Страница:
— Отличный комплимент… Но вот и прибыл наш заказ, — сказал он. — За обедом я успею все рассказать тебе. Тут нет никаких особых секретов, как можно подумать.
Я наблюдала, как официант поставил на стол поднос с блюдами. Он снял крышку с моего Tafelspitz, и я увидела потрясающее на вид и источающее волшебный аромат традиционное австрийское блюдо из горячей отварной говядины, поданной с холодным яблочным соусом, хреном, горячей картошкой с острыми приправами, пюре из шпината и свежим зеленым салатом с белой фасолью. Но блюдо Дакиана мне было незнакомо. Я спросила, что это ему принесли.
— Как говорится, скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты, — пошутил он. — К примеру, в этой супнице нам принесли холодный венгерский суп из кислой вишни. А то блюдо, о котором ты меня спросила, по-сербски называется cevapcici. По сути, это что-то вроде котлет из рубленой говядины и баранины, приправленной чесноком, луком и паприкой; их жарят над углями из виноградных лоз, поэтому они приобретают своеобразный виноградный привкус. В Далмации считают, что такое жаркое изобрели сербы, но они лишь позаимствовали его. На самом деле эти котлетки придумали в Дакии, откуда происходит и мое имя. Древние племена даков обитали когда-то в Македонии, теперь входящей в состав Югославии. Владения этих племен простирались до самого Каспия, где они называли себя Daci — «волки». А нас, волков, всегда легко узнать по одному признаку: мы очень любим мясо.
Он нацепил на вилку первую котлетку и откусил от нее кусок великолепными белыми зубами.
Проглотив первый кусочек нежнейшей, тающей во рту говядины, я поняла, что действительно ужасно проголодалась. Дакиан выбрал отборные кусочки из разных блюд и предложил их мне на пробу. Я готова была с волчьим аппетитом проглотить все, что видела, но заставила себя вернуться к теме.
— Значит, ваши предки жили в Балканском регионе, а не в Австрии? — спросила я.
— В общем-то, хотя меня назвали Дакианом, на самом деле мои предки принадлежали к народу рома. Трудно сказать, каково происхождение рома, — сказал он, пожав плечами.
— Что значит «рома»? Их имя связано с Римом? Или имеется в виду Румыния?
— Рома — название нашего языка, уходящее корнями в санскрит, и именно так мы сами иногда называем себя. Но в разные времена в разных странах нас называли по-разному: Bohemes, Cingari, Tsiganes, Gitanos, Flamencos, Tartares, Zigeuner[46]…
У меня по-прежнему был недоумевающий вид, и Дакиан пояснил:
— В основном нас называют цыганами или джипси, поскольку когда-то считалось, что наши предки пришли из Египта, хотя есть множество других мнений насчет нашей прародины: называют Индию, Персию, Центральную Азию, Северную Монголию, Южный полюс и даже разные мифологические места, которых вовсе не существовало в реальности. Есть также мнение, что мы явились из космоса. И некоторые считают, что надо отправить нас обратно как можно быстрее!
— Значит, вы с Пандорой — цыгане?
Признаюсь, я была смущена. Час назад у меня была мать ирландка и отец, по моим представлениям, наполовину австриец, наполовину датчанин. А теперь вдруг вскрылось мое незаконное происхождение от пары цыган, которые бросили моего отца после рождения. Но совершенно сбитая с толку относительно моего собственного происхождения, я ничуть не сомневалась в правдивости слов Дакиана Бассаридеса относительно его предков: он выглядел именно таким диким и необузданным, как все его описывали.
— Мы никогда не делимся подробностями нашего происхождения с Gadje, то есть с чужаками, с людьми, не принадлежащими нашему роду, — серьезно предупредил меня Дакиан. — Именно поэтому я отослал пока нашего друга Хаузера. Но на твой вопрос я отвечу: да, наши предки — цыгане. Хотя Пандору, можно сказать, вырастили и воспитали Gadje, душой и сердцем она всегда оставалась одной из нас. Я знал ее с раннего детства. Уже тогда она так великолепно пела, что явно обладала задатками великой оперной дивы. Возможно, тебе известно, что слово «дива» в переводе с санскрита означает «ангел», хотя на персидском так называют дьявола? И оба этих начала проявлялись понемногу в натуре Пандоры. Что же касается происхождения народа рома, то согласно нашим древним сагам исконную родину, подарившую земле наших предков, до сих пор можно увидеть на ночном небе: это созвездие Ориона, легендарного охотника-великана. А точнее, три звезды, что образуют пояс Ориона — по-гречески omphalos, «пупок» или «пуповина» Ориона. Их еще называют Тремя Царями, поскольку они сияют, как звезды волхвов, пришедших в Вифлеем. В Египте Ориона отождествили с богом Озирисом, в Индии — с Варуной, в Греции — с Ураном, а древние скандинавы — с Веретеном времени. Во всех странах он известен как вестник или главный показатель перехода в каждую новую эпоху.
Сюжет так усложнился, что я едва не забыла, с чего, собственно, мы начали. Но не только космическая пыль затемняла про исхождение Дакиана. Как же могли они с Пандорой быть цыганами, если — судя по всему, что я слышала, — нацисты считали, что на тотемном столбе эволюции цыгане находятся ниже всех — католиков, коммунистов, гомосексуалистов и евреев?
— Если вы с Пандорой были цыганами, — сказала я, — то как же она могла жить так, как жила, и где жила, общаясь с известным типом людей как до, так и во время Второй мировой войны?
Дакиан поглядывал на меня со странной полуулыбкой.
— И как она выжила? Я так и думал, что ты почти ничего не знаешь о ней.
— Естественно, — согласилась я. — Но я спрашиваю о том, как Пандора и Лаф умудрились прожить всю войну в великолепных венских апартаментах — я же сама не раз гостила у него и знаю, о чем говорю, — и вести такую роскошную жизнь. Как она могла затесаться в круг нацистов? Я имею в виду не то, что она, скрыв цыганское происхождение, втерлась в высшее венское общество. Я имею в виду, как могла она позволить себе жить в Вене, когда ее родной народ… — Я перешла на полушепот. — В общем, как она могла оставаться здесь в роли любимой оперной звезды Гитлера?
Дакиан посмотрел на наши бокалы, будто только сейчас заметил, что они опустели; он сам наполнил их вновь. Зная педантичность венских официантов в таких вопросах, я могла лишь предположить, что им дали указания не мешать нашему разговору.
