Страница:
– Да почему?! – Фрель поперхнулся собственным возмущением и моей непонятливостью. – Это же твой Храм!
– Мой. Но он мне не принадлежит.
– То есть?
Я отрешенно перебросила шэриты из одной руки в другую, подняв сноп сверкающих искр.
– Моя власть другая. Не материальная, а… Понимаешь, мы с ним принадлежим друг другу так же, как художник и вдохновение. Или писатель и муза.
– Или музыкант и гитара? – старательно попытался втиснуться в мою логику Фрель.
– Нет. Тогда получается, что один – инструмент в руках другого. А мы… равноправны, но – неразлучны. Храм, конечно, может жить без Хранящей, но это все равно что заброшенный замок, в котором нет привидения. Согласись, тебе будет до одури не хватать проникновенных завываний и бряцанья кандалов под дверью.
– Не уверен, – скептически фыркнул пират. – Но пусть так. Пусть ты не обладаешь на Храм никакими материальными правами и с Гильдией таким образом ничего поделать не можешь. Но какой-то же выход должен быть!
– Должен. И есть. Целых два.
– Тогда в чем проблема?! – Пират насмешливо сверкнул черными глазами, легко провернув в пальцах золотой сантэр. – Выбрать не можешь? Давай монетку подкину! Могу даже не мухлевать, если хочешь.
– Отнюдь. Проблема не в том, какой выбрать, а в том, что ни один не нравится. – Я тяжело вздохнула, взбираясь на давно облюбованный насест – подвешенный к потолку стол. – Можно, как Ильянта, вступить в Гильдию, улыбаться при проверках и старательно следовать всем правилам. Тогда тебя там любят, ценят, уважают и Храма без тебя не мыслят. Можно, как Таирна, плюнуть на всех и все и упрямо не появляться в своем Храме годами, наведываясь туда только в совсем уж чрезвычайных ситуациях. Тогда тебе в лицо натянуто улыбаются, за спиной злобным шепотом перемывают кости и по-гадючьи шипят вослед. А можно…
– Что? – Пират даже подался вперед, ловя каждое слово.
– В том-то и дело: я не знаю, что! Что бы мне такого сделать, чтобы не лебезить перед Гильдией и не повеситься от тоски по Храму!
Пират, поморщившись, почесал затылок, ухмыльнулся и сильным толчком пихнул стол, словно качели. Цепи ехидно скрипнули, и я с возмущенным:
– Эй!!! – Чуть не полетела на пол, чудом не выпустив из рук шэриты. – Ты совсем сдурел?!
– Нет, – сверкнул белыми зубами флибустьер. – Это ты совсем распустила сопли. Ты ведьма или нет? Что толку даром терзаться? Решай, что делать, а дальше – гори все синим пламенем! Если хочешь – верну тебя в Храм, не хочешь – оставайся на борту или высадись на любой Ветке. Главное, прекрати сидеть здесь с похоронным видом и разводить сырость! Ты меня просто пугаешь. Я ведь по делу пришел, да и забыл.
– С испугу?
– Ну… Примерно.
Я решительно тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам. И вправду, что это такое?! Что за детский сад, пеленочная группа?!
– А какое дело?
Пират замялся, уклончиво пожимая плечами:
– Да… Виднеется там на горизонте дрянь какая-то… Глянула бы, не патрульный ли крейсер или… еще чего похуже.
– А куда для нас хуже-то?
Пират обреченно махнул рукой, но объяснить не пожелал. Я резко спрыгнула со стола и, скомкав, впитала шэриты. К лешему хандру! Если есть работа, то нечего расхолаживаться. Пропади оно пропадом, это Тайнолучие…
Полуденное солнце шаловливо плескалось на грозно вздымавшихся волнах и сверкало болезненно белыми бликами, мешающими толком разглядеть некоторое нечто на горизонте, увеличенное мной сквозь магическую призму в несколько раз.
– Леший бы побрал эти йыровы лучи, – ругнулся Фрель, недовольно щуря глаза.
Я в последний раз тщетно глянула на безбожно бликующий горизонт и, пожав плечами – знать, не судьба, – распустила энергию. Кучка любопытствующих пиратов неподалеку разошлась по каютам с разочарованным гудением. Вслед скользнул опасливый ведьминский взгляд.
– Не нравлюсь я им, Фрель.
Пират удивленно ухмыльнулся:
– С чего бы? Неужели тебя не сумели убедить в том, как они рады полученному благодаря тебе заданию? Тогда можно повторить для пущей торжественности. Эй!
Я испуганно замахала руками, как мух, разгоняя тут же высунувшихся на палубу пиратов.
– Прекрати сей же час! Мне и первого раза хватило!
Пират с видом нашкодившего и безумно гордого кота облокотился о корму.
– Тогда с чего ты взяла, что им не нравишься?
Я пожала плечами. Как втолковать мужчине, что такое интуиция? А ведьминское чутье? А просто обида за незаслуженный взгляд исподлобья? Ладно, леший с ним.
Сцепленные полусферой пальцы конвульсивно дернулись в болевой судороге, и чуть заметно сгустившийся воздух повис маревом призмы, мгновенно приблизившей горизонт с тревожащей Фреля точкой на оном. Вот только лучше бы он этого не делал…
О нет, это был не патрульный крейсер. И даже не бригантина какого-нибудь монарха с эскадрой охраны. Это было то самое «гораздо хуже»…
Черные шелковые паруса самовольно взвивались ввысь, холодным пламенем облизывая тонкие гнущиеся мачты; высокая, без пробоин и трещин корма сияла художественно развешенными по внешней стороне гирляндами монет; тяжелая пушка посреди палубы ехидно чернела смертоносным зевом. Ни одно судно не вскидывает острый нос так горделиво и так надменно, как пиратское. Ни купеческое, надраенное до блеска, ни королевское, наскоро залатанное на последние не пропитые строителями деньги, ни военное, тяжеловесно идущее по воде со снарядами на борту, чуть не цепляя кормой воду.
Но есть судно самовольнее пиратских, новее купеческих, надменней королевских и смертоносней военных.
Летучий Голландец.
О нем не зря складывают сотни легенд и сказок на всех Ветках Древа. Да, многое перевирают, утрируют и придумывают, но суть от этого не меняется. Корабль, встретившийся с Летучим Голландцем, обречен на смерть.
Судно словно затягивает в кильватер Голландца, теряется управление, ломается штурвал, обрывается якорная цепь. Остановить бригантину невозможно. Пока не остановится сама… напоровшись на скалы или рифы…
Фрель судорожно сжал пальцами тяжелые брусья борта. Резко развернулся ко мне – отчаянный огонь сверкнул в черных глазах. Резкий, срывающийся с привычных приказных нот голос:
– Лево руля! Меняй галс!
