что если мне удастся вырваться надолго из твоего заключения, а если повезет - навсегда, то ты погибнешь, растворишься в пространстве моего сознания!..
   Вот почему я нужен тебе, и вот почему ты ежесекундно привязываешь меня к себе страстью всех новых и все больших ощущений! Ты хочешь, чтобы я забыл о Свободе, забыл о своей Родине!..
   А иногда, когда я совсем отчаиваюсь верить в удачу покинуть тебя, я пробую распирать тебя, шевелиться в тебе, мое тело - изнутри! И это, хоть нанемного, но открывает передо мною иные возможности. И я начинаю ощущать: упругость твоих мышц, тело, и прочность твоих костей!..
   О! Мое тело! И тогда я хватаю в руки музыкальные инструменты, и многие окружающие восторгаются, будто твоей изумительной игре, тело; я принимаюсь ласкать женщину, и она не нарадуется опять же тобою, тело!..
   Каждый день ощущать твой соблазнительный вкус, мое тело, и оставаться собою, это ли не мука!..
   Все, все вокруг думают, что это ты такое красивое и веселое, мое тело, что это ты поднимаешь тяжести и творишь грациозные жесты, что это ты, и то - тоже ты...
   А на самом деле - это я, и даже, когда ты якобы - плачешь, плачу я, а не ты, мое тело!..
   Но мало кто об этом догадывается!..
   Отпусти меня, тело, дай мне вольную или я начну убегать из тебя в "самоволку"!.. И когда-нибудь уйду и не вернусь. Я раб твой... Но почему же это так?!
   Ведь это я в тебе хожу, думаю, ем, сплю, целуюсь, а не ты во мне!.. Ты должно служить мне!.. И я добьюсь этого, ты слышишь, тело?!
   А пока, уже тридцать лет подряд, я сижу в твоей одиночной камере, в тюрьме твоих страстных ощущений, и потому одинок океан и некому его разбушевать так, как я смог бы это сделать, одинок горизонт, и никто к нему не прикоснется, пока ты не отпустишь меня, тело, и одинока Луна, и никто не погладит ее так, как это смог бы сделать я...
   И вот что еще удивительно: я стал замечать, что все люди обязательно проходят через тюрьму!.. Одни проходят - застенки своего тела, а те, кого сильно увлекают страсти твоих ощущений, тело, те, кто из-за этого забывает о твоей телесной тюрьме, попадают в еще одну, земную тюрьму людей, чтобы там, в теснине камеры, наконец-таки понять и осознать свою истинную тюрьму, тебя, тело!..
   Итак, я отсидел в тебе, мое тело, уже тридцать лет, и одному Богу ведомо, сколько мне осталось еще... Но, видимо, еще много...
   Я твой раб, тело, но, позволь мне хотя бы иногда, хотя бы ненадолго, хотя бы в ошейнике и на цепи, но покидать твои застенки, где каждая стена окровавлена мною и полна наслаждения и боли!..
   ЗАПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА
   Где-то на протяжении трех часов состоялось несколько выходов! Такое впервые, как по количеству, так и по качеству. Если раньше мне приходилось самому усиленно работать и удавалось вылезать по пояс, малоосознанно, но, сглотнув слюну, возвращаться тут же - обратно! Или же вообще не смочь выскочить, сложно, что-то закупорено - только порывы, и не более того! Но теперь все стало по другому! Усилий минимум, осознанности максимум!..
   Под утро, около четырех часов, в состоянии, достаточном для ощущения сна, а также и для ощущения себя в состоянии бодрствования (полное ощущение личности и хода времени!), вспыхнуло мое тело, словно оно превратилось в колыхания, во всполохи ветра и вот: слышится шум, будто проносишься с невероятно огромной скоростью куда-то, шум, слегка напоминающий отдаленный гул реактивного самолета. Бездна и тьма вокруг, а тела твоего нет, оно как бы не существует, ты - ветер! Вместо тебя всполохи ветра, но ты в полном резком сознании себя! Через некоторое время, будто ты вонзился и замер в объемном кадре, пробуешь незримый трансфокатор, и он - срабатывает, хотя, как ты его передвигаешь неведомо! Видимо, с помощью мысли, чувств! Трансфокатор приближает, очень близко, землю под твоими воображаемыми ногами, приближает настолько близко и резко, что ты начинаешь видеть мельчайшие трещинки ее, соринки и пылинки!