— Значит, вот что тебе рассказали? — спросил он, словно разговаривая сам с собой. — Как интересно. Хотелось бы мне знать, где ты услышала эту сказку, очевидно придуманную не без участия многих творческих умов. — Внимательно взглянув на меня, он добавил: — Поистине творческих. Вполне уместных для такого же, как ты, потомка народа, происходящего из созвездия Ориона.
— Неужели вы подразумеваете, что все это ложь?
— Я подразумеваю, что любая полуправда — это одновременно и полуложь, — медленно сказал он. — Никогда не путай людские домыслы с реальностью. Достойна исследования только та правда, что приводит нас ближе к центру.
— К центру чего? — спросила я.
— Круга самой истины, — ответил Дакиан.
— Значит, вы собираетесь помочь мне развеять эти полуправдивые домыслы и пролить немного света на мою собственную реальность?
— Да… хотя весьма сложно правильно ответить на неправильно поставленные вопросы.
Неожиданно он подался вперед и накрыл своими руками мои руки, спокойно лежащие на столе по обе стороны от тарелки. Я почувствовала, как некий энергетический поток пробежал по моим жилам до самых костей, насыщая теплом все клеточки моего тела. Но я не успела никак отреагировать на него.
Дакиан Бассаридес не отводил от меня пристального взгляда. Наконец он сказал:
— Ты точно такая же, как она. Вольфганг Хаузер предупредил меня, но все же я оказался не готовым к такому сходству. Довольно долго я наблюдал за тобой издалека, собираясь с духом, чтобы подойти к этому столику и познакомиться с тобой. Трудно объяснить, что со мной происходило… нечто вроде головокружительного падения во временной туннель…
Он задумчиво умолк.
— Вы, должно быть, очень сильно любили ее.
Как уже говорилось, я только что во всей мучительной полноте осознала, какие проблемы возникли из-за него и какую роль он сыграл в жизни моих родственников. Мне невольно приходилось затронуть довольно неприятные вопросы. Я просто должна была все выяснить.
— Если вы с моей бабушкой выросли вместе и любили друг друга, если она вынашивала вашего ребенка, то зачем же тогда вышла замуж за Иеронима Бена? Я думала, что она презирает его. И еще, как она могла убежать с Лафкадио, бросив новорожденного на произвол судьбы?
— Как я уже сказал раньше, сложно отвечать на неправильно поставленные вопросы, — усмехнулся он. — Ты не должна принимать на веру все, что тебе говорят, — по крайней мере, все, что ты услышишь от меня. В конце концов, я же цыган! Но я объясню все, что смогу, поскольку полагаю, что ты имеешь полное право узнать обо всем. Безусловно, ты должна узнать все, если рассчитываешь защитить те документы, что спрятаны в твоем рюкзаке под столом.
От неожиданности я поперхнулась вином и, закашлявшись, потянулась за водой, раздумывая, уж не обладает ли Дакиан видением рентгеновского аппарата или способностями читать мысли. жест, поскольку он сделал знак официанту, прокаркав по-немецки что-то неразборчивое.
— Я заказал нам десерт, — сказал он, — кое-что очень вкусное и шоколадное. Его назвали в честь знаменитого цыганского скрипача прошлого столетия. Риго Джанкси разбил сердца всех венских аристократок, и не только благодаря исполнению Паганини!
Он рассмеялся и покачал головой, но, убрав от меня руки, продолжал пристально смотреть на меня.
Не говоря ни слова, он вытащил что-то из внутреннего кармана жилета и протянул мне. На мою ладонь лег маленький золотой медальон овальной формы, его анималистическая гравировка была подобна вышивке, украшавшей жилет Дакиана С обеих сторон имелись маленькие фермуары, и, когда я щелкнула одной из этих застежек, открылась половинка медальона. Там находилась какая-то фотография, очень старая, подобная тем вручную раскрашенным дагерротипам, что изготавливались в конце прошлого века. Но в отличие от большинства фотографий того времени с их коричневатой и тусклой глянцевитостью это изображение отличалось такими живыми красками, словно его сделали с помощью современной фототехники.
Лицо в овальном углублении явно принадлежало молодому Дакиану Бассаридесу. С оттенком благоговения я увидела в нем описываемое всеми магнетическое очарование. В этой временной капсуле из его молодости первозданная примитивность Дакиана проявлялась как стихийная сила. Длинные черные волосы рассыпались по плечам, а расстегнутая рубашка позволяла видеть обнаженную грудь и крепкую стройную шею. Его красивое лицо с прямым и тонким носом, горящими темными глазами и слегка приоткрытым ртом, казалось, излучало дикую, темную сущность, и у меня в памяти сразу всплыла упомянутая Лафом черная пантера — спутница древнего бога.
Я нажала на другую застежку, открыла вторую створку — и едва не выронила медальон. Мне вдруг почудилось, что я увидела в зеркале собственное отражение.
Лицо в этом углублении имело такую же, как у меня, «ирландскую» бледность, буйную массу темных волос и светло-зеленые глаза. Но кроме того, малейшие детали — даже узнаваемая ямочка на подбородке — были у нас с ней безупречно одинаковыми. Разумеется, наряд ее выдавал моду другого места и времени, но тем не менее у меня возникло ощущение, словно, прогуливаясь по улице, я неожиданно встретила свою родную сестру— двойняшку.
— Вольфганг Хаузер сообщил мне о них, когда мы встретились на здешней кухне, — пояснил он, прочтя мои мысли. — Увидев твой рюкзак во время проверки служащими двух таможен и охраной МАГАТЭ, он счел странным, что ты притащила с собой столько рабочих документов. И ему оставалось лишь сделать логичный вывод. Но мы еще обсудим его. Отвечая на твои вопросы, я скажу, что Пандора действительно была моей возлюбленной и матерью нашего сына и единственного ребенка, однако она вовсе не была моей кузиной. Она была моей женой. В том медальоне, что ты держишь в руках, наши свадебные фотографии.
— Вы с Пандорой были женаты? — ошеломленно произнесла я. — Но когда же…
— Как ты видишь, на той фотокарточке ей может быть лет восемнадцать или двадцать, — сказал он. — Но на самом деле в день нашей свадьбы ей было тринадцать, а мне — шестнадцать. Мы жили в иные времена: девушки в таком юном возрасте уже считались женщинами, а ранние браки всегда были традиционными для рома. И в тринадцать лет Пандора стала женщиной, уж поверь мне. Потом, когда мне исполнилось двадцать, а ей — семнадцать, она ушла, и наш сын Огастус родился в доме Иеронима Бена.