Скрип штурвала, страдальческий стон покосившейся мачты и чуть удивленный голос, падающий, как топор на плаху:
– Капитан, судно не слушается руля…
Пират нечеловеческим усилием удержал рвущееся с губ ругательство, судорожно сжал руки в кулаки и абсолютно спокойным тоном продолжил:
– Что ж, тогда ищите неисправность…
Фрель решительно тряхнул головой и глубоко вздохнул. Рулевой, удивленный странным переходом со срывающегося крика на скучающе-бытовой приказ, подозрительно покосился на капитана, но весь вид того выражал только легкое изумление, что в его словах могут сомневаться, и флибустьер торопливо ушел в трюм за помощью.
Я осторожно растворила в воздухе призму, опасливо покосилась на пирата.
– Фрель, насколько правдивы легенды?
– А они бывают правдивы? – Под ироничной дугой брови и насмешливым тоном ответа с трудом, но угадывалась крепко взнузданная ярость… и отчаяние. Я медленно положила тонкую руку на его плечо.
– Они бывают – «совсем ерунда» и «что-то в этом все же есть».
– Тогда второе. – Пират глубоко вздохнул, с опаской огляделся по сторонам. Пустая палуба его слегка успокоила. – Корабль, попавший в сети Голландца, теряет управление и разбивается, или…
Что ж, тогда дело и вправду плохо…
– Что или?
Уголок жесткого рта презрительно дернулся вниз.
– Или сам становится Голландцем.
Я честно попыталась это понять, но не преуспела.
– Хочешь сказать, что Голландцев много?!
Пират откровенно, неприятно, зло расхохотался:
– А ты думаешь, что «Лирте» повезло наткнуться на единственного?!
– Не кричи.
– Извини. – Пират с усилием прикрыл вновь полыхающие гневом глаза. – А что мне еще остается? Пока в истории не известно ни одного случая, когда кораблю или экипажу удалось спастись от Голландца.
Я задумчиво скользнула взглядом по надраенной палубе, беспечно трепещущим на ветру парусам…
– Но пока неизвестно и ни одного случая, чтобы на пиратский корабль была нанята ведьма-Хранящая.
Пират горько усмехнулся, не выказывая особого доверия моим магическим способностям. И я его отлично понимала. Я не всесильна. Отнюдь не всесильна. Я не могу телепортировать целый корабль или уничтожить призрака, бороздящего морскую гладь уже тысячи лет.
Горделиво вскинувшая голову «Лирта» небрежно разметала длинные распущенные волосы по плечам, соленые брызги оседали на высоком лбу, филигранно вырезанных ресницах и тонких, воздетых к небу руках. Черно-белые паруса бесстрашно развевались на высоких стройных мачтах.
Это все, что у него есть. Единственное пристанище давно потерявшейся в лабиринтах собственных обид и горьких разочарований, отравленной необузданным ветром беззаконной свободы пиратской души. Корабль, надменно взрезающий острым носом водное полотно. Бригантина, мягко покачивающаяся огромной колыбелью на волнах. Судно, бесстрашно ввязывающееся в любой – даже неравный – бой.
Я опустила глаза, не выдержав злого серого взгляда.
– Фрель, я не смогу спасти корабль. Но попробую вытащить из этой передряги людей.
Капитан с делано-равнодушным видом уставился на бескрайнюю водную ширь.
– Что ж, попробуй…
Резко подхваченная за ручку кружка плеснула через край и оставила на столе круглое мокрое пятно. Ром мягко потек в горло, привычно щекоча, но не обжигая давно сжившуюся с алкоголем гортань.
Рулевой обвел трюм полупьяным раздраженным взглядом, залпом допил булькающие на дне остатки и отставил в сторону уже третью по счету кружку.
Вот ведь дрянь, а! И как это капитан ее не прибил сразу же? Ведь ясно, что это она!
Она, больше некому.
Подсоленные сухарики служили плохой закуской к крепчайшему, выстоянному в дубовых бочках самогону, но выбирать не приходилось. Иначе он совсем захмелеет и упадет полумертвым под стол, вместо того чтобы что-то предпринять. А действовать следовало быстро и решительно. Ибо в подобную кучу здрыгна «Лирта» не попадала уже давно.
Вот леший, ведь правду говорят, что женщина на корабле – к беде. А если ведьма? Так еще хуже!
Корабль резко тряхнула налетевшая на левый борт волна, и пират чуть было не свалился под лавку. Нет, так не годится. Следовало немедленно закусить получше, иначе перед глазами разбегутся разноцветные шарики и наспех увиденный в призме через плечо ведьмы Голландец станет всего лишь одним из пьяных воспоминаний.
Ведь ведьма – она ж кто? Это… как его? Магическое существо, о! А на здрыгн и мухи летят…
Четвертую кружку, сочувственно предложенную товарищем, рулевой героически отодвинул в сторону. Голова гудела, руки дрожали.
Вот вам ведьма – вот вам и призрак. Объявился. А что эта йырова ведьма никогда не сможет справиться с таким призраком, и корабль с командой потонет ко всем бесам, до этого никому там, наверху, дела нет. Все как всегда: проблемы крыс капитана не волнуют.
Вот ведьма – вот призрак.
Нет ведьмы… нет проблемы…
Вот теперь комната и вправду выглядела как натуральное ведьминское гнездо. Некогда бывшая столом доска валялась у входа, перегораживая порог. Собственноручно перерубленные Фрелем цепи злобно позвякивали при тряске в углу. Чтобы освободить побольше места для портала, пришлось отодрать от пола все стулья и привязать к кровати, дабы не громыхали по комнате, отвлекая заклинательницу.
То там, то сям виднелись нагромождения карт, кристаллов, зелий, пучков трав, свеч и еще множества всевозможной магической шебуры, которой и я не всегда могла дать название. Увы и ах, но способа найти требуемые травы и зелья иначе, как вывалить из сумок все на пол и со злобным пыхтением закопаться в груду по большей части ненужных, но эффектных ведьминских вещиц, не было.
Велир недовольно взирал с изголовья кровати на весь этот бардак, но молчал.
Кроваво-красный и такой же вязкий и соленый на вкус экстракт манжида медленно, тягучими каплями падал в чашу с разведенной чемерицей, пока не окрасил зеленоватое зелье в ровный коричневато-вишневый оттенок. Я решительно отвела с лица волосы. Велир недовольно каркнул со своего насеста: дескать, может, лучше не надо?
– Надо, – мрачно заверила я, сама не горя желанием травиться этой дрянью, но не видя другого выхода. – Твое здоровье!
На вкус зелье не подвело, оказавшись как раз таким, какого тщетно добивался от нас мастер по зельеварению на пятом курсе. С трудом подавив резкий приступ тошноты и собрав глаза в кучку, я с треском впечатала пустую чашу в пол. Голова кружилась, в висках покалывало – побочные эффекты собирающейся по каплям из всех упрятанных резервов и заначек энергии. Итак, три часа. Отсчет пошел…
Гептограмму я чертила почти на ощупь: голова кружилась, и пол бессовестно уплывал в далекое плавание по рекам тающего сознания, проваливаясь в темноту. Только через полтора часа первое действие зелья пошло на убыль, дав мне возможность полюбоваться творением рук своих. М-да… Художница из меня всегда была кворровая, но чтобы настолько?! Как можно было гептограмме пририсовать восьмой угол?!
Со злобной руганью растерев по не слишком-то чистому уже полу набросанный угольный контур, я принялась за дело снова-снова… И так – шесть раз. Не то чтобы последний получился лучше, чем остальные, – я просто к этому времени поняла, что большего мне от себя ожидать не приходится, и плюнула на художественную ценность чертежа, ограничившись тщательно вычерненными острыми уголками и четкими ровными линиями.
Теперь – встать в центр, тщательно проследив, чтобы даже краешек плаща не выходил за границу…
Губы привычно бормотали затверженные до автоматизма слова, прикрытые веки помогали не отвлекаться на бытовые картинки и мелочи, кисти рук меленько тряслись от напряжения, а на кончиках нервных пальцев дрожали двадцать жизней…
Сила уходила медленно, багровыми откатами, расходясь рваными клочьями света под закрытыми веками, набирая скорость и мощь с каждой новой ушедшей волной, рокочущим гребнем энергии. Аппетит приходит во время еды, и гептограмма, едва заметно лизнувшая ауру голодным языком, приняв меня в свои границы, теперь жадно припала к отверзшейся реке энергии…
Я стояла неподвижно, молча, почти не дыша. И ждала. Высшей точки. Грани. Перевала, после которого или пан – или пропал. Выплеснувшаяся в никуда аура распылится в воздухе, но ко мне не вернется.
Пять секунд… три… две…
Елмань тихонько дрожала в напряженных мужских руках. Расширение сабельного лезвия в последней четверти клинка злобно сверкало обратной заточкой, кончик клинка выписывал неуверенные восьмерки.
Палуба, словно по заказу, оказалась темной и пустынной, а дверь в каюту ведьмы, вопреки обыкновению, была приоткрыта и сияла ровной светлой щелью внизу.
Рулевой осторожно, прижимаясь спиной к стенке, заглянул в приоткрытую комнату. Тонкий черноволосый силуэт точено рисовался в свете магических, сияющих под потолком шариков. Ведьма с закрытыми глазами неподвижно стояла в центре какой-то руны и прерывисто, тяжело дышала, не замечая ничего вокруг. Чуть слышно скрипнувшая дверь не удостоилась ее внимания.
Рулевой медленно, с опаской обошел тонкую фигуру по дуге, заходя со спины. С обычной женщиной он бы так, разумеется, не поступил, но разве подлая ведьма достойна его благородства? Елмань звучно рассекла неподвижный, плотный, напоенный энергетической тяжестью воздух и звучно опустилась… на молниеносно подставленное серебряное лезвие клинка.
Резкий разворот, плеск черных волос, едва заметное движение тонких пальцев – и пирата впечатало в стену, а ведьма, по-волчьи вскинув к небу голову, коротко, отчаянно взвыла и медленно опустилась на пол, с болью в голосе простонав:
– Идиот…
Влетевший в каюту на звон стали и серебра капитан кинулся к ведьме, тщетно пытаясь поднять ее с пола. Рулевой непонимающим взглядом обвел комнату и вопросительно глянул на Фреля.
– Так те сплетни правда, что ли?
Капитан, гневно обернувшийся на голос, изменился в лице, заслышав глухой, бессильный женский шепот:
– Говорила же: не нравлюсь я им…
Ночь – черная гибкая кошка – легким извивом скользнула в приветливо распахнутое окно и испуганно отшатнулась от ехидно ерошащегося тринадцатью острыми лучами шэрита. Редкое крошево звезд высыпалось крупинками соли на черную скатерть.
Фрель, устало прикрыв глаза, сидел в углу на полу, вытянув одну ногу и согнув в колене другую. Темные волосы небрежно разлохматились, не приглаженные хозяйской рукой, на лоб легло тяжелое облако задумчивости.
– Опять порвала?
Я досадливо покосилась на собственные пальцы, безмолвно укоряя их за непростительную неловкость.
– Ага…
– Не играй больше. – Ровный глухой голос тягуче струился по комнате, равнодушно разбиваясь об углы и выплескиваясь за распахнутое окно. – А то остальные, я так чувствую, дорвешь…
Я обиженно поморщилась, но спорить не стала. Поднялась с его кровати и умостилась рядом на полу. Опасливо покосилась на бесстрастный невозмутимый профиль. Тяжело вздохнула, вспомнив смеющегося черного Роджера на черных же шелковых парусах. Парусах, приближающихся с каждой минутой…
– И что теперь будет?
Капитан неопределенно пожал плечами:
– Едва ли что-то хорошее. – Я молчала, ожидая продолжения, и Фрель покорно пустился в красочное описание малооптимистичных перспектив. – Сейчас, конечно, никто Голландца в темноте не разглядит, так что ночь мы можем спать спокойно.
– Ха, куда уж там!
Рулевого, умудрившегося бездарно атаковать меня в самый неподходящий для этого момент, когда собравшаяся в протянутых ладонях аура как раз вживалась в плоть заклинания, мы заперли где-то внизу, мало заботясь об его участи до утра. Фрель вообще в плане дисциплины был строг до неприличия, а я слишком сильно злилась на дурака, из-за которого лишилась ни за что ни про что ауры на ближайшие день-два и не сумела открыть портал. Проще говоря – угробила единственный план спасения с обреченного корабля.
– Ну а утром, – не обращая внимания на мои комментарии, продолжал Фрель, – пираты, разумеется, увидят Голландца, опознают, и начнется… Паника, суета, истерия… Словом, после этого надеяться будет уже не на что: обезумевшую от страха команду даже я не сумею призвать к порядку.
Я промолчала. А что тут можно сказать?