У меня появилось множество новых вопросов, но в этот момент официант принес нам шоколадный десерт, названный в честь цыганского скрипача, вазочку с Schlagobers и бутылку граппы, известного итальянского бренди, что опьяняет в два раза сильнее, чем коньяк. Когда официант удалился, я жестом показала, что не хочу больше ничего выпивать — я и так уже с трудом соображала. Дакиан все равно налил нам граппы, потом поднял свою рюмку и чокнулся с моей.
— Выпей немного граппы. Ты поймешь, что она тебе просто необходима, чтобы воспринять конец моих откровений, — сказал он.
— А вы еще не закончили? — выдохнула я еле слышно, хотя, глянув вокруг, обнаружила, что мы единственные клиенты в этом зале ресторана, а официанты с наброшенными на руки салфетками тихо болтают между собой, сгруппировавшись на безопасном расстоянии.
После всех этих разговоров про веру в то, что не соответствует действительности, я вдруг поняла, во что я верила: во все самое худшее, от чего я старалась отстраниться до нынешнего дня. Я молила, чтобы действительность доказала мою неправоту, но особой надежды на это у меня не было. На мгновение я прикрыла глаза, а когда открыла их, Дакиан Бассаридес уже сидел рядом со мной, загораживая мне выход из кабинки. Он положил руку мне на плечо, и вновь я ощутила энергетику этого человека. Он сидел так близко, что я почувствовала исходящее от него теплое благоухание, подобное запахам полыни и дыма костров, влажному и густому аромату соснового леса, где обитают божественные пантеры.
— Ариэль, я понимаю, что мои слова потрясли и, возможно, даже испугали тебя, но эти откровения являются лишь частью того, ради чего я прибыл сюда из Франции, — серьезно сказал Дакиан. Забрав у меня медальон, он бережно закрыл его и вновь спрятал в карман своего жилета. — Какими бы неприятными ни казались тебе эти новости, ты обязана выслушать все, что я должен сообщить. В данный момент желание отрешиться от всей нашей истории было бы крайне опасным для всех нас, и особенно для тебя.
— О моих желаниях речь уже не идет, — с горечью сказала я. — Я просто вряд ли способна переварить еще что-то.
— О нет, в твоих способностях я не сомневаюсь, — возразил он. — Ты единственная внучка Пандоры, да и моя тоже. Известно тебе или нет, но ты родилась, как говорится, чтобы встретиться со своей судьбой; и твое путешествие на встречу с ней уже началось. Но для нашего народа понятие судьбы неоднозначно. Мы не считаем, что нам от роду уготован некий «удел», вынуждающий следовать предписанному свыше сценарию; скорее, мы верим в то, что каждый из нас имеет некую судьбу, заранее предопределенную жизненную модель, которую наша душа пожелает однажды выполнить. Однако для приобщения к такой новой форме собственного бытия — как говорится, для перехода на уровень избранных — ты должна глубоко осознать, что именно это твоя судьба, и соответственно стремиться к ней, подобно тому как лебедь, выращенный среди цыплят, должен осознать собственное предназначение — научиться плавать и летать, иначе он останется всего лишь бескрылой курицей, всю жизнь копающейся в земле.
Его сравнение почему-то вдруг ужасно разозлило меня. Как он мог даже предположить, что кому-то в нашей «лебединой» фамильной стае потребовалась еще большая «избранность»? Взбодрившись большим глотком граппы, я повернулась к нему.
— Послушайте, — раздраженно сказала я. — Возможно, моя «судьба» уготовила мне стать единственной внучкой Пандоры, возможно, моя «судьба» быть так сильно похожей на нее. И возможно, правда даже то, что я появилась на свет сразу после ее смерти. Но все это еще не означает, что я являюсь ее перевоплощением или двойником, и не означает, что ее судьба каким-то образом связана с моей. И мне абсолютно не свойственна склонность к каким-либо новым «формам» или «моделям», которые вынудили бы меня хотя бы один раз поступить так ужасно и жестоко, как она поступала по отношению к вам и ко всем, с кем общалась.
Дакиан уставился на меня широко открытыми глазами. А потом вдруг разразился каким-то странным сухим смехом.
— Вот потому-то я и предупреждал тебя, что нельзя верить всему, что говорят, и виноваты во всем опять-таки неверно поставленные вопросы, — сказал он.
Поскольку я продолжала молчать, он добавил:
— Ты должна понять, что никому из нас не была уготована роль пешки, все мы действовали по собственной воле. Как Иероним Бен, так и я. Как, впрочем, и Пандора, Лафкадио, Эрнест и Зоя. Как и у тебя, у нас был выбор. Но выбор уже есть решение, а решения влекут за собой события. Если произошло некое событие, то уже невозможно повернуть время вспять и изменить его. Однако никогда не поздно изучить уроки истории.
— Всю свою жизнь я успешно избегала изучения истории моей семьи, — сообщила я. — Если мне так отлично удавалось это раньше, то к чему начинать сейчас?
— Хотя бы потому, что невежество нельзя назвать успехом, — сказал он.
Уж не мою ли партию он исполнял? Я подняла руки, показывая свою готовность выслушать дальнейшие откровения.
— Перед самой свадьбой, — начал Дакиан, — мы с Пандорой, к нашему ужасу, узнали, что одну очень ценную собственность ее семьи — нечто имеющее громадную ценность — заполучил с помощью обмана человек по имени Иероним Бен. Пандору охватило желание вернуть собственность, и мы оба приняли на себя некую миссию, осознавая, какие несчастья могут произойти в случае ее провала. Нам не сразу удалось разыскать вора, а когда наконец мы нашли его, то поняли, что для осуществления наглей задачи необходимо получить доступ в его дом и завоевать доверие членов его семьи. Я подружился с Лафкадио в зальцбургской школе, а Пандора познакомилась с Гермионой и ее детьми и в итоге переехала в венский дом Бена. Но никто из нас даже подумать не мог о том, что именно тогда, когда наши усилия должны были увенчаться успехом, Гермиона вдруг так серьезно заболеет. Опухоль мозга оказалась неизлечимой, и она быстро умерла, а Иероним в ту же самую ночь изнасиловал Пандору и заставил ее немедленно выйти за него замуж. Этот человек был отъявленным негодяем. Но, выходя за него замуж, она уже была моей женой. Какое-то время я не мог смириться с тем, что она подвергла нас всех такой судьбе, ибо что может быть хуже осознания того, что твою беременную жену ограбил и вдобавок выгнал из дома другой мужчина, похитив ее ребенка?