Темнота причудливыми извивами скользила в воздухе, клубами заползая в углы и клочьями отшатываясь от яркого шэрита. За дверью уверенно, не таясь, прогрохотали тяжелые шаги, и чья-то рука решительно замолотила в косяк:
– Капитан?
Фрель страдальчески поморщился.
– Чего там?
– Капитан, там, наверху… это…
Я взвилась на ноги и рывком распахнула дверь. Стучавший пират рефлекторно отшатнулся.
– Ну чего там такое «это»? – рыкнула я, за шиворот втаскивая беднягу в каюту. Если эти дурни приметили Голландца, то наше дело – труба: спокойная ночь отменяется. Впрочем, последняя моя спокойная ночь была в Храме, причем до знакомства с Фрелем, так что терять особо нечего.
– Земля, кажись, какая-то… – растерянно пролепетал пират, ошарашенный нежданным натиском со стороны совершенно, казалось бы, не имеющей никакого отношения к делу ведьмы.
Мы с Фрелем переглянулись. Земля?!
Капитан мгновенно поднялся на ноги, жестко глянул на подчиненного:
– Что там? Рифы? Скалы?
Пират конвульсивно замотал головой:
– Нет-нет! Просто берег, но незнакомый, и яркие точки на нем. Люди с факелами, что ли…
Фрель отвернулся от пирата и вопросительно уставился на меня:
– Мираж? Иллюзия? Морок?
Я, подумав, отрицательно покачала головой и убийственно обронила:
– Ветка.
– Какая Ветка?! – хором удивились флибустьеры.
Велир только ехидно каркнул с моего плеча, высмеивая пиратскую непонятливость. Я загадочно улыбнулась и решительно направилась к двери. Фрель молниеносно преградил мне путь и для верности схватил за плечи:
– Иньярра, что за фокусы?
– А ты случайно не помнишь, куда нас отправляла Ларинга?
Капитан покаянно стукнул себя кулаком по лбу и пропустил меня в дверях вперед. Шэрит послушно скользнул за моим поманившим светящийся шарик пальцем.
Огненные точки на темнеющем в трехстах саженях берегу суетливо перетекали с места на место, сбиваясь в небольшие светящиеся водовороты. С земли веяло опаской, выжидательной злобой и… магией. Не нагроможденными друг на друга охранными или атакующими заклинаниями, а чистой природной магией, неотъемлемо живущей в причастных к ней существах.
Фрель напряженно застыл рядом со мной, в темноте незаметно для пиратов кусая губы. Еще бы: лишенная управления «Лирта» была совершенно беззащитна перед лицом неизвестных, но, судя по рассказу Ларинги, весьма неприветливых существ. Мы не сможем даже уйти от обстрела, буде таковой откроется.
Велир на моем плече довольно каркал, словно узнал в копошащихся на суше точках своих добрых друзей. Дурная птица. Вот как грянет сейчас оттуда ядро – и полетят твои перья над морем. Покаркаешь тогда…
Точки вдруг застыли, прекратив хаотичное и непонятное непривычному взгляду движение. Яркое скопление как раз прямо по курсу судорожно дрогнуло, встрепенулось – и навстречу «Лирте» полетело в темноте огромное, растянутое, словно ловчая сеть, пышущее жаром жидкого пламени облако…
Пираты завопили, попадав ничком на палубу, Фрель грязно выругался у меня под ухом, а я в инстинктивном, отработанном до бесчувствия за годы обучения защитном жесте вскинула правую руку – и только тут вспомнила, что энергии на создание защитного купола у меня нет. И не будет.
Запястье чуть заметно нагрелось, словно я разминала кисть, само повернулось внутренней стороной вверх – и золотая инкрустированная змея, вживленная в кожу в Храме Змия и мирно дремлющая на моей руке вот уже несколько месяцев, сонно раззявила клыкастую пасть, впитывая огненное облако. До конца, до последней капли. А потом воссияла нестерпимым желтым светом, превратив всю кисть руки в единый сгусток светящегося золота. На берегу раздались восторженные вопли, яркие точки снова засуетились туда-сюда. Пираты злобно ругались на полу. Фрель непонимающе вскинул черную бровь:
– Это еще что за кворрь?
– Да чтоб я знала…
«О Змий, ну за что мне еще и это?!»
Жрец обреченно зевнул в ладонь, поддернул подол длинного багрового одеяния и, с трудом напустив на себя серьезный представительный вид, распахнул двустворчатые двери. В глаза ударил подозрительно яркий для пяти расставленных по полу канделябров свет. Приглядевшись повнимательней, он различил под потолком несколько неподвижно зависших в строгом рисунке пентаграммы сияющих шариков.
Чрезмерное, по мнению жреца, освещение позволяло увидеть не только обшитые волнисто спускающимися вниз тканями стены, стройный мраморный алтарь и таинственно поблескивающую серебром статую Змия, но и трещины на потолке, облупившуюся краску пола и обветшалость всей внутренней обстановки. Священный зал, куда неизменно приводили тех, на кого стоило произвести неизгладимое впечатление, утерял всю свою мистическую прелесть и власть.
Зато ринда, невозмутимо сидевшая на кресле для посетителей, ее обрела, скептически разглядывая потрепанный бархат вишневых портьер. М-да, он ожидал чего-то совсем иного… и, пожалуй, лучшего.
– Приветствую тебя, дочь Большой Земли. – Жрец чуть-чуть наклонил голову в знак приветствия, напряженно наблюдая за реакцией ринды. Усмехнется или смутится?
Девушка неуловимым движением поднялась с кресла и несколько иронически присела в церемониальном реверансе.
– Приветствую и тебя, неизвестный в одеждах цвета крови.
Даже если в этой фразе и была запрятана издевка, вычленить ее жрец не смог. Зато понял, что на наивность и растерянность приведенной невесть куда посреди ночи девушки рассчитывать не приходится. А жаль.
– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – отеческим тоном поинтересовался он, садясь в собственное кресло напротив девушки.
Черные волосы ринды рассыпались по спинке кресла, стекая через плечи на грудь смоляными длинными полосами. Зеленоватая льняная рубашка, явно дешевый, простенький берестяной браслет, плотно обхвативший левое запястье, темно-зеленая вышитая юбка… Одета, кажется, как обычная селянка из зажиточной семьи, но на этом сходство с деревенской девкой и кончается.
Ринда вскинула тонкие черные брови и коротко качнула головой:
– Нет.
Жрец нервно дернул щекой. Прекрасная, по его мнению, заготовка пропала ни за сантэр.
– Мой. Но он мне не принадлежит.
– То есть?
Я отрешенно перебросила шэриты из одной руки в другую, подняв сноп сверкающих искр.
– Моя власть другая. Не материальная, а… Понимаешь, мы с ним принадлежим друг другу так же, как художник и вдохновение. Или писатель и муза.
– Или музыкант и гитара? – старательно попытался втиснуться в мою логику Фрель.
– Нет. Тогда получается, что один – инструмент в руках другого. А мы… равноправны, но – неразлучны. Храм, конечно, может жить без Хранящей, но это все равно что заброшенный замок, в котором нет привидения. Согласись, тебе будет до одури не хватать проникновенных завываний и бряцанья кандалов под дверью.
– Не уверен, – скептически фыркнул пират. – Но пусть так. Пусть ты не обладаешь на Храм никакими материальными правами и с Гильдией таким образом ничего поделать не можешь. Но какой-то же выход должен быть!
– Должен. И есть. Целых два.
– Тогда в чем проблема?! – Пират насмешливо сверкнул черными глазами, легко провернув в пальцах золотой сантэр. – Выбрать не можешь? Давай монетку подкину! Могу даже не мухлевать, если хочешь.
– Отнюдь. Проблема не в том, какой выбрать, а в том, что ни один не нравится. – Я тяжело вздохнула, взбираясь на давно облюбованный насест – подвешенный к потолку стол. – Можно, как Ильянта, вступить в Гильдию, улыбаться при проверках и старательно следовать всем правилам. Тогда тебя там любят, ценят, уважают и Храма без тебя не мыслят. Можно, как Таирна, плюнуть на всех и все и упрямо не появляться в своем Храме годами, наведываясь туда только в совсем уж чрезвычайных ситуациях. Тогда тебе в лицо натянуто улыбаются, за спиной злобным шепотом перемывают кости и по-гадючьи шипят вослед. А можно…
– Что? – Пират даже подался вперед, ловя каждое слово.
– В том-то и дело: я не знаю, что! Что бы мне такого сделать, чтобы не лебезить перед Гильдией и не повеситься от тоски по Храму!
Пират, поморщившись, почесал затылок, ухмыльнулся и сильным толчком пихнул стол, словно качели. Цепи ехидно скрипнули, и я с возмущенным:
– Эй!!! – Чуть не полетела на пол, чудом не выпустив из рук шэриты. – Ты совсем сдурел?!
– Нет, – сверкнул белыми зубами флибустьер. – Это ты совсем распустила сопли. Ты ведьма или нет? Что толку даром терзаться? Решай, что делать, а дальше – гори все синим пламенем! Если хочешь – верну тебя в Храм, не хочешь – оставайся на борту или высадись на любой Ветке. Главное, прекрати сидеть здесь с похоронным видом и разводить сырость! Ты меня просто пугаешь. Я ведь по делу пришел, да и забыл.
– С испугу?
– Ну… Примерно.
Я решительно тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам. И вправду, что это такое?! Что за детский сад, пеленочная группа?!
– А какое дело?
Пират замялся, уклончиво пожимая плечами:
– Да… Виднеется там на горизонте дрянь какая-то… Глянула бы, не патрульный ли крейсер или… еще чего похуже.
– А куда для нас хуже-то?
Пират обреченно махнул рукой, но объяснить не пожелал. Я резко спрыгнула со стола и, скомкав, впитала шэриты. К лешему хандру! Если есть работа, то нечего расхолаживаться. Пропади оно пропадом, это Тайнолучие…
Полуденное солнце шаловливо плескалось на грозно вздымавшихся волнах и сверкало болезненно белыми бликами, мешающими толком разглядеть некоторое нечто на горизонте, увеличенное мной сквозь магическую призму в несколько раз.
– Леший бы побрал эти йыровы лучи, – ругнулся Фрель, недовольно щуря глаза.
Я в последний раз тщетно глянула на безбожно бликующий горизонт и, пожав плечами – знать, не судьба, – распустила энергию. Кучка любопытствующих пиратов неподалеку разошлась по каютам с разочарованным гудением. Вслед скользнул опасливый ведьминский взгляд.
– Не нравлюсь я им, Фрель.
Пират удивленно ухмыльнулся:
– С чего бы? Неужели тебя не сумели убедить в том, как они рады полученному благодаря тебе заданию? Тогда можно повторить для пущей торжественности. Эй!
Я испуганно замахала руками, как мух, разгоняя тут же высунувшихся на палубу пиратов.
– Прекрати сей же час! Мне и первого раза хватило!
Пират с видом нашкодившего и безумно гордого кота облокотился о корму.
– Тогда с чего ты взяла, что им не нравишься?
Я пожала плечами. Как втолковать мужчине, что такое интуиция? А ведьминское чутье? А просто обида за незаслуженный взгляд исподлобья? Ладно, леший с ним.
Сцепленные полусферой пальцы конвульсивно дернулись в болевой судороге, и чуть заметно сгустившийся воздух повис маревом призмы, мгновенно приблизившей горизонт с тревожащей Фреля точкой на оном. Вот только лучше бы он этого не делал…
О нет, это был не патрульный крейсер. И даже не бригантина какого-нибудь монарха с эскадрой охраны. Это было то самое «гораздо хуже»…
Черные шелковые паруса самовольно взвивались ввысь, холодным пламенем облизывая тонкие гнущиеся мачты; высокая, без пробоин и трещин корма сияла художественно развешенными по внешней стороне гирляндами монет; тяжелая пушка посреди палубы ехидно чернела смертоносным зевом. Ни одно судно не вскидывает острый нос так горделиво и так надменно, как пиратское. Ни купеческое, надраенное до блеска, ни королевское, наскоро залатанное на последние не пропитые строителями деньги, ни военное, тяжеловесно идущее по воде со снарядами на борту, чуть не цепляя кормой воду.
Но есть судно самовольнее пиратских, новее купеческих, надменней королевских и смертоносней военных.
Летучий Голландец.
О нем не зря складывают сотни легенд и сказок на всех Ветках Древа. Да, многое перевирают, утрируют и придумывают, но суть от этого не меняется. Корабль, встретившийся с Летучим Голландцем, обречен на смерть.
Судно словно затягивает в кильватер Голландца, теряется управление, ломается штурвал, обрывается якорная цепь. Остановить бригантину невозможно. Пока не остановится сама… напоровшись на скалы или рифы…
Фрель судорожно сжал пальцами тяжелые брусья борта. Резко развернулся ко мне – отчаянный огонь сверкнул в черных глазах. Резкий, срывающийся с привычных приказных нот голос:
– Лево руля! Меняй галс!