— Похитив? — Я была потрясена. — Да что же, бога ради, все это значит?
— Это значит, что твоего отца никто не бросал, — просто сказал он. — Когда Иероним Бен обнаружил, что Пандоре удалось вернуть то, что она искала, он вышвырнул ее на улицу, закрыл дом и сбежал с нашим сыном. Огастуса держали в заложниках ради выкупа, который мы с Пандорой никогда не смогли бы заплатить, даже если бы располагали нужными средствами.
— Какого выкупа?! — воскликнула я.
И тут, разумеется, я обо всем догадалась. Никто из нас даже не посмотрел на рюкзак, лежавший рядом со мной под столом. Я так расстроилась после его слов, что довольно долго переваривала их.
— Вероятно, дорогая моя, ты не знаешь, что именно содержится в твоем рюкзачке, — сказал Дакиан, — но, должно быть, очень четко поняла, насколько велика ценность и опасность его содержимого. Если бы ты не поняла этого, то могла бы продать или сжечь эти бумаги или оставить их в Америке перед отъездом сюда. Ты никогда бы не отважилась провезти их через полмира. И когда Вольфганг Хаузер сказал, что, по его мнению, наследство Пандоры сейчас находится у тебя, я принял решение рассказать тебе все о нашей семье, включая цыганское происхождение, — потому-то и отослал его прогуляться. Понимаешь, узнав, что бумаги находятся в твоем распоряжении, я понял то, о чем, к счастью, не догадался он. В общем, я попросил его встретиться с нами через четверть часа неподалеку отсюда.
Он помолчал и посмотрел прямо мне в глаза. Я застыла, услышав его следующие слова.
— Видишь ли, об огромной важности этих документов ты могла узнать только от того, кто имел достаточно глубокое понятие об их истинном значении. Поскольку со мной ты еще не виделась, а все остальные посвященные уже унесли этот секрет в могилу, то я позволю себе предположить, что ты узнала об этом от их последнего владельца. И я всерьез думаю, что твой кузен Сэмюэль жив и что ты говорила с ним совсем недавно.
ОСЬ
Какая же я дура! Настоящая дура! Мне стало чертовски тошно. Можно ли быть настолько наивной, чтобы вообразить, будто такой простофиле, как я, не имеющей никакого опыта в шпионских играх, удастся скрыть эти опасные манускрипты да еще и защитить Сэма, когда первые же два человека, увидевшие меня, мгновенно поняли, что именно я таскаю с собой в сумке?
Я старательно прятала клокотавшие во мне эмоции, когда официант принес нам счет. Одному Богу известно, чего мне стоило выползти из кабины, натянуть куртку и пройти к выходу из ресторана. Дакиан Бассаридес молча следовал за мной. Я шла по Херренгассе, вцепившись в мой смертоносный рюкзачок побелевшими пальцами.
— Моя милая, твой страх почти осязаем, — сказал Дакиан. — Но страх, в сущности, необходимое и здоровое чувство. Он обостряет наше сознание, и его не надо подавлять…
— Да как вы не понимаете! — взорвалась я. — Если вы с Вольфгангом догадались, что эти документы у меня, то, возможно, другие тоже поняли это. Сэм в ужасной опасности, его пытались убить. А я ведь даже не знаю, что представляют собой эти пресловутые манускрипты, не говоря уже о том, как защитить их. Я не знаю, кому мне верить!
— Ответ прост, — сказал Дакиан. Он хладнокровно взял у меня из рук рюкзачок и закинул его себе за плечо. — Доверься человеку, который знает, что они собой представляют. Человеку, который может посоветовать тебе, по крайней мере в данный момент, что лучше всего сделать с ними. И по обоим пунктам я как нельзя лучше подхожу на роль твоего доверенного. Более того, раз уж наш приятель Вольфганг Хаузер считает, что эти бумаги у тебя, было бы неверно усиливать его подозрительность, притворяясь, что их у тебя нет. Тебе нужно убедить его в своем доверии, открыв хотя бы то, о чем он и сам догадался. Такой поступок может оказаться выгодным и по другим причинам. Однако он уже ждет нас неподалеку отсюда, поэтому давай встретимся с ним. Я хочу кое-что показать вам обоим.
Я постаралась успокоиться, пока Дакиан, поглаживая мою руку, вел меня по узким кривым улочкам туда, где Грабен соединялся с Кернтнерштрассе, очередным проспектом фешенебельных магазинов, и просторной соборной площадью, доминантой которой служило грандиозное сооружение — отделанный золотом собор Святого Стефана, чьи высокие шпили являлись одним из главных украшений центрального района Вены.
Вольфганг бродил там на перекрестке. Он посмотрел на свои наручные часы, потом перевел внимательный взгляд на текущую мимо людскую толпу. Я вспомнила, как впервые увидела его, в том же элегантном верблюжьем пальто, шелковом кашне и кожаных перчатках, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания нашего ядерного центра в Айдахо… О господи, неужели это было всего неделю назад? Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
— Тебе известен смысл слова «эра» или, точнее, «aion» по-гречески? — спросил меня Дакиан. — Именно в связи с этим понятием я и привел вас обоих сюда на угол.
— Это длинный промежуток времени, — сказала я. — Больше тысячи лет.
Увидев нас, Вольфганг с явным облегчением поспешил нам навстречу, влившись в людской водоворот. Но как только он увидел мое лицо, его взгляд мгновенно омрачился.
— Мне жаль, что я согласился оставить тебя, — сказал он. — Ты и без того была измучена. — Потом он резко спросил Дакиана: — Что такого вы ей наговорили, отчего она так ужасно выглядит?
Я наблюдала, как официант поставил на стол поднос с блюдами. Он снял крышку с моего Tafelspitz, и я увидела потрясающее на вид и источающее волшебный аромат традиционное австрийское блюдо из горячей отварной говядины, поданной с холодным яблочным соусом, хреном, горячей картошкой с острыми приправами, пюре из шпината и свежим зеленым салатом с белой фасолью. Но блюдо Дакиана мне было незнакомо. Я спросила, что это ему принесли.
— Как говорится, скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты, — пошутил он. — К примеру, в этой супнице нам принесли холодный венгерский суп из кислой вишни. А то блюдо, о котором ты меня спросила, по-сербски называется cevapcici. По сути, это что-то вроде котлет из рубленой говядины и баранины, приправленной чесноком, луком и паприкой; их жарят над углями из виноградных лоз, поэтому они приобретают своеобразный виноградный привкус. В Далмации считают, что такое жаркое изобрели сербы, но они лишь позаимствовали его. На самом деле эти котлетки придумали в Дакии, откуда происходит и мое имя. Древние племена даков обитали когда-то в Македонии, теперь входящей в состав Югославии. Владения этих племен простирались до самого Каспия, где они называли себя Daci — «волки». А нас, волков, всегда легко узнать по одному признаку: мы очень любим мясо.
Он нацепил на вилку первую котлетку и откусил от нее кусок великолепными белыми зубами.
Проглотив первый кусочек нежнейшей, тающей во рту говядины, я поняла, что действительно ужасно проголодалась. Дакиан выбрал отборные кусочки из разных блюд и предложил их мне на пробу. Я готова была с волчьим аппетитом проглотить все, что видела, но заставила себя вернуться к теме.
— Значит, ваши предки жили в Балканском регионе, а не в Австрии? — спросила я.
— В общем-то, хотя меня назвали Дакианом, на самом деле мои предки принадлежали к народу рома. Трудно сказать, каково происхождение рома, — сказал он, пожав плечами.
— Что значит «рома»? Их имя связано с Римом? Или имеется в виду Румыния?
— Рома — название нашего языка, уходящее корнями в санскрит, и именно так мы сами иногда называем себя. Но в разные времена в разных странах нас называли по-разному: Bohemes, Cingari, Tsiganes, Gitanos, Flamencos, Tartares, Zigeuner[46]…
У меня по-прежнему был недоумевающий вид, и Дакиан пояснил:
— В основном нас называют цыганами или джипси, поскольку когда-то считалось, что наши предки пришли из Египта, хотя есть множество других мнений насчет нашей прародины: называют Индию, Персию, Центральную Азию, Северную Монголию, Южный полюс и даже разные мифологические места, которых вовсе не существовало в реальности. Есть также мнение, что мы явились из космоса. И некоторые считают, что надо отправить нас обратно как можно быстрее!
— Значит, вы с Пандорой — цыгане?
Признаюсь, я была смущена. Час назад у меня была мать ирландка и отец, по моим представлениям, наполовину австриец, наполовину датчанин. А теперь вдруг вскрылось мое незаконное происхождение от пары цыган, которые бросили моего отца после рождения. Но совершенно сбитая с толку относительно моего собственного происхождения, я ничуть не сомневалась в правдивости слов Дакиана Бассаридеса относительно его предков: он выглядел именно таким диким и необузданным, как все его описывали.
— Мы никогда не делимся подробностями нашего происхождения с Gadje, то есть с чужаками, с людьми, не принадлежащими нашему роду, — серьезно предупредил меня Дакиан. — Именно поэтому я отослал пока нашего друга Хаузера. Но на твой вопрос я отвечу: да, наши предки — цыгане. Хотя Пандору, можно сказать, вырастили и воспитали Gadje, душой и сердцем она всегда оставалась одной из нас. Я знал ее с раннего детства. Уже тогда она так великолепно пела, что явно обладала задатками великой оперной дивы. Возможно, тебе известно, что слово «дива» в переводе с санскрита означает «ангел», хотя на персидском так называют дьявола? И оба этих начала проявлялись понемногу в натуре Пандоры. Что же касается происхождения народа рома, то согласно нашим древним сагам исконную родину, подарившую земле наших предков, до сих пор можно увидеть на ночном небе: это созвездие Ориона, легендарного охотника-великана. А точнее, три звезды, что образуют пояс Ориона — по-гречески omphalos, «пупок» или «пуповина» Ориона. Их еще называют Тремя Царями, поскольку они сияют, как звезды волхвов, пришедших в Вифлеем. В Египте Ориона отождествили с богом Озирисом, в Индии — с Варуной, в Греции — с Ураном, а древние скандинавы — с Веретеном времени. Во всех странах он известен как вестник или главный показатель перехода в каждую новую эпоху.
Сюжет так усложнился, что я едва не забыла, с чего, собственно, мы начали. Но не только космическая пыль затемняла про исхождение Дакиана. Как же могли они с Пандорой быть цыганами, если — судя по всему, что я слышала, — нацисты считали, что на тотемном столбе эволюции цыгане находятся ниже всех — католиков, коммунистов, гомосексуалистов и евреев?
— Если вы с Пандорой были цыганами, — сказала я, — то как же она могла жить так, как жила, и где жила, общаясь с известным типом людей как до, так и во время Второй мировой войны?
Дакиан поглядывал на меня со странной полуулыбкой.
— И как она выжила? Я так и думал, что ты почти ничего не знаешь о ней.
— Естественно, — согласилась я. — Но я спрашиваю о том, как Пандора и Лаф умудрились прожить всю войну в великолепных венских апартаментах — я же сама не раз гостила у него и знаю, о чем говорю, — и вести такую роскошную жизнь. Как она могла затесаться в круг нацистов? Я имею в виду не то, что она, скрыв цыганское происхождение, втерлась в высшее венское общество. Я имею в виду, как могла она позволить себе жить в Вене, когда ее родной народ… — Я перешла на полушепот. — В общем, как она могла оставаться здесь в роли любимой оперной звезды Гитлера?
Дакиан посмотрел на наши бокалы, будто только сейчас заметил, что они опустели; он сам наполнил их вновь. Зная педантичность венских официантов в таких вопросах, я могла лишь предположить, что им дали указания не мешать нашему разговору.
— Значит, вот что тебе рассказали? — спросил он, словно разговаривая сам с собой. — Как интересно. Хотелось бы мне знать, где ты услышала эту сказку, очевидно придуманную не без участия многих творческих умов. — Внимательно взглянув на меня, он добавил: — Поистине творческих. Вполне уместных для такого же, как ты, потомка народа, происходящего из созвездия Ориона.