Скрип штурвала, страдальческий стон покосившейся мачты и чуть удивленный голос, падающий, как топор на плаху:
– Капитан, судно не слушается руля…
Пират нечеловеческим усилием удержал рвущееся с губ ругательство, судорожно сжал руки в кулаки и абсолютно спокойным тоном продолжил:
– Что ж, тогда ищите неисправность…
Фрель решительно тряхнул головой и глубоко вздохнул. Рулевой, удивленный странным переходом со срывающегося крика на скучающе-бытовой приказ, подозрительно покосился на капитана, но весь вид того выражал только легкое изумление, что в его словах могут сомневаться, и флибустьер торопливо ушел в трюм за помощью.
Я осторожно растворила в воздухе призму, опасливо покосилась на пирата.
– Фрель, насколько правдивы легенды?
– А они бывают правдивы? – Под ироничной дугой брови и насмешливым тоном ответа с трудом, но угадывалась крепко взнузданная ярость… и отчаяние. Я медленно положила тонкую руку на его плечо.
– Они бывают – «совсем ерунда» и «что-то в этом все же есть».
– Тогда второе. – Пират глубоко вздохнул, с опаской огляделся по сторонам. Пустая палуба его слегка успокоила. – Корабль, попавший в сети Голландца, теряет управление и разбивается, или…
Что ж, тогда дело и вправду плохо…
– Что или?
Уголок жесткого рта презрительно дернулся вниз.
– Или сам становится Голландцем.
Я честно попыталась это понять, но не преуспела.
– Хочешь сказать, что Голландцев много?!
Пират откровенно, неприятно, зло расхохотался:
– А ты думаешь, что «Лирте» повезло наткнуться на единственного?!
– Не кричи.
– Извини. – Пират с усилием прикрыл вновь полыхающие гневом глаза. – А что мне еще остается? Пока в истории не известно ни одного случая, когда кораблю или экипажу удалось спастись от Голландца.
Я задумчиво скользнула взглядом по надраенной палубе, беспечно трепещущим на ветру парусам…
– Но пока неизвестно и ни одного случая, чтобы на пиратский корабль была нанята ведьма-Хранящая.
Пират горько усмехнулся, не выказывая особого доверия моим магическим способностям. И я его отлично понимала. Я не всесильна. Отнюдь не всесильна. Я не могу телепортировать целый корабль или уничтожить призрака, бороздящего морскую гладь уже тысячи лет.
Горделиво вскинувшая голову «Лирта» небрежно разметала длинные распущенные волосы по плечам, соленые брызги оседали на высоком лбу, филигранно вырезанных ресницах и тонких, воздетых к небу руках. Черно-белые паруса бесстрашно развевались на высоких стройных мачтах.
Это все, что у него есть. Единственное пристанище давно потерявшейся в лабиринтах собственных обид и горьких разочарований, отравленной необузданным ветром беззаконной свободы пиратской души. Корабль, надменно взрезающий острым носом водное полотно. Бригантина, мягко покачивающаяся огромной колыбелью на волнах. Судно, бесстрашно ввязывающееся в любой – даже неравный – бой.
Я опустила глаза, не выдержав злого серого взгляда.
– Фрель, я не смогу спасти корабль. Но попробую вытащить из этой передряги людей.
Капитан с делано-равнодушным видом уставился на бескрайнюю водную ширь.
– Что ж, попробуй…
Резко подхваченная за ручку кружка плеснула через край и оставила на столе круглое мокрое пятно. Ром мягко потек в горло, привычно щекоча, но не обжигая давно сжившуюся с алкоголем гортань.
Рулевой обвел трюм полупьяным раздраженным взглядом, залпом допил булькающие на дне остатки и отставил в сторону уже третью по счету кружку.
Вот ведь дрянь, а! И как это капитан ее не прибил сразу же? Ведь ясно, что это она!
Она, больше некому.
Подсоленные сухарики служили плохой закуской к крепчайшему, выстоянному в дубовых бочках самогону, но выбирать не приходилось. Иначе он совсем захмелеет и упадет полумертвым под стол, вместо того чтобы что-то предпринять. А действовать следовало быстро и решительно. Ибо в подобную кучу здрыгна «Лирта» не попадала уже давно.
Вот леший, ведь правду говорят, что женщина на корабле – к беде. А если ведьма? Так еще хуже!
Корабль резко тряхнула налетевшая на левый борт волна, и пират чуть было не свалился под лавку. Нет, так не годится. Следовало немедленно закусить получше, иначе перед глазами разбегутся разноцветные шарики и наспех увиденный в призме через плечо ведьмы Голландец станет всего лишь одним из пьяных воспоминаний.
Ведь ведьма – она ж кто? Это… как его? Магическое существо, о! А на здрыгн и мухи летят…
Четвертую кружку, сочувственно предложенную товарищем, рулевой героически отодвинул в сторону. Голова гудела, руки дрожали.
Вот вам ведьма – вот вам и призрак. Объявился. А что эта йырова ведьма никогда не сможет справиться с таким призраком, и корабль с командой потонет ко всем бесам, до этого никому там, наверху, дела нет. Все как всегда: проблемы крыс капитана не волнуют.
Вот ведьма – вот призрак.
Нет ведьмы… нет проблемы…
Вот теперь комната и вправду выглядела как натуральное ведьминское гнездо. Некогда бывшая столом доска валялась у входа, перегораживая порог. Собственноручно перерубленные Фрелем цепи злобно позвякивали при тряске в углу. Чтобы освободить побольше места для портала, пришлось отодрать от пола все стулья и привязать к кровати, дабы не громыхали по комнате, отвлекая заклинательницу.
То там, то сям виднелись нагромождения карт, кристаллов, зелий, пучков трав, свеч и еще множества всевозможной магической шебуры, которой и я не всегда могла дать название. Увы и ах, но способа найти требуемые травы и зелья иначе, как вывалить из сумок все на пол и со злобным пыхтением закопаться в груду по большей части ненужных, но эффектных ведьминских вещиц, не было.
Велир недовольно взирал с изголовья кровати на весь этот бардак, но молчал.
Кроваво-красный и такой же вязкий и соленый на вкус экстракт манжида медленно, тягучими каплями падал в чашу с разведенной чемерицей, пока не окрасил зеленоватое зелье в ровный коричневато-вишневый оттенок. Я решительно отвела с лица волосы. Велир недовольно каркнул со своего насеста: дескать, может, лучше не надо?
– Надо, – мрачно заверила я, сама не горя желанием травиться этой дрянью, но не видя другого выхода. – Твое здоровье!