— Неужели вы подразумеваете, что все это ложь?
— Я подразумеваю, что любая полуправда — это одновременно и полуложь, — медленно сказал он. — Никогда не путай людские домыслы с реальностью. Достойна исследования только та правда, что приводит нас ближе к центру.
— К центру чего? — спросила я.
— Круга самой истины, — ответил Дакиан.
— Значит, вы собираетесь помочь мне развеять эти полуправдивые домыслы и пролить немного света на мою собственную реальность?
— Да… хотя весьма сложно правильно ответить на неправильно поставленные вопросы.
Неожиданно он подался вперед и накрыл своими руками мои руки, спокойно лежащие на столе по обе стороны от тарелки. Я почувствовала, как некий энергетический поток пробежал по моим жилам до самых костей, насыщая теплом все клеточки моего тела. Но я не успела никак отреагировать на него.
Дакиан Бассаридес не отводил от меня пристального взгляда. Наконец он сказал:
— Ты точно такая же, как она. Вольфганг Хаузер предупредил меня, но все же я оказался не готовым к такому сходству. Довольно долго я наблюдал за тобой издалека, собираясь с духом, чтобы подойти к этому столику и познакомиться с тобой. Трудно объяснить, что со мной происходило… нечто вроде головокружительного падения во временной туннель…
Он задумчиво умолк.
— Вы, должно быть, очень сильно любили ее.
Как уже говорилось, я только что во всей мучительной полноте осознала, какие проблемы возникли из-за него и какую роль он сыграл в жизни моих родственников. Мне невольно приходилось затронуть довольно неприятные вопросы. Я просто должна была все выяснить.
— Если вы с моей бабушкой выросли вместе и любили друг друга, если она вынашивала вашего ребенка, то зачем же тогда вышла замуж за Иеронима Бена? Я думала, что она презирает его. И еще, как она могла убежать с Лафкадио, бросив новорожденного на произвол судьбы?
— Как я уже сказал раньше, сложно отвечать на неправильно поставленные вопросы, — усмехнулся он. — Ты не должна принимать на веру все, что тебе говорят, — по крайней мере, все, что ты услышишь от меня. В конце концов, я же цыган! Но я объясню все, что смогу, поскольку полагаю, что ты имеешь полное право узнать обо всем. Безусловно, ты должна узнать все, если рассчитываешь защитить те документы, что спрятаны в твоем рюкзаке под столом.
От неожиданности я поперхнулась вином и, закашлявшись, потянулась за водой, раздумывая, уж не обладает ли Дакиан видением рентгеновского аппарата или способностями читать мысли. жест, поскольку он сделал знак официанту, прокаркав по-немецки что-то неразборчивое.
— Я заказал нам десерт, — сказал он, — кое-что очень вкусное и шоколадное. Его назвали в честь знаменитого цыганского скрипача прошлого столетия. Риго Джанкси разбил сердца всех венских аристократок, и не только благодаря исполнению Паганини!
Он рассмеялся и покачал головой, но, убрав от меня руки, продолжал пристально смотреть на меня.
Не говоря ни слова, он вытащил что-то из внутреннего кармана жилета и протянул мне. На мою ладонь лег маленький золотой медальон овальной формы, его анималистическая гравировка была подобна вышивке, украшавшей жилет Дакиана С обеих сторон имелись маленькие фермуары, и, когда я щелкнула одной из этих застежек, открылась половинка медальона. Там находилась какая-то фотография, очень старая, подобная тем вручную раскрашенным дагерротипам, что изготавливались в конце прошлого века. Но в отличие от большинства фотографий того времени с их коричневатой и тусклой глянцевитостью это изображение отличалось такими живыми красками, словно его сделали с помощью современной фототехники.
Лицо в овальном углублении явно принадлежало молодому Дакиану Бассаридесу. С оттенком благоговения я увидела в нем описываемое всеми магнетическое очарование. В этой временной капсуле из его молодости первозданная примитивность Дакиана проявлялась как стихийная сила. Длинные черные волосы рассыпались по плечам, а расстегнутая рубашка позволяла видеть обнаженную грудь и крепкую стройную шею. Его красивое лицо с прямым и тонким носом, горящими темными глазами и слегка приоткрытым ртом, казалось, излучало дикую, темную сущность, и у меня в памяти сразу всплыла упомянутая Лафом черная пантера — спутница древнего бога.
Я нажала на другую застежку, открыла вторую створку — и едва не выронила медальон. Мне вдруг почудилось, что я увидела в зеркале собственное отражение.
Лицо в этом углублении имело такую же, как у меня, «ирландскую» бледность, буйную массу темных волос и светло-зеленые глаза. Но кроме того, малейшие детали — даже узнаваемая ямочка на подбородке — были у нас с ней безупречно одинаковыми. Разумеется, наряд ее выдавал моду другого места и времени, но тем не менее у меня возникло ощущение, словно, прогуливаясь по улице, я неожиданно встретила свою родную сестру— двойняшку.
— Вольфганг Хаузер сообщил мне о них, когда мы встретились на здешней кухне, — пояснил он, прочтя мои мысли. — Увидев твой рюкзак во время проверки служащими двух таможен и охраной МАГАТЭ, он счел странным, что ты притащила с собой столько рабочих документов. И ему оставалось лишь сделать логичный вывод. Но мы еще обсудим его. Отвечая на твои вопросы, я скажу, что Пандора действительно была моей возлюбленной и матерью нашего сына и единственного ребенка, однако она вовсе не была моей кузиной. Она была моей женой. В том медальоне, что ты держишь в руках, наши свадебные фотографии.
— Вы с Пандорой были женаты? — ошеломленно произнесла я. — Но когда же…
— Как ты видишь, на той фотокарточке ей может быть лет восемнадцать или двадцать, — сказал он. — Но на самом деле в день нашей свадьбы ей было тринадцать, а мне — шестнадцать. Мы жили в иные времена: девушки в таком юном возрасте уже считались женщинами, а ранние браки всегда были традиционными для рома. И в тринадцать лет Пандора стала женщиной, уж поверь мне. Потом, когда мне исполнилось двадцать, а ей — семнадцать, она ушла, и наш сын Огастус родился в доме Иеронима Бена.