На вкус зелье не подвело, оказавшись как раз таким, какого тщетно добивался от нас мастер по зельеварению на пятом курсе. С трудом подавив резкий приступ тошноты и собрав глаза в кучку, я с треском впечатала пустую чашу в пол. Голова кружилась, в висках покалывало – побочные эффекты собирающейся по каплям из всех упрятанных резервов и заначек энергии. Итак, три часа. Отсчет пошел…
Гептограмму я чертила почти на ощупь: голова кружилась, и пол бессовестно уплывал в далекое плавание по рекам тающего сознания, проваливаясь в темноту. Только через полтора часа первое действие зелья пошло на убыль, дав мне возможность полюбоваться творением рук своих. М-да… Художница из меня всегда была кворровая, но чтобы настолько?! Как можно было гептограмме пририсовать восьмой угол?!
Со злобной руганью растерев по не слишком-то чистому уже полу набросанный угольный контур, я принялась за дело снова-снова… И так – шесть раз. Не то чтобы последний получился лучше, чем остальные, – я просто к этому времени поняла, что большего мне от себя ожидать не приходится, и плюнула на художественную ценность чертежа, ограничившись тщательно вычерненными острыми уголками и четкими ровными линиями.
Теперь – встать в центр, тщательно проследив, чтобы даже краешек плаща не выходил за границу…
Губы привычно бормотали затверженные до автоматизма слова, прикрытые веки помогали не отвлекаться на бытовые картинки и мелочи, кисти рук меленько тряслись от напряжения, а на кончиках нервных пальцев дрожали двадцать жизней…
Сила уходила медленно, багровыми откатами, расходясь рваными клочьями света под закрытыми веками, набирая скорость и мощь с каждой новой ушедшей волной, рокочущим гребнем энергии. Аппетит приходит во время еды, и гептограмма, едва заметно лизнувшая ауру голодным языком, приняв меня в свои границы, теперь жадно припала к отверзшейся реке энергии…
Я стояла неподвижно, молча, почти не дыша. И ждала. Высшей точки. Грани. Перевала, после которого или пан – или пропал. Выплеснувшаяся в никуда аура распылится в воздухе, но ко мне не вернется.
Пять секунд… три… две…
Елмань тихонько дрожала в напряженных мужских руках. Расширение сабельного лезвия в последней четверти клинка злобно сверкало обратной заточкой, кончик клинка выписывал неуверенные восьмерки.
Палуба, словно по заказу, оказалась темной и пустынной, а дверь в каюту ведьмы, вопреки обыкновению, была приоткрыта и сияла ровной светлой щелью внизу.
Рулевой осторожно, прижимаясь спиной к стенке, заглянул в приоткрытую комнату. Тонкий черноволосый силуэт точено рисовался в свете магических, сияющих под потолком шариков. Ведьма с закрытыми глазами неподвижно стояла в центре какой-то руны и прерывисто, тяжело дышала, не замечая ничего вокруг. Чуть слышно скрипнувшая дверь не удостоилась ее внимания.
Рулевой медленно, с опаской обошел тонкую фигуру по дуге, заходя со спины. С обычной женщиной он бы так, разумеется, не поступил, но разве подлая ведьма достойна его благородства? Елмань звучно рассекла неподвижный, плотный, напоенный энергетической тяжестью воздух и звучно опустилась… на молниеносно подставленное серебряное лезвие клинка.
Резкий разворот, плеск черных волос, едва заметное движение тонких пальцев – и пирата впечатало в стену, а ведьма, по-волчьи вскинув к небу голову, коротко, отчаянно взвыла и медленно опустилась на пол, с болью в голосе простонав:
– Идиот…
Влетевший в каюту на звон стали и серебра капитан кинулся к ведьме, тщетно пытаясь поднять ее с пола. Рулевой непонимающим взглядом обвел комнату и вопросительно глянул на Фреля.
– Так те сплетни правда, что ли?
Капитан, гневно обернувшийся на голос, изменился в лице, заслышав глухой, бессильный женский шепот:
– Говорила же: не нравлюсь я им…
Ночь – черная гибкая кошка – легким извивом скользнула в приветливо распахнутое окно и испуганно отшатнулась от ехидно ерошащегося тринадцатью острыми лучами шэрита. Редкое крошево звезд высыпалось крупинками соли на черную скатерть.
Гитарная струна жалобно тренькнула и оборвалась. Третья. Многовато для одной ночи.
В корсете сомнений бреду путем Жизни,
Вплетая монеты в созвездий узор.
Пылают рябины горчащие кисти,
Маня яркой краской измученный взор…
Фрель, устало прикрыв глаза, сидел в углу на полу, вытянув одну ногу и согнув в колене другую. Темные волосы небрежно разлохматились, не приглаженные хозяйской рукой, на лоб легло тяжелое облако задумчивости.
– Опять порвала?
Я досадливо покосилась на собственные пальцы, безмолвно укоряя их за непростительную неловкость.
– Ага…
– Не играй больше. – Ровный глухой голос тягуче струился по комнате, равнодушно разбиваясь об углы и выплескиваясь за распахнутое окно. – А то остальные, я так чувствую, дорвешь…
Я обиженно поморщилась, но спорить не стала. Поднялась с его кровати и умостилась рядом на полу. Опасливо покосилась на бесстрастный невозмутимый профиль. Тяжело вздохнула, вспомнив смеющегося черного Роджера на черных же шелковых парусах. Парусах, приближающихся с каждой минутой…
– И что теперь будет?
Капитан неопределенно пожал плечами:
– Едва ли что-то хорошее. – Я молчала, ожидая продолжения, и Фрель покорно пустился в красочное описание малооптимистичных перспектив. – Сейчас, конечно, никто Голландца в темноте не разглядит, так что ночь мы можем спать спокойно.
– Ха, куда уж там!
Рулевого, умудрившегося бездарно атаковать меня в самый неподходящий для этого момент, когда собравшаяся в протянутых ладонях аура как раз вживалась в плоть заклинания, мы заперли где-то внизу, мало заботясь об его участи до утра. Фрель вообще в плане дисциплины был строг до неприличия, а я слишком сильно злилась на дурака, из-за которого лишилась ни за что ни про что ауры на ближайшие день-два и не сумела открыть портал. Проще говоря – угробила единственный план спасения с обреченного корабля.
– Ну а утром, – не обращая внимания на мои комментарии, продолжал Фрель, – пираты, разумеется, увидят Голландца, опознают, и начнется… Паника, суета, истерия… Словом, после этого надеяться будет уже не на что: обезумевшую от страха команду даже я не сумею призвать к порядку.