У меня появилось множество новых вопросов, но в этот момент официант принес нам шоколадный десерт, названный в честь цыганского скрипача, вазочку с Schlagobers и бутылку граппы, известного итальянского бренди, что опьяняет в два раза сильнее, чем коньяк. Когда официант удалился, я жестом показала, что не хочу больше ничего выпивать — я и так уже с трудом соображала. Дакиан все равно налил нам граппы, потом поднял свою рюмку и чокнулся с моей.
— Выпей немного граппы. Ты поймешь, что она тебе просто необходима, чтобы воспринять конец моих откровений, — сказал он.
— А вы еще не закончили? — выдохнула я еле слышно, хотя, глянув вокруг, обнаружила, что мы единственные клиенты в этом зале ресторана, а официанты с наброшенными на руки салфетками тихо болтают между собой, сгруппировавшись на безопасном расстоянии.
После всех этих разговоров про веру в то, что не соответствует действительности, я вдруг поняла, во что я верила: во все самое худшее, от чего я старалась отстраниться до нынешнего дня. Я молила, чтобы действительность доказала мою неправоту, но особой надежды на это у меня не было. На мгновение я прикрыла глаза, а когда открыла их, Дакиан Бассаридес уже сидел рядом со мной, загораживая мне выход из кабинки. Он положил руку мне на плечо, и вновь я ощутила энергетику этого человека. Он сидел так близко, что я почувствовала исходящее от него теплое благоухание, подобное запахам полыни и дыма костров, влажному и густому аромату соснового леса, где обитают божественные пантеры.
— Ариэль, я понимаю, что мои слова потрясли и, возможно, даже испугали тебя, но эти откровения являются лишь частью того, ради чего я прибыл сюда из Франции, — серьезно сказал Дакиан. Забрав у меня медальон, он бережно закрыл его и вновь спрятал в карман своего жилета. — Какими бы неприятными ни казались тебе эти новости, ты обязана выслушать все, что я должен сообщить. В данный момент желание отрешиться от всей нашей истории было бы крайне опасным для всех нас, и особенно для тебя.
— О моих желаниях речь уже не идет, — с горечью сказала я. — Я просто вряд ли способна переварить еще что-то.
— О нет, в твоих способностях я не сомневаюсь, — возразил он. — Ты единственная внучка Пандоры, да и моя тоже. Известно тебе или нет, но ты родилась, как говорится, чтобы встретиться со своей судьбой; и твое путешествие на встречу с ней уже началось. Но для нашего народа понятие судьбы неоднозначно. Мы не считаем, что нам от роду уготован некий «удел», вынуждающий следовать предписанному свыше сценарию; скорее, мы верим в то, что каждый из нас имеет некую судьбу, заранее предопределенную жизненную модель, которую наша душа пожелает однажды выполнить. Однако для приобщения к такой новой форме собственного бытия — как говорится, для перехода на уровень избранных — ты должна глубоко осознать, что именно это твоя судьба, и соответственно стремиться к ней, подобно тому как лебедь, выращенный среди цыплят, должен осознать собственное предназначение — научиться плавать и летать, иначе он останется всего лишь бескрылой курицей, всю жизнь копающейся в земле.
Его сравнение почему-то вдруг ужасно разозлило меня. Как он мог даже предположить, что кому-то в нашей «лебединой» фамильной стае потребовалась еще большая «избранность»? Взбодрившись большим глотком граппы, я повернулась к нему.
— Послушайте, — раздраженно сказала я. — Возможно, моя «судьба» уготовила мне стать единственной внучкой Пандоры, возможно, моя «судьба» быть так сильно похожей на нее. И возможно, правда даже то, что я появилась на свет сразу после ее смерти. Но все это еще не означает, что я являюсь ее перевоплощением или двойником, и не означает, что ее судьба каким-то образом связана с моей. И мне абсолютно не свойственна склонность к каким-либо новым «формам» или «моделям», которые вынудили бы меня хотя бы один раз поступить так ужасно и жестоко, как она поступала по отношению к вам и ко всем, с кем общалась.
Дакиан уставился на меня широко открытыми глазами. А потом вдруг разразился каким-то странным сухим смехом.
— Вот потому-то я и предупреждал тебя, что нельзя верить всему, что говорят, и виноваты во всем опять-таки неверно поставленные вопросы, — сказал он.
Поскольку я продолжала молчать, он добавил:
— Ты должна понять, что никому из нас не была уготована роль пешки, все мы действовали по собственной воле. Как Иероним Бен, так и я. Как, впрочем, и Пандора, Лафкадио, Эрнест и Зоя. Как и у тебя, у нас был выбор. Но выбор уже есть решение, а решения влекут за собой события. Если произошло некое событие, то уже невозможно повернуть время вспять и изменить его. Однако никогда не поздно изучить уроки истории.
— Всю свою жизнь я успешно избегала изучения истории моей семьи, — сообщила я. — Если мне так отлично удавалось это раньше, то к чему начинать сейчас?
— Хотя бы потому, что невежество нельзя назвать успехом, — сказал он.
Уж не мою ли партию он исполнял? Я подняла руки, показывая свою готовность выслушать дальнейшие откровения.
— Перед самой свадьбой, — начал Дакиан, — мы с Пандорой, к нашему ужасу, узнали, что одну очень ценную собственность ее семьи — нечто имеющее громадную ценность — заполучил с помощью обмана человек по имени Иероним Бен. Пандору охватило желание вернуть собственность, и мы оба приняли на себя некую миссию, осознавая, какие несчастья могут произойти в случае ее провала. Нам не сразу удалось разыскать вора, а когда наконец мы нашли его, то поняли, что для осуществления наглей задачи необходимо получить доступ в его дом и завоевать доверие членов его семьи. Я подружился с Лафкадио в зальцбургской школе, а Пандора познакомилась с Гермионой и ее детьми и в итоге переехала в венский дом Бена. Но никто из нас даже подумать не мог о том, что именно тогда, когда наши усилия должны были увенчаться успехом, Гермиона вдруг так серьезно заболеет. Опухоль мозга оказалась неизлечимой, и она быстро умерла, а Иероним в ту же самую ночь изнасиловал Пандору и заставил ее немедленно выйти за него замуж. Этот человек был отъявленным негодяем. Но, выходя за него замуж, она уже была моей женой. Какое-то время я не мог смириться с тем, что она подвергла нас всех такой судьбе, ибо что может быть хуже осознания того, что твою беременную жену ограбил и вдобавок выгнал из дома другой мужчина, похитив ее ребенка?