Я промолчала. А что тут можно сказать?
Темнота причудливыми извивами скользила в воздухе, клубами заползая в углы и клочьями отшатываясь от яркого шэрита. За дверью уверенно, не таясь, прогрохотали тяжелые шаги, и чья-то рука решительно замолотила в косяк:
– Капитан?
Фрель страдальчески поморщился.
– Чего там?
– Капитан, там, наверху… это…
Я взвилась на ноги и рывком распахнула дверь. Стучавший пират рефлекторно отшатнулся.
– Ну чего там такое «это»? – рыкнула я, за шиворот втаскивая беднягу в каюту. Если эти дурни приметили Голландца, то наше дело – труба: спокойная ночь отменяется. Впрочем, последняя моя спокойная ночь была в Храме, причем до знакомства с Фрелем, так что терять особо нечего.
– Земля, кажись, какая-то… – растерянно пролепетал пират, ошарашенный нежданным натиском со стороны совершенно, казалось бы, не имеющей никакого отношения к делу ведьмы.
Мы с Фрелем переглянулись. Земля?!
Капитан мгновенно поднялся на ноги, жестко глянул на подчиненного:
– Что там? Рифы? Скалы?
Пират конвульсивно замотал головой:
– Нет-нет! Просто берег, но незнакомый, и яркие точки на нем. Люди с факелами, что ли…
Фрель отвернулся от пирата и вопросительно уставился на меня:
– Мираж? Иллюзия? Морок?
Я, подумав, отрицательно покачала головой и убийственно обронила:
– Ветка.
– Какая Ветка?! – хором удивились флибустьеры.
Велир только ехидно каркнул с моего плеча, высмеивая пиратскую непонятливость. Я загадочно улыбнулась и решительно направилась к двери. Фрель молниеносно преградил мне путь и для верности схватил за плечи:
– Иньярра, что за фокусы?
– А ты случайно не помнишь, куда нас отправляла Ларинга?
Капитан покаянно стукнул себя кулаком по лбу и пропустил меня в дверях вперед. Шэрит послушно скользнул за моим поманившим светящийся шарик пальцем.
Огненные точки на темнеющем в трехстах саженях берегу суетливо перетекали с места на место, сбиваясь в небольшие светящиеся водовороты. С земли веяло опаской, выжидательной злобой и… магией. Не нагроможденными друг на друга охранными или атакующими заклинаниями, а чистой природной магией, неотъемлемо живущей в причастных к ней существах.
Фрель напряженно застыл рядом со мной, в темноте незаметно для пиратов кусая губы. Еще бы: лишенная управления «Лирта» была совершенно беззащитна перед лицом неизвестных, но, судя по рассказу Ларинги, весьма неприветливых существ. Мы не сможем даже уйти от обстрела, буде таковой откроется.
Велир на моем плече довольно каркал, словно узнал в копошащихся на суше точках своих добрых друзей. Дурная птица. Вот как грянет сейчас оттуда ядро – и полетят твои перья над морем. Покаркаешь тогда…
Точки вдруг застыли, прекратив хаотичное и непонятное непривычному взгляду движение. Яркое скопление как раз прямо по курсу судорожно дрогнуло, встрепенулось – и навстречу «Лирте» полетело в темноте огромное, растянутое, словно ловчая сеть, пышущее жаром жидкого пламени облако…
Пираты завопили, попадав ничком на палубу, Фрель грязно выругался у меня под ухом, а я в инстинктивном, отработанном до бесчувствия за годы обучения защитном жесте вскинула правую руку – и только тут вспомнила, что энергии на создание защитного купола у меня нет. И не будет.
Запястье чуть заметно нагрелось, словно я разминала кисть, само повернулось внутренней стороной вверх – и золотая инкрустированная змея, вживленная в кожу в Храме Змия и мирно дремлющая на моей руке вот уже несколько месяцев, сонно раззявила клыкастую пасть, впитывая огненное облако. До конца, до последней капли. А потом воссияла нестерпимым желтым светом, превратив всю кисть руки в единый сгусток светящегося золота. На берегу раздались восторженные вопли, яркие точки снова засуетились туда-сюда. Пираты злобно ругались на полу. Фрель непонимающе вскинул черную бровь:
– Это еще что за кворрь?
– Да чтоб я знала…
«О Змий, ну за что мне еще и это?!»
Жрец обреченно зевнул в ладонь, поддернул подол длинного багрового одеяния и, с трудом напустив на себя серьезный представительный вид, распахнул двустворчатые двери. В глаза ударил подозрительно яркий для пяти расставленных по полу канделябров свет. Приглядевшись повнимательней, он различил под потолком несколько неподвижно зависших в строгом рисунке пентаграммы сияющих шариков.
Чрезмерное, по мнению жреца, освещение позволяло увидеть не только обшитые волнисто спускающимися вниз тканями стены, стройный мраморный алтарь и таинственно поблескивающую серебром статую Змия, но и трещины на потолке, облупившуюся краску пола и обветшалость всей внутренней обстановки. Священный зал, куда неизменно приводили тех, на кого стоило произвести неизгладимое впечатление, утерял всю свою мистическую прелесть и власть.
Зато ринда, невозмутимо сидевшая на кресле для посетителей, ее обрела, скептически разглядывая потрепанный бархат вишневых портьер. М-да, он ожидал чего-то совсем иного… и, пожалуй, лучшего.
– Приветствую тебя, дочь Большой Земли. – Жрец чуть-чуть наклонил голову в знак приветствия, напряженно наблюдая за реакцией ринды. Усмехнется или смутится?
Девушка неуловимым движением поднялась с кресла и несколько иронически присела в церемониальном реверансе.
– Приветствую и тебя, неизвестный в одеждах цвета крови.
Даже если в этой фразе и была запрятана издевка, вычленить ее жрец не смог. Зато понял, что на наивность и растерянность приведенной невесть куда посреди ночи девушки рассчитывать не приходится. А жаль.
– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – отеческим тоном поинтересовался он, садясь в собственное кресло напротив девушки.
Черные волосы ринды рассыпались по спинке кресла, стекая через плечи на грудь смоляными длинными полосами. Зеленоватая льняная рубашка, явно дешевый, простенький берестяной браслет, плотно обхвативший левое запястье, темно-зеленая вышитая юбка… Одета, кажется, как обычная селянка из зажиточной семьи, но на этом сходство с деревенской девкой и кончается.
Ринда вскинула тонкие черные брови и коротко качнула головой:
– Нет.
Жрец нервно дернул щекой. Прекрасная, по его мнению, заготовка пропала ни за сантэр.