— Похитив? — Я была потрясена. — Да что же, бога ради, все это значит?
— Это значит, что твоего отца никто не бросал, — просто сказал он. — Когда Иероним Бен обнаружил, что Пандоре удалось вернуть то, что она искала, он вышвырнул ее на улицу, закрыл дом и сбежал с нашим сыном. Огастуса держали в заложниках ради выкупа, который мы с Пандорой никогда не смогли бы заплатить, даже если бы располагали нужными средствами.
— Какого выкупа?! — воскликнула я.
И тут, разумеется, я обо всем догадалась. Никто из нас даже не посмотрел на рюкзак, лежавший рядом со мной под столом. Я так расстроилась после его слов, что довольно долго переваривала их.
— Вероятно, дорогая моя, ты не знаешь, что именно содержится в твоем рюкзачке, — сказал Дакиан, — но, должно быть, очень четко поняла, насколько велика ценность и опасность его содержимого. Если бы ты не поняла этого, то могла бы продать или сжечь эти бумаги или оставить их в Америке перед отъездом сюда. Ты никогда бы не отважилась провезти их через полмира. И когда Вольфганг Хаузер сказал, что, по его мнению, наследство Пандоры сейчас находится у тебя, я принял решение рассказать тебе все о нашей семье, включая цыганское происхождение, — потому-то и отослал его прогуляться. Понимаешь, узнав, что бумаги находятся в твоем распоряжении, я понял то, о чем, к счастью, не догадался он. В общем, я попросил его встретиться с нами через четверть часа неподалеку отсюда.
Он помолчал и посмотрел прямо мне в глаза. Я застыла, услышав его следующие слова.
— Видишь ли, об огромной важности этих документов ты могла узнать только от того, кто имел достаточно глубокое понятие об их истинном значении. Поскольку со мной ты еще не виделась, а все остальные посвященные уже унесли этот секрет в могилу, то я позволю себе предположить, что ты узнала об этом от их последнего владельца. И я всерьез думаю, что твой кузен Сэмюэль жив и что ты говорила с ним совсем недавно.
ОСЬ
Ветви и плоды… мирового древа появляются в искусстве и мифах Греции, но корни его скрыты в Азии… Мировое древо — это символ, который дополняет, а порой и подменяет собой мировую гору, а оба этих символа являются лишь усложненными формами космической оси или мирового столпа.
Э. А. С. Баттеруарт. Древо Пупа Земли
Во вселенной, где планеты вращаются вокруг солнца и луны обращаются вокруг планет, где сила вечно владеет слабостью, либо принуждая ее быть послушным рабом, либо уничтожая ее, не существует никакого особого закона для человека. Ибо он тоже подчиняется вечным принципам этой высшей мудрости. Он может попытаться постичь их, но никогда не сможет избежать их.
Адольф Гитлер. Майн кампф
Какая же я дура! Настоящая дура! Мне стало чертовски тошно. Можно ли быть настолько наивной, чтобы вообразить, будто такой простофиле, как я, не имеющей никакого опыта в шпионских играх, удастся скрыть эти опасные манускрипты да еще и защитить Сэма, когда первые же два человека, увидевшие меня, мгновенно поняли, что именно я таскаю с собой в сумке?
Я старательно прятала клокотавшие во мне эмоции, когда официант принес нам счет. Одному Богу известно, чего мне стоило выползти из кабины, натянуть куртку и пройти к выходу из ресторана. Дакиан Бассаридес молча следовал за мной. Я шла по Херренгассе, вцепившись в мой смертоносный рюкзачок побелевшими пальцами.
— Моя милая, твой страх почти осязаем, — сказал Дакиан. — Но страх, в сущности, необходимое и здоровое чувство. Он обостряет наше сознание, и его не надо подавлять…
— Да как вы не понимаете! — взорвалась я. — Если вы с Вольфгангом догадались, что эти документы у меня, то, возможно, другие тоже поняли это. Сэм в ужасной опасности, его пытались убить. А я ведь даже не знаю, что представляют собой эти пресловутые манускрипты, не говоря уже о том, как защитить их. Я не знаю, кому мне верить!
— Ответ прост, — сказал Дакиан. Он хладнокровно взял у меня из рук рюкзачок и закинул его себе за плечо. — Доверься человеку, который знает, что они собой представляют. Человеку, который может посоветовать тебе, по крайней мере в данный момент, что лучше всего сделать с ними. И по обоим пунктам я как нельзя лучше подхожу на роль твоего доверенного. Более того, раз уж наш приятель Вольфганг Хаузер считает, что эти бумаги у тебя, было бы неверно усиливать его подозрительность, притворяясь, что их у тебя нет. Тебе нужно убедить его в своем доверии, открыв хотя бы то, о чем он и сам догадался. Такой поступок может оказаться выгодным и по другим причинам. Однако он уже ждет нас неподалеку отсюда, поэтому давай встретимся с ним. Я хочу кое-что показать вам обоим.
Я постаралась успокоиться, пока Дакиан, поглаживая мою руку, вел меня по узким кривым улочкам туда, где Грабен соединялся с Кернтнерштрассе, очередным проспектом фешенебельных магазинов, и просторной соборной площадью, доминантой которой служило грандиозное сооружение — отделанный золотом собор Святого Стефана, чьи высокие шпили являлись одним из главных украшений центрального района Вены.
Вольфганг бродил там на перекрестке. Он посмотрел на свои наручные часы, потом перевел внимательный взгляд на текущую мимо людскую толпу. Я вспомнила, как впервые увидела его, в том же элегантном верблюжьем пальто, шелковом кашне и кожаных перчатках, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания нашего ядерного центра в Айдахо… О господи, неужели это было всего неделю назад? Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
— Тебе известен смысл слова «эра» или, точнее, «aion» по-гречески? — спросил меня Дакиан. — Именно в связи с этим понятием я и привел вас обоих сюда на угол.
— Это длинный промежуток времени, — сказала я. — Больше тысячи лет.
Увидев нас, Вольфганг с явным облегчением поспешил нам навстречу, влившись в людской водоворот. Но как только он увидел мое лицо, его взгляд мгновенно омрачился.
— Мне жаль, что я согласился оставить тебя, — сказал он. — Ты и без того была измучена. — Потом он резко спросил Дакиана: — Что такого вы ей наговорили, отчего она так ужасно выглядит?